Правительство США остро нуждалось в возможно быстром восстановлении научного и технического престижа страны. Первый угар военной истерии, вызванный драматическим подтверждением наличия у Советского Союза межконтинентальных баллистических ракет, на время заслонил в глазах Пентагона и Белого дома сам спутник. Но проходили дни, и международная реакция на величайшее научно-техническое достижение Советского Союза все более убеждала Белый дом в том, что была допущена какая-то ошибка. Против своей воли приходилось признать, что научный престиж — явление не эфемерное, что он играет осязаемую и весомую роль также и в международных отношениях.

Привыкнув в течение многих лет мыслить категориями «холодной войны», американские милитаристы по-своему истолковывали взаимосвязь научных достижений с «престижем», под которым они подразумевали способность производить подавляющее впечатление как на своих друзей, так и на своих врагов. Если баллистические ракеты расценивались как доказательство неизмеримо возросшей военной мощи Советского Союза, то сам спутник скоро начал приобретать в их глазах все большее значение как «стоящее целых армий» орудие военно-психологического наступления.

Руководители госдепартамента теперь готовы были видеть особое значение даже в том простом факте, что Советский Союз заранее сообщил точное время прохождения спутника над такими городами, как Бандунг, Дамаск, Бомбей, Багдад и т. д. По мнению наиболее компетентных советников Даллеса, это указывало на стремление Москвы установить свое влияние на Среднем Востоке, в Индии, Индонезии и других странах.

С тревогой отмечалось впечатление, произведенное на нейтральные и неприсоединившиеся страны советскими спутниками, «фактическую монополизацию ими умов» в Латинской Америке, «чрезмерный энтузиазм», который они вызвали своим появлением в арабских странах. Проведенное за границей информационной службой США секретное обследование общественного мнения выявило, по словам «Уолл-стрит джорнэл», «обескураживающую тенденцию в сторону укрепления повсюду боязни или уверенности» в конечном выигрыше коммунистической системы.

«Советская Россия, — писала газета «Вашингтон пост», — продемонстрировала одно из важнейших достижений современной науки... Результатом этого явится огромный рост советского престижа, что в свою очередь будет способствовать убедительности советских утверждений, что коммунизму принадлежит будущее».

Уже значительно позднее описываемых событий Дрю Пирсон и Дж. Андерсон, оценивая международные последствия запуска Советским Союзом своего спутника в подготовленной ими совместно к изданию книге «США — второстепенная держава?», приходили к следующим весьма показательным выводам: «Истратив в период между 1947 и 1957 годами 99,666 млрд. долл. на реконструкцию Европы и реконструкцию двух государств, расположенных по обе стороны входа в Черное море, создав армию НАТО для обороны Европы, разослав своих технических экспертов буквально во все уголки земного шара. Соединенные Штаты оказались теперь перед лицом того факта, что... их затраты были сделаны без всякой пользы... Мистер Даллес уже не мог теперь вести переговоры с позиции силы... И то, что вопящие толпы в Венесуэле чуть было не растерзали вице-президента Соединенных Штатов, что большинство стран Латинской Америки повернулось против своего когда-то уважаемого ими северного соседа, что генералиссимус Франко начал проявлять беспокойство по поводу наличия в Испании американских баз.., что общественное мнение в Англии с каждыми новыми промежуточными выборами стало проявлять все большую отчужденность к США, что скандинавские страны и все возрастающее большинство немцев проявляют теперь скептическое отношение к вопросу о необходимости существования американских баз, что на Востоке бывшие нам дружественными страны одна за другой начинают переходить на сторону Насера, — все эти факты нельзя объяснить случайностью или внезапностью... И когда во время ливанского кризиса Саудовская Аравия, за которой мы так ухаживали, даже не ответила на нашу просьбу разрешить американским военным самолетам использовать военно-воздушную базу в Дхаране, когда Греция, которую мы спасли от голодной смерти, начала раздумывать, разрешить ли ей нашим военным самолетам заправляться горючим в Афинах, когда Австрия... послала свои реактивные самолеты, чтобы не допустить пролета наших транспортных самолетов через ее Тироль, когда Япония, которую мы сумели до этого уже превратить в нашего союзника, выступила против нас в ООН, когда американским дипломатам пришлось использовать больше угроз и нажима, чем когда-либо раньше, для того чтобы добиться от ООН поддержки нашей интервенции в Ливане, — все это также объяснялось... тем, что мир знал, хотя об этом и не знал народ нашей страны, что Соединенные Штаты начали скатываться на положение второстепенной державы».

Теперь, приходили к выводу в Вашингтоне, когда народы мира «впервые в истории видят и слышат у себя над головой чужеродное тело.., которым управляют из Москвы», они могут повести «еще более интенсивную кампанию с целью заставить Соединенные Штаты пойти на соглашение о разоружении», «все более настойчиво будут предлагать созывы конференций на высшем уровне.., выдвигать предложения, чтобы мы не вооружали Германию современными видами оружия, чтобы были прекращены ядерные испытания и чтобы мы присоединились к Советскому Союзу в его попытках найти новые пути для достижения мира». Если раньше «уверенность в военном и техническом превосходстве Соединенных Штатов» позволяла их руководителям «успешно оказывать сопротивление коммунистической угрозе», то теперь советские достижения в космосе должны были повести к «укреплению принципов нейтрализма в Азии и на Среднем Востоке, подорвать дух членов СЕАТО и Багдадского пакта».

Переговоры о разоружении, мирная инициатива, отказ от военных и агрессивных блоков — вот чего, оказывается, боялись в Соединенных Штатах, вот чему они считали нужным дать немедленный отпор!

Потеря престижа угрожала Соединенным Штатам крупными неприятностями не только на Востоке, в Азии, Африке или странах Латинской Америки, она ставила перед ними серьезные проблемы также и на Западе, в НАТО, где американцы привыкли чувствовать себя как дома.

Однако стремление восстановить свой научный престиж не сопровождалось в США пересмотром концепции о необходимости военного проникновения в космос. Если целый ряд американских космических проектов можно зачислить в категорию «престижных», то это, конечно, не означает, что они не преследовали милитаристские цели.

Кроме того, следует иметь в виду, что применение термина «престижные проекты» — весьма условно и что под это понятие можно при желании подвести значительно более широкий круг американских космических программ. Большинство из них было разработано в Соединенных Штатах еще до запуска советского спутника в качестве военных, и только поспешность, с которой они осуществлялись, заставляла американцев теперь делать упор на их пропагандистском значении.

Вынужденные ходом событий временно изменить свою слишком прямолинейную тактику непременного извлечения военных «дивидендов» из каждого космического проекта, американские милитаристы не думали всерьез заботиться о подлинно научных достижениях. В их понимании приобретение научного престижа заключалось в достижении сенсационных показателей, которые могли и не иметь действительно научного значения.

Не приходится поэтому удивляться, что подобные проекты, которые зачастую не выдерживали научной или просто технической критики, принесли Соединенным Штатам не славу, а одни разочарования, тем более горькие, что их заокеанские «друзья» не скупились на подозрительно преувеличенные и многословные выражения сочувствия после очередной неудачи.

Одним из таких наиболее нелепых с научной точки зрения предприятий, которое, впрочем, так и не дождалось своего осуществления, был проект, предложенный доктором Сингером, успевшим уже прославиться в качестве автора «вполне разумной» идеи о превращении Луны в полигон для испытания ядерного оружия. В интервью с корреспондентом журнала «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт», представившего ему место на своих страницах подряд в двух номерах, Сингер выдвинул заманчивый для Вашингтона план запустить на орбиту «рождественский сателлит». По мысли Сингера, этот сателлит не должен был нести на себе даже простейших приборов. В его задачу входило «просто сверкать в небе» в качестве доказательства научно-технических успехов Соединенных Штатов и ободрять своим видом тех, кто «всегда восхищался и восхищается нами». В конце июля 1957 года, когда между военно-воздушными силами и армией вспыхнула очередная схватка за обладание правом монопольного владения ракетным оружием, в американской печати появились первые сообщения о новом «сверхсекретном» космическом проекте военно-воздушных сил, носившем условное и несколько романтическое название «Операция Фарсайд». «Операция Фарсайд» предусматривала запуск ракеты с воздушного шара на высоте около 100 тыс. футов, то есть за пределами наиболее плотных слоев атмосферы. Проект был наглядной демонстрацией несовершенства американских ракет, достижение больших высот которыми представлялось невозможным при условии их запуска с Земли.

Ни тогда, ни впоследствии никто так и не оказался в состоянии объяснить, почему этой весьма примитивной операции было присвоено столь интригующее название, которое дало повод прессе предположить, что речь идет по крайней мере о фотографировании удаленной стороны («фарсайд») Луны. Существовало, впрочем, подозрение, что дело заключалось в ловком дипломатическом ходе со стороны военно-воздушных сил, рассчитывавших таким образом укрепить свой авторитет в глазах тех, кто занимался распределением ассигнований, выделявшихся на гонку ракетных вооружений.

Первый воздушный шар с ракетой на борту по проекту «Фарсайд» был запущен в сентябре 1957 года с полигона испытательной ракетной базы Эниветок. Поднявшись всего на несколько тысяч футов, он по неизвестным причинам начал падать и утонул вместе с ракетой в Тихом океане. Вторая попытка по странной иронии судьбы совпала по времени с запуском первого советского спутника. Но если для Советского Союза день 4 октября 1957 г. был отмечен триумфом науки и техники, то на базе Эниветок американцы потерпели очередное поражение. Воздушный шар и на этот раз не достиг заданной высоты. Поднявшись на 90 тыс. футов, он начал медленно, но неуклонно снижаться. Когда он находился на высоте 70 тыс. футов, дежурный офицер, решив, что терять больше нечего, послал радиосигнал в автоматическую систему зажигания ракеты, и она, рванувшись вверх через шар, сбилась с курса, безнадежно повредив к тому же установленные в ее головной части приборы.

Казалось, «Операция Фарсайд» явно продемонстрировала свою несостоятельность. Но теперь, когда весь мир следил за полетом советского спутника, положение изменилось и из «престижного» проекта военно-воздушных сил она превратилась в «престижный» проект не только Пентагона, но и Белого дома. Руководители министерства обороны, сообщала «Нью-Йорк тайме», требуют от ученых во что бы то ни стало запустить космическую ракету. Поднятый ажиотаж резко контрастировал с недавним равнодушием «наверху». Эниветок была буквально завалена правительственными телеграммами с настойчивыми требованиями добиться немедленного успеха.

Ввиду неожиданной срочности, которую приобрел в данный момент проект «Фарсайд», новая попытка запустить ракету была предпринята через два дня. Из-за какой-то небрежности, явившейся, по всей видимости, результатом царившей на базе спешки, на высоте 60 тыс. футов в пусковом механизме ракеты произошло короткое замыкание и она стартовала преждевременно. Головка с приборами снова оказалась поврежденной и на этот раз настолько серьезно, что ни один радиосигнал не поступил с нее на Землю.

Четвертый шар погиб при прохождении холодных слоев атмосферы. Его обледеневшая оболочка лопнула, как электрическая лампочка, усеяв землю тысячами белесоватых кусков пленки. Пятый, запущенный 19 октября, почти достиг заданной высоты, но головка ракеты пострадала, как и в предыдущих случаях, до такой степени, что наблюдатели на Земле слышали ее сигналы всего в течение четырех сотых секунды.

Теперь в распоряжении группы оставался шестой, и последний, шар. Но и его бесславная гибель представлялась неминуемой. Чтобы спасти положение, был собран «мозговой трест» Эниветока, на совещании которого было решено установить ракету не перпендикулярно, а с известным наклоном по отношению к земной поверхности. Это решение было продиктовано отчаянием. Но, заранее обрекая ракету на грубое отклонение от нужного курса, оно все же давало надежду, что та, избавившись от необходимости прокладывать себе путь сквозь оболочку шара, сможет наконец начать полет с неповрежденными приборами.

Шестая ракета была запущена, когда шар завис на высоте 96,5 тыс. футов. В течение восьми минут наблюдатели слышали ее сигналы. Потом наступило полное молчание. Правда, кое-кто из наблюдателей пытался уверить своих коллег, что еще через 45 минут был пойман последний слабый сигнал. Но это предположение было единогласно отвергнуто на том основании, что так называемый «последний сигнал», как показали дотошные анализы записи на магнитной пленке, в точности совпадал с обычными радиопомехами, наблюдаемыми в верхних слоях атмосферы. Таким образом, американская ракета, запущенная по проекту «Фарсайд» и, следовательно, избавленная от необходимости растрачивать мощность своего двигателя на преодоление сопротивления наиболее плотной части воздушной оболочки Земли, пролетела по прямой в лучшем случае 2500 миль.

 

Американская пресса встретила это поражение или унылой констатацией факта, или ядовитыми репликами о чрезвычайно сомнительной технической ценности всего проекта вообще. О неудачной попытке подправить свой престиж предпочитали не вспоминать.

Судьба проекта «Фарсайд» оказалась своего рода моделью, по которой развивались события, связанные с осуществлением и другого американского «престижного» предприятия — проекта «Авангард». От своего предшественника «Авангард» отличался только тем, что ему не пришлось менять свою роль где-то на полдороге, так как он с самого начала мыслился именно как проект «престижного» характера. Имелась, впрочем, существенная разница между той обстановкой, которая существовала, когда он был задуман, и обстановкой, сложившейся к моменту, когда была предпринята первая попытка его практического осуществления.

До появления советского спутника в Соединенных Штатах мало кто сомневался в том, что американцы явятся тем избранным народом, которому суждено стать творцом первого искусственного небесного тела. Задолго до 15 февраля 1957 г., когда генерал Шривер впервые официально заявил перед тысячной аудиторией симпозиума астронавтов, собравшихся в Сан-Диего, о намерении Соединенных Штатов запустить свой сателлит, американские газеты и журналы успели уже убедить не только американцев, но и многих за пределами своей страны, что это событие произойдет именно так, как предсказывается. Популярный военный обозреватель Ф. Уайли в минуту раздражения, вызванного всеобщей самоуспокоенностью, отмечал в одном из своих частных писем: «Сейчас в Соединенных Штатах — я включаю сюда также Белый дом и подавляющую часть работников Пентагона — нет практически ни одного человека, который не думал бы, что мы идем впереди России. Рядовой американец во всяком случае твердо уверен в этом».

Таким образом, если раньше проект «Авангард» должен был подтвердить уже существующее, хотя и необоснованное, мнение многих о неоспоримом научном и техническом лидерстве США, то теперь от него ожидали всего лишь довольно сомнительного доказательства, что Соединенные Штаты отстают от Советского Союза в значительно меньшей степени, чем это было продемонстрировано запуском советских спутников.

Дата запуска «Авангарда» была выбрана с учетом его наиболее полного психологического воздействия на участников декабрьской сессии совета НАТО. Соответствующим образом была организована и реклама. К объявленному сроку, 2 декабря 1957 г., на мыс Канаверал съехались более двухсот американских и иностранных , журналистов, фоторепортеров, радио- и телекомментаторов. В качестве знаменательного факта среди представителей прессы отмечалось присутствие одного из руководящих членов редколлегии журнала «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт». Уже одно это говорило о значении, которое придавалось предстоящему событию.

Однако «событие» заставляло ожидать своего свершения. Терпение не только журналистов, но и тех, кто «наверху» ожидал «рокового» телефонного звонка, оказалось подвергнуто продолжительному испытанию. Несколько раз объявлялось об отсрочках запуска из-за «технических неполадок». Предпусковая горячка продолжалась четверо суток. Члены стартовой команды падали с ног от усталости, теряли представление о происходящем. Наконец 6 декабря в 11 час. 45 мин. дежурный офицер нажал кнопку пускового устройства. Ракета окуталась клубами дыма, вздрогнула, медленно поползла мимо полосатой измерительной рейки. Поднявшись на высоту немногим более двух футов, она зависла в воздухе, качнулась и, падая вниз и набок, скрылась в мгновенно охватившем ее столбе пламени. Отлетевший далеко в сторону крошечный, с кулак величиной, космический первенец Соединенных Штатов захлебывался в тонком радиоплаче. На него никто не обращал внимания. Говоря словами сенатора Линдона Джонсона, «дешевая авантюра» закончилась «одной из наиболее разрекламированных и унизительных неудач в истории Соединенных Штатов». Удар был настолько сильным, что впервые за все время существования «свободной прессы» американские журналисты не устроили обычного побоища около телефонных будок, впервые они не торопились раззвонить по всему свету о новой «сенсации».

Причины неудачи, хотя и были официально охарактеризованы представителями военно-морского флота как механические неполадки в системе двигателя, так и остались, по словам заместителя директора проекта Дж. Уолша, нераскрытой тайной не только для широкой публики, но и для его авторов. В то же время попытка желтой прессы объяснить неудачу актом саботажа со стороны «агентов Москвы» настолько напоминала медвежью услугу, что от этой версии поспешили отмежеваться официальные источники информации. В конце концов спор о причинах катастрофы выродился в не имеющую никакого практического значения перепалку между теми, кто считал, что ракета «взорвалась», и теми, кто утверждал, что она попросту «быстро сгорела».

После первых же сообщений о неудаче на мысе Канаверал акции «Мартин Гленн компани», главного подрядчика по проекту «Авангард», стремительно полетели вниз. Это падение носило настолько катастрофический и беспрецедентный характер, что правление биржи оказалось вынужденным уже через несколько часов объявить о временной приостановке их продажи.

С еще более головокружительной быстротой полетели вниз «акции» самих Соединенных Штатов. «Новый тяжелый удар по нашему уже в значительной степени пострадавшему престижу», как охарактеризовал неудачный запуск «Авангарда» сенатор Рассел, особенно тяжело отозвался на государственном департаменте. Официальные представители не скрывали, что постигшая Соединенные Штаты «катастрофа», которая в соответствии с их собственными планами совпала по времени с «последней напряженной фазой подготовки конференции членов Атлантического пакта», едва ли могла случиться в более неподходящий момент. Соединенные Штаты потерпели унизительное поражение на фронте дипломатии и пропаганды, с горечью и раздражением писал журнал «Лайф», оценивая размеры катастрофы. Дипломаты Соединенных Штатов оказались перед малоприятной перспективой ехать на совещание в Париж с подорванным авторитетом. За границей смеялись над «публичным позором» «потрясенных и разочарованных своей неудачей» спесивых янки. Иностранные журналисты изощрялись в выдумывании новых имен для «Авангарда». «Капутник», «Пфутник», «Флопник» были еще наименее оскорбительными. На эстрадах Лондона и Парижа распевались язвительно-веселые песенки об американцах, вообразивших, что они смогут запустить свой спутник с такой же легкостью, как и загнать в лунку мяч для гольфа. Словно горячие пирожки, раскупались американские журналы, вышедшие после 6 декабря, но не успевшие изъять заранее отпечатанные победные прогнозы о том, что «Авангард», очень возможно, превзойдет по своему научному значению оба советских спутника.

Сенаторы Л. Джонсон, X. Хэмфри, У. Ноуленд, X. Джэксон и др. возмущались «рекламой и фанфарами», которыми сопровождалась подготовка к запуску «Авангарда». В конгрессе и печати раздавались голоса, требовавшие в дальнейшем проводить подобные эксперименты «под покровом ночи», объявляя о них только тогда, когда будут достигнуты положительные результаты.

Естественно, что в официальном плане были предприняты попытки доказать, будто дата запуска не связывалась с политическими соображениями. Уже садясь в самолет, чтобы лететь в Париж, министр обороны Макэлрой заявил корреспондентам, что само по себе это печальное и разочаровывающее событие не является «слишком удивительным» и ни в коей мере не может повлиять на работу парижской сессии совета НАТО. «Что за эфемерным понятием стал в наши дни американский престиж! — развивая ту же тему, писала «Нью-Йорк геральд трибюн». — Несколько американских ученых неудачно пытались провести опыт, который удался ученым другой страны, и вот уже на Америку обрушился со всех сторон град насмешек и издевательств!» Усиленно подчеркивалось также, что неудача с «Авангардом» не имеет никакой связи с развитием военной техники. «Мы не должны оценивать неудачу пессимистически, — заявил Никсон. — Это была не военная ракета, и неудача не указывает, что мы не прогрессируем или терпим неудачи в военной области».

. Наконец, совсем уже трагикомично выглядели потуги американской пропаганды, которая не нашла ничего лучшего для успокоения среднего американца, как напомнить ему, что «не вешали же мы головы от стыда», когда русские в прошлом году вышли победителями на Олимпийских играх. Неизвестно, как восприняла эти сомнительные доказательства американская публика, но можно без колебаний сказать, что они не смогли утешить ни стратегов из Пентагона, ни политиков из Белого дома. Вопрос о престиже по-прежнему оставался для них мучительной и нерешенной проблемой.

В марте 1958 года Пентагон получил указание президента сконцентрировать усилия на запуске «лунной» ракеты. Насколько можно судить по имеющейся информации, первый такой проект был разработан в США группой военных специалистов еще весной 1955 года. Основная цель проекта «Луна», писал в своем дневнике один из них, «это, конечно, пропаганда». Но по своим военно-психологическим результатам, делал он вывод, его осуществление могло оказаться неоценимым, так как на народы мира оно должно будет произвести еще большее впечатление, чем взрыв атомной бомбы над Хиросимой и Нагасаки.

Отсутствие необходимых для этой цели ракет и скептицизм «медных касок» в отношении военной ценности проекта определили его судьбу. Он не получил одобрения высшего командования и был, казалось, надолго погребен в архивах военного ведомства. Новая попытка обогнать Советский Союз была воспринята американскими ракетчиками без особого энтузиазма. Ни военно-воздушные силы, ни армия, ни тем более флот не располагали в то время для этого сколько-нибудь подходящими ракетами. Предлагавшиеся для осуществления проекта различные комбинации из трех-четырех типов имевшихся в наличии военных ракет не вызывали доверия ни по своей надежности, ни по имеющимся возможностям их наведения на цель. В то же время было очевидно, что ракета, выведшая на орбиту первые советские спутники, обладала огромным запасом мощности и могла быть использована без существенных конструктивных изменений для посылки также и в сторону Луны. При таком положении вещей единственная надежда, на которой Соединенные Штаты могли строить свои расчеты обогнать Советский Союз в посылке лунной ракеты, заключалась в предположении, что его ученые, осуществляя систематическую программу исследования космического пространства, не посчитают нужным ломать ее только ради достижения нового рекорда. Но, хотя эти расчеты действительно оправдались, США оказались все же не в состоянии использовать имевшееся в их распоряжении время.

17 августа 1958 г. около автобусов, отправлявшихся на полигон, собралась полуторасотенная толпа фотокорреспондентов и репортеров. Среди них находились не только американские, но и особо доверенные журналисты из других стран.

Сопровождающий, майор Кеннет Грэйн из информационной службы ракетоиспытательного центра военно-воздушных сил, снисходительно извинился перед своими подопечными: в спешке командование успело установить только десять телефонных аппаратов и придется решать жребием, чьим редакциям удастся урвать большую часть лакомого куска, выбросив раньше других экстренные выпуски газет с сенсационными заголовками. Но через 77 секунд после того, как палец дежурного офицера нажал кнопку стартового устройства ракеты, никто уже не завидовал «счастливчикам», вытянувшим первые номера по жребию. Дежурные редакторы газет так и не дождались звонка. Первая попытка военно-воздушных сил США послать ракету на Луну окончилась провалом.

11 октября ВВС повторили попытку. По ошибке пресс-бюро ракетоиспытательного центра сообщило об успехе. Действуя точно по плану, предначертанному еще за три года до этого научным консультантом командующего ракетоиспытательным полигоном на мысе Канаверал М. Кейдиным, американская пресса, радио и телевидение развернули шумную, торжествующую пропагандистскую кампанию, «вколачивая, как гвозди, в головы всех, что это Соединенные Штаты, что это мы первые послали свою ракету на Луну!». Нет нужды говорить о том скандале, который разразился, как только истина прояснилась.

7 ноября военно-воздушным силам была предоставлена последняя возможность продемонстрировать свои возможности. Но, как и в предыдущий раз, они проявились только в том, что пресса снова «ошибочно» была извещена о несуществующем успехе. Решением «сверху» защищать честь мундира в дальнейшем было поручено группе фон Брауна.

Между тем, как и предвидели американские ученые, Советский Союз по восходящей линии продолжал осуществлять свои космические программы. Новый советский спутник, который был выведен на орбиту 15 мая 1958 г., выглядел колоссом даже по сравнению с «потрясшим воображение ученых всего мира» «Спутником-2». По оценке американских экспертов, «Спутник-3» не оставлял камня на камне от последних сомнений в способности Советского Союза послать, как только он сочтет это нужным, свою ракету на Луну. Более того, ракета, выведшая на орбиту новый советский спутник, могла бы доставить к Луне в 30 раз больший груз, чем это предполагали сделать сами американцы. Запуск спутника с собакой на борту, отмечал М. Кейдин, «был подобен огненным письменам на стене: если русские могли вывести на орбиту вокруг Земли контейнер весом в 1120 фунтов, вопрос о их возможностях отправить ракету к Луне отпадал сам собой... Оставалось только догадываться, когда они это сделают».

У Соединенных Штатов оставались считанные дни, в течение которых они могли бы попытаться послать свою ракету в сторону Луны. Новая, и опять неудачная, попытка была совершена группой фон Брауна 7 декабря 1958г. А 2 января 1959 г., в то время как американские ракетчики, работая круглосуточно, готовили к полету пятую по счету ракету, они узнали о рождении первой искусственной планеты Солнечной системы. Это была первая космическая ракета такого рода, и ее родиной по праву стал Советский Союз.

По мере все новых успехов Советского Союза становилось очевидным, что стремление одним рывком изменить образовавшееся между двумя странами неравенство в области овладения космической техникой основывается или на грубых просчетах, или на заманчивой, но иллюзорной надежде, что Советский Союз по тем или иным причинам окажется вынужденным приостановить свое поступательное движение по крайней мере в тех направлениях, которые непосредственно связаны с созданием возможностей для плодотворных космических исследований. Кроме того, здесь играла определенную роль и меняющаяся обстановка.

Собственные на первых порах весьма скромные успехи Соединенных Штатов, которыми после долгого периода неудач увенчались их отчаянные попытки вырваться в космическое пространство, несколько притупили остроту вопроса о престиже, хотя и не сделали его менее болезненным. Это способствовало тому, что Соединенные Штаты начали возвращаться к старой концепции обязательной военной оправданности любых предпринимаемых ими космических экспериментов. Такой двойственный характер по своей целенаправленности носила доставшаяся по наследству правительству Кеннеди злополучная программа «Меркурий»¹, предусматривавшая суборбитальные и орбитальные полеты пилотируемых космических кораблей.

¹Проект «Меркурий» нес на себе и чисто военную нагрузку, что не раз подчеркивалось президентом Эйзенхауэром, а позднее и президентом Кеннеди. Это объясняет, почему, несмотря на рекламную шумиху, Соединенные Штаты отказались, например, сообщить работникам японского института радио, на каких частотах работал передатчик капсулы «Френдшип-7» во время полета Гленна. Выражая глубокое разочарование подобным решением США, доктор Иосиаки Наката, руководитель лаборатории института по изучению ионосферы, отмечал, что во время полета советского космического корабля «Восток-1» частоты радиопередач были объявлены немедленно после его выхода на орбиту. Можно добавить, что Советский Союз и в дальнейшем всегда проявлял готовность делиться с учеными других стран данными, полученными в ходе выполнения его космических программ. «Вклад России в нашу работу, — отмечал, например, уже в 1964 году президент 7-й сессии Международного комитета по исследованию космического пространства (КОСПАР) Морис Рой, — был просто потрясающим».

В пропагандистском плане с осуществлением программы «Меркурий» в Соединенных Штатах связывали большие надежды. Об их характере мы можем получить некоторое представление, изучая комментарии американской прессы, которые появились в ней после полета первого советского космонавта. «С точки зрения пропаганды, — писала, например, «Нью-Йорк геральд трибюн», — первый человек в космосе стоит, возможно, более 100 дивизий или дюжины готовых взлететь по первому приказу межконтинентальных баллистических ракет».

Программа «Меркурий» не снискала лавров Соединенным Штатам. Составленная в большой спешке, плохо продуманная и практически не опирающаяся на сколько-нибудь прочную техническую базу, необходимую для ее осуществления, она, по мнению авторитетов, выглядела «абсурдной» и едва ли могла претендовать на свое осуществление, если бы не политические соображения. Не удивительно поэтому, что она оказалась непригодным инструментом и для достижения политических целей. 12 апреля 1961 г. в Советском Союзе был выведен на орбиту первый космический пилотируемый корабль «Восток». Совершив за 108 минут один виток вокруг земного шара, его пилот Ю. Гагарин благополучно приземлился в заданном районе. В Соединенных Штатах сообщение о полете «Востока» вызвало характерную и уже знакомую реакцию. Конгресс, охваченный очередным приступом антисоветской истерии, немедленно квалифицировал это событие как новое драматическое подтверждение «опасного стремления Советов к установлению своего контроля в космическом пространстве». Несмотря на официальную приветственную телеграмму президента, поздравившего Советский Союз с достигнутым успехом, раздавались голоса, утверждавшие, что США уже находятся в состоянии настоящей войны с Советским Союзом за обладание космосом, и требовавшие в соответствии с этим «мобилизовать наши усилия в космосе, как на войне».

Одновременно была пущена в ход злобная и нелепая выдумка, будто на борту советского космического корабля не имелось пилота, а переговоры за него с Землей вела заранее подготовленная магнитофонная лента. Однако эти «слухи», которые, как таинственно намекали их авторы, основывались на «секретных сведениях официальных органов», носили столь явно фальсифицированный и скандальный характер, что с их опровержением вынуждены были выступить более серьезная американская печать, ученые, НАСА, различные официальные военные и гражданские лица и даже сам президент Кеннеди, отметивший, в частности, что «осуществить обман таким сложным образом» было бы не легче, чем действительно послать в космос пилотируемый корабль.

Несмотря на последовавшее вскоре после полета первого советского космонавта указание президента ускорить темпы выполнения программы «Меркурий», к моменту орбитального полета Гленна она уже безнадежно отставала от расписания, а расходы на нее ровно в два раза превысили первоначальные наметки.

Американская пропаганда, пытаясь как-то оправдать отставание программы «Меркурий», не постеснялась прибегнуть к утверждениям, будто американцы в отличие от русских проявляют гораздо большую заботу о безопасности своих астронавтов. Высший американский авторитет по вопросам медико-биологической организации космических полетов человека — начальник аэромедицинской лаборатории военно-воздушных сил полковник Дж. Стэпп, по его словам, нисколько бы, например, не удивился, если бы русские в ближайшее же время отправили кого-нибудь в космос, вообще не позаботившись о способах его возвращения на Землю. Пока же, за неимением поводов протестовать против столь бесчеловечного эксперимента, в Америке дружно «возмущались» посылкой Лайки на «Спутнике-2». Американское общество защиты животных приняло решение развернуть всемирную кампанию против «антигуманного», по его утверждению, поведения Советского Союза и, кроме того, направить свой собственный «решительный протест» Советскому правительству через государственный департамент. Приблизительно в том же духе действовали и другие многочисленные общества подобного типа.

Чрезмерные и подозрительные по своему характеру вопли американских «гуманистов» дали обильную пищу для насмешек иностранной прессе. Фельдмаршал Геринг, писала, например, газета англиканской церкви «Чёрч оф Инглэнд», также был против опытов над животными, хотя вполне одобрял все неописуемые зверства, которые творились его нацистскими друзьями. Газета подчеркивала, что посылка Лайки в космос имеет под собой благородную основу и не Соединенным Штатам, которые во время войны в Корее использовали там до десяти тысяч собак, чтобы травить людей, бросать камни в Советский Союз. Что же касается провокационных заявлений о якобы недостаточном обеспечении безопасности советских космонавтов, то их фальшь была разоблачена с помощью самих американских наблюдателей, которым научная добросовестность не позволила идти на поводу антисоветской пропаганды.

Сложившееся на Западе искаженное представление, что русские не ценят жизнь человека, писал, например, д-р Бернард Ваннер из Нью-йоркского медицинского колледжа, совершенно не соответствует действительности: их корабли «Восток» успешно облетели вокруг Земли 100 раз и они вернули из космоса четырех собак, прежде чем в полет отправился первый советский космонавт. Надежность кораблей «Восток» была доказана также и тем, что в пилотируемых и непилотируемых полетах они в общей сложности совершили более 1600 витков вокруг Земли. В противоположность этому орбитальному полету Гленна предшествовали только три экспериментальных полета капсулы «Меркурий», а общее число витков, совершенных капсулами этого типа, не превышало 37. Таким образом, не будет преувеличением сказать, что демагогические заявления американской пропаганды и официальных лиц о «чрезмерных заботах», проявляющихся в США по отношению к астронавтам, служили вполне определенной цели — скрыть неприглядное состояние самой программы «Меркурий».

По подсчетам экспертов, вероятность вернуться живым из космоса для каждого из американских астронавтов не превышала 88 шансов из 100. Техническое несовершенство ракет и самих капсул вызывало тревогу не только их будущих пилотов, но и официальных лиц, ожидавших, что каждый следующий полет может окончиться катастрофой как в прямом, так и в переносном смысле. Именно страх перед новым ударом, грозящим американскому престижу, и стремление как-то ослабить его воздействие на мировое общественное мнение заставляли их вновь и вновь выступать с настойчивым подчеркиванием, что за попытки проникнуть в космос неизбежно придется «расплачиваться человеческими жизнями».

Полеты американских астронавтов по программе «Меркурий», писал один из французских обозревателей в «Нувель обсерватэр», были своего рода серией ловких фокусов, которые они проделывали без всякой гарантии безопасности. Показательно, что, когда перед полетом Шеппарда Купера попросили сыграть роль отправляющегося в космос астронавта для кинохроники, он, подойдя к люку капсулы, отпрянул от него в шутливом ужасе с криком: «Я не хочу! Я не хочу!». Кинооператоры благодушно посмеялись над этой сценой, но руководителям НАСА она пришлась совсем не по вкусу.

Забегая вперед, можно сказать, что положение мало изменилось и в дальнейшем, когда НАСА приступило к подготовке полетов по программе «Джеминай». Не говоря уже о небрежной работе при монтировке капсул, вследствие чего пришлось даже заказать специальное приспособление для их переворачивания, чтобы вытряхивать остатки проволоки, тряпок и другого мусора, вопросы безопасности полета оказались в числе привлекающих наименьшее внимание. После того как комитет экспертов пришел к выводу, что обеспечить полную защиту экипажа «Аполлон» от космической радиации не представляется возможным, учитывая установленные для проекта ограничения в весе и во времени, было решено «просто положиться» на относительно низкую вероятность сильного солнечного излучения во время полета, хотя по прогнозам ученые именно в этот период солнечная активность должна была достигнуть своей периодической вершины. «Бездумно принимая такое решение, — писал журнал «Нейшн», — мы становимся убийцами будущих астронавтов».

Характерно, что под это «явное отсутствие интереса к обеспечению безопасности астронавтов в разумных пределах» подводилось даже некое подобие теоретического обоснования. «Я думаю, — заявил, например, фон Браун в интервью с корреспондентом газеты «Монд» что астронавтику можно сравнить с авиацией в том смысле, что только использование последней в военных целях обеспечило ей быстрое развитие по крайней мере по одной причине — нужно было все время идти на большой риск»

Возрастанию бессмысленного риска жизнью астронавтов способствовала также и гонка, под знаком которой проходило осуществление программы и которая значительно усилилась после полетов советских космонавтов, когда НАСА под давлением сверху вынуждено было отменить проведение дополнительных экспериментальных запусков капсулы без пилота, которые могли бы помочь устранению выявленных ранее недостатков и приступить к непосредственной подготовке запуска космического корабля с человеком на борту.

Такое решение было принято «наверху», несмотря на попытки представителей НАСА доказать, что, поскольку Соединенные Штаты все равно «потерпели неудачу в своей основной цели обогнать русских», спешка так или иначе потеряла свой смысл и что практика «срезания углов», намеренный обход решения серьезных проблем, связанных с пребыванием человека в космосе, ради того чтобы сократить сроки подготовки полета, ставят под угрозу не только успешное выполнение программы, но и надежды на получение проистекающих отсюда «политических дивидендов».

Предварительное опробование материальной части полностью подтвердило опасения. Во время испытательного полета 29 июля 1960 г. ракета с капсулой «Меркурий» взорвалась через 65 секунд после старта. 8 ноября капсула не смогла отделиться от ракеты и вместе с ней упала в Атлантический океан. 21-го произошло загорание ракеты на стартовой площадке. 31 января 1961 г. — очередной испытательный полет капсулы, в которую на этот раз был помещен шимпанзе Хэм, окончился «почти полным провалом». Из-за неполадок в пилотируемом устройстве ракета развила скорость, на 1600 миль в час превышающую расчетную, вследствие чего ее невольному пассажиру пришлось испытать почти 18-кратное увеличение силы тяжести, практически смертельное для человека. Для проверки реакции в положении невесомости Хэм был натренирован: в зависимости от световых сигналов, автоматически зажигающихся в его кабине, он должен был нажимать те или иные кнопки или рычаги, не несшие впрочем, никакой функциональной нагрузки. В капсуле было предусмотрено также специальное устройство, отвечавшее на каждую ошибку Хэма наказанием в виде удара тока. По сообщению французской пресcы во время полета в этом устройстве произошло короткое замыкание, вследствие чего удары током сыпались на Хэма вне зависимости от того, правильно или неправильно реагировал он на световые сигналы. Полет Хэма окончился относительно благополучно только по счастливой случайности. При вхождении обратно в плотные слои атмосферы тепловой экран капсулы оказался сорванным, и если бы к этому моменту скорость падения не успела достаточно замедлиться, капсула превратилась бы в раскаленный кусок металла. Хэм «приводнился» на 130 миль дальше от заданной точки. Учитывая, что в соответствии с расчетами капсула должна была покрыть расстояние всего в 230 миль, ошибка выглядит особо грубой. Неточное «приводнение» затруднило также и поиски. Ракета была подобрана только через три часа после окончания полета — как раз вовремя, чтобы спасти Хэма от другой надвигавшейся на него опасности: капсула постепенно наполнялась морской водой.

Отказаться от проведения дальнейших систематических испытательных полетов при таком положении дел мог лишь тот, кто, по печально-ироническому высказыванию Гленна, считал, что «человека можно сделать дешевле и легче, чем счетно-решающую машину», или те, кто, по замечанию журнала «Ньюсуик», решил следовать простому принципу: «Что хорошо для обезьяны — хорошо и для человека».

Тем не менее первый суборбитальный полет американца Шеппарда состоялся непосредственно после предшествовавшего неудачного полета искусственного астронавта, ракета которого была взорвана по сигналу с Земли ввиду отклонения от заданного курса.

Неподготовленность материальной части не могла, конечно, не сказаться во время суборбитальных полетов Шеппарда и Гриссома. Их сроки неоднократно переносились. Перед самым полетом Шеппард провел три с половиной часа в капсуле в ожидании старта из-за обнаружившихся в последний момент неполадок в электронной системе ракеты, выхода из строя счетно-решающего устройства на центральном контрольном пункте и других технических неисправностей. Затем, уже в полете, у него отказало автоматическое управление стабилизирующим устройством, но спуск прошел относительно благополучно.

В свою очередь «приводнение» чуть не стоило жизни Гриссому, у которого произвольно сработал взрывной «замок» люка. Гриссом успел выброситься из тонущей капсулы в море, но забыл закрыть отверстие в костюме и начал терять плавучесть. Прежде чем ему удалось ухватиться за специальный ошейник, спущенный с вертолета, волны несколько раз накрывали его с головой, и он наглотался морской воды «больше, чем ему бы хотелось». Капсулу, перед тем как она скрылась под водой, успел подхватить другой вертолет, но его моторы начали перегреваться, трос пришлось перерубить, и капсула затонула на почти трехмильной глубине. Вместе с ней погибли кинокамера с заснятой пленкой и магнитная лента — дневник полета.

С характерной для выполнения программы спешкой происходила подготовка и орбитальных полетов. Полет искусственного астронавта 13 сентября 1961 г., совершившего один виток вокруг Земли, сопровождался различными техническими неполадками: отказал основной трансформатор, выявилась утечка кислорода, «приводнение» произошло на «значительно большем, чем желательно», удалении от заданной точки. Из-за неполадок в электронном устройстве, приведших к преждевременному расходу перекиси водорода, необходимой для функционирования стабилизирующей системы, и перегрева капсулы был прерван раньше времени полет шимпанзе Эноса 29 ноября. Трагически закончились полеты обезьян Голиафа (10 ноября) и Скетбэка (19 декабря).

Орбитальные полеты Гленна, Карпентера, Ширры и Купера, состоявшиеся соответственно 20 февраля, 24 мая, 3 октября 1962 г. и 15 мая 1963 г., прошли под знаком «продолжающегося проклятия» технических неполадок. Ни один из них не был осуществлен в назначенный срок. Бывали случаи, когда после четырех-пяти часов, проведенных в капсуле в ожидании старта, астронавты узнавали об очередной отмене полета. Полет Гленна, например, откладывался десять раз в течение двух месяцев. Астронавтам пришлось столкнуться со значительными, иногда просто опасными «бытовыми неудобствами». Плохо работало терморегулирование скафандров, особенно во время полета Гленна, когда температура воздуха поднималась до 42°С. Из-за серьезных трудностей с принятием воды и дегидрированной пищи сильно обезвоженным вернулся на землю Купер. Боязнь, что запасы кислорода кончатся раньше времени, заставила его же дышать по возможности «экономнее».

Еще более опасный характер носили многочисленные технические неполадки и просчеты. Почти катастрофический перерасход перекиси водорода в стабилизирующей системе поставил под угрозу благополучный исход полета Карпентера, так как при неправильной ориентации капсулы в пространстве включение ракет торможения могло привести к еще большему удалению от Земли. Ненадежными оказались показания приборов. Преждевременно сработал индикатор замедления скорости полета у Купера, включив тем самым, также со значительным опережением, автоматическую систему управления спуском. Если бы астронавт не успел перейти на ручное управление, он мог бы «приводниться» в нежелательном для него районе или даже приземлиться, к чему его капсула не была приспособлена. К ручному управлению стабилизирующей системой или системой включения тормозных ракет по необходимости прибегали также Карпентер и Гленн, вследствие чего Карпентер, например, «приводнился» в 200 милях от расчетной точки и был подобран вертолетом только через три часа.

Чрезвычайно трагические последствия могло иметь возможное, как этого опасались, отделение теплового экрана капсулы Гленна во время ее прохождения через атмосферу. Этого не случилось, но астронавт, видя пролетающие мимо иллюминатора горящие куски оболочек тормозных ракет, которые ему посоветовали не сбрасывать в надежде, что они не дадут сорваться экрану, принял их за обломки распадающегося экрана и пережил действительно страшные минуты.

Официальное завершение программы «Меркурий» полетом Купера, по оценкам самой же американской печати, не уменьшило «космического разрыва» между СССР и США, особенно если учитывать такие показатели орбитальных программ обеих стран, как величина тяги ракет-носителей, вес космических кораблей, их способность садиться на сушу или только на воду и т. д. Соотношение сил было настолько очевидным, что Вашингтон, который, особенно после сдвоенных полетов советских космонавтов, потерял в то время надежду «сравняться с Советами», благоразумно отказался от планов проведения дополнительных полетов по программе с целью «превзойти русские достижения». Возможная неудача, «особенно после Кубы и Лаоса», могла бы только способствовать «разрастанию катастрофы» и свести на нет весь политический эффект скромных успехов США в космосе, которые так дорого им достались.

Давая оценку программы «Меркурий», к месту будет сказать и несколько слов о моральных качествах тех, кому первыми из американцев суждено было проникнуть в просторы космоса.

Несомненно, они были одними из лучших и наиболее мужественных представителей военно-воздушных сил Соединенных Штатов, не побоявшихся отправиться в космический полет, имея при себе подчас, по традиции американских летчиков-испытателей, в качестве «гарантии» безопасности только обычный молоток для разбивания приборов, когда показания примут слишком угрожающий характер. Если говорить о технических ошибках, которые были поставлены им в вину американской прессой, то их правильнее было бы объяснить не недостаточностью квалификации астронавтов, а тем напряженным психическим состоянием, в котором они находились вследствие неуверенности в надежности материальной части и от которого едва ли могли быть избавлены, как это предлагалось некоторыми американскими медиками, с помощью гипноза.

Но что влекло их в космос? Желание проложить дорогу человечеству к новым мирам? Стремление к познанию неизведанных просторов? Романтика? Едва ли... «Я хочу быть первым, потому что я хочу быть первым!» — такой ответ одного из американских астронавтов говорит сам за себя. Проявленное ими отсутствие гордости своим «мундиром», который они превратили в предмет купли-продажи, вызвало возмущение не только прогрессивной американской общественности, но даже конгрессменов, опасавшихся, во-первых, что торгашеское поведение астронавтов подтвердит сложившееся за границей мнение «о готовности американцев на все ради денег», а во-вторых, сомневавшихся в справедливости предоставления астронавтам привилегий, «которых лишены работники разведки и другие государственные служащие».

Программа «Меркурий» была практически последней попыткой Соединенных Штатов единым рывком обогнать Советский Союз в области космических исследований.

Программа «Аполлон», включая сюда и подсобную программу «Джеминай», осуществляемую сейчас в Соединенных Штатах, также несет значительную пропагандистскую нагрузку. Этого американская пресса никогда и не скрывала, «Национальный престиж, а не научные цели, — писал журнал «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт» уже после полета «Джеминай-5», — был той главной движущей силой, которая заставила нас вступить на путь космической гонки». Продолжающейся борьбой за престиж объясняется, в частности, поспешная организация выхода американского астронавта в космос. Если в соответствии с программой «Джеминай» предполагалось, что один из американских астронавтов во время второго полета ограничится только тем, что откроет люк кабины и выглянет из нее, а сам выход будет осуществлен в лучшем случае в конце 1965 года, то, после того как в космосе побывал советский человек, планы подверглись насильственному и неоправданному пересмотру. О рискованности подобного шага можно судить хотя бы по тому, что, несмотря на сильный нажим сверху, НАСА долго не решалось его санкционировать. Еще 22 мая, когда была объявлена дата полета Макдивита и Уайта, «Нью-Йорк таймс», говоря о программе, писала, что астронавты «смогут принять решение об открытии люка корабля», ни словом не обмолвившись о возможности выхода в космос. Соображения престижа взяли в конечном итоге верх над соображениями безопасности, и решение было принято буквально в последнюю минуту.

Однако главная цель программы «Аполлон» выходит далеко за рамки чисто пропагандистских космических авантюр, не имевших под собой прочной технической основы, как это было характерно для программы «Меркурий». Но об особенностях программы «Аполлон», так же как и об ее истории, будет рассказано в отдельной главе.

Рассмотрение довольно обширного комплекса американских проектов беспилотного освоения космического пространства, многие из которых были начаты или частично осуществлены еще в период нахождения у власти правительства Эйзенхауэра, а затем продолжены его преемниками, полностью подтверждает, что их планирование диктовалось в основном стремлением обеспечить Соединенным Штатам военное превосходство в космосе.

Русские, писал журнал «Эйр форс мэгэзин», обвиняют Соединенные Штаты в том, что они преследует в космосе военные цели. «Но, — добавлял он с видом оскорбленной невинности, — они явно включают в эту категорию сателлиты-разведчики, сателлиты-бомбардировщики, сателлиты военной связи и сателлиты-перехватчики».

Наигранное благодушие «Эйр форс мэгэзин», с которым он делает свое вынужденное признание, едва ли может обмануть мировое прогрессивное общественное мнение. Перечисленные им проекты — действительно военные, и, хотя со времен «потепления» международной обстановки, намечавшегося в период президентства Кеннеди, запуски таких сателлитов традиционно проходят под покровом секретности в соответствии со специальным указанием министерства обороны, их число, как это можно судить по подсчетам американской печати и по продолжающей непрерывно поступать информации о запусках сверхсекретных космических устройств, неуклонно увеличивается с каждым годом.

Сейчас, отмечал журнал «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт», анализируя успехи Пентагона в космосе за 1964 год, Россия далеко обогнала Соединенные Штаты в пилотируемых полетах. Если в течение всего 1964 года ни один американский астронавт не принимал участия в таких полетах, то русские послали трех космонавтов только в одном корабле в октябре месяце. Соединенным Штатам пришлось перенести сроки более чем дюжины важных космических экспериментов, и американцы имели не слишком много поводов, чтобы радоваться своим достижениям. Но неудачи в значительной степени отходят на задний план, замечает журнал, если вспомнить, что американские военно-воздушные силы запустили в прошлом году «более 30 военно-космических разведывательных устройств, которые, в частности, ведут наблюдение над военными объектами Советского Союза и Китая».

Соединенные Штаты ведут историю своего военного проникновения в космос со времени запуска «Эксплорера», первого, кстати сказать, успешного запуска искусственного тела на орбиту вокруг Земли, предпринятого американцами. Характерно, что вслед за появлением «Эксплорера» проект «Авангард», в котором не было заинтересовано всемогущественное военное ведомство, был немедленно забыт всеми, за исключением, быть может, критиков правительства, которым он служил удобным примером каждый раз, когда нужно было подчеркнуть отставание Соединенных Штатов или произвести очередной нажим в сторону дальнейшей милитаризации американской программы космических исследований.

По-другому сложилась судьба «Эксплорера». Вашингтон, предпочитая не концентрировать внимание на том «печальном факте», что один «Спутник-2» мог бы нести на себе 40 сателлитов, равных по весу «Эксплореру», объявил это достижение поворотным пунктом в восстановлении американского военного престижа в глазах всего мира. Известие о его запуске вызвало взрыв необузданного истерического ликования и в Хантсвилле, где свили себе гнездо нацистские ракетчики. Полиция трогательно присоединилась к ним в выражении своих чувств. Под вой сирен стражи закона на машинах носились по улицам, что-то выкрикивая в сторону торопившихся убраться с дороги прохожих. Было похоже, что победители празднуют шабаш в покоренном городе.

Военное значение «Эксплорера» определялось, однако, не тем, что его запуск был произведен армией. Гораздо важнее, по выражению одного из представителей Пентагона, было то, что он «открывал дорогу» сателлитам-шпионам, орбиты которых должны были систематически пересекать территорию Советского Союза. Не случайно также программа «Эксплорер» оказалась тесно связанной и с проведением операции «Аргус».

В один из весенних дней 1958 года обитатели маленького островка Тристан-да-Кунья, затерявшегося среди просторов Южной Атлантики, впервые в жизни увидели самолеты. Приближавшиеся к ним со стороны океана машины носили опознавательные знаки военно-морской авиации Соединенных Штатов. Зрелище необычных птиц взбудоражило местных жителей, которые, побросав свои картофельные грядки, побежали им навстречу, приветственно махая руками. И тут случилось непредвиденное — американские самолеты повели себя «странно и недружественно»: резко изменив курс, они снова отклонились в сторону океана и через несколько минут исчезли с глаз изумленных островитян. Попытки представителя английской администрации на острове связаться с самолетами не дали никаких результатов. Несмотря на то, что эфир буквально кишел голосами таинственных самолетов и кораблей, оживленно обменивавшихся не менее таинственными шифрованными сообщениями, никто из них не пожелал ответить на позывные радиостанции Тристан-да-Кунья. Только много позднее жителям острова стало понятно извинительное нежелание афишировать свое присутствие, которое проявили тогда собравшиеся вокруг них невидимые собеседники.

Именно в эти дни 1958 года Соединенные Штаты приступили к проведению серии сверхсекретных испытаний. 28 августа с борта американского ракетоносца «Нортон Саунд», крейсировавшего невдалеке от Фолклендских островов, была запущена ракета с атомной боеголовкой. Она взорвалась на высоте 300 миль над поверхностью океана, всего в 60 милях расстояния от острова Тристан-да-Кунья. Потребовалось лишь несколько часов, чтобы шлейф радиоактивных частиц, освобожденных силой взрыва, опоясал всю планету. Произведенный взрыв был первым в серии испытаний атомных бомб в космическом пространстве, запланированной Пентагоном и носившей кодовое название «операция Аргус». Два последующих взрыва были произведены 30 августа и 6 сентября того же года.

Наблюдение за образованием пояса высокозаряженных частиц и его дальнейшим распространением должно было осуществляться с помощью «Эксплорера-IV», уже находившегося на орбите с 26 июля 1958 г., и «Эксплорера-V», попытка осуществить запуск которого 24 августа 1958 г. окончилась неудачей.

Американская военщина надеялась, что «операция Аргус» останется секретной. Но ее ждало неприятное разочарование. 8 марта 1959 г. в «Известиях» появилось сообщение о том, что советские спутники обнаружили два пояса высокозаряженных частиц на высотах в 300 и 600 миль. Не вызывало сомнений, что нижний пояс должен был иметь искусственное происхождение. Так «операция Аргус» перестала быть тайной. И все-таки официальному Вашингтону потребовалось еще полторы недели, чтобы решиться сделать публичное признание. На пресс-конференции 19 марта 1959 г. министр обороны Куорлс подтвердил сообщение «Известий», сухо перечислив даты взрывов в космосе. Идти дальше этого Пентагон решительно отказался. Результаты экспериментов, связанных с «операцией Аргус», заявил Куорлс, не являются «собственностью ученых» и не выйдут за стены военного ведомства.

Американская пресса сочла нужным поддержать позицию Пентагона. Ядерные взрывы в космосе были объявлены «величайшим научным экспериментом всех времен», а «первая успешная попытка протянуть радиоактивную вуаль почти над всеми обитаемыми районами земного шара» — «новым историческим шагом в покорении человеком окружающей его природы». «Операция Аргус» была представлена американскому общественному мнению в качестве необходимых экспериментов, имеющих своей целью проверить возможность создания Советским Союзом электронного «щита», способного временно вывести из строя систему раннего предупреждения ракетного удара.

Не приходится говорить, что подобные ссылки на нужды обороны не соответствовали истинным целям. В статье доктора Теллера, опубликованной через полтора года после памятной пресс-конференции Куорлса, прямо указывалось, что взрывы в космосе могут быть «столь же полезны для военной готовности страны», как и взрывы водородных бомб над атоллами Эниветок и Бикини. Кроме того, Теллер был недостаточно осторожен и вскользь высказал свое согласие с тактикой оправдания таких взрывов, делая упор на якобы угрожающую США опасность со стороны Советского Союза.

Примитивный камуфляж не обманул общественное мнение. В письме на имя президента Кеннеди, подписанном видными американскими учеными, подчеркивалось, например, что «никакое лицо или страна» не имеет права самовольно предпринимать действия, могущие привести к «нарушению великого равновесия в природе». Тем не менее Соединенные Штаты продолжали проводить эксперименты с ядерными взрывами в космическом пространстве и в последующие годы, практически вплоть до того момента, когда этому опасному курсу был положен конец благодаря инициативе Советского Союза, приведшей к подписанию Московского договора.

Тесно связанными с военными задачами оказались и безобидные на первый взгляд программы запуска «метеорологических» сателлитов типа «Тирос». Согласно американской официальной пропаганде, программа «Тирос» имела лишь научное значение. Отвечая, например, на вопрос корреспондента журнала «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт», представитель НАСА доктор Гленан торжественно заверил его, что если бы «Тирос» нес на себе фотокамеру, способную делать снимки разведывательного характера, то она «возможно была бы изъята из сателлита».

Практика показала, что торжественные заверения оказались не более как пустым звуком. Всего через несколько недель после интервью Гленана в печать просочились сведения о том, что значительная часть снимков, сделанных с помощью «Тироса», носит именно военно-разведывательный характер. Пытаясь оправдать столь разительное расхождение слов с делом, НАСА опубликовало сообщение о том, что оно тщательно запрятало эти фотографии и не передало ни одной из них для воспроизведения в печати. Едва ли приходится сомневаться, что наиболее надежным местом для хранения фотографий оказались сейфы Пентагона.

С метеорологическими сателлитами, которые должны были стать первым шагом по овладению контролем над погодой, в Соединенных Штатах связывались и более далекоидущие планы. В отличие от «трагически наивной и близорукой» оценки роли науки, бытовавшей среди «медных касок» старого закала, военные и гражданские руководители новой школы хорошо понимали, что многие, казалось бы, далекие от военной техники открытия могут быть с успехом использованы также и в милитаристских целях. Установление контроля над естественными условиями жизни на Земле, в том числе и погодой, указывал, например, Л. Джонсон, занимавший в то время пост вице-президента, позволит «владыкам Вселенной» добиться гораздо более «определенного и тотального» контроля над миром, чем этого можно достигнуть с помощью «оружия или оккупационных войск».

Американские милитаристы надеются, например, что, меняя режим выпадения осадков над отдельными районами земного шара, они смогут превращать их по своему усмотрению в зоны пустыни, не пригодные для выращивания сельскохозяйственных культур. Оказавшийся, таким образом, неожиданно перед угрозой массового голода противник, по их мнению, должен стать более сговорчивым и волей-неволей пойти на условия, которые ему будут продиктованы Соединенными Штатами. Подобные планы особенно привлекают Пентагон еще и потому, что осуществление «климатического» наступления может быть проведено исподтишка, не давая противнику повода применять ответные меры воздействия против Соединенных Штатов.

Не имеющей абсолютно никакого военного значения была объявлена и программа по запуску сателлитов типа «Транзит». Однако оценка, данная этой программе американской печатью, носила несколько иной характер. Запуск сателлита «Транзит», указывала пресса, может помочь подводным лодкам, вооруженным ракетами «Поларис», добиться «убийственной точности» поражения целей на дальних расстояниях.

Приблизительно так же обстояло дело и с проектами по запуску «сателлитов-связистов». Проект «Феррет» открыто ставил своей целью перехват местных радио- и радиотелефонных разговоров на территории противника; «Адвент», на осуществление которого военное ведомство в первые полтора года истратило более 170 млн. долл., должен был обеспечить прямую и бесперебойную связь Пентагона со «стратегическими силами США, разбросанными по всему миру». Другие проекты такого рода, в том числе и те, которые предполагалось передать во владение частных компаний или акционерных обществ и которые, как считалось, должны были служить чисто гражданским нуждам по установлению более надежной связи между различными точками земного шара, в той или иной мере также использовались в качестве военных целей.

Сопоставляя некоторые неосторожные высказывания американской прессы, «Изис», газета Оксфордского университета в Англии, приходила к неизбежному выводу, что «сателлиты-связисты» должны стать не чем иным, как дополнительным средством в американской системе радиошпионажа. Программа по запуску таких сателлитов, отмечала «Изис», — это всего лишь «гражданская версия программы ВВС по запуску сателлитов-разведчиков.., известных под именами «Биг Бразер», «Пайд Пайпер», «Сэнтри», «Бэйби Сэнтри» и «Мидас». Известно, наконец, и высказывание некоего высокопоставленного лица из военного ведомства, которое на вопрос, имеют ли военное значение сателлиты-связисты, ответило:«Да, и чрезвычайно большое... Некоторые из них станут инструментом точной навигации для военных кораблей и самолетов. Другие обеспечат связь нашим вооруженным силам при проведении операций глобального масштаба».

Важность программы по запуску «сателлитов-связистов» как одного из инструментов военно-политического шпионажа объясняет в известной степени и то внимание, которое ей уделялось со стороны конгресса. В течение только последних нескольких недель, писала в сентябре 1961 года газета «Коммершл энд Файненшиал кроникл», 14 комиссий конгресса занимались этим вопросом. Интересно отметить, что среди них фигурировали комиссия по делам вооруженных сил палаты представителей и сенатская подкомиссия по военной подготовленности. И вряд ли они могли заинтересоваться гражданской ценностью «сателлитов-связистов».

Дальнейшие события полностью подтвердили правильность подобных предположений. В полную противоположность закону 1962 года о создании корпорации по эксплуатации коммуникационных сателлитов, предусматривающему, что политика и цели Соединенных Штатов требуют создания системы связи, «которая будет отвечать нуждам Соединенных Штатов и других стран и которая внесет свой вклад в укрепление мира и взаимопонимания во всем мире», в марте 1964 года неожиданно стало известно о состоявшейся сделке между Пентагоном и вышеупомянутой корпорацией. За 25 млн. долл. в год министерство обороны становилось крупным клиентом корпорации и получало право на использование определенного числа каналов сателлита. Этот трюк носил столь неприкрытый милитаристский характер, что он, как отмечала сама американская печать, вызвал возникновение дипломатических трудностей, связанных с вопросом об участии других стран в финансировании проекта.

Еще более откровенный военный характер носила программа «Дискаверер», хотя, если судить по первым заявлениям официальных представителей военно-воздушных сил, которым было поручено ее осуществление, она также преследовала лишь самые мирные цели. Правда, уже в то время подобные утверждения воспринимались с определенной долей скептицизма не только иностранными наблюдателями, но и в самих Соединенных Штатах. Комментируя одно из очередных «мирных» заявлений военно-воздушных сил, журнал «Бизнес уик», например, писал, что сателлиты «Дискаверер», очевидно, будут все-таки в основном использоваться для «полезных разведывательных операций».

Как и следовало ожидать, подобные прогнозы полностью оправдались. Очень скоро стало известно, что основной целью программы «Дискаверер» является «сглаживание пробела, образовавшегося в системе разведки» США после «неудачного» полета «У-2» над территорией Советского Союза. «Набитый сверхсекретными приборами и инструментами» «Дискаверер» был оценен американской печатью как «замечательный шаг» в развитии сателлитов-разведчиков, которые могут заниматься шпионажем из космоса. «Дискаверер» сыграл также «почетную» роль в предварительных испытаниях секретной аппаратуры, которая предназначалась для его младших собратьев — сателлитов-шпионов «Мидас» и «Самос».

В 1962 году в Соединенных Штатах появилась книга бывшего сотрудника военно-морской разведки Фрэнка Джонсона. Ее автор со странной смесью нахальства и наивности пытался доказать, что полеты «У-2» над советской территорией были совершенно необходимы ввиду тех «чрезвычайных мер», которые русские принимали для сохранения в секрете своих военных данных. Раздражение, которое вызывала у Джонсона невозможность для американской разведки проникнуть в государственные и военные тайны Советского Союза, разделялось и его вышестоящими коллегами, независимо от того, числились ли они в штатах Пентагона, ЦРУ или государственного департамента.

Именно поэтому Соединенные Штаты, несмотря на все заверения президента Эйзенхауэра, никогда и не думали отказываться от своих попыток в этом направлении. Инцидент с «У-2» убедил их только в одном: самолет- шпион оказался непригодным для предназначенной ему роли, следовательно, необходимо было как можно быстрее найти для него эффективную замену, тем более что, по свидетельству американской прессы, само решение президента Эйзенхауэра о прекращении шпионских полетов «У-2» над территорией СССР оправдывалось Белым домом ссылками на то, что США «вскоре смогут получать приблизительно такие же разведывательные данные с помощью своих сателлитов».

Сателлит «Мидас», который имеет все основания претендовать на звание первого «чистокровного небесного шпиона» Соединенных Штатов, вполне подходил для этих целей. Все связанные с ним работы были строго засекречены, что в значительной мере объясняет скудость информации, которую можно почерпнуть о нем в американской печати. С самого начала разработки программы «Мидас» Пентагон, «обычно столь велеречивый», когда дело касалось его честолюбивых планов покорения космоса, стал проявлять «поразительную молчаливость и уклончивость». «По соображениям безопасности, — подчеркивала впоследствии «Нью-Йорк тайме», — ВВС молчат о возможностях сателлита, который со временем будет держать под наблюдением каждый квадратный дюйм земной поверхности, включая сюда и русские ракетные базы». Впрочем, все недомолвки американской печати касались только деталей программы, но не ее сущности. Ее оценка как программы чисто военной, шпионской никогда не ставилась под сомнение. «Через несколько дней, — сообщала в феврале 1960 года «Уолл-стрит джорнэл», — Соединенные Штаты запустят свой первый чисто военный сателлит «Мидас». Подобные же характеристики давались «Мидасу» в разное время и другими органами американской печати, отмечавшими, что сателлит-шпион специально предназначен для несения разведывательной фотокамеры. Программа «Мидас», значившаяся в числе «ускоренных», пользовалась вниманием не только Пентагона, но и Белого дома. Президент Эйзенхауэр счел, например, желательным произвести личный осмотр одного из первых образцов «Мидаса», когда в феврале 1960 года посетил мыс Канаверал.

Имя «Мидаса» оказалось также неразрывно связанным с другим провокационным военным экспериментом США в космосе, так называемым проектом «Уэст-Форд», предусматривавшим образование вокруг Земли пояса из 350 миллионов медных иголок, которые, по единодушной оценке мирового общественного мнения, неизбежно должны были стать не только значительной помехой для космических исследований, но и угрозой безопасности полетов космонавтов.

Многообещающим «космическим наследником» «У-2» должен был стать и сателлит «Самос», о появлении которого так мечтали американские специалисты военной разведки. Любопытно отметить, что создание «Самоса» было поручено «Локхид эйркрафт корпорейшн», то есть той же самой фирме, которая занималась разработкой и созданием «У-2». Разработка «Самоса» была резко ускорена сразу же после «приземления» Пауэрса на советской территории.

Первый удачный запуск сателлита типа «Самое» в январе 1961 года вызвал бурю страстей, несмотря на то что Пентагон, по его собственному мнению, проделал все «очень тихо, очень тактично, стараясь избежать новых публичных скандалов». Не приходилось сомневаться, что многие в Соединенных Штатах отдают себе отчет в тех возможных политических последствиях запуска этого «несуществующего» сателлита, которые «по понятным причинам заставляют правительство помалкивать о его судьбе».

Особую тревогу у американского общественного мнения вызывало следующее обстоятельство. Запуск «Самоса», истинный характер которого, кстати сказать, никогда не скрывался американскими официальными лицами, был произведен уже через неделю после того, как президент Кеннеди подтвердил решение своего предшественника отказаться в дальнейшем от проведения полетов «У-2» над советской территорией.

Ни у кого не оставалось сомнений, что «Самое», эта «удачная комбинация провокации и пользы», целью которой является «перенесение разведывательной войны на территорию Советского Союза», представляет собой лишь первый «космический» шаг Соединенных Штатов в избранном ими направлении. По мысли Пентагона, впоследствии «Самос» должны будут сменить пилотируемые космические корабли, на которых человек в течение нескольких недель сможет собирать разведывательные данные, пользуясь супертелевизионными камерами и различными электронными устройствами.

Наконец, несколько слов следует сказать и о беспилотных космических проектах, носящих не столько разведывательный, сколько наступательный характер. Стремление сбивать чужие спугники охватило Пентагон одновременно с наступлением космического века. Достаточно сказать, что американские эксперты-ракетчики предложили попытаться сбить «Спутник-1» в первые же часы его полета. Это предложение не было осуществлено, надо думать, не только из-за технической неспособности США, но потому, что в Вашингтоне нашлись люди, которые могли несколько лучше представить себе международные последствия такого шага. Как бы то ни было, заманчивая идея уничтожения советских спутников не покидала Пентагон и в последующие годы. Планам такого рода постоянно уделялось самое пристальное внимание. Первым практическим опытом на пути к нащупыванию эффективной системы космического перехвата была попытка сбить «Эксплорер-VI» с помощью ракеты класса «воздух — воздух», предпринятая военно-воздушными силами в октябре 1959 года.

Неудачный исход проведенного эксперимента и постепенный рост успехов США в запуске собственных сателлитов привел Пентагон к убеждению, что наиболее подходящим оружием против сателлитов могут стать сами же сателлиты или космические корабли. К 1961 году военно-воздушные силы разработали предварительный проект такого сателлита-перехватчика «Сейнт» («Святой»), переименованного затем из-за протестов богословов в более прозаический «621-А», который, как предполагалось, мог выводить из строя космические устройства, забрызгивая непрозрачной жидкостью линзы их солнечных батарей. Но Пентагон не остановился на этом. Летом 1962 года помощник министра обороны Гилпатрик сделал сообщение, что на берегах Потомака планируют уже создание системы космических устройств, которые могли бы сближаться и выводить из строя «вредные для человечества» спутники. При этом подобные операции предполагалось осуществлять таким образом, чтобы выход из строя спутников можно было бы приписать естественным причинам. Облако песчинок, выпущенное, например, сателлитом «Сейнт» на встречных орбитах с «целью», писал журнал «Ньюсуик», нанесет ей такие же повреждения, как и встреча со скоплением микрометеоритов.

Приведенный перечень военно-космических беспилотных устройств, разработанных или разрабатываемых в Соединенных Штатах, является, конечно, далеко не полным. Сюда, в частности, не вошли проекты, которые по тем или иным причинам вообще не были осуществлены. Пентагон, например, довольно долго носился с мыслью о создании целой системы сателлитов с ядерным оружием на борту. Экономические расчеты и, главное, чувство глубокого возмущения, которое этот проект вызвал повсюду в мире, заставили Соединенные Штаты отказаться от попытки осуществить на практике свою бредовую идею. Достигнутое между Советским Союзом и Соединенными Штатами соглашение о невыводе на орбиту космических устройств с ядерным оружием на борту, получившее единодушное одобрение в резолюции ООН, положило конец подобным попыткам, хотя еще осенью 1964 года «Нью-Йорк тайме», оценивая результаты полета «Рэнджера-7», писала, что точность его наводки «самым драматическим образом подчеркнула возможность использования сателлитов как в прямых, так и в косвенных военных целях», иными словами, возможность использования сателлитов в качестве средства доставки ядерного оружия.

Соединенные Штаты твердо встали на путь использования космического пространства для расширения своей шпионской деятельности. Американская печать не делала из этого секрета даже в наиболее благоприятные периоды развития международной политической обстановки. «Весьма сомнительно, — писал в сентябре 1963 года журнал «Эйр форс мэгэзин», — чтобы правительство отказалось от такого ценного инструмента, как космическая разведка.., и можно надеяться, что на это ни в коей мере не повлияют ни оптимизм, выражаемый в связи с возможным улучшением отношений с Советским Союзом, ни опасения, что разведка может рассматриваться как провокационные и несовместимые с существующей международной обстановкой действия».

Такая позиция Соединенных Штатов может показаться на первый взгляд тем более странной, что не кто иной, как они сами, неоднократно выступали с широковещательными демагогическими заявлениями против использования космического пространства в военных целях. Не возвращаясь снова к вопросу о попытках Соединенных Штатов обеспечить себе с помощью сателлитов превосходство в области доставки ядерного оружия, попробуем проследить, как и в каком тоне высказывались официальные американские представители уже не столько в отношении военного использования межконтинентальных баллистических ракет, сколько в отношении регулирования целенаправленности деятельности по освоению космического пространства в более прямом смысле этого слова, имея в виду запуск и использование летательных космических устройств, не предназначенных служить исключительно средством транспортировки боевых зарядов.

О необходимости обеспечить развитие космических исследований исключительно в мирных целях представители Соединенных Штатов начали говорить еще до наступления «космической эры»; этому, в частности, были посвящены выступления Лоджа в Первом комитете, меморандум США, внесенный на рассмотрение XI сессии Генеральной Ассамблеи ООН, предложения Стассена в лондонском подкомитете Комиссии ООН по разоружению. Выступления, предложения и резолюции подобного же характера делались или вносились представителями Соединенных Штатов на рассмотрение международных организаций и в последующие годы. Казалось бы, что при проявлении такого усердия ничто не мешало сдвинуть воз с мертвой точки. Так это действительно и было бы, если бы Соединенные Штаты одновременно не совали палки в колеса, что они проделывали, пожалуй, не только с не меньшей, но даже с превосходящей энергией.

Сначала, в «докосмическую эру», уверенные в своем техническом лидерстве и не имея никакого желания связывать свою будущую деятельность в космосе какими-либо международными обязательствами, Соединенные Штаты ставили непременным условием решения этого вопроса урегулирование всей проблемы разоружения в целом, чего они, конечно, не собирались делать. Исходя именно из этих соображений, они ответили отказом на советские предложения от 18 марта и 30 апреля 1957 г. о запрещении военного использования космического пространства при условии одновременного запрещения ядерного оружия, ликвидации его запасов, значительного сокращения вооруженных сил и обычных вооружений, отказа от военных баз за границей.

После появления советских спутников, оказавшись неожиданно отброшенными далеко назад в области освоения космического пространства. Соединенные Штаты резко меняют свою позицию и на время превращаются в горячих поборников достижения самостоятельного соглашения об установлении международного контроля над запуском ракет и космических устройств. При этом принцип сепаратного решения вопроса они принимают уже так близко к сердцу, что отказываются усматривать теперь какую-либо взаимосвязь между запрещением использования в военных целях межконтинентальных баллистических ракет и ликвидацией своих военных заокеанских баз. Не составляет секрета, каким расчетам они следовали, учитывая особенно, что последние были достаточно наивно выболтаны самой американской прессой. Установление контроля над деятельностью в космосе в соответствии с новыми американскими предложениями гарантировало бы Соединенным Штатам сохранение своей «неуязвимости», хотя сами они продолжали бы угрожать Советскому Союзу ядерным оружием, разбросанным на их заокеанских базах. Кроме того, «инспектирование» советских космических устройств дало бы им возможность познакомиться с техническими секретами Советского Союза, иными словами, заниматься техническим шпионажем на законных основаниях. Наконец, такое решение вопроса не требовало никаких взаимных уступок с их стороны, поскольку тогда у американских стратегов не имелось ни своих собственных межконтинентальных баллистических ракет, ни каких-либо практически готовых для эксплуатации космических устройств, которые Соединенным Штатам нужно было бы представлять для инспектирования, регулирования или наблюдения. Для достижения своих целей Соединенные Штаты, используя послушную машину голосования, сумели в ноябре 1957 года навязать XII сессии Генеральной Ассамблеи ООН так называемую резолюцию 24 держав о совместном изучении возможной системы инспекции для обеспечения посылки в космос только объектов, не имеющих военного значения.

Попытки Соединенных Штатов принудить Советский Союз пойти на односторонние уступки не получили поддержки мирового общественного мнения. Это стало особенно очевидным после того, как СССР на XIII сессии Генеральной Ассамблеи ООН подтвердил свои предложения о запрещении военной деятельности в космосе с одновременной ликвидацией иностранных военных баз. Убедившись в нереальности надежд разрешить вопрос исключительно в свою пользу, Соединенные Штаты вернулись к первоначальной позиции, снова объявив этот вопрос частью общей проблемы о разоружении.

Не менее поразительные изменения претерпевали взгляды Соединенных Штатов в том, что следует относить к военной деятельности в космическом пространстве. Если вначале, когда в космосе не было ни одного американского сателлита, они готовы были рассматривать полет каждого советского спутника над их территорией как нарушение своих суверенных прав, — и в американских судах даже серьезно раздумывали, дать или не дать ход «искам» людей типа Дж. Мэнгана из Чикаго, которых приводила в ярость одна мысль, что советские спутники позволяют себе пролетать над принадлежащей им земельной собственностью, — то по мере своих собственных успехов в космосе они постепенно приходят к совершенно противоположной точке зрения. Военными объявляются теперь только те проекты, осуществление которых может непосредственно угрожать целостности или независимости других государств или которые в качестве своей основной функции предусматривают прямые агрессивные действия ³.

³В то же время это не помешало американским правым объявить чуть ли не «агрессией» испытания новых типов советских ракет-носителей, предназначенных для выведения на орбиту кораблей-спутников, Выдвигались требования дать «отпор наглому поведению» Советского Союза, якобы угрожающего «мирным маршрутам коммерческих судов и самолетов» и жизни «невинных и мирных людей» в южной части Тихого океана.

Однако такого рода обвинения, с которыми особенно рьяно выступал бывший президент Гарри Трумэн, не вызвали сочувствия у более объективных наблюдателей. Соединенные Штаты, справедливо указывали они, сами в течение многих лет использовали южную часть Атлантического океана для гораздо менее благовидных целей, в том числе и для испытаний ядерных устройств, от которых, например, в 1954 году пострадали жители Маршалловых островов и члены экипажа японского рыболовного судна «Фукурумару».

Превращая, таким образом, разведывательные и другие подобные проекты «пассивного» военного освоения космического пространства в «мирные», Соединенные Штаты сами перечеркнули свою подпись под внесенной с их же участием и единодушно одобренной XVI сессией Генеральной Ассамблеи ООН резолюцией о расширении мирного сотрудничества в космосе, предусматривавшей, в частности, что космическое пространство должно использоваться только на благо всего человечества, в понятие которого, естественно, было бы весьма затруднительно включить и шпионскую деятельность.

Опыт предыдущих лет наглядно показывает, что Соединенные Штаты и в дальнейшем, по мере перехода к более сложным экспериментам в космосе, не будут испытывать чрезмерных затруднений в распространении понятия «мирной деятельности» также и на полеты пилотируемых космических устройств с отчетливо выраженным военно-разведывательным или наступательным характером. Практически мы уже являемся свидетелями этого процесса, и требования, которые предъявляют сейчас к космическим программам наиболее оголтелые милитаристы, служат тому неоспоримым доказательством.
 

дальше

Начало сайта