назад

ленных к повышению в должности. Против Глендейла было возбужден иск на том основании, что подобными действи­ями нарушается Четвертая поправка к конституции США, защищающая от «необоснованных обысков и арестов». Практику Глендейла поддержал Верховный суд штата Ка­лифорния, хотя член Верховного суда штата Стенли Моек написал протест: «Анализ на наркотики представляет со­бой значительное нарушение основных прав соискателя должности на невмешательство в его личную жизнь и по­пирает его достоинство... городские власти не выполнили возложенные на них обязанности и не доказали, что по­добное вторжение оправдано в отношении всех соискате­лей должностей».

В прошлом, кажется, году я сделал два открытия в духе Кэри Гранта, гораздо более мрачных по сравнению с теми, что имели место в доброе старое время относительной сво­боды от государства. Хорошо известная актерская супру­жеская пара с двумя маленькими детьми приехала погос­тить у меня прошлым летом. Мы много снимали детей, одного четырех, другого шести лет, нагишом плескавших­ся в море. Когда чета вернулась домой в Манхэттен, отец отнес пленки в ближайшее фотоателье, чтобы их прояви­ли и напечатали. Через некоторое время раздался звонок по телефону и в трубке послышался взволнованный голос приемщика, к счастью, дружески расположенного: «Если мы напечатаем эти снимки, то должны будем сообщить о вас и вы можете получить пять лет тюрьмы за распростра­нение детской порнографии». Борьба с детской порногра­фией ныне набирает обороты, хотя некогда Уорделл Пом-

43

рой, коллега Алфреда Кинзи* по исследованиям в области секса, заверил меня, что педофилия представляет лишь кро­шечную светящуюся точку на статистическом экране, ус­тупая даже скотоложству среди сельскохозяйственных ра­бочих.

Знаком американской свободы, в отличие от стран с постоянным наполеоновским надзором, всегда считалось то, что мы не обязаны были постоянно иметь при себе удостоверение личности и показывать его любопытным чиновникам или назойливым полицейским. Но теперь, благодаря терроризму, всех нас останавливают в аэропор­тах и требуют предъявить удостоверение личности, на ко­тором должно быть полицейское фото** (как известно Ал­лаху, это нечто такое, что не отважится подделать ни один террорист). В Чикаго после интервью со Стадсом Терке-лом*** я пожаловался ему, что, поскольку у меня нет во­дительских прав, я должен иметь при себе паспорт в моей собственной стране, как если бы я был гражданином ста­рого Советского Союза. То же заботило и Теркела. «У меня потребовали удостоверение личности с фотографией в южном аэропорту, и я сказал, что у меня нет ничего, кро­ме местной газеты с моим крупным фотопортретом на пер­вой полосе, которую я им и показал, но они заявили, что удостоверением личности это служить не может. В конце концов я им надоел и они разрешили мне пройти на по­садку в самолет».

* Кинзи, Альфред (1894—1956) — автор исследований сек­суального поведения американцев.

** По положению на сегодня! — Примеч. авт. *** Теркел, Стаде (род. 1912) — американский публицист, лауреат Пулитцеровской премии. Ряд его книг («Америка, улица Разделения», «Работа» и др.) переведены на русский язык.

Недавно я просматривал статистические данные, каса­ющиеся терроризма (обычно это прямая реакция на пре­ступления, которые наше правительство совершает по от­ношению к иностранцам, — хотя в последнее время растет число преступлений федеральных властей против собствен­ного народа). До «черного вторника» за двенадцать лет тер­рористами дважды были взорваны самолеты американских коммерческих авиакомпаний, причем оба вылетели не с территории Соединенных Штатов.

Если говорить о притеснении наших граждан, то пока оно переживает стадию младенчества. Однако на рынке появляются все новые и все более дорогостоящие приспо­собления — скоро ими будут оснащены ближайшие к ва­шему дому аэропорты, — в их числе есть и предел мечта­ний сексуально озабоченного подростка. «Система обыска для обнаружения контрабанды», созданная Американской научной и инженерной ассоциацией (АНИА), способна «просветить» одежду и представить на обозрение голое тело, увеличенная картинка которого может быть спроецирова­на на экран для разглядывания похотливыми чиновника­ми. Гордый производитель хвастливо утверждает, будто изображение настолько четкое, что можно в деталях рас­смотреть пупок, если он, конечно, не набит кокаином и не заклеен скотчем. Система снабжена также тем, что АНИА именует «опцией увеличения с помощью рукоятки», по­зволяющей оператору увеличить заинтересовавшие его ча­сти тела. Во время этой процедуры, горделиво сообщает АНИА, жертве не нужно раздеваться. Заказы на такую ма­шину следует направлять преподобному Пэту Робертсону, они будут выполняться в порядке поступления, а каждого нового счастливого обладателя «Системы обыска» автома-

45

тически включат в базу данных ФБР о сексуальных деге­нератах, раздел Б. Интересно, что еще в феврале 1997 года комиссия Эла Гора потребовала приобрести 54 высокотех­нологичных прибора для обнаружения взрывчатки, извест­ных как «СТХ-5000», сканер для багажа стоимостью один миллион долларов, ежегодное обслуживание которого об­ходится в сто тысяч долларов. К сожалению, «СТХ-5000» просматривает багаж со скоростью двести пятьдесят еди­ниц в час, а это значит, что в главных аэропортах потребу­ется установить, наверное, по тысяче таких приборов.

Наркотики. Если бы их не существовало, нашим пра­вителям следовало бы их выдумать, чтобы наложить на них запрет и, как следствие, подвергнуть значительную часть населения аресту, тюремному заключению, конфискации имущества и так далее. В 1970 году я писал в «Нью-Йорк тайме», в самом неподходящем из всех органов печати:

«Наркомании в Соединенных Штатах можно по­ложить конец в самое короткое время. Достаточно сделать наркотики доступными и продавать по твер­дой цене. Снабдить каждый наркотик ярлыком с точным описанием действия — положительного или отрицательного — на человека. Это потребует геро­ической честности. Не говорите, что марихуана вы­зывает привыкание или опасна, — то и другое не соответствует истине, что хорошо известно милли­онам людей, в отличие от наркотика «спид», убива­ющего самым жестоким образом, или героина, ко­торый формирует зависимость, от которой трудна избавиться. Наряду с призывами покончить с нар-

46

котиками и предупреждениями об их вреде нашим гражданам было бы полезно вспомнить (или узнать) следующее: Соединенные Штаты созданы людьми, убежденными, что каждый человек имеет право де­лать со своей жизнью что ему угодно, пока он не мешает своим ближним стремиться к счастью* (тот факт, что представление ближнего о счастье зачас­тую сводится к преследованию других людей, не­сколько путает дело)».

Я подозреваю, что написанное мной двадцать восемь лет назад сегодня выглядит столь же неприемлемым, как и тогда, причем добавилась проблема раздраженных дам, протестующих против сексизма, то есть дискриминации по признаку пола с моей стороны, выражающейся в том, что я пишу исключительно с мужской точки зрения, как это делали, кстати говоря, основатели сексизма. В той ста­тье я обратил также внимание на провал попыток запре­тить алкоголь с 1919 по 1933 год. Волна преступности, ко­торую вызвал к жизни «сухой закон», очень похожа на се­годняшнюю, поскольку «и Управление по борьбе с нарко­тиками, и мафия равно заинтересованы в строгих законах против продажи и употребления наркотиков: если нарко­тики будут продаваться по твердой цене, то это никому не принесет прибыли». Будет ли сделано хоть что-то разум­ное? — спрашивал я. «Американцы в той же степени при­вержены идее греха и воздаяния, как и зарабатыванию де­нег, а борьба с наркотиками столь же большой бизнес, как

* Стремление к счастью входит в число неотчуждаемых прав человека, упомянутых в Декларации независимости США

(1776).

47

и их распространение. Поскольку комбинации греха и де­нег невозможно противостоять (особенно если речь идет о профессиональном политическом деятеле), ситуация бу­дет меняться только к худшему». Мне кажется, что уж про­роком-то я оказался довольно хорошим.

Средства массовой информации постоянно осуждают наркокультуру, и каждое на свой лад винит страны вроде Колумбии за то, что они подчиняются железному закону спроса и предложения, которому мы как страна поклялись в вечной верности. И еще мы обожаем военные метафоры. Цари ведут наши армии на войну против наркодельцов и наркоманов. Это вечное чрезвычайное положение настолько серьезно, что мы больше не можем себе позволить такие вольности, как неприкосновенность личности и должная правовая процедура. В 1989 году бывший наркобарон и болванчик телевизионных ток-шоу Уильям Беннет пред­ложил де-юре и де-факто пренебрегать Законом о непри­косновенности личности в делах, связанных с наркотика­ми, а также (я вовсе не выдумываю) публично обезглавли­вать наркодельцов. Годом позже аятолла Беннет заявил: «Я не вижу пользы от легализации наркотиков. Простой факт состоит в том, что применение наркотиков безнрав­ственно. А моральный аргумент в конечном счете является самым убедительным». Разумеется, то, что этот комедиант находит моральным, Джеймс Мэдисон* и виргинский го­сударственный деятель и поборник прав Джордж Мэйсон** сочли бы опасной глупостью, в частности и потому, что

* Мэдисон, Джеймс (1751—1836) — четвертый президент США (1809—1817), один из авторов конституции США.

** Мэйсон, Джордж (1725—1792) — один из авторов Декла­рации независимости и конституции США.

48

«мораль» Беннета уничтожает то, чем они одарили нас, Билль о правах. Но Беннет не одинок в своем безумии. Специальный помощник президента по проблемам неза­конного оборота наркотиков заявил в 1984 году: «Нельзя разрешить один наркотик и сказать: "С этим препаратом все в порядке". Мы подвели черту. Нет такого понятия, как "мягкий наркотик"». А как же быть с тайленолом-3, содержащим кодеин? Кто бы мог подумать, что старые как мир болеутоляющие средства могут с легкостью заменить единственную национальную религию, которая когда-либо была у Соединенных Штатов? Я имею в виду антикомму­низм.

10 июня 1998 года с одной из внутренних полос «Нью-Йорк тайме» прозвучали отважные еретические мысли. Под заголовком «ИЗВЕСТНЫЕ ЛЮДИ ПОДПИСАЛИ ПИСЬ­МО, КРИТИКУЮЩЕЕ ВОЙНУ ПРОТИВ НАРКОТИ­КОВ». Миллиардер по имени «Джордж Сорос собрал под­писи сотен влиятельных людей по всему миру под пись­мом, в котором утверждалось, что глобальная война с нар­котиками приносит больше вреда, чем злоупотребление наркотиками». Очевидно, Центр Линдсмита в Нью-Йор­ке, основанный Соросом, поместил рекламу в «Нью-Йорк тайме», большими деньгами соблазнив редактора. Среди подписавших этот документ бывший государственный сек­ретарь, парочка бывших сенаторов. Хотя объявление было приурочено к специальной сессии ООН, посвященной са­танинскому зелью, оно ничуть не повлияло на генерала Барри Маккаффри, помощника президента Клинтона в войне с наркотиками. По мнению генерала, это письмо

49

отражает «уровень понимания 1950 года», что бы это ни значило. Все-таки увлечение наркотиками в пятидесятые годы было не так широко распространено, как сегодня, после четырех десятилетий неустанной борьбы с ними. Забавно, что в заметке «Нью-Йорк тайме» сделана попыт­ка представить подписантов как немногочисленных экс­центриков, тогда как в манчестерской «Гардиан» в Англии сообщалось, что среди них «бывший премьер-министр Ни­дерландов... бывшие президенты Боливии и Колумбии... трое [американских] федеральных судей... религиозные де­ятели высокого ранга, бывшие офицеры подразделений по борьбе с наркотиками...» Но «Нью-Йорк тайме» лучше знает, что достойно печати*.

Весьма забавно — если воспользоваться самым вялым определением, — что наше спонтанно тираническое и бес­чувственное правительство в течение многих лет заботится о нашем здоровье, одновременно с этим проверяя и пере-првверяя лекарства, доступные в других странах, и под­вергая аресту тех, кто применяет «жесткие» наркотики, на том основании, что они вредны для здоровья. Трогатель­ная забота, трогательная и сомнительная. Ведь эти самые заботливые хранители нашего благополучия упрямо год за годом отказываются позволить нам иметь то, что есть в любой стране «первого мира», — национальную систему здравоохранения.

Когда мистер и миссис Клинтон приехали в Вашинг­тон, зеленые, как трава, покрывающая арканзасские хол­мы, румяные и раскрасневшиеся от прогулок вдоль стре-

* Девиз газеты «Нью-Йорк тайме» — «Все новости, дос­тойные печати».

50

мительных ручьев Уайтуотера*, они попытались дать аме­риканскому народу такую систему здравоохранения — кро­шечное вознаграждение за отчисления от налогов, вложен­ных в «оборону» от врага, который самым коварным обра­зом перестал существовать, когда мы на минуточку повер­нулись к нему спиной. При первом же заявлении, что нам пора наконец присоединиться к цивилизованному миру, возник широчайший заговор с целью приостановить лю­бую попытку организовать хоть какую-то систему нацио­нального здравоохранения. Вряд ли этому противилось только «правое крыло», как предположил Клинтон. Ско­рее страховые и фармацевтические компании объедини­лись с некоторыми структурами Американской медицин­ской ассоциации с целью похоронить саму мысль о том, что мы можем стать страной, которая хоть что-то делает для своих граждан в области здравоохранения.

Одна из проблем столь жестко контролируемого обще­ства, как наше, состоит в том, что мы получаем очень мало информации о своих согражданах, истинный образ мыс­лей которых нам почти не известен. Это звучит парадок­сально сегодня, когда политика связана с проведением ежеминутных опросов по всем значимым проблемам, но политики и мастера опросов знают, что ответ респондента зависит от постановки вопроса. Кроме того, есть обшир­ные районы, например, сельская Америка, представляю­щие собой необитаемую и ненанесенную на карту землю для корпораций, владеющих средствами массовой инфор-

* Намек на операции с земельными участками в Уайтуоте-ре (штат Арканзас), ставшие предметом судебных разбира­тельств и шумихи в печати, затронувших репутацию супругов Клинтон.

51

мации, которые тратят миллиарды долларов на проведе­ние опросов, чтобы протолкнуть своих юристов на высо­кие выборные должности.

Руби-Ридж. УэйкоГбклахома-Сити. Три удара колоко­ла из глубинки, о которой большинство из нас, горожан, знает очень мало или почти ничего. В чем причина гнева жителей глубинки? В 1996 году в интересах «консолида­ции» произошло 1471 слияние американских корпораций. Это рекордная цифра в нашей истории, пик тенденции, набиравшей силу в сельском хозяйстве с конца 1970-х го­дов. Общее, что объединяло жертв в Руби-Ридже и Уэйко, а также Тимоти Маквея, который, возможно, во имя этих несчастных и совершил массовое убийство в Оклахома-Сити, это убежденность в том, что правительство Соеди­ненных Штатов является их злейшим врагом и спастись они могут либо укрывшись в пустыне, либо объединив­шись в коммуну вокруг мессианского лидера, либо в каче­стве мести за хладнокровное убийство федеральными орга­нами двух членов семьи Уивер в Руби-Ридже взорвать зда­ние, где размещается бюро, ответственное за это убийство.

Отдавая должное средствам массовой информации, следует сказать, что они неустанно информируют нас о религиозных и политических убеждениях сельских дисси­дентов. Есть неонацисты, именуемые «Арийскими нация­ми». Есть христианские фундаменталисты, называющие свое направление «Христианской идентичностью», они известны также как представители «Британского израилиз-ма». Вся эта вдохновленная Библией ерунда самые глубо­кие корни пустила там, где люди не так давно потеряли свои фермы. Излишне напоминать, что христианские де-

52

магоги раздувают на телеэкране пламя расовой и сектант­ской ненависти и нелегально вливают церковные деньги в политические кампании.

Теории заговора цветут пышным цветом в пустыне подобно ночной шизофрении, и завороженные ими люди неизменно становятся посмешищем... в глазах подлинных заговорщиков. Джоэл Дайер в книге «Жатва гнева: почему Оклахома-Сити это только начало» раскрыл вполне реаль­ные заговоры, но злоумышленники умело переключают внимание общественности на другие проблемы, например,

наркотики. Как, разве вы не знаете, что королева Елизаве­та II — главный дирижер мировой торговли наркотиками (ах, если бы бедняжка Лиллибет* могла  провидеть эти рес­публиканские времена!)? Говорят, что Трехсторонняя ко­миссия представляет собой всемирный коммунистический заговор, возглавляемый Рокфеллерами. На самом деле ко­миссия — это действующая под отличным прикрытием организация, с помощью которой Рокфеллеры собирают политиков и тщеславных ученых, служащих интересам этой семьи в правительстве и вне его. Тот, кто сказал, подобно фашисту Линдону Ларушу, что эта рокфеллеровская коза ностра служит прикрытием для коммунистов, действовал под влиянием истинного вдохновения.

(Но Дайер открыл настоящий заговор, который касает­ся всех граждан Соединенных Штатов. В наши дни не­сколько агроконгломератов стараются согнать с земли уце­левших мелких фермеров, систематически занижая цены на их продукцию, тем самым вынуждая их брать кредиты в

* Лиллибет — ласкательное детское имя королевы Вели­кобритании Елизаветы П.

53

принадлежащих конгломератам банках, закладывать зем­лю и, разоряясь, продавать ее представителям агробизне­са, управляемого конгломератами. Но действительно ли это заговор или результат эффективного функционирования рынка вкупе с законами Дарвина? Есть, однако, дымяще­еся ружье в виде проекта, в котором говорится о том, ка­ким образом лучше всего избавить страну от мелких фер­меров. Дайер пишет: «В 1962 году Комитет экономическо­го развития собрал около семидесяти пяти наиболее влия­тельных руководителей корпораций. Они представляли не только пищевую промышленность, но также нефтяную, газовую индустрию, страховое дело, инвестиционные бан­ки и розничную торговлю. В комитете были представлены почти все группы, которые выигрывали от консолидации. Их доклад («Программа адаптации сельского хозяйства») включал план уничтожения ферм и фермеров. Доклад под­робный и тщательно продуманный». Наряду с этим «еще в 1964 году такие гиганты индустрии, как компании «Пиллс-бери», «Свифт», «Дженерал фудс» и «Кэмпбелл суп», на­чали уверять конгрессменов, что крупнейшая проблема сельского хозяйства заключается в чрезмерном количестве фермеров». Будучи неплохими психологами, руководите­ли компаний отмечали, что дети фермеров, поступившие в колледжи, редко возвращаются на семейную ферму. Или, как сказал один знаменитый экономист не менее знаме­нитому сенатору, который жаловался на временной про­вал при ночном перелете из Нью-Йорка в Лондон, «да, это похлеще, чем при занятии фермерством». Комитет содей­ствовал отправке фермерских детей в колледжи. Никто не сомневался при этом, что большинство домой не вернут-

54

ся. Затем правительство предложило фермерам сменить род деятельности, чтобы консолидировать их земли в руках все более крупных объединений и конгломератов.

Так начал осуществляться план, призванный заменить джефферсоновский идеал страны, хребтом которой служила бы независимая фермерская семья, на монополии агро­бизнеса, когда, пишет Дайер, «всего от пяти до восьми межнациональных компаний станут практически един­ственными скупщиками и перевозчиками не только аме­риканского, но и мирового урожая зерна». К 1982 году «эти компании контролировали 96 процентов американского экспорта пшеницы, 95 процентов экспорта американской кукурузы» и так далее, вплоть до оживленных прилавков шикарных «Гристедов», по-домашнему уютных «Ральфов» и симпатичнейших «Пигли Уигли»*.

Хороша ли такая консолидация для потребителей? В целом нет. Монополии не допускают скидок, и им не при­ходится проявлять особую заботу о качестве, потому что альтернативы тому, что они предлагают, нет. Разумеется, они враждебно настроены по отношению к профсоюзам и их мало заботят условия труда бывших независимых фер­меров, а ныне плохо оплачиваемых наемных рабочих. Те из нас, кто вырос в довоенных Соединенных Штатах, хо­рошо помнят, что такое бутерброд с настоящей ветчиной. Теперь же ветчина стала безвкусной, похожей на резину, впечатление такое, будто в основном она состоит из розо­вого пластика. Почему? В колоссальных свинарниках сви­нья содержится на одном месте, на ногах. Она не роет кор­ни, почти не двигается и теряет иммунитет к заболевани-

* Сети продовольственных супермаркетов.

55

ям. Поэтому в организм пленницы закачивается масса ле­карств вплоть до ее кончины и преображения в несъедоб­ную ветчину.

В целом антитрестовский закон Шермана* давно пере­стал действовать. Сегодня три компании контролируют 80 процентов всего рынка расфасовки и упаковки мяса. Почему так происходит? Почему обездоленные фермеры не могут обратиться к своим представителям в конгрессе? Почему потребители должны мириться с загадочным це­нообразованием на продукты, качество которых заметно снизилось за последние десятилетия в сравнении с прош­лым? Ответ Дайера прост, но убедителен. Через своих лоб­бистов руководители корпораций, принявшие «Програм­му адаптации сельского хозяйства», ныне владеют конг­рессменами и президентами, нанимают, а то и запугивают их. А что касается судов, то в них председательствуют быв­шие лоббисты корпораций, нескончаемая вереница при­служников в белых воротничках, тем более что две трети всех адвокатов на нашей маленькой планете — американ­цы. Наконец, народ в целом не представлен в правитель­стве, в отличие от корпораций, представленных в нем бо­лее чем широко.

Что же делать? По мнению Дайера, помочь может толь­ко одно: реформа финансирования избирательных кампа­ний. Но те, кому выгодна нынешняя система, никогда не проголосуют за самоизгнание из органов власти. Поэтому между канадской и мексиканской границами города и де-

* Закон Шермана, ограничивающий монополии, был при­нят в 1890 г. в основном в связи с деятельностью рокфелле­ровской компании «Стандард ойл».

56

ревни приходят в упадок, а в массах обездоленного сель­ского населения зреют отчаяние и гнев. Отсюда апокалип­тический тон целого ряда нерелигиозных журналистских расследований и анализов, с неподдельным ужасом кон­статирующих отчуждение одной группы за другой в Со­единенных Штатах Америки.

Поскольку энциклопедия «Британика» — это «Брита-ника», а не «Американа», то неудивительно, что статья «Билль о правах, Соединенные Штаты» занимает всего одну колонку, столько же, сколько «Билль о торговле» — доку­мент, очевидно, гораздо более значимый для составителей энциклопедии с Британских островoв. Но даже если так, они сообщают, что наши права произрастают из Великой хартии вольностей и что Билль о правах, добавленный в виде десяти поправок к нашей конституции в 1791 году, — в основном дело рук Джеймса Мэдисона, который, в свою очередь, следовал Декларации прав Виргинии 1776 года. Сначала эти десять поправок применялись к американским гражданам только как гражданам Соединенных Штатов в целом, а не гражданам Виргинии или Нью-Йорка, где за­коны штата могли иметь преимущество над федеральны­ми в соответствии с правами штатов, что признавалось в Десятой из оригинальных поправок. И только в 1868 году Четырнадцатая поправка запретила штатам принимать за­коны, противоречащие изначальному Биллю. Таким обра­зом каждому гражданину Соединенных Штатов гаранти­ровались в его родном штате свобода «слова и печати или право народа мирно собираться и обращаться к правитель­ству с петициями», а также свобода от «установления ре­лигии». Что касается Второй поправки, то создается впе­чатление, будто ее наряду с револьверами и чадолюбивы-

57

ми «узи» принес нам Чарлтон Хестон, получив ее на горе Де Милля*. Первоначально право гражданского ополче­ния носить оружие предназначалось для острастки посто­янной армии штата или страны и защиты от бед, которые вооруженный штат мог причинить людям, желавшим жить не под сенью винтовки, а мирно, где-нибудь в лесной глу­ши в горах Руби-Ридж.

Сейчас Четвертая поправка пребывает в процессе распа­да «в силу военной необходимости» — эту конституционную формулу использовал Линкольн для оправдания Гражданской войны, отмены Закона о неприкосновенности личности, за-крытия газет и освобождения рабов на Юге. Четвертая по­правка гарантирует «право народа на неприкосновенность личности, жилища, бумаг и имущества от необоснованных обысков и арестов... никакие ордера не должны выдаваться иначе как при достаточных к тому основаниях, подтверж­денных присягой или заявлением, с подробным описанием места, подлежащего обыску, и лиц или предметов, подлежа­щих аресту». Четвертая поправка — это главное средство за­щиты от тоталитарного правительства, и эта поправка ныне каждодневно попирается законодательными актами и дей­ствиями.

* Вторая поправка к конституции США гласит, что «право народа хранить и носить оружие не должно ограничиваться». Чарлтон Хестон (род. 1923) — актер; Сесил Б. Де Милль (1881— 1959) — режиссер и продюсер, в фильме которого «Десять за­поведей» Хестон исполнил роль Моисея, получившего эти за­поведи от Господа на горе Синай. Хестон возглавляет Амери­канскую ружейную ассоциацию, мощное лобби производите­лей оружия. Здесь у Видала ироничная корреляция Десяти за­поведей и Десяти поправок к конституции США, образующих Билль о правах.

58

В книге «Утерянные права», изданной в 1994 году, Джеймс Бовард собрал огромное количество материалов о том, что намерены предпринять наши правоохранитель­ные службы в ходе повседневной войны с наркотиками и терроризмом, победа в которой недостижима. Тем не ме­нее власти ведут неустанную борьбу с американцами в их домах и автомобилях, в автобусах и самолетах, там, где могут каким-либо способом до них добраться. Военная необходимость — чересчур претенциозное оправдание для нынешних федеральных и местных чиновников, когда они посреди ночи вламываются в дома, как правило, без орде­ра на обыск или арест и без предупреждения, чем террори­зируют несчастных граждан*. Подобные противозаконные вторжения и аресты зачастую оправдывают возможным существованием сливных бачков в туалетах помещений, намеченных к обыску. (Если борцы с наркотиками не за­хватят наркомана врасплох, он спустит вещественные до­казательства в канализацию.) Это нестерпимо для тех, кто хочет видеть нас безгрешными и послушными. Итак, от­давая должное изобретению сэра Томаса Крэппера, сде­лавшего нашу жизнь более удобной, они успешно отменя­ют Четвертую поправку.

* К счастью для них, наш энроновско-пентагоновский президент объявил «длительную войну», и теперь мы живем в условиях расползающихся метастазов военного положения. — Примеч. авт.

«Энрон» — обанкротившаяся энергетическая компания, замешанная в незаконных пожертвованиях на избирательную кампанию Дж. Буша, предмет новейшего вашингтонского скан­дала.

59

1992 год. Бриджпорт, штат Коннектикут. Газета «Харт­форд курант» известила, что местная Тактическая группа по борьбе с наркотиками в плановом порядке разгромила дом и предприятие, где проводила «обыск». Полицейские в штатском ворвались к бакалейщику и владельцу рестора­на с Ямайки с воинственным криком: «Стоять, чернома­зые! Ни с места!» Полки были сметены на пол, товар ис­порчен. «Эти люди так и не сообщили, что они из поли­ции», — отмечает «Хартфорд курант». И хотя они ничего не нашли, кроме зарегистрированного ружья, владелец был арестован, его обвинили в «противодействии аресту» и посадили за решетку. Судья позднее закрыл дело. Бовард пишет: «В 1991 году в Гарленде, штат Техас, полицейские в черном и черных лыжных масках ворвались в трейлер, размахивая пистолетами, взломали дверь спальни, где спал Кеннет Болч с полуторагодовалым сыном. Полицейский заявил, что Болч представлял смертельную угрозу жизни стражей правопорядка, потому что держал в левой руке пепельницу. Так он объяснил, почему выстрелил Болчу в спину и убил его. (Внутреннее полицейское расследование не нашло в действиях полицейского ничего противозакон­ного.) В марте 1992 года полицейская Группа особого на­значения убила в Эверетте, штат Вашингтон, Робин Пратт, мать малолетнего ребенка, во время произведенного без ордера налета, предъявив ордер на арест ее мужа. (Муж Робин Пратт был позднее освобожден, подозрения в отно­шении его не подтвердились.)». Кстати, этот прием в духе КГБ — задержать кого-то за преступление, а затем отпус­тить, если данный человек назовет виновного в большем

60

преступлении, — очень часто приводит к ложным или ско­роспелым выводам, на основе которых нельзя действовать столь варварским образом, к тому же без всякой дополни­тельной проверки. «Сиэтл тайме» описывает последние минуты Робин. Когда ворвалась полиция, женщина была дома с шестилетней дочерью и пятилетней племянницей. Когда к ней приблизился с пистолетом в руке самый от­важный полицейский по имени Эстон, второй полицей­ский крикнул: «Ложись!» — и она начала сползать на ко­лени. Посмотрев на Эстона, Робин сказала: «Только не трогайте детей...» Эстон навел на нее пистолет и выстре­лил, попав ей в шею. Согласно данным адвоката семьи Пратт Джона Мюнстера, она была жива еще одну-две ми­нуты, но говорить не могла из-за ранения. На Робин, ле­жавшую ничком, нацепили наручники. Очевидно, Эстон боялся воскрешения и отмщения. Не секрет, что американ­ские полицейские редко соблюдают законы страны, когда действуют заодно, и, как может рассказать любой честный судья по уголовным делам, в суде их родной язык — лжесви­детельство.

Налоговое управление США в недавнее время стало объектом проверки из-за нарушений не только Четвертой, но и Пятой поправки. Пятая поправка требует обвини­тельного заключения большого жюри для суда за серьез­ные преступления. Она также постановляет, что ни одно лицо не может быть принуждено свидетельствовать про­тив себя, запрещает лишать жизни, свободы или собствен­ности без законного судопроизводства или обращать лич­ную собственность в общественное пользование без ком­пенсации.

61

В течение многих лет вечно скрытое за завесой секрет­ности Налоговое управление захватывает собственность где только может, не утруждая себя послать хотя бы почтовую открытку в ближайшее большое жюри, ведь законная пра­вовая процедура никак не совместима с целеустремлен­ным захватом добычи. Бовард пишет:

«Начиная с 1980 года количество конфискаций — захватов Налоговым управлением банковских счетов и платежных чеков — увеличилось в четыре раза, достигнув в 1992 году 3 253 000. По подсчетам Гене­рального счетного управления (ГСУ), Налоговое уп­равление накладывает более 50 000 необоснованных или ошибочных штрафов в год на граждан и пред­принимателей. ГСУ подсчитало, что почти шесть процентов штрафов, наложенных Налоговым управ­лением на предпринимателей, некорректны... На­логовое управление, кроме того, накладывает по­чти 1 500 000 арестов на имущество ежегодно, что на 200 процентов больше, чем в 1980 году. Журнал «Мани» изучил в 1990 году документы 156 налого­плательщиков, на имущество которых Налоговое управление наложило арест, и обнаружил, что 35 про­центов налогоплательщиков не получили от Нало­гового управления предупреждения о намерении на­ложить арест на имущество через 30 дней, а некото­рые узнали об аресте, лишь когда с ними связалась редакция журнала».

Нынешний Верховный суд не проявляет желания ог­раничить деятельность столь мощного и скрытого от глаз

62

публики федерального агентства, постоянно нарушающе­го Четвертую, Пятую и Четырнадцатую поправки к кон­ституции США. Что и говорить, суд этот по сути своей авторитарный, он упивается властью государства над граж­данами, а некоторые наиболее жизнерадостные его члены проявляют редкостное остроумие, консультируясь с дос­кой Уиджа для спиритических сеансов и пытаясь точно определить, что имели в виду отцы-основатели, и игнори­руя при этом совершенно ясные высказывания Мэйсона, Мэдисона и других о таких абсолютах права, как недопус­тимость изъятия чужой собственности без предваритель­ного обращения к большому жюри и признания подозре­ваемого виновным в том или ином преступлении, как тре­бует закон. В этих вопросах священные мысли и намере­ния отцов-основателей настолько ясны, что Верховный суд вынужден, к всеобщему изумлению, поворачиваться к ним спиной. Одиночные голоса протеста иной раз слышатся в конгрессе. В 1993 году сенатор Дэвид Прайор высказался в том смысле, что было бы желательно, чтобы Налоговое управление информировало кредитные организации, ког­да будет доказано, что управление ошибочно наложило штраф на собственность налогоплательщика, чем сделало невозможным дальнейший кредит для него. В Налоговом управлении только посмеялись над его предложением. Та­кое вопиющее требование наложило бы непосильное бре­мя на выбивающихся из сил чиновников.

Законодательные акты США, касающиеся правил на­логообложения, составляют около девяти тысяч страниц, и в них путаются даже налоговые эксперты. Поэтому ошиб­ка в расчетах некоего инспектора Налогового управления относительно собственности семьи Икс вполне вероятна.

63

Но в конечном счете вина лежит не столько на жульниче­ском налоговом бюро, сколько на системе налогообложе­ния, навязанной ключевыми фигурами конгресса с целью вывести из-под налогов своих дружков и финансовых до­норов. Конечно, само Налоговое управление имеет закон­ные основания жаловаться на своих номинальных хозяев в конгрессе. Директор отдела налогоплательщиков Налого­вого управления Роберт Лебоб говорил в 1989 году: «Начи­ная с 1976 года было принято 138 государственных зако­нов, вносящих изменения во Внутренний налоговый ко­декс. После Закона о реформе налогообложения 1986 года было принято тринадцать законов, меняющих кодекс, а в одном только 1988 году — семь законов, касающихся ко­декса». Вот что отмечает, но никак не объясняет Бовард: «Налоговый закон есть не что иное, как новейшая твор­ческая интерпретация правительственными чиновниками налоговой неразберихи, созданной актами конгресса. Чи­новникам Налогового управления потребуется пять, семь или больше лет на выработку инструкций по применению нового налогового закона, а конгресс в рутинном порядке принимает новые законопроекты, когда инструкции еще не обнародованы. Почти все налоговое законодательство носит временный характер — оно пребывает в ожидании либо новейшего закона, либо принятия уже предложен­ных изменений».

Чем же объясняется существование этой проблемы? Итак, корпорации посылают своих юристов в конгресс для принятия специальных законов, освобождающих доходы корпораций от чрезмерного налогообложения: добивают­ся этого принятием все более сложных и практически не­постижимых налоговых законов, которые всегда будут ос-

64

таваться временными, поскольку всегда будут появляться новые корпорации, требующие снижения налогов в форме частного законопроекта о льготах, скажем, на пожертвова­ния по случаю Дня древонасаждений. Сенаторам, эконо­мящим корпорациям миллионы, не придется тратить слиш­ком много времени, обзванивая жертвователей, когда ему — о да, конечно, и ей тоже — настанет пора переизбираться. Если только — но это несбыточная мечта — затраты на избирательные кампании не будут снижены на 90 процен­тов, а сами эти кампании не будут длиться дольше восьми недель. До тех пор пока национальное телевидение не нач­нет предоставлять бесплатное время национальным кан­дидатам, а местное телевидение — местным кандидатам (как принято в цивилизованных странах), налоговой ре­формы не будет. А тем временем кроты из Налогового уп­равления, отлично осведомленные о величайшей коррум­пированности их неприкасаемых хозяев в конгрессе, пре­следуют беспомощных граждан и деморализуют страну.

На редкость логично, что слово террорист (согласно Оксфордскому словарю английского языка) появилось во время Великой Французской революции для обозначения «приверженца или сторонника якобинцев, которые отста­ивали и применяли методы партийных репрессий и кро­вопролития при защите принципов демократии и равен­ства». Хотя наши правители воскресили это слово, исполь­зуя его для обозначения злостных врагов Соединенных Штатов, большинство сегодняшних подлинных террорис­тов находятся в составе наших правительств — федераль­ного, штатов и муниципальных. Бюро по контролю за про­дажей алкогольных напитков, табачных изделий и оружия

3 Видая

65

(КАТО), Агентство по контролю за распространением нар­котиков (КРН), ФБР, Налоговое управление и другие ве­домства — это настоящие якобинцы, постоянно воюющие против жизни, свободы и собственности наших граждан. Кровавая резня, устроенная ФБР над невинными людьми в Уэйко, может служить моделью чисто якобинского ме­роприятия. Слегка тронутый религиозный лидер по имени Дэвид Кореш организовал коммуну из нескольких сот пос­ледователей — мужчин, женщин и детей. Кореш пропове­довал конец света. КАТО и ФБР сочли его идеальным объектом для преследования. Его обвинили во множестве мелких правонарушений, в том числе в коронном преступ­лении этого десятилетия — педофилии, но не затруднили себя законной правовой процедурой для установления вины или невиновности подозреваемого. Дэвид Копел и Пол X. Блэкман выпустили недавно лучшее и самое подробное ис-cледование войны американского правительства против своих несчастных граждан — «Новые Уэйко недопустимы: что неладно с исполнением федеральных законов и как исправить это положение».

Во-первых, они рассказывают о преследовании Коре­ша и его религиозной группы «Ветвь Давидова», занимаю­щейся божественным делом; во-вторых, о демонизации этого человека в средствах массовой информации; в-тре­тьих, о штурме коммуны 28 февраля 1993 года: 76 агентов взяли штурмом здание коммуны, где находилось 127 муж­чин, женщин и детей. Четыре агента КАТО и шесть чле­нов коммуны погибли. Кореша обвиняли в незаконном владении стрелковым оружием, хотя ранее он приглашал агентов правоохранительных органов в коммуну, чтобы они посмотрели на это оружие и проверили регистрационные

документы. На основании Закона о свободе информации Копел и Блэкман установили: с самого начала операции, превратившейся в осаду, а затем «силовое проникновение» (военный жаргон для жестокого обстрела и резни), КАТО тайно обратилось к армии США для организации особой подготовки к террористическим действиям, несмотря на то что Закон о праве шерифа на созыв ополчения 1878 года запрещает использовать федеральную армию для вы­полнения гражданских законов. Как и многие другие наши законы, в интересах войны с наркотиками этот закон мо­жет быть приостановлен, если Агентство по борьбе с нар­котиками сочтет нужным призвать армию на борьбу со злом. КАТО тайно обвинило Кореша в изготовлении ме-тамфетамина, который он якобы импортировал из Мекси­ки, находящейся неподалеку, всего в трехстах милях к югу. Спасите! Армия должна помочь. Она помогла, хотя обви­нения против отвергавшего наркотики Кореша были ло­жью. Разрушение «Ветви Давидовой» перестало быть граж­данским делом, по которому решающее слово якобы при­надлежит конституции. Скорее это стало предметом жест­кой военной необходимости: отсюда применение газа «Си-Эс» (договор об обязательстве неприменения которого в военных действиях Соединенные Штаты только что под­писали) 19 апреля 1993 года, за которым последовало про­ламывание танками стен здания, где укрывались 27 детей, а затем потрясающий фейерверк, уничтоживший комму­ну, а заодно и Дэвида Кореша — ему так и не было предъяв­лено обвинение. Генеральный прокурор Джанет Рино счи­тает своей заслугой успешное проведение операции, но не снимает с себя и «вину». Она сравнивала себя и президен­та с генералами Второй мировой войны, которые были не

66

в состоянии уследить за всем, что происходит... Ветераны этой войны хорошо знают, что значит такое объяснение: это попытка прикрыть собственную задницу.

Так или иначе, миз Рино руководила крупнейшей рез­ней, учиненной федеральными властями США после 1890 года. Я имею в виду бойню, устроенную у Вундед-Ни*. Восемьдесят два члена «Ветви Давидовой» погибли в Уэй­ко, в том числе 30 женщин и 25 детей.

Потерпят ли поражение наши якобинцы, как это слу­чилось с французскими? Что и говорить, намеренное унич­тожение отдельных элементов Билля о правах (юридиче­ское в отличие от фактического, когда полиция начинает неистовствовать, круша законы и головы) можно обнару­жить в безумных решениях судов низшей инстанции, ко­торые Верховный суд предпочитает не сверять с Биллем о правах. Хорошо известно, что Агентство по борьбе с нар­котиками и Налоговое управление — это закоренелые по­хитители частной собственности без установленной зако­ном процедуры, без компенсации или возмещения лицу, ограбленному государством, но не совершившему никако­го преступления.

В настоящее время, согласно Копелу и Блэкману, фе­деральные законы и законы штатов таковы: когда поли­цейскому предоставляется возможность с разрешения суда или без оного расследовать потенциальное преступление, он может захватить и присвоить столько имущества, при­надлежащего предполагаемому преступнику, сколько со­чтет нужным. Хотя конфискация предусмотрена в отно-

* Вблизи ручья Вундед-Ни (штат Южная Дакота) в 1890 г. американские солдаты зверски расправились с индейцами пле­мени сиу.

шении имущества, использованного в ходе совершения преступления, при этом нет обязательного требования, чтобы его владелец был осужден за совершение преступле­ния. Не важно, был ли оправдан человек, обвинявшийся в совершении преступления, на основании чего и произве­ли захват собственности, или ему вообще не предъявили обвинения. Естественно, в судебном процессе 1987 года («Соединенные Штаты против Сандини»), когда эта бе­зумная формула стала законом, председательствовал судья Кафка. «Невиновность владельца несущественна, — про­возгласил суд. — Достаточно того, что собственность была задействована в процессе нарушения закона, предусмат­ривающего конфискацию». Значит ли это, что лицо, не совершившее никакого преступления, но способное совер­шить его в неопределенном будущем, не сможет получить обратно свою собственность, потому что решение по делу «Соединенные Штаты против Сандини» провозглашает: «Бремя доказательства ложится на обладателя указанной собственности»?

Эта ситуация не может не привести в волнение поли­цейских налетчиков, поскольку, по словам бывшего ми­нистра юстиции Ричарда Торнбера, более 90 процентов американских долларов несут на себе остаточные следы наркотиков; это значит, что человек, у которого есть при себе, скажем, 1000 долларов наличными, может быть ули­чен во владении «наркодолларами», а эти деньги подлежат аресту и конфискации для проведения анализа, причем они никогда не будут возвращены владельцу, если умница по­лицейский знаком с решением по делу Сандини.

По всей стране спортсмены в колледжах проходят про­верку на предмет употребления наркотиков, время от вре-

69

мени в учебных аудиториях проводятся обыски. 8 марта 1991 года, согласно Боварду, в школе Сэндберга в Чикаго двое учителей (их пол не указывается, поэтому любители порнушки с воображением имеют возможность домыслить подробности) обратили внимание на шестнадцатилетнего подростка в облегающих тренировочных брюках. Четыре их глаза загорелись тревогой, они принялись рассматри­вать то место, которое, на их взгляд, «слишком выпира­ло». Парня отвели в раздевалку и раздели. Никаких нарко­тиков и ничего подозрительного, если не считать нестан­дартно развитой мошонки, не обнаружили. Его отпусти­ли, поскольку пока нет закона для наказания подростка, сильнее физически развитого, чем его учителя. Мальчик и его родители обратились в суд. Судья не проявил сочув­ствия. Учителя, постановил он, «сделали все, что было в их силах, дабы не нанести ущерба личной неприкосновен­ности истца». Судья Кафка бдит.

 Хотя наркотики «аморальны» и должны быть недоступ­ны для молодежи, тысячи школ оказывают давление на родителей в пользу наркотика риталина, который дают всем активным детям, если те, что вполне объяснимо, скучают на уроках. Риталин делает ребенка послушным и даже вя­лым. .Побочные эффекты? Задержка развития, нервный тик, возбудимость и агрессивность, бессонница, потеря аппе­тита, головные боли, рези в желудке и припадки. Мариху­ана куда менее вредна.

Взрыв федерального здания Альфреда Марра в Окла­хома-Сити явился ничуть не меньшим шоком для всей стра­ны, чем «черный вторник», и, будем надеяться, стал свое­го рода сигналом побудки для американцев, знаком того,

что с нами не все благополучно. Как обычно, средства массовой информации откликнулись единственным воз­можным для них образом. В течение одного дня Тимоти Маквей стал олицетворением зла и немотивированной оз­лобленности. Начались обычные пересуды о соучастниках. Было названо еще только одно имя — Терри Николе; он был признан виновным в «сговоре» с Маквеем, но сам в злодеянии якобы не участвовал.

Журналист Ричард А. Серрано только что выпустил книгу «Один из нас: Тимоти Маквей и взрыв в Оклахома-Сити». Наверное, как и всех прочих, меня мутило от этой темы. Ничто не может оправдать убийство 168 мужчин, женщин и детей, ни один из которых не имел, насколько нам известно, никакого отношения к злодеянию федераль­ных властей в Уэйко, якобы вызвавшему возмущение Мак-вея. Зачем тогда писать такую книгу? Серрано вряд ли со­чувствует Маквею, но в своем зловещем и завораживаю­щем исследовании он создает весьма правдоподобный об­раз этого человека.

Родившийся в 1968 году Маквей вырос в сельской се­мье, предыдущее поколение которой стало в какой-то сте­пени обездоленным. Его отец Билл служил в американ­ской армии, мать работала. Они жили в городке Пендлтон (западная часть штата Нью-Йорк), населенном в основ­ном «синими воротничками». Билл выращивал овощи, ра­ботал на местном заводе «Дженерал моторе», принадлежал к римско-католической церкви. О родном крае он гово­рил: «Когда я вырос, повсюду были фермы. Когда вырос Тим, осталась лишь половина из них».

Тим был необычайно умным и любознательным маль­чиком. Успешно учился в средней школе. Его адвокат под­черкивал, что он «прирожденный политик». Читал книги по истории, конституцию США. Страстно любил оружие, что стало мотивом для ухода на службу в армию. В бушев-ской Буре в пустыне солдат-пехотинец Маквей удостоился многих наград. Прирожденный солдат. Но война открыла ему глаза, заставив увидеть истинную суть событий, как это всегда происходит с теми, на чью долю выпадает при­нимать в них участие. Позднее он напишет журналисту о том, как «нас всех надули». Ритуальная демонизация сред­ствами массовой информации Саддама, арабов, иракцев настолько преувеличена, что когда Маквей попал в Ирак, он с удивлением обнаружил, что они «нормальные люди, как вы или я. Нас обманом заставляют их убивать. Нам сказали, что мы должны защитить Кувейт, где людей на­силуют и убивают. Война пробудила меня».

Как всегда, были приняты строгие законы против бра­тания американских солдат с противником. Маквей пи­шет другу: «Голодные дети, а иногда и взрослые прихо­дят к нам и просят чего-нибудь поесть... Это настоящая эмоциональная пытка. Это даже не щенок возле стола, это гораздо хуже. Чем быстрее мы отсюда уйдем, тем будет лучше. Теперь я понимаю, почему наших ребят во Вьетнаме убивали дети». Серано замечает: «К концу вой­ны, войны необычайно популярной, Маквей понял: ему не по вкусу убийства ни в чем не повинных людей. Он сплевывал в песок при мысли о том, что его заставляют причинять зло людям, которые ненавидят его ничуть не больше, чем он их».

72

* * *

Как только война закончилась, Маквей расстался с армией. Он брался за случайную работу. Заинтересовался параноидальными теориями крайне правых и тем, что Джоэл Дайер называет «религией заговора». Армейский приятель Терри Николе стал его поводырем. Вместе они раздобыли книгу под названием «Частная жизнь» — о том, как исчезнуть из-под надзора государства, уйти под зем­лю, изготовлять оружие¹. Другие делали то же самое, в том числе семья Уивер, уехавшая в далекий Руби-Ридж в шта­те Айдахо. Рэнди Уивер, эксцентричный белый сепаратист, исповедовал «христианскую идентичность». Он хотел жить со своей семьей, отделившись от остальной Америки. ФБР восприняло это как вызов. Когда Уивер не появился в суде для урегулирования мелкого обвинения, связанного со стрелковым оружием, 21 августа 1992 года полиция нагря­нула к нему. Собака Уивера залаяла, полицейские при­стрелили ее; когда четырнадцатилетний сын Уивера выст­релил в их сторону, они выстрелом в спину убили его. Миссис Уивер с ребенком на руках подошла к двери, фэ-бээровский снайпер Лон Хориучи буквально отстрелил ей голову! На следующий год федералы взялись за «Ветвь Давидову».

Для Тимоти Маквея Бюро по контролю за продажей алкоголя, табачных изделий и оружия превратилось в сим­вол угнетения и убийства. Обуреваемый обостренным чув­ством справедливости — черта для Америки нехарактер­ная, — он фактически в одиночку объявил войну и закон­чил убийством большего числа ни в чем не повинных лю­дей, чем федералы уничтожили в Уэйко. Отдавал ли он

73

себе отчет в том, что делал, взрывая федеральное здание Альфреда П. Марра в Оклахома-Сити, в котором распола­галось ненавистное бюро? Маквей молчал на протяжении всего суда. Наконец перед самым вынесением приговора судья спросил, не желает ли он что-нибудь сказать. Мак­вей встал и сказал: «Я хотел бы процитировать члена Вер­ховного суда Брандейса, выразившего несогласие по делу Олмстеда. Он писал: "Наше правительство — это мощный и вездесущий наставник. К лучшему или худшему, оно учит весь народ своим примером"». После этого правительство приговорило Маквея к смертной казни.

Присутствующие были глубоко смущены приведенной Маквеем цитатой. Как такое возможно, чтобы дьявол ци­тировал почтеннейшего судью? Мне кажется, он сделал это, руководствуясь тем же, чем и Яго, когда его спросили, почему он совершил то, что совершил: «Не спрашивайте ничего, вы знаете то, что знаете, с этой минуты я не скажу нихлова». Теперь мы тоже знаем или, как говаривал мой дед еще в бытность свою в Оклахоме, «у каждой оладьи две стороны».

«Вэнити фэйр», ноябрь 1998г.

СМЫСЛ СОДЕЯННОГО МАКВЕЕМ

В конце позапрошлого столетия Рихард Вагнер посе­тил южноитальянский городок Равелло, где ему показали сады Руфоло, виллы, построенной тысячу лет назад. «Ма­эстро, — поинтересовался главный садовник, — разве эти фантастические сады под синим небом, что сливается в совершенной гармонии с синим морем, не похожи на ска­зочные сады Клингзора, где происходит большая часть вашей бессмертной оперы «Парсифаль»? Разве не это ви­дение красоты вдохновило вас?» Вагнер пробормотал что-то по-немецки. «Он спросил, — пояснил переводчик, — как такое возможно?»

Действительно, как такое возможно, думал я, проби­раясь в угол того самого сказочного сада, где Эй-би-си, программа «Доброе утро, Америка», и Си-би-эс, про­грамма «Ранним утром», установили свои камеры, что­бы я появился «вживую» перед телезрителями богоизб­ранной страны.

Это произошло в мае прошлого года. Через неделю «бомбиста из Оклахома-Сити», увенчанного наградами за войну в Заливе, одного из бойскаутов — защитников при-

75

роды, Тимоти Маквея должны были казнить, введя смер­тельную инъекцию в Терре-Хоте, штат Индиана, за то, что этот человек, как он сам настоятельно подчеркивал, в оди­ночку изготовил бомбу и сам же привел ее в действие, взо­рвав федеральное здание, где погибли 168 мужчин, жен­щин и детей. Это было крупнейшее массовое убийство в Америке, совершенное американцем, после того как феде­ральное правительство решило стереть с лица земли поме­щение приверженцев адвентистов Седьмого дня неподале­ку от Уэйко, штат Техас. "Ветвь Давидова", как адепты этого культа себя называли, представляла собой мирную группу мужчин, женщин и детей, живших и молившихся совместно в ожидании конца света, который наступил для них 28 февраля 1993 года. Федеральное Бюро по контролю за продажей алкоголя, табачных изделий и оружия, пользу­ясь мандатом «на регулирование» приобретения оружия, отклонило все приглашения лидера секты Дэвида Кореша проверить его лицензию. Бюро КАТО вместо этого пред­почло устроить большую потеху. Более сотни агентов КАТО, не имея, как положено, ордера, атаковали культовое поме­щение, а сверху по крайней мере один вертолет КАТО от­крыл огонь по крыше главного помещения. В этот день погибли шесть членов секты. Были застрелены четыре аген­та КАТО, как полагают, в них попали свои же.

Это был тупик. Затем последовала пятидесятиодно­дневная осада под оглушающую музыку, неистовство­вавшую у стен здания двадцать четыре часа в сутки. От­ключили электричество. Дети остались без еды. Тем вре­менем средства массовой информации регулярно полу­чали информацию о пороках Дэвида Кореша. Якобы он

76

изготовлял и продавал кристаллический метиловый спирт, кроме того, он — что еще может прийти в голову в наше нездоровое время? — вовсе не Божий человек, а педофил. Новый генеральный прокурор Джанет Рино заняла жесткую позицию. 19 апреля она отдала приказ ФБР довести до конца дело, начатое Бюро КАТО. Воп­реки Закону об ополчении для подавления беспорядков (это главный оплот наших хрупких свобод, запрещаю­щий использовать армию против гражданского населе­ния) танки Национальной гвардии Техаса и армейская Шестая спецгруппа атаковали помещение секты газом, смертельным для детей и отнюдь не полезным для взрос­лых. Были проделаны также проломы в здании. Несколь­ким сектантам удалось бежать. Некоторые пали под ог­нем фэбээровских снайперов.

Во время расследования, проведенного шестью годами позже, ФБР отрицало применение огня, признав лишь подрыв пиротехнической канистры со слезоточивым га­зом. В конце концов во время шестичасового штурма зда­ние было подожжено, а позже сровнено с землей броне­транспортерами «Брэдли». Бог позаботился о том, чтобы ни один фэбээровец не погиб, тогда как было убито более 80 сектантов, из них 27 детей. Величайшая победа Дядюш­ки Сэма в исполнении ФБР, кодовое название штурма —

«Час телешоу».   И только 14 мая 1995 года Джанет Рино в программе

«60 минут» призналась в своих сомнениях: «Я видела, что произошло, и, отдавая себе в этом отчет, не сделаю этого снова». Поучительный опыт для дочери чемпионки по воль­ной борьбе с аллигаторами из Флориды.

77

Шоу 19 апреля 1993 года в Уэйко оказалось крупней­шей стычкой американцев со своим собственным прави­тельством с 1890 года, когда несколько коренных жителей Америки были убиты в Вундед-Ни, штат Южная Дакота. Что ж, ставки растут.

Хотя Маквей вскоре дал понять, что он действовал, желая отомстить за резню в Уэйко (и даже выбрал для акта возмездия 19 апреля, вторую годовщину трагических со­бытий), тайная полиция нашего правительства совместно со своими дружками из средств массовой информации опустила на чашу весов увесистый кулак. Впредь допусти­ма только одна версия: порочный от рождения одиночка захотел лишить жизни ни в чем не повинных людей без всякой на то причины, просто чтобы получить мгновен­ное удовольствие от совершенного злодеяния. С самого начала было предопределено, что у Маквея не будет вразу­мительного мотива для содеянного, разве что шекспиров­ская беспричинная злонамеренность. Яго снова в городе, но не с носовым платком, а с бомбой в руках. Более зна­чимо, что он и обвинение согласились с тем, что у него не было серьезных сообщников.

 Меня усадили на неудобный стул перед камерой. Между дельфинариями загудели генераторы. Первой была про­грамма «Доброе утро, Америка». Меня предупредили, что вопросы из нью-йоркской студии будет задавать Дайана Сойер, но у Эй-би-си есть «эксперт» по Маквею, некто Чарлз Гибсон, и он тоже окажет нам честь. Интервью долж­но былo продлиться около четырех минут. Итак, меня со­бирались проинтервьюировать, что называется, обстоя­тельно. Это значило всего лишь, что каждый второй во­прос будет начинаться следующим образом: «А теперь рас-

78

скажите нам вкратце...» Я покорно и кратко рассказал, почему Маквей, с которым я не был знаком, выбрал меня одним из пяти свидетелей его казни.

Вкратце — это началось с ноябрьского номера «Вэни-ти фэйр» за 1998 год. Я написал статью об изничтожении нашего Билля о правах. Я процитировал примеры захвата Налоговым управлением собственности без должной пра­вовой процедуры, налетов без ордера и убийств невинных людей различными подразделениями по борьбе с распрос­транением наркотиков, причастности правительства к ус­пешным попыткам агробизнеса согнать мелких фермеров с земли и так далее. Затем в качестве заключительного ак­корда я рассказал о незаконных, но сошедших с рук убий­ствах в Руби-Ридже, штат Айдахо (совершенных ФБР), а также, годом позже, в Уэйко.

Когда Маквей, находясь в тюрьме штата Колорадо, пос­ле апелляции прочитал написанное мной, он прислал мне письмо и...

Но я бросил вас в клингзорском саду Равелло, где в прямом телеэфире произнес крайне нежелательное слово почему и подобное ядерному спусковому крючку название Уэйко. Чарлз Гибсон в трех с половиной тысячах миль от меня глубоко задышал. «Подождите-ка минутку...» — пре­рвал он меня. Но я продолжал говорить, заглушая его го­лос. Внезапно я услышал его слова: «У нас тут какие-то неполадки со звуком», — и он тут же отключил аппарату­ру, соединявшую Эй-би-си со мной. Звукооператор, сто­ящий рядом со мной, покачал головой: «Со звуком все было в полном порядке. Он просто вас вырубил». 'Итак,

79

подражая правительству, изорвавшему в клочья Четвертую, Пятую, Шестую, Восьмую и Четырнадцатую поправки к конституции США, мистер Гибсон изорвал и священную для журналистов Первую поправку*.

Почему? Как и многим его взаимозаменяемым колле­гам, ему положено сообщать телезрителям, что бывший сенатор Джон Дэнфорт недавно завершил четырнадцати­месячное расследование ФБР, которое сняло с бюро вся­кие обвинения в неправильных действиях в Уэйко. Прав­да, Дэнфорт признал, что «получать от ФБР нужные доку­менты было все равно что выдирать зубы».

В марте 1993 года Маквей отправился из Аризонй в Уэйко, штат Техас, чтобы лично увидеть проводимуюфе­дералами осаду. Вместе с другими протестующими он был, как положено, сфотографирован ФБР. Во время осады сек­тантов развлекали двадцатичетырехчасовой оглушающей музыкой (Нэнси Синатра: «Эти ботиночки предназначены для прогулок / именно этим они сейчас и займутся /ив один прекрасный день они через тебя переступят»), а так­же записанными на пленку визгами умирающих кроли­ков, вызывающими в памяти первую необъявленную вой­ну Джорджа Буша-старшего против Панамы, которая пос­ле нескольких подобных концертов возле посольства Ва­тикана выдала главного торговца наркотиками (и бывшего

агента ЦРУ) Норьегу, укрывавшегося там. Подобно теле-

визионным компаниям, у нашего правительства есть ко­ронные номера, и они повторяются снова и снова. Ос­вальд? Заговор? Общий смех в студии.

* Первая поправка к конституции США запрещает конг­рессу издавать законы, ограничивающие, в частности, свобо­ду слова и печати.

80

Не сомневаюсь, телезрители часто замечали, что взаи­мозаменяемые телеведущие умеют ставить на место тех, кто пытается объяснить, почему произошло то или иное событие. «Вы хотите сказать, что был заговор?» В ярких контактных линзах вспыхивают огоньки. Каким бы ни был ответ, ведущий корчится, затем следует фырканье, и мно­гозначительный взгляд устремляется в камеру: телезрите­лям дают понять, что гость только что прибыл в студию на «летающей тарелке». Это один из способов не позволить публике понять, что на уме у подлинных заговорщиков в ФБР, в Верховном суде или у тех, кто обслуживает круп­нейшие табачные компании. Увы, такова функция корпо­ративных средств массовой информации.

На самом деле в какой-то момент бывший сенатор Дэнфорт угрожал неподатливому директору ФБР Луису Фри ордером на обыск. Жаль, что сенатор его так и не получил. Он мог бы в ходе обыска узнать гораздо больше о членстве Фри в «Опус Деи» (что значит «Божье дело»), тайном меж­дународном римско-католическом ордене, цель которого состоит в продвижении своих приверженцев на высокие политические, корпоративные и религиозные должности (в том числе и на Небесах, наверное) в разных странах и ради достижения разных целей. Недавно луч средств мас­совой информации весьма неохотно упал на этот орден, когда выяснилось, что Роберт Ханссен, агент ФБР, был российским шпионом в течение двадцати двух лет и что он и его директор Луис Фри, по словам их попутчика Уилья­ма Рашера («Вашингтон тайме», 15 марта 2001 года), «оба не только были прихожанами одной и той же римско-ка­толической церкви в виргинском пригороде... но и при-

81

надлежали к местному капитулу «Опус Деи». Мистер Ра-шер, некогда трудившийся в низкопробном издании «Нэшнл ревью», находит это обстоятельство «пикантным».

«Опус Деи» был основан в 1928 году Хосе-Мария Эск-рива. Крестным отцом ордена в ранние годы был испан-ский диктатор Франсиско Франко. Одним из его новей­ших рыцарей был коррумпированный президент Перу Аль-берто Фухимори, по-прежнему находящийся в бегах. Хотя «Опус Деи» близок к фашизму, нынешний папа причис­лил Эскрива к лику блаженных, несмотря на протест ис­панского теолога Хуана Мартина Веласко: «Мы не имеем права называть образцом христианской жизни кого-то, кто служил власти государства [фашиста Франко] и кто ис­пользовал эту власть для учреждения своего «Опуса», ко­торым он правил, руководствуясь темными принципами, словно мафиози в белых одеждах, не считаясь с папским мнением, когда оно не совпадало с его образом мысли».

Однажды, когда загадочного мистера Фри спросили, является ли он членом «Опус Деи», он отказался отвечать, приказав ответить вместо себя специальному агенту ФБР Джону Э. Коллингвуду. Тот сказал: «Хотя я не могу дать ответ на ваши специфические вопросы, должен заметить, что вас неверно "информировали"».

Весьма прискорбно, что в Соединенных Штатах, свет­ской стране, конституция которой покоится на вечном принципе разделения церкви и государства, абсолютист­ский религиозный орден не только поставил одного из сво­их членов во главе нашей тайной (и в целом никому не подотчетной) полиции, но и может ныне рассчитывать на благожелательность по меньшей мере двух членов Верхов­ного суда.

82

Из еженедельника «Ньюсуик» от 9 марта 2001 года:

«[Член Верховного суда Энтонин] Скалиа считает­ся олицетворением католика-консерватора... Он не яв­ляется членом ордена «Опус Деи», но его жена Морин посещает духовные мероприятия «Опус Деи»... [а их сын] отец Пол Скалиа четыре года назад содействовал обращению в католицизм Кларенса Томаса. В прошлом месяце Томас произнес злобную речь в Американском институте предпринимательства, консервативном моз­говом центре, перед аудиторией, в которой было пол­но членов администрации Буша. В своей речи Томас превозносил папу Иоанна Павла II за готовность от­стаивать непопулярные принципы».

И подумать только, что Томас Джефферсон и Джон Адаме* противились присутствию относительно безвред­ного ордена иезуитов в нашей стране закона, если не са­мого Господа Бога. Президент Буш сказал, что Скалиа и Томас — образцовые члены Верховного суда, именно та­ких он хотел бы назначать во время своего пребывания на посту президента. Недавно в виде искупления за обхажи­вание во время избирательной кампании протестантов-фундаменталистов в Университете Боба Джонса Буш «мет­нулся» на крайний правый фланг к католикам. Он ведь уже установил прочные отношения с протестантами-фун­даменталистами. Его генеральный прокурор Дж. Д. Эшк-рофт — христианин-пятидесятник, начинающий каждый

* Адаме, Джон (1735—1826) — второй президент США (1797—1801); Джефферсон, Томас (1743—1826) — третий пре­зидент США (1801—1809), один из основных авторов Декла­рации независимости (1776).

день с молитвы, на которой присутствуют служащие ми­нистерства юстиции, жаждущие пропитаться кровью агн­ца. В 1999 году Эшкрофт сказал выпускникам Универси­тета Боба Джонса, что Америка была основана на религи­озных принципах (вот так новость для Джефферсона и других!) и что «у нас нет иного владыки, кроме Иисуса». Я уже упоминал целый ряд заговоров, которые начи­нают откладываться в памяти, а тем временем подвергша­яся умелой обработке история Маквея движется к этому ужасному слову «завершение», которое в данном случае знаменует начало. Заговор «Опус Деи» является — или являлся — главным заговором министерства юстиции. Затем ФБР организовало заговор с целью утаивания доку­ментов от защитников Маквея, а также от предполагаемо­го хозяина этого министерства, которым являемся Мы, Народ Соединенных Штатов*, воплощаемый в конгрессе бывшим сенатором Дэнфортом. И наконец, непрекраща­ющийся заговор средств массовой информации, направ­ленный на демонизацию Маквея, который, конечно же, действовал в одиночку, чему противоречат очевидные сви­детельства.

Но вернемся к заговору ФБР с целью сокрытия его преступления в Уэйко. Сенатор Дэнфорт благородный че­ловек, благородным человеком был и председатель Вер­ховного суда Эрл Уоррен**, но выводы комиссии, носив­шей его имя, относительно событий в Далласе, как рас-

*  Словами «Мы, Народ Соединенных Штатов...» начина­ется конституция США.

* Уоррен, Эрл (1891—1974) — председатель Верховного суда США (1953—1969), возглавлял комиссию по расследованию убийства президента Джона Кеннеди.

84

сказывают, не убедили полностью даже его самого. 1 июня Дэнфорт заявил газете «Вашингтон пост»: «Могу поручить­ся, что Тимоти Маквей в какой-то момент, не знаю, когда точно, будет казнен, а после казни где-нибудь обнаружит­ся некая коробка с доказательствами». Вы не ошиблись, сенатор. В тот же день, 1 июня, «Нью-Йорк тайме» напе­чатала сообщение Ассошиэйтед Пресс, где говорилось: ад­вокаты «Ветви Давидовой» утверждают, что во время об­стрела сектантов агенты ФБР пользовались короткостволь­ными крупнокалиберными штурмовыми винтовками, что позднее так и не было проверено. Представитель ФБР по связям с прессой Джон Коллингвуд сказал, что проверка отчетов бюро показала: «короткоствольные винтовки были среди примененного оружия». Ответ Дэнфорта в общем и целом можно свести к замечанию типа: «Ну, раз вы это говорите...» Он снова заметил, что встретил со стороны ФБР нечто «меньшее, чем полную готовность к сотрудни­честву». Как говорил когда-то Г.Л. Менкен*, «[Министер­ство юстиции] с первых дней своего существования отли­чалось жестокостью действий и сегодня остается инициа­тором подавления граждан и поддержки коррупционеров. Трудно вспомнить администрацию, при которой оно не оказывалось бы в центре отвратительного скандала».

Сам мистер Фри, очевидно, приверженец жестоких действий. В 1996 году он выступил в обличье безжалостно­го инспектора Джаверта, который со всей жестокостью обрушился на охранника Ричарда Джуэла в связи со взры­вом во время Олимпийских игр в Атланте. Джуэл был не­виновен. Когда Фри заказывал новую власяницу (члены

* Менкен, Генри Луис (1880—1956) — американский пи­сатель, публицист и критик.

85

«Опус Деи» с ее помощью умерщвляют плоть) и отдавал приказ о сооружении новой гильотины, лаборатория ФБР, как всегда, сорвала расследование (см. работу Дж. Ф. Кел-ли и П.К. Уирн «Уничтожение вещественных доказа­тельств»). Позднее Фри руководил битвой, призванной доказать, что Вэнь Холи являлся шпионом-коммунистом. Путаные обвинения против ни в чем не повинного учено­го из Лос-Аламоса разгневанный судья отказался принять, заявив, что ФБР «ставит в неудобное положение всю стра­ну». Скажем прямо, «Божье дело» ведет весьма рискован­ную игру.

Но даже если так, то чем больше узнаешь о ФБР, тем отчетливее начинаешь понимать, что это очень опасное учреждение. Келли и Уирн в своем расследовании работы лаборатории ФБР, а это буквально вопрос жизни и смерти для тех, кто попадает под следствие, цитируют мнение двух английских судебных экспертов о взрыве в Оклахома-Сити. Профессор Брайан Кэдди после изучения выводов лабо­ратории заявил: «Если именно эти отчеты предназначены для передачи в суд в качестве доказательств, то их структу­ра и содержание приводят меня в ужас. Доклад как будто специально скомпонован так, чтобы запутать читателя, а не помочь ему». Доктор Джон Ллойд заметил: «Выводы абсолютно безапелляционны по характеру. Невозможно определить, что кому было поручено, какая работа проде­лана по каждому пункту». Очевидно, настало время заме­нить эту огромную, неповоротливую и практически нико­му не подотчетную тайную полицию на более эффектив­ное ведомство под названием Бюро расследований Соеди­ненных Штатов.

86

Сегодня 11 июня, здесь, в Равелло, жаркое, мглистое утро. Мы только что посмотрели программу «Сын "Часа шоу"» из Терре-Хота, штат Индиана. Си-эн-эн должным образом отметила, что я не смог быть в числе свидетелей, о чем просил Маквей: генеральный прокурор дал мне слиш­ком мало времени, чтобы добраться туда из Италии. Я ис­пытал чувство облегчения, когда мне рассказали, что, лежа на экзекуционном столе в камере для совершения казни, Маквей не мог видеть никого из свидетелей сквозь цвет­ные оконные стекла. Но потом присутствовавшие коррес­понденты рассказали, что он искал глазами своих свидете­лей и корреспондентов. Он видел свидетелей, уверяет Кейт Макколей, она была среди них. «Было видно, что он поте­рял сознание после первого укола», — сказала она. Кейт работала над его делом в течение года в качестве одного из следователей защиты.

Я спросил о его последних часах. Маквей искал по те­левизору кинофильм и сумел найти только «Фарго», не соответствовавший его настроению. Конечно, он умер до­стойно, вполне владея собой. Первый укол — содиум пен-тотал — выключает сознание. Но глаза его оставались от­крытыми. Второй укол — панкурониум бромид — парали­зовал легкие. Как человек, научившийся выживать в труд­ных условиях, он, похоже, дозировал последние вздохи. Когда через четыре минуты Маквей был официально объяв­лен мертвым, глаза его по-прежнему были открыты, они были устремлены на потолочную кинокамеру, которая в прямом эфире передавала репортаж для жителей Оклахо­ма-Сити.

Последнего заявления Маквей не сделал, но записал, видимо по памяти, «Инвиктус»*, стихотворение У.Е. Хен­ли (1849—1903). Среди многочисленных работ Хенли есть популярный сборник «Героическая лира» (1892) — о тех, кто совершает самоотверженные героические поступки. Сомневаюсь, что Маквей его читал, но он без сомнения отождествлял себя с членами группы молодых писателей, с Киплингом в том числе, которые получили известность как «мальчики Хенли», те, что до конца стоят на горящей палубе, каждый хозяин своей судьбы, капитан своей души. Характерно, что ни одна «говорящая голова» не упо­мянула имя Хенли, потому что не знала, кто он такой. Многие подумали, что это знаменитое стихотворение при­надлежит перу Маквея. Одна раздраженная дама назвала Хенли «инвалидом XIX века». Я отправил злое послание по электронной почте на телестудию: одноногий Хенли был «вызовом, брошенным отчаянию».

Стоическая выдержка, проявленная Маквеем в его пос­ледние дни, конечно, делает его героем типа Хенли. Он не жаловался на судьбу, взял на себя ответственность за то, что, по общему мнению, совершил, не просил о снисхож­дении, как того требуют наши садистские средства массо­вой информации. Тем временем противоречащие детали накапливаются — ужасающая мозаика — и складывается впечатление, что он по ошибке попал не в ту американ­скую эпоху. Ясно, Маквею требовалось всепоглощающее дело, чтобы найти себя. Отмена рабства или сохранение Союза штатов более соответствовали его устремлениям, чем возмущение беззаконием, творимым продажной тайной полицией. Но он оказался там, где было ему суждено, и он

* «Непобежденный» (лат.).

88

пошел войной на правительство, объявившее, по его убеж­дению, войну своему народу.

Есть один поэтический момент в том, что в целом вос­принимается как тщательно аранжированный гимн нена­висти. У стен тюрьмы группа противников смертной каз­ни с первыми лучами солнца совершила коллективную молитву. Внезапно появилась птица и устроилась на левой руке не прекратившей молитву женщины. Когда она нако­нец поднялась на ноги, птица осталась сидеть на ее руке — в знак утешения? Ora pro nobis*.

Си-эн-эн передала репортаж о последних часах Мак­вея. Когда его спросили, почему он хотя бы не сказал, что сожалеет об убийстве безвинных людей, он ответил, что мог бы это сказать, но это не было бы правдой. Он был солдатом на войне, которую не он начинал. Он был чело­веком склада Хенли. Один из биографов pисует его черес­чур честным. Маквей сказал также, что Гарри Трумэн так никогда и не извинился за две атомные бомбы, сброшен­ные на уже поверженную Японию, в результате чего по-: гибли около 200 000 человек, в основном женщин и детей. Средства массовой информации завопили, что то было во время войны. Но Маквей тоже считал, справедливо или ошибочно, что находится в состоянии войны. Кстати го­воря, обожествление Гарри Трумэна — существенный ас­пект нашей расползающейся имперской системы. Широ­ко распространено мнение, будто эти бомбы были сбро­шены ради спасения жизней американцев. Это неверно. Бомбы были сброшены, чтобы запугать нашего нового вра­га, Сталина. Наши ведущие военачальники времен Второй мировой войны, в том числе Дуайт Эйзенхауэр, Честер

* Молитесь за нас (лат.).

89

Нимиц и даже Кёртис Лимэй (блистательно сыгранный Джорджем С. Скоттом в фильме «Доктор Стрейнджлав»), все до единого не одобрили применение атомных бомб против разгромленного врага, ищущего пути к капитуля-ции. Мой друг, мастер телевизионного репортажа, ныне покойный Роберт Алан Ортур снял документальный фильм о Трумэне. Я спросил его, что он думает о своем герое. «Он отвечал избитыми фразами. Единственный раз он ожи­вился, когда я предложил ему рассказать о решении сбро­сить атомные бомбы, стоя среди подлинных руин Хироси­мы. Трумэн впервые удостоил меня взглядом. "О'кей, — сказал он. — Но целовать им задницы я не собираюсь"». Еще один герой породы Хенли, нанесший куда больший побочный вред, чем Маквей. Кажется, чаплинский месье Верду сказал, что когда говорят об установлении ответ­ственности за убийство, то в конечном счете речь идет о масштабе.

После моих приключений в садах Равелло (Брайант Габел из Си-би-эс был, как всегда, сдержан, вежлив и про­вода из розетки не выдергивал) я отправился в Терре-Хот через Манхэттен. Участвовал в нескольких телепрограм­мах, где меня вырубали при одном упоминании Уэйко. Только Грета Ван Састерн из Си-эн-эн поняла мою мысль. «Два зла не делают одного добра», — разумно заметила она. Я полностью с ней согласился. Но дальше, поскольку я противник смертной казни, я сказал, что три зла ничуть не улучшают ситуацию.

Затем смертную казнь отложили. Я вернулся в Равел­ло. Средства массовой информации пристально следили за мной. Снова и снова я слышал или читал, что будто бы я первый написал Маквею, очевидно, поздравив его с со-

вершенным убийством. Я продолжал терпеливо объяснять, как, прочитав мою статью в «Вэнити фэйр», именно Мак­вей написал мне, и так началась длившаяся три года с пе­рерывами переписка. Случилось так, что я не смог при­ехать и собственными глазами увидеть птицу утренней зари, опустившуюся на руку женщины.

В первом письме Маквей отдал мне должное за мою пуб­ликацию. Я ему ответил. О том» насколько сильна во мне мер­кантильная жилка — вряд ли я принадлежу к школе Трумэна Капоте, — можно судить по тому, что я не сохранил копий своих писем Маквею, кроме последнего, написанного в мае.

Второе письмо из тюрьмы в Колорадо датировано «28 фев. 99». «Мистер Видал, спасибо за Ваше письмо. Я по­лучил Вашу книгу «United States» на прошлой неделе и за это время прочитал большую часть второго раздела — Ва­ших литературных размышлений». Должен отметить, что грамматика и орфография всюду безукоризненны, почерк удивительно ровный, с небольшим наклоном влево, слов­но смотришь на строчки в зеркало. «Думаю, вы удивитесь, насколько я согласен с тем, что вы пишете...

Что касается Вашего письма, я полностью при­знаю, что «общий бунт против того, во что превра­тилось наше правительство, это самая интересная (и, думаю я, важная) тема этого столетия». Вот почему я был крайне разочарован прошлыми публикация­ми, представляющими взрыв в Оклахома-Сити про­стым актом «мести» за Уэйко, — потому-то я был очень рад прочитать Вашу статью в нояб. номере «Вэнити фэйр». За четыре года со времени взрыва

Ваша статья первая исследует глубинные мотивации такого удара по правительству США — и за это я Вам благодарен. Я уверен, что эти глубокие размыш­ления жизненно важны, если действительно кто-то хочет понять события апреля 1995 года.

Хотя у меня накопилось множество наблюдений, которыми мне хотелось бы с Вами поделиться, я дол­жен оставить это письмо разумно коротким, поэто­му упомяну только об одном: если федеральные аген­ты подобны «множеству якобинцев, ступивших на тропу войны» с гражданами этой страны, и если фе­деральные ведомства «каждодневно ведут войну» против этих граждан, то разве нельзя назвать взрыв в Оклахома-Сити «контратакой», а не объявлением личной войны? Разве это не сродни скорее Хироси­ме, чем Пёрл-Харбору? (Я уверен, японцы в Хиро­симе были столь же ошеломлены и шокированы — разве не в этом фактически заключался эффект, со­ставная часть общего стратегического замысла той бомбардировки?)

Но вернемся к Вашему письму: я никогда не счи­тал Ваш возраст помехой (тут он переусердствовал по части такта!), пока не получил Ваше письмо и не увидел, что оно напечатано на обычной пишущей ма­шинке. Не волнуйтесь, последние медицинские ис­следования говорят о том, что пристрастие итальян­цев к рапсовому и оливковому маслу и вину помога­ет продлить средний срок жизни и предотвращает болезни сердца, поэтому Вы выбрали лучшее место для укрытия от суеты.

92

Снова благодарю Вас за то, что черкнули мне; а что касается озабоченности по поводу того, как писать человеку «в моем положении», то, я думаю, Вы сочтете многих из нас прежними «нормальными Джо» — вне зависимости от понятий публики, — поэтому не нуж­но особых ухищрений, если Вы захотите мне напи­сать. До следующего раза...»

Под этой строчкой он написал, взяв в кавычки: «"Каж­дый нормальный человек должен время от времени испы­тать искушение поплевать себе на руки, выбросить черный флаг и начать резать глотки". ГЛ. Менкен. Удачи Вам».

Он подписал письмо небрежными инициалами. Что и говорить, это письмо никак не вязалось с представления­ми, сложившимися у меня после чтения взбесившейся американской прессы, как всегда предводительствуемой «Нью-Йорк тайме». Ее журналисты предприняли неуклю­жие попытки фрейдистского анализа (а именно: Маквей был сломанным цветком, потому что его мать оставила его отца, когда ему было шестнадцать лет. На самом же деле он испытал от этого облегчение). Потом я ничего не полу­чал от него около года. Два репортера газеты города Буф­фало (Маквей родился и вырос недалеко от Буффало) взя­ли у него интервью для книги «Американский террорист». Помнится, я написал ему, что Менкен часто прибегал к гиперболам в духе Свифта и его нельзя понимать чересчур буквально. Можно ли то же самое сказать про Маквея? Остается интереснейшая возможность — приготовьтесь к самому грандиозному заговору из всех, — что он не изго­товлял и не взрывал бомбу возле федерального здания в Оклахома-Сити, и только потом, перед лицом смерти или пожизненного заключения, позаботился о том, чтобы ему

одному приписали заслугу за выброшенный черный флаг и разрезанные глотки, к бешеной ярости всяческих «опол­ченцев» по всей стране. Они были разгневаны тем, что ему одному приписывается заслуга совершения революцион­ного акта, организованного, как поговаривают, многими. В конечном счете если этот сценарий верен, то Маквей и ненавидимые им федералы действовали заодно.

Как предвидел сенатор Дэнфорт, правительство каз­нило Маквея в наикратчайший срок (в течение десяти дней после заявления Дэнфорта газете «Вашингтон пост»), что­бы не представлять слишком быстро эту затерявшуюся ко­робку с документами, свидетельствующими о том, что в подготовке и проведении взрыва могли участвовать и дру­гие. Тот факт, что сам Маквей жаждал совершить то, что он назвал «самоубийством с помощью федералов», казал­ся просто причудливым витком истории, которая, как ее ни сглаживай, никогда полностью не согласуется с поло­женным, к примеру, в ее основу заговором одинокого бе­зумного убийцы (Освальда), убитого вторым одиноким безумным убийцей (Руби), погибшим в тюрьме и унесшим с собой нерассказанную, как он утверждал, версию. В от­личие от Ли Харви Освальда («Я козел отпущения») наш герой в духе Хенли не смог противостоять искушению вы­ступить в роли одинокого борца против плохого государ­ства. Если в первом письме ко мне он не признаётся ни в чем по той очевидной причине, что его защитники подали апелляцию, то в последнем письме от 20 апреля 2001 года — «Т. Маквей. 12076-064, п/я 33 Терре-Хот, № 47808 (США)* -он пишет: «Мистер Видал, если Вы прочитали вышедшую недавно книгу «Американский террорист», то Вы навер-

94

ное поняли, что своей статьей «Война внутри нашего дома» попали в самую точку. Я прилагаю к письму дополнитель­ный материал, подтверждающий Вашу проницательность». Среди присланных документов запись беседы на сайте АВС-News.com с психиатром Тимоти Маквея. Интервью с докто­ром Джоном Смитом провел посредник 29 марта 2002 года. Доктор Смит только один раз освидетельствовал Маквея шесть лет назад. По-видимому, Маквей освободил его от обязательства хранить врачебную тайну, и он ответил на вопросы Лу Мишель и Дэна Гербека, авторов книги «Аме­риканский террорист».

Посредник. Вы утверждаете, что Тимоти Маквей «не лишился рассудка» и что у него «нет серьезных проблем с психикой». Так почему же он, с вашей точки зрения, со­вершил такое ужасное преступление?

Д-р Джoн Смит. Ну, я не думаю, что он совершил его в результате помешательства или неадекватной оценки реальности... У него повышенная чувствительность, дохо­дящая до легкой паранойи по отношению к действиям пра­вительства. Он совершил это в основном из мести за штурм в Уэйко и хотел также сделать политическое заявление о роли федерального правительства, выразить протест про­тив применения им силы по отношению к своим гражда­нам. Поэтому, отвечая на ваш изначальный вопрос, ска­жу, что это был сознательный выбор с его стороны, а не результат помешательства, и действовал он обдуманно.

Доктор Смит далее отмечает разочарование Маквея в связи с тем, что средства массовой информации уклони­лись от всякого диалога «о злоупотреблении силой со сторо-

95

ны федерального правительства». И далее: «Он сказал мне: «Я не жду революции». Он, правда, сказал, что у него были разговоры с рядом ополченцев, живущих в горах неподалеку от Кингмана в штате Аризона, о том, как было бы легко с помощью соответствующего оружия перерезать скоростную магистраль номер 40 и таким образом нарушить транспорт­ную артерию между восточной и западной частями США, но у них вышел по этому поводу большой спор».

Большой, но, думаю я, в духе тех бунтовщиков, что лю­бят называть себя патриотами и уподобляться американским колонистам, отделившимся от Англии. Говорят, таких от двух до четырех миллионов, из них 400 000 принимают активное участие в ополчении. Хотя Маквей формально не присоеди­нился к какой-нибудь группе, в течение трех лет он колесил по стране, устанавливая контакты с подобными ему любите­лями оружия и противниками федерального правительства. Согласно «Американскому террористу», он узнал также, «что правительство планирует массированную облаву на владель­цев оружия и членов сообщества «патриотов» весной 1995 года». Именно этот повод и нужен был Маквею для того, что он собирался совершить, — так сказать, пройтись вразвалоч­ку по палубе.

«Дневники Тернера» — это воздушный замок, постро­енный бывшим учителем физики, пишущим под псевдо­нимом Эндрю Макдональд. Хотя у Маквея нет каких-либо предубеждений по отношению к чернокожим, евреям и всем прочим врагам разных «арийских» белых наций, перечис­ляемых «патриотами», он разделяет одержимость «Днев­ников» оружием и взрывчаткой и последней, решительной схваткой с «системой». Много правильных слов было ска­зано о содержащихся в книге инструкциях по изготовле-

96

нию бомбы типа той, что была использована в Оклахома-Сити. На вопрос, признал ли Маквей, что он воспользо­вался этим отрывком из романа, доктор Смит сказал: «Вроде того. Тим хотел, чтобы все знали: в отличие от героя «Днев­ников Тернера» он не расист. Он ясно дал это понять. Он не испытывает ненависти к гомосексуалистам. Он и это ясно дал понять». Что касается влияния книги, «он ни с кем не собирается делить ответственность». На просьбу сум­мировать свои впечатления умница доктор просто сказал: «Я всегда говорил себе, что без Уэйко не было бы и Окла­хома-Сити».

В 1998 году Маквей прислал мне текст, написанный им для «Медиа байпасе». Он назвал его «Эссе о лицемерии».

Администрация заявляла, что Ирак не имеет пра­ва накапливать химическое или биологическое ору­жие... главным образом потому, что он его исполь-зовал в прошлом. Что ж, если это стандарт для ре­шения подобных проблем, то США — страна, соз­давшая прецедент. Соединенные Штаты накаплива­ют такое же оружие (и другое тоже) более сорока лет. Соединенные Штаты утверждают, что делалось это в целях создания баланса в годы «холодной вой­ны» с Советским Союзом. Почему же тогда это не­применимо к Ираку, выдвигающему ту же причину (отпор) в его (реальной) войне с соседним Ираном, откуда для него исходит постоянная угроза?..

Однако всякий раз, когда спор касается Ирака, любой детский сад в правительственном здании не­медленно становится «щитом». Подумайте об этом. (На самом деле тут есть разница. Администрация США признавала свою осведомленность о наличии

4 Видал

97

детей в иракских правительственных зданиях или около них, но продолжала осуществлять план бом­бардировок и заявляла, что не берет на себя ответ­ственность за гибель детей. Доказательств того, что было известно о наличии детей в федеральном зда­нии Оклахома-Сити, не существует.) Таким образом, Маквей отрицает, что знал о присут­ствии детей в здании Марра, в отличие от ФБР, которое было отлично осведомлено, что в помещении «Ветви Да­видовой» находились дети, и 27 из них погибли.

Маквей снова цитирует члена Верховного суда Брандей-са: «Наше правительство — всесильный и вездесущий на­ставник. К лучшему это или к худшему, оно учит своим при­мером весь народ». Здесь он прерывает цитату. Но вот что пишет Брандейс о своем несогласии с решением по судебно­му делу: «Преступление заразительно. Если правительство становится нарушителем закона, оно порождает презрение к закону, оно как бы призывает каждого стать законом самому себе». Итак, добропорядочный образцовый солдат обнажил страшный карающий меч, и невиновный пал замертво. Но ведь беззаконное правительство, пишет Брандейс, «порож­дает анархию. Объявить, что в правовом уголовном процессе цель оправдывает средства — объявить, что правительство может совершить преступление ради того, чтобы добиться осуждения отдельного преступника, — такое может повлечь за собой ужасные последствия».

Интересно, задумывалось ли нынешнее большинство «Опус Деи» в Верховном суде над этими словами, столь непохожими на высказывание одного из их любимых мыс­лителей, Макиавелли, который прежде всего настаивал на том, что Государя надлежит бояться.

98

Наконец, Маквей прислал мне три страницы, напи­санные от руки и датированные 4 апреля 2001 года, за несколько недель до первоначально установленной даты казни. Они адресованы «С. Дж.» (?), инициалы перечерк­нуты.

«Настоящим хочу объяснить, почему я взорвал федеральное здание Марра в Оклахома-Сити. Я объясняю это не для публики, не для того, чтобы привести победный аргумент в споре. Я делаю это для того, чтобы осталась ясная запись о моем образе мыслей и мотивах подрыва правительственного со­оружения.

Я решил взорвать федеральное правительствен­ное здание, потому что именно такая акция наибо­лее полно отвечала моим намерениям. Прежде всего взрыв был актом возмездия, контрударом в ответ на бесчисленные облавы (связанные с насилием и ущер­бом), которые осуществляли федеральные службы в предшествующие годы (в том числе, но не только, в Уэйко). С образованием таких формирований, как группа «Освобождение заложников» ФБР и других штурмовых отрядов федеральных агентств на протя­жении 80-х годов, деятельность которых достигла пика в Уэйко, действия федерального правительства принимают все более милитаристский и насильствен­ный характер, вплоть до развертывания в Уэйко тан­ковых подразделений — подобно китайцам на пло­щади Тяньаньмынь — против своих собственных граждан.

99

...Какими бы ни были их намерения, федераль­ные агенты превратились в «солдат» (они проводили военные учения, применяли военную тактику и тех­нику, военное снаряжение, пользовались военной терминологией, носили военную форму, были по-военному организованы и мыслили как военные), действия которых становились все более угрожаю­щими. Поэтому взрыв был задуман как упреждаю­щий и предупредительный удар против этих сил, их центров командования и управления, располагавших­ся в федеральном правительственном здании. Когда силы агрессора постоянно наносят удары с опреде­ленной базы, здравая военная стратегия состоит в том, чтобы обрушиться на эту вражескую базу. Кро­ме того, заимствуя опыт американской дипломати­ческой службы, я решил дать сигнал все более враж­дебному правительству, взорвав правительственное здание вместе с правительственными служащими, это правительство представляющими. Взрыв федераль­ного здания Марра был морально и стратегически эквивалентен бомбардировкам Соединенными Шта­тами правительственных зданий в Сербии, Ираке и других странах. На основании наблюдения за поли­тикой моего собственного правительства я счел свои действия допустимыми и возможными. С этой точ­ки зрения случившееся в Оклахома-Сити ничем не отличается от того, что американцы постоянно об­рушивают на головы других, и, таким образом, мой образ мысли отличала абсолютная объективность. (Взрыв здания Марра носил не более личный харак­тер, чем бомбардировка или ракетный обстрел воен-

нослужащими ВВС, армии, военно-морского флота или морской пехоты [иностранных] правительствен­ных зданий и находящихся в них служащих.)

Надеюсь, это разъяснение полностью отвечает на ваш вопрос.

Искренне ваш, Т.М., заключенный. Тюрьма США в Терре-Хоте».

я сказал, что Маквей страдал от чрезмерного чувства справедливости, на меня посыпались возмущен­ные письма и высказывания в печати. На самом деле эта характеристика была излишней, поскольку я всегда знал: мало кто из американцев верит, что кто-то способен что-либо сделать иначе как из эгоистического интереса. А тот, кто готов рискнуть — и пожертвовать — своей жизнью, чтобы предупредить сограждан об опасности, исходящей от злонамеренного правительства, воспринимается как истинный безумец. Но умница доктор Смит представил картину в подлинной перспективе: Маквей не сумасшед­ший. Он действовал продуманно.

Сегодня 16 июня. Такое впечатление, что со дня казни прошло не пять дней, а пять лет. Накануне казни «Нью-Йорк тайме» развернула дискуссию «Будущее американ­ского терроризма». Очевидно, у терроризма есть будущее, а потому нам надлежит не забывать о скинхедах и «дырах» нашей глубинки. «Нью-Йорк тайме» время от времени бывает, хоть и ненамеренно, права. К примеру, нынешнее здравомыслие этой газеты состоит в распространении ил­люзии, что, дескать, «Маквей — это просто пешка обшир-

101

ного заговора, руководимого группой неких Джонов Доу*, у которых могут быть и правительственные связи. Но мало кто может долго верить в эту теорию». Благодарение Богу, а то вдруг слухи о большем по размаху заговоре укоренят­ся и перед нашими глазами замаячит звездно-полосатый флаг. Скорее в гневе, нежели в печали «Нью-Йорк тайме» осознает, что Маквей отверг мученичество, сначала не при­знав себя виновным, а затем отказавшись использовать су­дебный процесс как трибуну для «политического заявле­ния о Руби-Ридже и Уэйко». Маквей согласился с «Тайме» и возложил вину на своего первого адвоката Стивена Джон­са, который в бесчестном тандеме с судьей предал его. В ходе апелляции его новые защитники утверждали, что та­кая сделка имела место, когда Джонс из тщеславия встре­тился с корреспондентом «Тайме» Пэмом Беллаком. Вина Маквея была тихо признана, что объясняет, почему защи­та действовала столь слабо. (Джонс уверяет, что не сделал ничего непорядочного.)

, (На самом деле, соглашается «Тайме», сразу вслед за взрывом движение ополченцев резко активизировалось, число антиправительственных групп подскочило с 220 в 1995 году до более чем 850 в конце 1996-го. Одним из фак­торов, способствующих этому росту, было распространен­ное в среде ополченческих групп убеждение, «что бомбу установили правительственные агенты для обоснования антитеррористического законодательства. Даже генерал ВВС в отставке поддержал теорию о том, что в дополнение к бомбе в грузовике Маквея в здании были еще бомбы». Хотя «Нью-Йорк тайме» любит проводить аналогии с на-

* Джон Доу — символическое имя, имярек.

102

цистской Германией, она забавным образом избегает срав­нения, скажем, с поджогом рейхстага в 1933 году (Геринг позднее приписал себе заслугу за это творческое преступ­ление), позволившим Гитлеру провести закон, наделяю­щий его всеми диктаторскими полномочиями «для защи­ты народа и государства» и так далее вплоть да Аушвица. Проницательный редактор «Портленд фри» Эйс Хейс заметил, что в каждом случае проявления терроризма обя­зательно должна залаять хотя бы одна собака. Смысл лю­бого террористического акта состоит в принятии ответ­ственности и распространении настроений тревоги и страха по стране. Но ответственность никто на себя не взял, пока этого не сделал Маквей после суда, который приговорил его к смерти на основании косвенных доказательств, пред­ставленных обвинением. Эйс Хейс писал: «Если взрыв — не терроризм, то что же это? Это был псевдотерроризм, сотворенный тайными агентами в интересах полицейско­го государства». Что касается вывода Хейса, то Адам Пар-фри писал в «Калт рэпчур»: «[Взрыв] ничем не отличает­ся от действий фиктивных подразделений Вьетконга, ко­торым поручалось убивать и насиловать вьетнамцев для дискредитации Фронта национального освобождения. Он ничем не отличается от «находок» фиктивных коммуни­стических складов оружия в Сальвадоре. Он ничем не отличается от фиктивной Симбионистской армии осво­бождения, созданной ЦРУ/ФБР для дискредитации под­линных революционеров». Свидетельства заговора? Гэри Такман на Си-эн-эн 23 мая 1995 года взял интервью у Идай Смит. Она должным образом отметила, что сем­надцать сотрудников Бюро КАТО на девятом этаже не

103

пострадали. На самом деле в тот день они не вышли на работу. Джим Кейт сообщил в книге «О'кей-бомба!» неко­торые подробности, а И. Смит с телеэкрана заметила: «Мо­жет быть, КАТО предупредили? Я хочу сказать, может, они решили, что в этот день лучше не выходить на работу? У них была возможность остаться дома, а вот у моих детей такой возможности не было». Во время взрыва она поте­ряла двоих детей. КАТО представило объяснения. Вот са­мое последнее: пять сотрудников были в помещении, но не пострадали.

Еще одна нить, не приведшая никуда: сестра Маквея прочитала письмо, которое он направил в большое жюри, в нем утверждалось, что он был членом «спецгруппы, за­нимавшейся преступной деятельностью».

В конце концов Маквей, уже приговоренный к смер­ти, решил взять на себя всю ответственность за взрыв. Прикрывал ли он, будучи профессиональным солдатом, других? Или же он, быть может, видел теперь себя в исто­рической роли, в своем личном Харперс-Ферри* и, хотя его прах покоится в могиле, его дух по-прежнему марши­рует? Мы это узнаем — когда-нибудь.

Что же касается «целей полицейского государства», то после взрыва президент Клинтон узаконил право полиции совершать любые преступления против конституции в ин­тересах борьбы с терроризмом. 20 апреля 1996 года (бла­женной памяти день рождения Гитлера, по крайней мере

* Харперс-Ферри — город в штате Западная Виргиния, арсенал которого в 1859 г. был захвачен сподвижниками Джо­на Брауна, планировавшего поход с целью освобождения ра­бов в рабовладельческих штатах.

для продюсеров фильма «Продюсеры»*) президент Клин.-тон подписал Закон о борьбе с терроризмом («для защиты народа и государства» — ударение, разумеется, на послед­нем слове), а месяцем ранее загадочный Луис Фри инфор­мировал конгресс о своих планах расширения объемов прослушивания силами тайной полиции. Клинтон охарак­теризовал свой антитеррористический закон в знакомых выражениях («Ю-эс-эй тудей», 1 марта 1993): «Мы не мо­жем упрямо цепляться за права простых американцев». Годом позже (19 апреля 1994, Эм-ти-ви): «Многие гово­рят, что личных свобод слишком много. Когда личной сво­бодой злоупотребляют, ее приходится ограничивать». На этой звучной ноте он, так сказать, с отличием окончил академию Ньюта Гингрича**.

По существу, клинтоновский Закон о борьбе с терро­ризмом возводит на могилах давно сгинувших отцов-ос­нователей национальные полицейские силы. Подробнос­ти смотрите в законе под грифом «Палата представителей-97», химере, порожденной Клинтоном, Рино и загадочным мистером Фри. Будут сформированы Ударные силы быст­рого развертывания численностью 2500 человек, подчиня­ющиеся генеральному прокурору, наделенному диктатор­скими полномочиями. Глава полиции Виндзора, штат Мис­сури, Джо Гендрикс выступил против подобного надкон-ституционного полицейского формирования. Согласно этому закону, сказал Гендрикс, «агент ФБР может войти в

* Фильм, основанный на пьесе «Весна для Гитлера», о любовной жизни фюрера. Как говорит Г. Видал, «это хит, хотя я надеялся, что он провалится».

** Гингрич, Ньют — бывший конгрессмен, лидер респуб­ликанцев в палате представителей, политик крайне консерва­тивных убеждений.

105

мой кабинет и командовать этими полицейскими силами. Если вы этому не верите, прочитайте закон, подписанный Клинтоном... Поговаривают о том, что они будут выше полицейского управления Вашингтона, округ Колумбия. Мне это кажется опасным прецедентом». Но после полу­века истерики по поводу того, что «русские идут», а потом и терроризма, процветающего в странах-изгоях, несконча­емых ужасов преступности, связанной с наркотиками, на­роду даже не дают возможности отдышаться и продолжа­ют постоянно скармливать ему дезинформацию. Однако у американцев, похоже, есть врожденная черта, ставшая ча­стью их национального характера, — подозрительность, что так или иначе демонстрируют опросы общественного мне­ния. Согласно опросу, проведенному Службой новостей Скриппса — Говарда, 40 процентов американцев считают вполне вероятным, что фейерверк в Уэйко устроило ФБР. 51 процент верит, что Джека Кеннеди убили федеральные службы (О, Оливер, что ты наделал!*). 81 процент полага­ет, будто военные придерживают информацию о том, что Ирак использовал во время войны в Заливе нервный газ или иное смертоносное средство. Увы, оборотная сторона этой медали вызывает тревогу. После Оклахома-Сити 58 процентов американцев, согласно опросу «Лос-Анджелес тайме», были готовы поступиться некоторыми своими сво­бодами, чтобы остановить терроризм, — в том числе, хо­чется спросить, священным правом оставаться не инфор­мированными правительством? j

* Имеется в виду Оливер Стоун (р. 1946) — режиссер, сце­нарист. Создатель кинофильмов: «Взвод», удостоенного четы­рех премий «Оскар»; «Джей-Эф-Кей: выстрелы в Далласе» об убийстве Дж. Кеннеди.

106

Вскоре после осуждения Маквея директор Фри успо­каивал юридический комитет сената: «Большинство опол-ченческих организаций по всей стране не представляют, на наш взгляд, угрозы и опасности». Однако ранее, высту­пая перед комитетом сената по ассигнованиям, он «при­знался»: его бюро беспокоят «разные личности, а также организации, идеология которых наводит на мысль о все­мирном заговоре, личности, вступившие в организации, что ведут борьбу против Соединенных Штатов». Сумми­руя, этот чиновник, вершащий дело Божье, видит угрозу в «личностях, исповедующих идеологию, несовместимую с принципами федерального правительства». Странно, что бывшему судье невдомек, насколько зловеще звучит его последняя фраза.

 Бывший директор ЦРУ Уильям Колби тоже нервнича­ет из-за недовольных. В беседе с сенатором штата Небрас­ка Джоном Декампом (незадолго до взрыва в Оклахома-Сити) он размышляет: «Я был свидетелем того, как анти­военное движение сделало для этой страны невозможным ведение войны и достижение победы во Вьетнаме... Эти ополченческие и патриотические движения... гораздо бо­лее серьезны и опасны для американцев, чем антивоенное движение в прошлом, если с этим не разобраться по-ум­ному... Но не потому Америка должна встревожиться, что они вооружены». Колби продолжает: «Они опасны пото­му, что их слишком много. Одно дело несколько психов или диссидентов. С ними можно разобраться, справедливо или как-то иначе (курсив мой. — /*./?.), чтобы они не пред­ставляли угрозы для системы. И совсем другое дело, когда вы сталкиваетесь с настоящим движением — миллионами граждан, во что-то верящих, особенно когда движение со-

107

ставляют средние, преуспевающие граждане». По-видимо-

му, как-то иначе разобраться с таким движением — это выбрать президента полумиллионом голосов, призвать единомышленников, составляющих большинство в Вер­ховном суде, пресечь пересчет голосов в штате, произ­вольно объявить крайние сроки этого пересчета и изоб­рести всяческого рода отсрочки, пока наша древняя из­бирательная система — за отсутствием другой — не от­даст пост президента кандидату «системы», а не тому, за кого проголосовал народ.

Многие так называемые эксперты и настоящие экс­перты полагают, что Маквей не изготовлял и не взрывал бомбу, которая снесла большую часть федерального зда­ния Оклахома-Сити 19 апреля 1995 года. Если оглянуться назад — не на то, каким образом ФБР вело дело, — если Маквей не был виновен, то почему он сознался в смерто­носном акте? Переписка с ним, а также то, что стало изве­стно о нем из все удлиняющегося ряда книг, убеждают меня, что, когда он был признан виновным из-за неудов­летворительной работы его главного адвоката Стивена Джонса (его «подельника» Терри Николса блестяще защи­щал адвокат Майкл Тигар), Маквей понял, что альтерна­тивой смерти от инъекции являются пятьдесят лет или даже больше за тюремной решеткой. Есть еще один аспект на­шей тюремной системы (считающейся самой варварской в цивилизованных странах), подмеченный английским ав­тором в газете «Гардиан». Он процитировал генерального прокурора Калифорнии Билла Локьера, говорившего о ге­неральном директоре энергетической компании, нажива-

108

ющемся на все более скудном снабжении Калифорнии элек­тричеством: «Как бы я хотел лично проводить этого ди­ректора в камеру восемь на десять футов, которую он де­лил бы с татуированным типом, что встретил бы его сло­вами: "Привет, меня зовут Штырь, мой сладенький..."» Старший представитель закона в штате подтвердил (мы это подозревали), что изнасилование — это тюремная полити­ка. Сесть в тюрьму и служить сексуальным рабом какого-нибудь Ангела Ада — это считается частью наказания. Пару десятков лет отражать поползновения Штыря не соответ­ствовало представлению героя Хенли о достойном время­препровождении. Лучше умереть, чем терпеть унижения. Поэтому — «Я взорвал здание Марра».

Однако есть множество свидетельств заговора, в кото­ром участвовали типы из ополчений и правительственные лазутчики, — кто знает, быть может, в качестве главных сеятелей паники, по причине которой Клинтон подпишет бесславный Закон о борьбе с терроризмом. Но если соуча­ствовали многие заинтересованные стороны, что сегодня выглядит вполне вероятным, то единая теория поля ни­когда не будет открыта, но если бы такая существовала, то Джоэл Дайер мог бы претендовать на роль Эйнштейна. (Эйнштейн тоже, конечно, так и не добился единства сво­его поля.) В 1998 году я прочитал «Жатву гнева» Дайера. Он был редактором «Боулдер уикли». Дайер пишет о кри­зисе сельской Америки из-за упадка семейного фермер­ства, совпавшем по времени с формированием всевозмож­ных ополчений и религиозных культов, частью опасных, частью печально знаменитых. В «Жатве гнева» Дайер до­казывает, что Маквей и Терри Николе не могли одни уст-

109

роить взрыв в Оклахома-Сити. Теперь после долгого рас­следования он написал эпилог к судам над двумя заговор­щиками.

Интересно было бы узнать, достаточно ли заинтри­говано ФБР тем, что написал Джоэл Дайер, чтобы пой­ти по следам, столь великодушно этим автором предос­тавленным.

На сегодняшний день «Взрыв в Оклахома-Сити и по­литика террора» Дэвида Хоффмана представляет собой самое тщательное из одного-двух десятков отчетов о том, что произошло или не произошло в тот апрельский день. Хоффман начинает расследование с письма отставного бригадного генерала ВВС Бентона К. Партина от 17 мая 1995 года, врученного всем членам сената и палаты пред­ставителей: «Когда я впервые увидел фотографии асим­метричного повреждения федерального здания бомбой, заложенной в грузовике, то сразу же заключил, что по­вреждения по своему характеру технически невозможны без дополнительных зарядов у основания нескольких опорных бетонных колонн... Для бомбы упрощенного за­ряда, установленной в грузовике, указанных размера и начинки, достать объект, находящийся примерно в 60 футах, и обрушить усиленную базу колонны размера А-7 не представляется вероятным». С этим соглашается Сэ-мюэл Коэн, отец нейтронной бомбы, когда-то прини­мавший участие в проекте «Манхэттен» и написавший члену законодательного собрания Оклахомы: «Чтобы ам­миачная селитра и моторное топливо в кузове грузови­ка... безотносительно к их количеству могли обрушить

110

здание — такое абсолютно немыслимо и противоречит законам природы». Создается впечатление, что защит­ник Маквея, поглощенный поисками ближневосточного следа, мог бы вызвать этих признанных экспертов для показаний, но поиски этих имен в отчете Джонса о деле Маквея обречены на неудачу.

В информационном бюллетене «Стратегические капи­таловложения» от 20 марта 1996 года сообщалось, что ана­литики Пентагона склонны согласиться с генералом Парти-ном. «Секретный доклад, подготовленный независимыми экспертами Пентагона, содержит вывод, что разрушение федерального здания в Оклахома-Сити в апреле прошлого года было вызвано пятью отдельными бомбами... Источ­ники, близкие к расследованию, утверждают, что Тимоти Маквей играл роль в этом взрыве, но лишь "периферий­ную", роль "удобного болванчика"». И наконец, со всей неизбежностью, все-таки мы живем в военное время: «Эти бомбы отличает ближневосточный "почерк", что указыва­ет на иракский или сирийский след».

В конечном счете бескорыстные попытки Партина и Коэна исследовать руины ни к чему не привели. Через шестнадцать дней после взрыва прекратился поиск погиб­ших. В другом письме конгрессу Партии указывал, что зда­ние нельзя сносить, пока команда независимых судебных экспертов не обследует нанесенные ему повреждения. «Очень легко скрыть важнейшие вещественные доказатель­ства, как это, по-видимому, было сделано в Уэйко... Зачем такая спешка с уничтожением улик?» Следующие слова имеют ключевое значение: федеральные власти через шесть дней уничтожили руины. Они дали то же объяснение, что

111

и в Уэйко: «опасность для здоровья». Партии: «Это клас­сическое укрывательство».

Партину мерещится коммунистический заговор. Что ж, все мы небезгрешны.

«Итак, что же в остатке?» — этот вопрос часто задава­ли телепродюсеры в так называемый золотой век «живых» телеспектаклей. Это означало: какие мысли возникнут у публики по окончании пьесы? История Маквея предо­ставляет немало поводов для размышлений. Если Маквей всего лишь «удобный болванчик», орудие возможного ши­рокого заговора с участием разных доморощенных опол-ченческих образований, не исключено — с участием ближ­невосточных помощников, то отказ ФБР расследовать мно­жество перспективных версий выходит за рамки его обыч­ной некомпетентности и попахивает предательством. Если Маквей был единственным организатором и исполните­лем взрыва, что маловероятно, то «бесчеловечное» (это эпитет для Унабомбера, посылавшего письма, начиненные взрывчаткой) уничтожение им многих человеческих жиз­ней вообще не служит никакой цели, если только мы не воспримем серьезно, как данность, что это предупрежде­ние, брошенное ненавистному федеральному правитель­ству от имени, быть может, миллионов. (Вспомните, что популярнейший Рональд Рейган всегда наскакивал на фе­деральное правительство, хотя и по недоразумению.) И последний «остаток», но с далеко идущими последствия­ми: Маквей не изготовлял и не взрывал бомбу, но, аресто­ванный по другому обвинению, присвоил всю «славу» себе и за это поплатился жизнью. Тогда это история не столько в духе У.Э. Хенли, сколько одного из его молодых после-

112

дователей — Редьярда Киплинга, автора «Человека, кото­рый мог стать королем».

Наконец, тот факт, что сценарий Маквея — Николса вообще не имеет никакого смысла, дает основания пред­положить: мы снова имеем дело с «безукоризненным» пре­ступлением — во всяком случае, на данный момент.

«Вэнити фэйр», сентябрь 2001 г.

ПОБОЧНЫЙ ЭФФЕКТ

Как только наши средства массовой информации изоб­рели гротескный образ национального злодея или героя, любой, кто придерживается противоположной версии, по­дается ими в неблагоприятном свете. Мой рассудительно-мягкий анализ личности Маквея был подан как одобрение взрыва в Оклахома-Сити, утверждали, что я превозносил его как «борца за свободу», хотя, как вы могли убедиться, я ничего подобного не говорил. Я считал для всех очевид­ным, что я согласен с мнением психиатра, заявившего: «Если бы не было Уэйко, то не было бы и Оклахома-Сити». Это значит, правдоискателю следует сосредоточиться на различных обстоятельствах, которые привели к кровавой резне, устроенной федералами в Уэйко на том основании, что какие бы меры федеральное правительство ни пред­принимало, оно делает это во имя нас всех. То, что совер­шил Маквей, он совершил самостоятельно, по причинам, в которых стоит разобраться, поскольку на него, по-види­мому, во многом похожи миллионы американцев из глу­бинки.

В своей первой статье я процитировал Джоэла Дайера обширнее, чем делаю сейчас. Он в течение многих лет распу­тывал нити, ведущие к потенциальным подельникам Маквея по заговору. В Оклахома-Сити обнаружили даже потенци­альный иракский след, от которого могли бы зардеться щеки наших активистов правого крыла, жаждущих войны не толь­ко с Ираком, но также и с Ираном, Сомали и любой другой мусульманской страной, отказывающейся нам подчиняться. Так или иначе, сейчас я оставляю все эти версии, не рассле­дованные ФБР в надежде на то, что следы, как говорил Тар­зан, имеют свойство стираться со временем.

Но тогда Дайер и я были готовы поделиться нашими на­ходками, пусть нежеланными, с ФБР. Загадочный Луис Фри ушел с поста директора, его место занял Р.С. Мюллер, — для него я приготовил письмо, которое зачитал в программе Эн-би-си «Сегодня», не раскрыв имена тех, кто давал наводки, но включив номера докладов ФБР, собранных Дайером в ходе разных «открывающих глаза» судебных слушаний:

27 августа 2001

Достопочтенному Роберту С. Мюллеру III, но­воназначенному директору Федерального бюро рас­следований

Здание Дж. Эдгара Гувера

935, Пенсильвания-авеню, СЗ.

Вашингтон, округ Колумбия, 20535—0001

Уважаемый новоназначенный директор Мюллер!

Примите мои поздравления по случаю Вашего недавнего назначения директором Федерального бюро

114

115

расследований. Если можно верить последним со­общениям, Вашим приоритетом будет восстановле­ние потускневшего облика бюро, возглавлявшегося мистером Фри. Мы воспринимаем Вас как Шейна*, появившегося в городе. В этой связи могу ли я предложить Вам провести добросовестное рассле­дование взрыва в Оклахома-Сити? С этой целью я направляю Вам список 302 — доклады о сомнитель­ном «расследовании» ФБР, которые Вы, надеюсь, найдете заслуживающими большего внимания, чем проявил Ваш предшественник мистер Луис Фри.

DCNO 005290001-1   DCNO 004623001-1

DCNO 016598001-1   DCNO 004622001-1

DCNO U04412001-1   Russell Roe DCNO № - неразборчиво

DCNO 004613001-1

DCNO 016417001-1   DCNO 007936001-1

DCNO 006333001-1   DCNO 008597001-1

DCNO 015040001-1   DCNO 015830001-1

DCNO 015042001-1   DCNO 016016001-1

DCNO 015039001-1   DCNO 007986001-1

DCNO 015041001-1   След.15004 DCNO № - неразборчиво

По рассмотрении Вы обнаружите, что эти 19 из списка докладов 302 появились в результате оп­росов Вашей организацией персонала правоохра-

* Герой знаменитого одноименного вестерна о новом шери­фе, наводящем порядок в охваченном преступностью городе.

116

нительных органов Канзаса, свидетелей, тайных информаторов, членов ополченческих групп и так далее. В целом они содержат информацию, кроме прочего, о четырех лицах, проживавших в восточ­ном Канзасе во время взрыва в Оклахома-Сити и хорошо известных как радикальные противники пра­вительства США.

Позвольте мне кратко суммировать содержание этих документов.

Первая серия документов — это доклад о един­ственном, пожалуй, свидетеле монтажа компонен­тов бомбы. Приблизительно 17 апреля 1995 года он находился в Гиэри-Лейк и видел одного своего знакомого и нескольких неизвестных, перегружав­ших аммиачную селитру с грузовика фермы на гру­зовик «райдер».

Во второй серии — сведения о человеке, чьи слова подслушали за несколько недель до взрыва: «Кое-кто собирается подкоптить оклахомцев — по­дождите, вот Тим сделает свое дело». Там отмеча­ется также, что этот человек предлагал совер­шить множество террористических актов как до, так и после взрыва в Оклахома-Сити. Фактически Ваше учреждение арестовало его за это. Будем надеяться, что Вам об этом доложат.

Третья группа документов из списка 302 вклю­чает подробную информацию об опасном, ненавидя­щем правительство радикале, который, рассказы­вают, взрывал бомбы, начиненные аммиачной се­литрой, на принадлежащем ему земельном участке

117

в отдаленном районе Канзаса еще до взрыва анало­гичной бомбы в Оклахома-Сити. Вам не составит труда найти информацию об этом человеке, по­скольку Ваше учреждение вело с ним необычные дела на протяжении нескольких лет. Чтобы сэко­номить Ваше драгоценное время, поскольку, я уве­рен, Вы заняты расчисткой завалов, оставленных мистером Фри, подскажу, что если Вы запросите досье на этого человека по первоначальному но­меру, присвоенному ему ФБР (W924376484) , то - с его обнаружением могут возникнуть трудности, поскольку, как мне сообщили, этот же номер зага­дочным образом присвоили досье совершенно дру­гого дела в штате Нью-Джерси, не имеющему к данному делу никакого отношения, а досье на упо­мянутого жителя Канзаса получило новый номер. Спрашивается, что бы это могло значить?

Последняя серия докладов содержит информацию правоохранительных служб Канзаса на антиправи­тельственного радикала, живущего в том же го­родке, что и Терри Николе (единственный извест­ный подельник Маквея). Вы найдете его имя также и на видеокассете ополчения, которую ФБР захва­тило на ферме брата Николса в штате Мичиган. Мне кажется, на захваченной видеокассете он пред­стает как ближайший личный друг лидера ополче­ния, телефон которого оказался в бумажнике мис­тера Николса в момент его ареста. Но потом эти два дружка-единомышленника каким-то образом не

118

сталкиваются друг с другом в городке, население которого составляет 636 человек.

Эти доклады указывают также на то, что выше­упомянутые люди имели отношение как к мичиган-скому ополчению, так и к «Патриотам Аризоны», двум антиправительственным организациям, с ко­торыми, в свою очередь, был связан Маквей до взрыва в Оклахоме.

Все это тревожит меня и, как я полагаю, всех думающих американцев. Основываясь на изучении доказательств, представленных в ходе следствия и суда, можно прийти к выводу, что ФБР, несмотря на имевшиеся сведения, не позаботилось о том, чтобы серьезно использовать данную информацию. Указанные люди не были допрошены, им даже не задали обязательного в таких случаях вопроса по телефону: «Где вы были 19 апреля?» Фактически их никак не проверили, как не проверили регистра­ционные номера автомашины, вообще ничего. Кста­ти говоря, я полагаю, что вопрос об автомашине покажется Вам интересным. Если бы ФБР изучило этот след хотя бы бегло, оно узнало бы, что все четверо были тесно связаны с той же радикальной антиправительственной фракцией. Надеюсь, Вы со­гласитесь, что это позволило бы нам установить, кто и что делал в тот страшный апрельский день.

Кроме того, как утверждается в моей послед­ней статье в «Вэнити фэйр», имя по крайней мере еще одного человека, связанного с той же органи­зацией, было сообщено ФБР тремя разными лицами,

119

но доклада 302 относительно этих трех человек нет, как нет и вообще никакой информации по данному вопросу в материалах следствия, пред­ставленных правительством.

Я не могу с уверенностью утверждать, что эти люди были участниками заговора и подготовки взры­ва, в результате которого погибли 168 ни в чем не повинных граждан. Прийти к столь смелому вы­воду невозможно, поскольку ФБР даже не рассмат­ривало эту версию. Я просто хочу указать на то, что продолжающиеся правительственные заверения о том, что оно «расследовало все версии» и что «нет достоверных доказательств соучастия других лиц», ничем не обоснованы, кроме все более нер­возных заявлений отдела связей с общественнос­тью ФБР. Представленные до сего момента доказа­тельства по делу говорят о пренебрежении к само­му понятию справедливости, что свидетельствует о странной некомпетентности бюро. Проявляя ве­ликодушие, я высказываю предположение, что бюро пыталось распутать больше нитей, чем оно рас­сказало публике, поэтому, как заметил сенатор Дэнфорт до казни Маквея, после казни где-нибудь обнаружится некая коробка с доказательствами, утаенными от адвокатов Маквея.

Теперь, когда Маквея уже отправили в лучший мир, я уверен, что бюро стоит перед трудным выбором в поисках объяснения поставленных мной вопросов. Что это было — некомпетентное рассле­дование, о чем говорит цепочка проигнорирован-

120

ных версий, или это нечто более зловещее — ута­ивание свидетельств в ходе расследования, что является уголовным преступлением? В любом слу­чае я полагаю, что американский народ, особенно люди, более всего пострадавшие от смертоносного взрыва, заслужили право получить объяснение.

Пожалуйста, ответьте при первой же возмож­ности.

Искренне ваш, Гор Видал.

Через редакцию «Вэнити фэйр»

4,   Таймс-сквер,   22-й этаж

Нью-Йорк,  штат Нью-Йоркf   10036

К сведению читателей, которые, как выражался Аль­фа-Альфа Мюррей, «заглотнули наживку» и хотят знать, как же мне ответил новоназначенный директор. Никак. К тому же складывается впечатление, что снова был разыг­ран сценарий Ли Харви Освальда. Когда меня засыпали вопросами на Эн-би-си — зачем я поднял все это, лишь умножив страдания оклахомцев? — я сказал, что обсуждаю эту тему, чтобы избавить их и всю страну от новых страда­ний, потому что потенциальные враги Соединенных Шта­тов по-прежнему на свободе и наверняка готовят новые удары. Я не обладаю редким даром предвидения и не мог добавить: даже пока мы говорим, некоторые из них учатся в Оклахоме управлять самолетом в полете, оставляя без внимания такую мелочь, как взлет.

И наконец, Маквей говорил со мной из могилы. Я по­лучил записку от Эрика Ф. Магнусона, магистра Ордена

121

освободителей мира (ООМ). 21 мая 2001 года мистер Маг-нусон написал Маквею в камеру смертников, спросив, ка­кие изменения внес бы он в систему правления Соединен­ных Штатов. Маквей откликнулся на его письмо, прислав десять добавлений к десяти поправкам к конституции, со­ставляющих наш Билль о правах. Вот они, предваряемые мнением мистера Магнусона.

ОТМЕЖЕВАНИЕ ЭРИКА Ф. МАГНУСОНА

20 июня 2001 года. Здесь надлежит подчеркнуть, что ООМ необязательно разделяет идеи Тимоти Маквея, даже их пуб­ликуя. Наши тексты никак не связаны с тем, что написал он. Мы, разумеется, не защищаем и не оправдываем взрыв боль­ших зданий, где всегда много людей. Так можно убить буду­щего Освободителя мира. Однако мы полагаем, что подоб­ные трагические события нельзя предотвратить, если только мы не попытаемся ясно и четко установить причины, в силу которых они происходили в прошлом. Мы убеждены, что все здравомыслящие люди согласятся с этим фундаменталь­ным принципом. Те, кто с этим не согласен, правде предпо­читают химеры. Такие люди не способствуют решению про­блемы. Тот факт, что Тимоти Маквей совершил отчаянный разрушительный акт, никак не отрицает другой факт: амери­канское правительство стало чересчур неповоротливым и дес­потическим.

Эрик Ф. Магнусон,

магистр,

Орден освободителей мира

123

БИЛЛЬ О ПРАВАХ ТИМА МАКВЕЯ

1. Свобода слова, печати, религии и собраний не должна ни нарушаться, ни навязываться кому-либо правительством Соединенных Штатов.

2.  В мирное время не допускается создание постоян­ной армии, в том числе крупных подразделений федераль­ных правоприменительных ведомств или групп сотрудни­ков таких ведомств, способных выступать в качестве воо­руженной силы, за исключением военно-морских сил мор­ского базирования.

3.  Исполнительная власть не должна обладать пра­вом в одностороннем порядке изменять конституцион­ные права.

4.  Ни одно лицо не должно облагаться прямыми нало­гами или наказываться удержанием заработной платы фе­деральным правительством.

5. Ничья жизнь или свобода не могут быть отняты иначе как в узаконенном порядке. Любой государственный слу­жащий, действующий в обход законного порядка, наказы­вается тюремным заключением. Жилище и собственность граждан не должны подвергаться вторжению со стороны

124

служащих федерального правительства. Собственность и иное достояние граждан Соединенных Штатов не могут быть конфискованы в пользу федерального правительства.

6.  Личная деятельность, не наносящая ущерба пра­вам или собственности других, не может стать поводом для обвинения, преследоваться и наказываться прави­тельством Соединенных Штатов. Любое предполагаемое преступление должно разбираться в суде, ближайшем к месту совершения предполагаемого преступления. Ни­кого нельзя судить дважды за предполагаемое правона­рушение или судить в другом суде. Никто не может быть подвергнут жестокому или необычному наказанию, а фе­деральное правительство не должно иметь права подвер­гнуть казни любое лицо, осужденное за преступление, или передавать это право кому бы то ни было. Никто не должен отвечать за действия другого лица, если не под­тверждено более чем одним свидетелем, что он направ­лял действия этого лица.

7.  Все денежные знаки должны обмениваться на все­мирно признанный материал подлинной ценности, напри­мер, на серебро.

8.  Депутаты законодательных органов не должны по­лучать вознаграждение, более чем вдвое превышающее те­кущий уровень бедности, и не могут получать какую-либо дополнительную оплату в виде премий, гонораров, подар­ков, пособий или иных привилегий, поскольку выборная должность подразумевает служение народу и не может рас­сматриваться как источник извлечения капиталистического дохода.

9. В тех случаях, когда ненасильственная система сдер-жек и противовесов не способна положить конец правона-

125

рушениям или тираническим действиям правительства, простой народ резервирует за собой право на бунт. В соот­ветствии с этим правом простой народ имеет полное пра­во владеть и распоряжаться тем видом оружия, которым располагают любые правительственные формирования в процессе осуществления ими внутренней политики.

10. Любые не перечисленные здесь права бесспорно принадлежат народу каждого штата соответственно и не могут по недосмотру присваиваться федеральным прави­тельством и передаваться под его юрисдикцию.

Тимоти Дж. Маквей 28 мая 2001г.

НОВЫЕ ТЕОКРАТЫ

18 июня 1997 года останется еще одним позорным днем в истории «Уолл-стрит джорнэл», или СВИВМ, «Самого важного издания в мире», как оно себя величает, пребывая в блаженном неведении относительно того, насколько мало знают об этой бодрой неофашистской газете большинство американцев, не говоря уж о миллиардах людей настолько темных, что для них желто-зеленые огни газетенки с Уолл­стрит не более чем вспышки болотного газа в трясинах далекой свихнувшейся империи. 18 июня — это день, ког­да СВИВМ разместило рекламу в «Нью-Йорк тайме», га­зете, печатающей только новости, годные для публикации и соответствующие миропониманию и своему, и СВИВМ. Реклама представляет собой перепечатку редакционной ста­тьи «Уолл-стрит джорнэл» под названием «Современная мораль». Тема эта, не мог не подумать я, враждебна основ­ным установкам обеих газет. Ведь для американцев мораль не имеет никакого отношения к этике, к справедливости, к тому, кто у кого украл деньги, а заодно и свободы. Мо­раль для них — это секс. Секс. Секс.

127

Редакционная врезка просто обжигает: «На той же не­деле, когда армейский генерал, имеющий на своем счету 147 боевых операций во Вьетнаме (помните эту подлинно милую войну, особенно для роста индекса Доу Джонса?), завершил свою карьеру из-за адюльтера тринадцатилетней давности (СВИВМ тут стоит на твердой почве: ни генерал, ни дама, ни любой другой боец не должны нести наказа­ние за адюльтеры, имевшие место не на боевой вахте во время вражеской атаки), грянула новость (мне очень нра­вится это выражение в газете, наполненной комментария­ми сильных мира сего и минимумом новостей) о том, что девочка из Нью-Джерси родила ребенка в туалетной ком­нате во время школьного бала, положила его в мусорный ящик и, подойдя к диск-жокею, попросила поставить «тя­желый металл» для ее приятеля. Ребенок умер».

Сбитый с толку словом «девочка», я представил напу­ганного подростка, едва достигшего половой зрелости. Но через несколько дней, когда эту самую Мелиссу Дрекслер осудили за убийство, «Нью-Йорк тайме» справедливо на­звала ее «женщиной 18 лет». На опубликованной недавно фотографии, где Мелисса запечатлена рядом с любовни­ком на балу, обоим лет под тридцать. Но СВИВМ захоте­лось представить мисс Дрекслер в ложном свете, как еще одного невинного ребенка, развращенного вседозволенно­стью американских либеральных «ценностей» — в отличие от вседозволенности капиталистического предприниматель­ства, нашего величайшего блага.

Все это не что иное, как «моральный хаос», причитает автор. А я бы сказал, что это просто старомодная амери­канская глупость, когда правящий истеблишмент с помо-

128

щью оголтелой «Уолл-стрит джорнэл» цинично провоци­рует одурманенное религией большинство.

«У нас нет готового совета, как страна могла бы в крат­чайший срок выбраться из болота сексуальной распущен­ности...» Можно повторять это снова и снова, что газета, конечно, и будет делать. Но вместо того чтобы давать пло­хие советы, лучше бы воздержаться от рекламных полос, взваливающих вину на нечто, именуемое «либеральными ценностями». В стране, разделенной на политических ре­акционеров и религиозных маньяков, либерала встретишь не чаще, чем ходячее дерево или даже горящий куст*. Но автор ясно дает понять, что с наказанным генералом по­ступили несправедливо. Что касается «девочки» с ребен­ком, то это статистика, которой злоупотребляют журнали­сты правого толка, сами зачастую недалеко стоящие от отвратительных, опьяненных «тяжелым металлом» групп женщин, бросающих младенцев в сортирах, — этой мерз­кой ситуации можно было бы избежать, если бы «маль­чик» и «девочка», занимаясь сексом, пользовались бы, ска­жем, презервативом.

Но нет. Нас уверяют, что моральный хаос — это ре­зультат сексуального образования и «засорения», как го­ворится в рекламе, «болота» «кондомами, которые вот уже пять лет распространяются в школах взрослыми... или авто­матами, по чистому совпадению установленными в туалет­ных комнатах». Из этого можно заключить, что исповедаль­ня была бы более подходящим местом. Итак, с одной сторо­ны, плохо — и с этим мы все согласны, — когда женщина рожает и тут же бросает младенца, но плохо также и — по

* Из горящего куста Моисею был глас Господа, передав­шего ему десять заповедей (Исход, 19, 18).

129

какой-то метафизической причине — предотвращать дето­рождение такого рода. В этих гусиных криках не ощущает­ся причинно-следственной связи. Конечно, СВИВМ име­ет свою программу: никакого секса вне брака для низших классов и преследование всех, генералов в том числе, а также людей достойных — благодаря тем же либералам, которые ныне «ничего не запрещают, но наказывают за все подряд». Это полный абсурд, все равно что заставить космический корабль гнаться за кометой.

Разумный поведенческий кодекс, соблюдаемый всем миром (кроме некоторых монотеистических еврейских фундаменталистов, а также христиан и мусульман), зак­лючается в том, что сексуальные связи «по взаимному со­гласию» государства не касаются. Соединенные Штаты в этих вопросах всегда плелись позади всех, отчасти из-за своих пуританских корней, а также в результате социальной организации, достигнутой за несколько тысячелетий семей­ного ведения сельского хозяйства, которой всего столетие назад бросила грубый вызов индустриальная революция, подъем городов и, в самое последнее время, постиндустри­альный мир услуг, в котором «безопасная» проституция была бы сегодня бриллиантом чистой воды.

Хотя «тягомотина» (любимое словечко правых), напе­чатанная на рекламной полосе «Нью-Йорк тайме», пред­ставляет собой сплошное пустословие, которое не нужно принимать всерьез, за этим вздором прячется забавное лицемерие. СВИВМ мораль нисколько не интересует. В самом деле, какая-нибудь компания, способная увеличить квартальную прибыль, отравив при этом реку, достойна восхваления. Однако статья отражает некое беспокойство

130

по поводу того, что все люди через секс — это всего дос­тупнее — могут попытаться освободиться от своих хозяев, которые по части всевозможных запретов становятся все более жесткими и требовательными: их грязный секрет состоит в том, что вас могут выгнать за одну неосторож­ную связь. В середине своей занудной статьи газета почти попадает в точку: «Все очень просто [sic]: мы полагаем, что кодекс сексуального поведения, установленный когда-то укоренившейся в США религией, поддерживал общество в более или менее здоровом состоянии, не имеющем ниче­го общего с очевидной катастрофой сегодняшнего дня». Вот так. Где сейчас Норман Лир, создатель «Мэри Харт-ман, Мэри Хартман»*, когда он нам так нужен? Представьте себе на экране серую режиссерскую хлопушку, аспидное небо, зловещую (любимое словечко Дэррила Занука**, ко­торое он никак не мог выговорить) музыку. Затем слы­шится жалобный женский голос, зовущий «Эстер Принн, Эстер Принн!» — а экран заполняет алая пульсирующая буква А***.

СВИВМ настолько плетется в хвосте, что иной раз даже оказывается вполне авангардистской. На сей раз они кое-что учуяли. Хотя я не думаю, что кто-нибудь в редакции слышал о Вико, неаполитанском ученом XVIII века, но наши читатели вспомнят, что Вико, отталкиваясь от Пла­тона, установил органические фазы развития человеческо-

*  Сатирическая мыльная опера про домохозяйку Мэри Хартман.

*  Занук, Дэррил (1902—1979) — кинопродюсер, создатель кинокомпании «XX век — Фокс».

*** Эстер Принн — неверная жена, героиня романа Н. Готорна «Алая буква». А — первая буква слова «адюльтер», эту букву ало­го цвета она должна была носить в Сейлеме XVII века.

131

го общества. Сначала Хаос. Затем Теократия. За ней Ари­стократия. Потом Демократия. Но поскольку республики имеют тенденцию становиться имперскими и тираниче­скими, они рушатся, и мы снова возвращаемся в Хаос и его порождение — Теократию. Далее следует новый цикл. В настоящий момент Соединенные Штаты представляют собой слегка хаотичную имперскую республику, прибли­жающуюся к выходу, что не так уж плохо, если только не возобладает Хаос, а в таком случае нас ждет новая эра ре­лигии. Все, кому когда-то была дорога наша старая рес­публика — не важно, что она всегда страдала от религиоз­ного засилья, — не могут не предпочесть Хаос жесткому теократическому правлению. Сегодня теократы совсем рас­поясались в Израиле и некоторых мусульманских странах вроде Афганистана. К счастью, пока их социальные ин­стинкты не в состоянии противостоять всеобщей жажде обладания потребительскими товарами, отважному ново­му миру где-то на краю демократии. Что же касается аме­риканцев, то мы пока можем удерживать форт, обороня­ясь от наших собственных богомолов — в основном хрис­тиан-фундаменталистов, поощряемых свирепым загнива­ющим капитализмом и рабски склоняющихся перед тота­литаризмом, что столь развязно проповедуется в «Нью-Йорк тайме» от 18 июня 1997 года.

Линия фронта обозначилась. Пока несчастная «девоч-ка» из Нью-Джерси инструктировала диск-жокея, право-христианские организации пошли войной на вседозволен­ность в увеселительно-зрелищном мире. 18 июня «Южные баптисты» на своем ежегодном конвенте осудили компа­нию Диснея и ее телесеть Эй-би-си за человечное изобра­жение лесбиянки, обрушились на разгул насилия в деше-

132

вом чтиве и размывание христианских семейных ценнос­тей. Мне не довелось увидеть полное обвинительное зак­лючение (был роздан список из более чем ста произведе­ний, на которые приобретены права, но которые надлежит бойкотировать). Выглядит это как досудебное обвинение, напоминающее славные денечки процессов над сейлем-скими ведьмами. Хотя я критиковал картель Диснея за его господство на медиарынке, теперь я должен встать рядом с этим осьминогом, которому брошен вызов.

Наступил момент, когда «Дисней» должен всем своим весом и богатством ударить по баптистам; им следует пре­подать урок конституционного права, который они забу­дут не скоро. Их следует предать суду за игнорирование Первой поправки конституции, а также за противодействие торговле. Далее надо наконец добраться до корня пробле­мы. Налоговые исключения на доходы всех церквей — от баптистов до в той же мере абсурдных и столь же злобных сайентологов — должны быть отменены.

Изначальное джентльменское соглашение между Цер­ковью и Государством состояло в том, что Мы, Народ (то есть государство) никоим образом не станем помогать или вредить любой религии, издали за ними наблюдая, на том основании, что коль скоро религия — это «доброе дело», то какая-нибудь церквушка на Элм-стрит не будет платить налог на собственность. Никто не мог предвидеть, что са­мая ценная недвижимость в центре большинства наших городов не будет облагаться налогом, а церкви и храмы начнут расширять свои владения, множить свои оргоно-вые ящики* и портфели акций. Услуга за услугу — религия

* Герметическое устройство, в котором с помощью оргона якобы происходит исцеление от неизлечимых болезней.

133

будет стоять в стороне от политики и не навязывать свои предрассудки Нам, Народу. Соглашение давно не действу­ет. Скандальная карьера достопочтенного кандидата в пре­зиденты Пэта Робертсона тому пример.

Поскольку конгресс не ударит палец о палец, нужно поднять движение рядовых граждан за внесение поправки в конституцию, хотя в оригинальной Первой поправке нет ни слова о налоговых льготах или иных особых правах церк­вей, храмов и оргоновых ящиков. Было бы крайне полез­но, если бы «Дисней» начал эту войну, хотя я отлично по­нимаю, что нет никого трусливее киностудии или телеви­зионной компании, чем конгломерат, вынужденный дей­ствовать в открытую. Но если ты этого не сделаешь, Мик­ки-Маус, 15,7 миллиона баптистов возьмут тебя за твою серую задницу, не говоря уже о задницах всех остальных американцев.

«Нэйшн», 21 июля 1997г.

ВРУЧИТЬ АДРЕСАТУ

Я пишу эти строки за десять дней до инаугурации пре­зидента, потерпевшего поражение на выборах 2000 года. Теперь нас ждет ситуация, напоминающая Японию XVII века: бессильный микадо, управляемый сегуном — вице-президентом и его пентагоновскими военными советни­ками. Уж не мечтают ли они, подобно сегунам прошлого, завоевать Китай? Поживем — увидим, чем скорее, тем луч­ше. Саёнара*.

11 января 2001 г.

Мои поздравления**, мистер новоизбранный президент. Как и все прочие американцы, я жду не дождусь Вашей инаугурационной речи. Как Вам уже известно, нам так недоставало Ваших речей в ходе недавних выборов, на ко­торых победил самый достойный, как и положено, пользу-

Саёнара — до свидания (ля.).

' ' Написано для «Вэнити фэйр» до президентских выборов 7 ноября 2000 г. - Примеч. авт.

135

ясь знаменитым афоризмом Спиро Агню*, «в самой вели­кой стране в государстве».

Возвращаясь к Вашей первой речи в качестве прези­дента, надеюсь, Вы не станете возражать, если я кое-что Вам предложу, как делал это в шестидесятые годы, высту­пая с регулярными обозрениями о положении страны на достойном самой светлой памяти телешоу Дэвида Саскайн-да. Прежде всего мне кажется, это новое начало представ­ляет прекрасную возможность признать, что на протяже­нии последних пятидесяти лет мы вели, говоря словами историка Чарлза О. Бирда, «вечную войну ради вечного мира».

У меня сложилось впечатление, мистер новоизбранный президент, что большинство американцев хотели бы пере­вода нашей экономики с военных на мирные рельсы. Ко­нечно, мы желаем остаться сильными. Мы не потерпим, чтобы часть наших налогов транжирилась на здравоохра­нение, потому что это равнозначно коммунизму, который мы ненавидим. Но мы бы хотели, чтобы часть наших на­логовых долларов была потрачена на образование. Помните, что Вы сказали во время последних дебатов с Вашим оп­понентом, ныне обратившимся в подгоревший в тостере хлебец? «Образование — ключ в новое тысячелетие». (Впро­чем, заглянув в свои записки, вижу, что это вы говорили все четверо.)

Так или иначе пора отказаться от нашей никем не оцененной роли мирового полицейского, ныне разоряю-

* Агню, Спиро (р. 1918) — вице-президент США (1969— 1973), был вынужден подать в отставку в связи с уклонением от уплаты налогов, отличался крайне реакционными полити­ческими взглядами и неудачными выражениями в публичных выступлениях.

136

щего Колумбию, источник сатанинского зелья, и держа­щего в «исправительном доме» (так на полицейском жар­гоне называется домашний арест) Кубу, Ирак и до недав­него времени Сербию. Это навязчивое вмешательство в чужие дела дорого и бессмысленно. Лучше привести в по­рядок собственную страну посредством «внутренних улуч­шений», как говаривал когда-то Генри Клей*. Но для это­го Вам придется в качестве первоочередной задачи при­струнить пентагоновских «ястребов» и соучастников их заговора в конгрессе и кабинетах правлений корпоратив­ной Америки. С того момента, когда Советский Союз так неспортивно распался на части, чтобы заняться первич­ным накоплением капитала и двойной бухгалтерией, наши военачальники приступили к лихорадочным поискам но­вых врагов, чтобы оправдать постоянно растущий воен­ный бюджет. Очевидно, предстоит борьба с терроризмом. Остается также война с наркотиками, в ней, правда, нельзя победить. Но даже если так, обреченная на провал попыт­ка разрушения Колумбии, некогда либеральной демокра­тической страны, сулит большую потеху военным и сред­ствам массовой информации, хотя вряд ли обрадует жите­лей некогда счастливой страны. Недавно была обнаружена новая очевидная опасность: страны-изгои, или «страны, внушающие тревогу». Сегодня таким образом наш указа­тельный палец наставлен на Северную Корею, Ирак и Иран, в то время как миллиард мусульман демонизируют-ся и именуются безумными фанатиками, стремящимися уничтожить все, что есть доброго на земле, иными слова­ми — нас с вами.

* Клей, Генри (1777—1852) — американский политичес­кий деятель, сенатор.

137

Коль скоро враги обозначены, Пентагон делает вывод, что рано или поздно изгои, по всей видимости — с косми­ческих кораблей, разрушат наши города. Чтобы защитить­ся, нужно возвести мемориал Рональда Рейгана — косми­ческий ядерный щит, стоимость которого, по предвари­тельным оценкам, составит 60 миллиардов долларов, хотя по положению на июль этого года испытания системы, при всей фальсификации их результатов Пентагоном, ос­таются неудачными. Согласно опросам, большинство Ва­ших избирателей считают, что у нас уже есть такой щит, и это дает Вам возможность, ничего не предпринимая, зая­вить: Вы намерены его усовершенствовать. Ведь с 1949 по 1999 год Соединенные Штаты истратили на «национальную оборону» 1,7 триллиона долларов. В результате нацио­нальный долг составляет 5,6 триллиона, из которых 3,6 триллиона государство должно народу, а 2 триллиона — Фонду социально-медицинского страхования. И все это из-за военных расходов и процентов по обслуживанию долга.

5 Мистер новоизбранный президент, поскольку данные сводок министерства финансов традиционно фальсифи­цируются, было бы замечательно, если бы Вы проследили за тем, чтобы информация о федеральных доходах и рас­ходах соответствовала действительности. В прошлом году правительство сказало нам неправду, что его доходы пре­вышают 1,8 триллиона, а истратило оно менее 1,8 трилли­она. Отсюда и берется этот знаменитый фантомный про­фицит, хотя на самом деле мы, разумеется, остались с обыч­ным внутренним дефицитом в сумме 90 миллиардов дол­ларов. Год за годом официальные доходы правительства

138

раздуваются за счет приплюсовывания доходов трастовых фондов социального и медицинского страхования. Это не федеральные доходы. В этом году социальное страхование имеет здоровый профицит в сумме 150 миллиардов долла­ров. Неудивительно, что корпоративная Америка и ее слу­жащие в конгрессе просто жаждут приватизировать этот процветающий фонд, и это пока единственная опасность, которая ему грозит.

Хотя реальные военные расходы в прошлом году ока­зались ниже, чем обычно, половина бюджета все равно ушла на оплату будущих войн и на бомбардировку подозритель­ной фабрики по производству аспирина в Судане. Расхо­ды на военных составили 344 миллиарда долларов, а про­центы на вызванный военными расходами национальный долг — 282 миллиарда. Простите, что докучаю Вам статисти­кой, но она лежит в основе нашего — помните неудачное словечко Джимми Картера? — нездоровья («malaise» — фран­цузское слово, оно означает «разорение»). Бодрые обеща­ния администрации Клинтона дать нам 1,8 триллиона дол­ларов профицита в течение следующего десятилетия пред­ставляют, разумеется, смелую, но вряд ли утешительную выдумку, основанную на сюрреалистической оценке буду­щих доходов федерального бюджета, не говоря уж о расхо­дах: если повторится относящееся к сентябрю прошлого года растранжиривание денег конгрессом, мы просто уто­нем в красных чернилах.

Сэр, если Вы собираетесь принести пользу нашей стра­не, а также миру, который она держит в заложниках, Вам придется обуздать американских военных. Приструните вышедших из-под контроля начальников штабов. В сен-

139

тябре прошлого года председатель Объединенного коми­тета начальников штабов генерал Х.Х. Шелтон заявил, что ему нужно больше, отнюдь не меньше, долларов. Так, мор­ская пехота требует дополнительно 1,5 миллиарда в год, армия — более 30 миллиардов, военно-морской флот — 20 миллиардов, военно-воздушные силы — 30 миллиардов, и все это при отсутствии врага (мы тратим в 22 раза больше, чем семь наших потенциальных противников — Куба, Иран, Ирак, Ливия, Северная Корея, Судан и Сирия, вме­сте взятые. Вы не должны допустить эти губительные при­бавки. J

В августе 1961 года я навестил в Хайанис-Порте прези­дента Кеннеди. Возводилась Берлинская стена, и он был готов начать громадное наращивание вооруженных сил — с большой неохотой, сказал он, попыхивая сигарой, кста­ти говоря, освобожденной одним его приятелем от Каст­ро. Следует заметить, что Джек ненавидел либералов еще сильнее, чем консерваторов.

—  Никто не может быть достаточно либеральным для «Нью-Йорк пост», — сказал он. — Что ж, теперь «Пост» должна быть счастлива. Берлин будет стоить нам по мень­шей мере три с половиной миллиарда долларов. С учетом такого военного наращивания мы получим в этом году де­фицит в семь миллиардов долларов. Это очень большая денежная накачка. — Он сердито нахмурился. — Боже, как мне обрыдло это пентагоновское транжирство.

—  Это не их транжирство, — сказал я. — Твое. Твоей администрации.

Он живо изложил мне факты жизни, и я повторю их в качестве совета тридцать пятого президента сорок... — ка-

кой Вы по счету, мистер новоизбранный президент? Со­рок третий?

— Единственный способ контроля над Пентагоном со стороны президента — посвятить этому, не занимаясь боль­ше ничем, все четыре года первого срока, только приводя в порядок царящий там хаос, это и значит не иметь воз­можности заниматься чем-нибудь еще...

—  Например, добиваться переизбрания? Он улыбнулся:

—  Вроде того.

Вот я и предлагаю, мистер новоизбранный президент, пока есть время, сосредоточьтесь на связях между корпо­ративной Америкой и военными и сделайте разумными всевозможные планы ассигнований, особенно на мемори­альный ядерный щит Рональда Рейгана. Вам следует так­же организовать утечку некоторых пентагоновских секре­тов, чтобы о них узнали все. В 1995 году наши ракеты по-прежнему были нацелены на 2500 зарубежных объектов. Сегодня, как бы отдавая должное миру на земле, наши ракеты нацелены на 3000 объектов, из которых 2260 в Рос­сии, а остальные в Китае и странах-изгоях. Хотя прези­дент Клинтон красноречиво говорил о сокращении этих угрожающих цифр, Пентагон действует по своему усмот­рению, делая мир опасным для всех. Ведь «Ю-эс-эй ту-дей» сообщила недавно, что военные обладают в стране наивысшим по сравнению с любой другой группой насе­ления рейтингом популярности — конгресс и большой бизнес имеют наименьший рейтинг. Оно и понятно, во­оруженные силы тратят на рекламу 265 миллионов долла­ров в год.

141

Джеку Кеннеди очень понравился остросюжетный ро­ман Флетчера Нибела «Семь дней в мае», по которому по­том был снят фильм. Сюжет: ультраконсервативный гене­рал, прообразом которого послужил более чем реальный адмирал Артур Редфорд, готовит военный переворот с це­лью захвата Белого дома. Захватывающее чтение, говорил он. «Только... — Он сначала хмыкнул, но потом сказал довольно мрачным тоном: — Более вероятно, что этот пре­зидент в один прекрасный день соберет свою армию и ок­купирует проклятый Пентагон».

Нет, я не согласен с Оливером Стоуном, что Кеннеди убили генералы. Где-то там есть сторожевой пес, он ни­когда не лает по ночам. Но именно пес, не лающий по ночам, охраняет дом от грабителей, в данном случае — от военно-промышленного комплекса, о коварстве которого нас столь великодушно предупреждал президент Эйзенха­уэр. Хотя в средствах массовой информации полным-пол­но историй о перерасходах в военной промышленности, а настоящие дебаты о ядерном щите, видение которого по­сетило Рейгана после фильма Альфреда Хичкока «Порван­ное покрывало», фильма куда более слабого, чем «Семь дней в мае», разворачиваются крайне медленно, и вообще не ведутся дебаты о роли военных в жизни страны и исхо­дящей от них угрозе, объясняемой высокомерием старших офицеров, привыкших тратить огромные суммы народных денег на ракеты, не попадающие в цель, и бомбардиров­щики, неспособные летать в дождливую погоду. Конгресс, призванный распоряжаться деньгами, этого не делает, по­скольку слишком многие его члены финансируются теми же компаниями, что поглощают наши налоговые деньги.

142

Ничуть не меняет ситуации то обстоятельство, что стар­шие офицеры, распределив заказы в военной промышлен­ности, зачастую становятся коммивояжерами компаний, у которых они покупали продукцию.

Из всех президентов последнего времени именно от Клинтона можно было ожидать разумных действий в сфе­ре экономики. Он понимал, как работает экономика. Но, пойдя на различные уловки, чтобы не попасть на войну во Вьетнаме, он, общаясь с военными, чувствовал себя не в своей тарелке. Когда Клинтон попытался выполнить свое обещание избирателям-гомосексуалистам о том, что част­ная жизнь любого военнослужащего останется его личным делом, военные завопили об упадке морали. Клинтон от­ступил. Когда Клинтон поднялся на борт авианосца «Тео­дор Рузвельт» принять рапорт, моряки принялись скакать вокруг, нацепив на головы насадки от швабр, изображая педерастов и освистывая президента, который молча за ними наблюдал. Безнаказанные оскорбления гражданской власти делают «ястребов» еще более агрессивными и наг­лыми. Пора поставить их на место.

Этим летом высшие военные чины из Пентагона пред­ставили министру обороны меморандум под названием «Программные цели». Обычно это составленный в вежли­вых выражениях список подарков, которые они хотели бы найти у себя под рождественской елкой. Но в сентябре список пожеланий зазвучал как жесткий ультиматум. Как выразился один диссидентствующий офицер, «вместо бюд­жета, учитывающего приоритетные цели, начальники шта­бов требуют бюджета, исходящего из военной стратегии».

143

Хотя их военные стратегии за последние пятьдесят лет обычно оказывались катастрофическими, военная страте­гия в данном контексте означает просто вышибание из правительства дополнительных 30 миллиардов долларов сверх.51 процента бюджета, идущего ныне на военные цели. Мистер новоизбранный президент, я посоветовал бы Вам перенести свой кабинет из западного крыла Белого дома в Пентагон, на другую сторону Потомака. И хотя каж­дый день, проведенный там, может обернуться для Вас мартовскими идами, Вы по крайней мере испытаете удов­летворение от сознания того, что сделали что-то для нас, людей, до сих пор лишенных представительства.

 Пятьдесят лет назад Гарри Трумэн заменил старую рес­публику на государство национальной безопасности, чьей единственной целью является вечная война, горячая, хо­лодная или чуть теплая. Точная дата этой подмены: 27 февраля 1947 года. Место действия: комната заседаний кабинета министров в Белом доме. Участники: Трумэн, заместитель государственного секретаря Дин Ачесон, не­сколько лидеров конгресса. Сенатор-республиканец Артур Ванденберг сказал Трумэну, что он может получить свой военный бюджет, только если «как следует припугнет аме­риканский народ» тем, что «русские идут». Трумэн после­довал совету. Началась вечная война. Представительное правительство народа, управляемое народом и для наро­да*, превратилось в поблекшее воспоминание. Только кор­поративная Америка имеет представительство в виде кон-

* «Правительство народа, управляемое народом и для на­рода» — ставшие нарицательными слова президента Авраама Линкольна из его знаменитой Геттисбергской речи (1863).

144

гресса и президентов, которых она оплачивает по услови­ям сделки, где никто полностью не подотчетен, потому что те, кто купил правительство, купили и средства массо­вой информации. Теперь, когда преторианская гвардия в

Пентагоне подняла бунт, мы вступаем в новую опасную фазу. И хотя мы регулярно клеймим другие государства, называя их странами-изгоями, мы сами превратились в са­мую большую страну-изгоя. Мы не соблюдаем договоров. Мы пренебрегаем международными судами. По собствен­ному усмотрению мы наносим удары туда, куда пожелаем. Мы отдаем приказы Организации Объединенных Наций, но не платим членских взносов. Мы жалуемся на терро­ризм, но наша империя стала сегодня самым дерзким тер­рористом. Мы бомбим, вторгаемся, подрываем другие стра­ны. Хотя Мы, Народ Соединенных Штатов, являемся един­ственным источником законной власти в этой стране, мы больше не представлены в собраниях конгресса. Наш кон­гресс захватила корпоративная Америка и ее исполнитель­ная власть, имперская военная машина. Мы, лишенный представительства Народ Соединенных Штатов, такие же жертвы этого милитаризованного правительства, как па­намцы, иракцы или сомалийцы. Мы допустили захват на-

ших институтов во имя глобальной американской импе­рии, концептуально абсолютно враждебной всему, что под­разумевали наши отцы-основатели. Боюсь, мы сегодня уже опоздали с восстановлением республики, потерянной нами пятьдесят лет назад.

Но даже если так, мистер новоизбранный президент, ос­тается все же небольшой шанс на то, что Вы будете не таким, как все, если приступите теперь же к обузданию «ястребов».

145

Сократите военные расходы, это сделает Вас популярным, потому что тогда Вы сможете законно снизить наши налоги. Сделайте это вместо того, за что Вас финансировали — осво­бождения корпоративной Америки от и без того легкого на­логового бремени. В 1950 году налоги на прибыли корпора­ций составили 25 процентов федеральных доходов, в 1999 году — только 10,1 процента. Наконец — это так же точно, как то, что Вы не были избраны Нами, Народом, а больши­ми неподотчетными деньгами корпораций, — приближается Судный день. Используйте Ваш первый срок для разруше­ния Пентагона. Забудьте о втором сроке. Ведь если Вы добь­етесь успеха на противоположной стороне Потомака, то бу­дете героем всех Нас, Народа. Если Вы проиграете или, что еще хуже, не сделаете ничего, то можете оказаться послед­ним президентом, и история перестанет обращать внимание на Соединенные Штаты, а вся наша горделивая риторика обратится в постепенно затухающее эхо. Задумайтесь также над странным замечанием, брошенным Вашим ловким, хотя и несчастливым предшественником Клинтоном. Когда Гин-грич и его Контракт на Америку (так более верно, чем «с Америкой») завладели конгрессом, Клинтон сказал: «Прези­дент пока еще не стал ненужным». Странное допущение, что он мог таковым стать. Что ж, сэр, будьте нужным. Берегите, храните и защищайте* то, что осталось от наших старых сво­бод, не говоря уж о нашем заложенном и перезаложенном богатстве.

«Вэнити фэйр», декабрь 2000 г.

* Вступая в должность, президент США присягает «бе­речь, хранить и защищать конституцию», из текста которой и взято это выражение.

146

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Гор Видал — романист, драматург, эссеист — крупней­шее имя на американском литературном олимпе. Из-под его пера вышло три десятка романов, на Бродвее были по­ставлены его пьесы, по его сценариям Голливуд снимал фильмы, сотни эссе напечатаны в газетах и журналах. Об­щее число изданных Видалом книг приближается к пяти­десяти. Журналисты регулярно берут у него интервью, в том числе и на телевидении, зная, что писатель, обладая редкой эрудицией и проницательностью, пристально сле­дит за тем, что происходит в мире и прежде всего в его родной стране — Соединенных Штатах Америки. Этому нисколько не мешает то обстоятельство, что большую часть года он проводит в своем итальянском доме, прилепив­шемся к скале над заливом Амальфи, в городке Равелло к югу от Неаполя и неподалеку от руин Помпеи. «Как это так, вы живете в Италии и позволяете себе критиковать Соединенные Штаты?» — спросила у него однажды бой­кая знаменитая телеведущая. Видал спокойно ответил, что он исправно платит налоги американскому правительству,

147

а посему имеет право не только знать, но и судить о том, как оно их расходует.

В том, что писатель живет за границей, нет ничего ни особенного, ни предосудительного. В Англии жил зна­менитый Генри Джеймс, между Парижем, Испанией и Кубой делил время Эрнест Хемингуэй, да и вообще спи­сок только американских писателей, живших в Европе, бесконечен. Дело не в том, что значительную часть сво­ей чуть более двухвековой истории Америка, без всяких на то оснований, считалась «культурной пустыней». В таких оценках было больше европейского снобизма, чем здравого смысла. Писатель живет там, где ему лучше пи­шется, а то, что Гор Видал выбрал Италию, совсем, ка­жется мне, не случайно. И опять-таки не в том дело, что писатель ведет свою родословную от легионеров Древ­него Рима.

Когда отцы-основатели США выбирали для новой стра­ны образ правления и писали конституцию, у них, детей Просвещения, перед глазами стоял римский прецедент. Разумеется, Римская республика, а не Римская империя. Народное волеизъявление («Все на Форум!»), Сенат, Ка­питолий и Капитолийский холм. До переезда в Равелло Видал долгое время жил в Риме, древние камни которого вызывали в его чуткой к истории душе богатые и сложные ассоциации.

Эти размышления накладывались на впечатления дет­ства и юности. Он вырос в доме деда по материнской ли­нии, сенатора Томаса Прайора Гора. Слепому с детских лет законодателю внук читал «Ведомости конгресса» и все­возможную политическую литературу, служил поводырем,

148

по поручению бабушки забегал к нему в зал заседаний се­ната.

Если вспомнить еще бесчисленных знакомых деда из мира политики и сплошные политические разговоры, в том числе и об обитателях Белого дома (вот, например, рас­сказ бабушки Гора Видала. Когда они с приятельницей переходили вброд ручей, внезапно из-за кустов появился Теодор Рузвельт верхом на коне. «С дороги, женщины! — крикнул он. — Я президент!» Это забавно и с точки зрения проезда президентских кортежей, но суть все же в том, что в те чопорные времена дам не называли женщинами. «Не­удивительно, — говорила бабушка, — что на следующий год президентом стал порядочный человек мистер Тафт».), то понятно, откуда у Видала обостренный интерес к аме­риканской политической системе, к будням политики, от­куда наблюдения и детали, которые потом можно будет обнаружить в его романах и публицистике.

К политической истории США он обратился уже зре­лым писателем, выпустив в 1967 году роман «Вашингтон, округ Колумбия». Так началась серия романов, позже на­званная им «Американской сагой». Писатель начал с кон­ца, с современности, поэтому через тридцать с лишним лет ему пришлось «заменить» этот роман другим — «Золо­тым веком», иначе у него не сходились некоторые сюжет­ные линии, завязанные в романах «Бэрр», «1876», «Импе­рия» и «Голливуд». Относящийся к «Саге» роман «Лин­кольн», по его собственным словам, стоит несколько особ­няком, он посвящен колоссальной фигуре главного героя, вытеснившего вымышленную семью, сменяющие друг друга поколения которой действуют в остальных романах.

149

«Бэрр» — это истоки, Война за независимость от анг­лийской Короны, рождение новой страны. За двести с лиш­ним лет сама история и ее герои приобрели хрестоматий­ный глянец, обрели святость, неприкасаемость и подверг­лись официальной канонизации. Такое происходит не толь­ко в Америке. Всякая попытка пересмотра устоявшихся исторических воззрений, как правило, встречается в шты­ки, объявляется ревизионистской версией. Быть может, «ревизионизм» в американской историографии — это не такое убийственное обвинение, как когда-то в марксист­ских разборках, но все же американская академическая на­ука попыталась дать Видалу бой после выхода «Бэрра» и «Линкольна». Всякий раз возникала шумная полемика в печати, и голос Видала в ней звучал куда убедительнее уп­реков его дипломированных оппонентов.

В романе «Бэрр» яркая фигура Аарона Бэрра, вошед-шего в школьные учебники едва ли не предателем («Уже в школе я понимал: если судить по тому, что мне довелось знать лично, история не только плохо преподается, но и серьезно искажается», — пишет Видал), решительно тес­нит Вашингтона, Джефферсона и Гамильтона. Видал, ко­нечно, не нигилист, он отдает должное отцам-основате­лям, однако Вашингтон у него — бездарный генерал, не выигравший ни одного сражения, но хитроумный поли­тик, умело выбивавший деньги из конгресса; поборник «не­отчуждаемых прав» Джефферсон — лицемер, рабовладе­лец, приживший детей от рабыни Сэлли Хэмингс (это дол­гое время отрицалось, но сейчас в США действует ассоци­ация потомков Джефферсона без разделения на законных и не совсем законных), а также не вполне чисто вырвав-

150

ший место в Белом доме у Бэрра, с которым у него оказа­лось равное число голосов в коллегии выборщиков; Га­мильтон — хитрый лис, ловко манипулировавший Вашинг­тоном, снедаемый ненавистью к своему сопернику Бэрру, потому что, не будучи уроженцем США, Гамильтон по кон­ституции не имел права баллотироваться в президенты. Дуэль между ними стала неизбежной, и Гамильтон пал, сраженный пулей вице-президента Бэрра. Пережив судеб­ные преследования и длительное изгнание, Бэрр дожил до глубокой старости, занимаясь адвокатской практикой и не без злорадства наблюдая, как один за другим уходят в иной мир отцы-основатели, его соперники, как правило, в весь­ма стесненных обстоятельствах.

Чарлза Скайлера, незаконного сына Бэрра (это уже чисто романная линия), другой его незаконный сын, пре­зидент Мартин ван Бюрен (насчет отцовства Бэрра среди историков согласия нет), назначает на должность консула, и Скайлер отбывает в Европу, где становится отцом-осно­вателем вымышленной автором семьи, члены которой дей­ствуют в других книгах.

В романе «Линкольн» Чарлз Скайлер появляется толь­ко в последней главе и существенной роли не играет. Здесь доминирует президент, о котором, кроме бесчисленных научных трактатов, биографий и романов, писались даже стихи (нас такое не может удивить, а вот для США это обстоятельство из ряда вон выходящее) — помните «О, капитан, мой капитан» Уолта Уитмена? По поводу этого романа возникла особенно острая полемика, но Видал был к ней отлично подготовлен. По его словам, прежде чем взяться за работу над «Линкольном», он прочитал тысячу

151

книг. К тому же писатель обладает существенным преиму­ществом перед учеными-историками: пространство между установленными фактами — проклятие для историка и благодать для романиста, заполняющего исторические ла­куны своим художественным воображением. Впрочем, дело не в полемике. Со страниц романа предстает монументаль­ная, но человечная фигура, далекая от безжизненного ка­нона (не столько освободитель рабов, сколько объедини­тель страны типа Бисмарка и основоположник сильного президентства), но куда более убедительная.

В романе «1876» Чарлз Скайлер после сорокалетнего отсутствия возвращается в США известным литератором, он собирается писать о том, как изменилась страна к сво­ему столетнему юбилею, а заодно выдать замуж овдовев­шую дочь. Его глазам открылась неслыханная коррупция, поразившая администрацию президента Гранта, конгресс, мир бизнеса. Последние мазки на этот холст нанесла са­мая грязная в истории США избирательная кампания, когда исход выборов на Юге (в том числе в злополучной Флори­де!) был фальсифицирован и президентом вместо победи­теля Тилдена стал Хейс. Ассоциации возникают сами со­бой. Надорвавшийся от трудов и переживаний Скайлер умирает, но преуспевает его дочь Эмма, с новообретенной американской хваткой найдя себе мужа-миллионера.

Действие «Империи» отнесено к рубежу XIX — XX ве­ков, когда американская республика в результате испано-американской войны начала превращаться в империю. Знаковое для Видала преображение: в книге, которую вы только что прочитали, он называет себя защитником ста­рой республики, в отличие от империи, преобразовавшей-

ся при Трумэне еще раз — в имперское «государство наци­ональной безопасности».

В романе «Империя» писатель запечатлел рождение еще одной империи — газетной монополии Херста, манипули­рующей общественным мнением. Именно с империи Херста начинается история современных гигантов массовой ин­формации, которым изрядно достается от Видала в книге «Вечная война...». Каролина, дочь Эммы из романа «1876», заворожена Херстом и приступает к изданию собственной газеты — эта увлекательная вымышленная сюжетная ли­ния вместе с борьбой Каролины за наследство до конца держат читателя в напряжении.

В романе «Голливуд» и Херст, и Каролина, чутко уло­вив веяние времени, с головой погружаются в киноиндус­трию. Это происходит на фоне Первой мировой войны, когда президенту Вильсону удается втянуть изоляционист­скую Америку в европейскую бойню. Тут впервые на стра­ницах «Саги» появляется Франклин Рузвельт, молодой за­меститель военно-морского министра.

И наконец — «Золотой век». Название ироничное. «Никогда минувшие времена не были для нас золоты­ми», — замечает Видал. В центре романа яркая, неза­урядная и неоднозначная личность Франклина Делано Рузвельта. Когда-то Рузвельт положил конец политиче­ской карьере деда Видала, сенатора Гора, ярого изоля­циониста, однако смешно думать, будто писатель сво­дит с ним семейные счеты. Он просто поддерживает вер­сию, имеющую в США немало сторонников: Рузвельт намеренно спровоцировал нападение Японии на Пёрл-Харбор, чтобы Америка вступила во Вторую мировую

153

войну на стороне антигитлеровской коалиции и вышла из нее властелином мира.

Таково в самом кратком изложении содержание «Аме­риканской саги» писателя. На ее страницах возникают полнокровные образы политических деятелей — президен­тов Вашингтона, Адамса, Джефферсона, Мэдисона, Джек­сона, Линкольна, Гранта, Мак-Кинли, Теодора Рузвельта, Вильсона, Гардинга, Франклина Рузвельта, вице-президен­та Аарона Бэрра, государственного секретаря Джона Хэя (мало кто помнит, что именно Хэю принадлежит ставшее ныне популярным выражение «прелестная маленькая вой­на») и многих других политиков, генералов, дипломатов, газетного магната Уильяма Рэндолфа Херста, литераторов Вашингтона Ирвинга, Уильяма Брайанта, Марка Твена, Генри Джеймса (забавно, что в «Золотом веке» среди дей­ствующих лиц мелькает и Гор Видал), историка и литера­тора Генри Адамса — здесь перечислены лишь наиболее яркие фигуры американской истории» Вымышленные пи­сателем семьи Скайлер и Сэнфорд позволяют ему воссоз­дать американские частные и общественные нравы.

Как переводчик, причастный к работе над этими тек­стами, могу сказать, что выборочные обращения к истори­ческой литературе для более точной передачи отдельных эпизодов на русском языке свидетельствуют о величайшей добросовестности писателя: даже в репликах исторических лиц использованы источники — их сочинения и письма, мемуары современников; пресловутые лакуны между уста­новленными и общепризнанными фактами заполнены на редкость правдоподобно. Значит ли это, что историю США можно изучать по Видалу? Наверное, нет. Но это исклю-

154

чительно познавательное и поучительное чтение, полное иронии, подчас сарказма и, не в последнюю очередь, за­бавнейших исторических ассоциаций.

Политическая тема в полный голос звучит в публици­стике Гора Видала. Недавно он собрал свои избранные эссе за сорок лет под одной обложкой, получился увесистый том, названный им «United States». В данном случае это не «Соединенные Штаты»; state значит также «состояние дел», в томе три раздела — состояние политики, состояние ли­тературы и состояние нравов.

Сборник статей «Вечная война ради вечного мира» в особых пояснениях не нуждается. Писатель выступает в нем последовательным противником империи, в которую, по его мнению, превратились Соединенные Штаты, обла­дающие всеми имперскими атрибутами: агрессивной внеш­ней политикой, тем, что известный американский сенатор Уильям Фулбрайт некогда окрестил «высокомерием силы», разрастанием военного истеблишмента и безудержным ростом оборонного бюджета, всевластием и произволом органов внутреннего правопорядка. Видала можно было бы назвать правозащитником, если бы это слово не так сильно затерлось у нас и не приобрело ненужные смысло­вые оттенки, но по существу так и есть. Видал проница­тельно подметил, что Билль о правах, этот предмет закон­ной гордости американцев (только представьте силу этого документа с конца XVIII века и вплоть до Первой миро­вой войны, когда на карте Европы еще преобладали мо­нархии!), каждодневно попирается и в ряде случаев просто не действует. А сегодня это особенно опасно, когда в усло­виях борьбы с терроризмом очень легко лишиться и тех

155

прав, что еще уцелели. И относится это отнюдь не только к Соединенным Штатам.

Писатель, разумеется, далек от того, чтобы оправдывать Маквея или бен Ладена. Он стремится понять и объяснить, откуда берется терроризм. Он видит истоки этого явления в сложном переплетении политических, экономических и нрав­ственных причин и призывает искать решение не в воин­ственной риторике, не в произвольном применении силы на международной арене и ограничении гражданских прав внутри страны, а в переориентации государственной политики. К его голосу стоит прислушаться.

АЛ. ФАЙНГАР

Начало сайта