С большим интересом я познакомился со статьей от 30.04.03 в «Отечественных записках» (газеты «Советская Россия»). Писатель Клара Скопина приводит многие подробности этого события сорокалетней давности.

     Целый ряд фактов мне был известен ранее, но они «грешили» неточностями. А некоторые не были известны, поэтому представить картину этого боя в деталях не удавалось. Статья Скопиной позволяет сделать это с достаточной ясностью, поскольку целый ряд фактов известен из воспоминаний самого Френсиса Пауэрса, из анализа воздушной обстановки на основе знаний технических особенностей систем ПВО и самолета-разведчика U-2.

     Пауэрс стартовал с секретной базы в Пакистане (а не с базы Инжирлик в Турции, как заявляли американцы, о чем указано в статье Скопиной, — вот почему, в частности, его засекли над Афганистаном — он шел оттуда). Конечно, он не был обычным «военным летчиком», а потому и «военнопленным», каким его старались представить американцы. Это был разведчик, тщательно подготовленный во всех отношениях, подготовленный и на случай пленения. Если во время войны всех пилотов на авианосцах инструктировали по правилам поведения в плену, то что же говорить о кадровом разведчике, выполняющем особо секретную миссию! В то же время Пауэрса наверняка не посвятили и в некоторые секреты полета, просто чтобы он их не выдал. Взлет Пауэрса был немного задержан из-за того, что ждали личного приказа президента США Эйзенхауэра! Вопрос о его посылке решался на самом высоком уровне, самыми «высокопоставленными» и, надо сказать, «высокоподставленными» лицами (советники и советчики Эйзенхауэра его здорово «подставили»). Здесь все было покрыто тайной и плотной завесой лжи, которая преподносилась, как правда. Поэтому многим вещам, прежде всего показаниям Пауэрса, не стоит особенно верить. Например, гонорар его за эти полеты скорее всего был существенно больше, чем он заявлял (якобы 2500 долларов). Кое-что в показаниях он просто мог «наплести для вида», чтобы показать, что готов к сотрудничеству, и скрыть за этой ложью значимые факты (ему были даны четкие указания врать по тем фактам и деталям, которые не поддаются проверке, и правдиво сообщать второстепенные факты, скрывая за ними главные)... Но и следователи — не дураки, они допрашивают с изуверской дотошностью и неверием, и им скоро становится понятно, где «липа», где «пустышка», а где «интересная вещь»... Пауэрсу пришлось «раскошелиться»: пойманный с поличным, как шпион-нарушитель международного права, он вынужден был дать ответы на вопросы, которые ему задали. Вот о чем его не спросили, он, конечно, скромно умолчал.

     Конечно, хозяева Пауэрса во многих вещах «прокололись», многого не предусмотрели. В частности, переоценили возможности Пауэрса покончить жизнь самоубийством в случае неудачи. Они рассчитывали на безнаказанность полета самолета на большой высоте с большой скоростью. А скорость в 700—750 км/час была значительной — километр самолет пролетал за 5 секунд. Такая скорость позволяла за 2—4 минуты пройти зону поражения тех же зенитно-ракетных дивизионов (ЗРДН) 75-го комплекса (конструктора Грушина, система управления Расплетина) с учетом высоты и направления полета. Времени зенитчикам отводилось очень мало. И то, что U-2 дошел до Свердловска, объяснялось не только отсутствием сплошной защиты ПВО («точечной защитой» наших объектов), но и неготовностью некоторых дивизионов к стрельбе перед праздником. Ведь Пауэрс здорово рисковал: его послали пролететь над очень важными объектами, часть из которых уже была защищена ЗРДН.

     Самолет U-2 имел предельно облегченный планер с большим размахом крыла, снабженный специальным высотным турбореактивным двигателем. Даже боковые колесики на концах крыльев отбрасывались после взлета. Кабина пилота и его скафандр были приспособлены для полета на большой высоте. Полезной нагрузкой, весьма ограниченной по массе и объему, являлась аппаратура для разведывательной аэрофотосъемки и радиоразведки систем радиолокации.

     После взлета и набора высоты Пауэрс включил автопилот, который повел самолет по заданному курсу. Сам Пауэрс занялся наблюдениями и записями в бортовом журнале, следя за курсом самолета и временами подправляя его. Следил за работой и управлял разведывательной аппаратурой. В полете случились неполадки с автопилотом: самолет два раза терял устойчивость по тангажу, задирал нос и проваливался из-за срывов воздушного потока. Пилот вручную выправлял его. Видимо, в системе автопилота наблюдался временной уход гироскопов системы стабилизации. На основе фактов этих неполадок позже американцы и утверждали, что самолет был сбит на высоте не 20—22 км, а существенно меньше (то ли 12, то ли 4 км по разным «их» версиям). В какой-то момент полета Пауэрс вдруг заметил ниже себя самолет-истребитель, идущий несколько иным курсом с большой скоростью: тот быстро проскочил мимо и скрылся вдали. Пауэрс четко осознал: его обнаружили и пытаются сбить! Позже он напишет, что именно этот увиденный им самолет заставил его очень глубоко прочувствовать тот факт, насколько враждебно относятся к нему люди там, внизу, на земле. С глубокой тревогой и чувством опасности ощутить то, что они пытаются всеми силами сбить его. Сейчас с достаточным основанием можно утверждать, что увиденный Пауэрсом самолет был истребителем Су-9 Игоря Ментюкова. Первый таранный удар дал промах.

     Кратко история событий, изложенная в статье Скопиной, выглядит так. Самолет-разведчик U-2 взлетел, имея задание пройти над рядом стратегических объектов СССР, включая ракетный полигон Тюратама (то, что обычно называют «космодром Байконур»), и собрать разведывательную информацию путем аэрофотосъемки и радиоразведки. Уже до пересечения границы самолет, идущий на высоте более 20 км со скоростью более 700 км/час, был обнаружен радиолокаторами дальнего оповещения, и вскоре из Москвы, от министра обороны, командующего ВВС и штаба ПВО поступил приказ немедленно его уничтожить любыми средствами. Но какими?

     Высотный потолок истребителей тогда не позволял достичь им 20—22 тыс. метров. На перехват был послан летчик Игорь Ментюков на самолете Су-9, еще не снабженном «штатным» вооружением и аппаратурой летчика для полета на большой высоте. Ментюкову дали приказ таранить U-2, понимая, что спастись ему после тарана на такой высоте не удастся... Ментюков разошелся с Пауэрсом на близких курсах — он проскочил ниже U-2 на большой скорости, не заметив противника, а для возврата, набора высоты и повторной атаки ему уже не хватило горючего...

     При входе в зону ПВО Свердловска самолет-разведчик был атакован и сбит первой ракетой ЗРДН № 2 майора Воронова, а две другие ракеты «не пошли»:

     «... Оператор Фельдблюм нажал три кнопки. До этой минуты все шло, как надо. Но дальше началось что-то непонятное. Комиссия объяснит: «Чуть-чуть подзадержались с пуском ракеты, растерялись, самолет проскочил, и ракета пошла не навстречу самолету, а вслед, в хвост. Но две следующие ракеты не пошли...» (Из статьи Скопиной, фрагмент «Главное событие»).

     Почему так случилось, уточняется ниже. Пауэрсу с большим трудом удалось покинуть подбитый самолет, когда тот снизился по высоте (называется 4,5 км) и превратился, по сути, в уязвимую мишень. Потерявший и скорость, и высоту, он попал в зону поражения соседнего ЗРДН № 3 капитана Шелудько. Этот дивизион добил его двумя-тремя ракетами так, что по воздуху закружился целый рой осколков и от самолета, и от разорвавшихся ракет. Следующим залпом 3-го дивизиона был сбит самолет МиГ-19 старшего лейтенанта Сергея Сафронова, а другому самолету командира звена Бориса Айвазяна удалось резким маневром уйти из опасной зоны.

     Это звено истребителей наземные службы ВВС наводили на U-2 без взаимодействия с дивизионами ПВО. Зенитчики не распознали в этом звене «своих» по двум причинам: на самолете Айвазяна «кубик» автоответчика «свой-чужой» был отключен по настойчивому приказу с земли, а на «кубике» самолета Сафронова не был сменен код, причем оба они летели с неправильным кодом... Технические неисправности вместе с несогласованностью, ошибками наземных служб ВВС и ПВО и трагическое стечение обстоятельств этого боя привели к гибели Сергея Сафронова на МиГе-19 Бориса Айвазяна (волею обстоятельств они перед взлетом поменялись самолетами).

     После попадания двух ракет в U-2 рой осколков, кружащихся по воздуху, был увиден на экране локаторов наведения, как зона засветки. Примерно такая же, как и при постановке пассивных помех путем сбрасывания кип металлической фольги или ваты для создания пассивных помех радарам. Звено истребителей внезапно «вывалилось» из этой зоны в виде возникшей точки-цели на экранах станции наведения ракет и подверглось следующей атаке ЗРДН № 3 капитана Шелудько.

     Таково описание боя, данное в статье Клары Скопиной. По рассказам зенитчиков в 70-е годы, я сам ранее считал, что первой ракетой U-2 был подбит, вторая его добила, а в МиГ-19 попала третья ракета залпа дивизиона Воронова. Но картина оказалась сложнее: ракета дивизиона Воронова подбила, затем две ракеты дивизиона Шелудько добили U-2, и (по свидетельству генерал-полковника Михайлова) был дан второй (по общему счету третий) залп дивизиона Шелудько уже по звену Айвазян — Сафронов... Второй и особенно третий залпы оказались лишними. В чем-то перестарались, а в чем-то «недотянули». Момент был трудный, стечение обстоятельств — тяжелым, все очень торопились.

     Картина боя, описанная Скопиной, может быть уточнена и дополнена. Схематично эта картина изображена в вертикальной плоскости на рисунке (см. 6-ю стр.). Эта схема может «грешить» масштабами изображенных расстояний, но сути дела это не меняет. На ней следует обратить внимание прежде всего на положение зон поражения ЗРДН — только при входе в такую зону самолет можно сбить ракетой с вероятностью немногим более 50%. По целому ряду технических причин это значение увеличить очень трудно. Но вот залп из трех ракет позволяет поднять его до 80—90%. Вот почему стреляют не одной, а двумя-тремя ракетами? Но почему две ракеты дивизиона Воронова «не пошли», а первая пошла сзади, в хвост самолета? Ответ на этот и по ходу изложения еще на ряд вопросов следующий.

     Внешняя граница зоны поражения ЗРДН представляет собой немного «приплюснутую» полусферу с центром-позицией дивизиона. На схеме эти границы изображены в виде дуг окружности. Имеется и внутренняя граница: вблизи дивизиона, на разгонном участке ракета неуправляема, автопилот ее только стабилизирует на первоначальном направлении выстрела. Ракета начинает управляемый полет после сброса стартового ускорителя (Су на схеме). При попадании в зону поражения цель идет по «хорде» зоны поражения (ЗП), длина и положение которой зависят от курсовых углов встречи цели, — угла (между курсом и направлением на ЗРДН) в вертикальной плоскости и угла (между курсом и направлением на ЗРДН) в горизонтальной плоскости. Чем больше эти углы, тем меньше длина хорды, тем меньше времени отводится зенитчикам, тем труднее попасть. В данном случае угол был велик из-за большой высоты полета, а то, что угол тоже не был мал — свидетельствует скорее всего другой факт. А именно то, что U-2 на выходе из зоны ЗРДН № 2 попал в зону ЗРДН № 3. Время нахождения на «хорде ЗП» зависит еще и от скорости самолета: чем больше скорость, тем это время меньше.

     Чтобы попасть в самолет, выстрел первой ракетой производится не в момент вхождения его в зону поражения, а при входе в зону упреждения, заранее. Так, чтобы ракета встретила самолет в начале «хорды ЗП». А последующие ракеты, стартующие за первой с интервалом в несколько секунд, тоже успели встретить самолет на «хорде». Положение зоны упреждения зависит от скорости самолета. То, что, по свидетельству, ракетчики Воронова «немного замешкались», говорит о том, что первый выстрел по U-2 был произведен, когда он успел пройти часть зоны упреждения (или даже когда он вышел на «хорду»). В результате вторая и третья ракеты уже не успели перехватить U-2: тот успел миновать короткий отрезок «хорды» и вышел из зоны поражения. Эти ракеты или не были пущены, или промахнулись — это уже не имеет значения. Но первая ракета успела. Успела, хотя полет ее был существенно замедлен из-за набора огромной высоты. Ее тормозило не только сопротивление воздуха, но и сила тяготения. Стартовый ускоритель придал ей скорость артиллерийского снаряда, а маршевый двигатель с существенно меньшей силой тяги в условиях резкого набора высоты мог только некоторое время поддержать эту скорость, но не увеличить ее. Ракете потребовалось несколько десятков секунд, чтобы «выжать» высоту более 20 км, — за это время самолет прошел значительное расстояние. Траектория ракеты изогнулась, выпущенная навстречу самолету, она теперь подходила к нему сзади и сбоку. Большой изгиб объяснялся еще и принятым тогда методом наведения «трех точек», по которому ЗРДН, ракета и цель находились на одной прямой. Изгиб траектории тоже удлинил путь и время полета — ракета прошла более 30 км за время 30—60 сек. За это время самолет миновал зону упреждения и значительную часть хорды в зоне поражения.

     Ракета не была рассчитана на прямое попадание в самолет — такой вариант маловероятен, она «работала» по-другому. За несколько секунд до встречи она стала посылать сигналы своего бортового локатора-радиовзрывателя, нащупывая цель. Отраженные от цели, эти сигналы принимались приемником радиовзрывателя. И когда эти сигналы на расстоянии всего 20—30 метров от цели стали очень сильными, сработал исполнительный механизм, подорвавший боевую часть ракеты. Фонтан огня направленного взрыва, ударная волна и рой стальных осколков настигли U-2, сломали заднее оперенье, повредили двигатель и вывели из строя управление. Самолет стал беспомощно падать, как лист, быстро теряя высоту и скорость.

     Пауэрс покинул обреченный U-2, когда тот потерял большую часть высоты: на большой высоте любой пилот погиб бы от вскипания крови при очень малом давлении воздуха. Надо отдать ему должное, он сумел вывернуться из очень трудной ситуации. Он еще не понял, что случилось. Но, уже качаясь на парашюте, он видел, как его поврежденный самолет-мишень был поражен следующими ракетами. Расстрелять его уже было нетрудно.

     Дальнейшее ясно: по «вывалившемуся» из роя осколков самолета и ракет звену Айвазян — Сафронов был дан третий ракетный залп. Надо же было истребителям «высунуться» в тот самый момент, когда зенитчики ракетным кулаком крушили самолет-разведчик изо всех сил...

     Очень жаль Сафронова! Он принадлежал к звездному поколению ровесников Гагарина, который уже готовился к своему полету. У всех этих летчиков судьбы сложились по-разному, но у многих, как у Гагарина, весьма тяжело. Многие, как и Гагарин, разбились в расцвете лет из-за технических неисправностей и ошибок.

     В данном случае допущенные ошибки были достаточно очевидны: технические «проколы» с кодами ответчиков, слабое взаимодействие родов войск, которое всегда является показателем недостаточной выучки. И просто недостаточное понимание особенностей новой техники и тактики воздушного боя — в этом новый боевой опыт всегда дается не без потерь, не без труда. Причем не только военным, но и всем, кто трудится над этой новой техникой. Тем «теоретикам» и политикам, которые над ней не работают, понять это бывает слишком сложно. Они пребывают в «сладком» заблуждении, что все и всегда должно работать «нормально» — и люди, и техника...

     А американцам долгое время подробности боя, видимо, были неизвестны: ведь сам Пауэрс многого не знал. Его вернуть из плена старались, в частности, и для того, чтобы узнать, как все произошло. Но он смог рассказать только то, что видел: желтое пламя и удар по самолету сзади, а позже вид с парашюта на взрывающиеся ракеты сверху, у подбитого самолета...

     Отдельные второстепенные утверждения, данные в статье Скопиной, правда, вызывают сомнения. Например, то, что Пауэрс не катапультировался потому, что его сдвинуло в кабине и при выбросе могло оторвать ноги? Но такие самолеты-разведчики облегчают максимально для повышения дальности полета и установки дополнительной аппаратуры для разведки. Пауэрс писал, что при отработках самолета с него снимали все, что возможно. Катапульта — лишний вес, она не нужна для таких самолетов или нужна только для их боевых модификаций... Я серьезно подозреваю, что катапульты на U-2 просто не было... Тем более что те, кто посылал Пауэрса в полет, не слишком-то были заинтересованы в его спасении при неудаче...

     В статье говорится, что Хрущев подбросил Эйзенхауэру «соломинку», предлагая откреститься от ответственности за полет, обвинив во всем Аллена Даллеса. Думаю, что такой ход со стороны Хрущева был сделан более для того, чтобы доказать всем официально, что сам Эйзенхауэр дал указание совершить полет. Что указание поступило «с самого верха», от президента США. В случае, если бы Эйзенхауэр свалил вину на директора ЦРУ, он бы попал в очень тяжелое положение «у себя дома». Всем бы стало ясно, что он лжет не только «потенциальным противникам», но и своим гражданам. Американские политиканы могли простить Эйзенхауэру ложь Хрущеву «во имя своих национальных интересов», но вот откровенную ложь своим, внутри США, — этого бы они не простили. На такой шаг Эйзенхауэр не пошел — такой поступок был бы и глупым, и аморальным. Он взял ответственность за международный инцидент и ложь ЦРУ на себя — так, как и было на самом деле. Раз попался, оставалось честно признаться! Далось ему это, конечно, нелегко (жена потом вспоминала, что при встрече в аэропорту, увидев слезы в его глазах, сама разрыдалась вместе с дочерью). По-человечески ему, наверно, хотелось извиниться перед Хрущевым, но и здесь подняться до такого поступка он не смог. Он знал, что «свои» ему этого не простят, как слабость перед лицом противника. А потому сохранил «внешнюю политическую твердость» даже при «плохой игре». А со своими советниками и советчиками он, думаю, тихо разобрался, не вынося сор из избы. Я уверен, что всем «сестрам отвесил по серьгам», но без лишнего шума.

     Почему-то в этой связи вспоминается случай, шокировавший президента Кеннеди. Когда он спросил, сколько дивизий имеет Пентагон для защиты собственно территории США, военные ему ответили: «Две дивизии». Конечно, две американские дивизии — это не две наши, это 80 тыс. человек. Но все равно для защиты такой территории этого слишком мало. Кеннеди вдруг ясно увидел, что в чем-то США к большой войне явно не готовы. В результате все советники президента были уволены («о чем они думали, чем они занимались?.. одни дураки вокруг», — видимо, примерно такие вопросы и эмоции возникли у Кеннеди). И он набрал новых, более умных и дальновидных...

     О гибели Сафронова Эйзенхауэр не знал (по крайней мере сразу): наше руководство скрыло этот факт (чтобы американцы не узнали, насколько «четко» взаимодействовали наши ПВО и ВВС). До такого смелого признания Хрущев подняться не сумел. Можно только догадываться, как бы повел себя Эйзенхауэр, если бы это стало известно официально. На него бы тогда пало обвинение, как на «первого», а потому и главного виновника кровопролития. Ведь он, боевой генерал Второй мировой войны, не мог не понимать, что такой полет U-2 является военной провокацией, способной вызвать и огонь, и жертвы...

     Ошибки же — политические, военные, технические, разведывательные — были для Эйзенхауэра налицо. Выводы были сделаны. Больше самолеты над СССР не летали, упор был сделан на спутниковые системы разведки. Но вот над другими странами американцы U-2 использовали. В первую очередь против Кубы. И информация, добытая, вообще говоря, незаконным путем в чужом воздушном пространстве, была использована и послужила толчком для кубинского ракетного кризиса. А уничтожение ракетой очередного U-2 над Кубой привело к резкому обострению этого кризиса...

     Полет Пауэрса и кубинский ракетный кризис — два события, разделенные примерно двумя годами, в которые уместилось очень многое. В них — первые полеты в космос, явившиеся мирными проявлениями нарождающейся ракетно-ядерной мощи двух великих сверхдержав... Сейчас ясно, что это время характеризуется и как время пика «холодной войны», время самого острого политического и военного противостояния после войны в Корее, которое едва не привело к третьей мировой войне. Что, какие соображения руководили тогда политиками, чем объяснялись все эти потуги разведки (в частности, и полет Пауэрса), строжайшие режимы секретности, дикие международные скандалы, откровенное «бряцание оружием» и истерики в средствах массовой информации?

     Какие подсознательные мотивы и реальные факторы двигали политическое мышление того времени? Ответ на это частично дает следующая статья цикла («Острая вершина «холодной войны»).

     За три года до первого взрыва советской водородной бомбы военнослужащий Олег Лаврентьев сообщил физику Андрею Дмитриевичу Сахарову, что секрет «водородной» им раскрыт.

     Пару лет тому назад в «Городском курьере» публиковались материалы о «Саровском термояде», в которых говорилось, что младший сержант с далекого Сахалина предложил схему водородной бомбы и высказал соображения по мирному «термояду». Последнее, как известно, дало толчок изысканиям И.Тамма и А.Сахарова в области систем с магнитным удержанием плазмы — «Токомаки», а наш ВНИИЭФ оказался одной из ведущих организаций, отвечающих перед правительством СССР за это направление. Нужно было выполнить все к маю 1952 года. Пока не установлено, как отчитывались перед правительством. А вот схему «водородной», предложенную О.Лаврентьевым, АДС (Сахаров) отверг. Тогда он шел своим путем и в опубликованном позже отзыве сообщил, что предложенная солдатом схема «не представляет интереса». Конечно, АДС не мог не заметить одной важной «изюминки», придуманной молодым сержантом-самородком. Сахаров использовал ее в своей схеме. Но в отзыве ничего об этом не сообщил.

     После «запуска в серию» атомной бомбы важнейшей задачей саровских оружейников в начале 50-х годов было создание принципиально новой системы — водородного заряда. Работа шла в труднейших условиях, под жестким контролем главного куратора проекта Лаврентия Берии.

     Начало 50-х — весьма драматичный период: третий год продолжалась кровопролитная корейская война. В ходе боев выясняется, что с помощью обычного вооружения ни одна из сторон не добьется победы. К этому времени США накопили значительный арсенал атомных бомб (счет шел на сотни), но и у нас тоже кое-что было. И тогда с неотвратимостью встал вопрос: кто быстрее осуществит следующий рывок — создаст еще более мощное и более «дешевое» оружие — термоядерное.

     Наша разведка еще в конце 40-х годов сообщала, что группа американских ученых во главе с Э.Теллером усиленно проталкивает работы по водородной бомбе. В ответ правительство СССР дало указание Академии наук создать свою группу во главе с известным физиком И.Таммом, которой поручалось проведение поисковых работ в этом направлении. В группу входили, в частности, молодые теоретики А.Сахаров, Ю.Романов. Уже в начале 1950 года группа перебирается из Москвы в Саров, и общее руководство работами по водородной бомбе («сахаровской» схемы) падает на плечи Ю.Харитона.

Штаты испытывают «устройство», а как действует СССР?

     Осенью 1952 года, когда только что разъехались делегаты первого после войны партийного съезда (XIX съезд проходил 5—14 октября), американцы «порадовали» нас своим подарком — 1 ноября в Тихом океане они взрывают первое в мире термоядерное устройство «Майк».

     Мощность его, конечно, скрывалась. Есть предположение, что и Сталину о ней не доложили (скорее всего просто не знали). Выдало же это устройство 10,4 мегатонны, т.е. больше, чем имел весь советский атомный арсенал в сумме. Качественный рывок произошел.

     Сейчас трудно поверить, что партийное руководство и правительство, зная об этом, не спросило у Берии, отвечавшего за «атомные дела», а тот у Курчатова, да и ученых КБ-11: — А что у нас? Видимо, информация пришла позже, возможно, уже после смерти Сталина.

     Известно, что после ареста Клауса Фукса в 1950 году наши разведчики вынуждены были «залечь на дно». Поэтому к августу 1953 года точных данных о мощности «Майка» мы не имели. Иначе нашим ученым пришлось бы отвечать: почему в родной РДС-6 мы не предугадали мощность, близкую к «Майку». Историкам еще предстоит проследить, как развивались события 1953 и особенно 1954 года в области «водородных дел».

Мы испытываем первую в мире водородную бомбу. А они?

     И вот 12 августа 1953 года, испытав на Семипалатинском полигоне первую водородную бомбу, мы имели не просто огромный успех. Это был ответный советский прорыв в сложнейших внешнеполитических условиях: наши разработчики смогли, практически не превышая габариты первой советской атомной бомбы (1949 г.), увеличить ее мощность более чем в 20 раз. Причем взорвали не какое-то опытное устройство, а боевой образец, сразу вошедший в советский стратегический арсенал. Такого у американцев не было. И чтобы как-то нейтрализовать советский успех в ядерной гонке, они пошли на весьма дорогую и затратную по ядерному горючему систему, создав и поставив на вооружение в 1953 году атомную бомбу (В18) весом 4 тонны, примерно такой же мощности, что и первая советская водородная РДС-6. И простояла она у них на вооружении всего около 3 лет.

     Но, пожалуй, самым драматичным был следующий, 1954 год. Используя новую, найденную Уламом-Теллером физическую схему, разработчики США в быстром темпе испытывают и ставят на вооружение свою первую настоящую водородную бомбу для стратегических бомбардировщиков (В-36, В-47, а затем В-52) — В14, весом 13,5 т и мощностью 7 мегатонн! На вооружении она пробыла не более года, так как в том же 1954-м американцы создают бомбу В17 мощностью 20 мегатонн. Эта «зверюга» весила 19 тонн, ее длина составляла 7,5 метра, причем могла размещаться в бомбоотсеках стратегических бомбардировщиков.

     Ничего подобного мы тогда не могли противопоставить. Имея армады сверхтяжелых бомбардировщиков и такие мегатонные монстры, Штатам не надо было даже появляться над городами-жертвами — достаточно «уронить» такую «штучку» на подходе к цели, вне зоны ПВО, и мегатонная мощь погубила бы любой наш город. В этот период «холодная война», превратившись в «горячую», могла закончиться для нашей страны ужасно — ведь ни современных дальних бомбардировщиков, ни стратегических ракет, ни мегатонных зарядов у нас не было. Королёвские ракеты Р-7 под наш заряд только проектировались.

     Планы атомных ударов по СССР у американцев были. Теперь это не секрет. Почему не ударили? Причин этому много, и нам их все не открыть. Но наш атомный арсенал, хоть и скромный, и особенно первая водородная бомба, безусловно, заставили их считаться с нами. К тому же в это время в США сменился президент, ушел с политической арены Трумэн — тот, по чьему приказу были сброшены на Японию две первые атомные бомбы. Президентом стал Дуайт Эйзенхауэр, заслуженный и опытный военный, получивший в 1945 году из рук маршала Жукова бриллиантовый орден Победы за весомый вклад в военные операции наших союзников во Второй мировой войне. Известно, что Жукова Эйзенхауэр очень уважал, и, когда они встретились в Вене в 1955 году, оба пришли к заключению, что воевать с использованием термоядерного оружия — немыслимо.

     В этом своеобразный знак истории: Эйзенхауэр как истинный военный, став президентом, видимо, отверг способ «удара из-за угла» по своему бывшему союзнику, хотя во время его президентства американский арсенал по суммарной мощи во много раз превышал советский.

Награды были заслуженными

     Над проектом первой советской водородной бомбы с начала 50-х самоотверженно трудились не только в КБ-11, но и на других предприятиях страны. За ее разработку и успешные испытания были получены награды, премии, звания.

     А.Сахаров в 32 года избирается академиком, получает первую Звезду Героя Социалистического Труда и Сталинскую премию. Кроме него, Звезд Героев в институте удостаиваются еще 10 участников разработки. Для Ю.Харитона, Н.Духова и К.Щелкина это была уже третья Звезда. Никогда больше правительство СССР не присуждало сразу столько Государственных (тогда — Сталинских) премий за одну разработку одного института. Более 100 человек стали лауреатами, это почти треть всех лауреатов ВНИИЭФ с 1949 по 1990 год. Даже за разработку первой советской атомной бомбы наград было значительно меньше.

     Если просмотреть только секретные труды по водородной бомбе, выпущенные вплоть до 1954 года, то в них названо около 50 авторов. Е.И. Забабахин, Я.Б. Зельдович, А.Д. Сахаров, В.Ф. Гречишников, Р.Ю. Гаврилов, А.И. Веретенников, В.А. Давиденко, Н.Л. Духов, П.И. Коблов, А.А. Лбов, Е.А. Негин, Б.Д. Сциборский, И.Е. Тамм, Д.А. Франк-Каменецкий выступали как авторы нескольких научных трудов по секретной разработке. Понятно, что это лишь небольшая группа участников. Основная часть работ по водородной бомбе писалась от руки — таков был уровень секретности.

     Можно сказать, на плечи участников событий 50-летней давности, все имена которых невозможно перечислить в статье, выпала тяжелейшая задача, и они ее успешно решили. За что им — первопроходцам советского «термояда» — величайшая благодарность!

Г.И. ИВАНОВ,
почетный ветеран РФЯЦ-ВНИИЭФ,
лауреат Госпремии СССР.
Саров (Арзамас-16).

---

 

20 августа 1953 г.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ СООБЩЕНИЕ

об испытании водородной бомбы в Советском Союзе

     На днях в Советском Союзе, в испытательных целях, был произведен взрыв одного из видов водородной бомбы.

     Вследствие осуществления в водородной бомбе мощной термоядерной реакции взрыв был большой силы. Испытание показало, что вещество водородной бомбы во много раз превосходит вещество атомных бомб.

     Известно, что Советский Союз уже несколько лет как владеет атомным оружием и произвел соответствующие испытания этого оружия. Как следует из выступления председателя Совета министров СССР Г.М. Маленкова 8 августа с.г. на 5-й сессии Верховного Совета, Советский Союз овладел также секретами производства водородной бомбы.

     Это сообщение Советского правительства вызвало многочисленные отклики за рубежом. Некоторые иностранные круги, делавшие ставку в своей политике на лидерство США в обладании атомной бомбой, а затем водородной бомбой, стремятся запугать народы тем фактом, что Советский Союз владеет секретом производства водородного оружия, и в связи с этим вызвать тревогу, используя это в целях усиления гонки вооружений.

http://www.sovross.ru/2003/088/088_4_1.htm

Демократия и нацизм, есть ли разница?