Александр Зиновьев. "Запад. Феномен западнизма".

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

 

До сих пор социальный строй западных стран опре­деляется как капитализм по его экономической основе и как демократия по его политической системе. Я счи­таю, что это определение не соответствует реальности. Не соответствует не в том смысле, будто на Западе уже нет капитализма и демократии, — они тут есть в изо­билии, — а в том, что реальный социальный строй за­падных стран не сводится ни к капитализму, ни к де­мократии. Эти явления вообще приняли тут такой вид и заняли такое место, что считать их определяющи­ми признаками западного общественного устройства — значит игнорировать его реальную сущность и ориен­тировать на идеологически тенденциозное и в конеч­ном счете ложное его понимание.

 

Я называю социальный строй западных стран западнизмом, вестернизмом, не вкладывая в это слово ника­кого иного смысла, кроме того, что это есть название не западных стран вообще, а лишь их социального строя. А что из себя этот строй представляет, это должно вы­яснить беспристрастное научное исследование.

 

В результате моего анализа западнизма я пришел к выводам, которые в двух словах можно резюмировать так. С точки зрения социально-экономической западнизм стремится к созданию гарантированных должностей и Доходов для представителей тех видов деятельности, ко­торые не являются непосредственными производителями материальных ценностей и услуг, и к усилению частно­го предпринимательства как самого эффективного средства принуждения людей к трудовой деятельности и по­вышения производительности ее. При этом частное пред­принимательство не связано необходимым образом с частной собственностью. Оно может быть таковым даже в том случае, если в деловой сфере не останется ни од­ного частного собственника, являющегося юридическим субъектом предприятия. В сфере социально-политичес­кой западнизм стремится к усилению недемократичес­кого аспекта системы власти и управления, к усилению роли государственности, к введению недемократических элементов в систему власти и к превращению демокра­тии в средство манипулирования массами и в камуфляж для тоталитарного аспекта.

 

Эволюция западнизма в обеих основных сферах об­щественного устройства идет в направлении, сближаю­щем западное общество с коммунистическим. Теория конвергенции этих социальных систем была выдвинута не коммунистами, а западными идеологами. Разгромив коммунизм на «Востоке», Запад сам устремился в том же направлении, хотя и своими путями, называемыми в идеологии и пропаганде демократическими. Можно по­думать, что Запад в свое время разгневался на русских «дикарей» не за коммунизм, а за то, что они опередили его в этом отношении и построили коммунизм по-рус­ски, то есть неправильно, халтурно, не по-западному.

 

Мюнхен, 1993

 

 

 

НЕОЖИДАННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

 

Когда издатель Оливье Орбан предложил мне напи­сать книгу о Западе, я оторопел.

 

О Западе уже написаны многие тысячи книг. Зачем к этому океану книг добавлять еще и мою?! Я никог­да не изучал Запад специально и систематически. Мой личный опыт жизни на Западе был довольно ограни­ченным. Конечно, я побывал во многих западных стра­нах, встречал самых различных людей, слушал радио, смотрел телевидение, читал газеты, журналы и книги. Но делал я все это хаотично и спорадически, не имея никакого намерения собирать информацию для сочине­ний о Западе.

 

Я высказал это моему собеседнику. Он сказал, что ничего иного и не ожидал. Ему нужен от меня не путе­водитель по странам Запада, не учебное пособие и не справочник, а впечатления и мысли, какие возникли у меня за годы жизни на Западе. ,В моих сочинениях он встречал много высказываний о Западе1. Если их развить и систематизировать, может получиться книга, представ­ляющая интерес для западных читателей. К тому же как посторонний наблюдатель я могу заметить в западном образе жизни что-нибудь такое, что игнорируют запад­ные наблюдатели, или дать свою интерпретацию из­вестным явлениям. Случаи такого рода в истории были. Алексис де Токвилль2, например, за короткий срок пре­бывания в США увидел там больше, чем сами американ-цы, и стал основоположником теории современной де­мократии в Западной Европе.

 

 

 

Я возразил на это, что открытая Токвиллем в Амери­ке демократия давно торжествует во многих странах мира. Знатоков ее — миллионы. Соблазнять ею моих со­отечественников нет надобности. Они сами преврати­лись в яростных «токвиллей», представляя себе Запад как тот самый земной рай всеобщего благополучия и изоби­лия, какой им обещали коммунистические идеологи и вожди. И всякую попытку рассказать о Западе с точки зрения здравого смысла они воспринимают как проком­мунистическую пропаганду или вообще игнорируют.

 

Я попросил дать мне срок обдумать предложение. Чем больше я думал о нем, тем грандиознее казалась задача и тем мизернее мои возможности ее решения. И я решил было отказаться. Но положение в России к это­му времени сложилось такое, что все упомянутые выше соображения отпали как второстепенные. Стало очевид­но, что моя Родина потерпела поражение в «холодной войне» с Западом, встала на путь позорной капитуляции перед ним и бездумного заимствования западных образ­цов. Передо мною все настойчивее вставали мучитель­ные проблемы. Что из себя представляет этот феномен по имени Запад, который нанес такой сокрушительный удар могучей сверхдержаве, причем без единого выстре­ла? В чем источник его силы? Каковы перспективы эво­люции человечества на основе такого исхода историче­ской битвы Запада против коммунизма? Является ли эта победа на самом деле окончательной? Является ли За­пад на самом деле таким, каким его теперь изобража­ет самодовольная западная и прозападная пропаганда в России? Что на самом деле несет мировая гегемония За­пада остальному человечеству? Уклониться от такого рода проблем я уже не мог. И я принял предложение.

 

Садиться за систематическое изучение Запада, как я это сделал бы лет тридцать или сорок назад, было не­мыслимо. Мне надо было за короткий срок, отпущен­ный на написание книги, среди массы других неотлож­ных дел и с малыми силами сделать что-то такое, от чего мне не было бы стыдно в оставшиеся годы жиз­ни. Я вспомнил об эвристических принципах, которые открыл для себя еще в юности, начав изучать совет­ское общество тайно, в одиночку и в условиях, кото­рые никак не располагали к серьезной науке.

 

10

 

Приведу для примера два из этих принципов. Соглас­но первому из них любая произвольно взятая и доста­точно обширная сумма информации, относящаяся к не­которому социальному объекту, содержит в себе все то, что необходимо и достаточно для понимания сущности этого объекта. Согласно другому принципу самые глу­бокие тайны основных социальных явлений не спрята­ны где-то в подвалах общественного здания, за кулиса­ми политической сцены, в секретных учреждениях и ка­бинетах сильных мира сего, а открыты для всеобщего обозрения в очевидных фактах повседневной жизни. Люди не видят их главным образом потому, что не хотят их видеть или признать их за нечто достойное внимания. Во всех сенсационных сочинениях, разоблачающих не­кие тайные и скрытые пружины общественной жизни и человеческой истории, не было сделано ни одного се­рьезного научного открытия. В них вообще содержится истины не больше, чем способен заметить здравомысля­щий ум в самых заурядных житейских делах.

 

Руководствуясь такого рода принципами, я решил продолжать знакомиться с Западом так же хаотично, как делал это раньше, и сосредоточить свои усилия на об­думывании общеизвестных и доступных для обычного наблюдения явлений. Те упоминания имен, источников информации и фактов, которые читатель найдет в кни­ге, это то, что всплыло в моей памяти из прошлого об­разования или попалось под руку во время работы над книгой, а не какой-то годами накопленный профессио­нальный научный аппарат. В конце концов, читатель не должен воспринимать эту книгу как законченную тео­рию западного общества. Это будет лишь изложение тех принципов и идей, какими я стал бы руководствовать­ся, если бы имел силы, время и намерение строить та­кую теорию, иными словами — изложение того, как я понимаю Запад.

 

ЗНАТЬ И ПОНИМАТЬ

 

Знать что-то об обществе и понимать его — далеко не одно и то же. Можно много знать, но при этом мало понимать. Однако число людей, считающих себя специ-

 

11

 

алистами в понимании своего общества только на том основании, что они что-то знают о нем, больше, чем в любой другой сфере познания. Каждый, кто имеет ка­кой-то опыт жизни в данном обществе, считает себя его знатоком. Он воображает, будто нет ничего проще, чем понимание явлений, которые они видят своими глаза­ми, среди которых живут, в которых принимают учас­тие и которые сами творят. А те из них, кто занимает какое-то высокое положение в обществе и имеет воз­можность публично высказываться на социальные темы, считают себя и считаются другими высшими эксперта­ми в них. Даже актеры и спортсмены высказываются на социальные темы с таким апломбом, будто изучали их профессионально.

 

Понимание общества не дается автоматически опы­том жизни в этом обществе, наблюдением его отдельных явлений, накоплением конкретных сведений о нем. По­давляющее большинство людей проживает жизнь, не по­нимая и даже не пытаясь понимать общество, в котором они живут. Так было всегда. И так будет, пока будет су­ществовать человечество. Сотни миллионов людей жи­вут в западных странах, умеют в них жить, могут мно­гое рассказать о них. Но если устроить проверку того, как они понимают свое общество, то можно будет уста­новить, что подавляющее большинство из них в этом отношении мало чем отличается от дикарей далекого прошлого.

 

Миллиарды людей обучаются и умеют жить в своем обществе. Но умение жить в обществе и умение пони­мать его не только не совпадают, но являются в какой-то мере взаимоисключающими. Виртуозы по умению жить в обществе (карьеристы, предприниматели, ловка­чи, мошенники) обычно являются полными кретинами в понимании его, а те, кто понимает свое общество (что встречается чрезвычайно редко), как правило, бывают плохо приспособленными к практической жизни в нем.

 

Понимание того или иного конкретного общества зависит от многих факторов, в том числе от того, ка­кими методологическими принципами руководствуется исследователь. Эти принципы предопределяют то, что именно исследователь заметит в изучаемом обществе и как истолкует замеченное. На Западе не было недостат-

 

12

 

ка как в общефилософских, так и в общесоциологичес­ких концепциях и теориях. Но во всем том, что мне до­велось узнать на эту тему, я могу согласиться лишь с отдельными утверждениями отдельных авторов, но не могу принять ни одну из их концепций и теорий це­ликом.

 

В области логики и методологии науки я работал про­фессионально в течение многих лет. Я разработал свою логико-философскую концепцию. Заинтересованный чи­татель может познакомиться с ней в моих опубликован­ных работах3.

 

В области социологии мне приходилось когда-то зна­комиться с работами таких авторов, как О. Конт, Ф. Тен­нис, Г. Зиммель, Э. Дюркгейм, Г. Спенсер, В. Парето, М. Вебер, Т. Веблен и многие другие. Само собой разумеет­ся, я досконально изучал марксистскую концепцию обще­ства. Я отдавал и отдаю должное всем им, но не настоль­ко, чтобы стать их последователем. Я выработал для себя свою «общую социологию», многочисленные идеи и прин­ципы которой заинтересованный читатель может заметить в моих социологических и литературных работах о комму­нистическом обществе4.

 

Многие мыслители рассматривали человеческое об­щество как организм. Такую идею можно найти уже у Вико. В России сходную идею развивал Н.Я. Данилев­ский и В.О. Ключевский. В XX веке Шпенглер и вслед за ним Тойнби рассматривали историю человечества как ряд гигантских сверхорганизмов, переживающих пери­оды возникновения, детства, юности, зрелости, расцве­та, упадка, старости и умирания. Идею рассматривать общество как живой организм высказывали О. Бальзак, Н. Винер и другие. Еще дальше в этом направлении по­шел социальный дарвинизм и социобиология, которые распространили биологические законы на явления соци­альные (например, Эдвард Уилсон).

 

Человеческое общество действительно по многим признакам сходно с такими биологическими организ­мами, как животные и люди. Но достаточно ли это­го сходства, чтобы считать общество организмом? Это вопрос терминологический. Можно термин «организм» определить так, что только пространственно локали­зованные индивидуальные живые существа попадут в

 

13

 

число организмов. Но этот термин можно определить и более широко, включив в число организмов и объе­динения организмов в узком смысле, например — стаи и стада животных, муравейники. Очевидно, в первом случае общество не попадет в число организмов, во вто­ром — попадет.

 

Во избежание терминологической путаницы я буду употреблять выражение «базисный организм» для обо­значения организмов в приведенном выше узком смыс­ле слова и выражение «социальный организм» — в ши­роком. Так что человеческое общество в таком слово­употреблении есть социальный организм, состоящий из базисных биологических организмов — людей.

 

Имеются определенные законы, касающиеся взаимо­отношения социального организма как целого и его ба­зисных организмов, — законы органичности. Так, имеет силу закон адекватности базисных организмов и пост­роенного из них социального организма. Из клопов или тараканов не построишь общество такого вида и масш­таба, какими являются западные страны. Более того, не любой человеческий материал способен на это5.

 

Надо различать то, как структурируется социальный организм сам по себе, в силу своих законов структури­рования, и то, как его расчленяет и как классифици­рует его части исследователь в целях удобства описания этого организма. Совпадение тут далеко не всегда имеет место. Мясник расчленяет животное и классифициру­ет его части иначе, чем ученый анатом, хотя отчасти их позиция и может совпадать. В большинстве социологи­ческих, политологических и экономических сочинений западных авторов, которые попадались мне на глаза, за­падное общество расчленяется по «принципам мяс­ника», а не анатома. В этом обществе, например, нет таких эмпирических частей, как высшие, средние и низшие слои, определяемые величиной доходов. Мож­но предложить различные способы измерения доходов, вследствие чего изменится и разделение людей на слои. А между тем до сих пор население западных стран де­лится прежде всего на слои именно по этому принци­пу «научных» мясников. И при этом высмеивается марк­систский «классовый» подход, который ничуть не хуже упомянутого «слоевого».

 

14

 

Социальный организм, в отличие от биологического, одновременно структурируется во многих измерениях, — он многомерен. При этом его «органы» и «ткани» не име­ют таких четких форм, как в биологическом организме. Границы между ними подвижны и неопределенны. При­чем они проникают друг в друга по самым различным ка­налам. Это делает невозможной одномерную классифика­цию его элементов. Многие недоразумения, трудности и споры в социальных исследованиях возникают в значи­тельной мере из-за того, что структурно подвижное и многомерное образование пытаются рассматривать как четко фиксированное структурно и одномерное. Напри­мер, к какой социальной сфере отнести государственную власть? Относят, разумеется, к политической. И это вер­но. Но государство есть одновременно и элемент социаль­но-экономической сферы. И дело тут не просто в том, что оно выполняет какие-то экономические функции, «вме­шивается в экономику», вызывая гнев апологетов свобод­ной конкуренции. Дело в том, что экономика просто не­мыслима без государства как ее составного элемента. Или к какой сфере отнести производство духовных ценностей? Оно одновременно относится и к сфере экономики, и к сфере культуры, и к сфере идеологии. И опять-таки тут имеет место не просто вмешательство экономики в куль­туру. Сама культура есть составная часть экономики. Ана­логично идеология есть часть культуры, культура — сфе­ра и средство идеологии. Еще более разительный пример многомерности западного социального организма дает ситуация со сферой средств массовой информации, в ко­торой перекрещиваются сферы бизнеса, государственно­сти, идеологии, пропаганды, гражданского общества.

 

Исторически человек сформировался в разумное су­щество как член объединения людей — семьи, стада или стаи, рода, племени. Одновременно с этим происходил процесс воздействия интеллекта человека на сам харак-тер объединения людей. Последнее постепенно превра­тилось в организованное, то есть упорядоченное с учас­тием человеческого интеллекта скопление людей. Это более высокий уровень объединения однородных базис­ных организмов в целое по сравнению с муравейником, ульем, стаей волков или обезьян. Так что человеческое общество представляется скорее как организация, а не

 

15

 

как организм, поскольку первое слово ориентирует на некую стихийность («природность»), а второе — на со­знательность процесса формирования общества.

 

Я не вижу между двумя подходами противоречия. И тот и другой правомерны, но в ограниченных пре­делах и с оговорками. Социальная организация есть то в обществе, что как-то осознано и закреплено в каких-то правилах, высшей формой которых является законо­дательство. Человеческое общество сравнительно высо­кого уровня развития есть организованный с помощью разума социальный организм или сложившаяся по за­конам органичности организация.

 

Тип общества образует устойчивая совокупность при­знаков, сохраняющаяся в течение всей жизни общества. Самым значительным, на мой взгляд, учением о типе общества является учение Маркса об общественно-эко­номической формации. Я не разделяю это учение с точ­ки зрения его конкретного содержания. Но сама мето­дологическая идея типизации общественных организмов вполне научна.

 

В истории человечества никогда не было и не будет «чистых» обществ, то есть таких, которые точно совпа­дают с каким-то типом общества. Реально существовав­шие, существующие и будущие общества являются, как справедливо заметил М. Фридман, смешанными. Это оз­начает, что в них можно заметить элементы и свойства обществ различных типов. Это, я думаю, очевидно. На­следственная монархия, например, является признаком общества феодального, а ее между тем можно увидеть во многих демократических (капиталистических) странах в XX веке. Товарно-денежные отношения характерны для общества капиталистического, но их можно видеть и в обществе феодальном. В этой книге я излагаю мое по­нимание общества западного типа, отвлекаясь от всяко­го рода посторонних «примесей», то есть в «чистом виде».

 

ЗАПАД

 

Запад. Что это такое? Чтобы ответить на этот во­прос, надо прежде всего выделить Запад как особый объект из множества прочих объектов. Это делается дву-

 

16

 

мя различными способами. Первый способ — перечис­ление конкретных стран, включаемых в Запад или счи­таемых западными. Эти страны суть Франция, Италия, Англия, Германия, Бельгия, Швейцария, США, Кана­да, Австралия и многие другие, список которых можно найти в любом справочнике и учебном пособии соот­ветствующего профиля. Второй способ — дефиниция, в которой указываются характерные свойства стран, считаемых западными, — демократия, частная иници­атива и собственность, рыночная экономика, плюра­лизм и другие признаки.

 

Эти два способа, как правило, смешиваются, во вся­ком случае — четко не различаются. Причем чем даль­ше, тем больше. Этому есть объяснение. После Первой мировой войны и Октябрьской революции 1917 года в России мир раскололся на два враждебных лагеря — на лагерь капитализма и лагерь коммунизма (по принято­му словоупотреблению). Первый стали часто называть Западом, ассоциируя это слово с социально-политиче­скими условиями в странах Западной Европы, а вто­рой — Востоком, акцентируя внимание на социаль­но-политическом строе Советского Союза, то есть быв­шей Российской империи. После Второй мировой вой­ны коммунистический лагерь угрожающе расширился и укрепился, и борьба двух лагерей стала на много деся­тилетий основой мировой истории. Слово «Запад» при­обрело еще более абстрактный смысл и расширилось по объему. Оно стало обозначением стран с определенным социально-политическим строем, так называемых демо­кратических стран. В число таких стран вошли США, Канада, Австралия и другие, подобные им и западно­европейским странам с точки зрения социального строя, экономики и политической системы. В это множество стали включать Японию, Южную Корею, Тайвань и дру­гие американизированные страны. А после разгрома со­ветского блока и самого Советского Союза в «холодной войне» в'Запад стали включать даже страны Восточной Европы, вставшие на путь подражания странам Запада, — на путь западнизации. Словоупотребление стало еще более смутным и двусмысленным.

 

Я считаю, что выделение Запада посредством абст­рактной дефиниции, фиксирующей какие-то стороны

 

17

 

или свойства этого феномена, является методологичес­ки несостоятельным и несоответствующим фактическо­му положению вещей. Запад есть эмпирическое явление. И выделен он как таковое может быть лишь путем пред­варительного описания его тела в определенных про­странственно-временных границах, а именно — путем перечисления вполне конкретных стран и народов. А какими являются свойства этого эмпирически данного объекта, это должно выяснить последующее исследова­ние по правилам анализа именно эмпирических объек­тов. Лишь на этой основе могут быть использованы де­финиции в качестве кратких итогов исследования.

 

Сказанное касается не только Запада в целом, но и его составных элементов, сторон, подразделений. Для запад­ных сочинений, относящихся к социальным объектам, характерным является стремление давать этим объектам абстрактные дефиниции уже в исходном пункте их опи­сания, можно сказать, что им характерен справочно-бю-рократический стиль мышления. Это имеет следствием запутывание банальных проблем и превращение действи­тельно сложных проблем в банальности. Ложное начало предопределяет последующее описание, которое, как пра­вило, выглядит как более или менее упорядоченный на­бор привычных словесных клише.

 

УНИКАЛЬНОСТЬ ЗАПАДА

 

Следствием смешения упомянутых двух способов вы­деления Запада как особого объекта внимания являет­ся то, что в Запад включаются какие-то страны и наро­ды только на том основании, что они в чем-то похожи на Францию, Англию, Италию, США и другие страны, действительно образующие тело Запада, или стремятся уподобиться им под их влиянием. Эти страны суть все­го лишь сфера господства, влияния и интересов Запада, как бы далеко они ни зашли в своем уподоблении За­паду.

 

Запад есть вполне определенное социобиологическое образование. Японцы, корейцы, китайцы, поляки, чехи, русские и представители других народов могут стать и становятся элементами тела Запада не в качестве граж-

 

18

 

дан своих стран, тяготеющих к западным образцам, но лишь покинув их и внедрившись в страны Запада. Да и то это не так-то просто. Десятки миллионов иностран­цев живут в странах Запада, оставаясь здесь все равно чужеродным явлением. Не исключено, что когда-нибудь пришельцы из незападных стран станут подавляющим большинством в западных странах и будут тут задавать тон. Как говорил один из моих литературных персона­жей: «И вопить будет «Алла!» с башни Эйфеля мулла». Но тогда тут будет уже не тот Запад, о котором я здесь намерен говорить, а нечто иное. Отношение этого ги­потетического Запада (если за ним сохранится это на­звание) к нынешнему будет подобно отношению Турец­кой империи к Византии или заполоненного варварами и бывшими рабами Рима к Римской империи в период ее расцвета.

 

Запад есть явление уникальное, то есть единственное в своем роде и неповторимое в истории человечества. Повторяю и подчеркиваю, социального феномена, ана­логичного Западу в его самых существенных чертах (о них речь пойдет ниже), никогда не было ранее на пла­нете, нет и не будет в будущем, если этот Запад разру­шится и сойдет со сцены истории. Почему я это утвер­ждаю с такой категоричностью? Во-первых, потому, что планета наша не так уж велика, Запад уже существует, он занимает свое место на планете, в обозримом буду­щем он способен это место удержать за собой и не до­пустить другой «Запад» рядом с собой. Во-вторых, само стечение обстоятельств, благодаря которым Запад сло­жился исторически, является уникальным и неповто­римым. Конечно, рассуждая абстрактно-математически, можно «доказать» возможность другого точно такого же стечения бесчисленных условий где-то во Вселенной. Но я в такие «доказательства» не верю. Они основыва­ются на целой серии логических ошибок, анализ кото­рых здесь был бы неуместным. Но если даже допустить, что где-то нечто подобное существует, это будет все рав­но явление иной социобиологической природы, чем наш Реальный, земной Запад.

 

Когда народы стран Восточной Европы и Советского Союза вознамерились уподобиться Западу, они пол­ностью игнорировали то обстоятельство, что западни-

 

19.

 

зация их стран не может стать превращением их в ча­сти Запада или в западные страны по двум основным причинам. Первая причина — навязывание этим наро­дам и странам отдельных свойств Запада (демократия, рынок, приватизация и т. д.) не есть превращение их в части Запада, ибо Запад вообще не сводится к этим свойствам. Запад есть огромный и многосторонний фе­номен, сложившийся по бесчисленным каналам в тече­ние многих столетий. Вторая причина — место и роль Запада (скажем, «мировой престол») уже заняты, и са­мое большее, на что эти западнизируемые народы мо­гут рассчитывать, это оказаться в сфере власти, слия­ния и колонизации Запада, причем на тех ролях, какие им может позволить сам единственный и неповторимый Запад.

 

Как бы русские ни оплевывали коммунистический период своей истории, как бы ни усердствовали в раз­рушении всего того, что было достигнуто за этот пери­од, как бы ни ползали на коленках и ни холуйствовали перед Западом, как бы ни подражали всему западному и как бы ни перенимали все пороки Запада, Россия все равно никогда не станет частью Запада. Какая судьба ожидает ее в сфере западнизации, об этом в свое время откровенно сказал и показал Гитлер. Сейчас, разумеет­ся, об этом не говорят вслух, но стремятся делать по сути дела то же самое. Нужно быть круглым идиотом, чтобы воображать, будто на Западе стали бы млеть от восторга, если бы на мировых рынках появились мощ­ные конкуренты из России и стали бы вытеснять аме­риканских и западноевропейских предпринимателей.

 

Об уникальности Запада писали и другие авторы6. Но они имели в виду уникальность Запада как экономи­ческого, социально-политического, идеологического и культурного явления. Я считаю, что говорить об уни­кальности Запада в этом смысле логически ошибочно. Если бы в мире существовала всего одна страна с та­кими признаками, все равно было бы бессмысленно считать ее социальный строй и его атрибуты явлениями уникальными. В том смысле, в каком «уникален», на­пример, западный капитализм, «уникален» и феодализм, и коммунизм, и вообще любой социальный строй. Тут логически правильно говорить не об уникальности, а об

 

20

 

универсальности капитализма, коммунизма и т. д., по­скольку законы этих социальных феноменов одни и те же везде, где они существуют. Запад уникален лишь как конкретное социобиологическое образование, каким бы ни был его социальный строй.

 

ЗАПАДНАЯ ИДЕНТИФИКАЦИЯ

 

Выделение всякого человеческого объединения из окружающей социальной среды предполагает то, что определенное множество людей осознает себя в качестве членов этого объединения и отличает себя в этом ка­честве от других людей (внутренняя идентификация), а какое-то множество из этих других людей осознает себя в качестве чужих для этого объединения людей, отли­чает их от себя именно как от представителей этого объединения (внешняя идентификация). Внешняя иден­тификация Запада началась раньше, чем внутренняя. В России это произошло уже в XIX веке. Внутренняя идентификация началась лишь после Второй мировой войны, когда народы Запада оказались перед лицом уг­розы со стороны мирового коммунизма, возглавлявше­гося Советским Союзом. Но она до сих пор не стала настолько сильной, чтобы французы, англичане, нем­цы, итальянцы, американцы и прочие народы западных стран осознавали себя в первую очередь в качестве за­падных людей и лишь во вторую очередь гражданами своих стран. И трудно сказать, произойдет ли это вооб­ще когда-нибудь. Глядя на американцев, впадающих в экстаз от одной мысли, что они суть именно американ­цы, несущие человечеству американские ценности и американский мировой порядок, или глядя на немцев, ведущих весьма угрожающую для других стран Западной Европы борьбу за гегемонию в Европе, я никак не могу вообразить себе французов, итальянцев, англичан, ис­панцев и прочих западных людей, гордящихся мировы­ми претензиями и успехами американцев и немцев как своими собственными, общезападными. Ведь и Гитлер когда-то был уверен в том, что американцы, англичане и Французы помогут ему раздавить русских, поскольку они суть тоже западные люди, как и немцы.

 

21

 

Для единства такого гигантского образования, каким является Запад, внутренняя идентификация как посто­янно действующий фактор вообще не требуется. Она может возникать на короткое время как политический и идеологически-пропагандистский фактор, когда за­падные страны совершают какие-то совместные дей­ствия вроде карательных акций в отношении Ливии, Ирака или Сербии. Ведь и в гигантской Римской им­перии далеко не все народы и слои населения иденти­фицировали себя в качестве римлян. Аналогично не­многие осознавали себя в первую очередь россиянами, причем самыми рьяными из них были обрусевшие или хорошо устроившиеся чужеземцы.

 

ЗАПАДНОЕ ОБЩЕСТВО

 

Человеческим обществом или, короче, просто обще­ством я здесь буду называть объединение людей, зани­мающее или использующее определенную территорию, обладающее сравнительной замкнутостью, воспроизво­дящееся как целое из поколения в поколение в течение более или менее длительного времени. Современные за­падные страны («национальные государства») суть на­глядный пример человеческих обществ. Употребляя вы­ражение «западное общество», я буду иметь в виду имен­но эти страны в качестве частных случаев.

 

Каждое западное общество, за исключением «вырож­денных» случаев вроде Монако и Лихтенштейна, разделя­ется внутри на более мелкие территориальные единицы — штаты, департаменты, провинции, земли, кантоны. Пос­ледние разделяются на еще более мелкие части вплоть до самых маленьких местных общин. С другой стороны, за­падные общества объединяются в группы и в целом обра­зуют некоторое единство. Имеет место сильная тенденция к объединению их в целостное общество. Но пока запад­ными обществами в строгом смысле слова остаются обще­известные западные суверенные страны, а не их части и не их объединения. Именно в них свойства этого социаль­ного феномена выражены наиболее полно и четко. Поэто­му исследование именно их должно стать исходным пун­ктом исследования Запада.

 

 

22

 

ФЕНОМЕН ЗАПАДНИЗМА

 

Слово «Запад» употребляется не только как обозна­чение индивидуального явления, то есть совокупности вполне конкретных стран и народов, но и как абстрак­тное понятие, то есть как обозначение совокупности яв­лений, которые не связаны необходимым образом с осо­бенностями отдельных западных стран и являются для них общими. В таких случаях употребляют также слова «демократия», «капитализм», «плюрализм», «открытое общество» и т. п. Я считаю, что эти слова превратились в идеологически-пропагандистские фетиши, не столько поясняющие, сколько затемняющие суть дела. Я буду употреблять термин «западнизм» для обозначения соци­ального типа западных стран, то есть того общего в за­падных странах, что так или иначе отражается в упомя­нутом выше абстрактном употреблении слова «Запад» и в упомянутой совокупности слов политического, идео­логического и пропагандистского лексикона. Слово же «Запад» я оставляю как обозначение совокупности кон­кретных стран и народов, о которой идет речь, но сде­лав к этому один корректив.

 

Западнизм есть сложный и целостный социальный феномен, в котором можно увидеть и капитализм, и де­мократию, и социализм (коммунизм), и прочие общеиз­вестные явления, но который как специфическое целое не есть ни капитализм, ни демократия, ни социализм (коммунизм), ни любое из прочих его свойств по от­дельности. С другой стороны, западнизм в целом есть лишь свойство и часть более обширных объединений — конкретных западных стран. Он зародился в этих стра­нах, достиг в них зрелости, стал неотъемлемым ка­чеством их натуры. Он стал в этих странах играть настолько важную роль, что они уже не мыслятся без за-паднизма. Из этих стран западнизм распространился по планете именно как западнизация других стран и на­родов.

 

Западнизм не есть всего лишь множество отдельных общих свойств западных стран. Это есть особое целост­ное образование в теле западных стран. Это, грубо го­воря, есть общество второго уровня по отношению к тому обществу, которое существует в этих странах ис-

 

23

 

покон веков. Трудность понимания этого соотношения различных социальных феноменов состоит в том, что западнизм существует в том же пространственно-вре­менном объеме, что и народы конкретных стран, и с тем же человеческим материалом. Одни и те же граж­дане этих стран одновременно участвуют как в жизни своей человеческой общности вообще, так и в жизни западнизма. Полного совпадения тут нет. Народ данной конкретной страны имеет свою историю, которая не сводится к истории западнизма. И в современной жиз­ни людей не все есть их жизнь в качестве кирпичиков западнизма. Но западнизм, став доминирующим явле­нием в жизни западных народов, превратил их в среду и средство своего бытия. Западнизм сросся с западны­ми странами настолько, что слово «Запад» теперь обо­значает не просто определенное множество стран, но стран, являющихся воплощением западнизма. Реальность западнизма и есть современный Запад.

 

ЗАПАД И ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ

 

Запад есть живое существо. Все живое, как это об­щеизвестно, переживает определенные стадии жизни — зарождение, формирование, зрелость, упадок, старение и смерть. Сейчас Запад достиг стадии зрелости. И хотя он время от времени впадает в состояние кризиса, дающее повод паникерам и недоброжелателям говорить о его упадке и скорой гибели, он еще не достиг вер­шины своего расцвета. Так что сейчас нелепо гадать о его временной границе в будущем. Зато надо устано­вить его временную границу в прошлом, ибо это важ­но для выделения и понимания самого феномена За­пада.

 

Когда зародился и сформировался Запад? Обычно начало истории Запада датируют периодом упадка Рим­ской империи. Этот предрассудок есть следствие опре­деленного подхода к истории, суть которого заключа­ется в следующем. Берется какой-то пространственный объем (например, Западная Европа) и рассматривается, что происходило в нем в какой-то промежуток време­ни (например, со времен падения Римской империи до

 

24

 

 

 

наших дней). Изобретается определенная периодизация событий. События оцениваются с точки зрения значи­тельности их для своего времени и последующих собы­тий. С точки зрения этого подхода исторический про­цесс представляется как некая единая линия эволюции с различными этапами, просто как смена событий, пред­шествовавшая данному состоянию исследуемого соци­ального пространства. Естественно, в качестве начала Запада при этом само собой напрашивается разрушение Римской империи.

 

Рассмотренному подходу я противопоставляю дру­гой, суть которого такова. Выделяется некоторый кон­кретный социальный феномен и исследуется как эмпи­рическое явление в его существенных свойствах и за­кономерностях. Исходя из этого выясняются его корни в прошлом, его зарождение и формирование. С точки зрения такого подхода не все, что происходило в дан­ном пространственном объеме в прошлом, есть исто­рия выделенного феномена. Не все, что происходило в Западной Европе со времени краха Римской империи, есть история того, что я выделяю в качестве предмета моего внимания, — феномена западнизма, воплощен­ного в странах Запада, или Запада как воплощения феномена западнизма, а также Запада как социального целого. В прошлой истории Западной Европы можно обнаружить предпосылки, условия и корни этого фе­номена, но не сам этот феномен в его качественной определенности.

 

История западных стран есть история западноевро­пейской цивилизации, но еще не есть история Запада как особого социального образования. Это есть лишь одно из исторических условий Запада. История запад­ноевропейской цивилизации подготовила «строительный» материал для Запада — определенный человеческий ма­териал, материальные и духовные ценности, социальные институты, культуру, идеологию. Но как особый соци­альный феномен Запад есть молодое образование. Он возник недавно. Давно ли в массовое употребление вош­ли выражения вроде «у нас на Западе», «у них на Запа-де», «западная политика», «западная культура» и т. п.? Давно ли массы людей стали идентифицировать себя в качестве людей западных, отодвигая на задний план или

 

25

 

 

 

вообще игнорируя свою национальную или этническую принадлежность?!

 

Исторически западнизм возник и развивался в сре­де общества иного типа. Условиями его возникновения и вызревания были такие исторически данные факто­ры. Это — сравнительно сильная и развитая государ­ственная власть, наличие какого-то законодательства, денежная система, признание частной собственности на движимое имущество, наличие лично свободных людей, которые в рамках законов и под защитой государствен­ной власти могли что-то производить и продавать за деньги, существование категории лично свободных лю­дей, которые могли нанимать других свободных людей или наниматься другими.

 

Развитие западнизма было развитием, укреплением и расширением самих этих условий. Причем эти условия входили в структуру самого западнизма, становились его необходимыми элементами. Начиная с некоторого мо­мента, когда западнизм приобрел достаточно сил, что­бы начать борьбу за господство в обществе, он начал оказывать обратное влияние на свои условия (то есть на государственную власть, правовые отношения, денеж­ную систему и т. д.), вынуждая их приспосабливаться к его интересам. Так называемые буржуазные революции знаменовали собою поворотный пункт в истории, когда произошло «оборачивание» в отношениях между компо­нентами исторического процесса, а именно — условия западнизма сами стали обусловливаться им. И в струк­туре сложившегося западного общества западнизм из од­ного из «надстроечных» явлений существовавшего ранее общества превратился в «базис» нового общества.

 

Западное общество возникло не на пустом месте и существует не в изолированном пространстве, а в уже развитой человеческой среде, причем как более высо­кий уровень организации человеческих существ. Отно­шение западнизма к общечеловеческой среде подобно отношению животного мира к растительному, высших видов животных к низшим, человечества к животно­му миру. Я эту общечеловеческую среду, имеющуюся в каждой западной стране и в окружающем Запад мире, предполагаю данной, оставляя этот аспект дела без вни­мания.

 

26

 

 

 

ПРЕДЫСТОРИЯ И ИСТОРИЯ ЗАПАДНИЗМА

 

Я различаю предысторию западнизма на Западе и историю Запада как историю ставшего западнизма. Первая есть зарождение, распространение и вызревание западнизма в недрах (в теле) того общества, которое сложилось в течение многих веков в Европе, главным образом, в той ее части, которую в середине XX века стали называть Западом. Вторая есть завоевание запад-низмом господствующего положения в западных стра­нах, начало истории этих стран на основе западнизма. Установить точную дату начала этого периода невозмож­но, так как в различных частях планеты (а не только Западной Европы!) этот процесс начался в различное время, причем был растянут во времени и погружен в совокупность процессов иного рода. Но можно указать заметные исторические вехи, которые свидетельствова­ли о том, что Запад уже зародился и начал жить. Эти вехи — так называемые буржуазные революции в Анг­лии и Франции, борьба Нидерландов за независимость от Испании, борьба американских колоний за независи­мость от Европы и образование США.

 

Западнизм формировался неравномерно, по различ­ным линиям и в течение длительного времени. И более или менее явное проявление его на арене истории как для других, так и для себя было таким же. Если бы нуж­но было выбрать официальные даты для празднования его юбилея, то во Франции, например, я бы выбрал не только день 14 июля 1789 года, но и такие даты: 26 ав­густа 1789 года, когда Учредительное собрание приня­ло «Декларацию прав человека и гражданина», 6 января 1800 года, когда был учрежден Французский банк, и 21 марта 1804 года, когда был принят Закон о введении «Гражданского кодекса» («Кодекса Наполеона») в дей­ствие. Эти события проявили открыто то, что западнизм Уже достаточно созрел, чтобы «выйти в свет». Вместе с тем они послужили важными условиями для того, что­бы западнизм начал покорять этот «свет».

 

На это можно возразить, что то, что я считаю вехой начала истории Запада, есть лишь веха нового этапа в истории Западной Европы, а именно — этапа капитали­стического (буржуазного). Но в таком случае и падение

 

27

 

 

 

Римской империи есть не начало какого-то нового со­циального феномена, а всего лишь новый этап в исто­рии все того же абстрактного человечества. При таком подходе вообще пропадает важнейший элемент истории человечества — возникновение различных живых соци-обиологических существ и выделение их из общей по­чвы жизни человечества в особые типы социальной жиз­ни. При таком подходе история человека оказывается лишь этапом в истории животного мира, а история пос­леднего — этапом в мире живых организмов вообще.

 

С точки зрения моего подхода то, что я называю За­падом, не есть всего лишь этап в истории Западной Европы. Это — нечто иное. Это — новое качество в человеческой истории, новый социальный феномен со своими собственными этапами эволюции. К тому же ошибочно сводить суть Запада (пусть нового этапа в истории западных стран) к капитализму. Капитализм сыграл свою роль в возникновении Запада. Он был од­ной из его предпосылок. Но возникновение Запада было явлением более обширным и сложным, чем лишь при­ход буржуазии к власти.

 

В рассматриваемый период происходило образова­ние больших суверенных человеческих объединений, ко­торые стали называть «национальными государствами» (слово «государство» здесь употребляется не в смысле системы органов власти, а как синоним слова «страна»). Это — Франция, Англия (Британия), Голландия, Бель­гия, Италия, Германия, США, Канада, Австралия и мно­гие другие. Несмотря на разнообразие этих стран и да­леко не мирные отношения между ними, в них сформи­ровалось нечто такое, что позволяло считать их странами западного типа или западными странами, — сформиро­вался западнизм как особый социальный феномен. За-паднизм послужил важнейшим условием формирования «национальных государств». Но вместе с тем лишь в рам­ках этих государств западнизм развился настолько, что овладел целым обществом и стал его базисом, — опре­делил сам тип общественного устройства страны.

 

Этот период истории Запада был историей входив­ших в него «национальных государств» и их взаимоот­ношений. Нельзя считать случайностью тот факт, что Запад сложился как множество социально однотипных

 

28

 

стран. Несмотря на взаимную вражду, доходившую до войн, феномен западнизма смог исторически выжить только благодаря упомянутой его множественности. В противном случае он либо остался бы второстепен­ным явлением в совокупности явлений иного рода, либо был бы задушен вообще. Западнизм завоевывал себе место под солнцем во многих местах планеты, можно сказать — широким фронтом.

 

В этот период сформировались социальный строй, политическая система, экономика, культура и идеоло­гия западных стран, представляющие собою различные аспекты западнизма, развившегося до уровня целостных обществ. Ниже я рассмотрю каждый из этих аспектов специально. Здесь же замечу, что сходство западных стран во всех этих аспектах обусловлено не столько вза­имным влиянием, сколько внутренними закономерно­стями самого западнизма. Исключать взаимное влияние не следует, оно свою роль сыграло. Но и преувеличи­вать его не следует, дабы не затемнять более глубокие основы этих явлений. Сейчас уже невозможно устано­вить, когда и в какой мере имело место взаимное вли­яние, а когда — совпадение независимых линий эво­люции, лишь постфактум или случайно понятых как результат взаимного влияния. Да в этом и нет надоб­ности, ибо история так или иначе сделала свое дело, и нам остается лишь констатировать сходность процессов в различных пространствах мира.

 

В этот период обнаружилось с полной очевидностью то, что западнизм является новым уровнем в эволюции человечества или, точнее говоря, таким социальным об­разованием, которое предполагает в качестве условия бытия более низкий слой человечества. Это проявилось в том, что почти все западные страны либо создавали мировые империи под своим господством, либо пред­принимали попытки к этому, либо предпринимали по­пытки превратить в свои подчиненные территории сво­их соседей. Самой значительной империей такого рода была Британская, которая была пионером в развитии западнизма. И это не случайно. Самыми значительны-ми попытками создания империй в рамках Европы были завоевательные войны Наполеона в начале XIX века и итлера в середине XX века. В критической литерату-

 

29

 

ре обычно употребляется термин «империализм» для обо­значения этого аспекта истории западных стран. Этот термин приобрел сугубо негативное значение. Кро­ме того, он скрывает смешение различных явлений, а именно — стремление к образованию империй по при­чинам и мотивам, не имеющим никакого отношения к западнизму (Римская империя, Византия, Австро-Вен­герская империя и т. п.), и стремление феномена запад-низма к «вертикальному» структурированию человече­ства, к утверждению себя в качестве социального фе­номена более высокого уровня.

 

В этот период обнаружилась и тенденция западных стран к объединению. Она проявилась в образовании всякого рода коалиций стран, главным образом — в во­енных и торговых целях. Такими были, например, коа­лиция стран Антанты в Первую мировую войну, а также стран гитлеровского блока и антигитлеровского блока во Вторую мировую войну.

 

В XX веке, особенно после Второй мировой войны, начался новый период в истории Запада. Западное об­щество достигло степени социальной зрелости. Оно стало обществом всеобъемлющего западнизма. Запад одержал крупнейшую в его истории победу над своим эпохальным врагом — над коммунистическим миром. Определилась стратегия Запада в отношении прочего мира. Началась интенсивная интеграция западных стран в единое со­циальное целое. Заявила о себе сильнейшая тенденция к образованию глобального общества на основе западнизма и во главе с Западом. Излагаемое в этом очерке понима­ние Запада сложилось у меня на основе наблюдения его в том виде, какой он принял в этот период.

 

ОСНОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ И АСПЕКТЫ ЗАПАДНИЗМА

 

Было бы ошибочно выводить западнизм из какого-то одного источника. Он формировался по многим лини­ям, вырастал из различных источников, которые, слива­ясь и переплетаясь, создавали единый мощный истори­ческий поток, ломавший на своем пути все преграды и увлекавший их обломки с собой. Эти источники разно-

 

30

 

 

 

качественны не в смысле степени важности, а в смысле типа сыгранной ими роли.

 

Как на Западе, так и в других странах бытует убеж­дение, будто западное общество всеми своими по­ложительными достижениями обязано частной соб­ственности и капитализму. До сих пор еще живо и противоположное мнение, которое в XIX веке и в пер­вой половине XX века владело умами многих милли­онов людей на планете, будто частная собственность и капитализм являются источником всех зол. Это второе убеждение успешно конкурировало с первым в течение целого столетия. Лишь во второй половине XX века его влияние пошло на спад и почти заглохло к концу века. Зато первое убеждение заявило о себе с полной откро­венностью.

 

Я утверждаю, что как то, так и другое убеждение ложно. Я не отвергаю роли капитализма в истории и структуре Запада. Но я утверждаю, что есть нечто бо­лее глубокое и широкое в западном обществе, что яв­ляется основой и для самого капитализма. Это нечто есть западнизм. Развившись на основе западнизма, ка­питализм овладел обществом и подчинил себе само это явление западнизма, став его органическим элементом. Достигнув вершины своего развития, капитализм вер­нулся к своей основе на более высоком уровне, превра­тившись в западнизм как таковой.

 

В жизни каждого взрослого и трудоспособного чело­века, групп таких людей и общества в целом можно раз­личить два аспекта — деловой и коммунальный. В де­ловом аспекте люди действуют и вступают в какие-то отношения друг с другом в зависимости от того, что они должны заниматься каким-то делом, необходимым им для приобретения средств удовлетворения своих жиз­ненных потребностей. Важнейшим делом общества яв­ляется создание и циркулирование материальных цен­ностей. Но делом может быть и создание культурных Ценностей, и бытовое обслуживание людей, и создание средств развлечения. В коммунальном аспекте люди вы-нуждены совершать поступки и вступать во взаимные отношения в зависимости от самого того факта, что их очень много и что они вынуждены жить совместно из поколения в поколение.

 

31

 

 

 

 

 

Эти аспекты неразрывно связаны между собою. Раз­делить их можно лишь в абстракции. Тем не менее они различны. Чтобы представить себе деловой аспект как таковой в отличие от коммунального, надо взять в ка­честве поясняющих примеров такие случаи, когда на действия и поведение людей не влияет ничто, кро­ме интересов дела. Такие случаи обычны и очевидны. А чтобы представить себе коммунальный аспект в «чи­стом» виде, надо выбрать в качестве примеров случаи, когда люди умышленно совершают поступки, затраги­вающие интересы и влияющие на жизненные позиции других людей. В современном развитом западном обще­стве примером различения делового и коммунального аспектов может служить различие предприятий, на ко­торых изготовляются предметы потребления, с одной стороны, и учреждений власти, с другой стороны.

 

Роль этих аспектов в жизни людей может быть раз­личной в смысле их важности. Бывает, что один из них становится доминирующим, подчиняет себе другой и даже заглушает другой. Причем это доминирование мо­жет стать привычным образом жизни людей. Я утвер­ждаю, что именно различие этих аспектов, устойчи­вые взаимоотношения между ними и доминирование того или иного из них над всеми прочими аспектами жизни людей образует самую глубокую основу различия между западным типом общества и тем его типом, ко­торый развился в Советском Союзе после революции 1917 года и в ряде других стран (Китай, Вьетнам, стра­ны Восточной Европы до восьмидесятых годов) и который я называю коммунистическим. Употреблять в отношении общества западного типа термин «капита­листическое» я воздерживаюсь по причинам, о которых уже говорил выше.

 

Каждый из рассматриваемых аспектов имеет свои об­щие правила. Самые фундаментальные из них просты и в какой-то мере общеизвестны или известны по край­ней мере значительной части членов общества. Если бы это было не так, общественная жизнь вообще была бы невозможна — люди не смогли бы заниматься делами, обеспечивающими их всем необходимым для жизни, и не смогли бы объединяться в большие группы и целые общества. Более сложные правила вырабатываются ка-

 

32

 

кими-то небольшими группами людей, специально за­нятых этим делом, навязываются всем прочим людям и поддерживаются тоже людьми особой категории. Люди фактически живут в обществе по этим правилам и по необходимости осознают их.

 

Но осознание этих правил и практическое овладение ими не есть еще осознание их как правил, выражаю­щих социальные законы. Здесь положение подобно тому, как люди научаются считаться с законами при­роды, не имея о них никакого понятия. Здесь сознание играет роль средства выработки навыков поведения, но не средства познания лежащих в их основе объектив­ных законов бытия.

 

И третий источник и аспект западнизма образует то, что я называю человеческим фактором. Прежде чем при­ступить к детальному рассмотрению названных источни­ков и аспектов западнизма, скажу кратко о каждом из них в общей форме.

 

ДЕЛОВОЙ АСПЕКТ

 

Именно в первом (деловом) аспекте прежде всего за­родились семена или первичные клеточки будущего за­паднизма.

 

Сначала это были отдельные индивиды и небольшие деловые группки, функционировавшие главным обра­зом не по законам коммунальности, а по законам дела. При этом, естественно, получил преимущества тот, кто лучше делал и организовывал дело. Такие группки по­являлись в большом числе в самых различных местах планеты, главным образом — в Западной Европе. На­чался длительный процесс их борьбы за существование, отбор наиболее жизнеспособных. Соответственно на­чался отбор и поощрение человеческих качеств и обла­давших ими людей, лучше других действовавших в ин­тересах таких групп. А в самих группах складывалось определенное отношение к таким качествам и людям, делавшее всех участников дела зародышем будущего на-рода с этими качествами. Число групп такого рода рос-ло. Росли их размеры, и они дифференцировались. И на-оборот, мелкие группки объединялись в более сложные.

 

                                                                                                        33

 

 

 

Усиливалась их роль в обществе, росло слияние на окружение. В них проникали внешние влияния, и они сами проникали вовне. Короче говоря, шел сложней­ший исторический процесс со всеми логически мысли­мыми вариантами и возможностями.

 

Естественными исходными группами рассматриваемо­го типа были группы семейные. Они объединялись в ар­тели или корпорации, а последние образовывали более или менее многочисленные общины, целые районы, ком­муны, города. Эти группы занимались не любым делом, но делом исключительным, требовавшим сравнительно высокого уровня способностей, интеллекта, квалифика­ции. Делом, которое могли выполнять сравнительно не­многие мастера. Подлинными родоначальниками будуще­го высокоразвитого западного индустриального общества были безвестные труженики-мастеровые, а не накопите­ли сокровищ, ростовщики и спекулянты. Правда, со вре­менем положение людей в обществе переменилось в силу общего закона эволюции, по которому плодами усилий тружеников-первооткрывателей пользуются ничтожества и паразиты.

 

Хочу особое внимание обратить на такие черты рас­сматриваемого процесса. Первая — упомянутые группы возникали не изолированно от общества вроде перво­бытных племен, а уже в достаточно развитых человечес­ких объединениях. Очень важно помнить об этом обсто­ятельстве: западнизм зародился в человеческой среде с самого начала как явление вторичное, можно сказать — более высокого уровня сравнительно с тем, что уже су­ществовало. Сначала эта вторичность не была заметна и не выглядела как более высокий уровень живого. Это стало ясно лишь много веков спустя. Есть общий соци­альный закон: все по-настоящему великое впервые по­является на арене истории сначала бесшумно. Так по­явился, по словам Гейяра де Шардена, и сам человек вообще. Когда он зародился, никто не мог бы заподоз­рить, что из этой вертлявой твари вырастет венец тво­рения. А когда человек стал тем, что он есть, уже никто не может проследить кончики его корней в животном мире в прошлом. Со временем процесс как бы углубил­ся в более низкий слой истории человечества, охватив не только исключительные, но и обычные формы дея-

 

34

 

тельности, став всеобщим образцом. Но «точка роста» нового социального феномена все равно оставалась ос­трием стрелы, устремленной в будущее.

 

Вторая черта процесса заключается в том, что носи­телями рассмотренной западной ориентации были люди, которые были благодаря тем или иным обстоятельствам социально свободными, то есть не вовлеченными в фе­одальные отношения тех времен. Они были фактически свободны в том смысле, в каком люди стали впослед­ствии свободными и юридически. Не надо переносить на прошлое понятие свободы личности, уместное в отношении уже ставшего западнизма. Люди тогда были свободны лишь в той мере, чтобы создавать нефеодаль­ные деловые группы (общины), и не более того. Но для начала этого было достаточно. Западнизм вырастал не как модификация феодальных отношений людей и не из них, а вне их, независимо от них, хотя и в одном соци­альном пространстве с ними, но рядом с ними. Он вы­растал в порах феодального общества, на свободных (от­носительно, конечно) местах. Он разрушал феодальные отношения, оттеснял их и, становясь сильнее, включал их в себя, трансформируя их на свой манер. Но он с самого начала был нефеодален.

 

Третья черта процесса — он проходил в соответст­вии с объективными социальными законами, и прежде всего — по законам организации и выполнения дела. Приведу несколько примеров законов такого рода. Ре­зультат дела должен удовлетворять какую-либо потреб­ность людей, — дело должно быть общественно по­лезным. Дело должно делаться в соответствии со свой­ствами объектов, которые участвуют в деле, иначе дело не будет иметь успех. Каждое дело требует соответству­ющего уровня квалификации, ему следует обучаться. Затраты на дело должны соответствовать ценности ре­зультатов дела. Основной принцип в этом отношении — наилучший результат с наименьшими затратами. На-родная мудрость отразила такие правила в бесчисленных пословицах и поговорках вроде «Игра стоит (не стоит) свеч», «Что посеешь, то и пожнешь», «Взялся не за свое дело», «Стрелять из пушек по воробьям», «Дело мастера боится». В научной литературе можно найти общие принципы деятельности, которые суть лишь за-

 

35

 

 

 

 

 

писанные в профессиональной терминологии житей­ские банальности.

 

Упомянутый выше закон эффективности дела (наи­больший результат с наименьшими тратами) естествен и самоочевиден. Он не нуждается ни в каком обосно­вании. Наоборот, он сам является основой более кон­кретных закономерностей деловой жизни людей в за­падном обществе. Он является самой глубокой основой прогресса средств производства и производительности труда.

 

Упомянутый закон имел силу независимо от того, имела место конкуренция или нет. Конкуренция во­обще есть явление позднее, уже капиталистическое. А первоначально никакой конкуренции вообще не было. Была просто потребность в предметах особого рода, ко­торую и удовлетворяли предшественники западного об­щества. Был спрос на эти предметы. Он рос, отчасти под влиянием самого производства. Рост спроса стиму­лировал рост производства по указанному выше зако­ну. Возникшая впоследствии конкуренция лишь усили­ла действие этого закона, но не породила его. Причем рост числа конкурирующих производителей не только усилил тенденцию к росту производительности труда, но сделал немало, чтобы помешать этому: конкуренты стремились помешать друг другу. Этот закон привента-ции (как я его называю) сохранил силу и до сих пор.

 

Четвертая черта — структурирование людей в рамках западнизма происходило, естественно, прежде всего в зависимости от интересов дела и по правилам делового, а не коммунального аспекта, а именно — по характе­ру и степени важности участия в деле. Потому главной фигурой тут становился владелец и организатор дела -предшественник будущего собственника-предпринима­теля. Опять-таки тут не следует переносить правовое по­нятие собственности позднейших времен на предшест­венника этого явления, в отношении которого более уместно понятие владения. Ошибочно также перено­сить понятие пролетариата (то есть наемных рабочих, лишенных собственности) на участников дела в зачаточ­ных ячейках западнизма, занимавших подчиненное по­ложение по отношению к собственнику и организатору дела. Это могли быть точно так же свободные от фео-

 

36

 

дальней зависимости люди, но члены семьи, родствен­ники, соседи, случайные люди, примыкавшие («прилеп-ливавшиеся») к семьям владельцев дела.

 

Законы дела давали преимущества человеческому ма­териалу особого рода, а время осуществляло соответст­вующий отбор. На эту тему я буду говорить специально ниже. Здесь же замечу, что законы дела сами по себе не порождали деловых людей. Они вообще ничего не по­рождали. Человеческий материал с деловыми задатками должен был появляться в силу каких-то причин, воз­можно — случайно. Но он появлялся, поощрялся и от­бирался уже на основе законов дела, становился тра­диционным, множился и усовершенствовался, оказывая обратное воздействие на сам процесс дела и его законо­мерности. Исторический процесс всегда есть сплетение множества взаимодействующих факторов с меняющими­ся ролями в их взаимодействии.

 

КОММУНАЛЬНЫЙ АСПЕКТ ОБЩЕСТВА

 

Коммунальный аспект (коммунальность) является точ­но так же общечеловеческим. Его образует, повторяю, поведение людей и отношения между ними, обуслов­ленные самим тем обстоятельством, что людей много и они вынуждены так или иначе сталкиваться друг с другом, общаться, распадаться на группы, подчинять, подчинять­ся. В этом аспекте люди вынуждены уже друг друга рас­сматривать как свое внешнее окружение. Тут идет борьба за существование и за улучшение своих позиций уже не в природной, а в социальной среде, которая воспринимает­ся ими как нечто данное от природы, во многом чуждое и враждебное им, во всяком случае — как нечто такое, что не отдает свои блага человеку без усилий и борьбы. Зако­ны коммунальное™ одни и те же всегда и везде, где об-разуются достаточно большие скопления людей, позволя-щие говорить об обществе. Для законов коммунальности безразлично, что объединяет людей в общество. Они так или иначе действуют, раз люди на достаточно длительное время объединяются в достаточно большие коллективы, Человек как коммунальный индивид рассматривает-ся лишь как существо, обладающее телом и органом

 

37

 

 

 

управления телом. Этот подход есть научная абстрак­ция, научное упрощение. Но без этого нельзя начать научный анализ. Со временем можно включить в сфе­ру внимания и другие свойства человека. Но лишь со временем и постепенно, в подходящем месте. А начи­нать надо с крайнего упрощения. Задача управляюще­го органа коммунального индивида — обеспечить ин­дивиду наилучшее (с его точки зрения, в рамках его возможностей и интересов) приспособление к услови­ям его социального существования, обеспечить такое его поведение, которое соответствует условиям и нор­мам жизни его социального объединения. Управляю­щий орган сам есть часть управляемого им тела, но та­кая часть, которая отличается от всего тела именно как своего рода командный пункт жизнедеятельности слож­ного живого организма. В результате социобиологичес-кой эволюции отношение между управляющим органом (головой) человека и его телом сложилось таким, что первый стал господином второго.

 

В коммунальном аспекте предполагается, что люди свободны и без принуждения совершают поступки по правилам социального расчета. Основной принцип по­следнего: не действовать во вред себе, мешать другим действовать во вред тебе, избегать ухудшения условий своей жизни, отдавать предпочтение лучшим условиям. Из этого основного принципа вытекают производные, например — иметь как можно больше с наименьшими усилиями, максимально использовать в своих интересах свое положение, избегать наказания. Конечно, далеко не всегда очевидно, что в пользу и что во вред индиви­да, что хуже и что лучше для него. Но это не устраняет сам принцип. Индивид следует ему в силу своей способ­ности оценивать положение. В условиях, когда каждый индивид действует согласно этому принципу, главным врагом индивида становится другой индивид, препят­ствующий ему в поведении согласно этому принципу.

 

Фундаментальный принцип социального расчета ре­ализуется в целой системе правил поведения. На овла­дение ими уходят многие годы жизни. Причем не все люди овладевают ими в одинаковой мере и полностью. И в поведении люди часто делают ошибки. Обычно эти правила действуют в совокупности, трансформируя и

 

38

 

маскируя друг друга. Этим правилам люди обучаются. Делают они это на собственном опыте, глядя на дру­гих, в процессе воспитания, благодаря образованию.

 

Поведение людей по правилам коммунальности не есть поведение по правилам морали, если даже они со­вершают поступки, одобряемые морально. Тут имеет ме­сто просто совпадение различных способов оценки по­ступков. Правила морали были в свое время изобретены как одно из средств самозащиты людей от буйства ком­мунальности, то есть от самих себя как существ комму­нальных. Какие-то правила морали сохраняются и в условиях господства коммунальности. Но они тут игра­ют роль второстепенную и сугубо формальную. Убежден­но моральный (поступающий именно в силу принципов морали) человек тут становится редким исключением, уклонением от общей нормы. Люди здесь соблюдают ка­кие-то правила морали потому, что это требуется пра­вилами коммунальности. Люди тут не являются, а лишь выглядят моральными, и этого достаточно. Потому тут исчезает такое явление, как угрызения совести. Потому тут люди становятся чрезвычайно гибкими социальны­ми хамелеонами. Человек, сделавший принципы мора­ли основой своего поведения и неотъемлемым элемен­том своей натуры, тут обречен на душевные страдания и на конфликты со средой. Если человек хочет добить­ся успеха, первое, что он должен сделать, это полнос­тью очиститься от внутренней моральности и развить моральную мимикрию, то есть способность использо­вать внешние формы морального поведения как сред­ство сокрытия своей неморальной сущности и как сред­ство в поведении по законам коммунальности.

 

Коммунальные правила не есть нечто только негатив­ное. Они вообще не есть негативные. Они — объектив­ные. Они порождают следствия, которые какие-то люди воспринимают как негативные. Но они же порождают и средства защиты от них. Поскольку людей много и каждый действует в силу правил коммунальности, люди так

 

или иначе вынуждены ограничивать друг друга, созда­вать коллективные средства самозащиты.

 

Правила коммунальности кажутся малозначащими пустяками, если их взять по отдельности и если рассматривать отдельно взятые поступки людей. Чтобы понять, ка-

 

39

 

 

 

кую роль они на самом деле играют в обществе, надо их взять в совокупности и в массе, то есть принять во вни­мание то, какое число поступков и какие поступки мил­лионы людей совершают в соответствии с ними ежесекун­дно. Именно эти ничтожества, а не всесильные тираны играют решающую роль в жизни общества, превращая в свои игрушки и инструменты самые значительные (с обы­вательской точки зрения) личности. Суть научных откры­тий в социологии состоит не в том, чтобы раскопать ка­кой-то глубоко запрятанный грандиозный секрет жизни общества, а в том, чтобы увидеть, какую грандиозную роль играют очевидные всем пустяки.

 

Далеко не всякие отношения между людьми, не вхо­дящие в деловой аспект общества, суть отношения ком­мунальные. Так, отношения между врачами и больными, учителями и учениками, проповедниками и слушателя­ми, артистами и зрителями, родителями и детьми и мно­гие другие не являются отношениями коммунальными, хотя участники таких отношений вовлекаются в ком­мунальные отношения самого различного рода. Комму­нальные отношения суть такие, которые обусловлены самим фактом множественности людей и необходимос­тью совместной жизнедеятельности как целого объеди­нения. Основные коммунальные отношения индивидов суть отношения их к группе, отношения внутри групп и между группами. Отношение индивида к группе ха­рактеризуется степенью зависимости его от группы и группы от него. Первая имеет тенденцию к увеличению, вторая — к уменьшению. Индивид стремится ослабить свою зависимость от группы. Группа стремится к пол­ному контролю за поведением индивида и к подчине­нию его воле группы. Коммунальные отношения между индивидами внутри групп разделяются на отношения субординации (начальствования и подчинения) и коор­динации (соподчинения). Принцип субординации таков: социальная позиция начальника выше и важнее, чем подчиненного, и вознаграждается он лучше, чем подчи­ненный. Начальник стремится к минимальной зависи­мости от подчиненных и к максимальной зависимости подчиненных от него. Отношения соподчинения регу­лируются таким принципом. Наибольшую опасность для индивида представляет другой индивид, превосходящий

 

40

 

его по социальным потенциям в глазах других и началь­ства. Потому он стремится ослабить позицию другого индивида или как-то помешать ее усилению. Взаимное препятствование (привентация) здесь является основой поведения.

 

В западной социологической мысли уделяется огром­ное внимание деловым отношениям людей и ничтожно мало — коммунальным. Даже явно коммунальные явле­ния (партии, государственные учреждения) рассматрива­ются обычно с деловой (функциональной), а не с комму­нальной точки зрения7. Зато в литературе и в фильмах, рассчитанных на массового потребителя, коммунальные отношения между людьми изображаются без прикрас и в изобилии. Правда, лишь как общеизвестные явления жиз­ни. Их универсальные и объективные закономерности обычно игнорируются. Лишь изредка появлялись писате­ли, обращающие на них внимание почти как социологи8.

 

Коммунальные явления существуют во всяком обще­стве и имеют свои универсальные законы. Но в различ­ных типах обществ они принимают различные формы. Корнями в этот аспект уходят специфически западные формы организации людей, не связанных делом, прин­ципы управления, вся сфера государственности как та­ковая. По мере образования и увеличения общин из де­ловых ячеек возникали проблемы их самоуправления и их внутреннего порядка, то есть проблемы организации в рамках коммунального аспекта. Система самоуправ­ления в таких случаях возникала не в рамках феодаль­ной государственности, а вне ее и независимо от нее, возникала как предшественница будущей политической системы, разрушившей и вытеснившей систему феодаль­ного государства. В американских общинах зародилась и западная демократия.

 

ЗАПАДНИЗМ, КАПИТАЛИЗМ, КОММУНИЗМ

 

В книге о Западе нельзя уклониться от темы коммунизма. Это связано не с моими личными интересами, а с тем, что западное общество по самой сути дела немыслимо без его взаимоотношений с коммунизмом. Идеология коммунизма родилась на Западе, причем как от-

 

41

 

 

 

ражение проблем западного общества. Реальное комму­нистическое общество в России возникло в значитель­ной мере под влиянием Запада как своеобразная фор­ма западнизации России. Вся история Запада, начиная с Октябрьской революции 1917 года, шла под знаком борьбы с реальным коммунизмом. Запад стал тем, что он есть в этой борьбе. Наконец анализ западного и ком­мунистического общества показывает, что первое со­держит в себе в «снятом» виде все основные свойства и тенденции второго. Явления коммунизма суть не толь­ко нечто внешнее Западу, не только то, что подверга­лось издевательствам в западной идеологии и служило материалом для проявления гнева западных морализато­ров, но собственные элементы самого западного обра­за жизни. И о них на Западе писалось и пишется регу­лярно, разумеется — не в марксистской, а в иной (в «своей») терминологии. Например, обоснование роли государства в регулировании экономики и в решении социальных проблем было и остается обычным делом в западной идеологии, а тема проектирования и планиро­вания будущего в самых различных формах и масштабах стала теперь одной из главных. А между тем регули­рующая роль государства и плановость в течение мно­гих десятилетий атак на коммунизм считались одними из главных зол его. Подвергая жестокой критике разра­стание системы государственности и коррупцию в сре­де чиновничества в коммунистических странах, западная идеология и пропаганда игнорировала тот факт, что за­падные страны нисколько не уступали коммунистичес­ким странам с этой точки зрения. Они, говоря словами Христа, видели соринку в чужом глазу и не замечали бревно в своем собственном. Запад просто немыслим без идей и элементов коммунизма. Не случайно на Западе родилась теория конвергенции западного и коммунис­тического общества как близких вариантов общества ин­дустриального9.

 

Западнизм не есть нечто застывшее. Он переживал и переживает эволюцию, в которой рассмотренные два аспекта играют различные роли, а отношения между ними меняются. В экономической и социологической литературе и в соответствующей пропаганде это нахо­дит отражение в том, например, что в один период на-

 

42

 

чинают превозносить частное предпринимательство, рынок и конкуренцию, начинают усиленно приватизи­ровать все, что государство берет под свою опеку как неконкурентоспособное, нерентабельное или стратеги­чески важное10, а в другой период начинают, наоборот, превозносить роль государства как фактор регулирова­ния экономики и решения социальных проблем".

 

В конкретном историческом процессе различные эле­менты, стороны, свойства единого социального фено­мена могут принимать различные формы и вступать в различные отношения вплоть до разделения их, до воп­лощения в различных и даже враждебных социальных образованиях. Так происходило и с западнизмом. Рас­смотренные выше два его аспекта поляризовались в виде двух социальных систем — капитализма и коммунизма. Первый получил преимущественное развитие в странах Запада, особенно в США, второй в странах Востока, и прежде всего в России.

 

Колонизация Америки началась тогда, когда явления западнизма уже достигли довольно высокого уровня в Европе. Они вырвались из феодальной среды Европы и развились на свободе от этих пут с поразительной си­лой и быстротой, причем односторонне, как капитализм прежде всего и по преимуществу. Общеизвестно, какую роль тут сыграли нефеодальные (но еще и некапитали­стические) общины, о которых говорилось выше. Аме­риканский капитализм вырастал на этой основе, а не на пустом месте. В американских общинах буквально рас­цвел тот человеческий материал, который стал строи­тельным материалом и оплотом западнизма. Это обще­ство затем оказало обратное влияние на все еще фео­дальную в массе Европу, способствуя усилению и победе здесь явлений западнизма12.

 

Но то, что развилось в Америке, не исчерпывало пол­ностью западнизма. Там наиболее сильное развитие по­лучил лишь один полюс западнизма, более или менее приблизительно называемый капитализмом. Другой по-

 

люс западнизма нашел наиболее благоприятную почву тоже вне западноевропейских стран, а именно в Рос-

 

сии, где с первых шагов истории доминирующую роль

 

играла государственность. После Октябрьской револю-ции 1917 года здесь вообще сложился тип обществен-

 

43

 

ного устройства, опять-таки получивший более или ме­нее приблизительное название коммунизма. Поляриза­ция этих аспектов единого западнизма (капитализма и коммунизма) приняла форму их антагонизма. В проти­востоянии Запада, осознававшего себя как капитализм, и Востока (главным образом России), осознававшего себя как коммунизм, развилась и усилилась западная государственность. После краха коммунистической Рос­сии в конце XX века Запад отбросил поверхностную неприязнь к государственности и встал на путь прими­рения полюсов западнизма. Произошла не конверген­ция в том смысле, как ее предсказывали западные тео­ретики. Произошло обнажение сущности западнизма, содержавшего в себе основные элементы как капита­лизма, так и коммунизма.

 

Пониманию сути дела тут мешает терминологичес­кая путаница. Явления коммунальное™ существуют во всяком обществе, в том числе в западном. В особых ус­ловиях, как в России, они могут стать господствующи­ми и породить особый тип общества — коммунистичес­кий (или реальный коммунизм). Глядя на них с точки зрения этого типа общества, их можно считать предпо­сылками или элементами коммунизма. И в этом смыс­ле коммунизм есть составной элемент западнизма на­ряду со всем тем, что породило капитализм.

 

Капитализм и коммунизм суть крайние проявления и высший уровень развития рассмотренных выше двух аспектов западнизма, причем в поляризованном виде в конкретно-исторических условиях XX века. В реальном западнизме законы обоих аспектов действуют совмест­но и постоянно. Приведу такой гипотетический пример для иллюстрации сказанного. Возьмем некоторое капи­талистическое предприятие западной страны. Оно функ­ционирует по законам капитализма с точки зрения организации производства своей продукции, найма и оплаты рабочих, отношений с банком, ситуации на рынке. Но представим себе, что этому предприятию надо куда-то девать отходы производства, портящие окружающую среду. Если хозяева предприятия имеют возможность избавиться от них, избежав наказания, разве они не сделают это? Конечно сделают. И взятку соответ­ствующим лицам дадут. А если есть возможность по-

 

44

 

мешать как-то конкурентам не на некоем свободном рынке, а во внерыночных отношениях, разве хозяева предприятия не пойдут на это? Пойдут. И это проис­ходит постоянно. А это значит действовать по законам коммунальности или, глядя на них с позиции развито­го коммунизма, по законам коммунизма.

 

Разрастание бюрократического аппарата, привилегии чиновникам, высокие оклады менеджерам, коррупция и прочие явления повседневной жизни Запада — это все суть явления, общие для западных и коммунистических стран, то есть явления коммунизма. Отличие от комму­нистических стран тут лишь в том, что там это состав­ляет доминирующую часть жизни, а на Западе — лишь один из ее аспектов наряду с капитализмом.

 

ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ФАКТОР

 

На Западе есть свои табу. Хотя они не фигурируют ни в каких кодексах законов, нарушение их карается обще­ством самым беспощадным образом. Одним из таких табу является правда о национальных и расовых проблемах.

 

Попытки говорить о тех людях, которые создали Запад как социально-исторический феномен, на уровне некоей научной объективности неизбежно порождают обвинения в расизме. Боязнь таких обвинений вынуждает исследо­вателей либо вообще обходить эту тему молчанием, либо говорить в таких обтекаемых выражениях, которые сводят к нулю научные результаты, либо пускаться в полемику с расистами, вообще уводящую исследователей в сферу иде­ологии. А между тем феномен западнизма нельзя понять объективно-научно, не принимая во внимание тот основ-ной строительный материал, из которого построено за­падное общество, а именно — человеческий материал.

 

Бесспорно то, что тип общественного устройства су-

 

щественным образом определяет и тип людей, облада­ющих таким строем. Образ жизни данной человеческой

 

общности определяет и характер ее членов. Люди при-спосабливаются к условиям своего общественного бы-

 

тия. Но столь же верно и то, что данный тип обществен-ного устройства создают люди определенного типа, Условия жизни на Западе порождают определенные

 

45

 

 

 

 

 

качества у людей, необходимые им для жизни в этих условиях. Но Запад как особый социальный феномен есть результат деятельности людей определенного типа во множестве поколений. Тут зависимость двусторон­няя, взаимная. Люди определенного типа создают циви­лизацию определенного типа, а последняя в свою оче­редь порождает адекватных себе носителей ее. Абсолют­но ничего расистского в этом нет.

 

Прежде чем сказать о качествах той совокупности на­родов, которые образовали и своей жизнедеятельностью создали социобиологическое существо по имени Запад, я выскажу общие, логические соображения об оценке ка­честв народа.

 

Когда приходится давать характеристику целых наро­дов или совокупностей народов (а Запад — совокупность многочисленных народов), то отдельные представители этих народов принимают это на свой счет. Они совер­шают грубую логическую ошибку, перенося на себя то, что говорится о целых народах, то есть о совокупностях большого числа людей, воспроизводящихся в течение многих поколений. Народ не есть всего лишь сумма одинаковых людей. Народ есть объединение разнообраз­ных людей, есть целостный феномен. В каждом боль­шом народе можно увидеть все возможные человеческие типы. Для любого типа человека во Франции, Италии, Англии и других странах найдутся примеры людей од­ного и того же типа. Отдельно взятый англичанин или француз может выглядеть как русский, а отдельно взя­тый русский — как англичанин или француз. И все-таки это не будет служить доказательством тождества наро­дов. Народ есть живое существо, хотя и состоящее из от­дельных людей, но несводимое к ним. Характеристика народа не есть всего лишь обобщенная характеристика его отдельных представителей. Это характеристика его как целого, подобно тому, как характеристика леса не есть характеристика каждого дерева, растущего в нем. Чтобы узнать, что из себя представляет данный народ, надо взять его в массе его представителей, причем у них дома, в привычной для них среде и во всех аспектах жизни. Надо выяснить при этом, какие качества людей тут более или менее часто воспроизводятся, как к ним относятся сограждане, как эти качества сказываются на

 

46

 

судьбе людей. Потому возможна такая ситуация, когда в данном народе не так уж часто появляются таланты некоторого рода, но они могут цениться и поощряться, приносить обладателям их успех, и народ в целом мо­жет накопить проявления таких талантов и приобрести репутацию народа талантливого.

 

Характер народа образует определенная совокупность свойств, а не отдельные свойства. Это не есть то, что от­личает данный народ от других. В число свойств, состав­ляющих характер народа, могут входить как свойства, об­щие данному народу с другими, так и свойства, каких нет у других народов. Но суть дела тут не в отличении данно­го народа от других (такое отличение банально), а имен­но в его характере как социального феномена независи­мо от того, какими являются другие народы.

 

Характер народа есть сложный и противоречивый ком­плекс черт, который достаточно часто и отчетливо про­является в поступках отдельных людей и в отдельных поступках людей. Бессмысленно разделять эти черты на плохие и хорошие, положительные и отрицательные. Одни и те же черты в одних условиях обнаруживают себя как положительные, в других — как отрицательные, в од­них условиях — как сила, в других — как слабость. Как известно, наши недостатки суть продолжения наших до­стоинств. Но столь же справедливо и то, что наши досто­инства суть продолжения наших недостатков.

 

Черты характера народа редко концентрируются в отдельных его представителях. Они в отношении от­дельных людей суть лишь нечто потенциальное. Они разбросаны во множестве людей так, что у одних резче проявляются одни черты, у других — другие. Они груп­пируются, порождая различные типы в рамках данного народа. Фактически чаще встречаются не характерные носители всех качеств народа, а характерные типы, во­площающие часть этих качеств.

 

ЗАПАДОИД

 

Уже в XVIII веке приобрели огромное влияние идеи

 

равенства людей. Не буду оспаривать того, что эти идеи

 

сыграли огромную роль в истории человечества вообще

 

47

 

и в эволюции Запада в особенности. Эти идеи имели первоначально политический и правовой характер. В том, что они имели моральный смысл, не было ничего нового, так как христианство с самого начала провоз­гласило тезис равенства всех людей перед Богом. Но в дальнейшем всякого рода «прогрессивные» идеологи и моралисты довели идеи равенства до абсурда, придав им смысл одинаковости представителей различных народов и в смысле их потенциальных природных способностей. Всякие утверждения о том, что народы различаются по природным задаткам, стали расцениваться как проявле­ния расизма, национализма и шовинизма.

 

Разумеется, имеются универсальные человеческие ка­чества. Они общеизвестны. К их числу прежде всего при­надлежит то, что всякий нормальный человек имеет при­рожденный управляющий орган (мозг) и управляемое тело. Задача первого — обеспечить телу самосохранение и приспособление к условиям существования. Всякий нор­мальный человек стремится делать это наилучшим (с его точки зрения) образом, то есть в своих личных интересах. Эта банальная истина была известна людям испокон ве­ков. Они ее зафиксировали в изречениях народной муд­рости вроде «Своя рубашка ближе к телу» или «Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше» задолго до того, как профессиональные мыслители начали использовать ее в своих теориях.

 

Со времени А. Смита (я не стал искать более ранние источники) пошла традиция связывать рассматриваемое универсальное и изначальное качество человека руко­водствоваться личными интересами с частной собствен­ностью и частным предпринимательством, видеть в этом качестве некое природное основание капитализма. Это убеждение является чисто идеологическим. Оно ложно с научной точки зрения. Личный интерес как основа по­ведения человека есть действительно его прирожденное качество. Оно не связано необходимым образом ни с каким социальным устройством, ни с каким типом об­щества. Люди существовали сотни тысяч (если не мил­лионы) лет, прежде чем зародился капитализм. И всегда поступали в силу рассматриваемого принципа лично­го интереса. В коммунистическом обществе люди точно так же руководствовались этим принципом. Когда люди

 

48

 

 

 

в коммунистических странах отлынивали от работы, ло­дырничали, халтурили, занимались очковтирательством, воровали, брали и давали взятки, доносили, клеветали и т. п., они руководствовались своими личными, а не какими-то иными интересами.

 

От универсальных качеств человека, в том числе от рассматриваемого мотива поведения, не зависит ника­кой тип общественного устройства. Они сохраняют силу в любом из них, принимая различную форму в зависи­мости от конкретных особенностей жизни людей в них. Как в животном мире все живые организмы приспосаб­ливаются к условиям их бытия, так и люди в их соци­альном мире. Универсальные качества человека не от­дают предпочтения никакому типу общества. Наоборот, от типа общества зависит то, какой вид они примут тут, как будут проявляться. Характер человеческого матери­ала влияет на то, какой тип общества складывается в той или иной человеческой общности и какой вид тут при­нимают закономерности этого типа общества. Но при этом роль играют не некие универсальные качества всех людей, а особенные качества людей определенного рода, причем как качества целого народа, а не просто каждо­го человека по отдельности. Они суть качества и отдель­ных людей, но не как Робинзонов, а как представи­телей определенной человеческой массы, воспроизво­дящейся из поколения в поколение в течение многих столетий и тысячелетий.

 

Запад создавался, развивался, поддерживался, охра­нялся и завоевывал себе место на планете не просто человеческими существами, но людьми определенного типа. Буду называть их западоидами. Ни с каким дру­гим человеческим материалом Запад был бы невозмо­жен. Никакой другой человеческий материал не в состоянии воспроизвести Запад и сохранить его на том уровне, какого он достиг.

 

Назову характерные черты западоидов или, точнее, западоидности. Это суть практицизм, деловитость, расчётливость, способность к конкурентной борьбе, изобретательность, способность рисковать, холодность, эмоциональная черствость, склонность к индивидуализму, повышенное чувство собственного достоинства, стремление к независимости и успеху в деле, склонность к

 

49

 

 

 

 

 

добросовестности в деле, склонность к публичности и театральности, чувство превосходства над другими на­родами, склонность управлять другими более сильная, чем у других народов способность к самодисциплине и самоорганизации.

 

Считается, что западоид — индивидуалист, в отли­чие от многих других типов людей, являющихся кол­лективистами. Если не придавать словам «индивидуа­лист» и «коллективист» никакого морализаторского и оценочного смысла, то с этим можно согласиться. Каж­дый нормальный человек так или иначе осознает себя в качестве индивида («Я») и в качестве члена объеди­нения себе подобных («Мы»). Но формы этого осозна­ния, пропорции «Я» и «Мы» в менталитете человека, их взаимоотношения и проявления в поведении людей раз­личны. Они и дают в совокупности различные типы лю­дей в этом плане.

 

Западоиды появились и достигли современного со­стояния в рамках западноевропейской цивилизации, в которой «Я» играло доминирующую роль в паре «Я -Мы» и было развито сильнее, чем у других народов и в других цивилизациях, а «Мы» было объединением силь­но выраженных «Я», можно сказать — в рамках Я-ци-вилизации. Благодаря западнизму это качество западо-идов было развито до высочайшего уровня, охватив все сферы их бытия. С этой точки зрения западноевропей­ская цивилизация и развившийся на ее основе запад-низм суть явления уникальные в истории человечества. В этом смысле западоиды суть индивидуалисты, а их об­щество — индивидуалистическое.

 

Весь образ жизни западных стран есть результат и проявление индивидуализма западоидов. Если в не­скольких словах выразить его психологическую суть, то можно сказать, что фундаментальным принципом бы­тия западоидов является такой: работать на себя, рас­сматривая всех прочих как среду и средство бытия.Это, конечно, предельное огрубление. И если читатель в по­рядке защиты западоидов назовет какие-то положитель­ные их качества, я спорить не буду. Во-первых, я в при­веденном принципе не вижу ничего плохого. Рус­ский мыслитель Н.Г. Чернышевский, переводивший и пропагандировавший работы Д.С. Милля в России в

 

50

 

XIX веке, высоко оценивал это качество западных лю­дей, называя его «разумным эгоизмом». Во-вторых, принципы социального индивидуализма не препятству­ют развитию у людей многих положительных с мораль­ной точки зрения качеств, как принципы социального коллективизма не препятствуют развитию качеств не­гативных. Например, высокоразвитое чувство собствен­ного достоинства и стремление к личной свободе не­мыслимы без социального индивидуализма (без «разум­ного эгоизма»). А подавление личности есть обычное дело в коллективистских обществах.

 

В моем понимании западоид не есть некий типич­ный, средний или часто встречающийся человек. Мое описание его есть абстрактная и суммарная характери­стика человеческого материала Запада как множества и массы людей. Качества западоида растворены в этой массе, распределены в самых различных пропорциях, комбинациях и величинах между множеством индиви­дов. Но «раствор» западоидности тут настолько силен, что всю массу людей в интересах научного упрощения можно рассматривать как множество типичных западо-идов.

 

Страны Западной Европы оказались в состоянии по­родить достаточно много людей такого типа, который оказался подходящим для создания именно западного общества, — западоидов. С другим человеческим мате­риалом, повторяю и подчеркиваю, ничего подобного не получилось бы. Не может служить аргументом против сказанного и пример США. В США действительно сте­кались народы со всего мира. Но американскую циви­лизацию создавали не они, а люди западного типа, то °сть определенного рода выходцы из Западной Европы. Они образовали инициативное ядро и движущую силу процесса. Остальные принимали участие в процессе как Используемые и увлекаемые ими. После того как глав­ное дело процесса было сделано, то есть цивилизация

 

возникла и приобрела инерцию развития в определен­ном направлении, масса людей другого типа оказалась в состоянии поддерживать ее. Но новаторами в этом ис-

 

торическом творчестве были люди западного типа. Думаю, что они остаются ее основой и гарантом ее сущетвования навечно.

 

51

 

 

 

Любой народ способен воспользоваться благами за­падной цивилизации, если их преподнесут ему в ка­честве дара. Но далеко не любой народ способен сам создать цивилизацию такого рода или хотя бы стать соучастником ее создания и воспроизводства. Убежде­ние, будто различные социальные системы суть ступе­ни в развитии одного и того же абстрактного «челове­чества» и будто любой народ может пройти эти ступени в своей эволюции, ложно фактически и с научной точ­ки зрения. Западную цивилизацию создавали народы с определенным характером. Это их уникальное и непов­торимое творение. Это входит в их натуру, в их харак­тер. Другие народы создавали цивилизации иного типа, более соответствовавшие их характеру и условиям их жизни.

 

В истории западоидов можно различить два перио­да. В первый период происходил индивидуальный от­бор людей с качествами западоидов. Качества эти не выдумывались гуманистами и мыслителями, а уже су­ществовали у отбираемых людей в виде природных за­датков и более или менее развитых способностей. Люди с такими качествами имели какие-то преимущества пе­ред другими, например — были сообразительнее, ко­варнее, хладнокровнее, тщеславнее и т. д. Со временем число таких людей росло, они становились примером для других и способствовали проявлению в них анало­гичных качеств. Эти качества культивировались, поощ­рялись. Происходил своего рода отбор, подобный ис­кусственному отбору в выведении культурных растений и животных.

 

Второй период наметился в первой половине нашего века и во всю силу обнаружил себя после Второй миро­вой войны. В этот период на смену искусственному от­бору пришли новые методы. Людей стали штамповать в массовых масштабах с помощью искусственных средств, а именно — делать по определенным образцам с по­мощью средств воспитания, обучения, идеологии, про­паганды, культуры, медицины, психологии. Произошло нечто подобное тому, что имело место в улучшении по­род домашних животных и культурных растений посред­ством искусственных стимуляторов, химических удобре­ний и генной техники.

 

52

 

ДЕЛОВОЙ АСПЕКТ ЗАПАДНИЗМА

 

Основой западного общества считается экономика, причем экономика капиталистическая. Я считаю, что основу западного общества образует западнизм как це­лое, а в рамках западнизма решающую роль играет до сих пор деловой аспект, который включает в себя эко­номику в упомянутом смысле, но не сводится к ней. При этом отношение делового и коммунального аспек­тов не остается абсолютно неизменным. Мы сейчас пе­реживаем эпоху, когда второй аспект завоевывает все более важное положение в обществе. Не исключено, что он станет доминирующим. Но это не отменит истори­ческую роль делового аспекта и не будет означать из­менение самого типа общества.

 

КЛЕТОЧНАЯ СТРУКТУРА ОБЩЕСТВА

 

Уже в своих первых публикациях на социальные темы в семидесятые годы14 я высказал идею, что жизнь подавляющего большинства членов современного, дос­таточно большого и развитого общества определяется следующим фундаментальным фактором. Им в их по­вседневной жизни приходится иметь дело не просто с отдельными людьми, но с людьми как представителями каких-то объединений людей, то есть предприятий, уч­реждений, организаций, групп. Эти объединения суть всем известные магазины, фабрики, отделения банков, полиция, учреждения власти, больницы, школы, уни­верситеты, аэропорты, железнодорожные станции, теат-ры, издательства, партии и т. п. Более того, подавляю­щее большинство людей должно добывать средства су­ществования для себя и членов своих семей, добиваться успеха, делать карьеру, приобретать и повышать квали­фикацию, удовлетворять потребность в деятельности и в общении с другими людьми не сами по себе, а имен-но в таких объединениях людей, через них, с их помо-Их статус как членов общества определяется преж-де всего положением в таких объединениях. Я назвал их клеточками или ячейками общества15. Социальный организм состоит из клеточек. Он состоит из отдельных

 

53

 

 

 

людей лишь постольку, поскольку из них образуются клеточки или поскольку они функционируют как кле­точки. Лишь переплетение клеточек придает множеству людей, живущих в данном пространстве, характер орга­нического целого. Поэтому научный анализ общества должен исходить из исследования его клеточек.

 

Эту идею я подробнейшим образом развил в целом ряде книг и статей, посвященных анализу коммунисти­ческого общества. На это мало кто обратил должное внимание. Исследования западного общества с точки зрения его клеточной структуры мне не попадались со­всем. А в том, что мне довелось читать, на эту тему го­ворилось что-то лишь в связи с другими темами, на­пример — в связи с проблемой менеджмента16.

 

Клеточки современного общества разнообразны. Они различаются по размерам, по структуре, по специализа­ции, по статусу, по продолжительности существования и по многим другим признакам. Есть клеточки, состоя­щие из многих тысяч людей17. И есть клеточки из не­скольких человек. Одни клеточки существуют десятки и даже сотни лет, как это имеет место, например, в отно­шении государственных учреждений, некоторых банков и предприятий. Такие долгосуществующие клеточки об­разуют остов социального организма. Другие клеточки существуют несколько лет и даже месяцев, как это име­ет место в отношении мелких фирм, вновь возникаю­щих в западных странах и разоряющихся в огромном числе (более 50%) в скором времени. Одни клеточки раз­бросаны на больших территориях, другие строго лока­лизованы. Одни клеточки узаконены (их большинство), другие — нет. Последние существуют в силу традиций или нелегально, как, например, в сфере организованной преступности.

 

Общей теории социальных клеточек (скажем, соци­альной цитологии) не существует. Исследования соци­альных групп в рамках «конкретной» социологии, буду­чи интересными и ценными сами по себе, на эту роль, насколько мне известно, даже не претендовали. Так что я вынужден сделать несколько замечаний об общих чер­тах социальных клеточек.

 

Не всякое скопление и объединение людей есть кле­точка общества. Не является клеточкой толпа в мага-

 

54

 

зине, пассажиры в самолете или поезде, зрители в теат­ре или на стадионе. Клеточкой является такое объедине­ние людей, которое имеет определенную специализацию как целое и в рамках этой специализации действует именно как целое. Клеточка имеет управляющий орган. Это может быть отдельный человек или группа людей, а в больших клеточках это может быть сложная орга­низация. Без управляющего органа клеточка существо­вать не может. Люди, входящие в клеточку, изначаль­но разделяются на управляющих и управляемых (ес­ли не принимать во внимание вырожденные клеточки из одного человека). Это одно из фундаментальных со­циальных отношений во всяком обществе с клеточной структурой. Оно является неустранимым источником материального и социального неравенства людей, так как управляющие в принципе вознаграждаются лучше, чем управляемые, и положение их престижнее положе­ния управляемых.

 

Важнейшим признаком клеточки является то, что люди в них работают и получают за свой труд возна­граждение. Как я уже говорил выше, в клеточке люди повышают квалификацию, добиваются успеха, дела­ют карьеру и т. д., короче говоря — выполняют свои основные жизненные функции и приобретают за это средства существования. Этот признак клеточки явля­ется определяющим. Имеются многочисленные случаи, когда объединение людей имеет управляющий орган и действует как целое, но клеточкой не является. Это, на­пример, группа туристов, управляемая экскурсоводом. Приведу в качестве примера еще такой вроде бы курь­езный случай. Когда главы правительств, министры, ве­дущие банкиры или другие важные лица собирают­ся для обсуждения и решения каких-то проблем, их в единое целое объединяют на это время особые лица, которые руководят процедурами совещания. Хотя эти важные лица сами управляют правительствами, сфера-

 

ми экономики и целыми странами, они с точки зрения этих процедур становятся управляемыми. Но это сове-

 

щание не есть клеточка, так как оно не обладает рас-сматриваемым определяющим признаком клеточки. Клеточки разделяются на две группы по такому при-

 

знаку. К первой группе относятся клеточки, которые

 

55

 

 

 

обеспечивают все общество пищей, одеждой, жильем, средствами коммуникации и прочими средствами удов­летворения потребностей людей. Назовем их продук­тивными или деловыми. Ко второй группе относятся клеточки, которые обеспечивают целостность и охрану общественного организма, общественный порядок, вы­работку и соблюдение правил поведения людей и их объединений относительно друг друга. Назовем их ком­мунальными. Различие их не является абсолютным. Кле­точки одной группы иногда и частично выполняют ка­кие-то функции клеточек другой группы. Существуют смешанные клеточки. И те и другие подлежат действию законов как делового, так и коммунального аспектов, но в разной степени и в разной форме. Тем не менее различие имеет место и играет существенную роль в определении характера общественного организма.

 

Люди в клеточках выполняют различные роли и за­нимают различные позиции. Иерархия этих позиций яв­ляется неустранимой основой социального и материаль­ного неравенства людей в обществе. Между членами клеточек устанавливаются различного рода социальные отношения, являющиеся основой социального структу­рирования и социальной организации населения. С этой точки зрения клеточная структура общества образует его социальный строй. Последний не есть нечто такое, что существует вне экономики, политики, идеологии, куль­туры и других сфер общества, наряду с ними. Он про­низывает все сферы общества, поскольку все они име­ют клеточную структуру и с этой точки зрения обладают какими-то общими признаками.

 

ДЕЛОВЫЕ КЛЕТОЧКИ ЗАПАДНИЗМА

 

Все, сказанное выше, имеет полную силу в отноше­нии клеточек западного общества. Но разумеется, это не характеризует их специфически. Ниже я сначала рас­смотрю деловые клеточки. Это всем хорошо известные предприятия, которые снабжают общество полезными вещами и услугами за определенное вознаграждение, -продают эти вещи и услуги. О них существует необъят­ная экономическая литература. Тем не менее я должен

 

56

 

буду высказать кое-что о них, так как без этого ника­кое понимание Запада просто невозможно. К тому же я хочу обратить внимание на них с определенной концеп­туальной ориентацией.

 

Отношение между деловыми клеточками и общест­вом, в двух словах, характеризуется так. Они «кормят» себя в обмен на то, что «кормят» все общество. Это мож­но интерпретировать так, что они существуют за счет эксплуатации общества, и так, что общество существует за счет эксплуатации их. В таких интерпретациях име­ются идеологические оттенки. Думаю, что если исклю­чить идеологический смысл из слова «эксплуатация» и оставить лишь смысл «использование», то тут имеет ме­сто взаимная эксплуатация. Так же правомерно сказать, что общество «кормится» за счет того, что дает возмож­ность «кормиться» деловым клеточкам. Это, однако, не исключает того, что одни люди в обществе эксплуа­тируют других в самом что ни на есть идеологическом смысле.

 

Деловые клеточки западнизма возникали и до сих пор возникают главным образом по инициативе част­ных лиц, на их средства, на их страх и риск, то есть «снизу». Эти лица сами решали и решают, чем должна заниматься (на чем специализироваться) создаваемая ими клеточка, как она должна функционировать, как сбывать продукты ее деятельности. Деловые клеточки обладают известной автономией в своей деятельности. Их организаторы и распорядители суверенны в приня­тии решений. Конечно, это — суверенитет, ограничен­ный рамками законов и традиций, а также взаимоотно­шениями друг с другом. Но ведь и «национальные го­сударства» не обладают абсолютным суверенитетом.

 

Исторически необходимым условием возникнове­ния деловых клеточек западнизма была частная собст­венность на средства деятельности и свобода частного предпринимательства. Это условие сохраняет значение

 

и сейчас. Но тут требуются серьезные коррективы к общепринятым суждениям на этот счет. Ниже я к этой теме вернусь специально. Здесь же замечу, что к деловой клеточке понятие собственности вообще неприменимо. Клеточка есть объединение людей, а эти люди являются юридически свободными, не являются ничь-

 

57

 

ей собственностью (наподобие рабов и крепостных кре­стьян). Понятие собственности относится лишь к тем средствам (к вещам и деньгам), благодаря которым кле­точка может функционировать.

 

В зависимости от того, кто является собственником этих средств, деловые клеточки западнизма различают­ся как частные (включая акционерные), государствен­ные и общественные. Основу западнизма исторически и до сих пор образуют частные. Но в этом факте я хочу обратить внимание не на то, что это — частная соб­ственность, а на то, что основная масса деловых кле­точек западнизма поставлена перед необходимостью са­моокупаемости (рентабельности) именно потому, что они являются частными. Более глубоким тут является не факт частной собственности, а то, что клеточки пре­доставлены самим себе, что они могут существовать ис­ключительно за счет снабжения общества средствами потребления. Они вынуждены производить и предла­гать обществу вещи и услуги, причем как можно боль­ше и как можно лучше. Иначе они погибают как кле­точки в данном их составе. Так что самый глубокий движущий мотив западнизма есть стремление к выжи­ванию, к самосохранению. И он заложен в самом по­ложении деловых клеточек независимо от законов ка­питала. Последние привносят сюда свои мотивы, но не отменяют этот.

 

Деловые клеточки западнизма имеют двойственный характер. С одной стороны, они производят какие-то предметы потребления (вещи) или оказывают кому-то услуги. С другой стороны, они суть использование де­нег с целью получения денег, то есть являются инвес­тициями капитала. Эти два аспекта слиты тут воедино. Но каждый из них имеет свои закономерности, отлича­ющие его от другого. Возьмем, например, всемирно из­вестные фирмы «Хилтон» и «Макдональд». Их бесчис­ленные отели и соответственно рестораны можно видеть во многих городах и странах мира. Каждый из этих оте­лей и ресторанов по отдельности есть автономная про­фессионально-деловая клеточка. С точки зрения выпол­нения ими деловых функций нет никакой надобности объединять их воедино. Да это и невозможно физичес­ки, поскольку они разбросаны по многочисленным го-

 

58

 

родам, странам и континентам. А если бы было возмож­но разместить их поблизости или даже объединить в одно здание, все равно это гигантское предприятие диф­ференцировалось бы на отделения, которые стали бы самостоятельными деловыми клеточками. Это произо­шло бы по законам организации дела как социального явления. Объединение клеточек в целое тут обусловле­но причинами экономическими, то есть по законам ка­питала. Другое дело — они обязаны своим появлением на свет тем фирмам, которые возникли и существуют по законам капитала. Но, возникнув, они начали функци­онировать по законам дела, и это стало условием для капиталистического аспекта фирм.

 

Смешение упомянутых аспектов и раздувание одно­го из них в ущерб другому служило основой как для критических, так и для апологетических идеологичес­ких концепций западного общества. Капиталистичес­кий аспект был раздут в марксизме, чисто деловой пре­увеличивается в современной апологетике западнизма, сводящей капитализм к своего рода технологии эконо­мики. Я думаю, что отношение рассматриваемых двух аспектов деловых клеточек западнизма есть отношение формы и содержания социальных объектов. По содер­жанию деятельность деловых клеточек есть действитель­но механизм «питания» общества. Но по форме этот механизм есть капитализм.

 

МИНИМАЛЬНАЯ КЛЕТОЧКА

 

Выше я уже говорил о разнообразии клеточек. Это относится и к деловым клеточкам западнизма. Добав­лю к сказанному еще следующее. Вырожденным случа-ем деловых клеточек являются клеточки из одного че­ловека. Такие «фирмы» из одного человека могут суще-ствовать именно как клеточки лишь благодаря тому, что основную массу клеточек образуют предприятия, учреж-дения и организации из многих людей. К тому же в де­ятельность таких клеточек обычно неявно и от случая к случаю вовлекаются другие люди, так что они фактичес-ки являются аморфными клеточками из многих людей с переменным составом. Есть клеточки, состоящие из

 

59

 

множества объединений людей, которые в свою очередь суть клеточки -- агрегаты клеточек. Такими являются гигантские фирмы, имеющие свои предприятия во мно­гих городах и в различных странах. И есть простые кле­точки. Такими являются бесчисленные мелкие предпри­ятия, в которых занято по нескольку человек.

 

В интересах пояснения общих утверждений полез­но рассмотреть некую минимальную деловую клеточку, обладающую основными свойствами деловой клеточки. Это — юридически свободный человек, оказавшийся в таких условиях. Он имеет какие-то средства. Но их не­достаточно для постоянного существования. Он на эти средства начинает свое дело, благодаря которому может иметь постоянный (во всяком случае, более или менее длительный) источник дохода. Он присоединяет к ин­вестированным в дело средствам свой труд и способно­сти. В результате он производит какие-то предметы по­требления или услуги и продает их другим людям. Для этого нужно, чтобы на его продукцию был спрос, то есть чтобы они удовлетворяли потребности других лю­дей и оплачивались ими. Причем выручка должна быть достаточна, чтобы возмещать расходы на дело и чтобы оставалось еще что-то для жизни самого предпринима­теля. Ему еще не до прибыли. Ему лишь бы выжить и жить на каком-то устраивающем его уровне. Он зате­вает свое дело исключительно как средство заработать на жизнь. Его предприятие считается рентабельным (скажем, минимально рентабельным), если оно эту роль выполняет. Если же это не происходит, предпри­ятие прекращает существование. Само собой разумеет­ся, предприниматель стремится минимизировать затра­ты на дело — с теми же затратами сделать больше или с меньшими затратами сделать то же. За свою продук­цию или услуги он хочет получить как можно больше, тогда как потребитель (покупатель) стремится дать как можно меньше. Чтобы привлечь и удержать покупате­ля (потребителя), предприниматель стремится делать свое дело как можно лучше, приобрести хорошую ре­путацию. В случае нескольких предпринимателей он стремится быть конкурентоспособным, то есть делать свое дело лучше других и сбывать продукты труда де­шевле других.

 

60

 

Чтобы существовать, наш предприниматель должен выручить от продажи продукции больше того, что он потратил. Но есть ли это прибыль? Это вопрос тер­минологический. Ответ на него зависит от определе­ния. Это можно рассматривать как вознаграждение за его труд. Если предприниматель имеет возможность вы­ручить больше того, что он потратил на дело и что при­вык тратить на себя, он эту возможность не упускает. Опять-таки есть ли эта дополнительная выручка при­быль? Вопрос точно так же терминологический. Эту до­полнительную выручку можно назвать прибылью. Но мож­но называть это платой за труд предпринимателя. В за­падной экономической науке многие вообще рассматри­вают любую выручку любого предприятия как плату за труд, хотя такая выручка достигает огромных размеров и получается за счет эксплуатации наемных рабочих.

 

Минимальная клеточка содержит в себе в зароды­шевой форме все основные потенции деловой клеточки западнизма. Это, конечно, абстракция. Но абстракция реалистичная. В западных странах большое число людей добывает средства существования именно таким путем, как это делает наш минимальный предприниматель. Эти люди обычно еле-еле сводят концы с концами. Если они накапливают какие-то средства, чтобы расширить свое дело, на это уходят многие годы. Число тех из них, кто поднимается на более высокий уровень, ничтожно мало. В большинстве случаев они скоро разоряются и лезут из кожи, чтобы уцепиться за другое дело того же рода. Большинство начинает дело, взяв деньги в кредит в бан­ке, и превращается в своего рода рабов банков.

 

Один из путей усложнения минимальной клеточки — Участие в деле членов семьи предпринимателя и род­ственников, а также партнеров такого рода, как он сам. В этом случае возможности успеха несколько увеличи­ваются. Но не настолько, чтобы увидеть качественный скачок от минимального предпринимателя на более вы-сокий уровень. Тут тоже главным является личный труд

 

участников дела, причем каторжный. Это усложнение есть усложнение в рамках минимальной клеточки.

 

Да и положение огромного числа более крупных пред-приятий с наемными рабочими мало чем отличается от положения минимальных клеточек. По моим наблюдени-

 

61

 

ям большинство из них тоже довольствуется уровнем ми­нимальной рентабельности, а то и того хуже. Бесчислен­ные банкротства говорят о том, что не так-то просто оп­равдать расходы предприятия и выкроить средства, чтобы поддерживать их на уровне жизнеспособности. Случаи, когда предприниматели в короткие сроки богатеют и пре­вращаются в преуспевающих крупных предпринимателей, суть не такое уж частое исключение. Западная идеология и пропаганда изображают эти случаи так, чтобы поддер­жать в обществе дух предпринимательства. Это особенно усилилось в последние годы в связи с крахом коммунис­тических стран. Но энтузиазм предпринимательства неук­лонно снижается в массе населения, уступая место созна­нию вынужденности его, сознанию исторической обре­ченности на это. Крах коммунизма с этой точки зрения сыграл роковую роль и для самого Запада.

 

Минимальный предприниматель сочетает в себе функ­ции организатора, хозяина, распорядителя клеточки и функции исполнителя дела. В упомянутом выше услож­нении минимальной клеточки намечается разделение этих функций, то есть намечается разделение участни­ков дела на руководителя (хозяина, распорядителя, во­обще ответственное лицо) дела и руководимых. Сначала это разделение слито с разделением труда в исполнении дела. Но с усложнением дела функция руководителя (хо­зяина) отделяется от них как функция социальная: с ней связывается организация дела, принятие решений, от­ветственность за риск. Здесь намечается также разделе­ние труда между исполнителями дела.

 

НАЕМНЫЙ ТРУД

 

Использование наемного труда первоначально еще не есть эксплуатация чужого труда в марксистском смыс­ле. Наемные работники привлекаются потому, что без них предприниматель с семьей физически не справля­ются с делом. Работники нанимаются как помощники. Случаи, когда такие работники становились как бы чле­нами семьи, описаны, например, в литературе XIX века в России. Лишь с увеличением дела и числа наемных ра­ботников последние конституируются в особую соци-

 

62

 

альную категорию. Да еще и в наше время можно ви­деть многочисленные случаи, когда наемный труд не при­носит нанимателям никакой прибыли, в лучшем случае позволяя окупить расходы, а сами предприниматели ра­ботают больше, чем их наемные работники.

 

С точки зрения дела, в которое нанимается человек, нанимающий его предприниматель становится работо­дателем. Он — хозяин дела. Это — его дело. А тот, кто нанимается, становится наемным исполнителем дела. Здесь происходит социальное разделение функций лю­дей в одном и том же деле, в результате которого воз­никают различные социальные категории людей — вла­дельцев (хозяев, распорядителей) дела и наемных ра­ботников.

 

Само собой разумеется, работодатель стремится зас­тавить наемных работников трудиться как можно боль­ше и лучше, а плату за их труд минимизировать — это есть проявление общего стремления минимизировать затраты. Наемные же работники, наоборот, стремятся трудиться как можно меньше, а получать за труд как можно больше. Это есть объективный закон западниз-ма, сохраняющий силу всегда и при всех обстоятель­ствах, пока существует западнизм. Результатом его дей­ствия является жизнь общества как постоянная борьба лиц различных социальных категорий, преследующих свои интересы.

 

СТРУКТУРИРОВАНИЕ ОБЩЕСТВА

 

Число деловых клеточек в западных странах огром­но. В США, например, в 1991 году насчитывалось бо­лее шести миллионов частных предприятий. А во всем западном мире их десятки миллионов. В достаточно боль­ном числе их можно обнаружить все логически мысли­мые варианты. Они образуются по законам социальной комбинаторики. Их можно «вычислить» логически, ис-ходя из очевидных эмпирических фактов. Они возника-

 

ют реально и воспроизводятся регулярно в различных пропорциях, которые варьируются в разных районах, странах, сферах общества и меняются со временем, при-

 

чем меняются сами тенденции к увеличению или умень-

 

63

 

 

 

 

 

шению доли их разных категорий. Вместе с этими ко­лебаниями изменяются и идеологические концепции, возводящие кратковременные перемены в некие фунда­ментальные закономерности.

 

Выше я уже назвал некоторые линии, по которым происходит усложнение клеток и клеточной структуры общества. Приведу в качестве примера еще такие ли­нии. Это — возникновение посредников между изго­товлением материалов и готовой продукции, а так­же между производством готовой продукции и ее ко­нечным потребителем. При этом посредники сами яв­ляются предприятиями, причем часто (если не обычно) мелкими и средними сравнительно с крупными произ­водителями готового продукта или услуг. Примером по­средников первого рода могут служить предприятия-по­ставщики гигантских германских концернов «Сименс» и «Крупп». Первый имел в 1965 году 30 тысяч постав­щиков, второй — 23 тысячи. Примером посредников второго рода могут служить бесчисленные киоски на вокзалах, в аэропортах и вообще в местах скопления людей. Уже упоминавшаяся фирма «McDonald's Fast Food Restaurants» имеет около девяти тысяч ресторанов, из которых три четверти работают через посредников. В США имеется 350 тысяч предприятий посредников, обслуживающих треть розничной торговли. Они нани­мают семь миллионов человек, то есть 10% работаю­щих. В Великобритании имеется уже 40 тысяч таких предприятий18. Труд мелких предпринимателей такого рода не имеет ничего общего с тем, как изображали ка­питалистов антикапиталистически настроенные идеологи.

 

Предприниматель может начинать свое дело целиком и полностью на свои средства. Но может взять кредит в банке (или у других лиц) под проценты. Тем самым воз­никает новое социальное отношение — отношение кре­дитора и должника. Поскольку это делается системати­чески, предприниматель становится в некотором роде работником, нанимаемым банком, или компаньоном бан­ка в организации предприятия и дележе доходов.

 

Другая линия структурирования общества — увеличе­ние размеров клеток и усложнение их внутренней струк­туры. Есть много причин для этого. Отмечу две главные. Первая причина — чисто деловая, условия самого дела

 

64

 

как такового независимо от того, в какой социальной форме оно совершается. Самолет и корабль в одиночку не построишь, а для нормальной работы большого аэро­порта нужны десятки тысяч людей. Вторая причина -чисто экономическая, условия функционирования капи­тала, который инвестирован в данное дело или владеет им. Необходимость укрепления и концентрации капи­талов так или иначе сказывается на укрупнении, объе­динении и концентрации подчиненных им деловых кле­точек.

 

Деловые клеточки разделяются на мелкие, средние, крупные и сверхкрупные по числу занятых в них людей и по величине инвестированных в них капиталов. Как бы ни усиливалась роль крупного и сверхкрупного биз­неса, мелкий и средний бизнес сохраняет и будет все­гда сохранять свое значение. Это связано не столько с экономическими причинами, на которых акцентиру­ют внимание апологеты рыночной экономики, сколько с потребностями миллионов людей и условиями дела, удовлетворяющего эти потребности, а также с необхо­димостью трудоустройства основной массы населения и обеспечения ее средствами существования.

 

Концентрация и укрупнение предприятий не есть не­что такое, что должно прийти на место предприятий бо­лее мелких. Это — естественный процесс наряду с дру­гими. Если бы действовала только тенденция к укруп­нению предприятий, то в мире давно не осталось бы мелких и средних предприятий. Но в реальности число их порою даже растет не только абсолютно, но и отно­сительно. Процесс ликвидации одних из них сопровож­дается процессом появления других. Процесс укрупне­ния сопровождается процессом уменьшения предприя­тий. В нормальном западном обществе в идеале должно находиться место всем логически мыслимым типам де­ловых ячеек в зависимости от общественной потребно­сти в них.

 

Процесс укрупнения предприятий сдерживается про­цессом модернизации предприятий, ростом производительности труда, модернизацией организации и управле-ния предприятий. Тут даже возможно обратное движение, В последнее десятилетие отчетливо проявилась тенденция к уменьшению размеров предприятий в связи с этим. На-

 

65

 

пример, в 1979 году 800 крупнейших фирм США нанима­ли 23 миллиона человек, а в 1986-м — лишь 20,6 милли­она человек. Но это не ликвидирует самое тенденцию к укрупнению предприятий. Эта тенденция может модифи­цироваться различными обстоятельствами так, что на по­верхности явлений будет казаться, что она потеряла силу. Она — одна из многих тенденций эволюции, а не некий нерушимый абсолют19. Эти данные могут служить также иллюстрацией к утверждению о роли мелкого и среднего бизнеса. Одновременно это пример для соотношения эко­номического и делового аспектов западнизма, а также для симбиоза крупного и более мелкого бизнеса, в котором предприниматели делят доходы отдела, но при этом всту­пают в отношение субординации, поскольку розничный предприниматель становится своего рода подчиненным фирмы, владеющей делом в целом.

 

Увеличение размеров дела (предприятия) с точки зрения числа наемных лиц и усложнение дела (в том числе технологическое) имеет следствием разделение функций не просто в смысле технологического разде­ления, но в смысле возникновения новых социальных категорий. Это надсмотрщики за работой других, ру­ководители групп и отделов, сотрудники управляющей группы, менеджеры. Подчеркиваю, это не просто новые профессии, хотя эти люди и получают профессиональ­ную подготовку. Если это всего лишь профессии, то и роль самого предпринимателя можно считать лишь од­ной из профессий. Тут важно то, что участники дела разделяются на различные категории по их социальным ролям, по их социальным позициям. Возникают участ­ники дела, особой функцией которых становится не не­посредственно исполнение дела, а операции с людьми, занятыми исполнением дела. В их среде происходит, в свою очередь, разделение функций и установление иерархии социальных позиций. Происходит разделе­ние функций первичного предпринимателя на функции собственника дела и функции управления делом. Пос­ледние переходят к особого рода наемным лицам, роль которых в деле все возрастает и даже становится гла­венствующей.

 

Ряд западных авторов (в частности, Роберт Райх), констатируя изменения в социальной структуре запад-

 

66

 

ного общества после Второй мировой войны, говорят об особой социальной категории — о деловой бюрократии. Согласно Райху она организована по-военному: 1) имеет место иерархия должностей; 2) между различными сту­пенями имеют место отношения начальствования и под­чинения; 3) лица этой категории получают постоянную заработную плату за занимаемую должность.

 

Концентрация капиталов, увеличение размеров пред­приятий и возникновение различного рода деловых и финансовых объединений имеет следствием образование постоянно действующих управляющих органов и сове­тов с избираемыми, нанимаемыми или назначаемыми директорами, президентами и менеджерами. Тем самым создается новая категория граждан. Даже в тех случаях, когда они суть нанимаемые работники, их нельзя отно­сить в категорию наемных рабочих, работающих в пред­приятиях. У них иная роль в обществе. Их доходы зача­стую превышают доходы средних и даже крупных пред­принимателей. Социальное структурирование населения происходит по многим признакам. И признак найма не всегда является определяющим.

 

ВНУТРИКЛЕТОЧНАЯ ЖИЗНЬ

 

Жизнь граждан западных (как и других) стран раз­деляется на две части — на внутриклеточную и внекле­точную. О внеклеточной жизни написаны бесчислен­ные книги и сделаны бесчисленные фильмы. Описания же внутриклеточной жизни не идут с этим ни в какое сравнение. Специалисты на нее обращают мало вни­мания, а в художественной литературе и в фильмах ее касаются как бы мимоходом, как бы между прочим, как чего-то само собой разумеющегося и общеизвестного.

 

И все же тех скупых и мимолетных сведений о внутриклеточной жизни Запада, которые можно почерпнуть из газет, книг и фильмов, вполне достаточно, чтобы составить о ней вполне определенное представление. Авторы книг и статей и создатели фильмов, может быть сами не ведая того, так или иначе обнажали суть этой  жизни. Когда я просил моих многочисленных знакомых и случайных собеседников рассказать мне о том, как

 

67

 

протекает их внутриклеточная жизнь, они обычно по­жимали плечами. Им просто нечего было говорить. За­падное общество с этой точки зрения является прямой противоположностью обществу коммунистическому, в котором внутриклеточная жизнь является основной ча­стью жизни граждан20.

 

В западном обществе имеются клеточки как дело­вые, так и коммунальные. Тон жизни задают первые. Причем с точки зрения внутренней жизни вторые мало чем отличаются от первых. Тот факт, что члены ком­мунальных клеточек в качестве государственных служа­щих получают гарантированную зарплату до выхода на пенсию, которая им тоже гарантирована, сказывается на их деятельности так, что они становятся похожими на чиновников общества коммунистического. В осталь­ном же члены клеточек такого рода ведут себя анало­гично большинству прочих граждан. И в деловых кле­точках можно обнаружить оба аспекта — деловой и коммунальный. Но второй развит в них настолько сла­бо, что его можно не принимать во внимание при рас­смотрении характерной клеточки западнизма. Он тут вынесен вовне. И если он ощущается, то как внешнее, а не как внутреннее для клеточки явление.

 

Характерная клеточка западнизма не определена ре­шениями властей «сверху», так же как и ее поведение в окружающем мире. Имеется общее законодательство. Но в рамках его клеточка свободна в своей деятельно­сти. Выше я уже говорил на эту тему достаточно. Не буду повторяться.

 

Общество в целом организовано по иным принци­пам, чем клеточки западнизма. Огромное число (если не большинство) клеточек вообще не имеет внутренней со­циальной структуры. О последней можно говорить лишь в отношении сравнительно больших клеточек. Клеточ­ка западнизма является социально упрощенной сравни­тельно с коммунистической. Она, можно сказать, имеет тенденцию к минимизации социальной структуры. В иде­але тут нет никаких лиц, групп и организаций, ненуж­ных с точки зрения интересов дела. Никакая партийная, профсоюзная, молодежная или какая-то иная организа­ция не является здесь элементом социальной структу­ры множества людей, занятых в клеточке. Сотрудники

 

68

 

клеточки могут быть членами такого рода организаций, групп и движений, но не в рамках клеточки, а вне ее и независимо от нее. Этот аспект их жизни не влияет на функционирование их в рамках клеточки и клеточки в целом. Партии, профсоюзы и другие общественные группы и движения оказывают давление на хозяев кле­точек и их администрацию, но это — внеклеточное, а не внутриклеточное отношение.

 

Клеточка западнизма не есть коллектив в том смыс­ле, в каком коллективом является клеточка коммунис­тическая. Здесь люди работают, и все. Социальная и интимная жизнь западного общества происходит вне деловых клеточек, а не в них. Внутри их люди выпол­няют свои деловые обязанности, продвигаются по служ­бе или повышают квалификацию. У них могут быть свои взаимные симпатии и антипатии. Могут устанав­ливаться какие-то неделовые отношения, например -любовные или криминальные. Но все это не стано­вится общепризнанной нормой и важным фактором их официальной жизни. Тут не устанавливаются более или менее длительные и тесные отношения между сотруд­никами.

 

В деловых клеточках западнизма нет никакой внут­риклеточной демократии. Внутри клеточек царит тру­довая дисциплина, можно сказать, деловая диктатура. Западное общество, будучи демократическим в целом, то есть политически, является диктаторским социаль­но, то есть в деловых клеточках. Демократия, права че­ловека, гражданские свободы и прочие атрибуты сво­бодного общества нужны Западу как внешняя компен­сация за отсутствие их в деловой жизни21.

 

Фундаментальные принципы работы западных клето­чек противоположны принципам клеточек коммунистических. Принцип западной клеточки: делать дело как можно лучше, добиваться максимального результата с минимальными затратами. Принцип коммунистической клеточки: делать дело так, чтобы формально выгляде-ло так, будто оно делается хорошо, чтобы вышестоящие оганы власти и управления были довольны. Принцип западной клеточки: максимально использовать силы со-трудников, исключить праздное времяпровождение во время работы, исключить использование сотрудниками

 

69

 

 

 

рабочего времени и средств клеточки для личных целей, не имеющих отношения к целям клеточки. Принцип коммунистической клеточки: свести трудовые усилия к минимуму, использовать рабочее время и средства кле­точки в своих личных целях. Принцип западной кле­точки: свести к минимуму число сотрудников. Принцип коммунистической клеточки: дать занятие как можно большему числу людей.

 

В западной клеточке оценка сотрудников произво­дится главным образом (если не исключительно) по их деловым качествам. В оценку сотрудников коммуни­стической клеточки включаются многочисленные вне-деловые качества (партийность, общественная работа, активность, моральные качества, связи), зачастую оттес­няющие на задний план качества деловые. В западной клеточке преимущества имеет тот, кто лучше приспо­соблен к деловому аспекту, в коммунистической — тот, кто лучше приспособлен к коммунальному аспекту. В коммунистической клеточке сотрудникам предоставля­ются дополнительные блага помимо зарплаты за работу (премии, путевки в санатории, жилье), чего нет совсем или что имеется в слабой форме в клеточке западной.

 

В гротескной форме различие западной и коммунис­тической клеточек можно показать на таком примере. Сравним два ресторана примерно одной производитель­ной мощности (по числу обслуживаемых посетителей). В западном ресторане персонал сотрудников во много раз меньше по числу, порою в десять раз, чем в совет­ском. Качество обслуживания в советском ресторане не идет ни в какое сравнение с западным. Большинство сотрудников советского ресторана бездельничает, тогда как в западном работают так, как советским людям и не снится. В советском ресторане больше половины сотруд­ников занимаются делом управления и канцелярщиной, в западном эти функции ресторана сведены к мини­муму. Работники западного ресторана имеют средства существования от дохода, какой приносит их труд по об­служиванию посетителей. Работники советского ресто­рана имеют мизерную зарплату, зато много имеют от левых (нелегальных) махинаций, от обмана клиентов, от чаевых. Они не заинтересованы в улучшении работы ре­сторана в западном смысле, им лично живется лучше,

 

70

 

если вообще вся деятельность ресторана будет направ­лена на «теневой» аспект, то есть станет преступной.

 

Теперь становится обычным приписывать все досто­инства западного общества, включая высокую произво­дительность труда и эффективность экономики, капита­лизму. Однако это идеологическое преувеличение роли лишь одного из аспектов западнизма. Независимо от де­нежно-капиталистической формы западнистского хозяй­ства, последнее подвластно законам, вынуждающим за­нятых в клеточках людей работать лучше, чем в любой другой системе. Эти законы обуславливают такие прин­ципы деловых клеточек: 1) рациональная организация дела; 2) жестокая трудовая дисциплина; 3) максималь­ное использование средств производства и рабочей силы. Западное общество является недемократичным («тотали­тарным») в самой своей основе — на клеточном уров­не. И именно поэтому оно демократично в целом, в его надклеточной жизни. Тут действует своего рода закон постоянства суммы демократизма и тоталитаризма.

 

Но западная клеточка, как и коммунистическая, не есть воплощение одних лишь добродетелей. Как гово­рится, наши недостатки суть продолжение наших дос­тоинств. Если понимать под степенью эксплуатации от­ношение величины усилий человека при выполнении дела к величине вознаграждения за это, то степень экс­плуатации западного общества выше, чем коммунисти­ческого. Западные работающие люди имеют больше ма­териальных благ, чем люди коммунистических стран, но они для этого и трудятся больше. Люди коммунистичес­ких стран имеют меньше, чем западные, но они тратят сил на это много меньше. Условия труда у них в прин­ципе легче. Плюс к тому — проблема поисков работы, а также проблема найма и увольнения. До кризиса, на­чавшегося в 1985 году в Советском Союзе вследствие перестройки, там имела место стопроцентная занятость. Найти работу не было проблемой.  Более того, лиц, уклонявшихся от постоянной работы, считали преступниками. Для западных людей иметь работу в бодьшинст-ве случаев является главной проблемой жизни. Местом работы дорожат. Нет уверенности в том, что оно — надолго. Трудность найти работу и страх ее потери являются могучим средством поддержания дисциплины тру-

 

71

 

да и интенсивности его. С этой точки зрения коммуни-стическое общество в его нормальном состоянии, какое в Советском Союзе имело место в хрущевские и бреж­невские годы, есть рай земной в сравнении с западным. Советские люди еще не осознали того, что с попыткой пойти по пути Запада они потеряли больше, чем приобрели.

 

Характерная клеточка западного общества, превос­ходно выполняя свои функции, является совершен­но пустой и обездушенной с точки зрения социальной жизни внутри ее. Если тут и происходит нечто подоб­ное, это растянуто во времени, загнано вглубь и вся­чески скрывается. Это — деловой механизм, а не объе­динение людей со всеми их достоинствами и недостат­ками. Если о ней нельзя сказать, что она бесчеловечна то нельзя сказать и того, что она человечна. В ней (человеческие чувства сведены к внешнему притворству, формальны, искусственно преувеличены, заучены, не­глубоки и непродолжительны. Сопереживание не пре­вращается в нечто принципиально важное и не порож­дает глубокие драмы. В ней человек свободен от такой власти коллектива, как в коммунистическом общест­ве. Но он из-за этого лишен такой заботы и защиты со стороны коллектива, какая имеет место в коммунисти­ческом коллективе. Для западной деловой жизни чело­век важен лишь как существо, исполняющее определен­ную деловую функцию. Западный человек оболванива­ется идеологически и как-то ограничен политически, но делает это не деловая клеточка. Последняя прояв­ляет в этом отношении интерес к своим сотрудникам, если в стране возникает какая-то общая кампания, но не по своей инициативе. Например, это имело место в США в пятидесятые годы, когда там свирепствовала ан­тикоммунистическая кампания («маккартизм»). Но та­кое случается в порядке исключения.

 

Короче говоря, если деловая клеточка коммунизма пронизана и опутана отношениями коммунальности, то в деловой клеточке западнизма эти отношения ослабле­ны или исключены совсем. Если деловая клеточка за­паднизма пронизана и опутана правилами наилучшего исполнения деловых функций, то в деловой клеточке коммунизма эти функции ослаблены или превращены в

 

72

 

чистую формальность. Тут лежит одна из самых глубо­ких причин того, что коммунистическое общество есть общество внутренне сложных, но плохо работающих бездельников, паразитов и имитаторов деятельности, а западное общество есть бездушный, хорошо работаю­щий механизм, состоящий из внутренне упрощенных, но хорошо работающих полуроботов.

 

Существует довольно обширная литература о фор­мальной организации деловой жизни западных клето­чек, но исключительно редко попадаются описания того, что происходит в них на уровне человеческих отноше­ний. Сведения об этом можно получить лишь косвен­ным путем из литературных произведений, фильмов и газетных статей, причем, как правило, в крайних и криминальных проявлениях. Мне попадались и прямые описания, но редкие и крайне скупые. В этой свя­зи заслуживает упоминания очень интересная, на мой взгляд, книга двух американских авторов Джеймса Пат-терсона и Питера Кима22. Как сообщают они, руково­дители предприятий нарушают стандарты безопасности, дискриминируют меньшинства и женщин, производят опасную для жизни продукцию, шантажируют сотруд­ников и безнаказанно совершают многочисленные пре­ступления. Рабочие более семи часов в течение ра­бочей недели пьянствуют, употребляют наркотики, за­нимаются болтовней, симулируют болезни. Лишь одна десятая удовлетворена работой. Конечно, западные кле­точки уступают коммунистическим в этом отношении, тем не менее в них можно видеть многое такое, что является обычным делом в обществе коммунистичес­ком. Законы коммунальности и здесь дают о себе знать. Во всяком случае, читая книги и смотря фильмы, в ко­торых как-то затрагивалась внутриклеточная жизнь за­падного общества, я узнавал феномены, хорошо знако­мые мне по жизни в России, но с одним коррективом:

 

в западных клеточках эти феномены проявляются в бо-

 

лее жестокой форме, а индивид меньше защищен от социально более сильных коллег.

 

У меня не было иллюзий насчет внутриклеточных отнощений на Западе. И все же то, что мне довелось узнать из официальных источников в Германии23, меня потрясло. По исследованиям социологов и психологов,

 

73

 

более миллиона наемных работников в Германии явля­ется жертвами систематического психологического тер­рора со стороны коллег. Многие исследователи условий труда считают центральной проблемой девяностых годов преследование группой сотрудников своих «слабых» кол­лег. Рабочее место для огромного числа людей превра­щается в ад. Интриги, оскорбления, шантаж, угрозы, принуждение к сексу и т. п. являются обычными явле­ниями. На рабочих местах идет ежедневная война тако­го рода. В коммунистических коллективах против этого есть хоть какая-то защита (партийная и комсомольская организация, общие собрания, дирекция, стенная газе­та и т. п.), в западных же ее почти нет. Клеточка ком­мунистического общества более человечна.

 

На тот факт, что многие аспекты жизнедеятельности западных предприятий умышленно игнорируются тео­ретиками, обращали внимание и другие авторы, вовсе не являющиеся врагами капитализма и западного обра­за жизни вообще24.

 

УПРАВЛЕНИЕ

 

Необходимым элементом жизнедеятельности деловой клеточки является управление ее внутренней жизнью и ее поведением во внешней среде. Прежде чем непосред­ственно сказать что-то на эту тему, я сделаю ряд общих замечаний об управлении вообще.

 

Роль органа управления у отдельного человека игра­ют его мозг и нервная система. Они позволяют чело­веку более или менее объективно оценивать свое поло­жение в окружающей среде, ставить цели, предвидеть последствия каких-то его действий, принимать реше­ния и побуждать свое тело к их исполнению, оценивать результаты своих преднамеренных и целенаправленных действий. Объединяясь в группы, люди переносят на них то, чем они обладают от природы, а именно — раз­деление на управляющий орган и управляемое тело. Толь­ко теперь происходит разделение функций, слитых в отдельном человеке воедино, и распределение их меж­ду различными людьми. Функция управляющего орга­на переходит к одним людям, функция управляемого

 

74

 

тела — к другим. Это — частный случай общего закона развития живой материи: расщепление функции едино­го тела и превращение их в особые функции различных тел того же рода.

 

Управляющим органом клеточки может быть отдель­ный человек, группа людей и сложная система из людей и групп людей. А если речь идет об управлении более сложным социальным объединением, то управляющий орган может быть особой клеточкой или системой из мно­жества таких клеточек, специально занятых управлением. Управляющему органу принадлежат право и обязанность выработки и принятия решения относительно деятельно­сти управляемого тела, приведения решения в исполне­ние, контроля за его исполнением, поддержания соответ­ствующего порядка, необходимого для этой деятельности, поощрения одних граждан и наказания других. Эти пра­во и обязанность могут быть захвачены или навязаны си­лой, получены по традиции, установлены путем соглаше­ний или законодательным путем.

 

Имеются определенные корреляции между управля­ющим органом и управляемым телом, нарушение кото­рых делает социальную группу (социальный организм) не менее жизнеспособным. Тут опасно как чрезмерное разрастание управляющего органа, так и его недо­статочность для управления чрезмерно разросшимся и усложнившимся управляемым телом. История животно­го мира и человечества дает бесчисленные примеры на этот счет.

 

Управление есть деятельность управляющих органов. Тут имеются определенные правила, следование кото­рым приносит желаемый успех, а несоблюдение кото­рых приносит нежелаемую неудачу. Опять-таки целост­ной и детально разработанной теории таких правил не существует. В последнее время в связи с ростом роли Управления в западной экономике тема управления ста­ла предметом внимания специалистов. Но обсуждение этой темы проходит в основном в узких рамках эконо­мики и политики. Кроме того, разработке общей теории управления мешает идеологическое лицемерие. Тут признание такого рода идей, какое можно видеть у Макиавелли, считается аморальным, а опыт гитлеровской Германии и коммунистической России считается пре-

 

75

 

ступным. А между тем правила управления не могут быть частью правил этики и права. Масса людей готовится специально для дела управления. Они изучают множе­ство всяких наук. Но о правилах управления как тако­вых они узнают косвенно или как о чем-то весьма ба­нальном (вроде улыбок, поклонов и галстуков), а глав­ным образом познают их на опыте.

 

Надо различать управление делом, в которое во­влечено определенное множество людей, и управле­ние людьми независимо от конкретного дела, раз эти люди по каким-то причинам собраны вместе. Управле­ние конкретным делом всегда есть управление людьми, занятыми этим делом, а управление конкретным объе­динением людей есть так или иначе и управление де­лом, которое свело этих людей вместе, хотя это дело может заключаться лишь в том, чтобы жить вместе. До­минирование того или иного аспекта (дело и совмест­ность) порождает различные типы управления — деловое и коммунальное (или порядковое). Первое подчиняет­ся общим законам дела, второе — законам коммуналь­ное™. Но каждое содержит в себе в ослабленном виде свойства другого.

 

Надо далее различать два аспекта во взаимоотношени­ях управляющего органа и управляемого тела: 1) первый приспосабливается ко второму; 2) второе приспосаблива­ется к первому. Постепенно устанавливается относитель­ное их равновесие, но с доминированием одного из них в зависимости от характера общественного организма. До­минирование первого аспекта дает приспособленческий тип управления, а доминирование второго — волюнтари­стский.

 

Надо далее различать взаимоотношения между раз­личными управляющими органами в одном и том же социальном пространстве, например — взаимоотноше­ния между внутриклеточным управлением и управле­нием всею совокупностью клеточек. Тут опять-таки возможны различные варианты. Отмечу два из них как основные. Первый из них — управляющие органы и принципы управления однотипны, между ними до­минирует отношение субординации. Назову этот тип гомогенным. Второй из них — управляющие органы и принципы их деятельности разнотипны, между ними

 

76

 

доминирует отношение координации. Назову его гете­рогенным. Возможны и другие варианты, включая ком­бинации этих двух, а также комбинации из трех и бо­лее слоев управления.

 

Различают также непосредственное и опосредованное управление. Во втором между управляющим органом и управляемым объектом имеется посредник, не входящий в структуру управления. Имеется малоступенчатое (в ча­стности — одноступенчатое) и многоступенчатое (иерар-хизированное) управление, централизованное и децен­трализованное, единоначальное и коллегиальное.

 

Надо, наконец, различать командный и регулировоч­ный аспекты управления. Доминирование одного из них дает соответственно командный и регулировочный тип управления. В случае первого управление осуществляет­ся путем приказов (указов, директив, инструкций), от­даваемых руководящим органом нижестоящим инстан­циям руководства или управляемым объектам. В случае второго упор делается на систему правил, за соблюдени­ем которых следит руководящий орган. Из командного аспекта вырастает исполнительная власть государства, из регулировочного — законодательная власть и правовые отношения общества. В реальности управление много­миллионным обществом включает в себя огромное чис­ло актов, способов, учреждений и аспектов управления. Все они сплетаются в сложную и многостороннюю сис­тему управления, которая характеризуется не одним ка­ким-то бросающимся в глаза и раздутым в идеологии и пропаганде признаком, а многими признаками, кото­рые не всегда гармонируют друг с другом, а порою даже вступают в конфликты и порождают противоположно направленные следствия. Тем не менее каждый тип об­щества создает свою систему управления, в которой до­минируют вполне определенные явления, позволяющие говорить о типе этой системы. Так, для коммунистического общества характерна порядковая, волюнтаристская, гомогенная, централизованная, командная, прямая, многоступенчатая система управления, а для западного- деловая, приспособленческая, гетерогенная, опосредованная, регулировочная система.

 

   Каждая система имеет свои принципы функционирования. Вот для примера некоторые принципы коммуни-

 

77

 

стического управления. Максимальный контроль за все­ми аспектами жизни общества и отдельных граждан. По возможности не допускать то, что не может контроли­роваться. Если этого невозможно избежать, то допускать в той мере, в какой это не угрожает общей установке на максимальное контролирование. По возможности огра­ничивать число управляемых объектов, сводить к мини­муму число «точек» и акций управления. Не допускать конфликтов между частями целого. В случае возникно­вения таковых отдавать предпочтение интересам управ­ляемости. Не допускать непредвиденного.

 

А вот для примера некоторые принципы западного управления. Контролировать только такие «точки» уп­равляемого тела, контроль над которыми дает возмож­ность контролировать все тело. Сводить число таких точек к минимуму. Если контролируемое тело нормаль­но выполняет свои жизненные функции, не надо ме­шать ему избыточным контролем. Не мешать неуправ­ляемым явлениям, если они не вредят делу. При всех конфликтных ситуациях отдавать предпочтение интере­сам дела.

 

Упомянутые принципы постоянно нарушаются, — общество все-таки есть живое существо, состоящее из огромного числа живых существ с различными интере­сами и свойствами. В систему управления вовлечено ог­ромное число людей, которые преследуют свои цели, вступают в отношения друг с другом, вынуждены под­чиняться общим правилам управления как особой про­фессии. Из совокупности их действий возникают такие следствия, что коммунистическая система начинает про­являть себя западнообразно, а западная — подобно ком­мунистической.

 

ВНУТРИКЛЕТОЧНОЕ УПРАВЛЕНИЕ

 

Мелкие и даже средние предприятия Запада ни в ка­ком особом органе управления не нуждаются. Функции управляющего органа в них выполняет сам предприни­матель, нанимающий в случае надобности одного или нескольких помощников. Самый банальный случай -секретарша. Лишь начиная с некоторого уровня слож-

 

78

 

ности дела как с точки зрения его внутренней струк­туры, так и с точки зрения условий его функциони­рования в окружающем мире возникает потребность в определенном количестве наемных работников, профес­сионально занятых делом управления, — особый управ­ляющий орган. И эта потребность реализуется.

 

Управляющий орган предприятия25 состоит из наем­ного управляющего и наемных служащих, в задачу ко­торых входят проблемы организации дела, человеческих ресурсов (персонала предприятия), финансов, обеспе­чения, торговли, рекламы, планирования, public rela­tions. Если предприятие является акционерным обще­ством, оно выбирает совет директоров, который на­нимает служащих для управления предприятием. Если предприятие является частным, все равно функция управления есть профессия, для овладения и исполне­ния которой собственность как таковая ничего не зна­чит. Так что главой предприятия при всех вариантах фактически становится не владелец, а профессиональ­ный управляющий.

 

Система принятия решений является централизован­ной. Когда говорят о децентрализации и осуществляют ее, имеют в виду предоставление большей инициативы отдельным лицам из управляющего штата, то есть о рас­пределении власти и ответственности внутри управляю­щего органа. Но решающее слово все равно остается за главным управляющим (президентом) фирмы.

 

Управляющий орган имеет иерархическую структуру, то есть лестницу из отношений начальствования и под­чинения. Служащим не только предоставляется работа, но и возможность подниматься по ступеням служебной иерархии, то есть делать карьеру.

 

Обращаю внимание на то, что образование управля­ющего органа, разделение функций в нем, иерархия начальствования и подчинения, служебная карьера — все это явления коммунальные, имеющие место в любом предприятии, достаточно большом по размерам и достаточно сложном с точки зрения функционирования.

 

Каждое западное предприятие свободно выбирать характер своей деятельности (то есть что производить или какие услуги предлагать), искать клиентов, добывать капиталы и материалы, нанимать людей по-своему усмот-

 

79

 

рению. Однако эта свобода не абсолютна, а ограничена рамками законов и государственных учреждений, кото­рые сдерживают и одновременно поддерживают пред­приятие. Кроме того, эта свобода играет фактическую роль лишь при основании предприятия и вживании его в среду, а также в критических ситуациях, когда надо принимать экстренные решения или менять характер и сферу деятельности. Но это происходит не так уж час­то. Основная часть функционирования предприятия — более или менее стабильная рутина в рамках уже уста­новившегося ритма работы.

 

Западное предприятие работает в соответствии с крат­ковременным (годовым) и долговременным планом. План — необходимое условие работы всякого более или менее сложного предприятия в современном сложном общественном организме. Задача плана западного пред­приятия — сделать предприятие капиталистически рен­табельным и конкурентоспособным на рынке сбыта своей продукции и услуг. План преследует прежде всего ин­тересы предприятия, удовлетворяя какие-то потреб­ности общества в качестве условия и следствия его реа­лизации. Государство не командует предприятием, не предписывает ему ничего. Оно лишь регулирует выпол­нение плана, заставляя предприятие считаться с закона­ми общества. Планы западного предприятия суть свое­го рода стратегия (долговременный план) и тактика (го­довой план) поведения предприятия на рынке продук­ции или услуг. Они здесь не являются инструментом управления клеточкой.

 

Коммунистическое и западное общество различают­ся не фактом наличия и соответственно отсутствия пла­новости работы предприятий, а целями и характером плановости. Считается, что в коммунистическом обще­стве план предписывается предприятию государством «сверху». Это не совсем так. План предприятия выра­батывается «снизу» с учетом его возможностей, государ­ство же вносит свои коррективы и санкционирует его как закон работы предприятия. Фактически же многое делается помимо плана, многое запланированное не выполняется. Цель плана — включить клеточку в еди­ный социальный организм так, чтобы она удовлетворя­ла бы какие-то общественные потребности. И эта цель

 

80

 

так или иначе достигается. Главное — чтобы предпри­ятие делало то, что ему положено, и давало занятие оп­ределенному числу граждан. План преследует интересы прежде всего общества, удовлетворяя потребности заня­тых в предприятии людей в качестве условия и след­ствия его реализации.

 

Системы принятия решений руководства западных и коммунистических клеточек различаются коренным об­разом. Они различно ориентированы. С одной сторо­ны, принятие решений руководством коммунистической клеточки проще, чем таковое западной клеточки, по­скольку для первого имеется предписываемый государ­ством план, и руководству клеточки остается лишь вы­полнять его, а руководство западной клеточки должно само производить исследование ситуации и проявлять инициативу. Но с другой стороны, ситуация принятия решения в западной клеточке является сильно упрощен­ной сравнительно с ситуацией в коммунистической кле­точке. На практике выполнение государственного пла­на коммунистической клеточкой превращается в задачу необычайно сложную. Директору и его администрации приходится прилагать неимоверные усилия к тому, что­бы его предприятие как-то держалось в рамках плана. А это — жизнь, полная драматизма. Тут вступают в силу склоки, интриги, клевета, доносы. Идут бесконечные собрания и совещания. В дело вмешиваются различные государственные и партийные органы — трест, комите­ты партии, советы. Дирекции приходится регулярно со­вершать запрещенные законом действия.

 

Как я уже говорил, одним из принципов западных деловых клеточек и целых стран является стремление свести к минимуму расходы на дело, и в том числе — расходы на управление. Запад в этом отношении долго противился росту управленческого аппарата внутри кле­точек и в обществе в целом. Но развитие пошло таким путем, что сопротивление было сломлено. Запад был вынужден догонять коммунистические страны не толь­ко по размерам управленческого аппарата, но и по роли. Оказав поддержку разрушительным силам коммунисти­ческих стран в деле разрушения их управленческого ап­парата, Запад сам не смог устоять от той же «болезни», обусловленной законами коммунальности.

 

81

 

Теперь каждая более или менее значительная фирма имеет контору, с помощью которой происходит управ­ление фирмой и ее деятельностью в окружающем мире. Есть конторы, обособившиеся в виде самостоятельных фирм. Они вступают в деловые контакты с другими фирмами, которые что-то производят или предлагают услуги. Эти фирмы имеют свои управленческие конто­ры, а фирмы-конторы имеют свои деловые части. В об­ществе таким путем возникает гигантское число контор, которые приобретают огромную власть, так что обще­ство становится своего рода системой контор. Деловая часть становится подчиненной части конторской. При­обретая инерцию роста и завоевав прочные позиции в обществе, управляющая система начинает разрастаться в силу своих собственных законов (частный случай за­конов коммунальности.

 

УПРАВЛЕНИЕ И ИНФОРМАЦИЯ

 

Всякое управление предполагает потоки инфор­мации. Естественно, прогресс информационной техни­ки породил колоссальный энтузиазм в отношении про­гресса всей системы управления. Энтузиазм не ограни­чился разговорами, а перешел в сферу практики. Уже теперь многие деловые клеточки Запада используют ин­формационную технику и ее возможности в управлении своей деятельностью. Появились особые предприятия, функцией которых являются информационные услуги другим предприятиям и учреждениям. Теоретики и идео­логи упорно говорят о начале информационной эпохи, о превращении западного общества в постиндустриаль­ное или информационное. Информационному аспекту в управлении сулят господствующую роль в будущем. На эту тему я собираюсь специально говорить позднее. Здесь же ограничусь несколькими замечаниями относи­тельно информации на клеточном уровне.

 

Считается, что новая информационная система, осно­ванная на использовании современной информационной техники, доставляет информацию ответственным лицам (управляющим) полнее, точнее и быстрее, чем старая си­стема личных докладов сотрудников своим начальникам.

 

82

 

Кроме того, в старой системе один начальник может иметь не более шести подчиненных, которые докладывают ему. В новой же системе это число в принципе не ограничено, вернее — оно ограничено лишь качествами подчиненных, обязанных докладывать непосредственно одному началь­нику.

 

Абстрактно рассуждая, все это так. Но в реальности вступают в силу факторы, несколько отрезвляющие энтузиастов управления без иерархической системы начальствования и подчинения. Прежде всего возмож­ности управляющего в смысле овладения получаемой информации ограничены. Информацию-то ему может передавать любое число людей, да вот сколько инфор­мации может переварить он сам?! Способны ли инфор­мационные машины обрабатывать поток информации так, как это делают на различных уровнях информаци­онной иерархии люди, знающие положение дел и име­ющие опыт отбора и оценки информации? Абстракт­но такие машины можно вообразить, обучив их крите­риям отбора. Но такие критерии должны быть посто­янными. А в изменчивой и разнообразной реальности все равно нужны люди, которые учитывают перемены и вводят новые критерии в машины. Так что на место людей без машин приходят лишь люди с машинами.

 

Относительны и прочие достоинства новой системы. Полнота и скорость движения информации являются тут избыточными, а точность ее нисколько не увеличи­вается за счет машин. К тому же никакая техника не может заменить волевой и оценочный аспект целиком. Тут так или иначе решают люди, занимающие опреде­ленное положение в предприятии.

 

Успехи западнизма достигнуты без специальной ин­формационной техники. Другое дело — эта техника ста­ла необходимой в целом ряде дел, предприятий и учреж­дений. Но для подавляющего большинства деловых клеточек, какими являются малые и средние предприя­тия, никакая особая информационная техника вообще не требуется. Она стала необходимой лишь для крупных и сверхкрупных предприятий, являющихся агрегатами

 

клеточек, для учреждений, имеющих дело с огромной информацией, для манипулирования огромными массами людей, короче говоря — для над клеточного уровня.

 

83

 

 

 

ДЕЛОВАЯ КУЛЬТУРА

 

В той литературе о Западе, которую мне довелось чи­тать, почти ничего не говорилось о таком важнейшем факторе делового аспекта западнизма, как его деловая культура. Она предполагалась как нечто само собой ра­зумеющееся, поскольку тут не возникало из ряда вон выходящих проблем. Вернее, проблемы возникали, но они решались в повседневной жизни как «будничные» проблемы. Сейчас, однако, в связи с глубокими переме­нами в мире вообще и на самом Западе проблема дело­вой культуры в той или иной форме дает знать о себе как проблема кардинальная.

 

Как справедливо заметил Маркс, основная произво­дительная сила общества — люди. А это — десятки и сотни миллионов людей. И все они должны быть обу­чены соответствующим образом, чтобы выполнять свои деловые функции и поддерживать на должном уровне сложившуюся деловую культуру. Последняя на Западе складывалась в течение многих веков, вошла в плоть и кровь западных людей. Она образует более или менее устойчивую и преемственную часть «скелета» общества. Хотя в ней происходят изменения в характере профес­сиональной подготовки людей, остаются неизменны­ми требования к качеству исполнения любых деловых функций. В этом смысле деловая культура является од­ной из принудительных сил, определяющих поведение людей.

 

Раньше бизнесмены не ломали голову над проблемой воспроизводства человеческого материала в их предпри­ятиях. Он имелся в изобилии независимо от них. Они использовали готовый материал. Это отношение в зна­чительной мере сохранилось до сих пор. США и в наше время «снимают сливки» со всей планеты, соблазняя и подкупая высококвалифицированную и творческую ра­бочую силу из других стран. Но этот способ существо­вания не покрывает всех потребностей западного бизне­са. И он на грани исчерпывания.

 

В последние десятилетия возникли такие три главные проблемы деловой культуры. Первая — технологический прогресс потребовал подготовки огромного числа специ­алистов нового типа с преобладанием высокоинтеллек-

 

84

 

туальных способностей. Сложившаяся система образова­ния оказалась неподготовленной к такой технологичес­кой революции. Вторая проблема — усложнение всей деловой обстановки для предприятий и усиление борь­бы за их выживание потребовало создания целой армии специально подготовленных, интеллектуально гибких и инициативных менеджеров, на роль которых годится далеко не всякий гражданин западной страны. Многие крупные фирмы сами стали создавать специальные шко­лы, курсы, семинары с целью решения этой проблемы. И третья проблема — наводнение стран Запада выход­цами из других стран породило тенденцию к снижению уровня деловой культуры. Жалобы на это мне попада­лись в газетах. Вот одна из них. С 1965-го по 1990 год в США переселилось из Азии и Латинской Америки око­ло 12 миллионов человек. Эти переселенцы «не придер­живаются протестантской рабочей жизни», — в такой форме, опасаясь обвинений в расизме, автор фиксиро­вал неадекватность этого человеческого материала усло­виям американского общества. Следствием этой неадек­ватности является снижение качества и производитель­ности труда. Добавлю к этому то, что большинство переселенцев вообще не пригодно для профессий, тре­бующих высокой квалификации, и используется на са­мом низком уровне.

 

ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ

 

При характеристике западного социального строя обычно называют прежде всего частную собственность на средства производства. Ей придавали и до сих пор придают решающее значение. Основным результатом буржуазных революций считали и считают признание частной собственности в качестве священной и непри­косновенной. Это вошло в конституции западных стран. Частный собственник стал считаться оплотом западно­го общества. Почти все критики западного общества ГГ. Мор, Т. Кампанелла, К.А. Сен-Симон, Ф.М.Ш. Фурье, Оуэн, П.Ж. Прудон, К. Маркс, В. Ленин и дру-гие) видели в частной собственности источник всех зол.

 

Многие теоретики объявляли основой различия видов

 

85

 

обществ различия видов собственности. В этом отноше­нии дальше всех пошли Маркс и его последователи. Под лозунгами ликвидации частной собственности проходи­ли социалистические революции. Основу коммунисти­ческого социального строя видели в ликвидации част­ной собственности на средства производства и установ­лении собственности общественной. Многие политики XX века усмотрели главную внутреннюю угрозу Западу в социализации (национализации) предприятий и на­стаивали на приватизации. Руководители бывшего Со­ветского Союза и стран Восточной Европы увидели в приватизации панацею от всех бед и начали проводить политику приватизации с настойчивостью, достойной лучшего применения, игнорируя катастрофические по­следствия этой политики для своих стран.

 

Я не отвергаю важнейшую роль частной собственно­сти в формировании и сохранении западнизма и Запа­да. Но я считаю необходимым внести в понимание это­го феномена ряд коррективов не столько политическо­го,, сколько ориентационного характера. Поясню, что я имею в виду.

 

Прежде всего хочу сказать, что никакого врожденно­го чувства собственности нет. Собственность есть яв­ление сугубо социальное. Причем возникает оно на довольно высоком уровне развития общества. Во-вто­рых, надо различать собственность и владение. Не всякое владение чем-то есть собственность. Собственность есть владение узаконенное, в силу права. Когда буржуазные революции провозглашали частную собственность свя­щенной и неприкосновенной, они не констатировали факт собственности, но превращали в собственность то, чем люди владели фактически. Юридическое призна­ние факта владения есть возникновение собственности как социального феномена. Собственность есть феномен правовой, так что считать ее определяющим признаком общественно-экономической формации, как это делали марксисты, просто бессмысленно.

 

В западной (и не только в ней) идеологии частная собственность рассматривается как нечто индивидуаль­ное, а класс собственников рассматривается лишь как класс логический, то есть класс индивидов с одинако­вым признаком. Но частные собственники возникли не

 

 

86

 

просто как какое-то число индивидов, обладающих соб­ственностью, а как класс в социальном смысле слова, то есть нечто объединенное в целое благодаря законода­тельству (конституционному праву) и государству, охра­няющему право собственности. С этой точки зрения ча­стная собственность есть общественная собственность, лишь распределенная по частным лицам в ее функцио­нировании. Так что ликвидация частной собственности не может быть не чем иным, как превращением государ­ства во владельца и распорядителя того, чем до этого распоряжались частные лица.

 

Частные собственники, далее, образуют не просто мно­жество людей, сходных по принципу собственности, но многоступенчатую иерархию с точки зрения размеров соб­ственности. Хотя в буржуазных конституциях наряду с правом собственности провозглашался принцип равен­ства, частная собственность именно как правовой фено­мен с самого начала допускала и узаконивала факт нера­венства в рамках обладания собственностью.

 

Наконец, частная собственность есть не просто право индивида распоряжаться чем-то по своему усмотрению, но определенная социальная позиция этого индивида. Это узаконенное и охраняемое государством социаль­ное положение человека, его определенная социальная роль. С этой точки зрения частная собственность есть сложная система социальных отношений.

 

ЭВОЛЮЦИЯ И СТРУКТУРА ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ

 

Бесспорно, что в исходном пункте западного обще­ства среди его необходимых условий лежит частная соб­ственность на средства деятельности и на ее продукты. Предыстория Запада была усилением и расширением этого условия. Буржуазные революции были результатом этого и общественным признанием силы и роли класса частных собственников такого типа, то есть собственников предприятий — частных предпринимателей. Этот Фактор сохраняет свою роль и в основах современного запада. Но по мере развития западнизма (в рассмотренном выше моем понимании) произошли существенные

 

87

 

изменения феномена собственности, которые модифи­цировали его исходные качества. В «снятом» виде тот же процесс постоянно воспроизводится и в жизни совре­менного Запада: глубинные явления общества в их бо­лее развитых и поверхностных формах выглядят уже со­всем иначе, порою превращаясь в противоположность своим предпосылкам. Одним словом, феномен собствен­ности надо рассматривать не как нечто неизменное, раз и навсегда данное, а в его историческом развитии и в тех превращениях, какие с ним происходят в развитом западном обществе26.

 

Надо, далее, рассматривать не факт собственности в его абстрактном и обобщенном виде, а конкретные от­ношения собственности в современном западном обще­стве. Они тут достигли высокого уровня развития, пре­вратились в сложную систему отношений внутри клас­са собственников. Последний разделился на различные категории, то есть на множество различных подклассов, между которыми установились разнообразные отноше­ния. Эти отношения оттеснили на задний план то об­щее, что было и есть у различных собственников. Со­отношение степеней важности этого общего и того, что различает собственников, можно сравнить с соотноше­нием степеней важности общего свойства всех военных служить в армии и их различий как солдат, унтер-офи­церов, офицеров и генералов. Для понимания социаль­ной структуры Запада важнее не то, что владелец од­нодолларовой акции и владелец акций на миллиард долларов суть оба собственники, а то, что они принад­лежат к качественно различным классам общества.

 

Понятие частной собственности точно так же стало многосмысленным. Если какой-то предмет А является частной собственностью человека (или группы людей) В, из самого этого факта еще не следует, что В может делать с А все, что хочет. Что позволено и что не по­зволено А делать с В, зависит от ряда других факторов, например, от обычаев, традиции, общественного мне­ния, моральных норм, неписаного права или законода­тельства. В зависимости от характера ограничений, в рамках которых А распоряжается предметом В как сво­ей частной собственностью, следует различать два типа этой собственности. Одно дело, например, собствен-

 

88

 

ность на автомобиль и другое дело — на земельный участок. Автомобиль можно продать кому угодно, если, конечно, найдется покупатель, в том числе иностран­цу, а земельный участок — не всегда. Собственник кон­трольного пакета акций может их уничтожить, но не может уничтожить предприятие, акции которого он име­ет. Масса людей имеет свои капиталы в банках, не имея возможности распорядиться ими по своему усмотрению. Если, например, немецкая авиационная компания ста­новится собственностью американцев, это не означает, что она переносится в США. Короче говоря, понятие частной собственности само по себе говорит еще очень мало о том, каким является отношение собственника А к его собственности В в реальности. Тут возможны и имеют место многочисленные варианты, определен­ные общим законодательством и частными договорами А с другими лицами и предприятиями.

 

Процесс эволюции феномена собственности протекал по таким основным линиям. Первая линия — сосредо­точение в руках отдельных людей и групп людей (в ча­стном владении) огромных средств, как в виде средств производства, так и в виде денег. При этом само по­нятие собственности потеряло тот смысл, какой оно имело и имеет в отношении мелкого и даже среднего собственника. Последний действительно является (или являлся) хозяином своего дела, если, конечно, не опу­тан кредитами, договорами и долгами. Такой свободный собственник может распорядиться своей собственностью по своему усмотрению. Он может начать дело или при­кончить его. Может передать дело другим. Но все это не так-то просто сделать для современного крупного соб­ственника. Он может лично как-то выйти из дела, но не может распорядиться делом так, как это мог бы сделать свободный собственник. Он не властен над своей соб­ственностью в полную меру, его власть ограничена. Он является своего рода представителем собственности и выполняет в ее функционировании лишь частичные роли. То, что он имеет много средств для личного по­требления, не влияет на суть его положения. Он в пред­приятии играет лишь отчасти роль идеального собствен-ника. Он уже не может по своему произволу прикрыть предприятие. А главные его функции здесь могут испол-

 

89

 

нять другие лица, наемные, избираемые, назначаемые. Его положение собственника дает ему возможность за­нять положение, которое уже не является положением собственника. Собственность становится лишь услови­ем, благодаря которому собственник может сразу занять высокое положение в иерархии социальных позиций. Без собственности ему пришлось бы потратить всю жизнь, чтобы добраться до такого уровня, да и то при том ус­ловии, что ему повезло бы. Из десятков и сотен тысяч людей, карабкающихся по ступеням социальной иерар­хии, лишь единицам удается достичь ее вершин.

 

Важнейшим следствием усложнения и укрупнения предприятий, концентрации капиталов и усложнения ситуации рынка явилось развитие класса управляющих и дифференциация функций предпринимателей на функции собственников и функции управляющих де­лом. В результате собственники утратили часть своей власти над делом, разделили ее с несобственниками, а порою уступили ее последним полностью.

 

Таким образом, на высшем уровне эволюции фено­мена собственности он ограничивается своей исходной функцией — быть лишь условием дела. Но теперь он теряет качество необходимого условия, без него в прин­ципе можно обойтись. Его роль становится в значитель­ной мере символической.

 

Большинство крупных фирм управляется не теми, кто ими владеет, а профессиональными менеджерами. Однако многие менеджеры являются собственниками значительной части своих фирм и имеют долю в дру­гих. Значительная доля в больших фирмах принадлежит другим крупным корпорациям, обычно банкам, страхо­вым обществам и другим финансовым организациям. Они контролируют соответствующие фирмы и их ме­неджеров. Образуется сеть руководства бизнесом, кото­рая принимает решения не только внутри отдельных фирм, но и вне их — в других фирмах, поскольку кор­порация владеет в них определенной долей. Лидеры раз­личных корпораций сотрудничают друг с другом. Таким путем владельцы долей капиталов фирм контролируют менеджеров внутри фирм. Одним словом, складывает­ся сложная, многомерная и многоступенчатая сеть от­ношений собственности и управления предприятиями.

 

90

 

Отношения собственности не исчезают. Они лишь транс­формируются и занимают различные позиции в систе­ме социальных отношений иного рода.

 

Процесс переструктурирования отношений собствен­ности происходит по многим линиям, которые не пре­дусмотрели теоретики. Например, в Германии по сооб­щениям прессы большое число средних предприятий, являющихся собственностью семей, не имеют в семьях их владельцев подходящих продолжателей дела, — на­следники не хотят или не могут заниматься бизнесом. По современным условиям для этого нужны професси­ональные менеджеры. Многие владельцы таких пред­приятий продают их своим менеджерам или менед­жерам, которых им могут предложить особые фирмы. Менеджеры, покупающие эти предприятия, становят­ся их собственниками. Но деньги на такие покупки они берут в особых финансовых учреждениях, специали­зирующихся на операциях такого рода. Например, так называемая «3 — группа» в Германии в 1992 году таким путем участвовала в 4 тысячах фирм. Упомянутые ме­неджеры-собственники становятся должниками фирм, занятых особым бизнесом управления.

 

По другой линии эволюции феномена собственнос­ти произошло как бы его растворение в массе населе­ния. Слой собственников разросся настолько, что в него теперь входит так или иначе большинство взрослого населения страны27. Миллионы людей стали владельца­ми акций, то есть совладельцами каких-то предприятий. Они не имеют никакого влияния на деятельность этих предприятий. Власть над этими предприятиями принад­лежит небольшой группе акционеров. Но в этом-то и состоит суть дела. Сама функция собственности и состо­ит в том, что человек владеет чем-то, но не в том, что он организует какое-то предприятие. Владелец акции волен продать ее по своему усмотрению. Он имеет за эту собственность какой-то доход. И все! На этом функция собственности и кончается. Остальное не есть функция собственности как таковой.

 

Несколько иначе в пропаганде изображается участие наемных работников в своих предприятиях в качестве совладельцев их. В последние годы эта тенденция при­няла настолько широкий размах28, что некоторые футу-

 

91

 

рологи даже увидели в этом будущее экономики29. Сама идея такого участия сотрудников фирм во владении ими есть старая социалистическая идея. Какой бы размах ни принимало это движение, у него, на мой взгляд, есть два пути: либо превращение таких предприятий в «обще­ственную» собственность, либо превращение совладель­цев их s фикцию, маскирующую нечто иное, а имен­но — фактическое социальное структурирование участ­ников дела.

 

В слой собственников попадают рентнеры, живущие на проценты, пенсионеры, получающие пенсию через банки, и вообще все граждане, пользующиеся услугами банков. Они так или иначе являются владельцами ка­ких-то средств, участвующих в каких-то предприятиях через банки. Пусть это не приносит большинству из них прибыли. Но ведь социальную основу западного обще­ства образует не получение прибыли, а деловой аспект, лишь создающий возможность для прибыли и поддаю­щийся ее воздействию в качестве своего следствия.

 

Миллионы собственников, о которых идет речь, явля­ются уже не собственниками в первоначальном смысле слова, но собственниками потенциальными и фиктивны­ми. Когда все суть собственники, понятие собственности теряет смысл. Эти миллионы являются собственниками вынужденными. Все общество в целом теперь преврати­лось в единый деловой механизм, взяв на себя часть фун­кций собственников и сделав само понятие собственнос­ти бессмысленным.

 

Следующая линия эволюции собственности -- раз­витие договорных и вообще правовых отношений до та­кой степени, что о свободе отношений между различны­ми социальными категориями людей уже и речи быть не может. Люди вольны или невольны заключать договоры. Но, заключив их, вынуждены действовать в этих рамках, ограничивая тем самым свою свободу как собственников.

 

Существенным образом ограничивает сферу частной собственности то, что значительная часть предприятий яв­ляется государственной собственностью. Политика при­ватизации, усилившаяся в восьмидесятые и девяностые годы нашего века, мало что изменила в этом отношении.

 

Отмечу, наконец, такую важнейшую линию эволю­ции западного общества, как разрастание сферы го-

 

92

 

сударственности и образование класса государственных служащих, охватывающего многие миллионы работоспо­собных граждан, порою — более 15% работающего на­селения страны30. Эта огромная армия служащих живет уже не по законам собственности, а по законам комму­нальных отношений лиц, не имеющих собственности. Апологеты частной собственности зачисляют и их в соб­ственники, объявив собственностью тот факт, что люди имеют постоянное место работы, а также их пенсион­ный фонд. Такое обращение с понятием собственности есть просто словесное жульничество за счет неопреде­ленности и многосмысленности слов. В западном обще­стве обладатель рабочего места не имеет права отдать его кому-то другому или продать за деньги, без чего ника­кой частной собственности нет.

 

Сказанное не следует понимать так, будто на Запа­де исчез класс частных собственников или он перестал играть важную роль. Такой класс существует и облада­ет огромной властью. Но в него входят далеко не все те, кто имеет какую-то собственность. В него входят те, кто использует свою собственность в качестве капита­ла. В него входят также те, кто благодаря собственнос­ти может занять более или менее высокое и выгодное положение в социальной структуре или по крайней мере иметь условия для использования своих способностей и своего труда для добывания средств существования. И эти люди играют важную роль в обществе не в каче­стве собственников, а в качестве лиц, занявших опре­деленное положение в обществе и использующих соб­ственность как средство деятельности и карьеры.

 

ЧАСТНОЕ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВО

 

Частное предпринимательство, как правило, связы­вают необходимым образом с частной собственностью. Но это ошибочно. Предприниматель есть человек или какое-то объединение людей, которые организуют про­изводство ценностей или услуг. Необходимым условием предпринимательской деятельности является воз-можность и право распоряжаться какими-то ресурсами, их использованием и реализацией результатов деятель-

 

93

 

ности. Частная собственность на средства производства может служить одним из условий такого рода, возмож­но — решающим. Но не всякий частный собственник есть предприниматель. В западных странах имеются значительные слои населения, которые суть частные собственники, но не предприниматели. Предпринима­тель не обязательно есть частный собственник ресурсов предприятия. Он может арендовать эти ресурсы у их собственника (у частного лица, у общины, у государ­ства). Он может взять кредит в банке, может быть по­средником в какой-то фирме. Собственники ресурсов в этой их функции собственников предпринимателями не являются.

 

Частным предпринимателем является предпринима­тель, который характеризуется такими определяющими признаками. Во-первых, он есть юридически признан­ный субъект дела, то есть он занимается предпринима­тельской деятельностью по праву. Во-вторых, он орга­низует и ведет дело (предприятие) на свой страх и риск, не подчиняется в этой функции государству, несет от­ветственность за результаты дела и за его судьбу.

 

Предприятие не является частным, если им распоряжа­ются учреждения власти, начиная от местных властей и кончая центральной. Такие предприятия включают в «об­щественный» сектор. Хотя деятельностью их распоряжа­ются назначаемые или избираемые лица, юридическим их субъектом является тот или иной уровень системы власти и управления. Частные предприятия включают в «част­ный» сектор предпринимательства (экономики).

 

Общественный сектор принято отождествлять с комму­нистической экономикой. Плохую (сравнительно с част­ным сектором) работу его считают свидетельством эко­номической несостоятельности коммунизма. Это оши­бочно. Оба сектора суть элементы западнизма. В об­щественный сектор попадают некоторые предприятия в силу причин неэкономического характера, а также предприятия, которые важны для общества, но не мо­гут выжить как частные. Доминирующим в западнизме является частный сектор, то есть частное предпринима­тельство. Оно остается таковым, несмотря на измене­ния в структуре частной собственности, о которых я го­ворил выше. Оно останется таковым, если даже в де-

 

94

 

ловой сфере не будет ни одного частного собственни­ка, являющегося юридическим субъектом предприятия. Коммунистическая экономика имеет сходство с обще­ственным сектором западнизма. Но не более того. Она имеет иные основания. Это, как я уже говорил, суть от­ношения коммунальности, а не дела.

 

ЭКОНОМИКА

 

Деловые клеточки объединяются в единое целое — в то, что называют хозяйством или экономикой страны. Экономика, коротко говоря, есть производство (вклю­чая добычу и сбор) и распределение предметов потреб­ления (вещественных благ) и услуг.

 

Экономика считается основой (базисом) западного общества. В этом нет ничего страшного, если в сло­во «основа» не вкладывать никакого социологического смысла, а иметь в виду просто тот факт, что экономи­ка поставляет социальному организму средства суще­ствования. Но обычно идут дальше такого метафори­ческого смысла слова «основа», а именно — имеют в виду то, что организация экономики и отношения меж­ду людьми в ней определяют собою характер (тип) все­го общественного организма. Наиболее отчетливо эта концепция была выражена в марксистской теории об­щественно-экономической формации, которая так или иначе до сих пор оказывает какое-то влияние на состо­яние умов в этой сфере познания и идеологии.

 

Экономику западного общества надо рассматривать с двух точек зрения, если отвлечься на время от ее вза­имоотношений с другими феноменами общества. Пер­вую из этих точек зрения я буду называть содержатель­ной или вещественной, имея в виду то, что связано с производством и доведением до потребителей вещей и вещественных услуг. Вторую точку зрения я буду на­зывать формальной или денежной, имея в виду все то,

 

что связано с деньгами, прибылью, капиталом, банка­ми, Ценами, рынком и прочими элементами денежного хозяйства. Обычно под экономикой и имеют в виду именно денежное хозяйство, принимая вещественное хозяйство лишь в качестве сферы его функционирова-

 

95

 

 

 

 

 

 

 

ния. Я не отдаю предпочтения ни тому ни другому, считая их двумя аспектами одного и того же явле­ния. При рассмотрении каждого из них придется отвле­каться от другого. Но это не будет означать их разде­ление и рассмотрение как явлений, существующих на­ряду друг с другом.

 

СТРУКТУРА ЭКОНОМИКИ

 

О клеточной и социальной структуре экономики я уже говорил выше. Добавлю к сказанному еще следую­щее.

 

Большинство известных мне авторов разделяют эко­номику западных стран на три сферы: сельское хозяй­ство, промышленность и обслуживание. Некоторые ав­торы дают несколько иную классификацию31. В первую сферу они включают сельское хозяйство, добычу руд и лесоводство. Во вторую сферу включают переработку сырых материалов в готовую продукцию. В третью сфе­ру включают услуги, в том числе медицинское обслу­живание, обучение, управление, церковь.

 

Я считаю, что классификации такого рода лишены социологического смысла. Переработка сырого мяса в бифштексы и антрекоты есть переработка сырых мате­риалов в готовую продукцию, но вряд ли это отнесешь к сфере промышленности. Понятие «сфера обслужи­вания (услуг)» вообще является бессмысленным. В эту сферу не попадают те люди из промышленности и сель­ского хозяйства, которые заняты не непосредственным производительным трудом, а трудом по его обслужива­нию. По некоторым данным32, в промышленности таких большинство. В одну категорию обслуживания (услуг) объединяются разнокачественные предприятия и учреж­дения, одни из которых обслуживают непосредственно людей (магазины, рестораны, парикмахерские и т. п.), а другие — другие предприятия, в том числе промыш­ленные и сельскохозяйственные (транспортные фир­мы, исследовательские и информационные учреждения и т. п.). К тому же вообще нелепо включать в экономи­ку больницы, школы, университеты, церковь и админи­стративные учреждения. В таком случае с не меньшими

 

96

 

основаниями в эту сферу можно включать органы влас­ти, полицию и армию. Короче говоря, рассматриваемые классификации не характеризуют экономику адекват­ным образом и относятся скорее к сфере идеологии, чем науки.

 

Расчленяя экономику по «принципам мясника», тео­ретики игнорируют или отодвигают на задний план дру­гие ее важные аспекты. Например, экономика разделя­ется на ведущие и второстепенные отрасли по степени важности для страны, а также на прогрессирующие и консервативные с точки зрения производительности тру­да. Первое разделение общеизвестно и очевидно, так что нет надобности долго пояснять: производство угля и ста­ли, например, важнее, чем производство зубочисток и пепельниц. Во втором случае речь идет о том, что не все отрасли производства развиваются равномерно. Некото­рые в силу общественных потребностей и благоприят­ных условий вырываются вперед, как это произошло, например, с авиационной и автомобильной промышлен­ностью, с электроникой и компьютерами. Происходя­щие здесь социальные процессы еще не изучены доста­точно глубоко и полно. Я не специалист в этой сфере науки, но, судя по той информации, которая попадалась мне на глаза, тут имеет место не столько взаимное сти­мулирование, но и взаимное препятствование. Ресурсы общества не безграничны, и процветание одних отрас­лей имеет следствием тенденцию к упадку других. И как это ни странно на первый взгляд, больше всего страда­ют ведущие отрасли экономики. Они нуждаются в по­мощи со стороны государства, так что тенденция к их социализации не является случайностью или следстви­ем какой-то идеологии.

 

3 различных источниках приводятся различные ве­личины, характеризующие распределение работающих граждан западных стран по упомянутым трем сферам экономики. Чаще приводятся такие величины: от 20 до 25% работающих заняты в промышленности, от 3 до 6% _ в сельском хозяйстве, от 70 до 75% — в сфере обслуживания. Эти данные истолковываются, само собой разумеется, как показатель очень высокой произ­водительности труда и эффективности экономики За-пада. Я не оспариваю это утверждение. Однако я счи-

 

97

 

таю, что эти данные лишены социологического смыс­ла, как и сама классификация сфер экономики.

 

Согласно приведенным данным в сфере производ­ства материальных ценностей в странах Запада заня­то меньше одной трети работающих граждан. Причем проценты занятых в материальном производстве имеют тенденцию к сокращению. Есть основания предпола­гать, что лет через пятьдесят, если не произойдет ни­чего из ряда вон выходящего, он упадет до десяти или даже до пяти. Бесспорно, это говорит о росте произ­водительности труда. Но какого? Труда работающих людей. Назову такую производительность абстрактной. Производительность труда общества в целом, однако, характеризуется также многими другими факторами, в том числе — наличием массы трудоспособного населе­ния, не занятого в хозяйстве. Если его присоединить к той части работающих, которая занята в сфере произ­водства материальных ценностей, то картина будет уже не такой радужной. А эта часть населения имеет тен­денцию увеличиваться. Я предполагаю, что через те же самые пятьдесят лет, если опять-таки процесс не будет прерван из ряда вон выходящими событиями, она вы­растет до таких размеров, что пропадут выгоды от со­кращения производительной части населения, то есть выгоды от роста абстрактной производительности тру­да. Думаю, что тут Запад достиг некоторого потолка, преодолеть который невозможно.

 

Из тех 20—25% работающих, которые заняты в про­мышленности, отнюдь не все заняты непосредствен­но производительным трудом. Большинство из них за­нято в сфере обслуживания производительной части в собственном смысле слова. Если их включить в сферу обслуживания, то, наоборот, суждения о высоте произ­водительности труда западных стран будут еще востор­женнее. И еще бессмысленнее, поскольку никаких вра­зумительных критериев различения производительного и непроизводительного труда не существует. Да и вряд ли они возможны в принципе. Если, например, считать производительным трудом производство материальных ценностей, то как быть с производством вооружений, предметов роскоши и вещей, которыми пользуются па­разиты и преступники?

 

98

 

От 3 до 6% работающих занято в сельском хозяйстве. Но характеризует ли это реальную социальную структуру западного общества существенным образом? Почему бы, например, не подсчитать, сколько людей вообще занято в той сфере экономики, в которой продукты сельского хозяйства производятся, хранятся, транспортируются и вообще достигают потребителя, причем не только внутри данной страны, а и во всем мире, кормящем эту страну? Думаю, что картина получилась бы иная.

 

ПРОИЗВОДСТВО, РАСПРЕДЕЛЕНИЕ, ПОТРЕБЛЕНИЕ

 

Самой простой и абстрактной схемой всякой экономи­ки является такая: производство готовой к потреблению продукции (включая услуги) — приобретение этой про­дукции потребителем (включая использование услуг). Более кратко эту схему можно изобразить так: производ­ство — потребление. В западной экономике эти два эле­мента схемы разделены и обособлены так, что большую часть из того, что люди производят, они не потребляют сами, и большую часть того, что они потребляют, они не производят сами.

 

Приведенная схема усложняется тем, что производ­ство готовой к потреблению продукции дифференциру­ется и возникает отношение между производством ма­териалов для окончательной продукции или частичной продукции (деталей) для нее. Эта схема может услож­няться еще более за счет того, что производству гото­вой к окончательному потреблению продукции может предшествовать два и более этапов производства. Важно здесь то, что некоторые производители здесь вы-ступают также и в роли потребителей. Например, в схеме "производство материалов — производство деталей — производство более сложных частей — производство окончательной продукции» второе, третье и четвертое звено являются и потребителями. Усложнение отношений производства и потребления происходит также вследствие того, что между производ-ством окончательной продукции и ее потребителем вкли-ниваются посредники, задача которых — довести готовую

 

99

 

продукцию до потребителя. Это, например, магазины. За­дача таких посредников — распределять готовую продук­цию по потребителям. Посредник в свою очередь может дифференцироваться, то есть распределение будет осуще­ствляться в два и более этапов. Например, первым этапом распределения может быть крупная фирма, а вторым -магазины, приобретающие у нее товары.

 

Все элементы этих схем атомизированы, то есть со­стоят из множества отдельных предприятий производи­телей и множества отдельных потребителей. Окончание одних цепочек движения вещей и услуг может стать на­чалом других. Цепочки перекрещиваются. Продукция от производителей может расходиться по многим раз­личным линиям (к разным посредникам и потреби­телям). К потребителям продукция может сходиться по разным линиям (потребитель приобретает различные вещи и пользуется различными услугами). Образуются пункты распределения, в которые продукция стекается по разным линиям и откуда она уходит точно так же по разным линиям.

 

В обществе складывается густая сеть производителей, распределителей и потребителей. Отношения между ячей­ками этой сети находятся опытным путем и строятся на основе договорных соглашений. Это индивидуальная сеть в данном районе страны и в стране в целом. В стране скла­дывается множество таких более или менее обширных и до известной степени автономных сетей, которые пере­плетаются в сети более сложные и в конечном счете в еди­ную хозяйственную сеть страны.

 

Я подчеркиваю, что сети такого рода на разных уров­нях складываются опытным путем, на основе личных контактов владельцев их ячеек или лиц, каким-то пу­тем получивших право вступать в переговоры, прини­мать решения и заключать контракты, одним словом -предпринимателей. Это — живой процесс. В нем име­ют место пробы, ошибки и изменения, какие случаются в процессе жизни всякого сложного организма. Люди, участвующие в этом процессе, являются профессиона­лами в своем деле, а если включаются в него впервые, так или иначе приобретают опыт и становятся профес­сионалами. Весь процесс есть дело и подчиняется за­конам дела.

 

100

 

Я обращаю внимание на все эти общеизвестные, ка­залось бы, явления потому, что они удивительным об­разом игнорируются или недооцениваются в профес­сиональных исследованиях, и тем более в идеологии. А между тем именно они образуют связную (я бы ска­зал — «плотную») хозяйственную среду или ткань, име­ющую свои законы и играющую гораздо более важную роль в жизнедеятельности социального организма, чем вырванные из этой среды и всемерно раздутые свобо­да предпринимательства и отношений «свободного» рынка.

 

Понятие «распределение» имеет также другой смысл, чем тот, который рассмотрен выше, а именно — распре­деление жизненных благ между гражданами общества в зависимости от того, какое положение они занимают в обществе и какими возможностями располагают. К этой проблеме я обращусь ниже.

 

СПРОС И ПРЕДЛОЖЕНИЕ

 

Пункты распределения, о которых я говорил, это рынок, на котором происходит встреча потребителей и производителей. Здесь имеет место взаимное влияние потребителя и производителя. Потребитель воздейству­ет на производителя путем выбора из множества пред­лагаемых вещей и услуг то, что ему хочется или что он может позволить себе. Производитель воздействует на потребителя, предлагая и так или иначе навязывая ему то, что он хочет сбыть. Чем детерминируется выбор, осуществляемый потребителем? Тут играют роль при­вычки, вкусы, реклама, случай, покупательные возмож­ности, отсутствие времени на более тщательный выбор, отсутствие опыта, безразличие и другие факторы. Вы-бор того, что сделано лучше при той же цене, и того, что дешевле при том же качестве, образующий основу так называемой свободной конкуренции производите-лей, представляет лишь один из принципов, которым Руководствуется покупатель, причем невсеобъемлющий. К тому  же разница в предлагаемых вещах и услугах, ко-торые может себе позволить потребитель, обычно не столько велика, чтобы вообще осуществлять какой-

 

101

 

то сознательный и расчетливый выбор. Да и разница в ценах вещей и услуг, которыми себя ограничивает по­требитель, обычно незначительна. Так что фактически роль свободной конкурентной борьбы за покупателя на некоем свободном рынке не является всеобъемлющей, как это изображают апологеты свободного рынка и сво­бодной конкуренции. Их роль ограничена прежде всего не какими-то мерами государства, монополиями, кар­телями и другими внешними факторами, а самим кон­кретным процессом жизни людей, пользующихся рын­ком. Только в тех случаях, когда дело касается больших покупок, осуществляемых профессионально занятыми этим делом людьми, действует коммерческий расчет в чистом виде. Но каков объем таких покупок в общем объеме покупок?

 

Ассортимент производимой продукции и услуг де­терминирован исторически сложившимися потребно­стями потребителей, а последние, в свою очередь, де­терминированы привычно производимыми вещами и услугами. Тут исторически складывается определен­ный жизненный стандарт, который, с одной стороны, стимулирует производство (то есть предложение) това­ров и услуг, а с другой стороны, он же и ограничивает производство. Спрос не безграничен. Тут складывается более или менее устойчивое и динамичное равновесие спроса и предложения (потребления и производства), лишь время от времени и лишь частично нарушаемое привходящими обстоятельствами и новаторством про­изводителей. Одним словом, в западной экономике в ее глубине существует некий твердый «стержень» («ске­лет»), вокруг которого становится возможной ее дина­мика.

 

Сказанное также может служить примером, иллюст­рирующим одну особенность процессов в социальном организме: они являются не линейными, а циклически­ми в том смысле, что в них причины и следствия ме­няются местами, взаимно стимулируют друг друга, так что в них невозможно найти концы. Эти циклические процессы, конечно, получают какой-то «толчок» (име­ют начало) в истории организма и постоянно поддер­живаются какими-то внешними и внутренними «толч­ками». Но в основном они приобретают некоторую ав-

 

102

 

тономию, подобную обмену веществ в живом орга­низме.

 

Одним словом, хозяйство как процесс производства, распределения и потребления вещей и услуг имеет свои собственные закономерности, независимые от его де­нежного облачения. Оно образует определенный «обмен веществ» между организмом общества и его средой, а также между частями организма довольно высокой сте­пени интенсивности уже само по себе, независимо от его денежной формы. Последняя привносит в этот «об­мен веществ» нечто такое, что делает его лихорадочным, причем непрерывно ускоряющимся.

 

ПРОИЗВОДИТЕЛЬНЫЕ СИЛЫ

 

Очень часто капиталом называют не только деньги, но и материальные предметы, необходимые для произ­водства ценностей и услуг. При этом возникает дву­смысленность. Упомянутые материальные предметы сами по себе суть средства производства вещей и услуг. Они оцениваются в деньгах, приобретаются на деньги, — в них инвестируются деньги в качестве капитала. Если все то, во что инвестируются деньги, считать капи­талом, то и рабочая сила есть капитал. На этом пути чисто словесной эквилибристики запутываются самые банальные проблемы.

 

Я думаю, что введенное Марксом (а может быть, и раньше его) понятие «производительные силы» тут вполне научно и уместно. Оно охватывает материаль­ные средства производства и рабочую силу, которая их использует для производства вещей и услуг.

 

Западнизм возникал не только как новая форма со­циальной организации, но и как более высокий уро­вень производительных сил. Маркс правильно обратил внимание на этот факт, но он же и вульгаризировал его. Исторически дело обстояло не так, будто прогресс производительных сил имел следствием новые «про­изводственные отношения» (новый тип социального устройства), а как раз наоборот: развитие «произвол -ственных отношений» западнизма стимулировало раз­витие производительных сил. Западнизм зародился с

 

103

 

 

 

теми производительными силами, какие достались от прошлой истории. Он их развил и усовершенствовал. Но свои собственные, качественно новые производи­тельные силы он развил лишь как результат своего рас­ширения и усиления. И с точки зрения субординации различных феноменов в рамках развитого общества за­падного типа приоритет принадлежит социально-эко­номическим отношениям (и марксистской терминоло­гии — «производственным отношениям»), а не произ­водительным силам.

 

На описание производительных сил, с которыми за-паднизм начал свою историческую «карьеру», достаточ­но несколько десятков страниц. На описание произво­дительных сил современного западного общества нуж­ны сотни томов. Прогресс в этом отношении поистине поразителен. Десятки тысяч различных профессий. Чис­ло всякого рода вещей, так или иначе используемых в производстве предметов потребления и услуг, вряд ли можно сосчитать. А с точки зрения сложности, совер­шенства и мощности современные средства производ­ства превзошли все то, что могла вообразить себе фан­тазия людей еще недавнего прошлого. Этот баснослов­ный прогресс принято ставить в заслугу капитализму. Это справедливо лишь отчасти. Точнее будет видеть ос­нову его в западнизме, лишь частью которого является капитализм.

 

Прогресс средств производства сопровождался одно­временным прогрессом рабочей силы. Последняя должна была быть в состоянии использовать эти средства произ­водства и служить им, поддерживать их на должном уров­не и усовершенствовать их. А это образование и обуче­ние миллионов людей в ряде поколений. Рабочая сила должна быть адекватной средствам производства, это есть объективный закон производительных сил. Эта адекват­ность колеблется в более или менее широком диапазоне. Временами она нарушается, как это можно наблюдать в последнее время. Появляется множество книг и статей о том, что система образования и обучения переживает кри­зис, не отвечает требованиям современности. Появляют­ся и публичные опасения насчет человеческого материа­ла, неудовлетворяющего требованиям все усложняющей­ся технологии и социальной организации.

 

104

 

НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКИЙ КОМПЛЕКС

 

Формирование западнизма имело одним из условий и вместе с тем следствием формирование особого соци­ального феномена, который я называю научно-техни­ческим комплексом. В этот комплекс я включаю науку, технику, научно-техническое просвещение и образова­ние, внедрение научных открытий и технических изоб­ретений в производство.

 

Наука и техника (научные открытия и технические изобретения) задолго до западнизма доказали свою по­лезность для жизни людей. Об этом писал еще Арис­тотель. В эпоху Возрождения интерес к науке и техни­ке достиг высочайшего для тех времен уровня. Он про­должился и был возвышен до философского уровня в сочинениях Френсиса Бэкона и Р. Декарта, а также их последователей. Французские просветители (особенно Ж.А. Кондорсе), а вслед за ними социалисты-утопис­ты (К.А. Сен-Симон) рассматривали науку и технику как важнейшее средство решения социальных проблем. Они явились предшественниками современной технок­ратической идеологии.

 

Наука, техника и научно-техническое просвещение (включая специальное образование) сыграли роль одно­го из важнейших условий формирования западнизма как в смысле влияния на производительные силы общест­ва, так и в смысле влияния на его идеологическое со­стояние. Не случайно Наполеон, символическая фигура становления западнизма, был не только покровите­лем буржуазной экономики и одним из родоначальников правового кодекса западнизма и западной государствен­ности, но и покровителем наук. Он сам был математи­чески и технически сравнительно образованным чело-зеком и являлся членом Французской Академии. Тот факт, что он не сумел оценить выдающееся изобретение Фултона, влило свою долю (пусть очень маленькую) в сумму причин его личного поражения.

 

В XIX веке научно-технический комплекс достиг неслыханного до того уровня развития и обнаружил свои

 

социальные свойства. Начался процесс превращения

 

творческого элемента производства по изобретению и усовершенствованию средств труда в самостоятельную

 

105

 

 

 

 

 

сферу разделения труда, в профессиональную деятель­ность особой категории людей. Этот процесс стал воз­можен и дал поразительные результаты благодаря тому, что Запад сам породил достаточно большое число лю­дей с высочайшими творческими и интеллектуальными способностями, а также благодаря тому, что Запад сумел привлечь для этого выдающиеся умы и таланты из дру­гих стран и народов.

 

В XX веке, особенно в период после Второй миро­вой войны, научно-технический комплекс превратился в фактор социальный. По той роли, какую он стал играть в экономике западных стран, в деятельности государства (в особенности в вооружении армий) и в повседневной жизни граждан, а также по числу занятых в нем людей, по их профессиональной подготовке, по их творческим и интеллектуальным качествам и по их месту в социаль­ной структуре населения он стал самостоятельной сфе­рой жизни общества, вполне сопоставимой с прочими основными сферами, бизнесом, политикой, правовыми отношениями, средствами массовой информации. Выс­шие круги этого комплекса входят в высшие, привиле­гированные слои общества и в правящий его класс на­ряду с лидерами политики и бизнеса.

 

В годы после Первой мировой войны роль научно-технического комплекса стала настолько огромной, что на Западе в двадцатые годы нашего века возникло осо­бое социологическое учение — технократия. Основате­лями его явились американские экономисты Г. Скотт и Т. Веблен. Основная идея этого учения — установление политической власти технических специалистов, кото­рые должны управлять обществом не на основе частных интересов каких-то общественных групп (классов, сло­ев), а на основе научно-технических знаний и в инте­ресах всего общества.

 

В годы после Второй мировой войны технократиче­ское направление западной общественной мысли еще более усилилось, получив мощнейшую основу в виде на­учных открытий и технических изобретений, о каких даже думать не смели самые отважные исследователи, изоб­ретатели и фантазеры еще недавнего прошлого. Извест­ными фигурами этого направления являются Дж.К. Гэл-брайт, Д. Белл, Л. Штайнбух, Г. Краух33 и другие. Пер-

 

106

 

вый из них ввел понятие «техноструктуры», то есть иерар­хии технических специалистов, которая не только играет решающую роль в управлении производством, но и при­нимает все более активное участие в принятии полити­ческих решений. В том же направлении идет концепция «нового класса» Д. Белла. Развитие компьютерной тех­ники и робототехники нашло отражение в идеях Штайн-буха, Крауха и многих других. По мысли этих авторов, современным обществом должны руководить математики, инженеры, программисты, экономисты и другие специ­алисты, которые в состоянии найти наилучшие реше­ния различных общественных проблем. Развитие и рас­пространение современной информационной технологии позволит, по их мнению, разрешить экономические и политические противоречия в обществе, поднять демок­ратию на более высокий уровень.

 

Я выше уже сказал, что научно-технический комп­лекс с самого начала был условием развития западниз-ма, а в развитом состоянии последнего этот комплекс является одним из важнейших его элементов и неотъем­лемым атрибутом западного общества. Но при всех об­стоятельствах он не может занять место деловой и по­литической (государственной) сфер общества. Всему свое место. Бизнес и управление обществом имеют свои спе­цифические правила, требуют особой профессиональной подготовки людей, отличной от профессии математиков, инженеров, программистов, экономистов и других пред­ставителей научно-технического комплекса. Деловые, социальные, экономические и политические проблемы не являются проблемами чисто академическими, для ре­шения которых нужен лишь «математический» интел­лект, то есть интеллект, ищущий научную истину и оп­тимальное техническое решение. Это — прежде всего и главным образом проблемы ситуаций, в которых стал­киваются различные и часто (если не чаще) несовмес­тимые интересы людей, групп людей, предприятий, классов, слоев, больших человеческих объединений и даже целых стран. В этих ситуациях идет борьба, счита­ющаяся прежде всего с силами участников их, а не с интересами научно-технических задач как таковых. На-учно-технические знания в таких ситуациях использу­ется в их специфической роли, то есть как подсобные

 

107

 

средства, а не в качестве инструкций поведения для кон­фликтующих или кооперирующихся сил. Представите­ли научно-технического комплекса участвуют в таких ситуациях в качестве советников, а не ответственных лиц. Если же они попадают в число последних, они действу­ют все равно по особым правилам поведения деловой или политической сферы, лишь принимая во внимание то, что им известно в качестве выходцев из научно-тех­нического комплекса.

 

ДЕНЕЖНЫЙ ТОТАЛИТАРИЗМ

 

Я рассмотрел экономику западнизма с точки зрения ее содержания. Перейду к рассмотрению ее со стороны формы. Это разделение формы и содержания не явля­ется абсолютным. В процессе эволюции тут происходят такие изменения, что они меняются местами в их про­явлениях. Тем не менее в исходном пункте необходимо фиксировать их принципиальное различие.

 

Деньги являются одним из величайших изобретений человечества, сопоставимым по своей важности с изоб­ретением языка. Они являются также и великим источ­ником несчастий. Но в истории человечества не бы­ло ничего значительного, что принесло бы только одно добро, и никогда не будет. Даже изобретение языка не было абсолютным благом. Язык был, есть и будет од­ним из мощнейших источников и орудий зла.

 

Возникли деньги задолго до капитализма и Запада. Возникли они как знаки ценности вещей и услуг и как количественная мера (как средство измерения) цен­ности, то есть как знаки величин ценностей. Они ста­ли средством обмена и торговли, средством накопления ценностей (богатств), средством осуществления различ­ного рода отношений между людьми, включая брачные, семейные, деловые, политические отношения и дейст­вия. Их роль расширялась, упрочивалась и разнооб­разилась, охватывая все сферы жизни людей. Это по­служило одним из важнейших условий формирования феномена Запада. А с победой западнизма создались ничем не сдерживаемые условия для того, что я назы­ваю денежным тоталитаризмом. Из формы (средства)

 

108

 

социальных отношении людей деньги превратились в самодовлеющую сущность, сделав людей средством для своего бытия.

 

Испокон веков деньги выполняли функции знака и меры ценностей. Затем к этим функциям присоедини­лась функция капитала. В современном западном обще­стве, особенно после Второй мировой войны, в полную силу развилась еще одна их функция, деньги стали уни­версальным и всеобъемлющим средством измерения, уче­та и расчета деятельности людей, учреждений и пред­приятий, средством управления экономикой и други­ми сферами общественной жизни, средством управления людьми и контроля за их общественным поведением. В экономической и социологической литературе иног­да роль денежной системы сравнивают с ролью крове­носной системы живых организмов. К этому с полным правом можно добавить то, что денежная система вы­полняет значительную часть и функций нервной систе­мы организма.

 

Деньги стали (подчеркиваю, стали теперь, а не были такими изначально!) главным регулятором всей основной жизнедеятельности людей западного общества, основным побудительным мотивом, целью, страстью, заботой, кон­тролером, надсмотрщиком, короче говоря — их идолом и богом. Западные люди одержимы деньгами34 вовсе не по­тому, что они морально испорчены (в моральном отноше­нии они не хуже людей обществ иного типа), а потому, что деньги стали абсолютно необходимым условием, сред­ством и формой их жизнедеятельности. В деньгах концен­трируется и символизируется вся суть жизни людей в этом обществе. Это есть та реальная социальная атмосфера, ко­торой они дышат, социальная пища, которой они питают­ся, социальная среда, в которой они движутся в поисках средств существования. Деньги для западного человека — это возможность иметь все то, что необходимо для жизни, и иметь то, что сверх необходимого. Это — возможность иметь комфорт, образование, культуру, здоровье, удоволь­ствия. Это — уверенность в завтрашнем дне, уверенность в будущем детей. Кто бы ни был западный человек, он так или иначе, прямо или косвенно, сам или через других лю-

 

дей вынужден быть участником, объектом и субъектом денежного тоталитаризма.

 

109

 

По вещной форме деньги разделяются на такие ка­тегории: 1) товарные деньги, имеющие ценность как вещи, то есть сами по себе; 2) бумажные денежные зна­ки и монеты; 3) ценные бумаги, чеки, кредитные кар­ты, юридические денежные документы. Определяющи­ми для современного западного общества являются де­нежные знаки, выпускаемые специальными банками и охраняемые государством, — государственные денежные знаки. Так называемые товарные деньги начинают иг­рать роль денег в экстремальных ситуациях. В нормаль­ных условиях они суть вещные ценности, оцениваемые в государственных деньгах и в принципе обмениваемые на них. Указанные в третьем пункте бумаги предпола­гают в основе государственные деньги и возможность иметь с их помощью денежные знаки. Так что деньги, без которых немыслим капитал и капитализм, суть фак­тор государственности, то есть суть явление не только в деловом аспекте общества, но и в коммунальности.

 

УСЛОВНЫЕ ДЕНЬГИ

 

Лишь государственные деньги являются тем универ­сальным и всеобъемлющим инструментом общества, о котором говорилось выше. В этой форме они становят­ся основой для высшей стадии эволюции денежной си­стемы — для системы условных денег, то есть для уче­та, расчета и регулирования деятельности и отношений людей в воображаемых деньгах, но без участия реаль­ных денежных знаков. Люди получают заработную пла­ту, осуществляют покупки, оплачивают бытовые услу­ги, платят налоги, получают кредиты, короче говоря -осуществляют бесчисленные денежные операции, не прикасаясь руками к деньгам. И все те, кто вовлечен в эти дела, по большей части тоже не прикасаются к этим деньгам. Производятся банковские расчеты в не­ких потенциальных деньгах, происходит передвижение воображаемых денег путем манипуляций с числами на бумагах, относящихся к определенным людям, учреж­дениям, организациям и предприятиям.

 

Как рядовые граждане, так и предприятия во многих случаях должны расплачиваться наличными. Но это в

 

110

 

основном мелкие операции. Операции с участием зна­чительных сумм денег и в этих случаях совершаются посредством чеков и кредитных карточек (пластиковых денег), которые делают эти операции безналичными35. Огромные денежные суммы циркулируют в сфере пре­ступности и в незаконных операциях в общем и целом непреступных граждан. Но это не умаляет доминирую­щую роль условных денег.

 

Условные деньги не сводятся к реальным. Они суть новое качество в социальных отношениях людей. Вели­чина условных денег, циркулирующих в обществе, во много десятков раз превосходит величину реальных де­нег, которых было бы достаточно для нормальной жиз­ни общества, если бы условных денег не было. Но об­щество уже не может жить без последних.

 

Уровень условных денег как всеобъемлющий и доми­нирующий стал возможен благодаря развитию определен­ной тонкой технологии и компьютерам. Практические его удобства несомненны. Но власть денег над людьми от это­го не ослабла, а усилилась. Она приняла еще более при­нудительные формы, неимоверно расширив при этом круг подвластных. Практически почти все занятые (име­ющие работу) люди оказались подданными тоталитарного денежного режима. Ослабить власть этого режима можно только одним путем, а именно — усилением своей деловой активности, стремлением любыми средствами увеличить свой счет в банке или хотя бы свести концы с концами.

 

Банк, хотя в нем и работают люди, имеет дело с обез­личенными числами. Он беспощаден. Власть денежного тоталитаризма вынуждает людей на более интенсивную жизнедеятельность, а все общество — на более интенсив­ный обмен веществ, какого не знали и не знают общества иного типа. Уйти полностью из-под власти этого режима можно только такими путями: быть от рождения или стать очень богатым человеком, самому войти в касту диктато­ров, удовольствоваться каким-то постоянным источником дохода, уйти в сферу преступности или опуститься на уро­вень полной нищеты.

 

Условные деньги (безналичный денежный расчет) не имеют ничего общего с коммунистической идеей исчезновения денег в некоем будущем обществе всеобщего изобилия. Согласно коммунистическому идеалу надоб-

 

111

 

ность в деньгах отпадет, поскольку все потребности лю­дей будут удовлетворяться. Нелепость этой идеи теперь очевидна всем, и нет надобности ее критиковать. По изо­билию материальных богатств современное западное об­щество превосходит все то, что могли себе вообразить коммунисты прошлого. Но роль денег от этого не умень­шилась, а, наоборот, всемерно возросла, подобно тому, как не отмерло, а усилилось государство в коммунисти­ческом обществе, хотя отношения частной собственно­сти были почти полностью ликвидированы.

 

Высшим результатом развития денег явилось то, что они стали исчезать из повседневной жизни людей как телесные феномены. Но при этом они сохранили и уси­лили свое значение в бестелесных расчетах денежных учреждений. Они скрылись в оболочку денежного меха­низма. Они спрятались за кулисы повседневного жиз­ненного спектакля, сохранив за собою функцию режис­сера этого спектакля.

 

ДЕНЕЖНЫЙ МЕХАНИЗМ

 

Нет надобности доказывать то, каких космических ве­личин достигает объем денежных операций в совре­менном многомиллионном западном обществе. И было бы удивительно, если бы в этом обществе денежного то­талитаризма не сложился механизм, осуществляющий и охраняющий этот тоталитаризм. Он сложился, достиг ог­ромных размеров и стал одной из важнейших опор обще­ства. Описание его можно найти в бесчисленных социо­логических, юридических и экономических сочинениях, в учебных пособиях, в справочниках, в описаниях стран.

 

Механизм денежного тоталитаризма образует гигант­ская финансовая система общества, которая теперь обусловлена прежде всего необъятным числом денеж­ных операций, охватывающих все аспекты жизни людей и общества в целом, в том числе и все то, что связано с капитализмом. Этот механизм есть механизм особого подразделения делового аспекта общества — денежного дела. Но в силу особой роли этого подразделения обще­ства он превратился в механизм общества в целом. Он включает в себя два рода учреждений и предприятий:

 

 

112

 

1) банки и другие финансовые предприятия, которые называются другими словами, но выполняют ту же роль или разделяют с банками отдельные функции денежного дела (сберегательные кассы, страховые компании, кредит­ные учреждения и т. д.), а также крупные фирмы и кон­церны, обладающие большими суммами денег и выполня­ющие функции, аналогичные отдельным функциям бан­ков; 2) государственные финансовые учреждения.

 

Число денежных предприятий огромно. Имеет место сложнейшее разделение их функций (специализация), а также разделение ими территорий действия и сфер об­щества. Есть банки частные и общественные, отдельные и объединенные в группы, личные и акционерные, уни­версальные и отраслевые, кредитные, ипотечные, ком­мерческие, национальные, международные. Сами они имеют сложную структуру — иерархию подразделений, начинающуюся центральным отделением, и доходящую до местных отделений, непосредственно имеющих дело с клиентами. В их деятельности заняты миллионы лю­дей. Используется самая современная технология, без которой вообще уже невозможно функционирование де­нежного механизма.

 

Не буду утомлять читателя скучными цифрами на этот счет. Приведу лишь несколько примеров. Американская Банковская Ассоциация имела в 1988 году36 250 тысяч банковских служащих. Она имела свою специальную шко­лу, которая ежегодно охватывала более 150 тысяч че­ловек, выпускала свои журналы («Capital» и «Banking»). Баден-Вюртембергское Акционерное Общество имело 132 отделения. Сицилийский банк имел 358 отделений в Италии, а также филиалы и представительства во мно­гих городах Европы и Америки. Национальный Вест­минстерский банк имел 82 тысячи служащих. Это лишь малая часть общей сети денежных предприятий Запада.

 

Денежный механизм организован так, что в нем неразрывно соединяются принципы дела и принципы коммунально сти. В нем принципы коммунальной субор­динации и координации доведены до уровня точности часового механизма и беспощадности бездушной маши­ны, так что коммунистические и другие диктаторские режимы выглядят в сравнении с ним как демократичес­кая расслабленность и распущенность.

 

113

 

РЕАЛЬНАЯ И СИМВОЛИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИКА

 

Сумма денег, циркулирующих в той или иной форме в современном мире, достигает астрономических разме­ров. Это, конечно, отражает огромные богатства чело­вечества. Но вместе с тем денежная сфера превратилась в автономную, в значительной мере независимую от ре­альной экономики. Среди трех важнейших перемен в мировой экономике в последние десятилетия П. Друкер37 называет то, что двигателем ее стала не торговля това­рами и услугами, а движение капиталов, то есть денеж­ных масс. Произошел переход от «реальной» экономи­ки к «символической».

 

В мировой экономике «реальная» и «символическая» экономики существуют в значительной мере независи­мо друг от друга. Движение капиталов независимо от торговли во много раз превосходит то, что необходи­мо для торговли. Например, на лондонском долларовом рынке проходило в 25 раз больше долларов, чем общий объем мировой торговли. Плюс к тому — валютные опе­рации в 12 раз превосходили объем мировой торговли. Таким образом, «символическая» экономика в 1986 году почти в 40 раз превосходила «реальную».

 

Хочу заметить, что такого рода диспропорции явля-ются обычными и для других социальных явлений, на­пример — для соотношения сфер производства и услуг, управленческого аппарата и управляемых объектов, го­сударственно-бюрократической системы и прочих сфер общества. В этой избыточности надо различать необхо­димую часть и такую, без которой можно было бы в принципе обойтись, но которая складывается по инер­ции и в силу способности завоевывать место в обще­стве, не считаясь с интересами целого.

 

ГОСУДАРСТВО, ПРАВО, ДЕНЬГИ

 

Вопрос о государстве и праве я буду специально рас­сматривать дальше. Здесь же я коснусь их лишь как эле­ментов денежного механизма западного общества.

 

Общеизвестна марксистская схема, до сих пор оказы­вающая влияние на умы мыслителей. Капитализм, соглас-

 

114

 

но этой схеме, есть базис западного общества, а западное государство есть надстройка над ним. Капиталисты поку­пают государственную власть, и та служит им. Западное государство есть государство буржуазное, капиталистичес­кое. Я отверг эту концепцию как научно несостоятельную еще в довоенные годы, не зная тогда ничего о западной критике марксизма, опираясь на очевидный факт разрас­тания и усиления советской государственности, которая мне представлялась как прямое продолжение и развитие дореволюционной русской государственности. Государ­ство не есть надстройка над каким-то базисом. Оно име­ет свои корни, независимые от капитализма. Оно может проводить политику в пользу капиталистов. Последние могут оказывать на него давление. Но это не означает, будто государство становится органом капитализма. Оно само использует капитализм в своих интересах и в инте­ресах исполняемой им роли в обществе. Наполеон, гер­манский кайзер, русский император и королева Велико­британии были не в большей мере слугами капиталистов, чем капиталисты — их слугами.

 

Капитализм не смог бы занять прочное место в ми­ре без покровительства и защиты со стороны государ­ственной власти. Последней самой нужно было, чтобы частное предпринимательство расширялось и укрепля­лось. Она стремилась установить прочную финансовую систему, урегулировать налоги, ввести правовые нормы, определяющие правила частного предпринимательства. Эта деятельность власти в самой большой степени под­готовила буржуазные революции. В результате револю­ций произошли структурные изменения власти и сме­на лиц, но государство с его функциями осталось. Оно увеличилось в размерах и прислособилось к новым ус­ловиям своего собственного (а не в качестве слуги!) су­ществования. Оно укрепилось в своей роли важнейше­го элемента денежного механизма.

 

Функция охраны денежной системы испокон веков принадлежала государству. Государства западных стран не являются в этом отношении оригинальными. Новым здесь являются масштабы денежной системы и место государства в ней.

 

Функции государства в отношении денежной систе-мы общеизвестны. Первая из них — выпуск денежных

 

115

 

знаков и контроль за обращением денежных средств. Эту функцию исполняет центральный банк (Германия) или несколько законодательно ограниченных банков (Англия), среди которых один может быть главным (США). Эти банки считаются независимыми от госу­дарства. Но что из себя представляет эта независимость на деле? Самым независимым считается Федеральный банк Германии. На его примере лучше всего можно по­казать, каковы реальные взаимоотношения государства и денежных предприятий38.

 

Федеральный банк Германии есть собственность го­сударства, и уже одно это говорит о том, насколько во­обще тут уместно говорить о независимости первого от второго (о независимости объекта собственности от соб­ственника). Задача этого банка — регулировать цир­кулирование денег, предоставлять кредиты хозяйству, охранять стабильность денежной системы, регулировать выпуск банкнотов. По закону он не зависит от прика­зов правительства. И согласно тому же закону он обя­зан поддерживать экономическую политику правитель­ства, если это согласуется с его задачей охраны валюты страны. Он дает советы правительству относительно де­нежной политики. С другой стороны, члены правитель­ства могут принимать участие в дискуссиях банка и про­сить отложить те или иные его решения. Они при этом не имеют права голоса. Правительство назначает членов дирекции банка на определенный срок, включая прези­дента и вице-президента. Но члены дирекции не могут быть заменены другими, если они сами не захотят по­кинуть свой пост. Если происходит смена правитель­ства, то новое правительство не может заменить членов дирекции банка до истечения срока. Здесь как зависи­мость, так и независимость взаимны и относительны.

 

Центральный (государственный, главный) банк не зависит от правительства, но правительство есть лишь часть государства, а не все государство. Центральный банк не может быть независимым от государства, ибо он сам есть часть государства. Я думаю, что в системе разделения властей западнистского государства к трем традиционным его частям — к законодательной, испол­нительной и судебной властям — следует добавить чет­вертую, денежную.

 

116

 

Государство устанавливает свод законов, регулирую­щих все действия и отношения людей, предприятий и учреждений, так или иначе облаченные в денежную форму. Государственные учреждения следят за испол­нением законов и принимают карательные меры в от­ношении нарушителей их. Государство проводит опре­деленную финансовую политику, принимая меры для обеспечения экономики деньгами и кредитами, регули­рует массу денег.

 

Государство устанавливает определенную систему на­логов. Особые государственные службы следят за со­блюдением налогового режима. Благодаря налогам го­сударство становится обладателем огромных денежных сумм — самым крупным владельцем денег в стране. И государственные траты денег превосходят все прочие.

 

В общественном сознании налоги воспринимаются как нечто неизбежное и естественное. Критике подвер­гается не сам феномен налогов, а налоговая полити­ка государства и ее крайности. Для подавляющего большинства граждан, имеющих какой-то доход, нало­ги имеют силу природной необходимости. Они вынуж­дены платить их, совершая обычные денежные опера­ции (делая покупки в магазинах, оформляя покупки не­движимого имущества, получая наследство и т. п.), а также в виде специальных платежей раз в год или каж­дые три месяца (выплачивая часть предполагаемого по­доходного налога). Для предприятий, осуществляющих свои операции через банки, уклониться от налогов в большинстве случаев невозможно.

 

Налоговое законодательство неуклонно разрастается. Например, в 1913 году закон о налогах в США зани­мал 14 страниц, а в 1991 году — более девяти тысяч страниц. Чтобы разобраться в налоговых законах, нуж­на особая специализация юристов. Роль налоговых со­ветников огромна. Они образуют особый слой посред­ников между государством и налогоплательщиками. Их задача — найти компромисс, устраивающий государство и терпимый для налогоплательщика, причем в рамках законов и данной экономической ситуации в стране, Это Делается, разумеется, не бесплатно (на Западе нич-то не делается бесплатно, за исключением пустяков). Тем не менее это все же экономнее, чем обходиться без

 

117

 

таких посредников. А в большинстве случаев без них просто не обойтись по многим причинам.

 

В Германии, например, в любом супермаркете мож­но купить объемистую книгу, обучающую налогоплатель­щиков тому, как уклоняться от налогов или сводить их к минимуму уголовно ненаказуемыми методами. Есть такие наставления и в других странах. Но я должен признаться, что я никакую пользу из изучения этой книги не извлек. Думаю, что я не одинок в этом. Без специалистов здесь все равно не обойтись. Как представители большого бизнеса используют законы, чтобы обойти законы, об этом надо писать особую книгу. К высокой квалификации их на­логовых советников тут присоединяются личные связи и знание ситуации в сфере бизнеса и власти.

 

Множество людей, так или иначе занятых в налого­вой сфере, разнообразно по специализации и по соци­альному положению, не говоря уж об имущественных различиях. Несмотря на эти различия, однако, эти люди функционируют в сфере государственности, управляю­щей экономикой.

 

В западном обществе деньги в принципе должны приобретаться легально, то есть в соответствии с юри­дическими нормами (законами), и должны пройти че­рез государственный финансовый контроль, проверяю­щий их законность и взимающий с них налоги. Так что граф Монте-Кристо в современном западном обществе вроде бы невозможен. Однако принцип легальности де­нег постоянно нарушается. Мне не попадались обобща­ющие и суммарные данные на этот счет. Да они и не­возможны в силу характера самого феномена. Но по тем сведениям, какие появляются в средствах массовой ин­формации, можно судить, что сфера нелегального функ­ционирования денег огромна. Практически можно ис­тратить любые деньги, неподконтрольные государству. Существуют банки, в которых люди, раздобывшие боль­шие деньги и желающие скрыть их, могут завести сек­ретные счета. «Отмывание» незаконно нажитых денег и срастание преступного бизнеса с законным стало обыч­ным явлением. Более того, современная западная эко­номика вряд ли могла бы вообще существовать, если бы она целиком и полностью была заключена в рамки за­конности.

 

118

 

КАПИТАЛИЗМ

 

О капитализме написано не меньше книг, чем об Иисусе Христе, Вагнере и Моцарте, которые по подсче­там некоторых специалистов являются чемпионами в этом отношении. Я здесь выскажу на эту тему лишь то, что мне кажется наиболее важным для понимания сущ­ности современного западного общества, то есть запад-низма.

 

Когда речь заходит об определении западного обще­ства в его самых фундаментальных чертах, то в созна­нии сразу же всплывает слово «капитализм». Это сло­во вошло в широкое употребление сравнительно недав­но, думаю — в середине прошлого века. Причем оно появилось сначала с негативным оттенком, как слово из языка социалистов39. Оно обозначало множество частных предпринимателей (капиталистов), которые оперировали сравнительно большими суммами денег (капиталами) с целью получения прибыли, причем путем организации производства товаров на основе использования наемного труда. В связи с распро­странением коммунистических идей западное общест­во стало рассматриваться как общество капиталисти­ческое, то есть как такое, в котором господствуют ка­питалисты. Капитализмом стали называть социальный строй западноевропейских стран и США. Критика это­го феномена стала лейтмотивом политической и идей­ной жизни западных стран, охватив даже сферу лите­ратуры и изобразительного искусства. Слова «капитал», «капиталист» и «капитализм» приобрели негативное зна­чение.

 

Марксисты навязали понимание западного общества как капиталистического всей интеллектуальной и поли­тической элите Европы. Ленин объявил капиталистичес­ким даже российское общество, в котором капиталистов в западноевропейском смысле можно было пересчитать на пальцах. Он был не одинок. На этой позиции стояла основная масса русской интеллигенции. И русская ре­волюция 1917 года прошла под антикапиталистически­ми лозунгами, хотя основную массу ее участников со­ставляли малограмотные крестьяне, а не пролетарии ев­ропейского образца.

 

119

 

Любопытно, что власти западных стран, включая США, не чинили практически никаких серьезных пре­пятствий критике капитализма и западного общества с этой точки зрения. Самые острые критики капитализма пользовались всеобщим уважением40 и не подвергались преследованиям вовсе не потому, что в западных стра­нах и в России господствовала демократия (ничего по­добного еще не было), а потому что западное общест­во еще не ощущало себя капиталистическим, не говоря уж о России, а власти западноевропейских стран и Рос­сии вообще считали капитализм лишь одним из явлений жизни своих стран, причем подвластным им. Власть де­нег и капитала в этих странах все еще оставалась влас­тью капитализма в более обширной социальной среде, а не самодовлеющей силой, которая сама со временем (после Первой мировой войны) станет превращаться во всеобъемлющую среду для всего остального. Марксист­ская оценка западного общества как тотально капитали­стического была преувеличением в интересах идеологи­ческой и политической борьбы. В реальности правите­ли западного общества в такой же мере были слугами капитала, в какой сам капитал служил интересам нека­питалистических привилегированных и правящих слоев общества.

 

В течение почти семидесяти лет после 1917 года, ког­да наступил необычайный подъем идеологии и практи­ки коммунизма, в мире доминировало представление о западном обществе как о капиталистическом, причем с негативным оттенком даже в самих западных странах. Раздавались голоса в пользу капитализма, но они не влияли на общую ситуацию заметным образом. В апо­логетике западного общества стремились избегать упот­ребления слова «капитализм», предпочитая нейтраль­ные слова вроде «индустриальное общество», «плюра­лизм», «демократия». Получили распространение идеи, будто западное общество вообще уже не является ка­питалистическим, будто капитализм эволюционирует в сторону социализма. В одном немецком справочнике было написано, будто слово «капитализм» есть этикет­ка, которую советская пропаганда навешивала на запад­ные страны. Это, конечно, курьез. Но курьез харак­терный.

 

120

 

Приведу несколько примеров определений термина «капитализм», чтобы профессионально нейтральный чи­татель имел представление о состоянии умов в этом цен­тральном пункте понимания западного общества. «Ка­питализм есть социальная система, основанная на при­знании индивидуальных прав», — заявляет один автор41. Обратите внимание: социальная система, основанная на праве! «Капитализм есть экономическая система, в ко­торой доминирует частная собственность на средства про­изводства», — заявляет другой автор42. Обратите внима­ние: экономическая система! И под такое определение подойдет и феодальное общество и рабовладельческое. «Капитализм есть экономическая система, в которой все производство финансируется заранее и протекает во вре­мени, которая состоит из кредиторов и должников», — заявляет третий автор43. «Капитализм есть социальная и экономическая система, в которой индивиды свободны быть владельцами средств производства и свободны стре­миться к максимальной прибыли, а распределение ре­сурсов определяется системой цен», — заявляет четвер­тый автор44. Этот автор определяет капитал как совокуп­ность средств, делающих возможным производство, — машин, зданий, транспортных средств и т. п., за исклю­чением земли и рабочей силы. «Капитализм есть эконо­мическая система, в которой решения принимают част­ные собственники на средства производства, информацию о состоянии спроса и предложения поставляет рынок со свободной конкуренцией и целью является достижение прибыли», — заявляет пятый автор45. Марксизму при­надлежит определение капитала как денег, приносящих прибыль (прибавочную стоимость), и сведение капита­лизма к отношению между капиталистами и наемными рабочими (к эксплуатации вторых первыми).

 

В результате исторических перипетий слово «капита­лизм» превратилось в идеологическое выражение с рас­плывчатым смыслом. С логической точки зрения основ­ной причиной многосмысленности этого слова является то, что один и тот же объект осознается людьми различ­но, выделяются его различные признаки, принимаются во внимание различные этапы его истории, а также то, что политические и идеологические мотивы вторгаются в его понимание.

 

121

 

С победой Запада в «холодной войне» против Совет­ского Союза и его блока слово «капитализм» стали упо­треблять в нейтральном и затем в уважительном смыс­ле, причем как обозначение социального строя западных стран. Реабилитировали слово и переосмыслили то не­гативное, что ранее с ним ассоциировали. Началось бе­зудержное восхваление частной собственности и капи­тализма со всеми их проявлениями в человеческом по­ведении (а они в течение ряда столетий были предметом критики, негодования и презрения со стороны лучших представителей рода человеческого), прославление эго­изма, корыстолюбия, жестокости и т. д. как якобы са­мых светлых мотивов прогресса человечества. Апологе­ты капитализма пришли в такое неистовство, какого не было за всю историю капитализма. Были отброшены все сдерживающие моральные принципы и даже элементар­ные правила приличия.

 

ЭВОЛЮЦИЯ КАПИТАЛИЗМА

 

Я придерживаюсь такого смысла терминов. Капитал есть сумма денег, которая более или менее продолжи­тельное время используется ее владельцем (владель­цами) для приобретения дополнительных денег сверх этой суммы, то есть прибыли (или прибавочной сто­имости). Использовать деньги как капитал -- значит инвестировать их в дело, приносящее прибыль, или жить на проценты от них. Последнее в конечном счете тоже означает, что кто-то использует твои деньги как капитал. Конечно, не всегда удается практически полу­чить прибыль. Владельцы денег несут убытки и даже разоряются. Но все равно их намерением остается ис­пользование денег с целью получения прибыли. Капи­талисты суть люди, группы людей или организации, яв­ляющиеся владельцами денег и использующие их как капитал. Капитализм есть совокупность всех явлений данного общества, которые касаются деятельности ка­питалистов и функционирования капиталов. Общество является капиталистическим, если в его экономике до­минирует капитализм. Но это не означает, что соци­альный строй общества сводится к капитализму. Запад-

 

122

 

низм содержит в себе капитализм, но не исчерпывает­ся им.

 

Капитализм не есть нечто раз и навсегда данное. В его истории различаются два периода — периоды «старого» и «нового» капитализма. Я их различие вижу в следующем. «Старый» капитализм был по преимуще­ству множеством индивидуальных капиталов, вкраплен­ных в общество некапиталистическое по общему типу. Хотя капиталисты имели огромное влияние, общество еще не было капиталистическим в строгом смысле сло­ва. Степень вовлеченности масс населения в денежные отношения по законам капитала была еще такой, что следовало говорить об исторически сложившемся обще­стве, в котором капитализм занимал определенное ме­сто, но еще не был всеобъемлющим, тотальным. Лишь в XX веке западное общество стало превращаться в капиталистическое в строгом смысле слова, начав при этом терять некоторые черты «старого» капитализма. Это породило иллюзию, будто западное общество пе­рестает быть капиталистическим вообще.

 

После Второй мировой войны отчетливо обнаружи­лась тенденция к превращению больших территориаль­ных единиц и целых стран в социальные объединения, функционирующие по законам огромных денежных си­стем и огромных капиталов. Дело тут не в концентра­ции капиталов, хотя и это сыграло свою роль, а в орга­низации жизни большинства населения таким образом, будто оно стало средством функционирования одного капитала.

 

Этот процесс в каком-то смысле даже был против концентрации капиталов и образования монополий. Новое качество в развитии капитализма возникло не по линии концентрации капиталов и образования монопо­лий, что в свое время фиксировал Ленин и ошибочно счел высшей и последней стадией капитализма, а по линии вовлечения масс населения в денежные опера­ции по законам капитала, увеличения множества та­ких операций и усиления их роли в жизни людей. Этот процесс был связан с усилением роли государственной власти в денежных операциях, с разрастанием денеж­ного законодательства и усилением его роли, с упоря­дочиванием и регламентированием отношений между

 

123

 

 

 

работодателями и наемными лицами, со структуриро­ванием предпринимательства, с ограничением конку­ренции и свободы ценообразования, короче говоря — с социальной организацией и регулированием всей сис­темы жизни общества по законам функционирования денег в качестве капитала. Превращение «старого» ка­питализма в «новый» происходило по многим линиям. Выше, в разделе об эволюции и структуре частной соб­ственности, я уже говорил на эту тему. К сказанному там я добавлю еще следующее.

 

ТОТАЛЬНЫЙ КАПИТАЛИЗМ

 

Если капитал понимать как деньги, приносящие прибыль или по крайней мере употребляемые с целью приобретения прибыли, а капиталиста — как пред­принимателя, использующего деньги как капитал, то банки изначально являются капиталистами. Пре­вращение банковской системы в денежный тоталита­ризм привело к тому, что подавляющее большинство членов общества, имеющих какие-то источники дохо­да, оказалось соучастниками деятельности банков как капиталистов, предоставляя в их распоряжение свои деньги, то есть осуществляя основную часть своих де­нежных дел через банки. К этому присоединился рост акционерных предприятий и банков. Например, в За­падной Германии в 1983 году было 4 миллиона акцио­неров, а в 1991 году число их выросло до 10 миллионов. В США в 1970 году 30 миллионов рядовых граждан владели двумя третями общего капитала промышленно­сти. 80% населения были собственниками сумм денег, так или иначе функционировавших в общей сумме ка­питалов, то есть были соучастниками коллективного ка­питала46.

 

Сделав всех людей, получающих или имеющих ка­кие-то деньги, в той или иной мере частичными капи­талистами хотя бы уж тем фактом, что они вынужде­ны свои денежные дела осуществлять через финансовые предприятия и учреждения, не говоря уж о миллио­нах акционеров, современное западное общество стало почти что абсолютно капиталистическим. Капитализм

 

124

 

стал тотальным. Общество в целом стало превращаться в единый капитал.

 

Одновременно тот же самый процесс сделал социо­логически бессмысленными понятия «капиталист» и «капитализм». Ничего парадоксального в этом моем утверждении нет. Просто с этими понятиями уже нель­зя описать адекватно специфику западного общества. Мелкий акционер, предприниматель, имеющий кредит в банке и ведущий свои дела через банк, пенсио­нер, рентнер, владелец большого капитала, директор (президент) банка, менеджер, получающий денег боль­ше среднего предпринимателя, — все это суть люди разных социальных категорий. Владелец банка, опери­рующий миллиардами долларов, и акционер, владею­щий акцией в несколько тысяч долларов, оба являются представителями класса капиталистов в той же мере, в какой солдаты и генералы принадлежат к одной соци­альной категории военных. Если даже принять понятие «класс капиталистов» как имеющее смысл, на первый план должна выйти более важная проблема, а именно — какова социальная структура этого класса, из каких подклассов состоит этот класс и каковы между ними взаимоотношения. С точки зрения понимания сущно­сти общества эти внутренние различия и отношения в социальном классе капиталистов важнее, чем тот об­щий признак, по которому образован логический класс капиталистов. Ситуация здесь подобна той, какая имеет место в отношении граждан коммунистической страны, которые все суть трудящиеся, все суть наемные служа­щие государства, но которые различаются по другим, более важным признакам.

 

О другом аспекте эволюции капитализма писали еще Маркс, и особенно Ленин. Это — процесс укрупнения предприятий и концентрация капиталов. Констатировав этот факт, марксисты сделали из него идеологические и политические выводы. Они при этом игнорировали следствие этого процесса, имеющее важнейшее значение Для понимания структуры западного общества, а имен­но — эволюцию отношений собственности, о которой я Уже говорил выше. В результате этой эволюции класс капиталистов дифференцировался. Предприниматели, объединяющиеся в сложные корпорации, теряют часть

 

125

 

свободы в качестве капиталистов. Обладатели больших капиталов теряют в какой-то мере возможность распо­ряжаться ими по своему произволу, а более мелкие вла­дельцы денег такую возможность не приобретают вообще. Они остаются собственниками, но лишь потенциально. Складывается класс потенциальных капиталистов. Про­исходит разделение функций собственника и распоряди­теля капитала. Складывается класс, который я бы назвал классом функциональных капиталистов. Власть собст­венника становится в значительной мере номинальной, если он не попадает в класс функциональных капита­листов. Последние распоряжаются не столько своей, сколько чужой собственностью.

 

ПРИБЫЛЬ

 

Центральным пунктом понимания капитала и ка­питализма является понимание природы прибыли. Не буду повторять общеизвестные истины о периоде пер­воначального накопления капиталов. Перейду сразу к современному состоянию. Во-первых, нельзя сводить причину такого явления, как прибыль, к психологичес­кой жажде наживы. Я не отвергаю существование та­кой жажды. Я лишь утверждаю, что при объяснении феномена западнизма надо исходить из объективных, а не субъективных факторов. Феномен прибыли сначала возникает как возможность заработать больше того, что предприниматель потратил на дело. По мере эволюции западнизма получение прибыли становится вынужден­ным — возможность переходит в необходимость. Пред­приниматель вынуждается на такую организацию дела, чтобы получать дополнительные средства в качестве ус­ловия выживания предприятия. Эта необходимость уси­ливает субъективную потребность в наживе, становит­ся ее главным стимулом.

 

Капитализм возник и развился в мировое и эпохаль­ное явление не по инициативе отдельных корыстолю­бивых людей, хотя и это сыграло роль, а прежде всего как нечто вынужденное объективными закономерностя­ми самого дела, в которое вовлекались определенного типа люди, в том числе корыстолюбивые. И в наше вре-

 

126

 

мя главную опору его составляют не субъективные ин­тересы отдельных людей, а закономерности самой со­циальной организации многомиллионных масс людей.

 

Если бы было объективно возможно отказаться от прибыли и капиталисты субъективно захотели бы от нее отказаться, общество разрушилось бы в течение кратчайшего времени. Убеждение, будто западное об­щество есть общество свободного предпринимательства, есть идеологическая бессмыслица. Это общество есть общество вынужденного частного предпринимательст­ва, в котором юридически свободным считается то, что на самом деле есть продукт экономического принуж­дения.

 

Во-вторых, само понятие прибыли неоднозначно в социальном смысле, хотя оно и является однозначным экономически. Одно дело прибыль как нечто вынуж­денное обстоятельствами и необходимое для выживания предприятия,  как говорят, нормальная прибыль. И другое дело — прибыль как такой прирост денег, ко­торый позволяет их владельцу за сравнительно короткий срок нажить огромные деньги, превосходящие среднюю норму прибыли, -- сверхприбыль. Прибыль в первом смысле вынуждено добывать большинство предприни­мателей. Прибыль во втором смысле удается получить лишь немногим счастливчикам благодаря исключитель­ным условиям. Когда апологеты капитализма приво­дят примеры преуспевших предпринимателей, они вы­деляют именно таких исключительных удачников и иг­норируют тысячи разоряющихся. Конечно, такие ис­ключительные удачники суть своего рода знаменосцы капитализма, и роль их в этом несомненна. Тем не ме­нее нормальная прибыль и сверхприбыль не просто ко­личественное различие в одном и том же качестве. Это качественное различие. Преуспевающий предпринима­тель, ухитряющийся получать сверхприбыль, есть такая же редкость в огромном множестве заурядных предпри­нимателей, как кинозвезды, зарабатывающие широкую славу и огромные деньги, в армии рядовых актеров и прочих безвестных тружеников киноиндустрии, веду-щих заурядное существование. Эти кинозвезды отно-сятся к иной социальной категории, чем их бесчислен­ные заурядные собратья по профессии.

 

127

 

В-третьих, современный капитал существует не сам по себе, а как элемент в сложном комплексе явлений. Огромные суммы денег организуют эти явления в некое целое. Эти суммы денег приносят прибыль, но не все явления организуемого ими комплекса сами по себе (по отдельности) приносят прибыль. Имеется большое чис­ло предприятий (думаю, их большинство), которые еле сводят концы с концами и даже убыточны. Это, как пра­вило, мелкие и средние предприятия. Но и крупные пред­приятия несут убытки, о чем регулярно сообщают га­зеты. Например, крупнейший концерн Запада «General Motors» в 1991 году понес убытки в 4,45 миллиарда дол­ларов, a «IBM» — 4,75 миллиарда в 1992 году. В эти годы несли убытки бесчисленные крупнейшие предприятия. Банкротства гигантских фирм стали обычными. Их спа­сали банки, государственные субсидии, переход в дру­гие руки, слияние с другими фирмами, махинации, со­кращение производства и массовые увольнения (напри­мер, «IBM» уволил 100 тысяч человек из 400 тысяч работавших).

 

Тот факт, что предприятия работают с убытком, не означает, что они перестают быть капиталистическими. Это состояние временное. В общей системе экономи­ки происходит перераспределение прибылей и воз­никновение новых предприятий на месте погибших. Так что принципы капитализма сохраняют силу как принципы именно тотального, а не атомарного капи­тализма.

 

В современном западном обществе имеется большое число людей, получающих прибыль, не будучи предпри­нимателями (например, от роста цен на картины, зе­мельные участки, дома). Многие учреждения и предпри­ятия вообще не рассчитаны на получение прибыли -правительственные учреждения, школы, университеты, больницы и другие. В США каждый четвертый работа­ющий человек занят в таких неприбыльных предприя­тиях. Их доля, судя по всему, имеет тенденцию возрас­тать. Западнизм, повторяю, не исчерпывается капита­лизмом.

 

Общий процесс денежного тоталитаризма ведет к уве­личению доли предпринимательства, работающего на основе кредитов от банков или от крупных концернов.

 

128

 

В таких случаях предприниматели выплачивают процен­ты, вынуждаясь тем самым любыми средствами доби­ваться какой-то прибыли. Тем самым принцип свободы предпринимательства в смысле максимализации прибы­ли, если он вообще когда-то имел всеобщую силу (что сомнительно), превращается в принцип принудительной минимальной прибыли, необходимой для выживания предприятий.

 

РЫНОК

 

В западной пропаганде сейчас рынок превозносится до небес. Некоторые «смельчаки» объявляют его одним из самых выдающихся изобретений человечества47. Ко­мизм этой оценки рынка состоит в том, что рынок в том виде, как его описывают такие авторы, является не изобретением, а отказом от какого бы то ни было изоб­ретения на этот счет и даже препятствованием изобре­тению чего-то более разумного.

 

Рынок противопоставляется как капиталистическая добродетель коммунистической плановой и командной экономике как злу. Хотя некоторые авторитетные спе­циалисты, например — Милтон Фридман48, считают, что чистая командно-плановая и чистая рыночная экономи­ка не существуют, что все экономические системы яв­ляются смешанными, противопоставление их стало дог­мой западной идеологии.

 

Сейчас господствует убеждение, будто коммунисти­ческая экономика потерпела крах, и будущее будто бы принадлежит экономике рыночной. Но так было не все­гда. В сороковые годы многие предрекали будущее не рыночной, а планово-командной экономике49. Это объ­яснялось, как я думаю, мировыми успехами коммуниз­ма и национал-социализма. Теперь же дифирамбы рын-ку имеют основой крах советского коммунизма. Если история сделает какой-то новый зигзаг, найдутся тео-ретики, которые отыщут дефекты рынка и достоинства планово-командной экономики.

 

Установился определенный штамп в описании рын-ка. Он с незначительными вариациями кочует из одной книги в другую, из одной статьи в другую, из одной

 

                                                                                                      129

 

речи в другую — короче говоря, он заключается в сле­дующем50. Предприниматель на свою личную ответст­венность принимает решение, какие ценности произво­дить и какие услуги предлагать, а также как это делать. Он свободен в своей предпринимательской деятельно­сти. Потребитель свободен относительно своих доходов и выбора ценностей и услуг, предлагаемых предприни­мателем. Предприниматель осуществляет свои планы в рамках свободной конкуренции, договоров, инвестиций и цен в соответствии со своими ожиданиями прибы­ли. Рынок поставляет предпринимателю информацию о спросе и предложении и координирует их, а также осу­ществляет финансовые акции. Производители от потре­бителей узнают, что им производить, за какие цены про­давать. Производители не зависят друг от друга. Они стремятся делать вещи и выполнять услуги как можно лучше и продавать как можно дешевле, дабы привлечь потребителей. По выражению Адама Смита51, рыночные операции протекают так, как будто ими манипулирует «невидимая рука». Последняя есть сам рыночный ме­ханизм, а не государство. Задача государства — обеспе­чить рынку возможность выполнять его функции, не мешать ему работать, защищать от всякого заинтересо­ванного вмешательства52.

 

Читая подобный вздор, я невольно вспоминаю ста­рый советский анекдот. Воспитательница в детском саду рассказывала детям о том, каким прекрасным является советское общество. Один из детей заплакал. Воспита­тельница спросила, почему он заплакал. Ребенок отве­тил, что он хочет в Советский Союз. Хотел бы я знать, что испытывают миллионы производителей и потреби­телей, читая такие описания рынка, как приведенное выше?! И не думают ли они с тоской о том, как бы­ло бы хорошо пожить при «настоящем» капитализме со «свободным» рынком, управляемым безликой «невиди­мой рукой»?!

 

Я ничего не имею против слова «рынок». Важно, что на самом деле представляет из себя тот феномен, который называют этим словом. То, что западные по­литики, бизнесмены, теоретики и идеологи называют рынком и описывают так, как я пересказал выше, в ре­альности вообще не существует. Это описание рынка

 

130

 

есть лишь абстракция от реальности, обработанная ме­тодами идеологии. В сочинениях теоретиков, претенду­ющих на некую научную объективность, идеологиче­ская апологетика принимает лишь более изощренную форму. Образцами на этот счет могут служить сочине­ния одних из наиболее почитаемых теоретиков — Кей-нса и Хайека. Их работы ориентированы не на беспри­страстный анализ реальности, а на советы активным деятелям бизнеса и политикам, что нужно делать, что­бы капиталистическая экономика процветала. Причем советы явно конъюнктурные. Будучи по сути дела про­тивоположными, они одинаково хорошо выполняли роль апологетики капитализма каждая в свое время и в сво­их условиях.

 

О реальности рынка можно узнать лишь из работ критиков рынка и из тех мест работ теоретиков капи­тализма, в которых они критикуют друг друга или кри­тикуют факты реальности, мешающие реализации их проектов (не соответствующие их теориям). Ниже я из­ложу мои соображения о рынке, которые основывают­ся на обыкновенном здравом смысле и на суждениях многих западных специалистов, так или иначе попада­ющих на страницы книг, журналов и газет.

 

Буду называть реальным рынком ту сферу жизни об­щества, в которой реализуются отношения между про­изводителями вещей и услуг, с одной стороны, и их по­требителями, с другой. Абстрактным рынком буду на­зывать то, как реальный рынок выглядит в описаниях идеологов, политиков и заинтересованных бизнесме­нов, фактически выполняющих в этом случае функции идеологов. Абстрактный рынок — это не весь реальный рынок, а лишь отдельные его стороны, части и свой­ства, абстрагированные от реального рынка и сумми­рованные в некий воображаемый, но выдаваемый за Реальный рынок. На реальном рынке скрещиваются и переплетаются интересы всех сил общества. Это поле сражения. Абстрактный рынок выглядит как бесприст­растная технология экономики.

 

Механизм реального рынка — это не «невидимая Рука» А. Смита, а вполне ощутимая стратегия и такти­ка Участников битвы за покупателя и за возможность Формировать покупателя применительно к интересам

 

131

 

производителей. Производители делают не то, что хо­тят, а то, что можно сбыть. Потребитель выбирает (если выбирает!) из того, что ему навязывают, причем он об­рабатывается так, чтобы он не мог уклониться от это­го. Производители стремятся помешать друг другу все­ми доступными средствами, причем далеко не всегда экономическими и законными. Информацию о спросе и предложении предприниматели получают не в момент выхода на рынок, а до этого. И лишь в порядке исклю­чения на рынке. Рыночная конъюнктура обычно изве­стна заранее. И если предприниматели лезут на рынок несмотря ни на что, так у них просто нет другого вы­хода. Лезут они, чтобы хоть что-то урвать.

 

Рассмотрю отдельные компоненты рынка несколько подробнее.

 

КОНКУРЕНЦИЯ

 

Слово «конкуренция» имеет двоякий смысл. В одном смысле оно обозначает борьбу людей за свои личные интересы и цели в условиях, когда другие люди заняты тем же самым, и при этом борьба одних как-то сказы­вается на успехе борьбы других, конкретнее говоря -препятствует их успеху. В этом смысле конкуренция есть явление универсальное. А в обществе западного типа она является всеобщей и всеобъемлющей. В этом смысле западное общество есть общество конкурентов. Любой производитель товаров и услуг является конку­рентом для других производителей в борьбе за покупа­теля, ибо покупательные средства людей не безгранич­ны. Армия безработных является конкурентами для че­ловека, ищущего работу. Политики конкурируют за места министров, президентов и прочие должности. Деятели культуры конкурируют за славу и гонорары. Гангстеры конкурируют за возможности обирать жерт­вы. Короче говоря, формула «Человек человеку волк» есть формула реального западного общества. Общество прилагает усилия к тому, чтобы как-то ограничить и ослабить действие ее. Но она была, есть и будет одной из опор и движущих сил западного общества, несмот­ря ни на что. Она есть неустранимый закон природы.

 

132

 

Во втором смысле слово «конкуренция» обозначает лишь одну из форм борьбы за существование в запад­ном обществе. Обычно для выделения ее употребляют ограничительное слово «свободная». Свободная конку­ренция предполагает, что участвующие в ней люди яв­ляются свободными и независимыми друг от друга в той сфере, в которой они конкурируют. Единственное, чем они различаются с точки зрения их борьбы, есть качество и ценность того, чем они располагают. В сфе­ре экономики это — качество продукции и услуг, а так­же стоимость предлагаемых вещей и услуг. Апологеты западного образа жизни, превознося конкуренцию как одну из его опор, имеют в виду именно такую «свобод­ную» конкуренцию.

 

В социально-экономической литературе можно най­ти все логически мыслимые варианты суждений о сво­бодной конкуренции. Одни авторы за нее, другие -против. Одни считают, что время ее прошло, другие -что время ее наступает. И с годами отношение к ней менялось. Но я не встретил ни одной работы, в кото­рой была бы высказана наиболее близкая к истине (на мой взгляд) точка зрения, а именно — что свободная конкуренция никогда не была не то что единственной, но даже господствовавшей автономной формой эконо­мической активности в западном обществе, что ее роль преувеличена и идеализирована.

 

Вот как, например, описывал «свободную» конку­ренцию Хайек в широкоизвестной книге «Дорога к раб­ству» (1944). Я приведу, разумеется, лишь фрагменты его описания. Согласно Хайеку капитализм есть кон­курентная система, основанная на свободном распоря­жении частной собственностью. В условиях конкурент­ной системы, по его словам, заранее неизвестно, ко­му повезет, а кому нет. Все зависит от способностей и Удачливости самих людей. Это — единственный строй, где человек зависит лишь от самого себя. Конкуренция ведет к такой организации производства товаров, ка­кую обеспечил бы только некий идеальный центр, в точности знающий все то, что знают все люди в со­вокупности, и способный использовать это знание са­мым эффективным образом. В таком понимании, заме­чу кстати, свободная конкуренция подобна всесильно-

 

133

 

му коммунистическому государству, только без недо­статков последнего.

 

В конкурентной системе, продолжает Хайек, произ­водится все то, что хоть кто-нибудь умеет производить и может продать с прибылью по приемлемой для поку­пателя цене. Производится все теми, кто может это де­лать по крайней мере столь же хорошо и дешево, как и другие. Произведенное продается по цене более низкой или столь же низкой, какую в принципе мог бы назна­чить некто, кто на самом деле этот товар не продает. Конкуренция заставляет действовать разумно. Она вы­двигает несколько наиболее рациональных индивидов, которые вынуждают остальных вступать в борьбу. И так далее в том же духе. Нынешние идеологические аполо­геты капитализма ушли в своих дифирамбах «свобод­ной» конкуренции еще дальше. И число их многократно возросло.

 

Реальная конкуренция имеет мало общего с та­кой идиллической картиной. К конкуренции не стре­мятся преднамеренно. Она не есть средство облаго­детельствовать человечество. Она есть борьба за су­ществование. Она вынуждена тем обстоятельством, что слишком много людей не имеет иной возможно­сти жить, как за счет производства вещей и услуг, -избыточностью производителей и производимого по отношению к покупательной способности потреби­телей. Цель конкуренции - - вытеснить конкурентов, в конечном счете — уничтожение самой конкуренции. В реальности конкуренция всегда погружена в совокуп­ность других средств борьбы, в число которых вхо­дит обман, насилие, реклама, дискредитация противни­ков, взаимное препятствование (привентация), преступ­ления.

 

Реальная сфера конкуренции есть царство преступ­ности. В прессе постоянно сообщают о взятках государ­ственным чиновникам от частных фирм, чтобы полу­чить заказы. Например, в 1992 году в Италии разразился грандиозный скандал в связи с разоблачением преступ­ных махинаций между бизнесом и политиками. Вовле­ченными оказались сотни людей, включая ведущих по­литиков страны. А сколько случаев остается неразоб­лаченными?! И это — элемент рынка со «свободной»

 

134

 

конкуренцией! В Германии и Австрии прошли много­численные процессы по поводу незаконных операций фирм, сбывавших оружие и создававших химические предприятия в арабских странах. И это тоже элемент реального рынка со «свободной» конкуренцией! Соглас­но немецкой прессе53 Германия «производила» 10 мил­лионов тонн ядовитых отходов, из которых две тре­ти вывозилось за границу. Сложился особый бизнес на этом, причем необычайно прибыльный. По немец­ким законам эти ядовитые отходы рассматривались как обычные товары! Вспомни, читатель, что писал кумир западной общественной мысли Хайек по поводу «сво­бодной» конкуренции! Эта ситуация с отравлением пла­неты — реальный пример для нее. А таких случаев не счесть. И гласности предаются они в порядке ис­ключения. «Свободная» конкуренция предоставляет преимущества не столько гениям добра, сколько ге­ниям зла.

 

В действительно свободной конкуренции участ­вует не так уж много предприятий и предпринима­телей. Тон в ней задают сильнейшие во всех отно­шениях участники, добивающиеся успеха за счет пере­распределения покупательной способности населения в свою пользу. Большинство же действует вне усло­вий свободного соревнования. Высокая экономическая эффективность западного общества достигается за счет действия множества факторов, среди которых в первую очередь следует назвать трудовую диктатуру, плановость работы предприятий, денежный тоталитаризм, диктату­ру банков, государственную политику и контроль, на­учно-технический прогресс. И лишь где-то совсем не на первом месте следует назвать «свободную» конку­ренцию.

 

В пропаганде «свободной» конкуренции обычно при­водят примеры преуспевших предпринимателей. При этом, конечно, умалчивают о том, сколько миллионов предпринимателей успеха не имело. И уж совсем оста­ется в тени тот факт, что преуспевшие, как правило, до­бивались выдающихся результатов не благодаря некоей свободной конкуренции, а благодаря исключительным обстоятельствам, позволившим им оказаться вне сферы конкуренции.

 

135

 

СПРОС И ПРЕДЛОЖЕНИЕ

 

В изображении апологетов рыночной экономики за­падный рынок выглядит как огромная толкучка, по ко­торой бродят случайные продавцы товаров и услуг и случайные потребители, которые высматривают, что им нужно, и торгуются насчет цен. Предприниматели яко­бы узнают на этой толкучке, что нужно производить для удовлетворения потребностей потребителей и по каким ценам. Но в реальности ничего подобного про­сто нет. Реальный рынок есть сложная организация образа жизни миллионов людей. В этой организа­ции можно увидеть все логически мыслимые варианты отношения производителей и потребителей. Тут име­ет место и то, что спрос стимулирует производство и предложение. Бывает, что что-то создается независимо от потребностей и вне их, а затем предлагается потре­бителям и входит в круг их потребностей. Бывает, что потребителям навязывается какой-то товар или услуга, и они вынуждены с этим мириться. Но в этом слож­ном и изменчивом переплетении интересов и взаимных воздействий совершенно отчетливо обнаружилась тен­денция, не соответствующая идеологически-пропаган­дистской картине рынка, а именно доминирующая роль предложения.

 

Спрос сохранил и будет сохранять роль доминиру­ющего фактора в той части сферы потребления, кото­рая включает в себя самые необходимые, естественные и традиционные потребности людей, скажем — фунда­ментальные потребности. Но в той части потребностей, которая выходит за рамки фундаментальных, домини­рующую роль прочно захватило предложение. А имен­но эта часть потребностей заняла экономически более важное место в жизни западных людей.

 

Замечу между прочим, что капитализм возник как привоз и производство предметов и услуг сверх фунда­ментальных потребностей. Его самая динамичная часть и сейчас существует как предложение вещей и услуг сверх привычных (новых), а также как нововведение в привычные. Он изобретает новые потребности и новые средства удовлетворения потребностей. Он добивается прибылей за счет предложения чего-то нового, изобре-

 

136

 

тенного. Отсюда буквально маниакальное стремление к новизне, причем далеко не всегда разумное. Домини­рование предложения над спросом — это в натуре ка­питализма.

 

Предложение теперь в гораздо большей мере фор­мирует спрос и потребности людей, чем обратное вли­яние. Самолеты, автомашины, телевидение, видео, ком­пьютеры, факсы и многие тысячи других предметов потребления и услуг не были изначальными потреб­ностями людей. Они были изобретены искусственно и затем навязаны людям «сверху», то есть со сторо­ны производства. Западные люди живут в мире вещей и услуг, изобретенных небольшой группой личностей в последние несколько десятилетий и предложенных широким слоям населения как дар новой цивилизации. Поставив себе на службу мощнейшую рекламу и сред­ства массовой информации, современный крупный биз­нес превратил рынок в свое орудие насильственного воздействия на потребителей, а отнюдь не в царство свободы. Это целиком и полностью относится и к сфе­ре «духовного» производства — к культуре. Здесь даже в более отчетливом и неприкрытом виде выступает дик­татура рынка.

 

Классическим примером того, как предложение фор­мирует спрос, является внедрение компьютеров в жизнь человечества. Совсем еще недавно они были неизвест­ны людям, а в 1991 году только в личном пользовании было уже более 100 миллионов компьютеров. Аналогич­но обстояло дело с электрическим освещением, радио, телевидением, телефоном, автомобилями, самолетами. Большинство предметов потребления, которые можно видеть в быту западных людей, относятся к той же ка­тегории.

 

Идеологическим мифом является и утверждение о свободном ценообразовании на рынке. Я за пятнадцать лет жизни на Западе не видел ни одного случая, чтобы покупатели оказали какое-то влияние на цены товаров и услуг, если не считать толкучки и базары на курор-таx, а также распродажи товаров по бросовым ценам, па основную массу товаров и услуг цены устанавлива-ются теми, кто продает их, причем исключающие вся­кий торг. Цены рассчитываются специалистами с уче-

 

137

 

том многочисленных факторов, а также опытным пу­тем. Мне не известна динамика цен по различным ка­тегориям товаров и услуг в западных странах. Но я могу точно констатировать, что доминирующей тенденцией за годы моей жизни на Западе было общее удорожа­ние жизни, причем помимо инфляции. Росли неуклон­но цены на жилье, автомашины, предметы бытового обихода, питание, одежду, книги, газеты, транспорт. На какие-то товары и услуги цены снижались по тем или иным причинам (например, на компьютеры), но это нисколько не повлияло на общее удорожание жиз­ни, несмотря на практически неограниченные возмож­ности производства товаров и услуг в смысле их коли­чества. Предприниматели шли на сокращение произ­водства и увеличение цен в явном противоречии с дог­мами апологетов «свободного» рынка.

 

Спрос, конечно, влияет на предложение. Но лишь в ничтожной мере в том смысле, в каком это изображает апологетика рынка. На самом деле в гораздо большей степени спрос влияет на перетасовки в сфере производ­ства и предложения товаров и услуг. Потребители, осу­ществляя какой-то выбор на рынке, влияют на про­изводителей в смысле выгоды не непосредственно для себя, а для кого-то другого. Они уже реализовали свою выгоду, осуществив выбор. Последствия же этого акта им неподконтрольны.

 

ОГРАНИЧЕННОСТЬ РЫНКА

 

Далеко не все в экономике Запада попадает в сферу рынка — рынок не является всеобъемлющим. В сферу рынка не попадает общественное обслуживание (боль­ницы, школы, транспорт и т. п.), по крайней мере зна­чительная часть военной промышленности, жизненно важные для страны, но нерентабельные с точки зрения рынка отрасли промышленности, единичные государ­ственные проекты больших масштабов и многое другое. Да и в том, что, казалось бы, должно быть естественной сферой рынка, можно выделить стабильную часть, уста­новившуюся опытным путем в течение многих лет. В этой части предприниматели мало чем рискуют, они за-

 

138

 

ранее знают своих клиентов, конкуренция почти исклю­чена, спрос и предложение скоррегированы, бессмыс­ленно говорить о каком-то определении цен спросом и предложением. В этом смысле предприниматели имеют свой определенный рынок сбыта — своего потребителя. Рынок в определенном выше смысле (с конкуренцией, подвижным спросом и предложением) охватывает лишь динамичную часть сферы отношения производителя и потребителя. Но и эта динамичная часть находится под воздействием многочисленных нерыночных факторов, включая обычаи, традиции, общественное мнение, по­литику, медиа.

 

В жизни страны возникает масса проблем, которые рынок сам по себе не способен решить и которые мож­но решить лишь силами государства54. Необходимо, как на этом в послевоенные годы настаивала значительная часть теоретиков и политиков, социальная, то есть об­щественно ограниченная и контролируемая экономика. Дефекты рынка должны быть восполнены усилением экономической роли государства. В последнее десяти­летие началось обратное идейное движение в сторону ограничения роли государства и предоставления боль­шей свободы рынку55. Однако государство уже заняло прочную позицию в экономике. К этой теме я вернусь ниже.

 

Другой фактор, ограничивающий свободу рынка, это концентрация капиталов и укрупнение предприятий. Эта тенденция не ослабляется, а усиливается. В США, например, в 1950 году 200 крупнейших компаний контролировали 40% национального производства, а в 1970 году — уже 60%56. Американский концерн «General Motors» обладал в 1985 году капиталом в 283 милли­арда долларов. В нем работало 800 тысяч наемных лиц. В концерне «IBM» работало 400 тысяч человек, в концерне «Ford» -- 369 тысяч. В Западной Германии в 1974 году было 294 крупных концерна, а в 1986 году -Уже 80257. Корпорации с миллиардными активами, де­сятками тысяч наемных рабочих, мощными управляю­щими штатами фактически доминируют на рынке, определяют выпуск продукции и цены. Рынок превра-щается в координацию различных объединений пред­приятий. Крупное предпринимательство овладевает

 

139

 

важнейшими рынками. Это давало основание утверж­дать, что время конкурентного капитала прошло58.

 

Концентрация капиталов и укрупнение производства в рамках отдельных стран дополняются такими же про­цессами международного масштаба. Всевластие сверх­крупного бизнеса основывается на использовании всех современных научно-технических, финансовых и ин­формационных возможностей.

 

В том же направлении действуют банки. Они конт­ролируют частные предприятия, владея их акциями, и управляют правом голоса своих клиентов, депонирую­щих у них свои акции. Банки заинтересованы в надеж­ности своих кредитов предприятиям, а свободная ры­ночная конкуренция создает для них опасность. Есте­ственно, банки принимают меры к ограничению сво­боды рынка.

 

НЕМЕЦКОЕ ЧУДО

 

Апологеты свободного рынка часто ссылаются на «немецкое чудо» как на несокрушимый (по их мнению) аргумент в пользу их концепции. В послевоенной исто­рии Западной Германии действительно в лабораторно чистом виде можно было наблюдать механизмы запад-низма, подобно тому, как в Восточной Германии — ме­ханизмы коммунизма. Тут начинали почти с нуля, но имея в качестве образцов результаты западнизма в его наиболее отчетливой форме американизма59.

 

«Немецкое чудо» произошло не просто благодаря рынку, но благодаря американским инвестициям капи­талов (план Маршалла) и благодаря социальной рыноч­ной экономике, то есть благодаря экономике, контро­лируемой и регулируемой государством. Считается, что теоретическое обоснование такой экономики было дано Кейнсом, а в Германии А. Мюллером-Армаком. Прак­тическая реализация этой теории была осуществле­на под руководством Людвига Эрхарда. При этом весь­ма неохотно вспоминают или совсем забывают о том, что у них были предшественники, в теории — идеолог гитлеровской экономической политики К. Шиллер, в практике — сам Гитлер.

 

140

 

ПЛАНИРОВАНИЕ

 

Рыночная экономика Запада противопоставляется плановой экономике коммунистического общества. Это противопоставление лишено научного смысла. Оно яв­ляется идеологически-пропагандистским, ибо при та­ком противопоставлении как плановая, так и рыночная экономика преподносятся в тенденциозно искаженном виде.

 

Планирование деятельности отдельных предприятий, отраслей производства и экономики страны в целом само по себе ничего плохого не представляет. Дело не в планировании как таковом, а в том, какой вид оно при­нимает в том или ином обществе, какую роль в нем иг­рает и к каким последствиям ведет. Еще совсем недав­но (в шестидесятые и семидесятые годы) многие запад­ные теоретики смотрели на планирование иначе, чем сейчас60. Вот что, например, говорилось в книге одного немецкого автора61, которого никак нельзя было запо­дозрить в симпатиях к коммунизму (или социализму). Развитие капиталистической экономики достигло уров­ня, когда нужны новые организационные формы. Ста­рые организационные формы (частная собственность и конкуренция) стали препятствием. Частное предприни­мательство структурируется уже не в расчете на конку­ренцию. Частная собственность играет все меньшую роль сравнительно с большими капиталистическими орга­низмами. Требуется планирование в интересах капита­ла, то есть частнокапиталистическое планирование. Это не есть введение некапиталистической хозяйственной формы. Это — в интересах тех, кто раньше действовал в рамках конкуренции. И такой переход от конкуренции к плану уже начался.

 

Приведенные мысли вызревали и высказывались тог­да, когда в Западной Германии имел место экономиче­ский кризис, который был результатом именно рыноч­ной экономики. Так что некоторые крайности сто­ронников плановости отчасти объясняются тревогой за судьбу капитализма. Но именно эта тревога заставляла отодвигать в сторону идеологические и пропагандист­ские соображения и говорить хотя бы кусочек правды. В восьмидесятые годы в связи с усилением наступле-

 

141

 

ния Запада на коммунистический мир, двигавшийся к поражению в «холодной войне», идеологическая ориен­тация Запада изменилась на противоположную. Пла­новость прочно связали с коммунизмом. В противовес ей стали превозносить рынок и конкуренцию как не­что специфически западное и противоположное плано­вости.

 

Чтобы сравнение западнизма и коммунизма с точки зрения плановости экономики имело научный смысл, нужно определить объем планируемых феноменов эко­номики в обоих обществах, отвлекаясь от того, какие учреждения, организации, предприятия и лица занима­ются делом планирования. По моим предположениям, процент планируемых феноменов в западной эконо­мике ничуть не ниже, чем таковой в экономике ком­мунистической. И с точки зрения важности планируе­мых феноменов западное общество не уступает комму­нистическому. Иное дело — распределение планирую­щих функций и операций по различным подразделени­ям, сферам, учреждениям, организациям и т. д. С этой точки зрения различие западного и коммунистическо­го общества бросается в глаза, и прежде всего разли­чие на уровне государственных учреждений и предпри­ятий. Рассмотренные два аспекта (объем планируемого и распределение планирующих функций), как прави­ло, не различаются, на первый план выдвигается вто­рой, и плановость представляется как специфика ком­мунистической экономики, что неверно или бессмыс­ленно.

 

Рассматривая экономику с точки зрения объема пла­нируемых феноменов, можно констатировать как факт, что западная экономика является плановой в очень вы­сокой степени, и степень плановости неуклонно растет. Это является неизбежным следствием усложнения дело­вого аспекта общества. Более того, и с точки зрения рас­пределения планирующих функций имеет место сильная тенденция в сторону сходства с коммунистической эко­номикой. Усиливающаяся роль государства в экономи­ке (налоговая политика, кредиты, общественные зака­зы, инвестиции) и распределение гигантского бюджета вполне сопоставимы с планирующей ролью коммунис­тического государства.

 

142

 

государство и рынок

 

В западной идеологии, по крайней мере начиная с со­роковых годов, идет борьба двух направлений — государ­ственников и рыночников (так бы я назвал их). Самы­ми характерными фигурами тут являются соответственно Кейнс и Хайек. Оба направления признают роль рынка и роль государства. Но каждое из них делает упор на то или на другое, причем так, что фактически получается их про­тивопоставление.

 

Я считаю такое противопоставление лишенным на­учного смысла. Роль государства в функционирова­нии рынка общеизвестна и очевидна. И дело не в том, слишком велико или слишком мало участие государства в работе рынка. Дело в том, что государство является не просто охранителем и регулировщиком (в какой-то мере) рынка, а в том, что оно само есть фактор эконо­мики и крупнейший участник рынка. Обычно в госу­дарстве выделяют лишь один его аспект, а именно — власть и управление обществом как целым. Но государ­ство одновременно есть гигантское предприятие, дело которого заключается в том, чтобы выкачивать средства для своего существования. А это средства для 10—15% работающих граждан и их семей.

 

Государство распоряжается колоссальными денежны­ми суммами. Оно является самым крупным покупателем на рынке, размещая заказы бесчисленным фирмам и пре­доставляя им кредиты. А образование наднациональных рынков и мирового рынка с необходимостью превраща­ет государственную власть «национальных государств» в участников рынка наряду с гигантскими концернами и банками.

 

Скажу коротко о таком явлении, как государственный Долг. В 1950 году государственный долг Западной Герма­нии был 18 миллиардов марок, а в 1992 году стал 1300 мил­лиардов. В 1995 году ожидается 2000 миллиардов. В Ита­лии в 1991 году государственный долг был 2000 миллиар­дов марок. А США побили все рекорды на этот счет: в 1992 году их государственный долг превысил 4000 милли­ардов долларов (более 6000 миллиардов марок).

 

Государственный долг есть явление не случайное. Это не Результат плохой политики, хотя и этот фактор иг-

 

143

 

 

 

рает роль. Он неизбежен в условиях западнизма при лю­бой политике. От него не могут избавить никакие политические гении, ибо это явление экономическое. В 1989 году США выплатили около 20% национального дохода в качестве процентов за государственный долг. Кому идут эти платы? За чей счет, если государство само по себе ничего не производит? На эти вопросы вы вряд ли найдете подробные и правдивые отчеты в средствах массовой информации и в общедоступных книгах. И тем более не найдете научно-убедительного объяснения это­го феномена. Но и без этого очевидно одно: государство тем самым производит перераспределение средств в со­ответствии с объективными экономическими законами, которые в такой форме устанавливают некую социаль­ную «справедливость». Вместе с тем рост государствен­ного долга есть признак того, что в обществе увеличи­ваются диспропорции между его сферами и частями, и это вносит свой вклад в общую сумму условий и при­чин назревающего кризиса.

 

Я думаю, что наступает время, когда придется гово­рить не просто об экономике и политике как о связан­ных, но различных факторах западного общества, а о едином политико-экономическом или экономико-по­литическом комплексе. Я имею в виду при этом не слияние этих феноменов, а образование нового уровня в структуре западного общества в связи с превращени­ем экономики в межнациональную и глобальную. Пока этот уровень еще слит с экономикой и политикой в ста­ром смысле, еще не выработал адекватные себе формы. Это дело будущего. Но к этому идет. К данной пробле­ме я вернусь ниже.

 

УПРАВЛЕНИЕ ЭКОНОМИКОЙ

 

Я выше уже касался проблем управления. Добавлю к сказанному еще ряд соображений, связанных с темой рынка.

 

Рыночная экономика Запада противопоставляется коммунистической экономике как командной, управля­емой «сверху». Это противопоставление точно так же является идеологически-пропагандистским. Во всяком

 

144

 

достаточно большом и сложном обществе экономика так или иначе управляется, причем «сверху», ибо управ­ление по самому смыслу понятия есть управление «сверху».

 

В эпоху «старого» («атомарного») капитализма сте­пень управляемости того, что образовывало капитализм, была низкой. Идеологи и теоретики, вырывавшие в аб­стракции капитализм из его социальной среды, создали иллюзию, будто капиталистическая экономика вообще есть царство анархии. В эпоху «нового» («тотального») капитализма последний стал почти всей (практически всей) экономикой западного общества. Став тотальным, он утратил свое исключительное право быть анархич­ным, слабо управляемым или неуправляемым совсем. «Невидимая рука» превратилась во вполне видимую и ощутимую управляющую руку.

 

Существуют различные формы управления. В совет­ском обществе имело место единое, централизованное и прямое (командное) управление экономикой. Не следу­ет преувеличивать его силу и педантизм. В изображении идеологов обеих сторон (как апологетов, так и крити­ков) оно тенденциозно искажалось. На самом же деле отступления от абстрактных норм этой системы управ­ления были настолько велики, что огромная часть совет­ской экономики была вне сферы официальной системы управления. Такой была, например, теневая экономика. Таким было мизерное в отдельных случаях, но огромное в общей массе частное «предпринимательство», которое тоже было полузаконно или совсем незаконно юриди­чески.

 

Экономика современного западного общества отли­чается от советской с точки зрения управления. Но это не значит, будто она вообще никак не управляется. Во-первых, процент управляемых «сверху» действий людей в сфере экономики тут не меньше, чем в обществе ком­мунистическом. Во-вторых, тут существует совокуп­ность учреждений, организаций и личностей, которые совместно выполняют функции, аналогичные функциям высшей власти коммунистической системы управления экономикой. В этот управляющий комплекс входят го­сударственные учреждения, советы банков и предприни­мателей, эксперты и т. д. Они управляют экономикой не

 

145

 

прямыми командными методами, а опосредованно, то есть путем принятия определенных законов и манипу­лирования денежными суммами. Но их решения долж­ны кем-то претворяться в жизнь, а для этого требуются командные методы и контроль. Так что элемент команд­ной системы управления присутствует и в западной эко­номике и имеет тенденцию к усилению.

 

ПРОБЛЕМА ЭФФЕКТИВНОСТИ

 

Вряд ли в мире найдется хотя бы несколько человек, которые будут оспаривать утверждение, что западная экономика является самой эффективной в мире и в ис­тории человечества вообще. Но что это такое — высо­кий уровень эффективности экономики? Технический уровень? Открытия и изобретения? Производство хо­роших вещей, причем в большом количестве? Высокая производительность труда? Рациональная организация? Если присмотреться к тому, что на Западе пишется и говорится на эту тему, то можно заметить односторон­ность и тенденциозность в понимании эффективности экономики и в отборе критериев ее оценки, переходя­щие в идеологическое извращение и фальсификацию. Это особенно сильно стало проявляться в последнее время, после окончания «холодной войны» в пользу За­пада. При этом восхваление экономики Запада сопро­вождается дискредитацией экономики бывших комму­нистических стран. Я не собираюсь заниматься здесь апологетикой экономики коммунизма и критикой эко­номики Запада. Я хочу лишь сказать, выражаясь мета­форически, следующее. Когда на том основании, что птицы лучше летают, чем рыбы, начинают доказывать, будто птицы и плавают лучше, чем рыбы, то получает­ся ложное представление как о рыбах, так и птицах.

 

Говоря об эффективности западной экономики, надо принимать во внимание то, что подход к этой пробле­ме различен на различных уровнях, — на уровне от­дельных предприятий, отраслей экономики, эконо­мики целой страны и, наконец, всего западного мира. Надо далее различать абстрактную и реальную эффек­тивность. В случае абстрактной эффективности прини-

 

146

 

маются во внимание лишь некоторые признаки эконо­мики, причем в наиболее развитых и характерных об­разцах. В случае же реальной эффективности принима­ется во внимание вся совокупность важных признаков экономики, причем во множестве реально существую­щих факторов.

 

Надо, далее, различать экономический и социаль­ный подход к экономике. В первом случае экономика рассматривается сама по себе, во втором же случае она рассматривается с точки зрения проблем социальных (условия труда, занятость, жизненные гарантии и т. д.). Наконец, надо различать эффективность экономики и экономическую эффективность общества. В последнем случае нужна суммарная оценка экономики с учетом не только экономических и социальных критериев, но и факторов иного рода, касающихся общества в целом (способность переживать природные катастрофы и кри­зисы, вести войны и т. д.). Одним словом, проблема эффективности экономики и общества с точки зрения экономики есть на самом деле сложный комплекс раз­нородных проблем, исключающий единое и однознач­ное решение.

 

Возьмем такой пример. Всего от 3 до 6% работаю­щих людей в западных странах занято в сельском хо­зяйстве. Идеологи истолковывают это как якобы бес­спорный показатель высокой производительности тру­да. Мол, этих 3—6 % достаточно, чтобы удовлетворить потребность страны в продуктах сельского хозяйст­ва. Это, однако, неверно фактически, так как стра­на может ввозить более половины продуктов сельского хозяйства из других стран. Так что надо учитывать и тех, кто занят в сельском хозяйстве стран-экспортеров. Кроме того, надо учитывать не только тех, кто непос­редственно занят в производстве продуктов, но и тех, без которых это производство и реализация его про­дуктов вообще невозможны, то есть иначе подходить к проблеме, иначе расчленять общество, иначе произво­дить измерения.

 

Кроме того, эти 3—6 % можно интерпретировать со­всем иначе, а именно так: лишь 3—6 % работающих могут заработать на жизнь в сфере сельского хозяйства, На этом примере отчетливо видно различие двух под-

 

147

 

ходов к эффективности экономики — западнистского и коммунистического. Принцип первого -- минимизи­ровать число занятых в каком-то деле и максимализи-ровать интенсивность труда. Принцип второго — дать возможность максимально большому числу людей су­ществовать за счет этого дела и облегчить условия тру­да. С точки зрения решения проблем социальных ком­мунистическая экономика эффективнее западной, усту­пая ей в чисто экономическом плане.

 

Экономическую эффективность общества в целом при­нято измерять стоимостью суммарной продукции обще­ства. Прирост суммарного продукта считается призна­ком нормальной и даже цветущей экономики. Многие специалисты отмечали бессмысленность такого крите­рия и несоответствие его реальному положению62. При таком подходе не принимаются в расчет другие, более существенные факторы, например — инфляция, рост на­логов, удорожание жизни, рост безработицы, загрязне­ние окружающей среды, структурные изменения в эко­номике и многие другие.

 

С принятыми критериями оценки экономики теоре­тики могут создать любую желаемую картину состояния экономики в зависимости от социальной, политической и идеологической конъюнктуры. Замечу между прочим, что годовой прирост национального продукта в комму­нистическом Китае в 1992 году был 10—12 %, а в пере­довой в экономическом отношении стране Запада — в Западной Германии — он был близок к нулю. А колос­сальный прирост в Советском Союзе когда-то повергал в панику Запад.

 

ОЖИРЕНИЕ И ПАРАЗИТИЗМ

 

В западной экономике производятся не только жиз­ненно необходимые продукты, но и излишние, без ко­торых люди в принципе могут обойтись, сохраняя жиз­ненный уровень. Примером производства такого рода может служить производство пиротехнических средств и праздничных безделушек, которых в одной только За­падной Германии ежегодно продавали на несколько миллиардов марок. B США сложилась целая отрасль

 

148

 

экономики, занятая контролем за весом людей, ко­торая в 1992 году имела оборот 43 миллиарда долла­ров. В Германии выпускалось более 200 предметов для операций с куриными яйцами. Трудно сказать, каких огромных размеров достигает производство избыточных предметов потребления и роскоши. Производитель­ность труда в этой сфере может быть высокой, но это показатель не экономической эффективности, а своего рода ожирения общества. Степень такого ожирения за­падного общества необычайно высока и имеет тенден-цию увеличиваться.

 

( Характерным для западного общества является также высокая степень паразитарности. Я имею в виду боль­шое число людей, ничего не дающих от себя общест­ву, живущих паразитами за его счет] Тут существуют и процветают группы таких людей, целые слои и кате­гории. Большое число людей занято производством ценностей для этих паразитов и обслуживанием их, тем самым включаясь в сферу паразитарности. К этим яв­лениям относятся также паразитарные аспекты деятель­ности в целом непаразитарных слоев, учреждений и ор­ганизаций. Это, например, возникновение должностей и функций, без которых в принципе можно было бы обойтись. Тенденция к росту степени паразитарности Запада является очень сильной и, пожалуй, неодоли­мой. Между прочим, превращение западного общества в постиндустриальное означает фактически превраще­ние его в ожиревший социальный организм с высочай­шей степенью паразитарности. Со временем это неиз­бежно скажется на его способности самосохранения са­мым негативным образом.

 

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КРИЗИС

 

Экономика западного общества не есть нечто за­стывшее, монотонное, однообразное. Это процесс, в котором бывают подъемы, бумы, застои, спады и кризисы. Обобщающие теоретические исследования на эту тему мне неизвестны, если не считать сочинения Маркса, Ленина и их последователей. Эти сочинения не соответствуют современному состоянию западного

 

149

 

общества, так что то, что я собираюсь высказать здесь, есть результат моих непрофессиональных наблю­дений.

 

В начале девяностых годов экономический спад на Западе стал очевидным всем и был признан как факт повседневной жизни. Хотя некоторые политики и тео­ретики и поговаривали о скором улучшении, их слова мало кого убеждали. А в 1993 году стали повсеместно го­ворить уже не просто о спаде, но о кризисе. В качестве критерия оценки ситуации как кризисной по негласно­му сговору множества специалистов и вообще пишущих и говорящих на темы экономики были приняты вели­чины некоторых факторов (безработица, налоги, цены, инфляция, курс акций и т. п.), которые вышли за пре­делы терпимых («нормальных»).

 

Я считаю, что понимание экономического кризиса просто как нарушения границ «нормального» состояния экономики является поверхностным и неадекватным его сущности. Кризис проявляется в спаде экономики. Но не всякий спад есть кризис, каким бы сильным он ни был. Тут есть более глубокое различие, связанное с ха­рактером современного («нового», «тотального») капи­тализма. Современная западная экономика не является стихийно-капиталистической, какой она была во време­на Маркса и Ленина и в какой-то мере сохранялась до Второй мировой войны. Она стала организованно-запад-нистской. К тому, что я уже сказал выше на эту тему, добавлю еще следующее.

 

Современная экономика западного общества имеет сложную социальную структуру с иерархией уровней, функционирующих по разным законам, причем не толь­ко экономическим, но и коммунальным. Высшие уров­ни иерархии, играющие решающую роль в экономике, функционируют вообще не столько как феномены эко­номические, сколько как феномены коммунальные, -как всякого рода союзы глав и представителей банков и крупных концернов, как надэкономические учреждения, организации, сговоры, блоки и т. п., которые превраща­ют экономику в нечто подобное государственной орга­низованности. А с другой стороны, государство входит в сферу экономики не как нечто внешнее ей, не просто как орган охраны экономики, а как крупнейший владе-

 

150

 

лец и распорядитель капиталов наряду с банками и кон­цернами.

 

Положение современной западной экономики зави­сит теперь главным образом от ее социальной орга­низации и способности руководства экономикой («ви­димой руки») управлять экономикой теми методами, какими оно действует в нормальных условиях, и при­нимать меры, благодаря которым экономика удержива­ется в определенных рамках. О кризисе, в отличие от просто спада экономики, можно говорить тогда, когда экономика становится неуправляемой, и обычные меры «видимой руки» оказываются неэффективными. Под­черкиваю, об управлении здесь речь идет в том смыс­ле, в каком об этом говорилось выше.

 

Сейчас руководители западной экономики предпри­нимают меры к тому, чтобы остановить спад экономи­ки, не допустить настоящий кризис. Ситуацию в запад­ном мире пока еще нельзя считать кризисом. Это скорее спад и депрессия на грани кризиса.

 

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ПРОГРЕСС

 

В наше время главные источники прогресса втекают в экономику Запада сверху и извне, а не пробиваются снизу и изнутри. Они не являются разрозненными и стихийными. Они организованны и преднамеренны, за­ранее спланированы и задуманы. Это научные откры­тия и технические изобретения, являющиеся результа­том огромных усилий со стороны государства и госу-дарствоподобных предприятий с участием больших масс и объединений специалистов высокой квалификации. Это рационализация экономики в соответствии с реко­мендациями, разработанными специалистами на высо­тах экономики и вне ее. Это — потребности в решении крупных задач, которые под силу лишь сверхкрупным объединениям предприятий и государству. Это интер­национализация и глобализация экономики, рождаю-щие более высокие уровни экономики с закономерно­стями более высокого порядка.

 

Уже в период подготовки ко Второй мировой войне основные стимулы экономического прогресса пришли

 

151

 

в экономику извне, из потребностей глобально-полити­ческого порядка. А в годы «холодной войны» эта тен­денция усилилась настолько, что теперь и речи быть не может о возврате к прежним стимуляторам прогресса. Думаю, что победоносное для Запада окончание «хо­лодной войны» послужило одной из главных причин экономического спада и усиления тенденции к кри­зису.

 

На Западе сложилось убеждение, будто прогресс эко­номики на основе капитализма безграничен. Это идео­логическое заблуждение. Всякий прогресс имеет пото­лок. Причем причины его ограниченности заключены в нем самом. Одни и те же факторы, стимулируя про­гресс, одновременно порождают и его ограничители. Мне кажется, что Запад близок к потолку своего эко­номического прогресса. Прогресс требует затрат. А зат­раты растут с каждым шагом прогресса так, что выго­ды от него относительно сокращаются. В конце концов затраты превзойдут выгоды, и регресс в других отно­шениях будет доминировать. К тому же экономиче­ский прогресс Запада происходит на более широкой основе, чем только капитализм, — на основе западниз-ма, в котором все большую роль играет аспект комму­нальный (коммунистоподобный, если не коммунисти­ческий).

 

СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА НАСЕЛЕНИЯ

 

Население западных стран распадается на множество категорий, групп, классов, слоев, короче говоря --на множество подразделений по самым различным призна­кам и в самых различных разрезах общества. Рассматри­вая различные сферы общества, мы тем самым рассмат­риваем и структурирование населения страны. И я на эту тему уже сказал довольно много. Сделаю к сказан­ному еще ряд дополнений. Они будут касаться суммар­ного структурирования населения.

 

В течение длительного времени на Западе имел вли­яние марксистский подход к социальной структуре на­селения. В основе его лежало деление людей на основ­ные классы, противостоящие друг другу. Основными

 

152

 

классами западного общества как общества капиталис­тического считались владельцы средств производства и наемные рабочие -- капиталисты и пролетарии. Этот подход в XX веке был несколько модифицирован не­мецким социологом Максом Вебером и сохранил не­которое влияние до сих пор. Например, американский социолог Эрик О. Райт63 разделяет население на класс капиталистов, которые контролируют денежные капи­талы, средства производства и рабочую силу, класс ра­бочих, которые не контролируют ничего, и множест­во прочих неопределенных категорий между ними. Но большинство авторов считает деление людей на такие классы в отношении современного западного общества лишенным смысла. И не без оснований.

 

Анализ деловых клеточек западного общества обна­руживает сложную социальную структуру занятых в ней людей с иерархией социальных позиций и с отношени­ями начальствования и подчинения. А если принять во внимание разнообразие и иерархию клеточек, а также систему коммунальных клеточек, включая систему госу­дарственной власти, то обнаружим социальную структу­ру членов общества в десятки раз более сложную, чем на уровне отдельных клеточек.

 

В реальной структуре западных стран нет такой по­ляризации классов, на какой базировалась марксист­ская идеология. Вместо абстрактного капиталиста Марк-совой схемы можно увидеть множество людей различ­ных социальных категорий — занятого тяжким трудом мелкого или среднего предпринимателя, находящегося в вечном долгу у банка; наемных лиц, выполняющих функции управляющих и надсмотрщиков; менеджера, распоряжающегося акционерным или частным капита­лом; директора банка; президента банковского совета или еще какой-то вариант. И лишь в порядке исклю­чения тут увидишь Марксова капиталиста, да и то в ча­стичном виде.

 

Точно так же обстоит дело с другим элементом схе­мы — с наемными лицами. В их числе окажутся дирек­тора банков, получающие больше денег, чем миллионе­ры-предприниматели; менеджеры; государственные чи­новники вплоть до президентов, министров, генералов; инженеры; профессора; артисты; спортсмены и про-

 

153

 

чие лица, ничего общего не имеющие с пролетариатом. В промышленности западных стран занято меньше тре­ти работающих людей, по крайней мере половина ко­торых не является рабочими по профессии. Рабочие в сельском хозяйстве суть ничтожная часть населения. Много людей в сфере обслуживания заняты физичес­ким трудом. Но они не образуют никакой социальный класс. Рабочий класс в том виде, в каком он послужил основой для марксистских идей классовой борьбы и дик­татуры пролетариата, вообще больше не существует в западных странах.

 

Выше я уже говорил о таком явлении в структуре населения, как превращение многих миллионов рядо­вых граждан в собственников каких-то денежных сумм, которые в совокупности образуют огромные капита­лы. Хотя эти люди не становятся капиталистами, они становятся участниками жизни капиталов отнюдь не в роли наемных рабочих, а в роли мелких собственников и участников капиталов. Наемные рабочие, попадаю­щие в это множество, теряют свою «классовую чисто­ту», если так можно выразиться.

 

Упомянутый выше Райт подробно описал категорию граждан США, которую он назвал выражением «Симво­лические аналитики». Эту категорию образуют наемные лица. Большинство из них окончили колледжи или уни­верситеты. Многие имеют ученые степени. Они име­ют дело с теми или иными жизненными проблемами не непосредственно, а путем манипулирования с символа­ми, — со знаковыми данными о реальных явлениях, опе­рациях, процессах. Их орудия — математические алго­ритмы, научные теории, кодексы законов, финансовые операции, психологические средства, логические рас­суждения. Они отражают реальность в абстрактных об­разах, перерабатывают последние и экспериментируют с ними, передают другим специалистам и в конце кон­цов воплощают результаты своей деятельности в реаль­ность. К этой категории относятся, например, ученые, инженеры-дизайнеры, юристы, финансовые советники, советники по налогам, издатели, журналисты, работни­ки телевидения, создатели фильмов, работники рекламы, деятели искусства, проектировщики и т. д. Представи­тели этой категории работают в одиночку или неболь-

 

154

 

шими группами. Они редко вступают в непосредствен­ные контакты с теми, кто использует их труд. Они чаще имеют партнеров или помощников, чем начальников или надзирателей. В США в начале девяностых годов число таких людей составляло 20% работающих, то есть больше, чем число работающих в старом смысле.

 

Означает ли это, однако, что общество уже не распа­дается на классы с различными интересами, что насту­пила эпоха единства всех слоев населения и классового примирения? Ни в коем случае! Изменилась структура расслоения членов общества на различные категории, слои, классы и т. п., так что старые представления ут­ратили реальный смысл, что было воспринято как ис­чезновение социального расслоения вообще.

 

Договоримся относительно смысла слов. Я уже го­ворил о том, что надо различать два смысла слова «класс», а именно — логический и социальный. В ло­гическом смысле образовать класс предметов — значит взять какой-то термин «А» и построить новый термин «Класс А» (или «Множество А»). Например, из терми­на «стол» образуется термин «Класс (множество) сто­лов», из термина «рабочий» — термин «Класс рабочих», из термина «капиталист» -- термин «Класс капиталис­тов». В социальном смысле под классом понимают не­что большее. Обычно при этом предполагают общность интересов людей (членов класса) и совместность дей­ствий. Например, говоря о рабочем классе, имеют в виду то, что общим для них является стремление улучшить условия труда и увеличить зарплату, а их единство об­разуется и проявляется в профсоюзах, забастовках, политических партиях. Волна организованных проф­союзами мощных забастовок в Германии в 1992 году за повышение зарплаты вновь вернула в употребление вы­ражение «рабочий класс», казалось навечно выпавшее из социального лексикона64.

 

ИСТОРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

 

Прежде чем непосредственно изложить мой взгляд на Кассовую структуру западного общества, сделаю крат­кое историческое отступление.

 

155

 

Принято считать, что основными классами феодаль­ного общества были феодалы (владельцы земли) и кре­стьяне, находившиеся в той или иной зависимости от них (крепостное право, барщина, оброк). Бесспорно, в феодальном обществе были и феодалы, и крестьяне, и феодальная зависимость вторых от первых. Но такое членение есть членение по принципам мясника, а не по принципам органичности. В реальности в основе име­ла место поляризация между первичными феодальными группами (буду употреблять такое выражение) и кресть­янскими общинами. В феодальную группу входил фео­дал (а возможно — несколько родственников), члены семьи, слуги и вооруженные дружины. Элементарным членом логического класса «Феодалы» были не отдель­ные люди, а именно феодальные группы. Благодаря си­стеме вассальной зависимости и в конечном счете бла­годаря монархическому государству феодалы объединя­лись в социальный класс феодалов.

 

Крестьяне тоже не были всего лишь элементами ло­гического класса. Они образовывали общины, вступали в личные контакты с крестьянами других общин. Они не образовывали целостный социальный класс в масштабах страны или вообще большого региона, как феодалы. Тем не менее и тут были отношения, позволяющие говорить о классе в социальном смысле. Образованию такого класса способствовала церковь, а также развитие буржу­азных отношений. Возникавшие время от времени кре­стьянские бунты и войны были признаками классовости крестьян. Между прочим, ведь и рабочий класс в запад­ных странах не имел единой организации в масштабах страны. Он всегда был расколот на различные группы, причем обычно преднамеренно, с целью помешать ре­волюционной ломке общества.

 

КЛАССЫ ЗАПАДНОГО ОБЩЕСТВА

 

И в западном обществе, если к нему подойти не с принципами мясника, а с принципами органичности, можно обнаружить самым очевидным образом основ­ные классы, а именно — класс работодателей (или на­нимателей) и класс работодателей (или нанимаемых).

 

156

 

Элементами первого класса являются не только отдель­ные предприниматели, но и группы людей, совместно распоряжающихся ресурсами дела и организующих дело. В наше время такие группы играют решающую роль. Они имеют различные размеры — от нескольких че­ловек до многих тысяч, как это можно видеть в боль­ших компаниях. В эти группы входят как собственни­ки средств деятельности, так и наемные лица — менед­жеры, работники контор и канцелярий, короче гово­ря -- все те, кто представляет и отстаивает интересы группы работодателя, будучи членами этой группы. Ра­ботодателем может быть не только группа, владеющая и распоряжающаяся средствами частной компании, но и общественное и государственное учреждение. Опре­деляющим признаком работодателя является то, что он распоряжается средствами деятельности и может нани­мать других людей, то есть функция в отношении «На­ниматель — нанимаемый». Вне этого отношения рабо­тодатели и члены групп работодателей обладают другими признаками, в том числе сходными с представителями класса нанимаемых. Классовое расчленение общест­ва есть лишь одна из частичек его структуры, а не вся структура.

 

В класс нанимаемых входят не только рабочие, но и служащие всякого рода, включая государственных слу­жащих. Важно отметить одну особенность членов клас­са нанимаемых: это — отдельные люди, а не группы людей, не организации, не учреждения. Если работода­тель имеет дело с группой, учреждением или организа­цией, он имеет с ней дело не как работодатель и не как с нанимаемым, а как предприниматель с другим пред­принимателем. Это отношение иного рода, не отноше­ние классовое.

 

Как показало забастовочное движение в Германии в последние годы, работники общественных служб (по­чта, уборка мусора, транспорт) и даже государственных Учреждений (включая полицию) ведут себя в качестве нанимаемых по отношению к нанимателям точно так же, как рабочие. Это вызвало волну возмущения в об­щественном мнении. Но никто не обратил внимания на то, что имевшие тут место конфликты суть конфликты классовые, которые раньше признавались только в от-

 

157

 

ношении собственников-капиталистов и наемных рабо­чих, занимавшихся в основном физическим трудом. Те­перь же можно констатировать новый вид классовых отношений и классовых конфликтов.

 

В класс наемных работников входят и лица, сами яв­ляющиеся собственниками денежных сумм, акций, иму­щества (домов, земельных участков, вещей). В подав­ляющем большинстве это не пролетарии в том смысле, как их описывали Маркс и Энгельс. Тем не менее это не устраняет того, что они занимают определенное по­ложение в отношении «Наниматель -- нанимаемый», а именно являются в этом отношении нанимаемыми. Этим классовым отношением не исчерпывается их со­циальный статус. Их интересы как нанимаемых не со­впадают полностью с интересами нанимателей. А иног­да они вступают в конфликт.

 

Члены логического класса нанимателей образуют раз­личного рода объединения, разумеется — в своих интере­сах. Тем самым они организуются в класс нанимателей в социальном смысле. Именно организуются. Эта их клас­совая организация есть существенная часть структуры об­щества. Объединяются в социальный класс и нанимаемые. Происходит это благодаря профсоюзам, партиям, демон­страциям, забастовкам. Тут организация не является такой сильной, как у нанимателей. Однако она настолько силь­на, что некоторые апологеты капитализма видят в этом угрозу демократии и рыночной экономике65.

 

Класс нанимаемых не есть нечто единое для всей страны. Это множество социальных объединений на­нимаемых, к каждому из которых применимо понятие класса в социальном смысле. Такие классы существуют в различных частях страны, порою — по нескольку в од­ном и том же регионе. Различные профсоюзы и партии создают такие классы в самых различных районах, сфе­рах и аспектах общества. Единый класс нанимаемых, на мой взгляд, в современных условиях вряд ли возможен. К тому же правящие силы общества заинтересованы в такой раздробленности. Логический класс нанимаемых по другим признакам состоит из людей, интересы кото­рых различны и даже враждебны порою. Классовые ин­тересы не являются всеобъемлющими, а порою они во­обще являются второстепенными.

 

158

 

Аналогично существует несколько социальных клас­сов нанимателей. Но тут возможности объединения лучше, чем у нанимаемых. В некоторых отношениях тут имеет место объединение в масштабах страны благо­даря совокупности организаций, союзов, учреждений, сговоров и т. д., образующих систему управления эко­номикой.

 

Западное общество является многомерным, то есть одновременно структурируется в различных аспектах. Рассмотренное классовое расслоение является лишь од­ним из многих, причем не главным.

 

Одна черта классовых конфликтов, о которых я упо­мянул выше, заслуживает особого внимания. Борьба шла лишь за перераспределение в пользу нанимаемых долей доходов и средств, которыми располагали предприятия и учреждения и которыми распоряжались работодатели, а также за незначительные (с социалистической точки зрения) изменения в условиях труда. Социальные отно­шения вообще не подвергались критике и не ставились под сомнение. Они устраивают обе стороны. Борьба шла в этих рамках. В этом смысле классовые конфликты уже не являются антикапиталистическими, какими они были в XIX столетии и в начале XX. В связи с теми изменениями, какие произошли в структуре собствен­ности, вопрос о собственности вообще потерял смысл как вопрос классовой борьбы. Доля нанимаемых в рас­пределении благ зависит не столько от того, сколько ка­питалисты оставляют себе, эксплуатируя наемных лиц, сколько от общей экономической конъюнктуры и от положения предприятий и учреждений в этой конъюн­ктуре, а также от общей экономической политики госу­дарства. Сокращение личной доли работодателей в рас­пределении благ не удовлетворило бы претензий на­нимаемых даже в ничтожной мере. По этой причине классовые конфликты такого рода разрешаются путем переговоров враждующих сторон и экономических рас­четов, составляющих часть экономических расчетов в обществе в целом. Классовая борьба в старом смысле перестала существовать. Ее роль борьбы социального масштаба перешла к массовым движениям иного рода и к борьбе между различными феноменами внутри систе­мы западнизма.

 

159

 

СОВРЕМЕННОЕ РАБСТВО

 

При рассмотрении социальной структуры населения Запада нельзя игнорировать миллионы иностранных ра­бочих и иммигрантов, без которых современное западное общество вообще немыслимо. В 1991 году в Западной Гер­мании жило около пяти миллионов иностранных рабочих, то есть 6,5 % населения. Во Франции иностранные ра­бочие составляли 8% населения, в Швейцарии — 16%, в Люксембурге — 23%. Большое число иностранцев прони­кало на Запад в качестве иммигрантов. В США иммигран­ты составили чуть ли не основную часть прироста насе­ления. Помимо легальной иммиграции, огромное число иностранцев проникало на Запад нелегально. Правитель­ству США время от времени приходилось давать права гражданства миллионам нелегально жившим в стране иностранцам, которых было уже невозможно (да и не­желательно) выселить обратно на родину. До последнего времени на такой наплыв иностранцев смотрели сквозь пальцы. Лишь когда этот наплыв превысил всякие грани­цы, стали принимать решительные защитные меры. В США построили металлическую стену от потока беженцев из Мексики. В Германии построили электронную охрану границы от нашествия с Востока. В Италии пришлось ис­пользовать армию, чтобы сдержать поток албанцев.

 

Жажда многих миллионов людей из незападных стран добровольно переселиться на Запад ничуть не влияет на их социальный статус в западном общест­ве. Они тут образуют особый устойчивый социальный слой, сопоставимый с рабами Римской империи. Они бесправны, как и рабы. Во всяком случае, права их ог­раничены сравнительно с коренным западным населе­нием. Условия их жизни тоже сопоставимы с рабски­ми. Конечно, с ними обращаются лучше, чем с раба­ми в Риме или в США в прошлом веке. Тем не менее они попадают в западные страны извне в качестве де­шевой рабочей силы и для видов труда, какими граж­дане западных стран считают недостойным себя зани­маться. Например, в Германии турки получают в два или три раза меньше немцев за ту же работу, а неле­гально живущие тут люди из бывших коммунистичес­ких стран готовы работать вообще за гроши (за плату в

 

160

 

десять и более раз меньше, чем немцы). Эти люди производятся в западных странах в этом их статусе, как воспроизводились (а не только захватывались в войнах) рабы в Риме. Создаваемая западными идеологами идил­лическая картина, будто современные рабочие являют­ся совладельцами предприятий или по крайней мере соучастниками дела, заинтересованными в его процве­тании, к рассматриваемому слою не относится.

 

 В процентном отношении класс рабов в Римской им­перии был менее многочисленным, чем класс современ­ных рабов в западных странах. Но римское общество счи­тается рабовладельческим, а западное демократическим. Впрочем, рабство в греческих демократиях было обычным явлением, а рабство в США даже в XX веке не мешало им считать себя самой демократической страной в мире.

 

К сказанному следует добавить еще тот факт, что боль­шое число западных предприятий вынесено вовне, в те места планеты, где имеется дешевая рабочая сила и не действует западное законодательство в отношении рабо­тающих на этих предприятиях туземцев. Эти люди кос­венно суть тоже элемент социальной структуры множе­ства людей, вовлеченных в жизнедеятельность западного общества.

 

Существование рассматриваемого слоя уже породи­ло на Западе проблемы, которые вошли в число важней­ших и труднейших проблем современности. Представите­ли этого слоя утвердились в западных странах и начали борьбу за условия жизни и работы, по крайней мере близ­кие к таковым коренного западного населения. Последнее увидело в них конкуренцию и угрозу своему будущему. Естественно, начались конфликты, получившие название расовых. В США они давно стали привычными. Теперь и Западная Европа становится ареной для них.

 

Не играет роли, как мы будем называть эти пробле­мы и конфликты. Важно то, что они стали фактом жиз­ни Запада. Важно то, что они пришли надолго и всерьез. Важно то, что рассматриваемый слой объективно необ-ходим для существования западного общества, причем именно в таком полурабском состоянии. А Запад сам загнал себя в ловушку, проповедью гражданских свобод, прав человека и западного общества как общества рав­ных возможностей.

 

161

 

 

 

В какой-то мере Западу повезло с тем, что пробле­мы такого рода приняли форму расовых: это позволяет скрыть их социальную сущность и органичность их для западнизма. В противном случае они давно обнаружи­ли бы себя как проблемы классовые.

 

БЕЗРАБОТИЦА

 

Безработица считается одним из самых страшных де­фектов западнизма. Она является постоянным, а не вре­менным состоянием общества. Как установил Уильям Беверидж67, даже в случае полной занятости число без­работных будет достигать 3% от числа занятых. В пос­леднее десятилетие безработица в западных странах ус­тойчиво держится на уровне 7—9% от числа работаю­щих, так что приведенную выше величину 3% следовало бы удвоить.

 

Наличие безработных вызывает недоумение по целому ряду причин. В стране миллионы безработных граждан, а одновременно тут занято в два раза больше иностран­ных рабочих. С другой стороны, предприниматели данной страны инвестируют свои капиталы и создают предприя­тия в других странах, давая там работу большому числу людей. Почему эта «нелепость» имеет место? То, что пред­принимателям это выгодно, очевидно и общеизвестно. Иностранным рабочим меньше платят, чем своим. Они не имеют профсоюзов. Не надо тратиться на их социальное обеспечение. В других странах рабочая сила дешевле. Не надо думать о социальных проблемах чужого населения и т. д. Но дело не только в этом. Безработица, возникнув как постоянно действующий фактор, воспроизводится уже с необходимостью и выполняет разнообразные функции, не заложенные в ней как таковой. Она играет роль факто­ра трудовой дисциплины, сдерживает претензии работа­ющих, заставляет благополучных ценить то, что они име­ют. Многие граждане страны не хотят работать на тех же условиях, на каких работают иностранцы, и заниматься тем же унизительным трудом. А другие хотели бы, да не могут, так как места уже заняты, и требуется профессио­нальная подготовка, какой у них нет. Многих устраивает пособие по безработице.

 

162

 

Безработица вполне уживается с дефицитом рабочей силы. Имеются профессии, в которых условия труда тя­желые, а оплата низкая (например, низший медицин­ский персонал), и люди не идут на эту работу, предпо­читая пособие по безработице или случайные заработ­ки. А с другой стороны возникают новые профессии, требующие высокой и необычной квалификации, на ов­ладение которой нужно время, усилия и способности, какими обладает далеко не всякий. Развитие запад-нистской цивилизации пошло в таком направлении, что проблема способностей большого числа людей для овладения новыми профессиями приобретает все более важное значение. Думаю, что дефицит людей, способ­ных на это, будет возрастать и может со временем стать препятствием прогресса.

 

Когда приводят данные о безработице, то указы­вают только зарегистрированных в качестве таковых. Но существует еще скрытая безработица. В Германии в 1992 году, например, было зарегистрировано около трех миллионов безработных, а скрытая безработица (по со­общениям газет) превышала два миллиона.

 

Нет надобности говорить о том, что означает безра­ботица для людей в материальном и в морально-пси­хологическом отношении. В США миллионы людей из поколения в поколение не имеют постоянной работы. О том, что они живут на уровне ниже нищенского, не раз говорили президенты США. Страх потерять работу является важнейшим фактором, определяющим душев­ное состояние людей в странах Запада. Спад экономи­ческой активности в начале девяностых годов и рост безработицы резко усилили, по моим наблюдениям и по сведениям прессы, состояние душевной депрессии в широких слоях населения.

 

БОГАТСТВО И БЕДНОСТЬ

 

Структурирование населения западных стран не ис­черпывается классовым. Оно происходит по многим Другим линиям, в том числе по линии распределе­ния жизненных благ. Неравенство людей с этой точки зрения в западных странах чудовищное. На одном по-

 

163

 

 

 

люсе общества происходит накопление баснословных богатств, на другом — беспросветной нищеты. Одна часть членов общества имеет доступ ко всем жизнен­ным благам, ко всем достижениям цивилизации, о ко­торых еще совсем недавно не могли мечтать даже са­мые привилегированные люди, а другая часть лишает­ся той крупицы благ, какою раньше располагали даже бедняки.

 

Во всяком обществе так или иначе происходит раз­деление на богатых и бедных. Но в различных обще­ствах это принимает различные размеры и формы, а также различно переживается людьми. Вот некоторые данные на этот счет. В Великобритании68 в 1987 году 0,1% высшего слоя населения владело 7% богатства стра­ны, а 50% средних и низших слоев — лишь 4%. Девять миллионов граждан (то есть 17% населения) в 1986 го­ду жило на уровне нищеты. B 1989 году треть жителей Лондона жила в нищете. Во Франции 1% населе­ния владел 30% национальных богатств, зато 10% самых бедных имели всего 0,03% национальных бо­гатств. Восемь миллионов жило в нищете70. В Западной Германии 17 семейств владеют имуществом стоимостью более 100 миллиардов марок. Одновременно здесь до трех миллионов взрослых не умело читать и писать71, шесть миллионов человек не имело средств существо­вания, крова и надежд на будущее72. В других странах положение было не лучше. В 1963 году в США произ­вела сенсацию книга Майкла Харрингтона73, в которой говорилось о десятках миллионов людей, живших в нищете. Несмотря на меры правительства как-то улуч­шить положение, в 1989 году в США жило в нищете 31,5 миллиона человек, а в 1990-м — 33,6 миллиона, то есть 13,5% населения74.

 

Аналогичную картину контрастов богатства и бедно­сти можно увидеть, рассматривая размеры доходов ра­ботающих граждан. В Великобритании в 1985 году 5% работающих получало 16% общенационального дохода, а 50% — всего 5%. Во Франции 1% имели месячный доход не менее полумиллиона франков. То, что высо­кие доходы имеют капиталисты, это привычное явле­ние. Новым тут является возникновение класса наем­ных лиц, имеющих очень высокие доходы и занимаю-

 

164

 

щих экономически влиятельные позиции. Например, глава Шпрингеровского концерна в Германии имел в 1969 году оклад 1,2 миллиона марок, хотя он не был владельцем предприятия (по нынешним ценам — это более трех миллионов). Многие авторы считают, что решающим фактором в разделении общества на слои становится позиция в социальной иерархии, а не соб­ственность75. А это один из важнейших признаков об­щества коммунистического.

 

К категории сверхбогатых людей следует причислить главарей преступных организаций, кинозвезд, модных певцов и танцоров, выдающихся спортсменов и музы­кантов, изобретателей и представителей других катего­рий, сохраняющих или приобретающих огромные состо­яния благодаря общепризнанным и стабильным услови­ям западного общества.

 

Согласно сообщениям в средствах массовой инфор­мации и в профессиональных сочинениях большинст­во жителей западных стран имеет высокий жизненный стандарт. Но это не отражает фактическую роль бед­ности, пусть в процентном отношении она и выглядит вроде бы безобидно. Бедность особенно страшна не тог­да, когда она всеобщая (тогда она воспринимается как нормальное состояние), а именно тогда, когда бедных сравнительно немного. Тогда бедные, видя благополучие большинства, ощущают себя отверженными, а большое число благополучных живет в страхе попасть в это мень­шинство отверженных. Бедность при этом воспринима­ется как самая страшная и неизличимая болезнь. Окру­жающие сторонятся бедных, как заразных больных.

 

Бедность не есть злой умысел каких-то сил западно­го общества. Она есть неизбежное следствие объектив­ных законов западнизма. Положение вряд ли улучши­лось бы в этом отношении, если бы вдруг отобрали бо­гатства у сверхбогатых. Последние не сами проедают свои богатства, они играют роль своего рода пунктов перераспределения общественных богатств. Объем жиз­ненных благ, особенно современных, не безграничен, на всех все равно не хватит. К тому же по законам ка-питализма выгоднее не ликвидировать бедность, а по­вышать интенсивность и производительность труда од-них выбрасывая в категорию отверженных других76.

 

165

 

УРОВНИ ДОХОДОВ

 

В западной социологической и экономической лите­ратуре принято делить население на три уровня (клас­са, слоя) — на высший, средний и низший. Основани­ем для деления служит размер собственности и дохода. Каждый такой уровень разделяется в свою очередь на подуровни, обычно — на три. Например, по одной из таких классификаций средний уровень подразделяется на такие:

 

1) собственники мелких предприятий, местных ма­газинов, небольших ферм; 2) управляющие фирмами и представители профессий высокого уровня; 3) служа­щие контор, учителя, низший медицинский персонал и т. д. Низший класс делят на квалифицированных рабо­чих, неквалифицированных рабочих, работающие эт­нические меньшинства. По другим классификациям в низший класс попадают безработные и вообще лица, имеющие доход ниже минимального.

 

Такого рода классификации очевидным образом ис­кусственны. Почему три уровня, а не четыре или пять? В реальности имеет место непрерывная линия уровней собственности и доходов. В ней просто нет естествен­ных точек разграничения. Фактическая роль таких клас­сификаций — идеологическая: признав очевидный факт социальных и материальных контрастов, направить вни­мание людей на удобную для апологетики статистиче­скую середину. Когда сообщают, что высший слой со­ставляет пять процентов населения, низший — десять, а средний — восемьдесят пять, то всякая социальная критика общества должна умолкнуть. В средний слой при этом попадают мелкие и средние предпринима­тели, государственные служащие, профессора, артисты, квалифицированные специалисты, адвокаты, врачи и т. д. О какой тут классовой борьбе может идти речь?!

 

Сами жители западных стран зачастую затрудняются идентифицировать свою социальную категорию с точки зрения такой классификации. По одним опросам 80% американцев отнесли себя к среднему классу, а по дру­гим — лишь 43%.

 

Разделение населения на высший, средний и низший слои и установление их численности не есть конец ана-

 

166

 

лиза социальной структуры населения. Это — только на­чало анализа. Средний слой не есть всего лишь один из слоев наряду с другими. Он есть основное население страны, социальную структуру которого надо еще иссле­довать. Именно эта структура образует основу западниз-ма, а не крайности в распределении власти, собствен­ности и доходов. Жизнь среднего слоя порождает край­ности западнизма, а не наоборот. Западнизм вообще возник как революция «третьего сословия», развившего­ся в «средний слой».

 

СОЦИАЛЬНЫЙ СТАТУС И ЛИЧНЫЕ СВЯЗИ

 

Социальный статус человека есть его суммарная харак­теристика, определяемая многочисленными факторами: уровнем богатства и доходов, положением на иерархичес­кой лестнице социальных позиций, престижным уровнем профессии, степенью известности, образованием, куль­турным уровнем, сферой общения, связями, перспекти­вой роста и другими.

 

Одинаковый социальный статус сводит в одну груп­пу людей самых различных категорий. Например, в одну группу могут попасть политики, банкиры, танцоры, ки­нозвезды и ученые, не связанные никакими коммерчес­кими и государственными отношениями. Различный со­циальный статус разбрасывает по разным группам кол­лег по работе и соседей, а зачастую и родственников.

 

В обществе образуется множество групп из лично зна­комых людей с более или менее одинаковым социаль­ным статусом. Устанавливается иерархия таких групп. Между ними устанавливаются различного рода пересе­чения, так что складываются более сложные и обшир­ные объединения, слои, касты и т. д. Общество таким путем оказывается совокупностью лично связанных лю­дей, структурирующихся в зависимости от их социаль­ного статуса.

 

Мне не попадались конкретные данные о том, какой процент деловых операций и решений происходит в та­ких группах и слоях и какова роль этих решений и опе­раций в жизни людей. Исследование этого аспекта со­циальных отношений западного общества практически

 

167

 

невозможно в силу его интимного характера и формаль­ной недоказуемости утверждений. Я думаю, однако, что процент таких решений и операций высок, а важность их огромна.

 

В рассматриваемом аспекте происходит структури­рование населения, отличное от делового, можно ска­зать — социальное структурирование. Тут образуются свои клеточки, ткани и органы. Изображение их жиз­ни можно найти в литературных произведениях и ки­нофильмах, а также в прессе. Но обобщающие научные исследования на эту тему мне неизвестны. Я сомнева­юсь в том, что они есть. Это — одно из табу западного общества.

 

ВЕРТИКАЛЬНАЯ ДИНАМИКА НАСЕЛЕНИЯ

 

Вертикальной динамикой населения называют пере­ход людей из одного слоя (класса) в другой более вы­сокого или низкого уровня, то есть повышение или по­нижение их социального статуса. В западной идеологии и пропаганде создают видимость, будто западное обще­ство есть общество равных возможностей и будто лю­бой в принципе может подняться из низших слоев в высшие. И приводят примеры людей, наживших за ко­роткий срок огромные состояния или добившихся ус­пехов в других сферах. Однако многие западные авто­ры77 утверждают, что вертикальная динамика, наоборот, в западных странах незначительна. По их мнению, для подавляющего большинства людей главным условием приобрести социальный статус родителей или поднять­ся выше является их рождение в определенном слое, а не другие факторы.

 

Вертикальная динамика населения в коммунистичес­ких странах на первых порах была необычайно высокой. Это и понятно. Социальная иерархия тут складывалась вновь, и все высшие ее уровни создавались за счет вы­ходцев из низших слоев — из «народа». Но уже через одно поколение наметился спад в этом отношении, а через два поколения преимущества рождения стали важ­ным и устойчивым фактором карьеры и жизненного ус­пеха вообще.

 

168

 

Я думаю, что суммарные показатели вертикальной динамики населения мало что говорят о реальной си­туации в обществе с этой точки зрения. Тут необходи­мо выяснить соответствующие показатели для различ­ных категорий членов общества. Так, для представите­лей слоев, занятых в коммунальном аспекте общества, возможности продвигаться вверх по иерархической ле­стнице социальных позиций лучше, чем для других. И на низших ступенях иерархии вертикальная динами­ка выше, чем на высших.

 

НАСЛЕДОВАНИЕ

 

В западном обществе существуют две формы насле­дования. Первая из них — наследование материальных ценностей (имущества, земли, денег и ценных бумаг) и дела родителей или других лиц в соответствии с пра­вовыми нормами. Исторически оно было необходимым условием возникновения и укрепления капитализма. Со временем тут произошли изменения, но сущность это­го наследования сохранилась.

 

В мелком и среднем (в какой-то мере и в крупном) бизнесе большое число наследников продолжает дело предшественников, чаще — в силу необходимости зара­батывать на жизнь. Но в той сфере бизнеса, которая за­дает тон в экономике, наследование занятий происходит редко и не по правовым нормам. Многие дети бизнес­менов предпочитают профессии иного рода.

 

Наследование материальных ценностей остается не­зыблемой основой общества. Тут имеют место юриди­ческие ограничения (налоги), но они не меняют сути Дела. К тому же находятся способы их обойти. Далеко не все наследуемые ценности используются как капитал. Многое просто проживается. Но значительная часть ис­пользуется как средство наживы и накопления богат­ства, причем применительно к новым условиям. Приве-ДУ один пример. В Германии около миллиона человек владеет домами, квартирами и участками земли стои­мостью более 300 миллиардов марок. Они передаются по наследству. Наследники, как правило, сами имеют Достаточно высокие доходы. Создается особая категория

 

169

 

богатых людей78. Они из поколения в поколение стано­вятся все богаче исключительно в силу права наследо­вания. Одновременно растет число людей, не обладаю­щих таким имуществом, для которых траты на жилье становятся бичом их жизни. Их буквально грабят вла­дельцы жилья. Из-за этого даже люди со сравнительно высоким доходом попадают в категорию бедняков. В эко­номике в целом, однако, обогащение за счет наследо­вания ценностей теперь, как мне кажется, не является главным способом обогащения. Конкретные данные на этот счет мне не встречались.

 

Вторая форма наследования заключается в том, что наследуется социальный статус. Происходит это не в силу правовых норм, а благодаря тем возможностям, ка­кие родители и родственники предоставляют наследни­кам, чтобы они смогли удержаться на том же социаль­ном уровне и даже повысили его. Наследники начина­ют жизненный путь не с нуля, а уже с более или менее высокого уровня, будучи подготовлены к выполнению определенных функций и к борьбе за успех.

 

Эта форма наследования играет роль не только забо­ты родителей о потомстве. Она есть явление социально значимое и целесообразное. В огромном обществе с ко­лоссальным разнообразием выполняемых людьми фун­кций и иерархией степеней их сложности и важности невозможно, чтобы все дети начинали жизненный путь с нуля и проходили одинаковую подготовку. Они долж­ны стартовать с разных уровней и с разными возможно­стями. Изображение западного общества как общества равных возможностей есть идеологический миф, в ко­торый никто не верит.

 

Вторая форма наследования приобретает все более важное значение и оттесняет первую форму на вто­рое место. В коммунистическом обществе она является главной.

 

ПРИНЦИПЫ РАСПРЕДЕЛЕНИЯ

 

Существуют ли какие-то универсальные принци­пы распределения благ, имеющие силу в отношении всех членов общества или хотя бы большинства? Маркс,

 

170

 

объявив рабочую силу товаром, ввел для нее такой прин­цип: наемные лица получают столько, сколько стоят. А чем определяется их стоимость? Затратами, обще­ственно необходимыми на их «изготовление». А как из­мерить эти затраты? Универсальным средством для это­го как раз и является продажа рабочей силы. Получает­ся порочный круг.

 

В теории коммунистического общества Маркс сфор­мулировал два принципа распределения — принцип «По труду» для низшей ступени коммунизма и принцип «По потребности» для высшей. Но как сравнивать труд лю­дей различных профессий (а их десятки тысяч!), раз­личных уровней квалификации и различных способ­ностей? И что значит «По потребности»? Значит ли это, что удовлетворяются любые потребности или толь­ко такие, которые общество признает в качестве по­требностей данного индивида? Одним словом, все эти принципы суть пустышки, тавтологии или идеологичес­кие лозунги.

 

Я считаю, что никакого одного универсального прин­ципа распределения, имеющего силу для всех людей в западном обществе, не существует, если не считать за таковой тавтологии и морализаторские изречения вроде «Каждому — свое». В реальности идет борьба за жизнен­ные блага, в которой каждый стремится использовать свое положение, свои силы и способности. Одни дела­ют это, используя приобретенное или унаследованное имущество и капитал, другие — делая служебную карь­еру, третьи — продавая свои способности, четвертые -улучшая квалификацию, пятые — организуя дело, шес­тые — грабя и воруя, короче говоря — добиваясь благ теми путями, какие возможны для них в данном обще­стве.

 

Тут имеется система принципов, вплетенная в об­щий процесс жизнедеятельности людей. Опытным пу­тем и в результате борьбы интересов находятся нормы вознаграждения деятельности людей. Эти нормы за­крепляются договорами, законами, обычаями. Тут есть свои частные принципы, имеющие силу в более или менее узких пределах. Например, человек, занимающий более высокий пост, чем другой человек, в рамках од­ной и той же сферы оплаты должен получать больше,

 

171

 

чей второй. И мало кто оспаривает этот принцип. Точно так же считается само собой разумеющимся, что предприниматель, лучше другого организовавший свой бизнес, имеет и более высокий доход. Но конк­ретные величины при этом ни из каких принципов не следуют.

 

В системе принципов распределения западного обще­ства действуют как принципы капитализма, так и прин­ципы коммунальности, причем так, что их трудно раз­делить. Например, социальный закон, согласно которо­му каждый стремится урвать для себя максимум того, что возможно в его положении, с его силами и с его способностями, в сфере бизнеса проявляется как прин­цип предпринимательской деятельности в рамках пра­вовых норм, а в «политическом классе» — как корруп­ция и использование служебного положения в корыст­ных целях.

 

БОГАТСТВО И КАПИТАЛ

 

 

 

Я думаю, что в социальной структуре западного об­щества следует выделить богатство не просто как обла­дание ценностями, но как особую социальную катего­рию того же типа, как капитал, наемный труд, бюрок­ратия и т. д. И прежде всего для этого надо выяснить отношения богатства и капитала.

 

Не всякое богатство наживается и функционирует как капитал. Не всякий богатый человек есть капиталист. Не всякий капиталист богат. Капитал вообще не есть богат­ство. Он может служить лишь средством приобретения богатства, причем далеко не единственным. И в западном обществе существуют многочисленные способы обо­гащения, отличные от капиталистического, — наследо­вание имущества и денег, высокая плата за занимаемую должность, махинации с имуществом и финансами, игра, грабеж, организованная преступность, плата за откры­тия и изобретения, огромные гонорары, мошенничество и т. п.

 

Богатство есть какая-то сумма ценностей. Эти ценно­сти суть земли, дома, драгоценности, ценные вещи (ме­бель, посуда, одежда, ковры, картины, коллекции вся-

 

172

 

кого рода и т. п.). И, само собой разумеется, деньги и ценные бумаги. Но не любая такая сумма ценностей считается богатством, а лишь такая, которая превышает некоторую общественно значимую величину. Последняя определяется условиями данного общества. То, что яв­ляется богатством в одном человеческом объединении и в одних условиях, может не быть таковым в других.

 

Но богатство — не просто сумма ценностей, подоб­но тому, как капитал не есть всего лишь деньги, при­носящие прибыль. Богатство существует не само по себе, а как собственность особого рода людей, живущих среди других людей и вступающих с ними в определен­ные социальные отношения. Обладающие богатством люди образуют особый социальный класс. Это феномен социальной структуры человеческих объединений.

 

Какими бы разнообразными путями богатые люди ни приобретали свои богатства и какой бы разнообразный образ жизни они ни вели, они образуют группы на ос­нове личных контактов, а эти группы сплетаются в еди­ные слои в масштабах больших районов, целых стран и континентов. И функционируют они как некая единая ткань, то есть именно как класс не только в логическом, но и в социальном смысле.

 

Класс богатых возникает во всяком обществе, в ко­тором возможно накопление богатств. Возникает как нечто производное от фундаментальных социальных отношений. Но, возникнув и укрепившись, он стано­вится хозяином общества, точнее говоря — организует господствующие слои общества в единое частичное об­щество богатых. Он сравнительно немногочислен. Но он овладевает львиной долей богатств общества, основ­ными и самыми щедрыми источниками доходов, наи­лучшими каналами карьеры и вообще средствами жиз­ненного успеха.

 

Класс богатых сохраняет и увеличивает свои богат­ства самыми различными путями, причем как некапи­талистическими (я о них уже упоминал выше), так и ка­питалистическими. Хочу особое внимание обратить на то, что в высших этажах денежной системы оперирова­ние огромными денежными суммами и приобретение их в личное владение в значительной мере выходит за рам­ки капиталистического бизнеса в собственном смысле

 

173

 

слова. Это — игра на бирже, грандиозные банков­ские махинации, валютные операции высших финансо­вых учреждений, государственные денежные операции больших масштабов, операции на уровне символической экономики вообще, взаимоотношения бизнеса и пред­ставителей власти. В средствах массовой информации время от времени предаются гласности случаи, из кото­рых можно видеть, как огромные суммы денег некапи­талистическими методами перекочевывают в карманы представителей класса богатых. Стало своего рода об­щим местом говорить, что в истоках большинства круп­ных состояний можно найти какие-то преступления, то есть некапиталистические методы обогащения, припи­сываемые почему-то капитализму.

 

Класс богатых есть явление не столько в деловом, сколько в коммунальном аспекте общества. Это с пол­ной очевидностью можно наблюдать в коммунистичес­ких и бывших коммунистических странах. В советской России не было класса капиталистов. Но там сложи­лись значительные слои богатых людей. На это обра­щали внимание многие авторы из кругов коммунистов. Они считали это признаком перерождения советского общества в капиталистическое. На самом деле это было образование некапиталистического класса богатых лю­дей в рамках коммунистического общества на чисто ком­мунальной основе. Этот класс возникал из партийных и государственных чиновников, директоров предприя­тий, в которых имелись возможности личной наживы, высокооплачиваемых деятелей культуры, главарей пре­ступных организаций, мошенников и прочих категорий граждан коммунистического общества, имевших дело с деньгами и материальными ценностями.

 

Коммунистический класс богатых становился факти­ческим хозяином советского общества, вербуя в свой со­став наиболее влиятельных и склонных к обогащению граждан. Он и стал опорой тех преобразований совет­ского общества, которые начались в 1985 году и при­вели к распаду Советского Союза и катастрофическому состоянию страны. В результате этих преобразований класс богатых, который до этого существовал скрытно и даже считался преступным, вышел на поверхность и был признан законным.

 

174

 

Западная пропаганда изображала этот процесс как переход к капиталистической рыночной экономике и демократии. На самом деле это был процесс в рамках коммунизма. Стремительно складывался непроизводи­тельный класс богатых, прибиравший к рукам всю эко­номику и оставлявший ничтожные возможности для ка­питализма. Русские предприниматели, пытавшиеся дейст­вовать по принципам капитализма, жаловались именно на это.

 

Частная собственность сохранила полную силу для класса богатых как условие его существования. В данном случае это не есть средство организации деловой жизни общества, как это имеет место в отношении капитализма. Тут это есть средство удовлетворения классового эгоиз­ма. Класс богатых не является классом производительным. Лишь допуск в него представителей бизнеса несколько затушевывает его паразитизм. Критики западного обще­ства, как правило, отождествляли классы богатых и капи­талистов, приписывая второму пороки первого.

 

СФЕРА КОММУНАЛЬНОСТИ

 

Западнизм возник как слияние множества разнород­ных элементов человеческой истории, как результат не­повторимого стечения разнообразных исторических об­стоятельств, а не как нечто выросшее из одного «яйца», из одной «точки роста». Это — тип общественного устройства, который является плюралистическим уже по своему происхождению. Из множества исторических источников его я выше выделил три основных — дело­вой, коммунальный и человеческий. Я в общих чертах рассмотрел первый из них. Перейду теперь ко второму. Одновременно это будет рассмотрением коммунально­го аспекта сформировавшегося западнизма.

 

Коммунальный аспект (коммунальность) западнизма развился столь же грандиозно, как и деловой. Причем он имеет тенденцию к разрастанию и усилению. Должен заметить, что он доминировал не только в коммунисти­ческих странах. Нечто подобное имело место в Древнем Египте и Китае, в Византии, в дореволюционной Рос­сии. Советский коммунизм явился результатом и завер-

 

175

 

шением русской истории как истории по преимуществу государственной, то есть коммунальной.

 

И в эволюции общества в рамках одного и того же типа соотношение делового и коммунального аспектов со временем меняется. Возможно, что конечным резуль­татом эволюции любого достаточно большого общест­венного организма так или иначе является разрастание и доминирование коммунальности. В таком случае не избежать этой участи и обществу западному. Тогда мож­но будет сказать, что Запад достиг потолка прогресса, и началось его внеисторическое бытие. Но это только предположение. Может случиться так, что по каким-то внешним причинам Запад просто не доживет до «тако­го естественного конца.

 

Сфера коммунальности включает в себя совокупность двоякого рода феноменов: 1) таких, благодаря которым данное множество людей живет как единое целое, воспро­изводится и сохраняется как таковое во времени, поддер­живает внутренний порядок во взаимоотношениях меж­ду различными частями целого, защищает себя от раз­рушительных внешних сил; 2) таких, благодаря которым указанные в первом пункте феномены сами воспроизво­дятся и заключаются в определенные рамки.

 

В число феноменов обеих групп включаются, конкрет­нее говоря, такие. Во-первых, это совокупность органов власти и управления странвй в целом и ее территориаль­ными подразделениями вплоть до минимальных, адми­нистративно-бюрократический аппарат, полиция, суды, тюрьмы, армия, секретные службы и вообще все учрежде­ния, подчиненные органам власти и служащие целям об­щественного порядка и охраны страны, короче говоря — государство в узком смысле слова или сфера государствен­ности. Во-вторых, это совокупность правовых (юридиче­ских) норм, а также совокупность людей и учреждений, занятых в функционировании этих норм, — правовая сфе­ра. И в-третьих, это различного рода феномены публич­ной (общественной, в отличие от предпринимательства) жизни населения страны вроде общественных организа­ций, партий, движений, добровольных действий граждан в интересах различных групп, слоев и классов населения, а также в интересах страны в целом, — сфера публично­сти или гражданственности («гражданское общество»).

 

176

 

Коммунальность западнизма оформлена и закреп­лена в особых органах, учреждениях и организациях людей. Это эмпирически наблюдаемые подразделе­ния общественного организма, которые мы суммарно обозначаем словами «государство», «право» и «граждан­ское общество». Сфера коммунальности не исчерпыва­ется этим, но я намерен рассматривать ее в дальнейшем лишь в этом воплощении.

 

КЛАССИЧЕСКИЙ ОБРАЗЕЦ

 

Западные страны («национальные государства») внут­ри себя разделяются на более мелкие территориальные единицы, а в другом направлении образуют более круп­ные объединения — группировки, блоки, союзы. На всех уровнях этой иерархии имеют место феномены комму­нально сти. Но в полном объеме и в наиболее завершен­ном виде коммунальность в наше время сконцентриро­вана на уровне суверенных стран («национальных го­сударств»). Это фиксировал еще Т. Гоббс. Этот уровень определяет прочие. От него какая-то часть элементов ком­мунальности «опускается» вниз, на более мелкие деления, и какая-то часть «поднимается» вверх, на более крупные объединения. На этих уровнях возникают свои системы коммунальности. Однако в иерархии человеческих объе­динений возможна только одна полная и относительно завершенная система коммунальности, а именно та, кото­рая обладает суверенитетом. Тот факт, что правительство одной страны может выполнять волю правительства дру­гой страны, в данном случае не имеет значения. При этом будет иметь место зависимость одной суверенной в соци­ологическом смысле коммунальности от другой. Чтобы понять коммунальность-западнизма как таковую, надо в качестве объекта наблюдения взять ее состояние в совре­менных суверенных (пока еще суверенных!) западных странах, то есть в классически завершенном виде. Если эти страны утратят национальный суверенитет и «раст­ворятся» в более обширной общности, коммунальность будет деформирована и растерзана так, что потребуются усилия на выявление ее закономерностей, которые сейчас пока еще доступны для наблюдения без особых усилий.

 

177

 

При первом взгляде на сферу коммунальности запад­ных стран бросается в глаза ее раздробленность и раз­бросанность сравнительно с тем, как эта сфера выгля­дела в коммунистических странах. Тем не менее, в ис­ходном пункте исследования ее следует рассматривать как единое целое, а ее раздробленность — как разделе­ние функций и разделение частей при исполнении этих функций. Такой подход соответствует реальной связи элементов коммунальности между собою, как обнару­живает более пристальный анализ.

 

Возможны различные соотношения частей коммуналь­ности в рамках системы одного и того же типа, а так­же колебания этих соотношений. Возьмем, например, по­литическую систему Италии. В течение почти 50 лет она находилась в состоянии перманентного кризиса. С точки зрения постороннего наблюдателя создавалось впечатле­ние, будто Италия находилась на грани политической ка­тастрофы. Но шли годы, а никакой катастрофы не было79. Правительственные кризисы в Италии сами по себе не были кризисом системы государственности в целом. Как целое она оставалась достаточно сильной и устойчи­вой, чтобы сохранять страну как суверенно «националь­ное государство» и поддерживать на терпимом уровне об­щественный порядок. Во время Четвертой республики во Франции имели место частые и продолжительные поли­тические кризисы, создаваемые партиями в парламенте. Однако это не мешало тому, что транспорт работал, мусор убирался, законы и порядок соблюдались, администра­тивный аппарат выполнял свои функции. Коммуналь-ность в целом была достаточно сильна, чтобы поддержи­вать жизнь общества в более или менее нормальном со­стоянии. Аналогично «слабое» центральное правительство США не есть показатель слабости сферы коммунальнос-ти в целом. В США она, пожалуй, сильнее, чем в других странах Запада с сильной центральной властью.

 

ВАРИАНТЫ

 

Коммунальные сферы западных стран разнообразны. Англия, Голландия, Бельгия, Дания, Швеция, Норвегия и Испания суть монархии, а Франция, Германия, Ита-

 

178

 

лия и Австрия суть республики. США, Германия и Ав­стрия суть федерации, а Франция и Италия — нет. В США и Франции — «сильный» президент, а в Гер­мании и Австрии — «слабый». В монархиях глава госу­дарства не президент, а монарх. В Англии первым ли­цом в системе политической власти является премьер-министр, в Германии и в Австрии — канцлер, в США и Франции — президент. В США большую роль играет Верховный суд, а в Западной Европе об этом третьем ингредиенте государства почти не слышно совсем.

 

Легко видеть и различия в конституциях. В Англии вообще нет конституции в собственном смысле слова. Ее заменяют законодательные документы, принятые в разное время80, и традиционная «политическая культу­ра». Конституция США вступила в действие в 1789 году, а в 1790 году ее ратифицировали все 13 штатов. Консти­туция Бельгии была принята в 1831 году и изменена в 1988-м, Дании — в 1949-м и изменена в 1983-м, Фран­ции — в 1958-м и изменена в 1976-м, Италии — в 1947-м и изменена в 1967-м и т. д. Одни конституции, как ви­дим, менялись со временем, другие — нет.

 

В Италии премьер-министры менялись чаще, чем в Англии. Но это не означает, будто итальянская поли­тическая система была менее стабильной, чем в Анг­лии. В национальных выборах в Италии участвовало 90% избирателей, а в США обычно менее 50% участвовало в выборах президента. В 1992 году в выборах президен­та приняло участие 54% избирателей, что было оцене­но как беспрецедентная политическая активность насе­ления. Но это еще ничего не говорит о достоинствах и недостатках как итальянской, так и американской по­литической сферы. Судить о том, что тут есть норма и что отклонение от нормы, по отдельным показателям нельзя.

 

ТИП КОММУНАЛЬНОСТИ

 

Несмотря на упомянутые различия, в западных стра­нах имеется нечто общее, что позволяет говорить об особом типе комму нал ьности, — о коммунальности западнизма. Этот тип характеризуется тем, какие имен-

 

179

 

но функции коммунальная сфера выполняет в об­ществе, каковы взаимоотношения этих функций, как воспроизводится система коммунальности, какова ее структура и т. д. Например, не является существен­ным то, как называется тот или иной пост и занимаю­щий его человек, — король, президент, премьер-ми­нистр или канцлер. Важно то, что такой пост существу­ет и имеет определенные функции, а занимающий его человек исполняет эти функции по правилам государ­ственности.

 

СУБЪЕКТИВНЫЙ И ОБЪЕКТИВНЫЙ ПОДХОД

 

В понимании сферы коммунальности преобладает субъективный подход. Это и понятно: в этой сфере со­знательный и волевой характер поведения людей осо­бенно отчетливо выражен и даже преувеличен. Субъек­тивность подхода проявляется, в частности, в том, что источники дефектов государственности видят в личных качествах должностных лиц, возлагают надежды на то, что новые правители радикально улучшат положение, и выдвигают планы улучшения этой сферы, не счита­ясь с ее объективными законами. Лишь немногие ав­торы стремятся следовать объективному подходу и рас­сматривать коммунальность такой, какой она вынужда­ется быть в силу закономерностей ее структурирования и функционирования, а также такой, какой ей позво­ляют стать обстоятельства в качестве совокупности лю­дей, имеющих свои эгоистические интересы81.

 

Само собой разумеется, теории, выдвигаемые с це­лью улучшения сферы коммунальности, и действия по их реализации оказывают влияние на положение в об­ществе. Но не стоит преувеличивать это влияние. Оно касается внешних форм, а не сущности коммунальнос­ти. И, как правило, оно лишь закрепляет то, что уже делается фактически.

 

Деятельность людей в сфере коммунальности есть особого рода профессиональная деятельность, имеющая в качестве основы специфические закономерности этой сферы. Когда западные политики и идеологи (особен­но американские и немецкие) утверждают, будто в по-

 

180

 

литике нужно руководствоваться правилами морали, они говорят просто чушь, рассчитанную на оболванен­ных обывателей. Правила поведения людей как профес­сионалов в сфере коммунальности не имеют ничего об­щего с правилами морали. И одно из этих правил как раз заключается в том, чтобы придавать своему немо­ральному поведению видимость моральности.

 

В активную деятельность в сфере коммунальности вовлекаются и дилетанты, а время от времени — ши­рокие слои населения. Дилетанты обычно играют роли второстепенные или марионеточные, а массы манипу-лируются профессионалами.

 

КОММУНАЛЬНЫЕ КЛЕТОЧКИ

 

Коммунальная сфера, как и деловая, в основной ее части имеет клеточную структуру. Коммунальные кле­точки создаются решениями властей, то есть сверху. Их функции строго определены. Они не обладают авто­номией и суверенитетом. Они существуют за счет тех средств, которые им выделяются государством. Они не производят ничего для продажи. Это учреждения влас­ти всех уровней, полиция, армия и другие учреждения, выполняющие общественные (коммунальные) функции. Я называю их коммунальными клеточками.

 

Коммунальные клеточки не являются частной соб­ственностью. Но они и не собственность государства и общин. Ими кто-то распоряжается, но это есть отноше­ние иного рода, чем собственность. В них все сотрудни­ки суть наемные. Сейчас, как правило, они нанимаются на постоянную работу. Какая-то часть нанимается на ограниченный срок по контракту.

 

В деловых клеточках сотрудники обычно нанимаются по контракту на определенный срок. Найм на постоянную работу является исключением. Однако, как утверждают некоторые специалисты, практически не так-то просто уволить уже работающих людей (в обычных условиях, конечно, а не в условиях сокращения производства и мас­совых увольнений). Согласно П. Драккеру в США зачас­тую практически невозможно уволить работающего чело­века, поскольку суды, как правило, принимают решение

 

181

 

в пользу нанимаемых, а не нанимателей. Не берусь судить о том, насколько это верно. Но о тенденции закреплять рабочее место за работающим человеком мне приходилось читать в сочинениях и других специалистов.

 

П. Драккер утверждает даже, что можно говорить о собственности на рабочее место. Слово «собственность» здесь, конечно, неуместно, поскольку человек, занима­ющий рабочее место, не может по своему произволу передать его другому или продать. Тут имеет место яв­ление иного рода. Оно, кстати сказать, характерно для общества коммунистического, в котором все граждане принимаются на работу в принципе бессрочно. Такое право на рабочее место имеет обратную сторону — при­крепление людей к каким-то первичным коллективам, то есть к местам работы.

 

В коммунальных клеточках есть возможности уволь­нять людей в случае надобности, несмотря на то, что они нанимаются бессрочно. Так что разница в отноше­ниях нанимателей и нанимаемых в деловых и комму­нальных клеточках не абсолютна. Сейчас трудно пред­сказать, как будут эволюционировать эти отношения. Не исключено, что в коммунальных клеточках все бо­лее серьезную роль будет играть система контрактов на определенный срок. Но не исключено также и то, что в деловых клеточках система найма будет эволюциониро­вать в сторону постоянной должности, как это было до последнего времени в Японии. Во всяком случае, люди стремятся к этому. Если они добьются того, что это ста­нет нормой для всех, то западное общество сделает са­мый решительный шаг в сторону осмеянного реального коммунизма. Природе западнизма соответствует такая система отношения нанимателей и нанимаемых, в кото­рой первые зависят от вторых в минимальной степени, а вторые от первых — в максимальной.

 

ДЕМОКРАТИЯ

 

Прежде чем приступить к рассмотрению конкретных элементов коммунальности западнизма, я должен отде­латься от идеологического наваждения, навязываемого со словом «демократия».

 

182

 

Согласно К. Поп перу82 демократия есть открытое и плюралистическое общество, в котором можно выра­жать несовместимые взгляды и бороться за достиже­ние конфликтующих целей. Здесь каждый свободен исследовать проблемную ситуацию и предлагать свое решение. Каждый свободен критиковать предложе­ния других. Политика правительства меняется под влиянием критики. Возможно смещать людей у влас­ти в течение разумного времени и без насилия заменять их другими. Возможно альтернативное правительст­во, причем путем свободных выборов. Имеется возмож­ность повышать жизненный уровень населения, мини­мизировать страдания и недостатки, максимализировать счастье.

 

Вместе с таким явно апологетическим и чрезмер­но широким пониманием демократии как целого обще­ственного устройства у Поппера можно найти и пони­мание ее как средства помешать кому-либо приобрес­ти слишком большую власть — как ограничения влас­ти. Замечу кстати, что благодаря демократии к власти в Германии пришел Гитлер, а слово «слишком» явно не есть критерий оценки типа власти.

 

Аналогично в работах Ф. Хайека83 можно найти самые разнообразные суждения о демократии. Последняя рас­сматривается в них и как защита от тирании, и как мир­ная передача власти, и как средство поддержания соци­ального мира, и как средство защиты свободы личности, и как особая процедура принятия правительственных ре­шений. Утверждается, что демократия возможна только в рамках капитализма. Вместе с тем у Хайека можно найти и критику демократии, причем тоже весьма характерную для западного способа социального мышления (я к ней вернусь ниже).

 

Невозможно перечислить явные определения демо­кратии и суждения, играющие роль неявных опреде­лений. Ограничусь лишь примерами. Водном из спра­вочных пособий84, например, демократия определяется как власть, осуществляемая населением страны (на­родом) как целым. Представительная демократия за­ключается в том, что граждане выбирают своих пред­ставителей, которые правят в их пользу и ответствен­ны перед ними. Другие авторы85 называют демократа -

 

183

 

 

 

ей политическую систему, в которой обычные гражда­не контролируют правящую элиту и оказывают на нее влияние посредством выборов, политических партий, неформальных и формальных групп, прессы, демон­страций, петиций и т. п. Макс Вебер характеризует демократию как средство защиты общества от произ­вола политических лидеров и от засилия бюрократии. И. Шумпетер считает демократию средством образова­ния эффективного и ответственного правительства. По его мнению, демократия дает возможность заместить данного политического лидера или правящую партию другими.

 

По мнению С.Е. Финера86, либеральная демокра­тия есть английское изобретение. В ней правительст­во ограничено в своих решениях и действиях. Общество признается плюралистическим. Правительство правит в интересах всех, а не отдельных групп. Меньшинство имеет шансы стать большинством. Имеется избираемый представительный орган власти. Имеется социальная и экономическая оппозиция власти, включая частные фир­мы и их объединения, рыночный механизм, профессио­нальные ассоциации, политические партии. Имеет место разделение власти на законодательную, исполнитель­ную и юридическую, разделение в рамках законодатель­ной власти и разделение на федеральную и локальные власти.

 

В плюралистических теориях демократии роль пос­ледней видят в урегулировании отношений между раз­личными группами с различными интересами.

 

Целый набор различных употреблений слова «демо­кратия» привел Я. Жолковский87. Вот некоторые из них. Демократия есть возможность для граждан сво­бодно участвовать в принятии политических реше­ний, влияющих на их жизнь. Демократия есть полити­ческая система, в которой власть исполняется с согла­сия управляемых. Демократия есть управление в рам­ках правил, установленных с согласия управляемых, в рамках правосудия и справедливости. Демократия есть социально-политическая система, в которой каж­дый индивид или группа может полностью и свобод­но выразить свое мнение по обсуждаемым пробле­мам. Демократия есть политическая система с выбор-

 

184

 

ной представительной властью, многопартийностью, плюрализмом, оппозицией, публичностью действий власти.

 

Одним словом, термин «демократия» не является тер­мином научным в силу аморфности его смысла и мно-госмысленности даже в рамках сочинений одних и тех же авторов. Он является характерным термином идео­логии. Употребляя его, различные люди вроде бы име­ют в виду один и тот же объект, но при этом видят его с различных сторон, понимают его различно, испы­тывают к нему различные чувства и имеют различные цели при его описании. Кроме того, все определения и суждения такого рода так или иначе высказаны под влиянием сравнения политической системы западниз-ма с коммунистической и с диктаторскими режимами иного рода.

 

На мой взгляд, демократия не есть некий эмпи­рически данный предмет, заключенный в более или менее определенные пространственные границы. Ее нельзя показать таким же образом, как можно пока­зать полицию, учреждение власти, предприятие и т. п. В реальности имеется множество отдельных свойств и сторон различных явлений западнизма. Различные люди осуществляют выбор и группировку каких-то из этих свойств и сторон, причем делают они это раз­лично и дают им различное истолкование. Так что бес­смысленно искать какое-то одно значение слова «де­мократия» как единственно правильное, — его просто не может быть по самому способу оперирования сло­вом. Это слово употребляется как обозначение неко­торой совокупности признаков коммунальности запад­низма, тенденциозно отобранных с определенной иде­ологической целью. Я ни разу не встретил такого определения демократии, в котором в числе ее при­знаков указывались бы тюрьмы, коррупция, закулисные сговоры, заведомый обман избирателей, насилие и дру­гие признаки западной системы власти, не менее орга­нично присущие ей, чем обычно называемые. В число признаков демократии включают лишь такие, которые выгодно характеризуют западную систему коммуналь­ности в сравнении с другими ее типами.

 

 

 

185

 

ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ И НЕИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД

 

Я не имею ничего против слова «демократия» и про­тив того феномена, который им обозначается. Но я счи­таю необходимым различать идеологическое описание демократии (идеологическую демократию) и демокра­тию как реальность (реальную демократию). Первая есть лишь абстракция от второй. Первая отражает отдельные черты второй, причем в идеализированном виде. Если людям рассказывать всю подноготную реальной демок­ратии, они придут в ужас и разрушат всю систему го­сударственности, устроив затем еще худшую. Так что иде­ализация демократии в идеологии есть защитная реакция общества от разрушительных умонастроений. Демокра­тия в реальности может выжить лишь со всем тем, что образует ее «ужасную» подноготную. Если бы она в ре­альности была именно такой, как ее изображают в иде­ологии, она не просуществовала бы и нескольких лет.

 

В одном журнале88 я прочитал такую характеристику американской демократии. Скрытый центр организует выборы, избирает президента и создает нужное для себя правительство. Выборы «представителей народа» — ци­ничный обман. Борьба партий — наглое издевательство над подлинной демократией (обратите внимание: «под­линная демократия»!). В ход пускаются все средства — шантаж, подкуп, обман, насилие. Кандидаты раздают обещания направо и налево, сулят самые благодетель­ные реформы, своим сторонникам обещают деньги, теп­лые места и всякие блага. Судьба выборов президента зависит от суммы затраченного на это дело капитала. Борьба партий за власть, постоянные колебания то в ту, то в другую сторону вынуждают стоящих у власти ухо­дить со своих постов, а победители, зная, что их постиг­нет та же участь, стараются извлечь из своего положе­ния возможно большие для себя выгоды. Девиз «Ловите шанс!» — руководящее правило чиновников. Взяточни­чество, продажность и личные своекорыстные влияния господствуют во всей политической системе. Во главе партий стоят акулы житейского моря, принцип жизни которых — урвать как можно больше.Духом продажно­сти и подкупа проникнуты все учреждения. Независи-

 

186

 

мый суд не существует. За деньги можно откупиться от всего и избежать справедливого возмездия. Газеты в рас­поряжении тех, кто создает политическую погоду и дает направления внутренней и внешней политики государ­ства. Зависимые от подачек хозяев общества газеты или молчат, или кричат о том, что приказано, но они никог­да не говорят правды) Ловкие проходимцы одурачивают народ и поворачивают общественное мнение по своему усмотрению. Газеты и продажные партийные лидеры за­ставляют народ слепо и без рассуждений верить, будто все делается во имя свободы, права, равенства, прогрес­са, демократии. Положение не меняется от того, какая из двух партий у власти. Меняются люди, система остается.

 

Было бы ошибочно утверждать, будто автор этого памфлета не имел никаких оснований для него. Он имел их. Но и признать такое описание за научную истину нельзя. Оно является идеологическим, как и противопо­ложное описание американской демократии в американ­ской и проамериканской пропаганде. Научный подход имеет совсем иную ориентацию. Наука в силу самих ее методов должна оставить без внимания большую часть того, что служит пищей для идеологии любого направ­ления. Если следить за индивидуальными свойствами людей в системе власти, за их личными связями и взаи­моотношениями, за их интригами и махинациями, за их интеллектуальными и моральными качествами, если следить за конкретными особенностями партий, за хо­дом избирательных кампаний, за подбором людей в пра­вящие клики и прочими деталями реальной жизни сис­темы власти, то понять ее сущность и закономерности будет невозможно. Знатоки политической кухни напи­сали тысячи сочинений, в которых проявили знание мельчайших ее деталей, но ни один из них не сделал се­рьезного научного открытия.

 

С точки зрения научного (хотя бы просто неидео­логического) подхода в отношении приведенного выше памфлета можно сказать следующее. Никакой «подлин­ной» демократии не существует и никогда не будет на свете. Это идеологический миф, абстракция. Реальная Демократия всегда давала, дает и будет давать материал Для критики. Она в принципе не может быть «подлин­ной» в смысле обладания одними только добродетеля-

 

187

 

ми. Она всегда подлинная, поскольку существует долгое время и служит самосохранению общества. Если бы аме­риканская политическая система не обладала теми при­знаками, которые дали основания для рассмотренного памфлета, то она вообще была бы невозможна, и аме­риканское общество давно развалилось бы. Если допус­тить, что вдруг исчезли бы все упомянутые в памфлете дефекты политической системы и она стала бы образ­цом нравственности и ума, то из этого не следует, что она стала бы лучше функционировать, чем в ее совре­менном виде. Скорее всего, она стала бы работать хуже.

 

То, что я только что сказал, не есть одобрение и оп­равдание свойств политической системы США, которые критики ее изображают как пороки. Это есть ориента­ция внимания на то, что эта система не есть всего лишь вымысел умных и добрых или, наоборот, глупых и злых людей. Она сложилась исторически в соответствии с объективными социальными законами, ответственность за которые персонально не несет никто, как и награду за которые не следует давать персонально никому. Эту систему можно как-то улучшить или, наоборот, ухуд­шить. Но не настолько, чтобы отпали всякие пово­ды для критики или всякие зацепки для апологетики. В обществе такого размера, такой степени сложности, такой разнородности человеческого материала, такой степени активности, как США, лучшей системы власти и управления тут просто не может быть хотя бы пото­му, что она уже сложилась, достаточно сильна, чтобы сохранять себя, устраивает господствующие слои обще­ства и даже большинство населения, охраняет целост­ность страны и независимость.

 

Вообще говоря, демократия в ее реальном виде (со всеми достоинствами и недостатками) имеет место на Западе не потому, что так захотели умные и хорошие люди, и не потому, что это самое хорошее изобретение человечества, а потому что западное общество просто ничего другого и не могло себе позволить, если бы да­же захотело отказаться от нее. Недостатки демократии не являются результатом злых умыслов и плохих дел ка­ких-то ее носителей. Они суть оборотная сторона ее до­стоинств. Они суть неустранимая форма реализации до­стоинств.

 

188

 

О ТЕРМИНЕ «ГОСУДАРСТВО»

 

Государство есть эмпирически данное явление, при­чем очевидное всем взрослым и здравомыслящим людям, не претендующим ни на какое глубокомыс­лие. Государство — это вполне материальные, во вся­ком случае, вполне ощутимые элементы жизни общества: органы власти всех уровней, начиная с высшей власти (парламент, конгресс, президент, министры и т. п.) и кончая самой низшей (локальные учреждения): поли­ция, суды, тюрьмы, армия. И каковы функции этих ор­ганов общества — точно так же общеизвестно. Но когда за дело берутся мыслители, они с самого начала хотят продемонстрировать высоты своего понимания и дают такие определения общеизвестным и очевидным вещам, которые превращают эти вещи в нечто непостижимое для здравого ума. Начинается неразбериха, которая тя­нется столетиями, причем каждый новый великий мыс­литель добавляет в эту неразбериху кусочек своей муд­рости, от которой неразбериха становится еще запу­таннее.

 

И. Кант определил государство как «объединение мно­жества людей, подчиненных правовым законам». Очевид­но, тут под государством понимается целое объединение людей, а не какой-то орган этого объединения, ибо пра­вовым законам подчиняются не только государственные чиновники, но и другие граждане общества. Так что тут смешивается государство как орган общества и общество, управляемое этим органом. Вместе с тем Кант, говоря о государстве, имел в виду именно орган общества, а не все общество, обладающее этим органом. Кроме того, у Кан­та в определение государства входит указание на право. Тут право не отличается от государства в качестве особо­го феномена.

 

Г. Кельзен определял государство как «относитель­но централизованный правопорядок», включая тем са­мым право в понятие государства. Ю. Хабермас опре­делял государство как политическую организацию об­щества, включая в нее и право. Опять-таки в одной Дефиниции смешиваются различные феномены. Не го­воря уж о том, что и тут право не отличается от госу­дарства, выражение «политическая организация обще-

 

189

 

ства» является двусмысленным: в нем смешано то, как организовано целое общество, и то, с помощью чего это осуществлено.

 

Почти во всех определениях государства, какие мне попадались, так или иначе предполагалось население, занимавшее определенную территорию, то есть смеши­валось понятие государства как определенного объеди­нения людей и понятие государства как определенного органа управления таким объединением. И даже в тех случаях, когда различие этих двух словоупотреблений осознавалось и фиксировалось, оно тут же забывалось как нечто существенное для понимания государства как органа власти и управления. Например, А. Гидденс дает такое определение. Государство существует (о нем име­ет смысл говорить) там, где имеется политический ап­парат (парламент, суд, гражданские службы, чиновни­ки), управляющий данной территорией, власть которо­го основывается на системе законов и на способности использовать силу для проведения своей политики. И далее добавляется, что современное государство есть «национальное государство», какими являются запад­ные страны. Это определение может служить класси­ческим образцом несоблюдения правил логики. Тут в одну кучу эклектически сваливаются различные фено­мены. Автор торопится в исходном пункте всунуть в определение термина то, что по идее должно быть за­тем высказано с помощью этого термина, но не долж­но входить в его определение.

 

ИСХОДНЫЕ ПРИНЦИПЫ

 

Я считаю, само стремление дать дефиницию государ­ства в исходном пункте его описания является логиче­ски ошибочным. Потому любая дефиниция тут будет эклектическим смешением и совмещением разнородных явлений. В исходном пункте описания государства не нужна и даже противопоказана всякая его дефиниция. Подобно тому, как нелепо давать дефиницию коровы, намереваясь изложить результаты ее исследования или собираясь заняться этим. Достаточно ее показать. Так и с государством. Достаточно дать понять читателю, о чем

 

190

 

пойдет речь, перечислив всем известные объекты, кото­рые включаются в государство, то есть достаточно «по­казать» этот эмпирический объект, подобно тому, как это делают исследователи живых организмов. Такой подход имел место у Гоббса, у Маркса и у Вебера, хотя и не в столь категорической форме, как здесь.

 

В западной общественной мысли доминировало все­гда представление о государстве как об общечеловечес­ком (неклассовом) явлении. Марксизм ввел в широкое употребление представление о государстве как об орга­не господствующих классов, как об орудии угнетения одних классов другими. Это представление не есть все­го лишь вздор. Оно есть идеологическое преувеличение и абсолютизация лишь одного из свойств государства. Государство на самом деле служит господствующим сло­ям, группам, классам и вообще каким-то силам обще­ства. Последние используют государство в своих инте­ресах. Они манипулируют должностными лицами, сами поставляют своих представителей в систему власти, осо­бенно в высшие ее этажи. Все это так. Тем не менее го­сударство есть особое и самостоятельное явление сфе­ры коммунальности. Оно есть орган целого. Оно выра­стает как продукт целостности объединения людей и в интересах целостности.

 

Тут — центральный пункт понимания государства, а именно — понятие целостности и интересов целого. Ин­тересы целого и интересы целостности не есть интере­сы всех граждан общества и даже не есть интересы боль­шинства. Это особые интересы. Они могут порою всту­пить в конфликт с интересами каких-то групп граждан, большинства и даже всех. Иногда эти интересы может выражать и защищать всего один человек. Иногда они вообще не осознаются и отстаиваются их противни­ками даже против их собственных интересов. Так что мнение большинства населения страны еще не есть по­казатель интересов страны. Всякого рода голосования и референдумы далеко не всегда суть высшая справедли­вость. Чаще мнение большинства не совпадает с инте­ресами целого, поскольку это мнение диктуется умона­строениями минуты, а интересы целого порою охва­тывают десятилетия и столетия, если не всю историю данной человеческой общности.

 

191

 

Интересы целого и целостности в общем виде оче­видны. Это защита страны от внешних врагов, завоева­ние новых территорий и покорение других народов, охрана общественного порядка, преследование преступ­ников, борьба против внутренних разрушительных сил, охрана денежной системы, организация почты, создание системы образования и т. д. Входит сюда и налоговая система. Замечу между прочим, что нашлось бы мало энтузиастов, которые, будучи освобождены от налогов, стали бы платить их добровольно и испытывать от это­го удовольствие.

 

Но оценка государства как органа целостности обществ фиксирует лишь одну сторону дела. Государство способ­но выполнять функцию целостности общества лишь при том условии, что оно, будучи «уполномочено» обществом на эту роль в историческом процессе своего формиро­вания, становится самодовлеющим социальным фено­меном, существующим для самого себя, а не для чего-то другого, — становится субъектом истории, использующим общество как сферу и орудие своего собственного бытия. Без такого, я бы сказал, «государственного эгоизма» го­сударство просто немыслимо. Оно должно прежде всего позаботиться о себе, чтобы позаботиться должным обра­зом о том, органом чего оно является. Как конкретно осу­ществляется эта вторая забота, дающая основания и оп­равдания первой, хорошо известно из истории человече­ства. В ней преобладало и преобладает в этом отношении зло, а не добро. Функция целостности не есть явление в сфере морали и гуманизма.

 

Обособление функций целостности в качестве функ­ций особой категории людей (то есть разделение людей на управляющих и управляемых) само было первым де­лением людей на социальные категории. Это деление останется навечно в человечестве, пока оно объединя­ется в большие группы и целостные общества. Оно с са­мого начала было основанием социального неравенства людей и останется таковым навсегда. Это объективный закон человеческого бытия. Можно ослабить или уси­лить его действие, скрыть или деформировать, но нико­му не дано отменить этот закон.

 

Различаются далее такие два подхода к государству. При одном из них государство рассматривается как не-

 

192

 

что раз и навсегда данное. Для него подыскивается де­финиция, в которую стараются впихнуть то, что счита­ется самым важным, и в этих рамках дается более или менее детальное описание государства в том виде, в ка­ком оно сложилось и известно тем, кто дает дефиницию и описание. В случае второго подхода государство рас­сматривается как явление историческое, то есть с точки зрения его возникновения и эволюции. Классическим образцом второго подхода являются концепции Гегеля и Маркса. Я разделяю взгляд на государство как на яв­ление историческое (возникающее во времени в опре­деленных условиях и развивающееся), но не разделяю все известные мне конкретные концепции на этот счет.

 

Я считаю нелепым говорить о возникновении и эво­люции некоего государства вообще. При таком способе мышления создается впечатление, будто однажды где-то возникло существо по имени Государство, и оно с тех пор существует и эволюционирует как таковое, образуя некую непрерывную линию государственности. Никако­го такого Государства не было и нет. История челове­чества есть история возникновения, развития и гибели общественных организмов, в которых на определенной стадии и в определенных условиях возникает орган их целостности — государство. История отдельного органа целого как история самостоятельного социального фе­номена так же нелепа, как, например, история некое­го Мозга в отрыве от истории организмов, обладавших мозгом.

 

Государство, повторяю и подчеркиваю, возникает, су­ществует и развивается не само по себе, а в рамках той или иной человеческой общности, как ее орган. Оно возникает тут не по марксистской схеме, то есть не как результат возникновения частной собственности и рас­кола общества на антагонистические классы (хотя и этот фактор играл свою роль), а как явление комму нал ьнос-ти, то есть из того факта, что множество людей вынуж­далось жить совместно из поколения в поколение как целое, поддерживать внутренний порядок, защищаться от внешних врагов, организовываться для совместной деятельности. Оно возникает не сразу в завершенном виде, со всеми его функциями, какие можно видеть в современных обществах, а лишь с некоторыми функци-

 

                                                                                                          193

 

ями (например, защита данного объединения людей от врагов), причем сначала в примитивной форме. Прочие функции развиваются как расширение и укрепление уже возникшего (или зародившегося) государства. Так, фун­кцию управления внутренней жизнью общества государ­ство приобретает (если это удается!) лишь в результате развития, а не в исходном пункте.

 

И структура государства, адекватного данной чело­веческой общности (данному типу общественного орга­низма) складывается не сразу. Имеются общие законы формирования, структурирования и функционирования государства, присущие любым достаточно большим и сложным человеческим объединениям, в которых есть потребность в государстве и возможности для его по­явления. Но в различных человеческих объединениях эти законы проявляются и действуют различно. Госу­дарство западного общества не есть исключение в этом отношении. Оно возникло и развивается (оно еще не достигло потолка!) в соответствии с общими законами коммунальности, но в специфических условиях Запада и для удовлетворения потребностей общества западни-стского типа. Среди этих условий следует упомянуть и государственность феодального общества. Однако госу­дарство западнизма возникло не просто как продолже­ние последней, а как новое качество, лишь исполь­зовавшее предшествовавшее государство как одно из условий.

 

ГОСУДАРСТВО ЗАПАДНИЗМА

 

С самого начала существования западнизма государ­ство феодального общества было его опорой и защитой. Поддерживая и стимулируя западнизм, это государство готовило гибель не государственности вообще, лишь ее определенной исторической формы — феодальной госу­дарственности. Буржуазные революции в Западной Евро­пе, расчистив почву западнизму, привели к установлению формы государственности, более соответствующей торже­ствующему западнизму. Величайшая из буржуазных рево­люций — Великая французская — имела результатом фор­мирование мощного бюрократического аппарата и право-

 

194

 

вого кодекса, которые гораздо более соответствуют сущ­ности западнизма, чем декларации прав человека и демок­ратических свобод.

 

Завоевав доминирующее или по крайней мере влия­тельное положение в обществе, западнизм оказал влия­ние на исторически данную форму государства, транс­формировал его применительно к своим потребностям и развил до неслыханных доселе масштабов. Государ­ство, послужив условием западнизма, само стало необ­ходимым элементом западнизма, причем с тенденцией стать хозяином общества.

 

Сложность понимания государства как элемента за­паднизма заключается в том, что в нем самым причуд­ливым образом переплетаются оба главных аспекта и источника западнизма — деловой и коммунальный. Тут коммунальные явления организуются и действуют по законам делового аспекта, а деловые — по законам коммунальности. К этому присоединяются остатки ста­рой государственности, например — в виде монархий. В более «чистом» виде процесс формирования государ­ственности западнизма протекал в США. Но зато там переплетение делового и коммунального аспектов ока­залось более запутанным, чем в Европе.(В Европе были Наполеон и Гитлер, которые, как говорится, постави­ли точку над «i». Американские Наполеон и Гитлер еще только маячат на горизонте истории.

 

Сфера государственности западных стран огромна по числу занятых в ней людей, по затратам на нее обще­ства и по ее роли в жизни людей. Например, одно толь­ко федеральное правительство США в 1990 году нани­мало более трех миллионов человек. В 1987 году в США на всех уровнях государственности число только граж­данских наемных лиц достигало 17,3 миллиона человек, то есть 15,4% всех наемных работников89. Вычислить затраты на сферу государственности точно невозможно, так как значительная их часть идет, минуя государствен­ные учреждения, — как частное предпринимательство, частные и общественные фонды, благотворительность, преступность. Тем не менее те данные, которые встре­чаются в печати, производят устрашающее впечатле­ние90. Бессмысленно ставить вопрос, окупаются эти рас­ходы или нет. Они суть траты, не рассчитанные на воз-

 

195

 

врат. Если они приносят какой-то доход, то лишь как следствие определенной политики государства. Однако без таких трат общество будет деградировать. С точ­ки зрения интересов целого такие траты важнее, чем приносящие прибыль инвестиции капиталов. Эффек­тивность государства должна измеряться иными крите­риями, нежели эффективность экономики. К этой теме я вернусь ниже.

 

Сфера государственности западных стран имеет тен­денцию к разрастанию91. Это обусловлено увеличением размеров и усложнением управляемого общества. Но не только этим. Сфера государственности стремится к са­мовозрастанию как особая сфера общества по законам коммунальности, причем независимо от потребностей общества, то есть в силу своих собственных потребнос­тей. Это автономное самовозрастание может происхо­дить в ущерб интересам общества. Не исключено, что со временем в сфере государственности будет занята поло­вина работающих граждан, а расходы на нее будут по­глощать почти все доходы общества. Государство будет пожирать плоды труда управляемого им общественного организма, и это послужит одной из причин упадка За­пада.

 

Происходит не просто разрастание государства, но уве­личение объема его функций, как это предсказал еще в начале нашего века А. Вагнер. Первоначально функции государства западнизма были традиционными — армия, полиция, юстиция, общественный порядок. Теперь госу­дарство взяло на себя, кроме того, почту, железные до­роги, воздушный транспорт, телевидение, снабжение во­дой и энергией, научные исследования, образование, сек­ретные службы, пропаганду, космические исследования, крупные проекты, регулирование экономики. Короче го­воря, нет такой сферы общественной жизни, в которой так или иначе не участвовало бы государство. Приватиза­ция многих функций такого рода является лишь частич­ной, так как государство все равно сохраняет за собой ре­шающую роль и контроль. К тому же приватизация обыч­но выглядит тут скорее как жест отчаяния, чем как нечто рациональное.

 

Чтобы лучше понять сущность государства западниз­ма и представить себе его перспективы, полезно по-

 

196

 

смотреть на государство в коммунистическом общест­ве, поскольку оно есть не только вид государства на­ряду с другими, но лабораторно чистый пример того, что должно получиться из государства, если оно станет полным господином общества и разовьет все свои по­тенции. На Западе такие попытки были предприняты Наполеоном и Гитлером. Но они были кратковремен­ными, не были доведены до логического завершения и были разгромлены внешними силами. В Советском Сою­зе эксперимент с государством был доведен до преде­ла. Он выявил все потенции, функции и амбиции го­сударства как такового92.

 

Если вы выделите в абстракции все элементы, свой­ства и функции западного государства, представите себе в воображении их как некое единое социальное су­щество, использующее окружающее его общество как арену его деятельности и среду существования, вы по­лучите то, что в Советском Союзе было воплощено в реальность. Западная государственность есть государ­ственность, развитая до высокого уровня, но «раство­ренная» в западнизме и в западной цивилизации. Не­явное признание этого факта можно увидеть в жалобах многих западных теоретиков по поводу вторжения го­сударства в те сферы, в какие ему вторгаться, по мне­нию этих теоретиков, не следовало бы. А порою об этом говорят прямо93.

 

Структура государства западнизма определяется мно­гими факторами. Основные из них суть следующие два. Первый связан с внутренней организацией государства, второй — с его ролью в обществе. Государство образу­ет огромное число людей, сейчас — до 15% работаю­щих. А эта масса людей должна быть как-то организо­вана и сама как-то управляться. Иначе государство не может выполнять свою роль в обществе. Современным огромным и сложнейшим обществом можно управлять, только управляя самим его управляющим органом. Эта вторичная задача управления имеет тенденцию стать главной.

 

Второй основной фактор структурирования госу­дарства заключается в том, что оно должно выполнять огромное число дел, а это возможно лишь при усло­вии разделения функций, то есть образования различ-

 

197

 

ных деловых учреждений и различных уровней деловой иерархии, управляющих различными сферами и частя­ми общества.

 

В структуре современного западного государства обычно выделяются такие элементы: 1) центральное правительство; 2) местные (территориальные) органы власти; 3) административно-бюрократический аппарат;

 

4)  органы общественного порядка и защиты страны;

 

5)  правящая элита; 6) политические партии и «около­правительственные» организации. Между ними имеет место множество взаимоотношений, образующих мно­гомерную сеть отношений. Они выполняют разнообраз­ные функции, точно так же переплетающиеся в слож­ную и даже запутанную систему. Плюс к тому все они и их функции погружены в среду сферы коммунально-сти, которая сама погружена в среду целого обществен­ного организма. Практически государство имеет кон­такты со всеми сферами общества, слоями населения и районами страны. Оно так или иначе запускает в них свои «щупальца».

 

ЦЕНТРАЛЬНАЯ ВЛАСТЬ

 

Высший или центральный орган государства запад­ной страны образует законодательное представительное собрание и исполнительная власть. Первое избирается населением страны и представляет его. Это парламент, конгресс, национальное собрание, бундестаг. Основная задача его — законодательство, представительство ин­тересов населения как целого и его различных под­разделений, общий контроль за положением в стране и деятельностью всей системы государственности. Оно имеет свою структуру. Существуют двухпалатные и од­нопалатные собрания. В том и другом случае имеет ме­сто система должностных лиц, система комитетов и эк­спертов, подсобных служащих -- «технический» аппа­рат, без которого не может работать никакая большая организация людей.

 

Функции исполнительной власти — руководство по­вседневной деятельностью государства. Тут тоже есть свои варианты. Основные формы их — президентская

 

198

 

и парламентарная системы. Образец первой -- США, образец второй — Англия. В случае первой системы глава исполнительной власти (президент) избирается прямо всеобщими выборами, в значительной мере не­зависим от законодательной власти, имеет контроль над назначением членов правительства (кабинета), может апеллировать прямо к народу (референдум, плебисцит). В случае парламентарной системы имеются варианты. Один из них -- глава исполнительной власти избира­ется законодательным собранием, которое доминирует. Другой вариант (английский) — законодательная и ис­полнительная власть сосредоточены в кабинете, правя­щая партия решает, кто будет главой исполнительной власти. Французский вариант — смешанный. Его иногда называют квазипрезидентским. Исполнительная власть тоже имеет свой «технический» аппарат с распределе­нием и иерархией функций и должностей.

 

В американской центральной власти, помимо законо­дательной и исполнительной власти, имеется еще тре­тий ингредиент — судебная власть (Верховный суд).

 

Во всех сочинениях западных авторов при характе­ристике центральной власти прежде всего говорится о разделении властей. Идею разделения властей выдвину­ли еще Джеймс Харрингтон (1656) и Шарль Монтескье (1748). Согласно этой идее каждая из трех частей вла­сти должна делить некоторую долю власти с другими частями, снижая возможность для каждой стать чрез­мерной в исполнении ее функций. Тем самым предпо­лагалось избежать абсолютной деспотической (тирани­ческой) власти.

 

В наиболее «чистой» форме этот идеал разделения властей реализовался в США. На первый взгляд благо­даря ему была достигнута желаемая цель. И в самом Деле здесь судьи в какой-то мере являются законодате­лями. Исполнительная власть покушается на суд и за­конодательные функции. Международные соглашения президента, а также назначения президентом людей на посты, включая назначения в Верховный суд, должны быть подтверждены сенатом. Президент имеет право вето на решения конгресса. Конгресс может предъяв­лять обвинения федеральным судьям и смещать их. За­конопроект не может стать законом, пока не одобрен

 

199

 

обеими палатами конгресса и не подписан президен­том. Верховный суд может объявить действия законо­дательной и исполнительной власти неконституцион­ными.

 

Но эти же самые свойства власти с разделением на три вида можно истолковать не как средство ограниче­ния власти, а как показатель единства власти, внутрен­не расчлененной в силу разделения функций. Об этом говорит тот факт, что в правительствах многих запад­ных стран доминирует одна часть, обычно законода­тельная94. Она тут имеет высшую власть над другими частями. При этом остается разделение функций меж­ду различными учреждениями власти как чисто деловое удобство. В Великобритании законодательная и испол­нительная власть сосредоточены в одном органе — в кабинете. Если партия выигрывает большинство го­лосов на выборах, парламент назначает ее лидера пре­мьер-министром, а тот назначает министров — кабинет. Последний несет коллективную ответственность. Глав­ная фигура во власти — премьер-министр. Кабинет — его кабинет. Он представляет нацию. Исполнительная власть здесь есть придаток законодательной, а законо­дательная — продолжение исполнительной. Последняя действует в соответствии с первой, которая дает согла­сие. Законодательная инициатива исходит от исполни­тельной власти.

 

В существующем разделении властей, на мой взгляд, произошло наложение того, что обусловливалось зако­нами коммунальное™, на то, что явилось результатом исторической традиции. Второй аспект фактически под­чинился первому. Разделение властей утратило ту роль, какую на него хотели возложить раньше. Многие авто­ры подвергали жестокой критике фактическое положе­ние на этот счет, не отдавая, однако (на мой взгляд), отчета в том совмещении двух аспектов, о котором я только что упомянул. Из критиков такого рода назо­ву здесь Карла Шмидта95 и из более поздних авторов Ф. Хайека96.

 

По мнению Хайека, классическая теория разделения власти между законодательным и исполнительным ор­ганом (о судебной власти и говорить не стоит!) факти­чески не воплотилась в жизнь. Современные законода-

 

200

 

тельные органы занимаются не столько разработкой и одобрением общего кодекса поведения, сколько реше­ниями, направляющими конкретные действия исполни­тельной власти. Исчезла разница между законодатель­ством и текущими распоряжениями властей, между об­щими и частными задачами власти. Главной задачей представительной власти стало не законодательство, а управление. Все то, что теперь штампует законодатель­ный орган, стало называться законом. Правительство получило возможность издавать для самого себя удобные ему законы. Правительство вышло из-под контроля за­кона. Сама концепция закона потеряла значение. Прав­ление стало главной задачей законодательного органа, а законодательство — его побочной функцией.

 

Считая приведенные утверждения Хайека во многом справедливыми, я, однако, отвергаю его интерпретацию критикуемого им факта. Хайек считает это извращени­ем демократического идеала и ищет способы исправить это извращение97. Я же считаю это нормальным явле­нием для современного западного государства, разделе­ние властей считаю делом второстепенным, раздутым в идеологии и пропаганде, а идеалы некоего разумного разделения неосуществимой мечтой поклонников ни­когда не существовавшей старины. Кроме того, за годы, прошедшие после того, как был выдвинут идеал разде­ления властей и определены функции представительной власти, в мире произошли грандиозные перемены, по­влиявшие на характер законодательства и на условия деятельности исполнительной власти. Например, такие проблемы, как строительство дорог и уборка мусора, которые Хайек относил к числу пустяков с точки зре­ния законодательного органа, на самом деле оказались куда более важными, чем некие абстрактные нормы по­ведения и справедливости. Западное государство в силу жизненной необходимости спустилось с небес абстракт­ной болтовни о некоей справедливости и всеобщем бла­ге на землю конкретных проблем выживания подвласт­ных граждан.

 

Сейчас наступил такой период в развитии государ­ственности западнизма, когда главной функцией го­сударства становится управление внутренней жизнью общества, а законодательство превращается в средство

 

201

 

управления. Законодательство уже сыграло свою основ­ную историческую роль, установив рамки деятельнос­ти государства. Оно вошло в плоть и кровь западного общества. Остается необходимость охраны его и кор­ректировки в связи с важными переменами. Переворо­ты эпохального значения, требующие решающей роли законодательной власти, в рамках западнизма не пред­видятся.

 

Новый период в истории государства западнизма еще только начался. Претензии государства на роль пра­вителя всей внутренней жизни общества встречают, ес­тественно, сопротивление. Исход борьбы еще не пред­решен фатальным образом. Пока тут можно говорить о стремлении государства к максимально возможному для него контролю над подвластным обществом и о стрем­лении каких-то сил общества к максимально возможной для них независимости от государства. В результате их борьбы рождается какой-то компромисс и срастание го­сударства с противоборствующими силами. Но что бы при этом ни произошло, любой результат так или ина­че будет развитием государственности, пока она не до­стигнет логического предела.

 

Разделение властей сохраняет, конечно, какое-то зна­чение. Но не то, какое этому придается в речах и сочи­нениях теоретиков и политиков. Оно сохраняет, в част­ности, значение внутренней самозащиты одних частей системы власти от засилия других, то есть роль средства предохранения не столько от тирании системы власти по отношению к подвластному обществу, сколько от ти­рании в рамках самой системы власти независимо от ее отношения к обществу.

 

МЕСТНАЯ ВЛАСТЬ

 

Обычно, говоря о западном государстве, имеют в виду центральную власть и мало внимания уделяют го­сударственности более низких уровней или совсем иг­норируют ее. А между тем это весьма важный элемент государственности.

 

О масштабах местной государственности можно су­дить по таким, например, данным98. В США 50 шта-

 

202

 

тов и один район типа штата. В 1986 году там было 3139 округов. А территориальных единиц более низкого уровня (города, районы, деревни, школьные районы) — многие десятки и даже сотни тысяч. В них нанималось более 14 миллионов гражданских лиц. В Великобрита­нии в 1991 году было 60 больших округов, 500 районов и больших городов, 11 тысяч «коммун». Они нанимали более двух миллионов человек, тратили 10% националь­ного дохода. Местные правительства составлялись из ста тысяч избранных лиц. Во Франции (в метрополии) в 1989 году был 21 административный регион, 96 депар­таментов, 3708 кантонов, 36 443 признанных коммуны. Было выбрано 500 тысяч муниципальных советников. В Италии было 20 регионов, 96 провинций, 8 тысяч муниципалитетов. Даже в маленькой Швейцарии было 26 кантонов и 3 тысячи местных коммун. И на всех уровнях местной государственности занято определен­ное число людей, в сумме дающее огромные числа.

 

Различаются два типа территориальной власти — фе­деральный и унитарный. Пример первого — США, Ка­нада, Австрия, Швейцария и Германия. Пример второ­го — Франция. В первом случае внутри страны сосуще­ствует несколько уровней правительства. Каждый из них имеет некоторую степень автономности. Власти низших уровней принимают какое-то участие в делах централь­ного правительства. Власти каждого уровня могут пря­мо воздействовать на граждан. При этом граждане од­новременно управляют властями нескольких уровней. В унитарной системе власть сосредоточена у централь­ного правительства. Власть на более низком уровне осуществляют чиновники, делегируемые свыше. Одна­ко федеральная система не исключает централизацию. Последняя фактически возникает в той или иной форме. А унитарная система не исключает автономию. Функ­ции местных властей сходны (дела и интересы управ­ляемых территорий), сходны способы финансирования (местные налоги, от центрального правительства, по­жертвования) и способы укомплектования людьми (вы­борные, наемные, государственные чиновники, добро­вольцы).

 

Самой сильной после центральной власти в иерар­хии территориальной структуры государства является

 

203

 

второй уровень (штат в США, земля в Германии). По­степенно сила власти снижается. На низшем уровне ей отводится роль орудия решения «бытовых» проблем. Это естественно, поскольку в западных странах дей­ствует механизм самоорганизации деловой сферы обще­ства. Тем не менее эта ветвь государственной актив­ности играет существенную роль. Благодаря ей проис­ходит учет местных условий, поступает информация в центральные органы власти, последние так или иначе испытывают давление снизу, масса людей получает воз­можность участвовать в политической и гражданской деятельности и делать карьеру, масса людей получает работу.

 

У меня нет никаких эмпирических данных для того, чтобы судить о тенденциях эволюции государствен­ности западнизма по этой линии. Но общая тенден­ция к разрастанию государства, к увеличению объема его функций и к усилению роли государства в различ­ных сферах жизни людей должна порождать тенденцию к унификации системы власти и к превращению мест­ных властей различных уровней в исполнительный аппарат центральной власти. Я говорю всего лишь о тенденции, ибо одновременно действует и противопо­ложное стремление. Так что реальный процесс должен быть компромиссом и равнодействующей противопо­ложных сил.

 

ПОЛИТИЧЕСКИЙ АППАРАТ

 

Сфера государственности западнизма многомерна. Помимо упомянутых выше аспектов структурирования ее, имеет смысл выделить в ней политический, бюрок­ратический и правовой аппараты. Я имею в виду имен­но аппараты, то есть совокупности учреждений и заня­тых в них людей. Это структурирование лишь отчасти совпадает с разделением властей, о котором речь шла выше. При этом законодательная и исполнительная вла­сти предстают как элементы политического аппарата, а судебные органы, которые в некоторых странах счита­ются частью политической власти, должны быть отне­сены к правовому аппарату.

 

204

 

 

 

Политический аппарат образует совокупность вы­борных учреждений власти со всеми теми невыборны­ми учреждениями, которые непосредственно обслужи­вают функционирование выборных учреждений в каче­стве органов власти.

 

ПАРТИЙНАЯ СИСТЕМА

 

Важнейшим элементом западной государственности является партийная (точнее говоря — многопартийная) система. Этот элемент настолько важен, что в идеоло­гии и пропаганде часто его используют как определяю­щий признак западной государственности вообще. Это стало обычным во второй половине XX века, когда за­падная государственность противопоставлялась комму­нистической как многопартийная однопартийной.

 

Некоторые теоретики считают партийную систему не частью государства, а околоправительственными органи­зациями, входящими в «гражданское общество». Думаю, тут нет базы для серьезной полемики. Партийная сис­тема есть сложное образование. Есть основания вклю­чать ее в число элементов государственности в одном ее аспекте («парламентские партии») и в число элементов гражданского общества (внепарламентские объединения добровольцев). Тут мы имеем характерный пример мно­гомерности социальных феноменов. Во всяком случае, партии суть часть механизма, с помощью которого го­сударственность смыкается с гражданским обществом и с телом страны в целом.

 

В определении политических партий теоретики и по­литики более или менее единодушны. Политической партией называют, например, объединение людей с об­щими убеждениями, имеющее целью контролировать правительство или стать его частью, причем конститу­ционным путем". Другой вариант: политическая партия есть формальная организация, сознательная цель кото­рой — ввести в общественные учреждения личности, которые будут контролировать механизм правительст­ва100. Различия тут, как и в других вариантах, чисто фра­зеологические. Опять-таки отмечаю стремление дать дефиницию эмпирического объекта путем выделения

 

205

 

признака, который кажется главным, причем объекта, известного всем и очевидного без всяких дефиниций. Если человек не имеет такого привычного представле­ния о партиях, то дефиниция ему не скажет ровным счетом ничего. А с точки зрения теоретического опи­сания партий дефиниция вообще излишня или, хуже того, становится препятствием их понимания.

 

Партийная система Запада не всегда имела такой вид, какой она приняла сейчас. Например, в Германии в XIX веке партии возникли как выразители и защит­ники интересов определенных общественных групп, например -- рабочих, католиков. Партии не были от­ветственными носителями государственной власти, они противостояли власти. Они были похожи на обществен­ные организации, которые сейчас являются внепар­ламентскими. Лишь после Второй мировой войны в Германии сложилась современная партийная система, причем под влиянием победителей в войне (США и Англии). Так что те теоретики, которые сейчас сочиня­ют дефиниции рассмотренного вида, до Второй миро­вой войны давали бы совсем другие определения поли­тических партий Запада.

 

В западных странах возникали раньше и возникают теперь партии, имеющие целью радикальное изменение западного общества и даже уничтожение западнизма. Пе­риодом расцвета таких партий была середина XX века, когда национал-социалистская партия захватила власть в Германии, а фашистская партия — в Италии. Еще ра­нее в России был установлен коммунистический со­циальный строй, стимулировавший коммунистическое движение во всем мире. После Второй мировой войны большую силу в странах Западной Европы приобрели коммунистические партии (Франция, Италия, Испания). Социалистические и социал-демократические партии в значительной мере разделяли устремленность коммуни­стов на радикальные перемены — на построение более человечного, демократичного социализма («социализма с человеческим лицом»), чем советский.

 

«Правые» радикальные партии были разгромлены в результате Второй мировой войны. После разгрома Со­ветского Союза в «холодной войне» и разгрома комму­низма в Восточной Европе коммунистические партии в

 

206

 

 

 

западных странах пришли в жалкое состояние, потеря­ли прежнее значение и прежние амбиции. Они еще ра­нее начали превращаться в партии западнистские («ев­рокоммунизм»). Теперь же они поспешили предать свои прежние идеалы и стали лихорадочно приспосабливать­ся к новым условиям просто с целью выживания в лю­бом виде. Арену западной истории почти безраздельно захватили партии западнизма, образующие элемент за­падной системы государственности.

 

ОБ ОДНОЙ ДИСКУССИИ О ПАРТИЙНОЙ СИСТЕМЕ

 

Прежде чем непосредственно дать обобщенную ха­рактеристику партиям западнизма, расскажу о дискус­сии в Германии в 1992 году по проблемам партийной системы. В прессе заговорили о кризисе партийной го­сударственности. Особенно сильную полемику породи­ло выступление президента Вайцзекера101. Вот основные тезисы его выступления. Партии превратились в не­писаный конституционный орган, имеющий сильное (а порой главенствующее) влияние на остальные. Партии проникают во все слои и сферы общества, чтобы при­обретать для себя избирателей. Партии создают полити­ков по профессии, специальностью которых становится умение побеждать противников и поддержка интересов партии. Партии одержимы победой на выборах, а после победы забывают о концептуальной политической зада­че руководства.

 

Хотя Вайцзекер считал упомянутые явления в пар­тийной системе отступлениями от некоей подлинной демократии, он тем не менее констатировал таким об­разом эти явления как факт. То же самое делали дру­гие участники дискуссии102, исходя из других установок. Например, Вольфганг Эгер, назвав позицию Вайцзе­кера ностальгией по «золотой демократии», объяснял сложившуюся ситуацию новыми условиями в обществе. Современное состояние партий, по его мнению, есть ре­зультат исчезновения традиционных общественных ми-лье, из которых партии «кормились» как в отношении персонального состава, так и в отношении идей. Партия

 

207

 

больше не является продленной рукой определенного милье, которое поставляло ей представления о ценнос­тях и оказывало ей поддержку. Теперь партия должна сама позаботиться об этом. Депутаты становятся зави­симыми от партии и вынуждены подчиняться партий­ной дисциплине. Партия стала сложным образованием. «Базис» партии образуют партийные активисты и поли­тики по профессии.

 

Сложился особый «политический класс» со своим механизмом рекрутирования, тренировок и поведения. В статье Х.М. Энценсвергера103 дано описание этого класса, которое с незначительными коррективами мож­но выдать за описание партийных работников комму­нистической страны. Причем это описание в той или иной мере применимо к партиям других стран, а не только Германии. Тут можно видеть действие законов коммунальности, одинаковых для стран с различным социальным строем.

 

Отмечу, наконец, такой весьма важный фактор пар­тийной системы западнизма, затронутый в дискуссии как финансирование партий. Согласно прессе104 значитель­ную долю средств для проведения выборов партии полу­чают от государства. К этой теме я вернусь ниже.

 

На мой взгляд, эволюция партийной системы Герма­нии в последние десятилетия не есть отступление от некоей подлинной демократии — таковой вообще не существует. Это есть закономерное развитие государ­ственности западнизма, то есть реальной демократии, если в слово «демократия» не вкладывать никакого ино­го смысла, кроме того, что оно обозначает политичес­кую сферу западного общества. Западная партийная си­стема имеет тенденцию стать более определенно и явно тем, чем была партийная система в коммунистической России, хотя и в форме многопартийности.

 

ПАРТИИ ЗАПАДНИЗМА

 

Не все политические организации, возникающие в странах Запада, суть элементы западнизма. Образцами партий западнизма (партий западнистского типа) явля­ются общеизвестные партии западных стран, которые в

 

208

 

 

 

одиночку или в коалиции становятся правящими, иг­рают активную роль в деятельности органов власти, су­щественным образом влияют на их политику. Это рес­публиканская и демократическая партии США, Лей­бористская и Консервативная партии Великобритании, Социал-демократическая, Христианско-демократиче-ская и другие партии Германии, Социал-демократиче­ская и Народная партии Австрии, Социалистическая партия Франции и т. п.

 

Партии западнизма разнообразны. Они переживали и переживают какие-то изменения105. И нельзя сказать, что их эволюция закончилась. Наоборот, им еще пред­стоят изменения, прежде чем можно будет сказать, что они достигли состояния, наиболее адекватного их сущ­ности. Ниже я хочу отметить такие их признаки, кото­рые мне кажутся устойчивыми, касаются их сущности именно как феноменов западнизма и имеют тенденцию к усилению.

 

Западнистские партии не имеют никаких намерений радикально перестраивать свое общество и тем более менять его социальный строй, экономику и систему го­сударственности. Они стремятся к сохранению и укреп­лению западнизма. Они суть его неотъемлемая часть. Они существуют и действуют в рамках законности, а не вопреки ей и не против нее. Они сами суть охраните­ли законности. Конечно, их представители и руководи­тели далеко не святые. Но их отступления от законно­сти носят не социально-политический, а криминаль­ный характер.

 

Считается, что основная цель западнистской партии — участие в выборах своих лиц в органы власти. Иног­да партию так и определяют как группу граждан, пуб­лично организованную для захвата и контроля прави­тельства путем выборов. По словам М. Вебера, партия есть инструмент мобилизации избирателей посредством пропаганды и агитации. Но теперь функции партии за­паднизма фактически не сводятся к выборам должност­ных лиц в правительство. Они довольно многообразны. Это, например, рекрутирование новых членов, полити­ческое образование и воспитание населения, информа­ция, воздействие на общественное мнение, выдвижение политических идей и программ, стимулирование дискус-

 

209

 

сии и участие в них, суммирование и урегулирование интересов, стимулирование политической активности граждан. Если партия побеждает на выборах, она орга­низует повседневные операции представительных орга­нов (в частности — парламента). Если же она не побеж­дает, она действует как официальная оппозиция. При всех обстоятельствах партия наблюдает за деятельностью правительства и воздействует на него. Она есть состав­ная часть системы государственности, как и правитель­ство.

 

Партия состоит из множества людей (а это — десят­ки и сотни тысяч человек) и как таковая имеет опреде­ленную структуру. В одних случаях структура выражена слабо (как в партиях США), в других — сравнительно сильно (как в партиях Англии, Германии и Франции). Но при всех вариантах в них так или иначе можно вы­делить три элемента: рядовых членов партии, служащих бюрократического аппарата для повседневной работы и политиков, руководящих партией и участвующих в пра­вительстве. Кроме того, имеют место несколько органи­зационных уровней между членами партии на местах и центральными органами партии. Даже в США, которые считаются образцом «бесструктурных» партий, имеют место клубы разных уровней, а по крайней мере раз в четыре года (на время выборных кампаний) они на мно­го месяцев (на семь) превращаются в централизованные и структурированные организации. Сам тот факт, что будто бы в США не одна республиканская и не одна демократическая партии, а по 51 партии в каждой из них, говорит не о полной бесструктурности, а об опре­деленной форме структуры, пока достаточной для усло­вий США. Я говорю «пока», так как такая «бесструктур­ность» в случае надобности может очень быстро стать или проявить себя как жесткая структура.

 

В партиях имеются секции для работы с молодежью, с рабочими, с женщинами, с фермерами, со студентами, с интеллектуалами. Это суть рабочие рычаги партии для проведения выборов. При этом дело не ограничивается лишь разговорами о выборах. Предметом внимания ста­новятся все интересующие людей проблемы.

 

Наконец, имеются околопартийные или околоправи­тельственные организации и группы, поддерживающие

 

210

 

 

 

партию, особенно в период выборных кампаний (проф­союзы, ассоциации предпринимателей и т. п.).

 

Современные западнистские партии не являются вы­разителями и защитниками интересов каких-то опреде­ленных групп населения. Они ориентируются на все ка­тегории населения, претендуют на то, чтобы считаться партиями общенародными. Это явление бесклассовости или надклассовости партий в идеологии и пропаганде изображается как показатель социального примирения, -будто социальная борьба в старом смысле исчезла, уступив место мирным парламентским дебатам106. Мне это напоминает идеологически-пропагандистское изоб­ражение ситуации в коммунистических странах в свое время. Тогда отсутствие многопартийности объясняли единством народа, отсутствием антагонистических клас­сов. Социальная борьба в обществе тогда сводилась к борьбе между хорошим и еще лучшим.

 

Я думаю, что бесклассовость партий западнизма тре­бует более серьезного объяснения, нежели ссылка на некое «классовое примирение». Возникнув в опреде­ленных исторических условиях, западнистские партии воспроизводятся и существуют как особые объединения людей прежде всего для самих себя — они борются за самосохранение. Чтобы добиться своих целей (занять посты, фигурировать на сцене истории, делать карьеру, ощущать себя причастными к исторической деятельно­сти и т. д.), партии должны что-то делать и для «наро­да». Это их способ добывать «хлеб насущный». Пар­тия нуждается в поддержке какой-то части населения, в голосах избирателей, в средствах. Она должна что-то обещать и какие-то обещания выполнять. Она так или иначе есть партия для какой-то части населения, отда­ющей ей предпочтение перед другими. Она должна об­ращаться ко всем, во всяком случае — к возможно ши­рокому кругу избирателей, чтобы собрать в свою поль­зу голоса тех, кто ей отдает предпочтение. Раз партия выживает и существует из десятилетия в десятилетие, это означает, что она устраивает какие-то влиятельные силы общества, так или иначе служит им в обмен на их поддержку.

 

Интересно, что одни и те же партии фигурируют на арене истории в течение многих десятилетий. И одна из

 

211

 

функций этих партий, за хорошее исполнение которой их поддерживают влиятельные силы, — создать види­мость классового примирения, помешать возникнове­нию или усилению классовых партий, которые могли бы объединить недовольных и направить их активность на изменение существующего общественного устройства. В этом смысле они суть партии господствующих сил об­щества.

 

Западнистские партии не имеют четкой и системати­зированной идеологии, то есть определенной концеп­ции человеческого общества, истории и человека, сово­купности ценностей и моральных принципов, принци­пов деятельности властей, проектов будущего состояния общества. Партии не имеют далеко идущих целей и про­грамм их достижения. Они действуют, руководствуясь ближайшими практическими целями. Они стремятся за­воевать популярность в массах и получить как можно больше голосов на выборах, выдвигая для этого лозунги и программы применительно к конкретным условиям. Всем известно, что к этим лозунгам и программам не следует относиться серьезно. Те, кто избирается в орга­ны власти, хотят быть переизбранными. Поэтому они избегают далеко идущих заявлений. Их принцип — обе­щать немного всем, не угрожать серьезно никаким зна­чительным силам общества107.

 

ГОСУДАРСТВО, ПАРТИЯ И ДЕНЬГИ

 

В упомянутой выше дискуссии в Германии о стату­се партий одним из важнейших был вопрос о финан­сировании партий. И это, конечно, не случайно. В со­временном западном обществе никакая более или ме­нее массовая организация не может долго существовать и играть заметную роль в обществе, если она не имеет постоянных источников финансирования. Всякая зна­чительная организация и ее функционирование стоит денег. Все дело в том, кто эти деньги дает и в какой форме. В Германии предметом публичного интереса стал тот факт, что значительную часть расходов партий на выборные кампании оплачивает государство. Это ста­ло одним из поводов для утверждений о превраще-

 

212

 

 

 

нии партий в государственные учреждения. Эти упре­ки имеют, на мой взгляд, основания. Но я считаю сами эти основания не уклонением от сути государственно­сти западнизма, а вполне закономерной тенденцией ее эволюции.

 

Партии западнизма являются элементом государствен­ности, поскольку поставляют своих людей в государствен­ные учреждения, влияют на деятельность органов власти и на их политическую линию. Государственное финанси­рование их есть другой аспект признания их фактическо­го статуса.

 

Финансирование партий есть, пожалуй, один из са­мых запутанных аспектов жизни западного общества. Общество тут явно сопротивляется тому, чтобы сложил­ся и обнаружился с очевидностью тот механизм госу­дарственности, какой имел место в коммунистических странах. В последних партийный аппарат был офици­ально признан в качестве стержня государственности. И какие бы меры ни предпринимались на Западе, что­бы помешать этому, соответствующая тенденция так или иначе дает о себе знать. Многопартийность ей не по­меха. Множество партий, допущенных до участия в по­литической жизни в качестве партий западнизма, мож­но рассматривать как множество фракций, клик, мафий и т. п. одной правящей партии, еще не дозревшей до коммунистического образца или предпочитающей ви­димость плюрализма.

 

В начале 1992 года в Италии разразился скандал в связи в тем, что социалистическая партия (в то вре­мя «правящая») получала вознаграждение от предприни­мателей за то, что передавала им общественные зака­зы. Глава партии Кракси заявил, что так поступали все партии. Под следствием оказалось более 400 человек, включая глав социалистической и социал-демократиче­ской партий, 9 министров, 46 депутатов, 12 сенаторов, 192 местных политика и государственных чиновника. Не берусь судить, в какой мере тут оказалась припутанной персональная коррупция. Я выделяю лишь то, что свя­зано с интересами партий.

 

Аналогичный скандал разразился во Франции. В си­стему партийной коррупции оказались замешанными высшие лица страны. По словам политолога Ива Мени,

 

213

 

опубликовавшего обстоятельное исследование на эту тему, коррупция никогда еще не была во Франции та­кой систематической, организованной и методической, как в последнее десятилетие.

 

Коррупция есть многостороннее и многообразное яв­ление. В данном случае интерес представляет тот ее ас­пект, который касается финансирования партий. Пока те способы финансирования, которые дали основания для рассмотренных скандалов, считаются преступными. Но партии нуждаются в деньгах, а легальные источни­ки явно недостаточны. Партии имеют возможность до­бывать средства другими, нелегальными путями. И вы­нуждаются на это. И никакие разоблачения и суды не в состоянии остановить усиление этой объективной тен­денции.

 

Естественно, стали раздаваться голоса в пользу ле­гализации партийной коррупции, называя ее «парал­лельным финансированием» и другими выражениями, снимающими с нее криминальную оценку. Они отра­жают суть дела, но пока еще в завуалированной форме. А суть дела заключается в том, что партии и партий­ные функционеры стремятся занять официально то по­ложение в обществе, какое они уже занимают в систе­ме государственности фактически, то есть положение, идеальным образцом для которого было положение ап­парата КПСС и партийных чиновников в системе со­ветской государственности.

 

МНОГОПАРТИЙНОСТЬ

 

Для чего много партий, если все они — «общенарод­ные»? Во-первых, тут сыграли свою роль историче­ские условия, вследствие которых сложилось именно несколько партий, и они выжили. Во-вторых, любое достаточно большое множество людей распадается на несколько группировок в силу общих законов комму-нальности, какими бы хорошими ни были взаимоотно­шения между людьми. В-третьих, в большом обществе всегда имеет место различие интересов людей и их кон­фронтация, что находит выражение в самых различных формах, в том числе — в форме политических группи-

 

214

 

 

 

ровок. И в-четвертых, многопартийность как явление в сфере государственности вырождается в двухпартий-ность. В случае трех и более партий образуются блоки, из которых один становится правящим (побеждает на выборах), а другой остается в оппозиции, получая ка­кой-то кусочек власти и связанных с нею жизненных благ.

 

Только что описанная ситуация напоминает матч по боксу между чемпионом мира и претендентом, в кото­ром победитель получает 15 миллионов долларов, а по­бежденный — 5. Побежденная партия не сходит со сце­ны. Она остается в качестве лояльной оппозиции, рас­считывая на следующий раз выиграть матч. К тому же ее просто невозможно ликвидировать, если бы победи­тель и захотел, — у нее есть корни в обществе.

 

Наконец, ядро партии есть своего рода предприятие, поставляющее политические услуги. Оно существует по общим законам рынка. Сведение многопартийности к двухпартийности, а последней — к компромиссу по­бедителя и побежденного отражает общую тенденцию рынка к концентрации и укрупнению предприятий.

 

Новые партии пробиваются к жизни с большим тру­дом. Это удается лишь в порядке исключения. Это, на­пример, партия «зеленых» в Германии. Политический рынок всячески препятствует появлению потенциаль­ных конкурентов, как это имеет место, например, в от­ношении «правых» партий в Германии и Франции. Им не дают ходу не ради каких-то высших идеалов (пос­ледние суть лишь предлог и маскировка), а из опасе­ния, что они могут завоевать на свою сторону избира­телей и испортить признанным партиям их политичес­кую ситуацию.

 

ПАРТИЙНОСТЬ И ПСЕВДОПАРТИЙНОСТЬ

 

Принято разделять системы государственности на од­нопартийную и многопартийную. Классическим образ­цом первой считается та, какая была в Советском Со­юзе до 1985 года. Я утверждаю, что никакой однопар­тийной системы государства вообще не существует. То, что называют однопартийной системой, есть на самом

 

215

деле система псевдопартийная. Если власть захватывает одна партия, уничтожив другие партии, и удерживает власть достаточно долго (ее правление становится более или менее стабильным), то она перестает быть партией и превращается частично в элемент государственного аппарата и частично в элемент структуры деловых кле­точек. Слово «партия» сохраняется, сохраняются неко­торые внешние признаки, например — партийные взно­сы, собрания, фразеология. И это вводит в заблуждение. КПСС в этом отношении могла служить образцом псев­допартии, а советская государственность — образцом государственности псевдопартийной, О партийной го­сударственности можно говорить в строгом смысле сло­ва тогда, когда партия, продвинув своих людей в госу­дарственные учреждения, сама не становится таковым и когда она есть именно партия, то есть организация лишь части граждан страны наряду с другими организа­циями.

 

В западных странах имеет место тенденция к превра­щению партийной системы государственности в псевдо­партийную. Упомянутые выше жалобы на то, что партии превратились в особый государственный орган, отража­ют эту тенденцию.

 

С первых же дней эмиграции я увидел, что жизнь за­падных стран насыщена социально-политической актив­ностью большого числа людей не меньше, чем в комму­нистической России, где это было естественно в силу доминирования коммунального аспекта. Я при этом рас­суждал так. Во-первых, люди в массе никогда и нигде достаточно долго не делают бескорыстно ничего тако­го, что требует от них длительных усилий и навыков. Раз масса людей регулярно занимается социально-полити­ческой деятельностью, причем людей неглупых, образо­ванных и деловых, значит, это удовлетворяет какие-то их потребности. Во-вторых, эти люди заняты в сфере коммунальности и действуют по законам коммунально-сти, общим для всех обществ с развитой коммунально-стью. Естественно, они должны использовать преиму­щества своего положения в своих интересах — каждый стремится урвать для себя долю благ, которая доступ­на ему в его положении. В-третьих, раз в данной сфе­ре функционирует большое число людей, они должны

 

216

 

 

 

установить определенные взаимоотношения друг с дру­гом, позволяющие им совместно эксплуатировать эту сферу. И в-четвертых, они должны становиться профес­сионалами в их деле.

 

Информация, по самым различным каналам попадав­шая в мое сознание, убеждала меня в правильности при­веденных выше установок. Я все более и более узнавал в феноменах общественно-политической жизни Запада то, что мне уже было известно по жизни в советской России. Здесь тоже существует неявный, даже скрывае­мый, неузаконенный, а в значительной мере незакон­ный слой социально-политической жизни, аналогичный таковому в России. И там он не афишировался, скры­вался и порою даже наказывался. Но как там, так и здесь он является закономерным.

 

Недавно мне попалась в руки книга Эрвина и Уты Шойх «Клики, группировки и карьеры» (1992), в кото­рой изложены результаты эмпирического исследования немецкой партийной системы именно в этом плане. Со­гласно этой книге в Германии на всех уровнях иерархии, начиная от местных общин и кончая уровнем страны в целом, происходит превращение партийных активистов (политиков вообще) в часть правящего слоя, — проис­ходит сращивание политики и управления. А с другой стороны, партии «врастают» в хозяйственную жизнь об­щества и в другие его сферы. Политики становятся со­трудниками концернов, занимают совсем не политиче­ские посты. Образуются своего рода картели больших партий и клики профессиональных политиков. Они ре­шают, кто и какие посты будет занимать в учреждени­ях, в которые власти имеют доступ. Они распределяют в своих кругах возможности иметь жизненные блага и привилегии. Клики образуются по принципам личных связей, -- происходит «феодализация» партийной сис­темы. Через клики происходит допуск к власти. Партии и клики превращают государство в свою добычу, в ис­точник карьеры и всяческих жизненных благ. Тенденция к «пропорциональной демократии» ведет к тому, что фактически потеря власти исключается, власть и влия­ние политиков, партий и клик обеспечивается на дли­тельное время сверх сроков, на которые выбираются по­литики.

 

217

 

Разумеется, такое описание реальной государствен­ности западнизма не соответствует идеологическому и пропагандистскому изображению западной демократии. Зато оно точно соответствует объективным законам коммунальности, которые делают все системы государ­ственности сходными во многих отношениях, незави­симо от социального строя. Приведенное описание не­мецкой партийной системы воспринимается мною так, как будто оно сделано на опыте советской России.

 

По моим наблюдениям, в западной системе государ­ственности имеется ядро из партий, клик и политиков по профессии, которое не менее устойчиво, чем соот­ветствующие «ядра» в государственном аппарате комму­нистических стран. Я не рассматриваю это явление (как вообще все то, о чем сказано в рассмотренной книге) как нечто безнравственное или нарушающее чистоту не­коей «подлинной» демократии. На мой взгляд, без всех этих явлений, вызывающих гнев и осуждение, вообще невозможно реальное функционирование системы госу­дарственности, невозможна ее стабильность и преем­ственность. Устранение такого рода «дефектов» приве­ло бы к дефектам еще худшего сорта, в частности — к укомплектованию системы власти случайными людьми и дилетантами, которые превзошли бы своих предше­ственников по всем их порокам. Прекрасным примером на этот счет может служить ситуация в нынешней Рос­сии: тут правящие сейчас «демократы» превзошли пред­шественников коммунистов в отношении коррупции, лживости и прочих пороков, уступив им в профессио­нализме управления.

 

ВЫБОРЫ

 

Люди, занятые в системе власти и управления, раз­деляются на две категории с точки зрения того спо­соба, каким они попадают на посты, а именно — на таких, которые нанимаются и назначаются на посты «сверху», и таких, которые избираются «снизу». Подав­ляющее большинство принадлежит к первой катего­рии — к корпусу государственных чиновников. Чис­ло лиц второй категории невелико в сравнении с ними.

 

218

 

 

 

Они образуют депутатский корпус. Но внимание к ли­цам второй категории в специальной литературе и в средствах массовой информации во много раз превосхо­дит внимание к лицам первой категории. Это объясня­ется не столько той ролью, какую играют в системе вла­сти избранники народа, сколько интересами идеологии. Определяя демократию как систему, в которой пра­вительство образуется по воле большинства избирате­лей, идеологи заботятся не столько о раскрытии, сколь­ко о сокрытии сущности государственной власти запад-низма.

 

Реальные выборы имеют мало общего с их идеоло­гически-пропагандистскими восхвалениями. Большое число граждан, имеющих право голоса, игнорирует вы­боры108, мотивируя это тем, что от их участия или не­участия ничто не изменится, что результаты выборов не меняют ничего в их положении, что большинство кан­дидатов им неизвестно лично, что кандидатов где-то выбирают в узком кругу и потом навязывают избира­телям109.

 

Но несоответствие реальных выборов их пропаган­дистскому образу не означает, что они суть нарушения неких разумных норм. Обывательские представления о неких абсолютно справедливых и честных выборах в принципе неосуществимы. Даже тогда, когда выбо­ры должностных лиц происходят в группах из несколь­ких десятков человек, начинаются конфликты, интри­ги, махинации, насилие, обман и т. п. А в обществе из многих миллионов человек это тем более неизбеж­но. Западная система выборов демонстрирует макси­мум того, что вообще возможно с точки зрения некоей честности по чисто «техническим» причинам. Но если даже допустить, что реализовалась бы абсолютная спра­ведливость, в кандидаты выдвигались бы умнейшие и честнейшие граждане, все кандидаты имели бы одина­ковые условия и т. д., положение во власти не улучши­лось бы. Скорее всего, оно ухудшилось бы, ибо были бы выбраны не профессионалы управления, а устраи­вающие большинство безликие дилетанты, и вели бы они себя не по правилам поведения во власти, а как примитивные новички. Единственным спасением тог­да было бы, если бы избранные морально чистые гении

 

219

 

срочно обучились обманывать, заниматься демагогией, воровать и прочим порокам реальных политиков.

 

Суть западной системы выборов заключается не в том, чтобы осуществлять абстрактную идею демократии, а в том, чтобы дать возможность практически отобрать ка­ких-то лиц в органы власти и узаконить их в качестве таковых. Выборы есть характерная для западнизма фор­ма легитимации власти. Никакой другой основы ле­гитимации тут нет. Рассматривать в качестве основы легитимности власти законодательство (конституцию) ошибочно чисто логически. Законы устанавливают лишь процедуры легитимации власти. Но легитимацию как таковую, то есть общественное признание конкретных личностей в качестве носителей власти, осуществляют лишь выборы.

 

Западная система выборов при всех ее недостатках (с точки зрения критиков) позволяет решить одну важней­шую проблему власти: она позволяет осуществлять сменя­емость формально высшей власти, сохраняя при этом ста­бильность и преемственность системы государственности. Тем самым общество ограждается от излишних и опасных радикальных перемен. Несмотря на деловую динамич­ность, западное общество в своей социально-политичес­кой части является консервативным. Конечно, и западная система допускает иногда перебои, как это случилось в Германии и Италии, когда путем выборов к власти при­шли нацисты и фашисты. Аналогичная угроза после Вто­рой мировой войны возникла со стороны коммунистов. Но на Западе извлекли уроки из прошлого. Радикальные партии по крайней мере в ближайшие годы вряд ли смо­гут прийти к власти путем выборов.

 

БОЛЬШИНСТВО

 

Органы представительной власти выбираются боль­шинством голосов. Принцип большинства применяет­ся и в случае принятия решений ими. Этот принцип подвергался жестокой критике. Рассмотрю характерный пример такой критики.

 

Демократия, как утверждает Ф. Хайек, претендуя на право решать большинством голосов любой вопрос, пре-

 

220

 

вратилась в форму правления, при которой правящий орган ничем не ограничен. Необходимость создания ор­ганизованного большинства для поддержки интересов отдельных групп породила новый источник произвола и пристрастности. Большинство в парламенте, чтобы остаться большинством, должно делать все мыслимое в пользу групп со специфическими интересами, то есть покупать их поддержку, предоставляя им привилегии. Мы, сами того не желая, создали машину, позволяющую именем гипотетического большинства санкционировать меры, неугодные большинству, — такие меры, которые население, скорее всего, отвергло бы.

 

Хайек, как и некоторые другие авторы110, считает за­падную демократию в современном виде (после Второй мировой войны) тоталитарной. По их мнению, принцип большинства не есть гарантия демократии. Они счита­ют, что упомянутые выше дефекты «тоталитарной де­мократии» не заложены в самой сути западной демо­кратии. Тут якобы произошло извращение демократи­ческого идеала. Сами принципы демократии хороши, но их применяют неверно.

 

Приведенные рассуждения Хайека суть характерный пример идеологического подхода к социальным пробле­мам. Они напомнили мне рассуждения некоторых иде­ологов коммунизма, которые утверждали, будто идеалы коммунизма сами по себе хороши, но их исказили Ста­лин и Брежнев, будто они применяли хорошие идеалы неверно. Аналогия в способе мышления полная.

 

Замечу между прочим, что утверждения Хайека о нео­граниченности власти правящего органа является просто чепухой. Любая власть ограничена способностью подвла­стных выполнять ее решения и рамками интересов ее са­мосохранения. Юридический статус власти так или ина­че отражает эти ограничители.

 

Идеологический подход к социальным явлениям ис­ходит из смысла слов и из абстрактных определений, а не из эмпирической реальности. Для него ошибочны­ми бывают не априорные представления о реальности, а сама реальность. Черты западной демократии, считае­мые результатом неверного применения верных принци­пов, суть результат эволюции общества в соответствии с объективными социальными законами. Выше я уже го-

 

221

 

ворил об интересах общества как целого в отличие от интересов каких-то групп людей и даже большинст­ва. Понятие большинства как определяющего фактора в принятии решений властью лишено смысла, если его истолковывать буквально (то есть абстрактно) и упот­реблять его там, где оно вообще неуместно. Правитель­ство всегда выражает волю большинства и никогда. Пра­вительство и есть воплощение большинства, как бы к его решениям ни относилось само эмпирическое боль­шинство. Последнее вообще не имеет никакой воли. Во­лей его всегда является воля манипулирующего им меньшинства. Большинство вообще не существует как изначально данный фактор. Оно должно быть создано, организовано как нечто искусственное. В этом и заклю­чается функция демократического правительства. Боль­шинство создается именно благодаря тем мероприяти­ям («махинациям») власти, которые служат объектом на­падок со стороны идеологов обоих направлений, — как разоблачителей, так и улучшателей.

 

Именно организованное (искусственное, фиктивное) большинство есть единственный способ для демократи­ческого правительства действовать в интересах общества как целого. Именно таким путем западное государство выполняет свою основную функцию, причем выполня­ет наилучшим образом. Лучший — не обязательно хоро­ший. Лучший — значит, прочие способы еще хуже.

 

ПОЛИТИЧЕСКИЙ КЛАСС

 

В последние годы для обозначения людей, професси­онально занятых политической деятельностью в каче­стве избранных членов правительственных учреждений, обслуживающих их советников, функционеров полити­ческих партий и других общественных организаций и движений, как-то причастных к политике, стали упот­реблять выражение «политический класс». Возможно, оно употреблялось и ранее, но я не стал искать его про­исхождение.

 

Люди такого рода (то есть представители логическо­го класса политиков) суть явление не новое. Но во второй половине XX века тут произошел качественный

 

222

 

 

 

скачок. Этот класс многократно увеличился количе­ственно. В него стали вовлекаться представители са­мых различных слоев населения, а не только привилеги­рованных. Благодаря масс-медиа их деятельность стала публичной, театрально открытой и рассчитанной на не­посредственное воздействие на массы населения. Пред­ставители этого класса функционируют и делают карь­еру не в одиночку, а в составе различного рода групп, организаций, движений. На высшем уровне они фигу­рируют как представители политических партий и как партийные функционеры, занимающие посты в госу­дарственных учреждениях.

 

Вместе с тем в жизни политического класса есть та­кие стороны, которые тщательно скрывают или по край­ней мере не афишируют. Это то, как представители это­го класса используют свое положение в корыстных ин­тересах, из каких кругов они рекрутируются, какого типа люди отбираются в их число, какое получают об­разование, как тренируются на роль политиков, как воз­вышаются по ступеням карьеры и т. д. Лишь в связи со скандальными разоблачениями на короткое время и ча­стично приподнимается завеса над упомянутыми аспек­тами жизни класса политиков. Кое-что попадает в ме­муарную и художественную литературу, а также в кино­фильмы, но обычно в качестве частностей и наказуемых преступлений. Лишь в последнее время этот класс стал привлекать внимание как особый социальный феномен, включая и его скрытые аспекты.

 

В упоминавшейся выше книге Эрвина и Уты Шойх дано общее описание представителей класса политиков на основе рассмотрения конкретных личностей. По их мнению, для профессиональных политиков важна не компетентность в какой-либо профессии, а компетент­ность в политической деятельности как особой про­фессии, в частности — коммуникативная компетент­ность, соответствие духу времени, политические связи, личные отношения с членами клики, услужливость в отношении к влиятельным силам общества. Полити­ки имеют массу привилегий -- бесплатные полеты и поездки с высшим комфортом, почетные приемы, воз­можность бесплатно пользоваться автомашинами, обес­печенная старость, всякого рода подачки и гонорары и

 

223

 

т. п. Плюс к тому практически неразоблачаемая кор­рупция. Если какой-либо видный политик путем вы­борного процесса вроде бы исключается из политики, для него, как правило, находится пост, на котором он продолжает пользоваться привычными привилегиями. Образуется своего рода партийная «номенклатура».

 

Политический класс есть явление в сфере коммуналь­ности. Последняя достигает предельного уровня в ком­мунистическом обществе. Тут этот класс становится гос­подствующим и развивает все свои потенции. В западном обществе он такого уровня вряд ли может достигнуть. Тем не менее тенденцию к этому он имеет в силу своего поло­жения в обществе, реальных возможностей и образующе­го его материала. Во всяком случае, то, что я узнал о по­литическом классе западного общества, поразительным образом похоже на то, что мне пришлось наблюдать в те­чение многих лет в советской России в почти обнаженном виде. Можно сказать, что советское общество выболтало очень многое такое, что скрыто в обществе западном и о чем тут стараются не говорить вслух.

 

Есть универсальные черты политического класса, подобно тому, как универсальные черты имеют бюрок­раты, военные, работники секретных служб, гангстеры, проститутки, попы и другие категории людей. Напри­мер, преимущества с точки зрения попадания в этот класс и успехов в нем имеют индивиды, не обладающие выдающимися способностями и не являющиеся про­фессионалами высокого класса в какой-то узкой сфере деятельности, но зато обладающие довольно широким спектром посредственных способностей. Тут ситуация подобна той, какая имеет место в спорте: выдающийся в каком-то виде спорта спортсмен не может стать чем­пионом по многоборью. А политики подобны в этом отношении стоборцам, если бы такие существовали. Ес­ли бы Рейган был выдающимся актером, он не стал бы президентом США. Если бы Шмидт был выдающимся пианистом, он не стал бы канцлером ФРГ.

 

Преимущества в классе политиков имеют люди, сво­бодные от моральных ограничений, тщеславные, склон­ные к закулисным связям и махинациям, способные при­творяться, склонные к позерству и демагогии и т. д. До­статочно понаблюдать некоторое время поведение

 

224

 

 

 

современных политиков, чтобы без труда фиксировать эти их качества. Во всяком случае, люди, попадающие в их число, скоро обучаются этим способностям, если стремят­ся к успеху и имеют его в какой-то мере. Тут уж ничего не поделаешь — таковы объективные законы коммунально­го поведения людей.

 

ПОЛИТИКА

 

Целый ряд авторов рассматривает политику как уме­ние добиваться целей любыми средствами («цель оп­равдывает средства»), умение маскировать подлинные цели и придавать благородный вид грязным средствам их достижения, умение вводить в заблуждение против­ника, умение манипулировать людьми, умение управ­лять людьми и заставлять их выполнять волю правите­лей. Это мнение близко к истине. Никакой моральной политики вообще не существует. Правила морали тут вообще неприменимы. Политика не аморальна. Она не является моральной, то есть в ней действуют свои пра­вила, не имеющие ничего общего с правилами морали. Стремление придать политике моральный вид есть один из приемов политики вводить в заблуждение массы с целью использования их в интересах политиков.

 

Хотя существует особая профессия, называемая поли­тологией, никакой более или менее полной и система­тизированной науки о законах политической деятельно­сти не существует. Этому есть объяснение. Если бы та­кая наука была создана и стала общедоступной, то она выглядела бы в глазах обывателей как нечто аморальное, циничное, грязное, преступное, а люди в сфере полити­ки выглядели бы как негодяи, лжецы, насильники, из­верги, кретины, жулики. Все знают, что это представле­ние близко к истине, но все делают вид, будто такие явления суть редкие исключения, будто политики дей­ствуют тоже в рамках правил морали111. И хотя науки о фактических (а не воображаемых) правилах политики нет, начинающие политики быстро усваивают их из са­мых различных источников или заново открывают их сами. Это тоже отчасти объясняет то, что особая наука тут вообще не требуется. Отдельные кусочки ее фиксиру-

 

                                                                                                             225

 

 

 

 

 

 

 

ются лишь в порядке исключения, да и то с дурной ре­путацией, как это произошло с сочинениями Макиавел­ли и анонимным сочинением «Сионские протоколы»112.

 

Во всякой системе управления людьми есть аспект командный и манипуляционный. Первый доминирует в коммунистической системе, второй — в западнистской. Во втором случае власть не непосредственно требует ис­полнения ее воли, а путем воздействия на сознание лю­дей, в результате которого насилие сверху принимает форму добровольности снизу.

 

Во всякой системе управления людьми есть также два аспекта иного рода, а именно — публичный и скрытый. В коммунистической системе доминирует скрытый ас­пект, принимающий тут форму тотальной секретности. В западнистской системе, наоборот, преувеличен аспект публичной власти. Он тут нарушил всякую меру. Глав­ным в нем стало не привлечение «народа» к деланию политики, а стремление политиков к паблисити, удов­летворение их тщеславия и завоевание популярности. Политики буквально теряют рассудок от тщеславия, смот­рят на каждое свое слово и каждую позу как на нечто такое, что имеет историческое значение, решает судьбы народов. Болезнь «звезд» стала профессиональной бо­лезнью политиков, наряду с киноактерами и спортсме­нами. Политические спектакли занимают огромное ме­сто в средствах массовой информации. А что начинает твориться с политиками в периоды выборных кампаний и в случае более или менее важных событий на плане­те, к которым они могут как-то примазаться! Если бы здравомыслящим людям сейчас в концентрированной форме показали политические спектакли последних де­сятилетий, они подумали бы, что им показывают сумас­шедший дом. Популизм стал не качеством отдельных политиков вроде Франца Йозефа Штрауса, Рональда Рей­гана, Гельмута Коля, а всеобщим явлением113.

 

ВЛАСТЬ И ПОДВЛАСТНЫЕ

 

Всякая власть заботится о самосохранении и упро­чении своего положения, о своих интересах как людей определенной категории, существующих и имеющих

 

226

 

 

 

жизненные блага за счет исполнения функций власти. Это вполне естественно. Но тут есть одно отличие вла­стителей от подвластных: власть по самой своей роли в обществе обязана заботиться о подвластных. Тут дей­ствует объективный социальный закон: власть заботит­ся о подвластных настолько, насколько это нужно для ее самосохранения и удовлетворения ее потребностей. Власть стремится использовать свое положение в сво­их интересах максимально, а заботы о подвластных све­сти к минимуму. Конкретные величины на этот счет колеблются в определенных границах, выход за которые угрожает не только подвластным, но и самой власти.

 

В связи с ростом государственного аппарата и зат­рат на него, а также с ростом аппетитов властителей и возможностей злоупотребления своим положением воз­никла тенденция к снижению степени заботы государ­ства о подвластных и к возрастанию степени заботы о себе. Одним из проявлений этой тенденции является рост коррупции государственных служащих, снижение производительности их труда, рост бюрократизма и другие явления, которые на Западе охотно критикова­ли, видя их в коммунистических странах, но игнориро­вали или преуменьшали как признаки и своей государ­ственности.

 

В западном обществе повседневная жизнь основной массы населения не так уж много зависит от правитель­ства. Демократия осознается массой людей прежде все­го как возможность жить независимо от власти. Однако вмешательство государства в жизнь населения становит­ся все более ощутимым. Это происходит не вследствие ошибок правительства или злого умысла, а в силу объек­тивной необходимости. Это касается не только традици­онных сфер государственной активности, но и других сфер, которые считались запретными или полузапрет­ными для нее, включая экономику.

 

Психологическое отношение подвластных к государ­ственной власти формируется под влиянием многих факторов, включая характер народа, исторические тра­диции, положение государства в обществе. В большом числе людей можно найти все мыслимые варианты на этот счет. Но в обществе все же складывается некото­рое суммарное отношение к власти. Например, для рус-

 

227

 

ских характерно сочетание двух крайностей: раболепст­ва и холуйства перд властью, с одной стороны, и пре­зрение, надругательство, с другой. Это в характере на­рода и его истории, в которой власть всегда была при­нуждением сверху и извне.

 

На основе знакомства с западной литературой, кино и масс-медиа, а также на основе личных наблюдений у меня сложилось впечатление, что на Западе нет такого раболепства и такого нигилизма по отношению к влас­ти, как в России. Тут преобладает гражданское отноше­ние, то есть люди осознают и признают закономерность и целесообразность существующей государственности. Деятельность последней подвергается систематически критике, но критике конкретной, не ориентирующей­ся на ее уничтожение. Здесь не происходит накопление антигосударственных умонастроений, переходящих в полное отрицание системы власти вообще. Критические умонастроения постепенно становятся публичными, как бы рассасываются. Каким бы критичным ни было отно­шение западных людей к власти, я всегда замечал гра­ницу, которую тут никто не преступал, но которую в России преступали все, начиная от критиков режима и кончая самими представителями власти, а именно — границу гражданского уважения к власти, границу граж­данской ответственности за судьбу общества.

 

ГОСУДАРСТВО И ЭКОНОМИКА

 

Тема взаимоотношений между государством и эконо­микой является многосторонней. Кроме того, эти взаи­моотношения в реальности суть результат многих обсто­ятельств. Я хочу коснуться лишь некоторых сторон этих отношений, причем по необходимости в упрощенном (идеализированном) виде.

 

Государство и экономика образуют неразрывное единство. Государство создает и охраняет условия для нормального функционирования экономики, экономи­ка создает и постоянно воспроизводит средства суще­ствования для государства. Жалобы теоретиков на вме­шательство государства в экономику или, наоборот, эко­номики в политику просто лишены смысла. Вернее, они

 

228

 

 

 

суть идеологическое отражение каких-то недостатков в жизни страны, приписываемых либо плохой политике, либо плохой экономике, либо неправильным их отно­шениям. В зависимости от общих умонастроений идео­логи либо настаивают на усилении роли государства в экономике114, либо на невмешательстве государства в экономику115. И в самой реальности происходят колеба­ния в ту или другую сторону116.

 

В представлении некоторых идеологов (их, пожалуй, большинство) задача государства в отношении экономи­ки — законодательство, принуждение участников эконо­мической сферы к соблюдению этих законов и охра­на должного порядка в этой сфере. Государство должно получать все средства для своего функционирования из сферы экономики в виде налогов. Но в реальности этот идеал не соблюдается буквально. В реальности государ­ство само становится феноменом в сфере экономики, причем оно вынуждается к этому, а не просто делает это по своему произволу.

 

Среди обстоятельств, вынуждающих государство на экономическую роль, в первую очередь надо назвать то, что государство удерживает за собою эмиссию денег и вообще контроль за денежной системой, которая сама по себе есть важнейший фактор экономики. Государство может предоставить это право какому-либо банку117, но все равно при этом оно сохраняет контроль за ним. Ог­ромные суммы денег, поступающие государству в виде налогов, суть капитал со всеми атрибутами капитала, а не просто пачки ассигнаций. Государство является круп­нейшим банкиром страны. В отличие от обычных бан­киров, оно использует деньги не столько как капитал, сколько тратит их. Причем тратит, как правило, боль­ше, чем получает дохода, — отсюда рост государствен­ного долга118. Тем не менее оно в качестве банкира пре­доставляет кредиты частным фирмам.

 

Второе обстоятельство, вынуждающее государство на экономическую роль, образует набор общественных нужд, которые не в состоянии удовлетворить частный сектор (рынок). Для этого складывается так называемый об­щественный сектор. Очертить его границы трудно. Но, грубо говоря, в него попадают те предприятия, которые действуют не полностью на основе рынка. Деление не

 

229

 

всегда четкое. Например, так называемые коммерческие камеры имеют правительственную власть регулировать коммерческую активность на местном уровне, но фак­тически они не являются правительственными учрежде­ниями. Иногда правительство поручает частным органи­зациям страхование здоровья и имущества граждан, а также сбор налогов.

 

В общественный сектор попадают устарелые пред­приятия и отрасли промышленности, которые некон­курентоспособны в качестве частных, но необходимы или хотя бы полезны стране. Это «мусорный сектор», по выражению Ла Паломбара. В него, далее, попадают предприятия, отрасли промышленности и мероприятия, которые имеют значение для страны, но не по силам отдельным частным фирмам. Это — энергетика, транс­порт, связь, защита от эпидемий и стихийных бедствий, дороги, почта, образование, информационная служба, безопасность, социальное страхование, забота о стари­ках и инвалидах и многое другое.

 

Вот что писал Ла Паломбар о ситуации в Италии с этой точки зрения. Думаю, что это описание имеет силу и для других стран. Промышленные лидеры (по словам Ла Паломбара) на словах за свободное предпринима­тельство и прочие атрибуты либеральной экономики. Но на практике — иное. За фасадом их слов, за их бла­гочестивыми заявлениями о том, что было бы лучше для экономики, если бы правительство и политики не совались бы в бизнес, скрывается тесная связь между правительством и бизнесом. Итальянские ведущие про­мышленники не вовлечены открыто в политику, как это имеет место в отношении деловых кругов США. Они не занимают политических постов и постов в правительст­ве, не участвуют видимым образом в канализации фи­нансовой поддержки кандидатов и политических пар­тий, как это имеет место в США (там это делается явно!). Они действуют другими методами: подкуп, печать, те­левидение, запутанные директораты и финансовые ком­пании, манипулирование биржей, контроль коммерческих банков, которые мнимо принадлежат государству и обществу.

 

С другой стороны, многочисленные правительствен­ные учреждения вовлечены в экономику. Значительная

 

230

 

 

 

часть ее находится в руках общественных корпораций. Государство является важным фактором в промышлен­ности и банках, на рынке труда и капитала, во внешней торговле.

 

ДВОЕВЛАСТИЕ

 

Во взаимоотношениях государства и бизнеса нет раз и навсегда установленной гармонии. В жизни происхо­дят перемены, и пара «государство — бизнес» на них вынуждена реагировать. Колебания в ту или иную сто­рону в смысле нарушения равновесия контрагентов пары вполне естественны, как и колебания умонастроений людей в отношении их ролей.

 

Характерным примером на этот счет может служить ситуация с «200 семействами» во Франции"9. К три­дцатым годам нашего века произошло сращивание биз­неса и государства. Многие главы двухсот богатейших семейств располагали депутатскими мандатами, заседа­ли в Национальном собрании и Сенате. В то же время политические деятели часто занимали посты в руко­водстве компаниями. Среди них — бывшие министры. Двести представителей 53 семейств занимали более тысячи административных постов в различных компа­ниях и много мест в выборных государственных орга­нах. В послевоенные годы государство перешло в на­ступление против всевластия двухсот семейств. Были национализированы ряд банков и страховых обществ, энергетика, железные дороги, угольная промышлен­ность. До 1984 года управление экономикой было де­лом государства. Но затем начался обратный ход. Го­сударство не смогло удержать контроль над экономи­кой. Вновь огромную власть приобрели 200 семейств.

 

В рассмотренной борьбе государства и бизнеса дело, конечно, не сводится к 200 семействам. Суть дела за­ключается в том, что система власти западного общества не ограничивается властью политической, то есть госу­дарством. Она есть гораздо более сложное образование, в котором государство есть одна из частей. Другой ча­стью является система управления экономикой, не за­висящая в большой степени от государства, — власть

 

231

экономическая. Эти две основные ветви власти срас­таются и переплетаются, но не поглощают друг друга полностью. Они до некоторого предела сохраняют не­зависимость. Порою они вступают в конфликты и ве­дут серьезную борьбу друг с другом, главным образом -под давлением общества.

 

Экономическая власть не имеет такую законодатель­но оформленную структуру, как политическая власть. Она не афиширует себя. И все же она дает о себе знать настолько ощутимо, что многие теоретики и идеологи считают ее главной властью западного общества, а го­сударство считают ее марионеткой. Это, конечно, пре­увеличение. Но оно отражает реальность. Так что говоря о разделении властей в западном обществе, следует в первую очередь назвать разделение власти на политичес­кую и экономическую. Думаю, что со временем это бу­дет оформлено и законодательно.

 

АДМИНИСТРАТИВНО-БЮРОКРАТИЧЕСКИЙ АППАРАТ

 

Вторым важнейшим элементом государства западниз-ма наряду с представительной, избираемой и сменяе­мой властью является административно-бюрократичес­кий аппарат. Он никого не представляет, не избирает­ся, сохраняется в более или менее неизменном виде при всех переменах в обществе и в представительной влас­ти. Для подавляющего большинства граждан западной страны власть предстает прежде всего как сеть учрежде­ний этого аппарата. Для них деятельность центрально­го правительства выглядит скорее как театральное пред­ставление. Лишь время от времени, когда высшие влас­ти обсуждают и принимают законы, затрагивающие ин­тересы широких слоев населения непосредственно (на­пример, повышение налогов), эти слои замечают нали­чие представительной власти. Впрочем, они по опыту знают, что законы предрешены за кулисами власти, и не строят особых иллюзий относительно парламентских спектаклей. Власть со всей ее безликой и беспощадной рутиной для них предстает в облике анонимных чинов­ников в лабиринтах контор.

 

232

 

Классическое описание бюрократии дано Максом Вебером120. Он называет такие признаки ее: 1) иерархия должностей; 2) писаные правила деятельности; 3) чи­новники нанимаются на постоянную работу, получают гарантированную зарплату в соответствии с занимаемой должностью; 4) разделение функций внутри учрежде­ний; 5) никто не является собственником ресурсов, с ко­торыми работает.

 

Размеры этого аппарата огромны. Большинство лю­дей, занятых в системе государственности, заняты в нем. Это более 10% работающих граждан. Он построен по армейскому принципу начальствования и подчине­ния. В нем имеется множество иерархических ступеней. Например, в Великобритании в 1988 году было 12 сту­пеней121 только в одной из трех категорий чиновников (нанимаемых правительством, гражданских служащих и чиновников министерств). Эти ступени суть: постоян­ные секретари, заместители секретарей, подсекретари, ассистенты секретарей, старшие начальники, начальни­ки, старшие чиновники, высшие чиновники, чиновни­ки, канцелярские служащие, канцелярские ассистенты. А в совокупности в иерархии чиновников можно на­считать десятки ступеней.

 

Работники бюрократического аппарата имеют ряд при­вилегий сравнительно с прочими гражданами. Это преж­де всего постоянное рабочее место, возможность посте­пенно повышаться по службе, гарантированная пенсия, сравнительно легкие условия труда. А это — факторы ком­мунистического образа жизни. Соблазн их очень силен. В западном обществе имеется тенденция к превращению других категорий граждан (профессора, ученые, сотрудни­ки масс-медиа и т. д.) в служащих того же рода, что и чи­новники государства.

 

ВНУТРЕННЯЯ ВЛАСТЬ

 

Система государственности западных стран состоит из огромного числа людей. Она сама нуждается в уп­равлении, то есть в каком-то множестве людей, управ­ляющих самой властью как системой. Назову это мно­жество людей внутренней властью. Наличие ее можно

 

233

 

 

 

заметить в любой системе государственности. В про­стейших случаях это фавориты, тайные советники, «се­рые кардиналы». В более сложных случаях — группы мафиозного типа. При всех обстоятельствах внутрен­няя власть не конституируется формально, то есть как официально признанный элемент структуры государст­ва. Она остается в тени. Ее существование официаль­но отрицается. Она обнаруживается публично лишь в скандальных случаях и в разоблачениях.

 

В аппарат внутренней власти входят и представите­ли публичной власти. Но они в нем выполняют другие функции сравнительно с официальными. Помимо них в него входят представители администрации и сотрудни­ки личных канцелярий, сотрудники секретных служб, влиятельные лица, неофициально участвующие в дея­тельности правительства, родственники членов аппара­та власти и т. д. Тут возможно, что в аппарате внутрен­ней власти жена главы правительства играет более важ­ную роль, чем он сам.

 

К аппарату внутренней власти примыкает и отчасти перекрещивается с ним околоправительственное мно­жество людей, состоящее из представителей частных интересов, лоббистов, мафиозных групп, личных знако­мых, любовниц и т. д. Это «кухня власти». О ней мно­го пишется в мемуарах видных политиков и близких к ним лиц.

 

ТАЙНОЕ И ЯВНОЕ

 

Особое место в системе власти занимает совокуп­ность секретных учреждений официальной власти и вообще всех тех, кто организует и осуществляет скры­тый аспект деятельности власти. Каковы масштабы это­го аспекта и какими средствами он оперирует, невоз­можно узнать. Те данные, которые попадают в печать, фрагментарны и, скорее всего, фиктивны. Зачастую этот аспект власти играет решающую роль в политике. Пуб­личная власть не делает важных шагов без его ведома.

 

В реальной жизни людей и их объединений постоян­но переплетаются открытая (явная) и скрытая (тайная) линии. Не все в человеческой жизни вылезает наружу и

 

234

 

 

 

становится явным. Утверждение, будто нет ничего тай­ного, что не стало бы явным, ложно. Оно верно лишь в отношении пустяков или явлений, утративших значение или ставших орудиями открытой политической борьбы. Секретные службы, секретные договоры, тайные махи­нации, тайные общества и т. д. — все это обычные фе­номены жизни людей и их организаций.

 

Роль открытого аспекта, как правило, преувеличива­ется и афишируется, роль скрытого обычно преумень­шается и маскируется. Лишь иногда деятельность по­следнего вылезает наружу в скандальных случаях. Но это — в порядке исключения. Точно так же лишь изред­ка публикуются книги о нем. Причем эти книги пишутся так, что суть событий невозможно понять в океане или, точнее говоря, в свалке конкретных имен и фактов.

 

Исторический процесс во многом выглядел бы иначе, чем его изображают теоретики сейчас, если бы все тайное становилось на самом деле явным. Да и сам исторический процесс протекал бы иначе. Только вот трудно сказать, лучше или хуже. Скорее всего, еще хуже.

 

СВЕРХВЛАСТЬ

 

В специальной социологической литературе фигу­рирует выражение «правящая элита»122. Я вместо него предпочитаю выражение «сверхвласть», так как оно точ­нее отражает суть этого элемента системы власти запад­ного общества.

 

Сверхвласть образуется из множества активных лич­ностей, занимающих высокое положение на иерархичес­кой лестнице общества. По своему положению, по под­лежащим их контролю ресурсам, по их статусу, по бо­гатству, по известности и т. д. эти личности являются наиболее влиятельными в обществе. В их число входят ведущие промышленники и банкиры, крупные земле­владельцы и династические семьи, хозяева газет и изда­тели, профсоюзные лидеры, кинопродюсеры, знамени­тые актеры, хозяева спортивных команд, священники, адвокаты, университетские профессора, ученые, инже­неры, хозяева и менеджеры масс-медиа, высокопостав­ленные чиновники, политики.

 

235

 

Разумеется, не все представители упомянутых катего­рий граждан входят в сверхвласть, а только избранные личности и признанные лидеры соответствующих секто­ров общества.

 

Эта элитарная среда существует не только на нацио­нальном уровне, но и на более низких — на региональ­ном и локальном. Она образует своего рода неформаль­ные «директораты», контролирующие все ключевые уч­реждения общества. Члены ее знают друг друга лично. Они вырабатывают в своих кругах координированную политику. Тут готовятся и принимаются наиболее важ­ные решения. Групповые интересы тут ослаблены или не действуют совсем.

 

Сверхвласть не есть всего лишь сговор личностей определенного рода, хотя сговор тут имеет место. Без личных сговоров в обществе не делается ничего серь­езного. Они суть нормальный и абсолютно необходи­мый элемент человеческих объединений. Сверхвласть есть явление закономерное. Без нее публичная власть вообще не могла бы существовать в условиях сложней­ших человеческих объединений, какими являются за­падные страны. Она не зафиксирована и не признана как явление правовое, конституционное. Но в этом нет никакой надобности, ибо она в принципе есть образо­вание качественно иного рода, чем просто политичес­кая власть. Она аккумулирует в себе высший контроль над всеми аспектами общества, включая всю его сис­тему власти.

 

ЭФФЕКТИВНОСТЬ ГОСУДАРСТВА ЗАПАДНИЗМА

 

Трудно назвать публикацию на тему о государствен­ности западных стран, в которой она не подвергалась бы критике в каком-то отношении. Но опять-таки мне не встретилась ни одна публикация, в которой было бы изложено всестороннее исследование проблемы эф­фективности западного государства, не говоря уж об эффективности системы власти и управления в целом, включая не только политическую, но и экономическую власть, и сверхвласть. Не думаю, что тут есть какие-то идеологические табу. Скорее всего, тут дает знать о

 

 

236

 

 

 

себе необычайная сложность проблемы, зависимость ее решения от наличия научной теории западного обще­ства в целом, а также практическая ненужность имен­но научного ее решения. Я здесь ограничусь лишь не­сколькими методологическими замечаниями.

 

Прежде всего надо различать оценку типа государства и состояния его в конкретной стране в конкретное вре­мя. Возможно, что государство во втором смысле нахо­дится в плохом состоянии, но из этого не следует, что плох сам его тип. Плохое состояние может исправить­ся, а тип государства остается.

 

При оценке типа государства с точки зрения его эф­фективности надо принимать во внимание множество показателей. Надо установить в том числе, какие пробле­мы входят в его компетенцию и какие нет, какие пробле­мы оно способно решать и какие в принципе неспособно, как оно справляется с рутинными обязанностями и как с новыми проблемами, как реагирует на чрезвычайные об­стоятельства, каковы его размеры сравнительно с управ­ляемым обществом, во что обходится его содержание об­ществу и т. д. Причем все эти показатели надо наблюдать в течение длительного времени и в широком диапазоне.

 

Государственность западнизма еще не изучена на­столько, чтобы делать категорические выводы о ее эф­фективности. Возьмем, например, проблему безработицы. Западные правительства из десятилетия в десятилетие обещают решить ее, но все безуспешно. В Советском Союзе и других коммунистических странах безработи­ца была ликвидирована. Означает ли это, что комму­нистическое государство эффективнее заладнистского? Нет, конечно. Коммунистическое государство не само по себе решило эту проблему, а как орган общества особого типа. Причем оно решило ее за счет низкой производительности труда и распределения тягот по­тенциальной («размытой») безработицы на всех работа­ющих. Западнистское государство действует в условиях общества иного типа, оно в принципе не может решить эту проблему. Самое большее, что ему тут доступно, это принять меры, облегчающие участь безработных и сдерживающие рост безработицы. И с этой точки зре­ния усилия западного государства являются весьма зна­чительными.

 

237

 

 

 

В последние годы Запад был потрясен серией поли­тических скандалов, которые дали повод для утвержде­ний о кризисе западной системы государственности во­обще. Вывод явно поспешный. Политические кризи­сы и раньше часто случались на Западе. В Италии они были хроническими. Это естественное явление в усло­виях западного общества. Важно тут то, что эти кризи­сы преодолеваются и общество из-за них не развалива­ется. Сравним опять-таки с этой точки зрения государ­ственность Советского Союза и Запада. Первая жила без кризисов много десятилетий, порождая идеоло­гические спекуляции насчет преимуществ коммунизма. Но вот в восьмидесятые годы начался первый в исто­рии кризис государственности коммунизма. И она не смогла преодолеть его, рухнула в поразительно корот­кие сроки. Государственность западнизма сравнитель­но безболезненно переживает свои кризисы. Но это — не благодаря своим добродетелям, а благодаря своему положению в обществе, которое можно при желании считать даже недостатком. Она не обладает такой пол­нотой власти, как коммунистическая государственность. Она есть лишь часть более обширной системы власти. Она ограничена системой самоорганизации западного общества и наличием в ней системы самоуправления помимо государства. Если бы она захотела разрушить свое общественное устройство, ей просто не дали бы это сделать. У коммунистической государственности та­ких ограничителей нет. Она полновластна. И потому кризис ее привел к краху всего общественного организ­ма. Аналогично обстоит дело со всеми основными ха­рактеристиками государственности.

 

ВЛАСТЬ И КОММУНИКАЦИЯ

 

Между властью и коммуникацией всегда имела мес­то тесная связь. Власть вообще немыслима без комму­никации. Но после Второй мировой войны в западных странах и в мире вообще произошли такие изменения, что можно говорить о революции в этом отношении. Сказочных высот и масштабов достигла коммуникаци­онная техника. Возникли бесчисленные предприятия и

 

238

 

организации, занятые сбором, обработкой, распределе­нием и поставкой информации (пресс-агентства, ин­ституты общественного мнения, центры документации и т. п.). Многочисленные науки и научные учреждения вовлечены в разработку проблем информации. Общеиз­вестно, какое место в жизни общества заняли средст­ва массовой коммуникации. Коммуникационная сфе­ра стала необходимым условием деятельности больших предприятий и организаций. И было бы удивительно, если бы сфера государственности осталась вне влияния этого фактора.

 

Хотя на рассматриваемую тему публикуется очень много статей и книг, в них фактически не найдешь серьезного социологического анализа хотя бы таких проблем. Каковы масштабы влияния коммуникацион­ных предприятий, учреждений и организаций на сферу государственности? Как конкретно проявляется влияние коммуникационного аспекта на поведение властей и их решения? Какой вид имеют коммуникационные учреж­дения в рамках самой системы государства, то есть как элементы его структуры? Как отразился прогресс средств коммуникации на структуре и работе государства? При этом я имею в виду не такие банальные факты, как ком­пьютеры в государственных учреждениях и компьютер­ная обработка информации о состоянии той или иной сферы общества, поставляемой членам правительства, парламентариям и лидерам партий, а изменения более глубокие и серьезные — изменения социальные.

 

ГОСУДАРСТВО И ПРАВО

 

Западное государство специфически характеризуется тем, что оно является правовым. Существует мнение, будто всякое государство является правовым. К такому пониманию тяготело кантовское понимание государства как объединения людей, подчиненных правовым зако­нам. В наше время Г. Кельзен утверждал, что «всякое государство есть правовое государство»123. Я думаю, что тут имеет место скорее терминологическая неясность. Верно, что никакое большое объединение людей не мо­жет жить без определенных правил (норм) поведения

 

239

 

граждан и что всякое государство принуждает граждан к соблюдению этих правил. Но характер самих этих пра­вил, способ их установления, действия государства в рамках этих правил и отношение государства к ним раз­личны в различных типах обществ. А с этой точки зре­ния позиция, согласно которой не всякое государство является правовым, а лишь такое, власть которого огра­ничена правом и осуществляется в рамках права124, бли­же к истине. Коммунистическое государство, например, не является правовым по своей сути, хотя внешне пре­тендует на правовой статус.

 

Надо различать правовой аппарат как часть государства наряду с политическим и бюрократическим аппаратами и правовую сферу общества в целом. Правовой аппарат есть совокупность государственных учреждений, следящих за соблюдением правовых норм и наказывающих за их нару­шения. Это суды, тюрьмы, полиция в той части, в какой речь идет о расследовании преступлений. Правовая сфе­ра включает в себя правила (нормы), зафиксированные в законодательстве, и поступки людей согласно этим нор­мам. Она не совпадает со сферой государственности.

 

Правовые нормы и поступки людей разделяются на две категории. К первой категории относятся такие из этих норм, которые зафиксированы в основных зако­нах, и прежде всего — в конституциях. Они определя­ют статус отдельных граждан, их объединений и основ­ных территориальных подразделений страны, а также статус высших органов власти. К нормам второй кате­гории относятся такие, которые охватывают доброволь­ные договорные отношения между отдельными гражда­нами, между гражданами и фирмами, между фирмами, между частными лицами и государством, короче го­воря — договорные ситуации, в которых оказываются члены общества и их объединения.

 

ПРАВОВОЕ ГОСУДАРСТВО

 

Правовые нормы первой из названных выше катего­рий определяют статус высших органов власти. В этом смысле западное общество является правовым, а еще уже — конституционным.

 

240

 

Тут надо различать то, как государство стало конститу­ционным, и то, как оно существует в качестве конститу­ционного. В первом случае это — одна историческая ак­ция, придавшая государству статус законности. Во втором же случае государство является таковым на основе консти­туции, обязано жить и действовать в рамках конституции, обязано управлять страной согласно конституции. С этой точки зрения идея разделения властей, как бы с нею ни обходились на практике, отражает статус государства как государства правового. В стране так или иначе долж­ны быть какие-то законные силы, которые следят за этим фундаментальным признаком государства.

 

Правовые нормы первой категории не ограничивают­ся основными законами страны. Они вводятся вновь и де­тализируются на всех уровнях власти. С этой точки зрения законодательная функция государства является постоян­ной. Эти нормы отличаются от текущих распоряжений ор­ганов власти тем, что являются общими (в известных пре­делах, конечно) и безличными. Сюда могут войти и нор­мы, касающиеся проведения дорог, и обращения с мусо­ром, и прочие, которые Хайек лишает статуса законов, но которые тем не менее обладают этим статусом, хотя и на более низком уровне иерархии общих законов страны.

 

СТАТУС ГРАЖДАНИНА

 

К нормам первой из названных выше категорий отно­сится все то, что называют правами человека и граждан­скими свободами. Эти нормы --не пропагандистские и идеологические лозунги, а практически действующие основы для поведения людей в западном обществе. С этой точки зрения западное общество является правовым. Пра­во и поступки людей согласно этому праву образуют одну из опор западного общества. Причем это — специфиче­ское свойство общества западнистского типа. Никакой другой тип общества не предполагает такую опору.

 

О правах человека принято говорить как о врожден­ных и неотъемлемых. Это записано в Декларации прав человека, принятой Генеральной Ассамблеей ООН в 1948 году. И с тех пор это (некая врожденность и неотъемлемость прав человека) считается чем-то само

 

241

 

собой разумеющимся. Никто не обращает внимания на то, что это чепуха как с логической, так и с практиче­ской точки зрения. Никаких врожденных прав вообще не существует. Вся правовая сфера есть искусственное изобретение человечества, есть искусственное средст­во организации общественной жизни. Давно ли о пра­вах человека никто не помышлял?! Они не могут быть неотъемлемыми, поскольку отрезок истории, когда о них заговорили, исчезающе мал по сравнению с про­шлой историей человечества. Да и в наше время эти права у людей постоянно отнимают. В ООН есть осо­бая комиссия, которая следит за тем, чтобы у людей не отнимали то, что якобы неотъемлемо и врожденно.

 

Права человека суть именно права, устанавливающие статус гражданина общества западнистского и никакого другого. В отношении к прочему миру придание им фор­мы неких неотъемлемых и врожденных прав есть идеоло­гическое оружие Запада в борьбе за мировую гегемонию и предлог для вмешательства в жизнь других народов.

 

Точно так же является нелепостью все то, что в запад­ной идеологии и пропаганде говорится о демократических свободах. Свобода является божеством идеологии запад-низма. Она здесь считается высшей ценностью человечес­кой жизни. В чем угодно можно сомневаться, только не в абсолютной ценности свободы. Я не встречал в западной литературе на социальные темы ни одного сочинения, в котором постулат свободы подвергался бы сомнению. В связи с этим мне приходит на ум недоумение русского историка В. Ключевского по поводу ситуации в России при царе Алексее Михайловиче. Тогда был принят закон, запрещавший людям добровольно отдаваться в крепост­ную зависимость к помещикам. За нарушение закона лю­дей били плетьми и высылали в Сибирь. Священное че­ловеческое право на свободу превратилось в тяжкую по­винность. Но это не могло остановить добровольное за­крепощение крестьян. Почему? Да потому, что свобода вовсе не была высшей ценностью для подавляющего боль­шинства людей на планете и не является сейчас. Милли­оны людей готовы променять свободу на положение сы­тых полурабов в западных странах.

 

Права человека и гражданские свободы не являются абсолютным благом. Они вообще не есть ни благо, ни

 

242

 

зло. Они суть лишь правовые нормы, устанавливающие статус человека как гражданина общества западнизма. А какие блага и какие неприятности будет иметь чело­век в рамках этих норм, это зависит от множества дру­гих, внеправовых обстоятельств.

 

СВОБОДА

 

Надо различать реальные возможности для соверше­ния поступков и формально-правовой их аспект. Общая схема свободы западного общества имеет такой вид: если у тебя есть реальная возможность совершить такой-то поступок, то ты свободен совершить его, то есть ты име­ешь право на это, тебе не должны чинить в этом пре­пятствия, ты не должен быть наказан за это. Например, ты свободен с формально-правовой точки зрения в выборе способа зарабатывать на жизнь. Но как обстоит дело с твоими реальными возможностями?! Ты свободен путешествовать по миру, но есть ли у тебя для этого средства?! Ты свободен переселиться из одной страны в другую. Но всякий ли может это позволить себе?! Ты волен высказывать и пропагандировать свои идеи. Но для этого надо иметь идеи и средства их распростране­ния, какими располагают опять-таки не все. Да и с на­личными средствами далеко не любые идеи тебе позво­лят распространять те, кто распоряжается издательства­ми, журналами, газетами, телевидением, радио.

 

В западном обществе гипертрофически развит право­вой аспект свободы, а аспект реальных возможностей игнорируется или остается на заднем плане. В комму­нистическом же обществе, наоборот, центр тяжести пе­ремещается в сферу реальных возможностей свободы по­ведения людей. Разумеется, при этом имеются в виду не западные, а свои, коммунистические свободы, которые лишь отчасти совпадают с западными. Хотя люди тут ре­ализуют свои возможности с усилиями, и далеко не все­гда успешно. Тем не менее во многом это им удается.

 

В аспекте реальных возможностей следует особо вы­делить то, что я здесь называю социальной свободой (или несвободой). Я при этом имею в виду характер и степень зависимости (или независимости) человека от

 

243

 

других людей с точки зрения приобретения средств су­ществования. С этой точки зрения подавляющее боль­шинство западных людей не является свободными, то есть находится в положении вынужденности поступков. Свобода выбора, которую они имеют, есть лишь воз­можность выбора варианта вынужденности. Например, вы юридически свободны передвигаться по стране в по­исках работы и принимать или отвергать условия рабо­тодателей. Но если у вас нет других источников суще­ствования, вы вынуждены именно искать место рабо­ты, чтобы жить, — вы социально несвободны. Чтобы стать социально свободным, вы должны иметь неза­висимые от других людей источники существования. В коммунистическом обществе люди все зависят от го­сударственных предприятий и учреждений, а также от общественных организаций, но в гораздо меньшей сте­пени зависят от других людей лично или совсем от них не зависят. Степень социальной свободы здесь выше, чем в западном обществе.

 

Когда граждане коммунистических стран доброволь­но разрушали свой социальный строй, они воспринима­ли свои реальные возможности как нечто само собой ра­зумеющееся и неотъемлемое. Они надеялись добавить к ним еще и западные, то есть правовые свободы. Но это оказалось невозможным. Приобретая свободу как пра­вовое отношение западнизма, граждане бывших комму­нистических стран утратили реальные возможности со­циальных отношений коммунизма. Получив право сво­бодно совершать поступки, о которых они мечтали, они не получили реальную возможность осуществлять их на деле. Зато они потеряли возможность совершать поступ­ки, которые раньше были привычными, не получив пра­во на них. Выиграв в одном, они потеряли в другом. Реальная западная свобода обнаружила себя совсем не так, как она была прославлена в пропаганде.

 

ДОГОВОРНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

 

Сфера договорных отношений в западном обществе огромна. Никакой другой тип общества не может срав­ниться с ним в этом отношении. И с этой точки зрения

 

244

 

 

 

оно есть правовое в самом своем фундаменте. Тут соци­альные отношения между людьми облекаются в форму добровольных договорных отношений.

 

Договорные отношения не являются автоматически соблюдаемыми и абсолютно надежными. Они постоян­но нарушаются. Участники их должны обладать каки­ми-то средствами, чтобы отстаивать то, что им положе­но иметь согласно договорам. На страже этих отноше­ний стоит государство с его судебными органами. Но есть способы обходить их. К тому же и суды требуют времени и средств. Так что договорные отношения пре­вращаются в поле битв в рамках права, на основе пра­ва, за соблюдение права или за безнаказанное наруше­ние. Идиллия существует лишь в пропаганде и идео­логии.

 

КЛАСС ПРАВОВИКОВ

 

В западном обществе сложилась такая густая и запу­танная сеть правовых норм и отношений, в которой ря­довой гражданин самостоятельно неспособен поступать без ущерба для себя. Это касается также владельцев и управляющих предприятий всех рангов и размеров. Об­ществу потребовалось огромное число специалистов в этой сфере. И они появились, образовав значительный слой с высоким уровнем доходов.

 

Этот слой разнообразен по составу. Его представите­ли отчасти суть служащие государства, отчасти служа­щие частных фирм, отчасти частные предприниматели. Но все они так или иначе выполняют функции в сфере государственности. По делам своих клиентов они име­ют постоянные контакты с судебными органами и госу­дарственными учреждениями.

 

СУД

 

Одна из догм западной идеологии гласит, будто суд в западных странах является независимым. Это мнение бессмысленно. Законы выдумывают и утверждают не сами судьи. Судьи суть служащие государства. Решение

 

245

 

 

 

суда не есть решение академической задачи. Оно есть результат борьбы различных сил с противоположными интересами, если дело касается каких-то важных про­блем, а объективная истина в таких случаях недостижи­ма в принципе. Правовые нормы составлены так, что допускают различную интерпретацию. Они разнообраз­ны, и в зависимости от ситуации могут быть выбраны различные варианты. От ловкости и связей специалис­тов-юристов зависит исход дела. На решения судов вли­яют многие неюридические факторы — средства массо­вой информации, личности участников дела, характер адвокатов, политические интересы, общественное мне­ние и т. п. Часто юридические процессы длятся года­ми и стоят больших денег. Все это общеизвестно. Ин­формацией о юридических скандалах пестрят газеты. Эти скандалы разрушают образ западного суда как объ­ективного, беспристрастного, неподкупного. Однако не стоит впадать и в другую, критическую крайность. Суд выполняет свои функции в условиях живого обще­ственного организма и как элемент системы государ­ственности, а не на небесах божественной справедли­вости. И в подавляющем большинстве случаев, как мне кажется, он держится в рамках реальной (неидеализи­рованной) справедливости.

 

ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

 

Понятие «гражданское общество», как и большинство понятий социальных наук, является смутным и много-смысленным. Еще с XVIII века идет традиция включать в гражданское общество экономические, религиозные, моральные, национальные и другие негосударственные феномены. Это словоупотребление объяснимо услови­ями XVIII и XIX веков, когда западнизму приходилось еще утверждаться в борьбе с феодализмом, который олицетворялся государством. В XX веке западнизм победил бесповоротно. Государственность стала аде­кватной социальной организации и экономике. И уже в рамках западнизма стали выделять некоторую сово­купность социальных явлений, отличающихся как от явлений государственности, так и от экономики. Но и

 

246

 

в этом случае, как правило, происходило и до сих пор происходит смешение двух словоупотреблений — ново­го и старого125.

 

Я здесь употребляю выражение «гражданское обще­ство» (или «гражданственность») как обозначение сово­купности добровольных негосударственных и неделовых (неэкономических) объединений граждан с целью защи­ты своих частных интересов, а также с целью защиты общих интересов, игнорируемых государством и деловы­ми кругами.

 

Объединения людей в рамках гражданского общества разделяются на организации и массовые движения с эле­ментами организованности. Они могут быть более или менее устойчивыми, но могут создаваться и для единич­ных акций. В число таких объединений входят профсою­зы и различные союзы вроде союзов предпринимателей, государственных служащих, деятелей культуры, врачей, фермеров, рентнеров, юристов, спортсменов, стариков, инвалидов, женщин, алкоголиков, молодежи, потреби­телей, гомосексуалистов, этнических меньшинств и т. п. Число их огромно126.

 

Действия таких объединений разнообразны. Это — акции протеста, демонстрации, митинги, забастовки, за­явления, петиции. Они стремятся добиться улучшения условий труда и быта, приостановить разрушение окру­жающей среды, изменить отношение к себе со стороны власти и общества, прекратить нарушения прав челове­ка, приостановить пагубные действия властей, ограни­чить мощные концерны. Они наблюдают деятельность правительства, участвуют в создании общественного мне­ния, оказывают влияние на самые различные аспекты жизни общества.

 

К гражданскому обществу относится так называемая гражданская инициатива — добровольная и бескорыст­ная деятельность отдельных граждан и их кратковремен­ных групп по привлечению внимания общества к нега­тивным фактам и побуждению его на какие-то меры для устранения этих недостатков. В ряде случаев массовые движения и организации начинаются как гражданская инициатива. Так возникло, например, движение «зеле­ных» и «альтернативное движение» (о последнем я буду говорить ниже).

 

247

 

Гражданское общество тесно связано с другими сфе­рами общества. Так, профсоюзы суть организации лю­дей, занятых в производстве. Но они не входят в струк­туру самой производственной организации. Они защи­щают интересы работающих именно как работающих, но делают это вне производства. Союзы предприни­мателей не являются экономическими объединениями, хотя члены их суть деятели экономики. Даже государ­ственные служащие создают свои союзы для защиты своих интересов просто как работающих граждан, при­чем в этой роли они противостоят государству в каче­стве рядовых граждан, а не представителей власти.

 

Политические партии, будучи элементами государ­ственности, одновременно являются элементами граж­данского общества. Это очевидно, например, в отноше­нии партии «зеленых» в Германии, которая приобрела статус политической организации совсем недавно. Ос­таются в сфере гражданского общества коммунистичес­кие партии. Аналогично — социалистические партии, поскольку они выступают с требованиями сокращения безработицы, обеспечения широких слоев населения ме­дицинским обслуживанием и жильем, одним словом — выражают интересы неимущих масс.

 

Гражданское общество существует в рамках законно­сти. Но в нем постоянно возникают тенденции выйти за эти рамки. Это, например, группы, организации и дви­жения «правых» и «левых» экстремистов.

 

Важный элемент гражданского общества образуют мас­сы и массовые движения.

 

МАССЫ

 

На тему о массах в свое время, когда эта тема была чрезвычайно актуальной (подъем коммунизма, на­ционал-социализма, фашизма), были написаны тысячи книг127. И как водится в таких случаях, само понятие масс осталось аморфным. Авторы работ о массах обыч­но называют признаки масс, которые иногда обнаружи­ваются очевидным образом, например — потерю раци­ональности поведения, сильное возбуждение, возникно­вение больших сборищ и т. п. Такие признаки, однако,

 

248

 

можно видеть и в поведении других скоплении лю­дей, которые нельзя считать массами в социологическом смысле, -- в очередях, на железнодорожных станциях, в моменты природных катастроф, в толпах беженцев. А главное — названные выше признаки суть временные состояния масс, а не нечто присущее им постоянно.

 

Авторы сочинений о массах, как правило, рассматри­вают частные случаи масс, которые дали знать о себе в коммунистических, нацистских и фашистских движени­ях, и как нечто исключительное, а не как всеобщее и заурядно-повседневное явление. А кое-кто из них идет настолько далеко в этом отношении, что говорит о мас­сах как о мифе или, во всяком случае, считает, будто с крахом упомянутых движений массы исчезли вообще.

 

Я слово «масса» («массы») употребляю в излагаемом ниже смысле. Массу образует множество людей вне их постоянной деятельности, в тот период, когда они в ка­кой-то мере предоставлены самим себе. Масса в этом смысле образуется из обычных граждан общества как просто свободных людей, имеющих возможность думать о своем положении, способных проводить это время по своему усмотрению, совершать какие-то поступки без принуждения извне, свободно. Они способны на это главным образом во внерабочее время, когда вообще теряют работу или по каким-то причинам вырываются из привычного образа жизни. В таком положении ока­зываются люди различных возрастов, положений, про­фессий. Для образования массы (масс) необходимо, по­вторяю и подчеркиваю, большое число людей, имею­щих свободное от работы время и силы использовать их для внерабочих занятий.

 

Важно понять смысл этого «предоставлены самим себе». В жизнь людей всегда кто-то вмешивается извне и стремится оказать на них какое-то влияние. Но все же при этом у них остается часть времени и часть их сознания и чувств, о которых можно сказать, что тут люди предоставлены самим себе. Массы кажутся по­литикам и интеллектуалам таинственными и непред­сказуемыми именно потому, что они не учитывают эту предоставленность людей самим себе, которая время от времени образуется и заполняет психику людей неиз­вестным для политиков и интеллектуалов содержанием.

 

249

 

Церковь могла в течение многих столетий удерживать контроль над населением, поскольку не позволяла ему образовывать массы, не оставляя людей предоставлен­ными самим себе.

 

Все граждане страны бывают в.таком положении. Но не все вливаются в то, что я называю массами. Массы образуются в основном из представителей низших и ча­сти средних слоев населения. Представители высших и близких к ним средних слоев предпочитают быть вне масс. Они образуют объединения иного рода.

 

Как представители масс люди общаются между со­бою, обмениваются мнениями, влияют друг на друга. Тем самым они заполняют часть своего сознания, о ко­торой я говорил выше, определенным содержанием и настраивают определенным образом свою эмоциональ­ность. При этом для них теряют силу законы делового аспекта и приобретают силу законы аспекта коммуналь­ного. Происходит какая-то их группировка, выделяется активное ядро, появляются свои авторитеты и вожди, происходят какие-то сборища. В этой среде постепенно накапливаются и распространяются определенные умо­настроения и эмоции.

 

Этот процесс является в той или иной степени сти­хийным. Его до поры до времени не замечают или иг­норируют внемассовые силы общества. Но когда он до­стигает критических пределов, превосходит эти преде­лы и как-то вырывается наружу, он привлекает к себе внимание общества. Естественно, находятся желающие воздействовать на людей в этом состоянии, использо­вать их в своих интересах. Эти заинтересованные лица вносят в стихийный процесс свои идеи, лозунги, орга­низацию. Возникают массовые движения.

 

Массы суть объект деятельности для вождей, агита­торов, организаций, партий, идеологий, религий. Самую серьезную теорию масс и правил оперирования ими построили впервые русские революционеры XIX века и большевики во главе с Лениным в XX веке, а также не­мецкие национал-социалисты во главе с Гитлером.

 

Проблема заключается в том, кто и как обращается с массами на Западе. Все те, кто разоблачал коммуни­стов, нацистов и фашистов как неких злоумышленни­ков, обманывавших массы в своих интересах, сами за-

 

250

 

нимаются тем же самым. И по-другому они просто не способны действовать в силу законов масс и обраще­ния с ними. Они сами суть участники работы «религии» и «церкви» западнизма по установлению своего влия­ния на массы, своего контроля над ними.

 

КОЛЛЕКТИВ И МАССА

 

Некоторые теоретики считают, что масса людей есть коллектив. Но что такое коллектив? Не буду спорить о словах. Я определяю коллектив следующим образом. Коллектив образует некоторое множество людей, кото­рое длительное время существует и действует как еди­ное деловое целое, причем члены коллектива вступают не только в деловые, но и какие-то внеделовые отно­шения. В коллективе имеет место разделение деловых функций, а также разделение людей на внеделовые ка­тегории. Примером коллективов могут служить семьи, роды и племена в прошлом, группы людей в длитель­ных экспедициях, предприятия и учреждения в ком­мунистических странах, группы преступников и за­говорщиков, группы людей, занятых длительное время совместными исследованиями, и т. п. Если коллектив понимать таким образом, то масса не есть коллектив. Она есть человеческое объединение иного рода.

 

В проблеме отношения коллектива и массы есть один аспект, интересный с точки зрения понимания массо­вых движений в современном западном обществе. Дело в том, что человек исторически сформировался как член коллектива, как существо коллективное. Индивидуаль­ность человека как самостоятельного «Я» есть изобрете­ние западной цивилизации. Последняя разрушила кол­лективистские основы человеческого бытия и развила на их месте объединение людей, обладающих самосознани­ем «Я», то есть изобрела целесообразные и рациональ­ные организации. Но природная потребность не умерла в людях совсем. Она где-то дремлет, а время от време­ни вспыхивает в стихийных формах, в частности — в массовых движениях. Однако в условиях западного об­щества эта потребность не может породить устойчивый образ жизни для большого числа людей.

 

251

 

ХАРАКТЕРНЫЙ ПРИМЕР

 

Рассмотрим такой характерный пример к сказанно­му выше. Это так называемое альтернативное движе­ние. Оно возникло в семидесятые годы в Германии и других западноевропейских странах как протест против существующего социально-политического строя, против условий труда и образа жизни. Участники движения — в основном молодые безработные «академики», то есть молодые более или менее образованные люди. На пер­вых порах они выдвинули утопические планы преобра­зования общества в духе социалистов-утопистов и сти­хийных коммунистов прошлого. Они хотели начать сра­зу на уровне идеологической утопии с политической перспективой, начать сразу с широкого, но единого движения. Но скоро их переориентировали на создание мелких предприятий в духе фаланстер Фурье и трудо­вых коммун Оуэна, а также общественных инициатив­ных групп, которые и получили название альтернатив­ных проектов или коллективов. В начале восьмидеся­тых годов в Западной Германии было 12 тысяч таких проектов и коллективов. В них работало 80 тысяч че­ловек128.

 

Выше я сказал, что движение было переориентиро­вано, а не эволюционировало в силу внутренних при­чин, независимых от внешнего воздействия. Кто и как это сделал? На Западе выработался механизм манипули­рования массовыми движениями. Участники альтерна­тивного движения организовали материальную поддер­жку средствами государства, местных властей, общест­венных организаций и частных фирм, а также идейную «поддержку» средствами масс-медиа и идеологов.

 

Участники движения хотели установить новые фор­мы совместной (коллективной) жизни и работы в само­определяющихся и самоуправляющихся коллективах. На место западных ценностей они хотели утвердить такие, как солидарность, общение, самовыражение, творчество. Хотели ликвидировать разделение умственного и физи­ческого труда. Установить социальное равенство мужчин и женщин. Ввести совместное воспитание детей. Создать предприятия, социально целесообразные и дружеские в отношении окружающей природы. В этих предприяти-

 

252

 

ях никто индивидуально не должен был извлекать при­быль лично для себя. Все доходы должны были стать общим достоянием. Конкуренция должна была исчез­нуть. Новые общественные отношения без наживы за счет частной собственности и без карьеризма должны были вытеснить существующие.

 

Во всем этом легко заметить то, с чего начиналось когда-то коммунистическое (или социалистическое) движение в далеком прошлом, попытки чего имели ме­сто в послереволюционной России, что проповедовала марксистская идеология, что отчасти было реализовано в коммунистических странах. Но те, кто манипулировал этим движением, полностью игнорировали историчес­кий опыт на этот счет, и в первую очередь — колоссаль­ный опыт реального коммунизма в Советском Союзе. Последний изображался как «Империя зла», якобы ни­чего общего не имевшая с наивными идеалами участни­ков альтернативного движения.

 

В это движение включились самые разнообразные движения, начиная от женских и экологических и кон­чая психотерапевтическими. Образовалось огромное чис­ло групп, организаций и мелких предприятий экономи­ческого, социального и культурного характера, обыч­но — от пяти до двадцати членов. Это мастерские, группы прикладного искусства, магазины сельскохо­зяйственных продуктов, не испорченных удобрениями, детские группы, психотерапевтические, антинаркоти­ческие и антиалкогольные организации, свободное ра­дио, кино и театры.

 

Хотя движение приняло широкий размах, его фак­тически контролировал тот самый механизм, о котором я говорил выше. Существование и состояние движения зависело от финансирования, так как сами альтерна­тивные коллективы были нерентабельными. Поддер­живая их, давали тем самым занятие и средства су­ществования большому числу людей, причем в самом активном возрасте. Целью тех, кто манипулировал дви­жением, было не допустить образование единой идео­логии, которая очевидным образом стала бы антикапи­талистической, помешать политическому объединению, держать движение в таком состоянии, чтобы в любой момент его можно было бы ликвидировать, прикрыв

 

253

 

 

 

источники финансирования и предоставив его участни­ков самим себе.

 

Но движение само пошло на спад, несмотря на под­держку. Наступило разочарование. Одно дело — идеалы, и другое дело — их реальность. Идиллия возможна лишь на миг, да и то лишь для того, чтобы дать почву для ра­зочарования. Никакое движение не может изолировать­ся от окружающего мира со всеми его пороками и со­блазнами. Никакое движение не может уклониться от действия объективных законов социального бытия. Фак­тически участники движения вынуждались на полутру­щобный образ жизни со всеми его кошмарами. Ничего серьезного из него развиться не могло. Если уж гигант­ская страна с огромными ресурсами не смогла устоять от действия разрушительных сил истории, так могла ли уцелеть ничтожная песчинка?!

 

ДРУГОЙ ПРИМЕР

 

В апреле 1993 года в Вашингтоне состоялась демон­страция гомосексуалистов. Явление это во многих от­ношениях характерное. Это была самая крупная оппо­зиционная демонстрация по числу участников — более миллиона. И самая ничтожная с точки зрения социаль­ной значительности цели — она шла с требованием пре­кратить дискриминацию гомосексуалистов.

 

Не знаю, какова доля биологических причин в са­мом явлении гомосексуализма. Но как явление массо­вое оно есть социальная болезнь, обусловленная при­чинами социальными. Среди этих причин — слабость, непрочность и распад человечности и человечных от­ношений, невозможность и непрочность семей, трудно­сти иметь детей и тревоги за их будущее, гипертро­фия секса, пропаганда сексуальных излишеств и раз­врата и т. д. Идеология, проповедуя право меньшинств на существование как важнейший признак западной де­мократии, фактически поддерживает гомосексуализм как массовое движение. Это движение отвлекает на себя боль­шие социальные силы, которые могли бы быть направ­лены на цели более значительные. Одним словом, пусть лучше гомосексуализм, чем коммунизм! А то, что эта

 

254

 

массовая болезнь способствует абсолютному сокраще­нию числа носителей западнизма, то есть западоидов, с этим можно не считаться, — этот фактор пока не так уж актуален.

 

ДРУГИЕ МАССОВЫЕ ЯВЛЕНИЯ

 

Современное западное общество есть общество массо­вых явлений еще в том смысле, что в них участвует боль­шое число людей. Мы говорим, например, что спорт, ту­ризм, наркомания, преступность и т. п. стали массовы­ми, имея в виду то, что большое число людей занимается спортом, туризмом, употреблением наркотиков.

 

Среди такого рода массовых явлений следует особо выделить такие, когда одним видом деятельности по­стоянно занимается большое число независимых непос­редственно людей. Благодаря современным условиям (образование, средства коммуникации и информации) у них вырабатывается сходное понимание многих явле­ний действительности и сходная реакция на них. Хотя они лично могут быть не связаны друг с другом, они в некоторых ситуациях поступают сходным образом так, как будто сговорились или получили указание из како­го-то единого центра, управляющего ими. Это особен­но сильно ощущается в сфере культуры, масс-медиа, науки. Механизм согласованности действий разрознен­ных индивидов в социально значимых ситуациях пока не изучен.

 

ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ

 

Под общественным мнением понимается то, что люди думают по тому или иному поводу. Выясняется об­щественное мнение путем опросов, включая опросы по социологически разработанным методам, а также путем выслушивания и чтения того, что люди говорят и пишут независимо от специальных опросов. Но ограничивать­ся сказанным в отношении общественного мнения как элемента гражданского общества было бы крайне недо­статочно.

 

255

 

Не все, что на уме у людей, входит в общественное мнение, а только некоторая часть думаемого, от кото­рой зависит судьба отдельных общественно значимых явлений (решений правительства, карьеры политиков, книг, фильмов и т. п.). Общественное мнение не явля­ется полностью стихийным. Оно формируется и мани-пулируется какими-то силами общества. Оно использу­ется в чьих-то расчетах, то есть играет роль фактора со­циальной борьбы. Оно не есть всего лишь сумма мнений отдельных людей. Оно есть результат взаимной инфор­мации и обмена мнениями, то есть нечто единое, со­гласованное. Оно действует не автоматически одним лишь фактом публичности. Оно имеет механизм свое­го формирования и влияния на ход событий. В наше время решающая роль в этом механизме принадлежит масс-медиа. Само исследование общественного мнения в конкретных случаях есть элемент механизма его фор­мирования, а предание гласности результатов исследо­вания есть элемент механизма его воздействия на обще­ство в желаемом для кого-то духе. Я считаю, что обще­ственное мнение вообще не существует как таковое (то есть именно как мнение общественное!) вне механизма его формирования и публичного обнаружения. Если оно не обнаруживает себя публично, оно остается мнением множества разрозненных индивидов и не превращается в мнение какой-то общественной группы или каких-то масс населения как целого.

 

Каков бы ни был механизм общественного мнения и как бы оно ни использовалось, оно есть элемент граждан­ского общества. Последнее не обязательно должно быть в оппозиции к правительству и другим элементам западниз-ма. Оно может одобрять и поддерживать их. Оно плюра­листично как по многообразию частей, так и по многооб­разию и изменчивости позиций.

 

О ДВУХ ТЕНДЕНЦИЯХ ЗАПАДНИЗМА

 

Понятие «плюрализм» характеризует различные струк­турные элементы западного общества с точки зрения их дифференцированности и раздробленности, с точки зре­ния множественности их составных частей. При этом

 

256

 

обычно имеют в виду разделение властей, многопартий­ность, большое число организаций и движений граждан­ского общества, идеологическое многообразие.

 

Одни теоретики истолковывают плюрализм как добро­детель западного общества, другие видят в нем источник нестабильности общества и удивляются, почему в США, стране классического плюрализма, такая стабильная политическая система. Я думаю, что эта американская стабильность базируется именно на раздробленности об­щества. Тут государство выступает в роли объединяюще­го фактора и верховного судьи в улаживании постоянно конфликтующих социальных групп и интересов.

 

В свое время в Западной Европе имела место феодаль­ная раздробленность. Она в конце концов была ликви­дирована путем возникновения и усиления централизо­ванной государственности. Нечто подобное происходит на Западе теперь. Тут идет борьба двух противоположных тенденций — тенденции к плюралистической раздроблен­ности и тенденции к ее преодолению. Первая стимулиру­ется деловым аспектом западнизма. Вторая реализуется как усиление государственности, то есть по законам ком­мунального аспекта западнизма. По этой линии западное общество уподобляется коммунистическому.

 

В пятидесятые и шестидесятые годы на Западе получи­ла распространение теория конвергенции, согласно кото­рой происходит сближение капиталистической и социа­листической (коммунистической) социальных систем пу­тем усиления элементов социализма в капиталистических странах и усиления элементов капитализма в социалисти­ческих странах, а в будущем произойдет слияние этих си­стем в смешанное общество, соединяющее в себе поло­жительные свойства каждой из них. Сторонниками этой концепции были. Дж. Гэлбрайт, Р. Арон, П. Сорокин, Я. Тинберген, К. Керр и другие129. В семидесятые годы к ней присоединилась концепция, согласно которой соци­ализм и капитализм перенимают друг у друга в основном не положительные, а отрицательные черты. Эту концеп­цию высказывали Г. Маркузе, Ю. Хабермас и другие.

 

Идея конвергенции отразила объективную тенденцию западного общества к усилению сферы коммунальнос-ти, проявившуюся в усилении роли государства в эко­номике, в образовании класса менеджеров, в элементах

 

                                                                                                            257

 

планирования, в расширении общественного сектора, в усилении социальной роли государства. Последнее за­ключалось в том, что государство все более вынужда­лось на заботу о социальных нуждах и правах населения своих стран (о рабочих местах, образовании, пенсии, жилье, медицинском обслуживании и т. д.). Образец на этот счет явила Швеция.

 

Но «шведская модель» потерпела крах. Идеологи рас­ценили это как показатель несостоятельности комму­низма (социализма) вообще. Думаю, что для такого вы­вода тут нет достаточных оснований. Тут напрашивает­ся другой вывод, а именно — что в условиях западнизма тенденция государства уподобиться государству комму­нистическому имеет пределы, выход за которые ведет к тяжелым последствиям. Шведские социалисты, находив­шиеся у власти, перестарались.

 

Рассматриваемая тенденция не означает, будто тут про­исходит перерастание капитализма в коммунизм, как полагали некоторые теоретики130. Такое перерастание в принципе невозможно, так как капитализм и коммунизм имеют разные корни. По той же причине невозможен и противоположный процесс перерастания коммунизма в капитализм. Те явления, которые развились в Советском Союзе в брежневские годы и дали повод некоторым кри­тикам советского общества говорить о его перерождении в капиталистическое, на самом деле были лишь разви­тием внутренних потенций самого коммунизма, подобно тому, как «социализация» западного общества была лишь развитием внутренних потенций западнизма. В восьмиде­сятые годы в странах Восточной Европы и в Советском Союзе начался процесс внедрения западной демократии и рыночной экономики. Но произошло это не в силу им­манентного развития коммунизма, а вследствие разгрома этих стран в «холодной войне» и насильственной их за-паднизации. К этой теме я вернусь ниже.

 

ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ФАКТОР

 

Существование общества западного типа предполагает в качестве необходимого условия производство адекватно­го ему человеческого материала, то есть достаточно боль-

 

258

 

шое число людей, способных жить в этом обществе и своей жизнедеятельностью воспроизводить общественный орга­низм в его существенных чертах — западоидов. С другой стороны, раз общество такого типа существует, процветает и покоряет планету, оно порождает адекватный себе чело­веческий материал — западоидов. Этот процесс взаимно­го обусловливания происходит не сам по себе, не автома­тически, не бессознательно. Он направляется и подкреп­ляется особой сферой общества — сферой образования, обучения и воспитания людей, а также манипулирования ими путем воздействия на их сознание и чувства. Эта сфе­ра столь же важна для самосохранения общества, как и рассмотренные выше деловая и коммунальная сферы.

 

В последние десятилетия стали довольно много писать и говорить о том, что эта сфера находится в состоянии кри­зиса. И не без оснований. Преступность. Насилие. Нар­комания. Моральное разложение. Распад семьи. Алкого­лизм. Сексуальная распущенность. Крах традиционных ценностей. Причем поражают не отдельные факты сами по себе, а их масштабы. Все исчисляется тысячами, десят­ками и сотнями тысяч, миллионами. Поражает и то, что всему этому люди подвержены чуть ли не с пеленок. По­роки общества спустились с уровня взрослых в детскую среду. Средства массовой информации переполнены сооб­щениями о такого рода фактах в жизни школьников, о ка­ких раньше можно было узнать разве что из фильмов и книг о преступном мире в США. Моралисты негодуют. Теоре­тики ищут объяснения. Энтузиасты, озабоченные оздо­ровлением общества, изыскивают меры для преодоления всех этих зол. Но все усилия, кажется, идут впустую.

 

Я, однако, не вижу ничего катастрофического в состоя­нии человеческого фактора на Западе. Я думаю, что оно вполне укладывается в нормы этого общества. Меня инте­ресуют сами эти нормы и вытекающие из них последствия.

 

ОБРАЗОВАНИЕ И ОБУЧЕНИЕ

 

Существующая на Западе сфера образования и обу­чения почти полностью есть продукт западнизма. То, что досталось от прошлого, было переработано и соста­вило ничтожную долю в ней.

 

259

 

 

 

Западное общество породило такое гигантское раз­нообразие видов деятельности и социальных позиций граждан, какого не было в прошлой истории и нет ни в каких других обществах современности. Эти виды де­ятельности и положений различаются с точки зрения подготовки людей к их замещению в самых различных отношениях и на самых различных уровнях. Для вы­полнения одних достаточно самое примитивное обра­зование и самое краткое и простое профессиональное обучение. Для них не требуются никакие выдающиеся способности. На другом полюсе -- профессии, на ов­ладения которыми нужны многие годы образования и профессионального обучения, нужны незаурядные спо­собности. Одни социальные позиции может занять и быть при этом на своем месте любой без какой бы то ни было подготовки, на другие позиции люди многи­ми годами обучаются особым правилам поведения и в особой среде. Если бы не было никаких других причин для социального, материального, интеллектуального и прочего неравенства, то одно это разнообразие видов деятельности и социальных позиций породило бы не­равенство граждан и их иерархию.

 

Различие и иерархия учебных заведений в условиях такого разнообразия профессий и социальных позиций, как на Западе, есть абсолютная необходимость самосо­хранения общества, воспроизводства достигнутого его состояния. На этот аспект жизни общества накладыва­ются другие. Это аспект социальных различий и нера­венства, обусловленных другими причинами, а также аспект сферы обучения и образования как особой сфе­ры деятельности людей.

 

Различные подразделения населения используют сфе­ру образования и обучения как сферу своего собствен­ного воспроизводства, борьбы за свои интересы, борьбы за сохранение и улучшение своего социального статуса. Но эта сфера имеет свою структуру, свои потребности и законы бытия именно как особая сфера общества, от­личная от других. Она не является непосредственным и точным отражением потребностей общества в образо­ванных и обученных соответствующим образом людях. Социальная структура населения влияет на сферу обра­зования и обучения, навязывая ей многое такое, что не

 

260

 

соответствует ее профессиональным функциям. В нее вмешивается государство, политические партии, мас­совые движения, общественные организации, церковь, культура, пресса.

 

Потребность общества в воспроизводстве гигантско­го числа индивидов, занятых разнообразной деятель­ностью и занимающих разнообразные социальные по­зиции, удовлетворяется не как некий рациональный и чисто деловой процесс, не по каким-то правилам справедливости и целесообразности, а в системе со­циальных отношений с ее разнообразием, неравенством и иерархией возможностей для молодых людей зани­мать какие-то позиции. Система социальных отноше­ний имеет свои потребности и свои законы воспроиз­водства, которые не совпадают с таковыми сферы об­разования и обучения.

 

Имеющие тут место несовпадения проявляются, например, в том, что система образования и обуче­ния разделяется на два сектора, в которых готовятся лю­ди принципиально различных социальных типов. В од­ном из этих секторов готовится смена для руководящей элиты общества, в другом — смена для руководимых ею масс. Сейчас первый сектор является в основном част­ным, второй — государственным131. Первый — в основ­ном для детей высших слоев и той части средних слоев, которые в состоянии оплатить дорогое обучение и ко­торые имеют личные связи и привилегии. В первом сек­торе молодым людям прививают сознание и амбиции будущих правителей, хозяев, вождей и наставников об­щества. Во втором готовят рабочую силу для предприя­тий и учреждений. Тут людям дают не знания, а умение работать. Их амбиции искусственно занижаются. Фак­тически тут производится огромная масса умеющих ра­ботать, но невежественных, идеологически оболванен­ных и манипулируемых масс.

 

Если взять все множество подготовленных (обра­зованных и обученных) людей и все множество требу­ющихся людей разных категорий, то соответствие их устанавливается через постоянные диспропорции и в борьбе за лучшие социальные позиции. Интересный пример на этот счет дает Германия. В 1991 году более трети молодых людей стремилось получить высшее об-

 

261

разование. К концу века ожидается более 40% таких. Решающим в этой тенденции являются желания роди­телей, а не жажда образования и не способности детей, как отмечают специалисты. Социальная суть этой тен­денции — немцы должны работать головой, а руками должны работать иностранцы. Это соответствует общей тенденции западного общества к росту доли людей, за­нятых нефизическим трудом с преобладанием роли ин­теллекта. Тем не менее тут возникла сильная диспро­порция между потребностями общества и продукцией системы образования. Судя по прессе, это явление не специфически немецкое, а общезападное.

 

Вследствие рассматриваемых диспропорций в обще­стве постоянно образуется большое число плохо обра­зованных и плохо обученных людей. Из них пополня­ются ряды безработных, преступников и деморализован­ных люмпенов. Возникает также слой людей, формально получающих хорошее образование, но не находящих ра­боты по призванию и по профессии. В него попадают выпускники университетов, дающих слабое общее обра­зование и плохое профессиональное обучение, не име­ющие успеха кюнстлеры, не имеющие постоянной ра­боты молодые люди со средним образованием. У этих людей развивается завышенное представление о своей ценности и претензии, не соответствующие их реальной общественной ценности. Это препятствует им занимать­ся неквалифицированной и низкооплачиваемой рабо­той. Они как-то перебиваются случайными заработками, за счет родственников и общественной благотворитель­ности.

 

Научно-технический прогресс и экономические пе­ремены служат также источником рассматриваемых диспропорций, создавая дефицит подготовленных спе­циалистов для новых профессий и избыток высококва­лифицированных специалистов устаревших профессий. Возникла особая категория переучивающихся, данные о которой фигурируют в данных о рабочем рынке.

 

Назову все то, что общество создает и поставляет людям в качестве элементов их образования, средст­вами образованности. Общая сумма этих средств в за­падном обществе огромна. Никакие общества прошло­го и никакие современные общества не могут конкури-

 

262

 

ровать с западными странами в этом отношении. Сред­ства образованности здесь общедоступны потенциаль­но, то есть если человек захочет ими овладеть, если он имеет достаточные способности, если он располагает средствами существования и временем, то он не встре­тит социально значимых препятствий в достижении своей цели. Различные деловые и государственные тай­ны не в счет — они суть капля в океане незапретных средств образованности. Подчеркиваю, что общедоступ­ность средств образованности является лишь потен­циальной или условной. Фактически же далеко не все имеют для овладения ими необходимые средства, вре­мя и способности.

 

Вследствие изобилия средств образования и их по­тенциальной общедоступности произошло обесценива­ние образованности как таковой в качестве элемента системы ценностей. Произошло относительное (а воз­можно — и абсолютное) сокращение класса высоко­образованных людей, способных быть бескорыстными ценителями достижений культуры, включая общую об­разованность, -- исчезла культурная аристократия как особый социальный слой. На тенденцию к этому в свое время обратил внимание еще Токвилль. То, что было функцией культурной аристократии, растворилось в массе людей, профессионально занятых в сфере обра­зования и культуры, и в общей массе населения, полу­чающей какие-то доли образованности.

 

Изобилие средств образования и их потенциальная общедоступность не означают, что эти средства распре­деляются в обществе более или менее равномерно. И тут, как и во всем прочем, на одном полюсе накап­ливаются огромные богатства, а на другом — нищета. Сложился класс высокообразованной профессиональ­ной элиты в сфере науки и техники, а также в сфере подготовки кадров для нее. Образованность представи­телей этого класса является, как правило, однобокой, гипертрофически развитой лишь в одном каком-то на­правлении, так что этот класс никак не может выпол­нить функции не то что культурной аристократии, а Даже просто просветителей общества. Скорее наоборот. Рассказы жрецов науки о хромосомах, генах, атомах, молекулах, космических структурах, подсознании, рын-

 

263

 

ке, процентах и т. д. производят на сознание людей та­кое же воздействие, какое производили рассказы жре­цов культов прошлого о таинственных силах, волшеб­ствах, чертях, богах, чудесах и т. д. на их современников. Массы населения западных стран при этом остаются на уровне невежества и мракобесия, вполне сопоставимых с таковыми прошлых эпох. Изобилие средств образо­ванности само по себе еще не делает общество высо­кообразованным с точки зрения состояния его граждан. Считается, что развитие интеллектуально-инфор­мационной технологии имеет следствием революцию в сфере образования и обучения. Не придавая особого значения слову «революция», надо признать, что разви­тие этой технологии действительно имеет существен­ные последствия в рассматриваемой сфере. Но какие? Отмечу одно из них, касающееся самой сущности за-паднизма. В процессе образования и обучения есть два аспекта. Первый — развитие в человеке его внутренне­го интеллектуального мира и его личных способностей. Второй — развитие способности использовать накоп­ленные богатства сферы образованности и человеческих навыков. Второй аспект образует своего рода вторич­ный уровень образования и обучения. В последние де­сятилетия он заметно усилился за счет первого, а раз­витие интеллектуально-информационной технологии сделало его доминирующим.

 

ВОСПИТАНИЕ

 

Воспитанием граждан занимается семья, школа, мо­лодежная среда, среда коллег по работе, знакомые, сред­ства массовой информации, кино, литература, реклама, церковь, короче говоря — все то окружение человека, с которым он имеет дело всю жизнь с рождения и до смерти. Воспитание не есть нечто такое, что длится ка­кое-то время, после которого человек считается воспи­танным и воспитание заканчивается. Оно продолжается всю жизнь. Его задача -- не просто придать человеку определенные свойства, но и постоянно их подкреплять. Сами эти свойства таковы, что без подкрепления не со­храняются или ослабляются. Воспитание есть процесс

 

264

 

жизни человека, рассматриваемый с точки зрения вли­яния на него его среды, приспособления его к среде и поддержания приспособленности на должном уровне.

 

В западной сфере воспитания людей можно разли­чить то, что передается из поколения в поколение от взрослых детям само по себе, в силу привычек и тра­диции (скажем, традиционное бытовое воспитание), и то, что делается сознательно и преднамеренно силами людей, занятых в этой сфере профессионально. Эта це­ленаправленная часть сферы воспитания является ог­ромной по объему, по разнообразию средств и по чис­лу занятых в ней лиц. Мне не попадались суммарные данные на этот счет. Но одно то, что мне довелось лич­но видеть в магазинах, в телевизионных передачах, в газетах, журналах и кинофильмах западных стран, а так­же в многочисленных сочинениях специалистов, про­извело на меня ошеломляющее впечатление. И одно­временно удручающее. Одно дело — производство то­варов и услуг в сфере воспитания, и другое дело — ха­рактер этих товаров и услуг и человеческий материал как продукция сферы воспитания. Одно дело, напри­мер, баснословно огромное число всякого рода филь­мов, производимых в западных странах, их артистичес­кий профессионализм и техническое совершенство, и другое дело -- каковы эти фильмы по содержанию и каковы результаты их воздействия на людей. Тут могу­чие воспитательные средства фактически поставлены на службу оглупления, идеологического оболванивания и развращения многомиллионных масс людей. Об этом почти в один голос буквально кричат сами же деятели сферы воспитания. Но общество уже не имеет сил пре­пятствовать этому процессу.

 

Объект моего внимания в этом очерке — не Запад вообще, а лишь феномен западнизма. Поэтому я в даль­нейшем ограничусь рассмотрением лишь целенаправ­ленной части сферы воспитания.

 

Ядро, стержень и основу западной системы созна­тельного воспитания людей и манипулирования ими путем воздействия на их сознание и чувства образует совокупность феноменов, которые подобны религии и Церкви в феодальном обществе. Это — идеологическая и сенсологическая (культурологическая) сфера.

 

265

 

дальше