Н. Яковлев. "ЦРУ против СССР"

(отрывки о Солженицыне)
В 1957-1958 годах по Москве шнырял малоприметный человек, изъеденный
злокачественной похотью прославиться. Он нащупывал, по собственным словам,
контакты с теми, кто мог бы переправить на Запад и опубликовать пасквили на
родную страну. Товар был самого скверного качества.
   Не кто другой, как американский посол в Москве на рубеже шестидесятых и
семидесятых Дж. Бим, припоминал, обнаруживая поразительную осведомленность в
делах, не входящих в традиционную компетенцию дипломатов: "Солженицын
создавал трудности для всех, имевших с ним дело... Первые варианты его
рукописей были объемистой, многоречивой сырой массой, которую нужно было
организовывать  в понятное  целое...  они изобиловали вульгаризмами и
непонятными местами. Их нужно было редактировать"[8].
   Редакторы и вдохновители нашлись, ибо по всем параметрам Солженицын
подходил для схемы создания "писателя" в рамках подрывной работы против
СССР. Надлежащие убеждения и запас "товара" - рукописи, которые с известными
редакторскими трудностями можно превратить в "книги". Как полагается в этих
случаях, поначалу будущий "писатель" получил духовную пищу из филиала ЦРУ -
НТС. Качество ее, как мы видели, таково, что оно придало специфический вкус
и запах произведениям Солженицына. Отчего случались последствия иногда
комического свойства, а по большей части с самого начала уничтожавшие
возможности воздействия на умы советских людей: "операция Солженицын" ЦРУ
строилась на полном отрицании советского строя, того, что дорого всем
советским людям.
   Сначала о политическом кредо НТС - Солженицына, как оно проступает в
его самых различных трудах.
   Враги коммунизма неизменно поднимают на щит Н. Бердяева. Многое
почерпнул у него и Солженицын, тем более что НТС издает труды Бердяева и в
удобном карманно-конспиративном формате. Но вот одно место у Бердяева он
умышленно просмотрел - уж очень точно там характеризуются сам Солженицын и
цели его "творчества".
   Бердяев как-то заметил, что Достоевский предвидел смердяковщину. "Он
знал, - писал Бердяев, - что подымется в России лакей и в час великой
опасности для нашей родины скажет: "Я всю Россию ненавижу", "я не только не
желаю быть военным гусаром, но желаю, напротив, уничтожения всех солдат-с".
На вопрос: "А когда неприятель придет, кто же нас защищать будет?",
бунтующий лакей ответил: "В двенадцатом году было  великое нашествие
императора Наполеона французского первого, и хорошо, как бы нас тогда
покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и
присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки".
   Солженицын по духу своему родствен с этим лакеем. В час великой
опасности для  Родины, в годы войны, он поносит действия Верховного
Главнокомандования. За это по законам военного времени устраняется из армии
и подвергается наказанию. По отношению к тем, кто с оружием в руках приходил
завоевывать наш народ, неся смерть и разрушения, он остался неискоренимым
пособником в самом его гнусном смысле.
   По Смердякову, он разглагольствует о годе 1812-м: "Простая истина, но
ее надо выстрадать: благословенны не победы в войнах, а поражения в них!..
Мы настолько привыкли гордиться нашей победой над Наполеоном, что упускаем:
именно благодаря ей освобождение крестьян не произошло на полстолетия
раньше, именно благодаря  ей  укрепившийся  трон  разбил  декабристов
(французская же оккупация не была для России реальностью)". Оставим стороне
ложную причинно-следственную связь - известно, например, что декабристами
возвращались из похода на Сену, а обратим внимание на другое: разве не
звучит здесь лакейский голос Смердякова?
   Этот лакей никак не может успокоиться из-за того, что бесчисленные
походы на Россию терпели крах. Почему история сложилась так, а не иначе,
вопрошает Солженицын: "Настолько все впитали и усвоили: "важен результат".
Откуда это к нам пришло? Сперва от славы наших знамен и так называемой
"чести нашей родины". Мы душили, секли и резали всех наших соседей,
расширялись - и в отечестве утверждалось: важен результат". Вдумаемся в
смысл сказанного. Русский народ на протяжении многовековой истории не раз
спасал человечество от тех, кто стремился установить гегемонию над тогдашним
цивилизованным миром. Через Русь не прорубились в Европу орды Чингисхана и
Батыя, Россия сокрушила Оттоманскую империю, в России был разгромлен Карл
XII, в России нашла гибель "великая армия" Наполеона. Разве русские ходили
"к соседям"? Разве не они ценой громадных усилий, крови и жертв отражали
нашествия иноземцев? Им пришлось драться за свою свободу и за свободу других
народов. Если бы бесчисленные поколения наших предков стойко и мужественно,
с оружием в руках не стояли на страже родных рубежей, русские давным-давно
исчезли бы как народ.
   На стиле Солженицына определенно сказалось влияние языка и синтаксиса
русского писателя С. Н. Сергеева-Ценского, у которого его подражателю
полезно было бы позаимствовать не только манеру изложения, словосочетания,
но и взгляд на историю России. Описывая Крымскую войну, когда "соседи" -
французы и англичане  - пришли за тысячи, верст воевать с Россией,
Сергеев-Ценский в свойственной; ему рассудительной манере заметил: "Легенды
ли, песни ли, предания ли, которые передаются от старых солдат молодым из
поколения в поколение, внушили им веру в свою непобедимость... такую
уверенность солдатской голове давали ноги, которые вышагивали в походах
маршруты в тысячи верст, пока приходили к границам русской земли. Ведь
солдаты русские были сами людьми деревни, они знали, что такое земля, с кем
бы ни довелось за нее драться, и без особых разъяснений ротных командиров
могли понять, что такую уйму земли, как в России, могли добыть в бою только
войска, которые непобедимы. География учила их истории и вере в себя, и на
Инкерманские  высоты поднялись  они  как  хозяева  выгнать непрошеных
гостей"[9].
   Вся книга Солженицына "Август четырнадцатого" пронизала смердяковской
тоской, что "умная нация" (немецкая) не покорила нацию "весьма глупую".
Именно под этим углом зрения и описываются действия русских и германских
войск в Восточной Пруссии в августе 1914 года.
   Польский публицист Е. Романовский в подробном разборе книги подчеркнул
именно лакейскую угодливость Солженицына перед германским милитаризмом.
Отозвавшись с величайшим возмущением о восхвалении в книге кайзеровской
будто бы всегда победоносной военной машины, Е. Романовский писал: "Далеко
не все обстояло так стройно, как сообщает окаменевший от восторга автор,
бухнувшийся на колени перед немецкими милитаристами. Писать в этой позе куда
как неудобно, да и ракурс взгляда не тот, во всяком случае, искажается в
сторону преувеличения  созерцаемый предмет... (у автора), ослепленного
глянцем сапог немецких генералов". Но поза-то, поза-то, только и уместная
для лакея Смердякова.
   Славянин, польский публицист, гневно восклицает: "Предав забвению
историю, автор переворачивает все вверх ногами, а то, что он написал, точно
соответствует  шовинистическим выступлениям,  прославляющим  битву  под
Танненбергом во времена фашистской Германии... Страшно и кощунственно звучат
слова Солженицына. Услышали бы их польские и советские солдаты, которые
лежат в этой земле и которые отдали жизнь за то, чтобы никогда не возродился
"Дранг нах остен!". На страницах своей книги Солженицын пытается перевоевать
минувшие войны"[10].
   Смердяковщина - часть проклятого прошлого царской России, сметенного
Великим Октябрем. То, что преподносится Солженицыным как новейшее открытие,
как плод его "глубоких" размышлений, на деле перепевы дней, давным-давно
минувших. Он возрождает взгляды тех реакционных сил дореволюционной России,
которые многие годы стремились подчинить великую страну Германии. Крупнейший
русский полководец первой мировой войны А. А. Брусилов вспоминал: "Немец,
внешний и внутренний, был у нас всесилен... В Петербурге была могущественная
русско-немецкая партия, требовавшая во что бы то ни стало, ценой каких бы то
ни было унижений крепкого союза с Германией, которая демонстративно в то
время плевала на нас. Какая же при таких условиях могла быть подготовка умов
народа к этой заведомо неминуемой войне, которая должна была решить участь
России? Очевидно, что никакая или скорее отрицательная"[11].
   Об этом знают и помнят все те, кто любит русскую историю и кровными
узами связан с русским народом. Не случайно в обширной статье "Воинствующий
мракобес" об "Августе четырнадцатого" в болгарской газете "Отечествен фронт"
Н. Павлов сделал особый акцент на том, что Солженицын выступает апологетом
германского  милитаризма. "Прискорбная тенденция автора  восхвалять  и
воспевать все, что относилось к кайзеровской Германии, - писал Н. Павлов, -
общеизвестна... Гальванизировав труп ненавистной славянам "русско-немецкой
партии", стремившейся повергнуть великую страну  к  ногам германского
империализма, Солженицын и пересказывает с величайшим удовольствием ее
аргументацию"[12].
   Солженицын неодинок в своих умозаключениях. Вот высказывание одного из
духовных союзников: "Я пришел к твердому убеждению, что задачи, стоящие
перед русским народом, могут быть разрешены в союзе и сотрудничестве с
германским народом. Интересы русского народа всегда сочетались с интересами
германского народа. Высшие достижения русского народа неразрывно связаны с
теми периодами его истории, когда он связывал свою судьбу с Германией". Так
разглагольствовал Власов в 1943 году в "Открытом письме" под красноречивым
заголовком: "Почему я стал на путь борьбы с большевизмом". Духовный союз с
Власовым закономерен и объективен как для НТС, так и для Солженицына.
Смердяков в надежде, что "умная" нация наведет в России порядок, желал
уничтожения в ней всех солдат. Чтобы никто с оружием в руках не смел мешать
учить уму-разуму "глупую" нацию. Такова и сокровенная мечта Солженицына.
Прошлое неутешительно - русские били в пух и прах иноземцев, шедших на
страну войной. Это отличительная черта русской истории. Оглянитесь в
прошлое, вопит Солженицын, посмотрите, почему вы, русские, не подставили шею
под иноземное ярмо. Вы же согрешили, вы не поняли истинной свободы, а
"свобода - это САМОСТЕСНЕНИЕ! - самостеснение - ради других!.. Аспектов
самоограничения - международных, политических, культурных, национальных,
социальных, партийных - тьма. Нам бы, русским, разобраться со своими. И
показать пример широкой души".
   Без большого промедления выясняется и "широта" солженицынской души -
добровольно перестать быть великой державой. Нелепость?  Конечно.  Но
Солженицын стоит на своем, объясняя с видом знатока: "военных необходимостей
у нас вдесятеро меньше", нужно на "многие годы сильно сократить военную
подготовку". Разоружение перспективно только при том условии, если обе
стороны вступают на этот путь, к чему неустанно зовет Советский Союз. В наши
дни общепризнано, что существует стратегический паритет между СССР и США,
что, помимо прочего, определяет соотношение сил на международной арене.
Солженицын же предлагает, чтобы военная мощь СССР составила бы 10 процентов
от американской - это называется проявить "широту души"! Что же касается
Соединенных Штатов, то им Солженицын отводит особую роль. Выступая 30 июня
1975 года перед трехтысячной аудиторией, собранной стараниями руководства
АФТ-КПП в Вашингтоне, он говорил: "Бремя лежит на плечах Америки. Ход
истории, хотите ли вы этого или нет, возложил на вас руководство миром".
Привычка к плагиату, видимо, въелась Солженицыну в плоть и кровь. Не кто
другой, как Трумэн, начиная "холодную войну" с ее бешеной гонкой вооружений
в декабре 1945 года, учил американцев: "Хотим мы этого или не хотим, мы
обязаны признать, что одержанная нами победа возложила на американский народ
бремя ответственности за дальнейшее руководство миром"[13]. В
другой речи - 9 июля 1975 года в Нью-Йорке он настаивал: "Было время, когда
Советский Союз не шел ни в какое сравнение с вами по атомному вооружению.
Потом сравнялся, сравнялся. Потом, сейчас уже все признают, что начинает
превосходить. Ну, может быть, сейчас коэффициент больше единицы. А потом
будет два к одному... Идут тучи, надвигается ураган". Следовательно,
вооружайтесь, вооружайтесь до зубов!
   Таков провокатор Солженицын, имеющий два лица: одно обращено к Западу,
другое - к СССР. Соединенным Штатам, по нему, положено "руководить" миром,
обеспечивая это абсолютным военным превосходством, диктуя всем народам свои
условия. Нам, открывшим подлинную историю человечества, строящим новое
общество, встать в позицию "самостеснения", склонить головы и преклонить
колени перед империализмом, а чтобы это было легче сделать, для начала
демонтировать военную мощь Советского государства. Таков Смердяков второй
половины XX века.
   В лице Солженицына ЦРУ обрело верного слугу. Весь убогий идеологический
багаж Солженицына  до  удивления  схож с  самыми  затасканными клише
антисоветской пропаганды на Западе. Несмотря на необъятные претензии, он не
больше чем популяризатор антикоммунистических доктрин, причем в своем рвении
не затрудняет себя даже их переработкой, а прибегает к плагиату. Основной
"труд" Солженицына - пресловутый "Архипелаг Гулаг".
   Книга эта в наши дни входит в обязательный ассортимент дежурной
антисоветской пропаганды, разумеется, с надлежащими реверансами в сторону
"мыслителя" и прочим. Она преподносится как плод самостоятельных "раздумий"
и т. д. Конечно, для широкой аудитории на Западе. По-иному трактуется вопрос
в научной литературе на том же Западе, где источник вдохновения сочинителя
указывается с достаточной точностью. "Хотя Солженицын ввел термин "гулаг" в
международный словарь, - замечает американский историк Д. Ерджин, - в
английский язык это слово было введено значительно раньше. В майском номере
журнала "Плейн ток" за 1947 год была статья "Гулаг - рабство, инкорпорейтед"
с картой важнейших лагерей. Солженицын, вероятно, даже видел эту карту еще в
России"[14].
   Надо думать, что руководство НТС испытывало законное чувство авторской
гордости, когда появились графоманские пухлые тома Солженицына, как и
радовалось точности выполнения указаний ЦРУ - НТС. Вместо того чтобы
антисоветская стряпня появлялась на страницах жалкого "Посева", западная
печать разносила ее по тому миру со ссылкой на труды "писателя"!
   Расхожий лозунг, выброшенный им, "Жить не по лжи" оказался простым
перифразом энтээсовского лозунга "Лжи - правду!". Как об этом было заявлено
еще в программе НТСНП 1938 года "Лжи - правду!", так назойливо и повторяется
при всех хозяевах НТС. Причем в глазах заправил НТС фраза эта несет
совершенно четко определенную семантическую  нагрузку, это пароль, по
которому они отличают "своих". Поремский, продавая очередную ложь хозяевам,
разглагольствовал в конце 1975 года: "Сами эти миллионы "живущих не по лжи"
уже приобретают облик организации - идейную целенаправленную общность,
находящую свое выражение в системе каких-то если не действий, то реакций на
таковые". Твердя пароль НТС, Солженицын включился в число занятых подрывной
работой ЦРУ-НТС.
   16 ноября 1974 года Солженицын провел в Цюрихе пресс-конференцию "О
будущем России". Собравшейся пестрой аудитории он доказывал, что развивает
"свою" программу: "Программу, которую я предлагаю для моей страны, я называю
нравственной революцией. Эту программу я изложил в документе "Жить не по
лжи!".  Теперь  заглянем  в  некий материал "Стратегические  проблемы
освободительной борьбы", разработанный в 1971- 1972 годах стратегической
комиссией совета НТС. Там сказано: "НТС руководит труднейшей работой его
участников по нравственному совершенствованию самих себя и своего народа.
России нужна не только политическая, но и духовная перестройка. Только
революция духа может гарантировать успех революции гражданской!"
   Начальные пути "нравственной революции", предлагаемой Солженицыным, как
видим, почти точно списаны из упомянутого материала НТС. Сравним далее:

НТС:
Нужен "стихийный саботаж".
   Не ходить на собрания, а если пошел - не выступать, не аплодировать...
   Не принимать участия в официальных шествиях и демонстрациях.
   Не участвовать ни в каких выборах.

   Солженицын:
   Нужна кампания "гражданского неповиновения".
   Не даст загнать себя на собрание...
   Не даст принудить себя идти на демонстрацию или митинг.
   Не поднимает голосующей руки...

   Ну что сказать по поводу всего этого?! Для НТС бесперебойная выдача
подробных рекомендаций, как нам всем надлежит вести, не новинка. Главари
союза занимаются этим многие десятилетия. Их призывы не могут вызывать у
советских  людей ничего, кроме омерзения. Но типографский станок НТС
продолжает работать. Эта и иные инструкции настоятельно необходимы НТС для
отчета перед ЦРУ. Они создают в глазах руководителей подрывной работы против
Советского Союза впечатление, что НТС занят "делом". За сим следуют просьбы
о денежных подачках.
   Плагиатору, однако, не давали покоя лавры теоретика. Вот антисоветский
сборник "Из-под глыб", опубликованный на Западе. Заботами ЦРУ все материалы
в нем пронизаны лютой ненавистью к Советскому Союзу, к коммунизму, треть
материалов в нем принадлежит перу Солженицына.
   На его взгляд, по своей масштабности этот сборник можно сопоставить
только с пресловутым сборником "Вехи", о котором Солженицын придерживается
самого высокого мнения: "Вехи" через 60 с лишним лет и сегодня стоят как
вехи и действительно показывают нам путь". Прекрасно! Шагу не может сделать
наш "философ" без костылей НТС. Давным-давно НТС переиздал "Вехи" и
настойчиво рекомендовал его как настольную книгу.
   Рассуждать о "Вехах" он взялся по облегченному,  адаптированному
бердяевскому переложению, благо НТС  переиздал статейку "Духи русской
революции". Вся теоретическая "мудрость" Солженицына уместилась в конечных
выводах Бердяева; И конечно, коль скоро для него свято все рекомендованное
ЦРУ-НТС, он прилежно им воспользовался.

   Бердяев:
   Теперь "Вехи"  не были  бы встречены в  широких кругах русской
интеллигенции, как в то время, когда они появились. Теперь правду "Вех"
начинают признавать даже те, которые их поносили. Но путь к возрождению
лежит через покаяние, через сознание своих грехов, через очищение духа
народного от духов бесовских.

   Солженицын:
   Роковые особенности русского предреволюционного образовательного слоя
были основательно рассмотрены в "Вехах" - и возмущенно отвергнуты всей
интеллигенцией, всеми партийными направлениями... И только то радует, что
через 60 лет, кажется, утолщается в России слой, способный эту книгу
поддержать.
   Только через полосу раскаяния множества лиц могут быть очищены русский
воздух, русская почва.

   Так вот откуда солженицынское "раскаяние"! Плагиат Бердяева. Уместно
напомнить, что Бердяев, писавший вскоре после Великого Октября, видел в
"покаянии" философский камень для того, чтобы повернуть колесо истории
вспять. Не дождался. Теперь Солженицын принял эстафету.
   И конечно, НТС поторопился отчитаться перед ЦРУ этим сборником.
Прожженный мерзавец, сотрудничавший с гестапо, Редлих по  достоинству
аттестует тех, кто принял участие в сборнике: "Авторы "Из-под глыб"
ощущаются нами братски не только потому, что издательство "Посев", как
только явилась к тому возможность, перепечатало сборник "Вехи". Те самые
"Вехи",  которые  Солженицын называет  пророческими..."  "Отношение  к
сегодняшнему политическому режиму в России у нас с авторами "Из-под глыб"
вполне одинаковое", - оповещает Редлих, а дополнительно находит: "Тысячу раз
прав Солженицын". В  восторге от того, как  пересказали косноязычные
инструкции НТС авторы сборника (надо сказать, без особого литературного
блеска,  зато очень пространно), Редлих, закусив удила,  выбалтывает:
"Солженицын призывает нас к нравственной революции. И мы принимаем его
призыв. Верно, начинать надо с самого себя (это энтээсовцы-то! - Н. Я.). Но
не ради себя... В нашей стране за революцией нравственной неизбежна и
революция политическая... Здесь нельзя остановиться на полпути, и если у
России есть будущее, то будущее это в полном и окончательном одолении
большевизма, а перестройка самих основ нашего социального бытия в том, что
во всех словарях называется революцией".
   Редлих наверняка, припомнив самые волнительные моменты своей службы в
гестапо, требовал крови. Он с прямотой палача разъяснял, что означают на
практике теоретические концепции "нравственной революции". "Мне боязно, что
авторы "Из-под глыб" не то что останавливаются на полпути, но, указав верный
путь... все же приостанавливают тех, кто готов пойти по нему. Мир - великая
ценность. Но "не мир Я пришел принести, но меч", и, хоть "поднявший меч от
меча и погибнет", поднимали его и святые воины... Духовное возрождение
России нельзя оторвать от политического ее освобождения, нравственную
революцию от государственного переворота". Думается, что Редлих сам поставил
все точки над "и".
   Эти откровения падают на март 1975 года. К этому времени в США набирала
силу кампания по "расследованию" деятельности ЦРУ, за которой энтээсовцы
наверняка следили с затаенным дыханием. Достойные покровители, а главное -
источники финансирования, как им представлялось, попали в трудное положение.
Не представлялось невероятным, что прижимистые американские законодатели
могут заглянуть в бухгалтерские книги ЦРУ и урезать бесполезные расходы типа
финансирования НТС. Конечно, до всего этого дело не дошло, но тогда кто
знал!
   Дабы предотвратить страшную угрозу, НТС буквально из кожи вылез, чтобы
доказать свою полезность. Смотрите, мы вырастили Солженицына и иных, а
следовательно, не зря получаем доллары. Но каковы бы ни были мотивы этих
откровений, они существенны для анализа целей "творчества" писателя.
 
Против чего и кого  стоит  Солженицын, совершенно ясно. А за что  же он
выступает, какова, если можно так выразиться, его конструктивная  программа,
если вообще о  ней можно  говорить? В  развитии "нравственной  Революции" он
требует немедленного отказа от марксизма "раньше, а не позже".
     Прием,  подсказанный ЦРУ, пекущимся  о "конце  идеологии"  и  вполне  в
солженицынском духе - разоружайтесь  по всем линиям, отказывайтесь  от того,
что составляет вашу силу. Но "пророк" и здесь неоригинален.  Призыв к отказу
от марксизма  также  перепев  указаний ЦРУ  и программных  установок НТС. Он
лютый  противник  социализма, всего того, что было создано советским народом
под руководством Коммунистической партии с 1917 года.
     Солженицын  обнаруживает  трогательное единство  взглядов  с НТС, когда
речь заходит об идеальном обществе. Взахлеб описывая "новое" государство, он
не  жалеет красок. Обетованная земля окружена голубым и  розовым сиянием. Но
архитекторы  из "Посева",  конструируя на своих страницах будущее России, не
забывают здесь же  провозгласить: "Российские  оппозиционеры и революционеры
должны уже сейчас заявить о режиме в местах заключения новой России, которые
несомненно будут".  Компетентность энтээсовцев в этом отношении и их интерес
к вопросу сомнений  не  вызывают -  они были среди тюремщиков в гитлеровских
лагерях массового уничтожения.
     "Вехи" - главное пособие  для устроителей нового мира. "Вехи" и сегодня
кажутся  нам как  бы  присланными из будущего", -  восторгается  Солженицын.
Заглянем и  мы в это пособие. Солженицын мечтает о том, чтобы там, где-то  в
туманном завтра, были по  крайней  мере восстановлены благословенные, по его
отсчету, порядки,  существовавшие до 1917 года.  В "Вехах" сказано буквально
от лица его и ему  подобных: "Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о
слиянии  с  народом,  -  бояться  его мы  должны  пуще всех  казней власти и
благословлять  эту  власть,  которая  одна  своими  штыками  и  тюрьмами все
ограждает нас от ярости народной". Нет никакого сомнения в том, куда намерен
Солженицын  и  иже с ним, отталкиваясь  от "Вех", направить острие классовой
репрессии.
     Но  "Вехи" учили  и  другому  - крайнему лицемерию в  достижении  целей
буржуазии.  Там фарисейски  заявлялось: "Марксизм с его учением  о классовой
борьбе  и  государстве  как организации классового  господства  был  как  бы
завершением    интеллигентского   противогосударственного    отщепенчества".
Ошельмовав таким образом лучших представителей народа, поднявшихся на борьбу
против  самодержавия,  авторы  "Вех"   предлагали  российской  интеллигенции
принять  в   качестве  символа  веры  идеологию  буржуазии:  "Нужно  наконец
признать, что "буржуазная" наука и есть  именно настоящая объективная наука,
"субъективная"  же  наука  наших  народников  и   "классовая"   наука  наших
марксистов имеют  больше общего с особой  формой веры, чем с наукой". Походя
заметим,  что напрасно на  Западе в конце пятидесятых годов поднимали на щит
Д. Белла и К° как первооткрывателей "деидеологизации". Приоритет в  создании
этой теории принадлежит "Вехам".
     Во  имя  счастья  народа  российские  революционеры  шли  на  виселицу,
каторгу. В "Вехах" в выражениях,  не вызывающих никакого сомнения, этот путь
безоговорочно осуждался,  а  русская  интеллигенция  признавалась  ущербной.
Стране,  стоявшей на пороге революции, где во имя ее совершались легендарные
подвиги, противопоставлялся обывательский, мещанский Запад. "В этом коренное
отличие нашей интеллигенции от  западной, -  вещали "Вехи",  -  где забота о
личном   благополучии  является  общественной  нормой,  чем-то  таким,   что
разумеется само собой... Эгоизм, самоутверждение  - великая сила; именно она
делает  западную буржуазию могучим бессознательным оружием  божьего дела  на
земле".  Набивать  карманы,  жить  за  счет  пота  и крови своего  ближнего,
конечно,  для господ  буржуев  дело  божье. Понятное, кстати,  и  миллионеру
Солженицыну.
     Советский  народ придерживался  диаметрально  противоположного  мнения,
когда  в огне революции  смел эту нечисть с лица земли. Теперь энтээсовцы  и
Солженицын  мечтают  восстановить  их  "царство  божье"   на  земле,  пигмеи
вознамериваются забраться на шею исполину - великому народу  великой страны.
Но хотя они ориентируются на вехи, расставленные "Вехами" более полустолетия
назад, нельзя сказать, чтобы эти господа ничему не научились. Царские тюрьмы
и штыки, о которых они тоскуют,  оказались непрочными.  Солидаристы надеются
накинуть не узду, а удавку на  шею народа. Единственно  пригодной структурой
государственного  устройства для  СССР  солидаристы считают  фашизм.  Это не
отсебятина  и не случай похищения заглавной страницы из библии фашизма. Коль
скоро они  находятся  на содержании ЦРУ, то  идеи эти, конечно, разделяются,
благословляются  ведомством.   Вспомним   директиву  СНБ  20/1,  в   которой
трактовалось о будущем устройстве России без Советской власти.
     А Солженицын? "Сегодня  меньше, чем все минувшие столетия, - вещает он,
- приличествует нам  видеть  в западной  парламентской  системе единственный
выход для нашей  страны...  И Россия  тоже  много веков просуществовала  под
авторитарной  властью  нескольких  форм  -  и  тоже  сохранила  себя  и свое
здоровье..."
     В каком бы направлении ни развивалась "творческая" мысль диссидентов, в
конечном  итоге  они  выходят  к модели авторитаризма.  Солженицын  писал  о
Сахарове:  "Интересно,  что  Сахаров,   похваливая  западную   демократию...
проговаривается о  совсем  другой  мечте:  "очень интеллигентное...  мировое
руководство",  "мировое правительство...".  Это уже  совсем иной  принцип  -
власти АВТОРИТАРНОЙ, которая могла  бы оказаться либо дурной, либо отличной,
но способы  ее создания, принципы  ее построения  и функционирования немного
общего могут иметь с современной демократией".
     Солженицын   -   неутомимый   пропагандист   идей   авторитаризма   как
универсально  пригодных для всего человечества. Горячечные идеи Солженицына,
конечно, разделяет международная реакция, ибо он зовет покончить с советским
строем.  Но  ведь он  говорит не только это. В политический лексикон фашизма
неизбежно входят поношения "плутократии", которая не способна ввести угодный
фашистам   порядок   в    дела   человеческие.   Фашисты   -    цепные   псы
монополистического капитализма,  поносящие демократию. Гитлер утверждал, что
воздвигает "третий рейх" на обломках веймарского свинарника,  ибо буржуазная
демократия  в  Германии  обанкротилась.  Гитлеровцы распинались  в  том, что
фашистская диктатура венчает-де все развитие человечества  и "новый порядок"
не будет иметь конца. Третирование западной демократии занимало видное место
во фразеологии всех без исключения фашистских режимов.
     Солженицын  прочно держит  эстафету идеологов  фашизма.  Он настаивает:
западный мир "почти  перестает и  существовать. Катастрофическое  ослабление
западного мира и всей западной цивилизации... Это  главным образом результат
исторического, психологического и нравственного кризиса всей той культуры  и
системы  мировоззрения,  которая  зачалась в  эпоху  Возрождения  и получила
высшие формулировки у просветителей XVIII века".
     Магистральная цель всех его литературных упражнений - попытка доказать,
что  будущее  за  авторитаризмом,  фашизмом.  К  своей  излюбленной  цели он
приспосабливает толкуемые  им  вкривь  и  вкось  в обоснование авторитаризма
теории  "технократии". А  чтобы донести  их  до массового сознания, облекает
свои рассуждения в форму романа.
     Но  почему тогда  на Западе Солженицын поднят на щит,  ведь он носитель
идей,  чуждых значительной  части правящих  классов,  скажем,  в США?  Разве
трудно было разглядеть все это уже в те  времена, когда Солженицын формально
не  выходил  за  рамки литературы,  не  писал  еще  политических статей,  не
выступал  с речами  пророка? Болгарский публицист  Н.  Павлов  проницательно
диагностировал  суть  этого   феномена   еще  до  появления   солженицынских
откровений "Из-под глыб".
     "Империалистическая  пропаганда,  - писал Н.  Павлов, -  давно  создала
стереотип  Солженицына как поборника  "либерализации"  и прочих  расхожих  в
буржуазно-демократических  странах  лозунгов.  Идейное  содержание  "Августа
четырнадцатого"  начисто  перечеркивает   благостный   стереотип.  Отрицание
политической  деятельности,  парламентаризма,  а  следовательно,  атомизация
общества, прельстительные речи насчет пригодности технократии  к руководству
- общее  достояние, основы философии  тоталитарных,  фашистских режимов. Все
сторонники  изуверских фашистских  доктрин в  двадцатые  годы  в  Италии,  в
тридцатые  годы  в  Германии  начинали  с ликвидации в условиях  капитализма
партий за исключением своей собственной, а  кончали  физическим истреблением
инакомыслящих...
     Так-то при ближайшем рассмотрении и оказывается, что сей необыкновенный
светоч  "либерализма", по  клятвенным заверениям буржуазной  пропаганды,  на
деле  заурядный и неоригинальный носитель  авторитарных идей.  Дайте  только
власть людям, описанным и воспетым  Солженицыным,  и  польются потоки крови.
Автор много правее буржуазной  демократии. Едва  ли этого на Западе не видят
те,  кто  поднимает  на щит  Солженицына,  и,  конечно,  он  непригоден  для
использования там.  Отсюда поразительная  однобокость в рецензиях на книгу в
западной   печати,  эта  ее   сторона  начисто   игнорируется.  Его   упорно
поддерживают по  понятной  причине  -  почему  бы  международной  буржуазии,
использующей в борьбе против  мирового революционного  процесса диктаторские
режимы,  не  приставить  к   делу  еще   и  идеолога,  пусть   исповедующего
тоталитаризм!  Ведь  он   обладает  прекрасными  верительными   грамотами  -
зоологически ненавидит Советский Союз[13].
     Когда "пророка объявился на Западе, то,  по свидетельству американского
журнала  "Ньюсуик", президент  США  Никсон с  некоторым  удивлением  заметил
членам кабинета:
     -  А  ведь  Солженицын-то  правее   Барри  Голдуотера!  Государственный
секретарь Киссинджер, по основной профессии историк, уточнил:
     - Нет, господин президент. Он правее царей.
     Если так, рассудили в Белом доме, то  западным профессионалам-идеологам
сентенции Солженицына  доставили неописуемое огорчение. Поучительный  пример
дал тот же "Ньюсуик". Сколько слез  годами проливал журнал, скорбя по поводу
судьбы  Солженицына  в СССР, и  вот на тебе,  встречи  лицом  к  лицу с  ним
закаленные  редакторы  не выдержали и поперхнулись.  Слов не  хватает, чтобы
описать  их затруднительное  положение, а поэтому  пусть  они сами  скажут о
своих тревогах и заботах:
     "Прибытие Александра Солженицына поставит  в  затруднительное положение
интеллектуалов...  Для большинства  на Западе  дело  было  достаточно  ясно:
Александр Солженицын идеологически и  по своим настроениям был-де  одним  из
них, сторонником свободы  и демократии, а высылка  его на Запад, в сущности,
награда, и он  желанный  гость.  Убеждение в этом  продержалось  недолго. Из
потока слов предстал иной Солженицын, куда менее опрятный  и приемлемый, чем
считали   раньше...  крайний  сторонник  авторитаризма   и  не   верящий   в
демократию...
     Солженицын смягчил многие  свои антидемократические заявления... но все
же  неясно - какой  же вариант отражает его подлинные чувства.  Надуется  ли
Запад  из-за того,  что  один  из его  ведущих идеологических героев на деле
оказался аполитичным дураком - святошей, покажет будущее"[16].
     Поэтому,   высоко  ценя  антикоммунистические  воззрения   Солженицына,
западные газетчики  все  же  попросили  его  разъяснить  личное отношение  к
Западу. Он выжал из себя: "Я только хочу поправить,  чтобы не было  неверных
представлений:  я  не против демократии  вообще..."  Немножко подучился. Как
хамелеон на полосатом пледе, окрасился в приличествующие цвета.
     "Образование" его  в этом направлении  пошло гигантскими  шагами. Не то
чтобы  Солженицын  усмотрел  где-то  спасительный свет.  Скорее  он вплотную
столкнулся  с  волей  хозяев.  Очень  скоро  он  продемонстрировал  глубокую
справедливость старой истины  - кто платит, тот заказывает музыку. Пришел он
к этому выводу, конечно, не столько сам, сколько на помочах все того же ЦРУ,
взявшегося через НТС наставлять Солженицына в мудрости,  как жить на Западе.
НТС постарался  укоротить длину  языка  Солженицына, естественно,  только  в
одном отношении, чтобы он никоим  образом не поранил бы ненароком  священной
коровы  "демократии".  Вот  как  оно  получается; когда нужно,  фашиствующие
энтээсовцы   рядятся   в   тогу   "демократии".   Коль   предписано  сменить
идеологическую  форму  одежды,   то  и  Солженицын   одевается   по  погоде,
определенной энтээсовскими синоптиками.
     Тот,  кто   вчера  еще   бил   себя   в   грудь,   вопил   о   железной
последовательности своих убеждений, перестроился буквально на глазах. В речи
в  Нью-Йорке 9 июля 1975 года он  льстиво  говорил:  "На  руководство  вашей
страны, которая  откроет третье столетие своего существования,  может  быть,
ляжет тяжесть,  которой еще  не было  во  всей  американской истории.  Вашим
руководителям  этого  уже близкого времени  понадобятся  глубокая  интуиция,
духовное предвидение, высокие качества ума и души. Пошли вам бог, чтобы в те
минуты вас  возглавили  такие же великие характеры, как те,  которые создали
вашу страну".
     Аплодисменты, конечно. А почему бы  американцам,  да  и не им одним, не
помянуть добрым  словом Вашингтона, Джефферсона и других "отцов-основателей"
США, достойных людей своего века? Только  Солженицын потревожил тени великих
не для того, чтобы  воздать им должное. "Люди, создавшие ваше государство, -
нравоучительно  изрек Солженицын,  а ему уж  доподлинно  известны их думы, -
никогда  не  упускали  из рук  нравственного  компаса... И свою практическую
политику они сверяли с этим нравственным компасом... Руководители, создавшие
вашу  страну,  никогда не говорили:  пусть  рядом царит рабство, ладно, а мы
вступим с ним в разрядку, лишь бы оно не распространилось на нас".
     Рабство во времена, о которых он говорил, было  закреплено американской
конституцией и  царило не  "рядом", в самих Соединенных  Штатах.  Вашингтон,
Джефферсон, Мэдисон были крупными рабовладельцами и не видели в  этом ничего
зазорного. Отнесем это 8за  счет хотя бы малограмотности  писателя в области
истории. Но дело не в  этом. Он силился вырвать "отцов-основателей" из рамок
своего времени и своего  класса и  превратить их  в солдат "холодной войны".
Если и  учили чему-нибудь своих сограждан  "отцы-основатели", и прежде всего
Вашингтон, в канонизированном "Прощальном  обращении  к стране",  то  именно
смертельной  опасности  подмены идеологическими  соображениями  практической
политики. В  чем и суть классического духовного наследия "отцов-основателей"
США. Другое дело, как обращаются  с ним правые экстремисты в США,  к которым
примкнул Солженицын.
     Ему  хотелось  бы  начертать  на  знаменах  пресловутой   "нравственной
революции", глобального антикоммунистического похода, еще имена Вашингтона и
Джефферсона!

    5

Первую  годовщину своего  выдворения  из  Советского  Союза  Солженицын
ознаменовал  выпуском  в  Париже книги  мемуарного жанра "Бодался  теленок с
дубом.  Очерки  литературной жизни".  С ее  страниц предстает  отталкивающий
образ  Солженицына - лицемера  и ханжи. Отчего  саморазоблачение? Его  можно
должным  образом  понять,  только "вписав"  его  в тактику  "психологической
войны".  Уже  говорилось  о необыкновенных  откровениях  Редлиха весной 1975
года. В  то  же  время  появился  и солженицынский "Теленок". Совпадение  не
случайное.  Теперь  и ЦРУ  спешит  с новым большим отчетом  о  работе своего
литературного подрядчика. Читайте, смотрите, вот наши достижения, вот как мы
ведем "психологическую войну"!
     Без  преувеличения  можно  сказать,  что  эта  книга  отражает  видение
советской  действительности  глазами  ЦРУ. В директивном  документе ЦРУ-НТС,
оценивавшем обстановку в СССР  на  рубеже шестидесятых  и семидесятых годов,
говорится о якобы существующем "подполье верхнего этажа" и "подполье нижнего
этажа".  "Пуповина,  связывающая  эти  два  "подполья",  - группы  и фигуры,
вышедшие на поверхность и ставшие  известными стране... так... для "нижнего"
характерна  фигура Солженицына...  "  Набивая себе  цену  в глазах ЦРУ, он с
величайшим бахвальством  рассказывает, как  пытался соорудить  антисоветское
подполье:  "С  кем-то знакомство, через него другое,  там - условная фраза в
письме или при явке,  там  -  кличка,  там - цепочка из нескольких человек -
просыпаешься однажды утром: батюшки, да ведь я давно подпольщик!"
     В порядке отчета и поучения единомышленников он подробно описывает свою
тактику при попытках протащить антисоветские пасквили в советскую же печать.
С  сокрушением  сердца  он  убедился,  что  использовать  средства  массовой
информации  Советского  государства для спекуляций по поводу культа личности
не  удастся.  Лагерная тема  утрачивала  полезность  как  средство подрывной
работы. Значит, нужно,  и не мешкая, менять тактику.  Печатать сочинения  на
эту тему на Западе.
     Шло лето 1968 года. Закончен "Архипелаг Гулаг", по замыслу Солженицына,
самое  грозное  оружие  против  Советского  Союза.  То был  отнюдь  не  плод
единоличного  творчества,  а  обобщение усилий как  государственных ведомств
США,  так и индивидуальных  антикоммунистов. Как  название,  так и  тематика
подготовлены соответствующими изысканиями. В  1946-1950 годах госдепартамент
и АФТ составили карту ГУЛага, которую в 1951 году издали массовым тиражом. В
сентябре 1954 года госдепартамент  издал официальный отчет "о принудительном
труде" в СССР. На  долю Солженицына  оставалось обобщить все эти материалы и
поставить  на  них  свое  имя,  то есть  персонифицировать  их  в  интересах
ведущейся ЦРУ "психологической войны".
     Зададимся одним вопросом:  если  уже  в 1968  году было изготовлено это
"оружие", по мнению Солженицына,  да  и наверняка ЦРУ,  страшной,  пробивной
силы,  то почему публикация на Западе состоялась более чем через пять лет? 2
июня  1968 года,  пишет  Солженицын,  "Архипелаг"  закончен, отснята пленка,
свернута  в капсулу... Отправление будет  авантюрное,  с  большим  риском...
Неудачные  случайности, затрудняющие отправку... узналось об удаче. Свобода!
Легкость!  -  почти как  юмор, летним  пухлым, но  не грозным облаком прошла
большая против меня статья "Литературки" (26.6.68). Я быстро проглядываю ее,
ища  чувствительных ударов - и не находил ни одного! Никто не  углядел моего
уязвимого места: что против печатанья "Круга" ("В круге первом". -  Н. Я.) -
я ведь не возразил, не протестовал  - почему?.. Не тот борец, кто поборол, а
тот, кто вывернулся".
     Напрасно Солженицын кривляется и поносит всех. Тогда к нему  относились
как  к  начинающему,  спотыкающемуся, но все  же  литератору. Кто  мог  быть
посвящен в его тайные дела! С ним  спорили,  не соглашались, но делали это в
рамках  нормальных  взаимоотношений  порядочных  людей.  Да,   мудрено  было
рассмотреть  под  маской  "страдальца"  человека  с  уголовной  психологией.
Солженицын прекрасно понимал это и всеми силами старался подольше носить эту
маску. "Значение подполья, - поучает НТС, - не в его количественном размере,
а в его политическом качестве". Отсюда вытекает "признание  допустимости,  а
зачастую необходимости маскировки". Выход "Архипелага" тогда означал бы, что
маска сорвана, а у Солженицына были новые обширные планы.
     Иные склонны были считать, что Солженицыну покоя не дает лагерная тема,
а  он думал совершенно о другом. 1968 год для него был определенным рубежом:
"Я как раз перешел тогда через пятьдесят лет, и это совпало  с чертой в моей
работе: я уже  не  писал о лагерях, окончил  и все остальное, мне предстояла
совсем новая огромная работа - роман о 17-м годе (как я думал сперва, лет на
десять)". Это "главная"  работа,  по сравнению с ней  все  написанное - так,
мелочь, для получения известности, пусть скандальной.
     Нехватку  литературных  произведений,  какие  бы  они ни  были,  ЦРУ  и
Солженицын решают компенсировать получением Нобелевской премии. На страницах
книги  он повторяет  то, что твердил  тогда  ежедневно  в своем  кругу и что
немедленно доходило до  ЦРУ: "Мне эту  премию надо! Как ступень в позиции, в
битве! И чем  раньше получу, тем тверже стану, тем крепче  ударю!.. Дотянуть
до нобелевской трибуны и грянуть!" Причем в бесконечных беседах с радетелями
с Запада он  устанавливает  и  срок искомой  премии: "Для  меня 70-й год был
последний год,  когда Нобелевская премия  еще нужна была  мне, еще могла мне
помочь. Дальше уже - я начал бы битву без нее". Почему именно  год 1970-й? А
потому, что на 1971 год падает выход "Августа четырнадцатого" - первого тома
задуманного им романа. Следовательно, опубликоваться надо  было уже в ореоле
нобелевского лауреата.
     И кто бы мог подумать? В 1970 году Солженицын поучил Нобелевскую премию
по  совокупности опубликованных к  тому  времени произведений. Поразительно!
Чудо  из чудес, недоступное человеческому разумению. Да, цело обстоит только
так и не иначе, объясняет  Солженицын, "только теперь, нет, только сегодня я
понимаю, как удивительно вел бог эту задачу  к выполнению".  Если так, тогда
какие  могут  быть  вопросы - претензии только к исключительно высшим силам,
сделавшим шведских господ своим орудием. Припомним еще и ЦРУ...
     Итак,  по  горячим следам  за  премией грянул  "Август четырнадцатого",
который  далеко  не  оправдал надежд  сочинителя. Он  прояснил его  кредо  -
антипатриотизм, авторитаризм и прочее. Когда появились негодующие рецензии и
отрицательные  отзывы, Солженицын  не  мог  не  заключить: "Уже  с "Августа"
начинается  процесс раскола  моих читателей,  потери сторонников, а  со мной
остается меньше,  чем  уходит. В первых вещах  я  маскировался... Следующими
шагами мне неизбежно себя открывать". Нобелевская  премия не смогла ввести в
заблуждение честных людей. Вылазка с "Августом четырнадцатого" провалилась.
     Они,  сочинитель  и  покровители,   перепугались,  что   это   повлечет
последствия  для распоясавшегося  антисоветчика,  посему  аккредитованные  в
Москве корреспонденты "Нью-Йорк Таймс" Г.  Смит и "Вашингтон пост" Р. Кайзер
встретились с Солженицыным, дабы взять у него интервью. Встречу  обставили в
ужасающе конспиративном духе - надо было показать не меньше  как всему миру,
что увидеть сочинителя иностранцам - "подвиг". Идиотизм всего последовавшего
можно передать разве словами одного из "героев" тайной беседы - Р.  Кайзера.
В своей  книге,  впервые вышедшей в США в  1976 году, Кайзер  с убийственной
серьезностью открылся:
     "В то время дело представлялось  опасным и вызывало немало опасений. Мы
не знали,  что  нас  ожидает высылка казалась вполне возможной и что ожидает
Солженицына. Вот как я записал все это три года назад, слегка отредактировав
спустя три года.
     Нам сказали взять с собой магнитофоны и фотоаппараты, чтобы запечатлеть
интервью и  Солженицына с семьей для  потомства. Нас предупредили: идти,  не
привлекая внимания.  Я завернул  магнитофон и фотоаппарат  в  старые  номера
"Правды" и сунул в  авоську, какие русские обычно носят в кармане.  Я  надел
джинсы и потертую рыжую куртку, которые обычны среди московских студентов, и
вышел из квартиры в десять утра.
     Сначала  я  отправился  в  американское  посольство  сообщить  о  своих
намерениях консулу. Об этих мерах предосторожности  мы договорились заранее.
Если  мы не дадим  знать о себе к семи вечера  (сообщил я консулу в записке,
которую  передал  ему  через  стол),  он  должен  обратиться  с  официальным
запросом.  Мы оба находились в Москве только семь месяцев и все еще не  были
уверены в нашем  статусе. Мы принимали  эти меры предосторожности, зная, что
никогда не  простим себе, если что-нибудь произойдет.  Нужны или полезны они
были - открытый вопрос.  Из посольства я направился  в магазин, где  запасся
двумя  булками. Затем, как было договорено, я поехал, меняя  автобусы, чтобы
выяснить, нет ли за мной слежки. Ничего подозрительного.
     Я встретился  с Риком (Смитом)  на углу  у  дома  Солженицына на  улице
Горького, и мы подошли  в  подъезду. Тут мы увидели милиционера, стоявшего у
входа... Мы выскочили из двора, обошли  квартал и через пять минут подошли к
подъезду  с другой стороны... Милиционер  ушел. Вошли в  подъезд, перед нами
дверь  квартиры  Солженицына.  Но тут  у лифта  стояла  женщина.  Мы немного
подождали, пока  она  вошла в  лифт. Тогда мы позвонили.  Загремел засов,  и
слегка  открылась  дверь  на  цепочке.  За   ней   растрепанная  борода.  Он
внимательно  осмотрел нас и впустил. Он волновался не меньше нас,  и  потому
нам пришлось представляться дважды...
     В   квартире  были  задернуты  шторы...  Он  вручил  нам  пачку  бумаг,
оказавшихся "Интервью  с "Нью-Йорк таймс" и  "Вашингтон пост"...  Мы поняли,
что его не интересуют наши вопросы. Он  намеревался  сам провести интервью с
собой.  Рик  разнервничался. Он всегда опасался,  что мы попадем в ловушку -
будем делать то, что нужно Солженицыну, а не нам".
     С некоторым  трудом пронырливые  журналисты убедили Солженицына принять
их правила  игры.  Последовала четырехчасовая беседа, во  время  которой все
трусили изрядно. Дело было сделано.  Смит и Кайзер  вышли, уселись в машину,
которую  жена одного  из  них  подогнала  и  оставила поблизости. Скорее  от
опасного места! Но при развороте - резкий удар - в машину врезалось такси...
     "Я услышал  крик Рика:  "Хватай  все и беги,  беги,  беги!" Об  этом же
подумал и я,  и, схватив наше оборудование, бесценный единственный экземпляр
интервью,  я  ринулся  из  машины, прыгнул  в  троллейбус  и был  таков!"  -
завершает Кайзер описание памятного  дня.  Очень скоро  журналисты выяснили,
что авария отнюдь не была "подстроена"[17].
     Вот   так  организовывались  контакты  Солженицына   с  представителями
"свободного" мира.  Последние  прекрасно понимали, что злоупотребляют  своим
официальным положением, определенно занимаются  отнюдь не похвальным  делом.
Впрочем, каждому свое. Мелкотравчатые газетчики выполняли посильные задания,
а серьезные люди в Вашингтоне делали то, что по плечу только им.
     ЦРУ  бросает в бой стратегический резерв. На рубеже  1973-1974 годов на
Западе печатается "Архипелаг".  ЦРУ затевает оглушительную  пропагандистскую
кампанию.
     Книга не имеет ни малейшего отношения к литературе, это очередной ход в
"психологической войне".  Солженицын с  головой окунается в политику  самого
дурного пошиба,  действуя  как опытный  провокатор.  Опьяненный  Нобелевской
премией,  он вознесся:  "Вот когда  я могу как  бы  на  равных  поговорить с
правительством.  Ничего  тут зазорного  нет: я  приобрел  позицию  силы -  и
поговорю с нее. Ничего не уступлю сам, но предложу уступить им".
     С  неописуемой  заносчивостью  он   выдвигает  различные  требования  в
трескучих  заявлениях,  печатающихся  на  Западе  и передающихся по радио на
русском языке в Советский  Союз. Теперь он с гордостью признается, что давно
наладил тесные контакты с  "радиоголосами" на Западе. Что бы ни передавал им
Солженицын, моментально включалось в радиопередачи на СССР.
     Он  из кожи лезет, чтобы мобилизовать,  поднять Запад  на антисоветскую
кампанию. Неотступная  мысль "у  меня: как Запад сотряхнуть". Любыми  путями
подрывать  Советский Союз  изнутри,  а тем  временем антисоветская  кампания
будет  набирать силу. Покончить с таким положением,  когда "Запад перед ними
едва ли не на коленях". Поток инсинуаций и клеветы Солженицына был поддержан
реакционными  органами  печати  и радио.  Солженицын  самодовольно  подводил
итоги:  "Еще  не успели  высохнуть мои интервью и статья с горькими упреками
Западу за слабость и бесчувственность, а уже и старели: Запад разволновался,
расколыхался невиданно".  Он  даже находит, что  развернувшаяся  кампания по
силе "была неожиданной для всех - и для самого Запада, давно не проявлявшего
такой  массовой  настойчивости  против страны коммунизма". Насчет "массовой"
он, конечно, преувеличил, но действительно  в дело  были употреблены немалые
пропагандистские и финансовые возможности, которыми располагают ЦРУ и другие
западные спецслужбы.
     Действия Солженицына имели своим логическим результатом  то, что он был
выдворен из пределов Советского Союза к тем, кто содержит его.

    6

Солженицын погнал строки, торопил книги - втянуть без промедления Запад
в острейшую конфронтацию  с Советским Союзом, толкнуть  его,  и немедля,  на
крестовый, поход против  коммунизма. "Господи!  - восклицает он, оглядываясь
на прошлое. - Сколько же вы упустили! Почему вели себя не так в годы  второй
мировой войны?"
     Новые  и новые  упреки  в адрес гитлеровской  Германии.  В третьем томе
"Архипелага Гулаг",  вышедшем  в  1975  году, эта  тема, уже проходившая  по
прежним писаниям  сочинителя, достигает  истерического накала.  "И  если  бы
пришельцы не были так безнадежно тупы и чванны,  - сокрушается Солженицын, -
...  вряд  ли   нам  пришлось   праздновать   двадцатипятилетие  российского
коммунизма". Иными словами,  к 1942 году  гитлеровская Германия победила  бы
СССР.  Солженицын  не  добавляет  очевидного  -  если  бы  в  том  славном и
трагическом году, 1942-м, Красная Армия ценой бесчисленных жертв не удержала
бы фронт, то сейчас некому было бы читать его  пасквили, да едва ли и он сам
мог держать в руке перо. При фашистском "новом  порядке" ушло бы через трубы
крематориев  все  грамотное  человечество за  исключением  "расы  господ"  и
обращенных  в  рабство.  Г-н  Солженицын  едва  ли  был бы  допущен  даже  в
"фольксдойче".
     В  горячечном  воображении,  смешав  все   и  вся,   он  кликушествует:
"Населению  СССР до 1941 года,  естественно,  рисовалось: приход иностранной
армии - значит свержение коммунистического режима,  никакого  другого смысла
для  нас  не  могло  быть  в  таком приходе.  Ждали  политической программы,
освобождающей от  большевизма".  Смысл  предельно  ясен:  вам  бы,  западным
демократиям,  объединиться  с  нацистами  в  едином походе  против  СССР,  к
удовольствию г-на Солженицына.
     Солженицын призвал Запад принять позицию Катона - Советский Союз должен
быть разрушен, а коль скоро разрядка противоречит этому намерению,  ее нужно
предать анафеме. Он самоуверенно  объявил, что начиная с Великой Октябрьской
социалистической революции  Запад, и  в  первую  очередь  Соединенные Штаты,
делал  бесконечные ошибки, мирился с  существованием Советского Союза вместо
того, чтобы вооруженной рукой разгромить  коммунизм. "Отказ поддержать царя,
признание СССР в  1933 году, сотрудничество  в войне против немцев, - сказал
Солженицын в речи в отеле "Хилтон" в Вашингтоне 30 июня 1975 года - ... были
безнравственными сделками" с коммунизмом.
     Он  не погнушался  потревожить  прах Ф. Рузвельта и  У. Черчилля, чтобы
охаять  западных  руководителей  антигитлеровской коалиции  за  их  политику
сотрудничества   с   СССР,   которая,  как   известно,   была   продиктована
государственными  интересами США и  Англии.  По его  мнению, в их политике в
годы второй мировой  войны выступала "разительно очевидно их систематическая
близорукость и даже  глупость", проявившаяся  в сотрудничестве с  СССР,  что
особенно  непростительно  для  США,  уже  имевших "на руках атомную  бомбу".
Вспоминая о второй половине  сороковых годов, Солженицын  признается, что со
своими единомышленниками "мы высмеивали Черчилля и Рузвельта".
     За что? Да за то, объясняет Солженицын - Смердяков, что они считались с
Россией. И напрасно - "эта война вообще нам открыла, что хуже всего на земле
быть  русским".  Так  заявлено  в  первом  томе  "Архипелага", а  во  втором
последовало  уточнение:  "Нет  на   свете   нации  более  презренной,  более
покинутой, более чуждой и ненужной, чем русская". И это о нации, которой мир
обязан Великим Октябрем и победным 1945 годом!
     В  марте  1976  года  он  поучал  английских  телезрителей при любезном
содействии  Би-би-си:  "В  пятидесятые  годы,  после  окончания  войны,  мое
поколение буквально молилось на Запад, как на солнце свободы, крепость духа,
нашу  надежду,  нашего  союзника.  Мы  все  думали,  что  нам  будет  трудно
освободиться,  но  Запад  поможет  нам восстать  из рабствам[18].
Столь широковещательное заявление нуждается  в уточнениях, кому это  "нам" и
что  понимать под  "поколением"?  Их можно найти  в третьем томе "Архипелага
Гулаг":  "Как поколение  Ромена Роллана было в молодости угнетено постоянным
ожиданием  войны,   так  наше  арестантское  поколение   было   угнетено  ее
отсутствием?".  В  то  время  "больше  всего, конечно,  волновали"  недавних
прислужников гитлеровцев  и военных преступников за решеткой  "сообщения  из
Кореи... Эти солдаты ООН особенно нас воодушевляли: что за знамя! - кого оно
не объединит? Прообраз будущего всечеловечества!". А посему, ободренные тем,
что экстремистам  представлялось началом третьей мировой войны, эти  подонки
завывали из-за  решетки: "Подождите,  гады! Будет на вас Трумэн!  Бросят вам
атомную бомбу на голову!"
     В том, что предатели, не довоевавшие вместе с нацистами, придерживались
описанной точки зрения,  да и стоят на ней по сей день,  сомнений нет. НТС и
Солженицын тому  блистательный  пример. Все они зовут к новому  нашествию на
СССР. Не кто другой, как тогдашний государственный секретарь США Киссинджер,
лаконично  определил суть солженицынских многословных призывов: "Если бы его
взгляды стали национальной  политикой  Соединенных Штатов,  то мы  бы встали
перед  значительной  угрозой  военного конфликта"[19]. А  вот что
написал  в  "Вашингтон  пост"  Д. Крафт: "Для него (Солженицына) коммунизм -
само воплощение  зла... С  этой точки зрения любые контакты между западным и
коммунистическим   миром   зло...  Но   применение   узколичной   морали   к
международным отношениям  не  дает хорошей  политики... Коль  скоро  взгляды
Солженицына  столь  незначительно связаны  с американской действительностью,
восхваление     его     пребывания     в     стране     звучит     несколько
зловеще"[20]. Некоторые советники  президента  Форда предупредили
Белый дом: Солженицын "явно умственно неуравновешен".
     Весной  1976  года была организована  серия выступлений  сочинителя  во
Франции,  Англии,  Испании.  Выступления  в  привычном  антикоммунистическом
репертуаре можно  было уверенно предсказать  еще до появления его неопрятной
бороды на телеэкранах. Поразило  другое - время  выступлений.  Во  Франции -
между  двумя  турами  кантональных  выборов,  в  Испании  -  одновременно  с
конференцией   крайне   реакционной   организации  -  ветеранов  гражданской
войны[21]. Как  заметил  популярный  испанский журнал  "Бланке  и
негро",  речи Солженицына  "вызвали раздражение  крайне левых  и  радость  и
ликование правых"[22]. Оно и понятно  - почувствовав себя на коне
(нужен!), Солженицын нагородил вздор фашистского толка.
     Основной его  тезис наиболее ярко  прозвучал, пожалуй, в выступлении на
французском телевидении  9 марта  1976 года. "Нынешнее  положение  Запада, -
сказал он,  - это  не только политический,  но и духовный  кризис, которому,
возможно, 300 лет. Этот кризис  происходит оттого, что со  средних  веков мы
бросились  в материю, мы захотели иметь  много вещей,  мы  хотели  жить ради
телесного,  а  моральные   задачи   мы  забыли".  Если  оставить  в  стороне
религиозно-мистические  разглагольствования,  суть дела  предельно ясна - по
Солженицыну,  начиная,  видимо,   с  английской  революции,  мир   сбился  с
правильного пути.  Изрек.  И пошел дальше  своих  духовных предшественников.
Напомним:  "Мы выступаем в роли  антитезы  по отношению ко  всему кругу идей
1789  года" -  Бенито  Муссолини.  "1789 год будет  вычеркнут из  истории" -
доктор  Геббельс.  Нужно  ли  напоминать,  как  Муссолини  и  Геббельс  были
вычеркнуты из истории? Вероятно, небесполезный пример для их идеологического
фашиствующего последыша.
     Он надеялся, что его слова встретят благожелательный  прием в  Испании.
Для  этою  Солженицын  и  восхвалил  франкизм,  который-де  принес  испанцам
"абсолютную  свободу".  Гордый  народ придерживается  иного  мнения.  Журнал
"Камбио   16"   заметил:   "Выступление   Солженицына  было  рассчитано   на
слабоумных". Один из умеренных лидеров  Испании сказал:, "Мы  должны  сейчас
задать  себе  вопрос, не  страдает ли этот  писатель  серьезной  психической
болезнью, которая нарушила  его способности политически правильно мыслить  и
дала  возможность правым экстремистам  использовать  его личность как орудие
для нападок на дело социальной демократии, прав человека и свободы рабочих".
     Апокалиптические   разглагольствования   Солженицына,  его  параноидные
призывы, вне всякого сомнения, надоели многим европейцам. Узрев собственными
глазами "пророка" в действии, некоторые не могли  скрыть своих переживаний и
поторопились  поделиться  ими  с  газетами.  Одно  из  писем,  помещенное  в
английской "Таймс", свидетельствует о том,  что солженицынский "блиц" против
Британских островов  не  лишил  англичан  чувства  юмора.  Некий  К.  Тайнан
написал:
     "Ну, сэр,  теперь, когда Британия  сурово поставлена в угол Александром
Солженицыным,  многие  из ваших читателей  могут  подумать, что  писатель  в
изгнании считает  дело всего западного мира погибшим. Счастлив заверить Вас,
что это не так. Г-н Солженицын усмотрел по крайней мере один  маяк надежды в
окружающем мраке. В  течение недавнего 48-минутного  интервью  по испанскому
телевидению  он с энтузиазмом  отозвался о победе Франко в гражданской войне
как победе  "концепции  христианства". Он  затем  поздравил испанский народ,
среди которого провел целых восемь  дней, с тем, что испанцы, по его словам,
пользуются  "абсолютной свободой". Поэтому мы можем  со  спокойной  совестью
обозвать   большевистскими   экстремистами  тех   граждан   Испании,  первым
побуждением  которых после  этих  слов было  чистосердечное желание  плюнуть
прямо    в    глаза    великому    моралисту.    Искренне     ваш,    Кеннет
Тайнан"[23].
     Европейское турне 1976 года выявило явную непригодность Солженицына для
текущей   политики.  ЦРУ  пока  списало  "пророка"  в   резерв.  Выступления
Солженицына  становятся  редкостью,  проще  говоря,  ему  заткнули рот, хотя
поминали, и нередко, что живет-де на Западе "борец"  с коммунизмом и пр. ЦРУ
прибегло к хорошо  известной  тактике, традиционной  в деятельности тамошних
спецслужб.  В свое  время  абвер и СС примерно так же обращались  с духовным
предтечей  Солженицына  - Власовым.  Его поставили  на  котловое довольствие
вермахта, но практически запретили выступать, хотя геббельсовская пропаганда
без  устали  использовала  имя  предателя.  Конечно,  времена  разные  -   в
нацистской Германии, шедшей к гибели, Власову обеспечили  не бог весть какие
условия.  ЦРУ располагает куда  большими материальными возможностями, посему
"пророк" живет  получше, но  в глухой изоляции - вблизи деревни  Кавендиш  в
штате Вермонт.
     Корреспондент американской газеты, побывавший у дома Солженицына в 1977
году, подробно описал, где он помещен, однако статья была озаглавлена крайне
двусмысленно:  "Рай Солженицына: тюрьма  собственного  изобретения".  Насчет
"собственного"  можно  быть уверенным -  сказано  из кондового американского
почитания  ЦРУ.  Надо думать, над  устройством  "тюрьмы" немало  потрудились
профессионалы  ведомства.  Журналист,  естественно,  не  мог  ничего  узнать
подробнее   -  в  дом  никого  не  пускают,  но  имел  возможность  обозреть
внушительный забор из колючей проволоки, которым обнесен участок. Различного
рода  электронное  оборудование  "стережет"   Солженицына  от  нежелательных
посетителей.  Жители Кавендиша  немало посудачили насчет нового соседа, даже
номер телефона  которого не  внесен в местный справочник. Некая домохозяйка,
встретив  Солженицына,  поздоровалась  с  ним,  назвав  по  имени.  "Он  так
перепугался, видя, что его узнали", - рассказала она корреспонденту.
     В  июне  1978  года  Солженицына  во плоти  представили  в  Гарвардском
университете, где в  числе  11 человек он  получил почетную степень  доктора
наук.  Он  произнес речь,  повторение того, что уже  говорил  по прибытии на
Запад,  скорректированное  цензорами ЦРУ.  Но,  видимо, в  ораторском  угаре
добавил  кое-что  от  себя  в  плане  упреков  Западу  - недостаточно,  мол,
решимости в  борьбе против коммунизма. Это, вероятно, было  бы приемлемо, но
вот  объяснение  показалось  обидным.  Солженицын  разъяснил: "Западный  мир
потерял общественное мужество... Все власти западных стран  резко  ослабли".
Они, эти самые "власти", отчитали зарапортовавшегося оратора.
     Энтээсовский  "Посев",   с   большим  запозданием  опубликовавший  речь
Солженицына,   вздохнул:  "Теперь   в   Америке  обнаружен  новый,  источник
беспокойства -  Солженицын". Так же "Нью-Йорк таймс" назвала его "одержимым,
страдающим  маниакальными  идеями  и  мессианским  комплексом".  Напомнив  о
"Вехах", журнал  настаивал, что  Солженицына  не так поняли  -  он  не хотел
обижать  власть  предержащих,  а  имел  в виду  другое: "Веховцы,  исходя из
анализа  главных  тенденций культуры  нового  времени,  предсказали  русскую
революцию и все ее последствия. Ныне Солженицын переадресует эти пророчества
- ведь обстановка западной  жизни позволяет это делать, она до деталей схожа
с предреволюционной русской".
     Объяснения эти адресованы  ничтожной части эмиграции. Совершенно другой
вес имеет "Нью-Йорк Таймс".
     Когда с начала  1980  года  резко  усилилась  антисоветская кампания на
Западе, прорезался и Солженицын. Американский журнал "Форин афферс" в апреле
1980 года вдруг  предоставил ему  свои страницы  для  очередной исступленной
антикоммунистической проповеди.  Она полностью соответствует стратегии ЦРУ -
упорных  попыток  подрыва нашей  страны изнутри.  Он настаивает, что "Запад,
даже  до  конца   единый,   может  возобладать,   только   объединившись"  с
противниками  социализма  внутри стран  социалистического лагеря. Немедленно
"прекратить верить в разрядку",  ибо "сосуществовать с коммунизмом на  одной
планете  невозможно"[24].  Не   бог  весть   какое   подспорье  в
антисоветской  кампании, но все же! Появление Солженицына  в большой  печати
Запада ясно показывает  -  империализм собрал все  резервы,  дабы попытаться
вновь ввергнуть мир в "холодную войну". Рейган шел к власти.
 
"В феврале  1974  года из Советского Союза был выдворен Солженицын, что
вызвало неописуемое замешательство среди противников коммунизма, где  бы они
ни находились. Однако это замешательство не идет  ни в какое сравнение с той
яростью, которая охватила западные спецслужбы, - был положен конец "операции
Солженицын", считавшейся перспективной в подрывной работе против  Советского
Союза. Сложилась  новая обстановка, которая  требовала анализа  и разработки
новых планов на будущее. Не  в  том смысле,  что спецслужбы пеклись  о самом
Солженицыне (битая карта  не  вызывает чрезвычайного  интереса),  речь шла о
куда более важном, с их точки зрения: уместности и результативности методов,
применявшихся в связи и вокруг этого человека.
     В  Соединенных Штатах  задачу примерно в том плане попытался  выполнить
Институт  исследования  коммунизма  Колумбийского  университета,  где  тогда
директорствовал  З.  Бжезинский. В 1975  году соответствующее исследование -
громадный том почти в  500 страниц очень убористой печати - "Диссидентство в
СССР: политика, идеология и  народ" увидело свет. К моменту выхода книги это
учреждение уже носило иное название - Исследовательский институт по изучению
изменений  в мире, но  директором его был по-прежнему Бжезинский, которому в
предисловии  редактор  труда  профессор  Р.  Токес  адресовал  теплые  слова
благодарности  за  руководящие указания и  прочее. Токес особо оговорил, что
его  ударная идеологическая  бригада - 13  авторов - договорилась  закончить
изложение февралем 1974 года, который, по их мнению, является "важной  вехой
в истории современного диссидентства в Советском Союзе".
     Токес уточнил, что под "диссидентами" в СССР авторы понимают всех,  кто
является противником  Великого Октября  1917  года, давшего жизнь Советскому
государству. Токес и  К° попытались  оценить силы  "диссидентов" в Советском
Союзе. Не в интересах  любомудрия, а по причине очень практического свойства
- разобраться наконец, в какой мере достоверны  сведения о широкой поддержке
в Советском Союзе, скажем, Солженицына. В общем, представилось  настоятельно
необходимым,  хотя  бы  для  исчисления ассигнований  на  подрывную  работу,
выяснить   пропагандистскую  эффективность   "диссидентства".   Когда  такая
калькуляция была  сделана, результаты оказались  удручающими. Рефреном через
всю  книгу  звучит  формулировка:  "Диссиденты",  может  быть,  естественный
продукт  советской истории  за пятьдесят лет с лишним, но столь же естествен
их провал возбудить  хоть  какое-нибудь понимание среди масс".  Американские
аналитики  очень обиделись  на  "диссидентов",  каковые, что  прояснилось  в
полной  мере при  ближайшем  рассмотрении,  действительно  оказались  жалкой
кучкой отщепенцев. Выяснилось,  что  различного рода заверения, которыми они
пичкали западные спецслужбы,  говоря их же языком, не что иное, как "туфта".
С  болью  в  сердце  пришлось   констатировать:  "Совершенно  очевидно,  что
осторожный   оптимизм,   который  все  еще  был  среди  некоторых  советских
диссидентов  и  иностранных  наблюдателей  в 1970 году, в 1974 году  уступил
место  глубокому пессимизму".  Беда,  да и только -  оказывается, у народной
власти нет противников  в народе. Что, впрочем,  было всегда очевидно, и для
этого не нужно было бы затевать дорогостоящее исследование.
     Неоднократно посещавший СССР публицист  Д. Фейфер, который не мог найти
лучшего применения  своему времени, как болтаться по  "диссидентским"  норам
(именно норам, ибо, по его свидетельству, признак инакомыслящего - ужасающая
грязь  в  квартире),  четко  указал  на  тех,  кто раздул  значение  группки
отщепенцев  в глазах Запада, Вот  он со  "своими  людьми" появляется в некой
квартире в Москве.
     "Пробравшись  через  завешанную  одеждой  переднюю,   мы   попадаем   в
прокуренную  спальню, похожую на сотни  других, в  которых обитает небольшой
кружок "ловкой" молодой интеллигенции. Обставленная дешевой мебелью  комната
загромождена   иконами,  старыми   картинами,   поломанными   произведениями
искусства  времени  царизма,  все  это навалено  и  заткнуто  кое-как  между
столами, стульями, диванами, а стены оклеены дрянными обоями. Довольно много
книг в шкафах и  неопрятными стопками на  полу в  окружении пустых бутылок и
немытых  тарелок.  В  основном  это  пожелтевшие  дореволюционные издания  и
западная  литература,  которая не  издается в  России. Еще  два  наших друга
безмятежно  восседали в  этом гостеприимном беспорядке - художник чеховского
вида   с  бородкой,  лысеющий  врач   в  английском  твидовом  пиджаке  и  с
американскими сигаретами. В кухне, как  мы  знали,  двое  молодых аспирантов
занимались любовью...  Мы  курили под прелюдии Баха,  танцевали под западную
поп-музыку, допили остатки виски, водки и коньяк".
     Разговоры велись  очень приятные для Фейфера  - один  из пьянчуг  хотел
"расстрелять из  пулемета" Советское правительство. Надо думать, что те двое
"аспирантов",  разгорячившись  на  кухне,  весьма  оживили   беседу.  Таковы
"диссиденты"  в жизни,  по наблюдениям  безусловно враждебного  к коммунизму
западного  публициста.  Но,  пожалуй,  кается  Фейфер,  эта  дрянь   и  была
единственной надеждой Запада на "изменение" советского строя изнутри.
     Механизм возведения ее на  пьедестал очень прост. Конечно, подчеркивает
Фейфер,  "диссиденты"  "живут не в  соответствии с реальностями  жизни, а по
своим представлениям  о  них.  Они  третируют собственный народ  как страшно
отсталый...  Наши  эксперты по советским  делам,  которые  занимаются  почти
целиком диссидентами, иногда  пишут о  них  совершенно нереалистически...  Я
знаю ряд  западных деятелей, которые, хотя и сомневаются в добропорядочности
некоторых  диссидентов, тем не  менее воздерживаются от того, чтобы написать
об этом... Даже западные корреспонденты в Москве не считают нужным  сообщать
о немыслимом: ряд прославленных диссидентов -  весьма порочные люди и далеко
не заслуживают уважения... Не нужно  предполагать, как  делают  многие,  что
диссидентство  само  по  себе  превращает  человека  в  персону   безупречно
добродетельную. Чтобы избежать горького разочарования, нужно прежде всего не
питать иллюзий на этот счет".
     Но хватит о  личных  качествах "диссидентов",  описанных одним  из тех,
перед кем они открывали душу и пускались в откровенные излияния. Как  видим,
Фейфер не испытал к ним ничего, помимо брезгливости. А как насчет их  веса в
борьбе  против  Советской  власти?  Вердикт Токеса  категоричен:  "Даже  при
наличии  воли к власти,  а только у считанных диссидентов  наблюдается такая
решимость,  полное  отсутствие  поддержки  не  дает возможности  считать  их
революционерами  в практическом смысле  слова. Революции  требуют не  только
воли и поддержки,  но и руководства, которое  в сочетании  с  диссидентскими
массами  может дать возможность  бросить вызов властям с какими-то надеждами
на успех. За исключением катастроф вроде термоядерной войны, создание такого
рода революционного антиправительственного союза  в СССР в обозримом будущем
практически исключено".
 
Теперь о том, кто  нашими врагами на  Западе  провозглашен чуть  ли  не
пророком, о Сахарове. Считается просто неприличным бросить даже слово упрека
или подвергнуть Сахарова любой критике. Пророк, и все!
     Если  посмотреть  по  существу, то даже  среди врагов  Советского Союза
(точнее,  между ними, "своими") Сахаров предстает совершенно иным. Однодумец
священника Дудко,  привлеченного  в  1980 году в СССР  к  ответственности за
подрывную  работу,  некто  Тетенок  писал Дудко  из США 7 января 1979  года:
"Позицию, занятую  Сахаровым,  я не разделяю. Вот если помните,  здесь Эндрю
Янг  (черный посол в  ООН) заявил,  что в США есть политзаключенные,  так на
него  набросились  вес  в Белом доме, даже  Вэнс обругал  его. Потом,  когда
второй ран  он  встретился  с палестинцами, его засекли евреи  и  вытурили с
поста   в  ООН.   Как   видите,  свобода  высказываний  в  США  сопряжена  с
определенными обязательствами, а точнее, ругать можно СССР.  А Сахаров ведет
себя  так,  будто  он посвящен  в военные  секреты,  зная наперед  планы. Со
стороны его это в  лучшем случае  провокация, а  в хорошем работа на  Запад.
Неужели Сахаров  такой  простофиля,  что  не  может уловить дух  народа, его
корни, историю, культуру!"
     Немало   аналогичных   оценок  содержится  в   "служебных"   документах
"правозащитников". Что  касается приведенного  и других  писем  к Дудко, то,
быть может, они сыграли кой-какую роль в  том, что он  осознал  преступность
дела,  за которое  взялся, помимо  прочего не подобающего  его сану, и,  как
известно, публично раскаялся.
     Те,  кто  ведет  подрывную работу  против Советского  Союза,  поднимают
оглушительный  шум по поводу Сахарова, документируя  каждый  его  шаг. Они в
штыки  встречают объективную оценку в СССР деятельности Сахарова. Тот  самый
"Посев"   преподнес  как  сенсацию:  "Горьковская  правда"  (12.6.1980   г.)
опубликовала  статью  Н.  Яковлева "Предатели" с  грубыми  нападками  на  А.
Сахарова  и А.  Солженицына. Автор статьи утверждает, что в СССР не  хватает
продуктов  потому, что Сахаров  призвал Запад  к торговому  бойкоту СССР,  а
также  "оправдывает  гонку  вооружений".  Орган  Горьковского  обкома  ВЛКСМ
(22.6.1980 г.) "по просьбе читателей" перепечатал из "Известий" от 15.2.1980
г.  статью "Цезарь  не  состоялся", содержащую клевету и  грубые  нападки на
Сахарова".
     Коль  скоро речь  пошла  обо мне,  то  все же  нужно  уточнить.  Статья
"Предатели"  отнюдь не  написана в 1980 году, а  является перепечаткой части
моей  статьи  "Продавшийся  и  простак", появившейся  в феврале  1974 года в
издании  Советского комитета  по  культурным связям  с соотечественниками за
рубежом  "Голос  Родины". Что касается второй упомянутой  статьи  "Цезарь не
состоялся",  то  это  перепечатка статьи, появившейся  не в "Известиях", а в
"Комсомольской  правде".  Она  принадлежит  перу  советских  журналистов  А.
Ефремова и А. Петрова.
     Ни в моей статье, ни в статье этих авторов, разумеется, нет и намека на
"клевету", а содержится  разбор  взглядов  Сахарова  и разъясняются  цели  и
методы  его подрывной  работы  против  СССР.  Впрочем,  не будем  рассуждать
вообще, а посмотрим на обе  статьи. (С большим удовлетворением я увидел, что
нет необходимости менять и запятую в моем материале, написанном почти десять
лет  назад.)  Итак,  пусть  читатель  рассудит.   Вот  выдержка   из  статьи
"Продавшийся и простак":

     "Отбросы научно-технического прогресса.

     Наша эпоха  научно-технической революции ставит  перед человечеством  и
серьезные  социальные задачи. Восторг перед  возможностями  науки и  техники
Запада зачастую переходит  в глубокий пессимизм,  когда начинают размышлять,
какие  беды  могут  сотворить  чудеса XX  века  в  руках  людей  нравственно
ущербных.   Как   организовать  общество,   как   интегрировать   величайшие
научно-технические свершения в жизнь человечества, не  лишив  его жизни?  На
этой  почве расцветают различные теории  "технократии", когда  ставится знак
равенства между знанием техники и способностью управлять обществом.
     Безмерные  претензии сторонников  "технократии" -  предмет исследования
футурологов и объект постоянных насмешек подлинной научной  фантастики. Один
из основоположников этого жанра - итальянский писатель Лино Альдони - вложил
в  уста  героя  маленького  рассказа  "Абсолютная  технократия" поучительные
рассуждения:
     "Стив  предался размышлениям о технократии... Во время оно человеческое
общество было  крайне  неорганизованно, на руководящие посты назначали самых
неопытных,  в то  время  как люди высокого интеллекта всю свою  жизнь  могли
занимать  весьма  жалкое  положение.  Так во всяком  случае  было написано в
учебниках.  В  двадцатом веке вес  еще  процветал варварский строй. У власти
стояли  не  техники-специалисты, а политиканы; эта порода  людей, страдающих
манией  величия  и  излишней   горячностью,  исчезла   с   наступлением  эры
технократии... Стив даже не понимал толком, что так  ценно в этой абсолютной
технократии. Он знал лишь одно -  абсолютная технократия считается настоящим
благом  для всего  человечества. Он рос  в религиозном  почитании социальных
законов, принимая их с той же  непосредственностью, с какой в детстве учатся
говорить"[46].
     Вымышленный    человек    будущего,   Стив    думает    об    этом    в
драматически-юмористической  ситуации  -  при  сдаче  экзаменов,  включающих
неевклидову  геометрию  и  теорию  относительности,  для  занятия  должности
подметальщика  улиц  второго разряда. Альдони  приглашает  читателей  своего
рассказа   посмеяться   над   эксцессами   логического   завершения   теорий
"технократии". Действительно смешно, хотя не очень весело.
     Герои нашего рассказа  -  люди куда как серьезные в отличие от простака
Стива, они точно знают, в чем состоят блага "технократии". Правда, математик
по образованию  Солженицын  и физик Сахаров принимают свою неосведомленность
за  уровень развития гуманитарных наук. Не знают они  и о другом  -  в  свое
время  промышленная   революция   породила  анархизм,  а  научно-техническая
революция также имеет свои издержки - иные  никак  не могут  подыскать  себе
подобающего,  по их  мнению,  места  в обществе. Но  это их  не  смущает.  В
развязном  письме на  имя  руководителей партии  и правительства от 19 марта
1970 г. Сахаров, коснувшись сложнейших вопросов общественной жизни, пытается
анализировать их, по его профессиональному выражению, "в первом приближении"
или  оговариваясь   "важно,  как  говорят   математики,  доказать   "теорему
существования решения". Видимо, тоже метил заявить о себе.
     Вооруженные  столь  точным  и   уместным  методом,  они  строят  модель
идеального общества. Первый приступ к решению многотрудной задачи Солженицын
сделал еще в "Августе  Четырнадцатого", заставив своих положительных  героев
пуститься  в  рассуждения,  как  облагодетельствовать  человечество,   внеся
должный  порядок в его неустроенность. Удачливый делец Архангородский  веско
изрекает  революционерам:  "Вас  тысячи.  И  никто  давно  не   работает.  И
спрашивать не  принято.  И вы -  не эксплуататоры.  А  национальный  продукт
потребляете да  потребляете. Мол,  в революцию все окупится" (стр. 534). Сей
муж, наделенный проницательностью  необыкновенной, отрицает известные  формы
организации общества:  "Не думайте, что республика  - это пирог,  объедение.
Соберутся сто честолюбивых адвокатов -  а кто ж еще говоруны? - и будут друг
друга переговаривать. Сам собою народ управлять все  равно никогда не будет"
(стр. 536).
     Начатки  солженицынской  азбуки,  следовательно,  состоят  в  том,  что
политика, политические партии - груз для человечества излишний. Промахнулись
"сто честолюбивых адвокатов" (а столько их и заседает в  сенате США!),  явно
промахнулись.  Они,  расточая   средства  налогоплательщиков  на  содержание
подрывных  радиостанций,  засоряющих  эфир  злобным бредом  Солженицына,  не
усмотрели,  что  он  уже  списал  почтенных  сенаторов  со  счетов  как лиц,
совершенно бесполезных. Но это их забота. Пойдем дальше.
     Другой   мудрец,  любовно  выписанный  в  книге  и  наделенный  титулом
инженера,  добавляет: "Я считаю - Союз инженеров мог бы легко стать одной из
ведущих сил России. И поважней и поплодотворней любой политической партии...
Деловые умные люди  не  властвуют, а созидают  и  преображают, власть  - это
мертвая  жаба.  Но если власть будет мешать  развитию  страны, -  ну, может,
пришлось  бы  ее и  занять" (стр. 527). Не пришлось  -  в  России свершилась
Октябрьская революция, и в "Архипелаге Гулаг" Солженицын возвращается к этим
же планам, но уже от своего имени.
     Грубо фальсифицируя историю, он утверждает,  что диктатура пролетариата
якобы  направлена  против технической  интеллигенции. И  тут  же демагогия -
сознательно  смешивается  политическое  понятие   диктатуры  пролетариата  и
конкретное руководство экономикой. Октябрьская революция  открыла широчайший
простор для взлета  научно-технической  мысли, по Солженицыну, дело обстояло
наоборот.  "Как  могли инженеры  воспринять диктатуру  рабочих -  этих своих
подсобников  в  промышленности,  малоквалифицированных, не  охватывающих  ни
физических, ни экономических законов производства, - но вот занявших главные
столы, чтобы  руководить инженерами?" (стр. 392).  Где это видел Солженицын,
разве в декларациях "рабочей оппозиции", бескомпромиссно осужденных партией?
Все эти  нелепости не  заслуживали  бы внимания, если  бы  они не  проясняли
сверхидею Солженицына - в обществе должна господствовать "технократия".
     Уровень интеллектуального свершения Солженицына, достигнутого посильной
ему умственной работой, можно сопоставить разве с приведенными рассуждениями
героя рассказа итальянского фантаста, включая текстуальное совпадение. Итак,
откровение Солженицына:  "Почему  инженерам  не  считать более  естественным
такое  построение  общества,  когда  его возглавляют те,  кто может  разумно
направить  его  деятельность?  (И   обходя  лишь  нравственное   руководство
обществом,  -  разве не  к  этому ведет сегодня вся социальная  кибернетика?
Разве профессиональные политики -  не чирьи  на шее  общества, мешающие  ему
свободно вращать  головой и двигать руками?)  И  почему  инженерам не  иметь
политических  взглядов?  Ведь  политика  -  это  даже  не   род  науки,  это
эмпирическая область, не описываемая никаким математическим аппаратом да еще
подверженная человеческому эгоизму и слепым страстям" (стр. 392-393).
     Вот  и  докопались  до сути  дела,  которое, как мы  видели,  прекрасно
уместилось в крошечном сатирическом рассказе  фантаста. А тут то же вещается
с напыщенным видом пророка,  размазывается на полотне романа в  многие сотни
страниц.
     Коль скоро Солженицын помянул неведомую "социальную кибернетику"  и тем
обнаружил свою ученость, досмотрим,  как  относился к  проблеме осчастливить
математическими методами, кибернетикой  и прочим общественное устройство сам
Н.  Винер. При известной широте взглядов,  страстной  приверженности к новым
гипотезам основатель кибернетики твердо  знал:  "Гуманитарные науки - убогое
поприще для новых математических  методов". "Нравится это  нам  или нет,  но
многое  мы  должны  предоставить   "ненаучному",  повествовательному  методу
Профессионального    историка"[47].    В   интереснейшей    книге
"Акционерное общество Бог и  Голем"  он  заклинал:  "Отдайте  же человеку  -
человеческое, а вычислительной машине - машинное"[48].
     Появление  кибернетики в свое время свело  с ума адептов  "технократии"
разных мастей. Задолго  до  Солженицына они  успели  выпалить  все возможные
доводы в  пользу великого значения  точных наук для  общественной жизни.  Н.
Винер, наблюдая потуги воскресших  лапутян, сказал  о "напрасных  надеждах",
которые возлагаются на  новые методы точных наук.  Такие люди "убеждены, что
наша  способность  управлять  окружающей  нас  материальной  средой  намного
обогнала  нашу  способность  управлять окружающей нас общественной средой  и
понимать ее.  Поэтому они считают, что основная задача ближайшего будущего -
распространить  на  области  антропологии,  социологии  и  экономики  методы
естественных  наук,  с  целью  достижения  таких  же  успехов  в  социальных
областях. От убеждения в том, что это необходимо, они  переходят к убеждению
в том, что это возможно.  Я утверждаю, что в этом отношении они обнаруживают
чрезмерный оптимизм и непонимание сущности всякого научного достижения".
     А чтобы пояснить свою мысль в общетеоретическом плане, Н. Винер шутливо
написал: "Мы не можем  придавать слишком большого значения этому направлению
мыслей,  подсказанному желанием.  Их мысли  -  это  мысли  мышей  из  басни,
захотевших повесить колокол  на шею кошке, чтобы знать о ее приближении. Без
сомнения, было  бы очень  приятно для нас, мышей,  если бы хищные кошки мира
сего носили такие  колокола; но кто возьмется  это  сделать? Кто гарантирует
нам,  что  власть  не  попадет  снова  в  руки тех, кто больше всего  жаждет
ее?"[49].  Винер прекрасно  понимал, что водятся  и злонамеренные
ученые мыши. Что дело обстоит именно так, убеждает  ознакомление не только с
пасквилями  Солженицына (с которого в области науки и спрашивать нечего), но
и с маршрутами прогулок в страну Политика просвещенного академика Сахарова.
     Если Солженицыну для выражения своих мыслей потребовались многие тысячи
страниц, которые он с графоманским упрямством грозится дополнить еще  новыми
"узлами" и "частями", то  академик похвально лаконичен. Брошюра в 38 страниц
"Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе"
вобрала  без  остатка  все  идеи  Сахарова.  С момента сочинения  в 1968  г.
академик  не дополнял свое бесподобное откровение.  Отправляясь в незнакомую
для него страну, Сахаров, как и подобает ученому, естественно, помянул того,
кто  служит  ему  маяком, - "выдающегося писателя А. Солженицына" (стр. 22).
Почерпнув  "мудрость" в этом зловонном источнике, академик понес околесицу и
сущий вздор,  занявшись  описанием  идеального, на его взгляд, общества, ибо
Советское государство Сахарова не устраивает.
     Он даже  не стоит,  а лежит на антисоветской платформе.  Эпитет "позор"
Сахаров без конца применяет к нашей стране. Почему, собственно?  Вот почему,
разъясняет  Сахаров, нет  "демократизации" и  не учитывается  мнение умников
(нетрудно  догадаться  -  академика   и  его  единомышленников).  Назойливые
рассуждения  на эту тему играют  у Сахарова ту же функциональную роль, что и
разглагольствования  Солженицына  о нарушениях социалистической законности -
это целлофановая  упаковка  сути его взглядов.  Походя  заметим  - упаковка,
порядком поношенная. В  ней  в  свое время пытались всучить  простакам  свое
кредо кадеты.
     Это  они именовали себя "мозгом  нации" и на  этом основании  взывали к
поддержке  масс.  Это  они бурной  осенью  1917 года оклеили  города  России
призывами голосовать на выборах в  Учредительное собрание  за  список  No  1
(кадетов    или   партии   Народной    свободы).   Стандартный   текст   под
плакатом-обращением  тех  времен  гласил:  "Партия  Народной  свободы всегда
требовала  власти   народа...   Партия  свободы   всегда   выдвигала   людей
государственных  и житейского опыта и знаний". Известно, что в  России тогда
прекрасно   разобрались  в  намерениях  причисливших  себя  к  самым  умным.
Воззрения  Сахарова,  вне  всякого сомнения, -  рецидив кадетских взглядов с
поправкой на  научно-техническую революцию. Ибо он единодушен  с кадетами  в
главном - власть должна принадлежать капиталу.
     Он  требует   поглощения   социализма   в   рамках   капитализма,   ибо
капиталистический  строй   якобы  более  совершенен.  В  самом  деле,  какая
прекрасная страна - "наличие в США миллионеров не является слишком серьезным
экономическим  бременем в  силу их  малочисленности.  Суммарное  потребление
"богачей"  меньше  20 процентов,  то  есть  меньше,  чем  суммарный  прирост
народного  потребления  за 5  лет. С  этой точки  зрения, революция, которая
приостанавливает  экономическое  развитие  более  чем  на  5 лет,  не  может
считаться экономически выгодным для трудящихся делом" (стр. 29).
     Загвоздка  одна  - как  же  распространить великолепный  строй  на  все
человечество? На  помощь,  конечно,  придет  наука,  "международная политика
должна быть всецело пропитана научной  методологией" (стр. 8). Нужно  только
покончить  с малым -  марксизмом, встать  на позиции "реализма",  и вот оно,
чудо из чудес, - к 2000 году на земле возникнет мировое правительство! О нем
давно  тоскуют  все "технократы". Они пытаются записать  в  сторонники своей
драгоценной химеры  людей, ни сном ни духом не ведавших о  ней. Американский
физик, пресловутый "отец" заокеанской ядерной бомбы Э. Теллер с серьезнейшим
видом изрек: "Я никак не могу отделаться от  мысли,  что президент  Рузвельт
мог планировать  использовать атомную бомбу  в  качестве могучего средства в
пользу мирового правительства"[50]. При  жизни Рузвельта атомного
оружия еще не было, а рассуждения типа Теллера, заметил американский историк
проф.   В.  Вильямс,  не  поддаются  проверке,  ибо  "обвинения,  выдвинутые
впоследствии, что  Рузвельту следовало бы  заглянуть  на три месяца вперед в
область ядерной физики, чистейший абсурд"[51].
     Идея  мирового  правительства одно  время овладела и великим физиком А.
Эйнштейном. Когда после второй мировой войны он заговорил об этом, советские
ученые сочли необходимым откровенно высказать свое мнение по поводу этого. В
письме  академиков   Вавилова,   Иоффе,  Семенова,   Фрумкина  "О  некоторых
заблуждениях профессора Альберта  Эйнштейна"  ("Новое время", 26 ноября 1947
г.)  воздавалось  должное  деятельности  Эйнштейна,   который  "неоднократно
поднимал  голос против гитлеровских варваров, а в послевоенный период против
опасности новой войны, против стремления американских монополистов полностью
подчинить себе  американскую политику. Советские ученые, как и вся советская
общественность,  приветствуют  эту  деятельность ученого, движимую искренним
гуманизмом".
     Но разговоры  о мировом  правительстве,  констатировали Вавилов, Иоффе,
Семенов и Фрумкин, "представляются нам  не только  неверными, но  и опасными
для дела мира, за которое хочет бороться Эйнштейн". И далее объяснялось, что
означает  лозунг  мирового  правительства  в  современных  условиях: "Лозунг
наднационального  сверхгосударства   прикрывает   громко  звучащей  вывеской
мировое  господство  капиталистических  монополий...  Ирония судьбы  привела
Эйнштейна к фактической поддержке планов и устремлений злейших врагов мира и
международного  сотрудничества.  Именно потому,  что  мы  так  высоко  ценим
Эйнштейна и как крупнейшего ученого, и как общественного деятеля, мы считаем
своим долгом сказать это с полной откровенностью, без всяких дипломатических
прикрас..."[52] Физику  Сахарову полезно бы перечитать сейчас это
письмо своих старших коллег.
     В  самом  деле,   какие   же  блага  принесет  "мировое  правительство"
человечеству,  помимо железной пяты монополистического  капитала  США? Очень
многое, заверяет  Сахаров. Сославшись на опасности "технократии",  о которой
упоминает  Н.  Винер  и  в   книге  "Кибернетика",  и   помянув  его  книгу,
открестившись от желания превращать людей "в куриц или крыс" с вживленными в
мозг  электродами  для  контроля  над их  поведением (стр.  20-21),  Сахаров
открывает  именно  такие перспективы  перед всеми  людьми. Вот  как  сказано
черным по белому: у мирового правительства будет множество возможностей, ибо
с  момента  его создания  "успехи биологических наук (в  этот и  последующие
периоды)  дадут  возможность  эффективно  контролировать  и  направлять  все
жизненные процессы на биохимическом, клеточном, организменном, экологическом
и социальном уровнях,  от рождаемости и старения до психических процессов  и
наследственности включительно" (стр. 35).
     Веселенькую  перспективу   готовят  "технократы"!   Вот  куда   выводит
кадетская идеология в эпоху научно-технической революции! Мир  живых роботов
под бдительным оком и надзором олигархии денежного мешка. Но для этого нужны
стальные  нервы,  по  крайней  мере,  у  зачинателей  бесчеловечного  образа
действия.  Обладают ли  ими  "диссиденты"? Солженицын  успокаивает: мы  люди
решительные.   В   "Архипелаге   Гулаг"   он   заверил,    что   со   своими
единомышленниками готов на все. "Один и тот же человек, - учит Солженицын, -
бывает в  свои разные возрасты, в разных  жизненных положениях совсем разным
человеком. То к дьяволу  близко. То и к святому. А имя  - не меняется, и ему
мы приписываем все...
     А кликнул бы Малюта Скуратов нас  - пожалуй, и мы б не  оплошали" (стр.
176).
     Солженицына,  человека  с  определенно  преступной  психологией,  легко
представить себе в этой роли, но едва ли она подходит для Сахарова. При всей
нелепости его  суждений они  все же  подходят  под  категорию благоглупостей
"технократа", и осмеять  их  - достаточное  воздаяние.  Вероятно, ему  нужно
посоветовать  то,  что  является  предпосылкой  любого  научного  поиска,  -
критически взглянуть на себя. Хотя бы в  зеркало.  Тогда многое  прояснится.
Наряд заплечных дел  мастера, пособника Малюты Скуратова, ему определенно не
к лицу.
     Описанное теоретическое кредо "диссидентов" лежит в основе их  практики
- подрывной  работы против  Родины.  Приемы  и  методы ее  разнообразны,  но
превалируют в последнее время прямые обращения к руководящим кругам Запада с
почтительной просьбой усилить  давление на Советскую страну по всем  линиям.
Страдающий политической маниловщиной, простак Сахаров просит конгресс США не
допустить  предоставления  СССР  режима  наибольшего  благоприятствования  в
торговле. Солженицын, конечно, злоумышленно настаивает, что деловые контакты
с нашей  страной - это "новый Мюнхен"  и т. д. Коротко говоря, они стремятся
сорвать  разрядку международной напряженности, будучи уверены, что на  путях
"холодной войны" удастся нанести поражение социализму.
     "Диссиденты" воюют против "коммунизма", но наносят  ущерб всем  нам, до
последнего  человека.  Ибо от  разрядки напряженности,  расширения  торговли
выиграла бы каждая семья. Вот как оборачивается забота "радетелей" о народе.
     Усилия  "диссидентов" по достоинству  оцениваются реакционными  кругами
Запада, ибо рекомендуемый ими образ действия совпадает  с большой стратегией
антикоммунизма на  современном этапе. Ученый Сахаров мог бы сделать  должные
выводы из этих очевидных фактов.
     Империализм   наращивает   вооруженную   мощь,   военный   бюджет   США
приближается  к  100  млрд. долларов.  Это  неизбежно отвлекает  и  средства
Советского  государства  на цели  обороны. Крайние  сторонники этого  образа
действия на  Западе, который можно именовать теорией "изматывания", надеются
затруднить созидательное  строительство в нашей стране, вызвать определенные
нехватки, что окажет свое воздействие на моральный дух советского народа.
     Вероятно,  под  этим  углом  зрения   они  рассматривают   деятельность
"диссидентов", смотрите,  уже  находятся  лица,  выступающие  за капитуляцию
перед   империализмом!  Здесь  они  усматривают  обнадеживающее  начало  для
применения изощренных методов сокрушения Советского Союза, ибо чисто военное
решение вопроса не дает никаких шансов на успех.
     Еще в  конце пятидесятых годов в  Англии вышла книга военного теоретика
У. Джэксона "Семь  дорог в  Москву". Он  дал  обзор  нашествий  на Россию  с
древнейших времен, насчитал их семь и заключил:
     "Вооруженные  походы  на  нее  всегда  терпели  неудачу,  как  доказали
вторжения  шведов,  французов  и  немцев.  Больше  того,  размеры  катастроф
прогрессивно  увеличивались  с каждым  последующим нашествием.  Единственная
надежная  дорога  в Москву  -  путь  викингов, давших конструктивные услуги,
которые хотел и просил  сам русский  народ.  Будем  надеяться же,  что никто
никогда  не  соблазнится  имитировать  Карла  XII,  Наполеона  или  Гитлера,
попытавшись  осуществить  вооруженное решение, которое,  как  учит  история,
потерпит   неудачу   и   может   повлечь   за   собой   ядерное  уничтожение
человечества"[53].
     К этому, в  сущности, зовут "диссиденты" - приходите, владейте нами, мы
по  крайней мере  поможем.  Параноидный характер этих  замыслов, как и самой
концепции о "викингах",  у нас,  советских людей,  сомнений не  вызывает. Но
работа "диссидентов" очень ободряет определенные круги  на Западе; в великой
стране якобы существуют внутренние разногласия, СССР-де - колосс на глиняных
ногах. Значит, наконец  достигнуто  то, на что веками  надеялись враги нашей
страны: подорвано  единство народа. Разве не  учил  К. Клаузевиц  на примере
похода Наполеона на Россию:
     "Россия  не такая страна, которую можно действительно  завоевать, т. е.
оккупировать; по  крайней мере этого нельзя  сделать ни  силами  современных
европейских государств,  ни теми  500 000 человек,  которых для этого привел
Бонапарт.  Такая  страна может  быть побеждена лишь собственной  слабостью и
действием внутренних  раздоров. Достигнуть же этих слабых мест политического
бытия можно лишь  путем  потрясения,  которое проникло бы  до самого  сердца
страны... Поход 1812  г. не  удался потому, что неприятельское правительство
оказалось твердым, а народ остался верным и стойким, т. е. потому, что он не
мог удаться"[54].
     Стратеги  Пентагона  в  обучении американского  офицерского корпуса  на
опыте  второй  мировой   войны   постоянно  цитируют  это  место  из  трудов
Клаузевица, не  уставая повторять: "Поймите, как  дорого заплатили немцы  за
игнорирование этого ключевого совета Клаузевица"[55].
     Деятельность  "диссидентов"  в современных  условиях  -  явная  попытка
исправить промахи врагов  нашей страны, приглашение проводить  самый жесткий
курс  претив  Советского  Союза.  Солженицын  и иные - грязные  провокаторы,
готовые   способствовать  даже  развязыванию  войны  ради  достижения  своих
бредовых  антикоммунистических  целей.  Конечно,  эти  люди  замахнулись  на
недостижимое,   однако  своим  подстрекательством,   клеветой  на  Советское
государство они осложняют международную обстановку, подрывают упрочение мира
во  всем мире,  ибо  дают  повод  для  проведения  все  новых  антисоветских
кампаний. Другими словами, они  дают  фиговый листок  для прикрытия замыслов
самых агрессивных кругов международной реакции".
 
 

    x x x

Написал я это, повторяю, около десяти лет тому назад. Еще раз  повторяю
-  в  этой  статье  не убавлено, не  прибавлено  ни  одного слова  или знака
препинания  - она выдержала проверку временем,  дальнейшие события полностью
подтвердили  ее  правоту.  Взять хотя бы фантастическое  наращивание военных
расходов  Соединенными Штатами и  их союзниками по  НАТО. То,  о чем я писал
тогда, -  курс на "изматывание" Советского Союза рационализировался в  самых
общих терминах.  Откуда  я мог знать,  как  именно в год  опубликования этой
статьи - 1974-й  - формулировалась эта политика за  стенами Белого  дома. На
совещании  Никсона  с  лидерами конгресса  он, дав  обзор отношений  с СССР,
подчеркнул:
     "- Мы вполне в состоянии пустить русских по миру с голым задом.
     - Куда пустить? - осведомился тугой на ухо сенатор Стеннис.
     - С голым задом! С голым задом! - заорал президент. Смешки.
     -  Поэтому,  Джон,  валяй, ты  должен ассигновать  все больше  денег на
вооружение в своем комитете"[56].
     В таких выражениях в Белом доме раскрывалось намерение США разорить нас
на путях гонки вооружений. Времена изменились  за это время разве в том, что
политика "наматывания"  теперь  -  кредо Белого  дома.  Об этом  в США  ныне
твердят на  каждом  шагу  как  об  альфе  и  омеге  американской  политики в
отношении Советского Союза. Конечно, без словесных излишеств Никсона...
     Теперь что написали мои коллеги А. Ефремов и А. Петров в "Комсомольской
правде" 15 февраля 1980 года:

     "Цезарь не состоялся.

     Я   в  последние   годы,  к  сожалению,  не   был   удовлетворен  своей
производительностью в области научной работы... Для физика-теоретика я очень
стар. 1974 г.
     Я   полностью   осознаю  свою   некомпетентность  в  сложных   вопросах
общественной жизни. 1975 г.
     Я  давным-давно  не был  в кино.  Я  читаю очень  мало.  У  меня нет ни
времени,  ни  сил  для этого.  Изредка на сон грядущий  я  читаю детективные
романы на английском языке. 1977 г.
     Я с величайшим трудом несу бремя всемирной славы. 1977 г.
     Этот эпиграф, в  сущности,  эпитафия,  произнесенная  в последние  годы
Сахаровым по академику А. Д. Сахарову. Все в  прошлом. Настоящая жизнь  ушла
со всеми ее реальными заботами и свершениями. И, как могильная  плита, лежит
на нем "бремя всемирной славы" -  известность на  Западе за  содеянное после
того, как оборвался путь ученого.
     К  сожалению,  конец  логичен.  Путь,   приведший   к  общественному  и
интеллектуальному краху,  начался в  пресловутой  башне из  слоновой  кости,
башне,  в которой он  замкнулся  от большой жизни  своей страны.  Детство  и
юность Сахарова  -  благополучного  сына  почтенного профессора математики -
пали  на  двадцатые  и тридцатые годы.  Родителей, конечно,  не выбирают, но
семьи  выбирают свой путь - в те бурные десятилетия семья  профессора плотно
закапсулировалась.    От   старого   мира    Сахарову-подростку    достались
немка-гувернантка и вздохи об утраченном буржуазном достатке.
     Ему  представлялось, что  выбранная  профессия -  физика и математика -
надежно  оградит  от  немилой  действительности.  Поначалу  расчет вроде  бы
оправдался,  буря Великой Отечественной стороной  обошла Сахарова,  которому
исполнилось 20 лет в 1941 году, том году, в котором оборвались  бесчисленные
жизни его сверстников. Как  бы то ни  было, он внес личный вклад в те годы -
завершил образование в МГУ и приступил к научной работе.
     Она протекала успешно в коллективе талантливых советских физиков, среди
которых Сахаров занял немаловажное место.  Вместе с коллегами он был отмечен
советскими правительственными наградами, его достижения были щедро признаны.
Много  лет спустя на  Западе была создана  легенда  о  Сахарове-сверхученом.
Легенда вызвала немалое удивление  среди работавших с ним.  С их мнением, по
причинам,  о  которых мы расскажем далее, он не мог не  считаться,  а посему
выдавил из себя:  "В  западной печати меня часто называют  "отцом водородной
бомбы".  Эта характеристика в высшей степени  неверно отражает  истинные  (и
сложные) обстоятельства коллективного  изобретения,  но  об  этом я подробно
говорить не буду".
     Гигантская мощь термоядерного оружия общеизвестна, она глубоко поразила
Сахарова,  создав у него определенный синдром (навязчивую идею). В известной
мере  синдром Сахарова схож с "синдромом инженера Гарина" (вспомним роман А.
Н.  Толстого "Гиперболоид инженера Гарина"). Он как-то не мог провести грань
между своим участием в изобретении и желанием единоличного обладания ядерной
бомбой.  Вероятно,  здесь  и  заложена  первопричина  процесса,  погубившего
физика-теоретика  и породившего  того  Сахарова, каким он  теперь  известен.
Впрочем,  скажем его словами:  "Были созданы средства тотального разрушения,
способные потенциально  уничтожить  человеческую цивилизацию. Но  я заметил,
что  рычаги  контроля  находились в  руках других".  Сам  Сахаров,  по  всей
видимости, считал, что в награду за разработку  ядерного  оружия государство
должно вручить ему те самые  "рычаги  контроля". В каких  целях? Об этом  он
поведал в брошюре в 1968 году.
     Далеко  не скромным  предприятием была эта брошюра  под внешне невинным
названием    "Размышления    о    прогрессе,   мирном   сосуществовании    и
интеллектуальной   свободе".   Это  была  заявка   на  лидерство,   манифест
воинствующей "технократии".  Ей Сахаров  предлагал  вручить  всю власть  над
человечеством, обещая к 2000 году создать "мировое правительство". Не так уж
трудно сделать  вывод, что за собой  автор блистательной  идеи  резервировал
надлежащее место,  быть  может, даже  вселенского  Цезаря.  Напрочь забросив
научные  занятия, последующие пять лет Сахаров  посвятил все свое время  без
остатка  попытке  сколотить могучую коалицию в свою поддержку.  Поначалу  он
предполагал,  что коллеги, следуя его примеру, оставят науку и выстроятся за
ним.  Отсюда  отмеченная  выше   сдержанность  в  оценке   своего  вклада  в
фундаментальные  исследования  при  необъятных претензиях на власть. Уже  по
тактическим соображениям ловцу душ надлежало быть скромным...
     Получился  конфуз.  Ученые,  а некоторым  за эти  пять лет он  порядком
досаждал,  не  выразили  желания  покинуть свои лаборатории. Они  подивились
призыву  академика и не соблазнились открытыми им перспективами: если  будет
создано "мировое правительство", то, внушал Сахаров, "успехи в биологических
науках  (в  этот  и   последующие  периоды)  дадут   возможность  эффективно
контролировать  и  направлять  все  жизненные  процессы   на  биохимическом,
клеточном, организменном, экологическом и социальном уровнях, от рождаемости
и старения до психических процессов и наследственности включительно... Такая
революция возможна  и безопасна лишь  при  очень "интеллигентном", в широком
смысле,  общемировом  правительстве". От идеи  попахивало  авторитаризмом  и
фашизмом:    мрачный    мир   людей-роботов    с   Сахаровыми   во    главе.
"Технократические?"   бредни  были   сочтены  тем,  чем   они   и  были,   -
сумасбродством, а за Сахаровым прочно закрепилась репутация чудака. Тем бы и
дело кончилось, если бы у Сахарова не объявились "друзья". На Западе.
     Хотя в то пятилетие Сахаров подчеркнуто искал себе сторонников только в
пределах СССР, его усилия  были  оценены теми,  с  кем  тогда  он  прямо  не
общался, - крайними антикоммунистами и  западными спецслужбами. Они обратили
внимание  на  то,  что  честолюбивый  устроитель  дел  человеческих зовет  к
поглощению социализма капитализмом, а  о последнем отзывается  с  величайшей
похвалой, По этой причине с точки зрения классовых интересов правящих кругов
Запада Сахаров заслуживал всяческого поощрения и поддержки.
     Манифест Сахарова, который  он тайком распространял в СССР, почти сразу
же был широко распечатан  на Западе. Немедленно  Г.  Киссинджер, вознесенный
тогда на пост  помощника президента по вопросам  национальной  безопасности,
следовательно, шеф ЦРУ и К°, изрек:  "Документ Сахарова -  это один из самых
важных документе по коммунистическим  делам в последние годы".  Дело  в том,
что  описанный  манифест уже содержал в зародыше все демагогические приемы и
клеветнические вымыслы, которые будут позже положены в основу провокационной
кампании "прав человека".
     Возьмем весьма  авторитетный "Справочник мировой истории.  Концепции  и
проблемы" под редакцией проф.  Д. Даннера, изданный в Нью-Йорке в 1967 году.
В  его составлении приняли  участие  100  ведущих  американских  историков и
политологов.  Вот  что  было  сочтено  нужным сказать  в  статье  "о  правах
человека"  в этом  справочном  издании:  "Термин  недавнего происхождения...
Ввиду  своей   расплывчатости  термин   "права  человека"   имеет  ничтожное
значение".
     Откроем другой американский толковый словарь  - "Новый  язык политики".
Даже  в издании  1972 года термин "права человека" отдельно  не значился,  а
объяснялся в  статье  "гражданские права": "также употребляется произвольный
термин  "права человека";  зачастую теми, кто хочет  выразить  благочестивую
заботу  об  индивидуальных  правах,  но  при  этом не  прослыть  сторонником
негров".  И все! О "правах человека"  Вашингтон  стал твердить  тогда, когда
потребовался  предлог  для  вмешательства  в  дела   СССР  с  целью  подрыва
советского общественного и государственного  строя. У истоков этого процесса
- Сахаров.
     Это  был   второй   ход   Сахарова  -   политического   авантюриста   и
антисоветчика.   После   провала   попытки   создать   движение   в   пользу
предоставления   власти   "технократам"  Сахаров   решил   основать  широкую
организацию вокруг  "правозащитников".  Функциональная  роль Запада  по  его
замыслу сводилась к обеспечению иммунитета в СССР для лиц, занятых подрывной
работой. Во  главе  движения,  разумеется,  Сахаров,  руководящий  не только
"правоборцами", но и  Вашингтоном.  Итак, путь иной, но  цель та же -  стать
Цезарем.
     В штаб-квартирах западных спецслужб, надо думать, немало посмеялись над
претензиями академика и  не  приняли  их всерьез. Но предложенные  им методы
стали  использовать  для практической  подрывной  работы  против  Советского
Союза.  В  результате Сахаров  оказался не больше чем  пешкой  в руках самых
лютых  врагов  Советского  Союза.  С  лета  1973  года  Сахаров  вступает  в
преступные  контакты  с иностранцами в Москве  -  раздает  направо и  налево
антисоветские   интервью,  вручает  различные   "протесты",  обивает  пороги
западных  посольств.  Коль  скоро он  отдался на  милость  Запада,  тамошние
спецслужбы поторопились извлечь  из  него  то,  что  никак  не  относилось к
"правам   человека",  -  сведения,   составляющие   государственную   тайну.
Иностранные  разведчики,  уподобившись  крыловской   лисице  в  сношениях  с
вороной, взгромоздившейся на ель, безмерно льстили разинувшему рот Сахарову.
Итог:  в  августе  1973  года  Сахарова  пригласили  в  Прокуратуру  СССР  и
предупредили, что его используют не только силы, враждебные нашей стране, но
и иностранные разведки.
     Побывав у прокурора, он стал осмотрительнее на поворотах,  но нисколько
не убавил  пыл  по сколачиванию  антисоветского  движения.  Для  этого нужны
деньги, их он и выпрашивает у иностранцев. Сам-то  Сахаров не мог жаловаться
на скудость средств  - он получал от государства все, что положено человеку,
числящемуся в АН СССР. Но ему нужна  и валюта. Она вручается Сахарову в 1975
году  под "приличным" предлогом - Нобелевской премии. Но просьбы о подаяниях
продолжаются.  Весной 1977 года  Сахарова посещает некая  американка Мэрфи и
"обнаруживает",  что  живет-де  он в  "ужасной бедности".  Сердобольная дама
взывает через  провинциальную  американскую газету "Мейн лайн  таймс" помочь
"правоборцам". Как? Американцы, едущие  в Россию, учит  она,  должны везти с
собой  то,  что можно продать, - джинсы, колготы, шариковые  ручки,  которые
"диссиденты" реализуют.  За  эти  товары Сахаров "достойно" вознаградил свою
посетительницу.  Возвращаясь  в США, она спрятала под  одеждой антисоветские
пасквили.
     Совет округа в штате Делавэр, где проживает авантюристка, восхвалил ее,
так  сказать, по  месту  жительства,  приняв  резолюцию  с  одобрением "акта
чрезвычайного  мужества,  с которым  она вывезла письма  Андрея Сахарова  из
Советского  Союза".  Резолюция   эта,  однако,   свидетельствует  о  высокой
нравственности  советских  таможенников,  которые   исходят   из  презумпции
порядочности лиц, приезжающих в СССР, и не шарят под дамским бельем.
     Но не только  доходами  от  спекуляции джинсами,  колготами, шариковыми
ручками  живут  единомышленники Сахарова,  ведущие  вместе с  ним  подрывную
работу против нашей страны. В дело идут куда более крупные суммы от западных
спецслужб,  часть   которых  непосредственно  распределяет  сам  Сахаров.  В
интервью французской газете "Франс суар" 23 февраля 1977 года он пожаловался
на свое  тяжелое  материальное положение, необходимость  "постоянно помогать
нашим друзьям, знакомым и незнакомым лицам".
     Круг знакомых, кормящихся у раздаточной  Сахарова, весьма значителен, и
среди них немало лиц с темным прошлым и настоящим. Он как магнит притягивает
к себе уголовные, антиобщественные элементы. Он буквально избрал своей новой
профессией  роль   "благодетеля".  Больше  того.  Он   назойливо  приглашает
руководителей  западных держав объединить  с ним усилия на этом поприще.  Он
постоянно в переписке с президентами и премьер-министрами по этим делам. Как
правило - односторонней, но  случаются и ответы. Так, например,  поводом для
обмена  посланиями  между Сахаровым и президентом США  Д. Картером послужило
осуждение   Черниговским  областным   судом   за   хищение   государственной
собственности  рецидивиста Рубана. Он воровал  материалы,  делал  сувениры и
сбывал их. "Действительная  причина  (осуждения),  - растолковал  провокатор
Сахаров Картеру,  -  состоит  в том, что  он изготовил подарок американскому
народу к  200-летнему  юбилею США: обложку для  книги  с изображением статуи
Свободы". Не за  это, конечно,  привлекли Рубана к ответственности.  Да, был
такой  "сувенир", но  были  и  сотни  других,  включая куда менее  приличные
изображения, изготовленные из ворованных материалов и сбытые  из-под полы. И
кто  мог  подумать!  Президент  США  официально  заверил  Сахарова:  "Будьте
уверены, американский народ и наше правительство будут твердо выполнять свое
обязательство  содействовать уважению  к правам человека не  только в  нашей
стране,  но и во  всем мире".  Иными словами, ворюги и спекулянты, вы можете
смело возлагать свои надежды на дуэт "Картер-Сахаров".
     Но "охрана" с помощью  Запада  своего  охвостья, которое постоянно не в
ладах с  законом, точнее,  теми статьями УК, которые  трактуют о  хищениях и
воровстве, лишь часть  забот  академика. По всей вероятности, он рано понял,
что с  таким  "войском"  много не  навоюешь.  Роль  радетеля уголовников для
Сахарова приятная, но не главная. Главная  - провокаторская,  предательская.
Он неустанно призывает  капиталистический мир обрушиться на Советский  Союз.
Как и подобает теоретику, он начертал "оптимальный" вариант отношений Запада
с СССР, рассчитанный на то, что у США "будут силы, в 2-3  раза превосходящие
советские".  В  брошюре "Моя страна  и мир"  в  1975 году  Сахаров  подробно
изложил  стратегию,  которой должен  следовать Запад для  достижения  такого
положения. Итак:
     "- Только сильнейшее давление, к которому так уязвимы советские власти,
имеет шансы на успех.
     - Самое важное:  единство западных держав, единая стратегия при подходе
к все расширяющимся проблемам в отношениях с социалистическими странами.
     -  Единство требует  лидера. Таким  лидером как по праву, так  и в силу
своей величайшей ответственности являются Соединенные Штаты.
     - Я  опасаюсь, что  в  настоящее  время  западные  страны не  оказывают
достаточного давления на социалистические страны".
     Какие же формы должно носить это "давление"? В беседе с сенатором Бакли
в конце 1974 года (а она и побудила Сахарова написать упоминавшуюся брошюру)
он  внушал заезжему архиреакционеру: "Страны Запада  должны  быть  готовы на
определенные жертвы  для  достижения задач,  которые  поставила  перед  ними
история,  в  особенности   глобальный  вызов  социализма.  Давить  на  СССР,
ограничивая  его   в  импорте  продовольствия,  давить   в  политике  цен...
Необходимо использовать всевозможные  рычаги  воздействия -  тайную и  явную
дипломатию, прессу, демонстрации,  другие  действенные  средства:  временный
отказ от сотрудничества в той или иной области, законодательные  ограничения
торговли и контактов".
     Эту формулу, высказанную в беседе с Бакли, он повторяет как заклинание,
причем почти буквально. В  книге  "Тревоги и надежды", вышедшей в США в 1978
году, он призывает:  "Нужно  использовать всевозможные средства  давления  -
тайную  и  явную  дипломатию,  прессу, демонстрации и другие  методы с целью
подрыва престижа, бойкот, отказ от  сотрудничества в  той или  иной области,
законодательные ограничения на торговлю и контакты".
     Ради чего это нужно делать?  В  брошюре  "Моя  страна  и мир"  "великий
стратег" объясняет, чего же добьется Запад:
     "Я считаю,  что цели социалистических стран (в особенности послевоенное
закрепление границ) не соответствуют  полностью  интересам будущего Европы".
Итак, он замахнулся на то,  что  было  оплачено  кровью советских  воинов  и
закреплено послевоенными межгосударственными  договорами,  - Сахаров требует
ревизии нынешних границ в Европе! Чего не удалось гитлеровской Германии с ее
сателлитами, Запад теперь, по Сахарову, добьется пресловутым "давлением"!
     Что  касается   Советского   Союза,   то  реформы,  которые  собирается
осуществить цезарь  Сахаров, дорвавшись  до власти,  означают,  по существу,
установление капиталистических порядков:
     "Частичная  денационализация  всех  видов   деятельности,  может  быть,
исключая  тяжелую  промышленность,  главные  виды   транспорта   и  связи...
Частичная деколлективизация...  Ограничение  монополии внешней торговли... "
Вот так!
     Сахаров требует полного отказа  от  того, что дал  нашей стране Великий
Октябрь, силится  повернуть усилиями Запада стрелки  часов  истории до  1917
года. Он  полагает все  еще  возможным достичь  того,  чего не смог добиться
международный империализм в годы гражданской войны и вооруженной интервенции
против Республики Советов.  Он посягает на то,  что мы отстояли в величайшей
из  войн  против  озверелого  фашизма. Он  нагло  и  цинично  заявляет  себя
классовым союзником тех,  кто убивал советских  людей. Да,  союзником убийц.
Отнюдь  не случайно он  умолял  американские  власти не  возвращать  в  СССР
преступников   Бразинскасов,  убивших  бортпроводницу  советского  самолета.
Недаром он  защищал мерзавца Затикяна и его сообщников, подложивших бомбу  в
Московском метро, в результате взрыва которой были убиты женщины и дети. Его
"гуманизм"  не  просто  фальшив.  Он   патологически  бесчеловечен.  "Судьба
несчастного  Гесса, -  взывает Сахаров, -  не может  не  потрясать. Я пишу о
Гессе, зная о его соучастии в создании преступной системы нацизма".
     Сахаров приветствовал реакцию,  где бы она ни поднимала  голову в мире,
восхищаясь, например, кровавым приходом к власти клики  Пиночета в Чили. И в
то же время не  скрывал своей  ярости по поводу побед сил демократии и мира.
Стоило  народу  Вьетнама  победить в  длительной,  архитяжелой войне  против
американского  империализма,  как Сахаров  осенью  1975 года  обрушивается с
горькими  упреками на Вашингтон. Он  пишет: "Я считаю,  что это  трагическое
развитие событий (то есть победа вьетнамского народа.  - Авт.) можно было бы
предотвратить,  если  бы Соединенные  Штаты  действовали более решительно  в
военной и особенно политической сферах. Политическое давление на СССР, чтобы
он  прекратил поставки  оружия Северному Вьетнаму, быстрая  отправка больших
экспедиционных  сил,  включая  ООН, более  эффективная экономическая помощь,
вовлечение  других стран Азии и Европы - все  это  могло  бы повлиять на ход
событий". Ему мало, что США  бросили против вьетнамского народа войска общей
численностью до 600 тысяч человек,  убили многие сотни тысяч мирных жителей,
разорили  прекрасную  страну! Какой  же  ненавистью  к социализму  проникнут
Сахаров, если он, не дрогнув, пишет эти каннибальские строки.
     Духовный  отщепенец,   провокатор  Сахаров   всеми   своими  подрывными
действиями  давно  поставил  себя  в  положение предателя  своего  народа  и
государства.
     То, что проделывал Сахаров против своей Родины, злоупотребляя терпением
советского  народа,  по законам  любой  современной  страны является  тяжким
преступлением. Возьмем, например,  уголовный кодекс США. Статья 2385 раздела
18 этого кодекса гласит:  "Умышленные или сознательные  призывы,  поощрение,
советы   или  проповедь   необходимости,  обязанности,   желательности   или
целесообразности   свержения   или   уничтожения   правительства   США   или
правительства любого  штата...  или... с  намерением добиться  свержения или
уничтожения    любого   такого    правительства,   печатание,    публикация,
редактирование,  распространение или  предание публичному  обозрению  любого
печатного   материала,   призывающего,   советующего   или    проповедующего
необходимость, обязанность, Желательность или целесообразность свержения или
уничтожения любого правительства  в США силой или бесчинствами или попытки к
этому...  караются штрафом до 20 тыс. долларов,  или тюремным заключением до
20 лет, или обоими видами наказания". Нет сомнения, что, если бы Сахаров был
гражданином США и занимался такой деятельностью, он неизбежно оказался бы за
решеткой.
     Сахаров метил в цезари, а встал на преступный путь.
     Административные  меры,  принятые в  отношении  Сахарова, направлены  к
тому, чтобы пресечь его  подрывную деятельность. Эти меры полностью одобрены
советской  общественностью. Они,  без  сомнения, могут оказаться полезными и
для самого  Сахарова, если  он найдет  возможность критически  оценить  свое
падение.
     Западная пропаганда  пытается сконструировать некую проблему Сахарова".
Но такой проблемы  просто  нет. Во  всяком  случае,  ее  нет для  советского
народа.  А  заботы тех, кто руководил Сахаровым  из-за рубежа, -  это заботы
нечистоплотного свойства".
     На  мой  взгляд, этими двумя статьями в основном ограничивается в нашей
печати разбор воззрений Сахарова и дается оценка его роли в подрывной работе
против СССР.
 
Какие бы гневные слова  ни произносились, и вполне заслуженно,  в адрес
Сахарова,  по-человечески  его  жалко. Он нанес и  продолжает наносить ущерб
нашему  народу и государству.  Но  далеко не  все  следует относить за  счет
только его  злой воли, хотя она налицо. Сахаров и жертва тех интриг, которые
сплели и плетут вокруг его имени  западные спецслужбы. Используя особенности
его  личной жизни примерно за полтора  десятка последних лет (о чем дальше),
провокаторы   из  подрывных   ведомств  толкнули  и  толкают  этого  душевно
неуравновешенного    человека    на    поступки,    противоречащие    облику
Сахарова-ученого.
     Мы  видели, какой ослепительный ореол  создала западная  пропаганда  по
указке  спецслужб Сахарову. В  тысячах и тысячах материалов  внушается,  что
он-де лучше понимает  проблемы  современного  мира и  учит, как нужно Западу
вести  себя в отношении  Советского Союза. Попытаемся, однако, выяснить, как
смотрят  на  Сахарова  "изнутри",  то  есть  какую  оценку  его   концепциям
общественного  устройства, ведения политики  дают в  служебных целях  те  же
люди, что и руководят пропагандистской кампанией по его возвеличиванию.
     В  1981  году  американский  профессор Р.  Пайпс с большой поспешностью
издал сборник своих статей, относящихся к 1976-1980 годам. Его  торопливость
понятна  -  с  приходом к  власти  администрации Р. Рейгана Папса  взяли  на
ответственный пост в аппарате Совета национальной безопасности. Он был среди
тех, кто теоретически обосновывал курс  Вашингтона  в  отношении  Советского
Союза, включая подрывную работу. Разумеется, ему хочется прослыть провидцем,
и коль  скоро  ЦРУ  и К°  сочли,  что шашни с  уголовниками в СССР  - лучшая
надежда на подрыв советского строя изнутри, Пайпс поторопился показать  - он
давно узрел, что кумир пресловутых "правозащитников" Сахаров малополезен для
подрывной работы.
     Несомненно,  руководствуясь  этими соображениями,  Пайпс и напечатал  в
этом  сборнике  в  1981 году  свое интервью 1976 года, которое тогда не было
опубликовано. Теперь Пайпс как бы говорит - смотрите, уже в 1976 году, когда
о Сахарове говорили взахлеб, я  среди своих указывал - его концепции вздор и
серьезно к нему относиться нельзя. Откровения эти стали возможны, конечно, и
потому, что полезность "правозащитников" как  реальной силы с  точки  зрения
ЦРУ из-за их банкротства исчерпана. Пропагандистское использование -  другое
дело. Так вот что говорил Пайпс в этом интервью:
     "Технари  не  ученые,  хотя  Сахаров   уникален...  Такие   люди   либо
аполитичны, либо послушны в политическом отношении, и, несмотря на весь шум,
поднятый  нашими  интеллектуалами в  США,  я не нахожу, чтобы они  были даже
мужественными... На мой  взгляд, единственный результат перенесения  научной
методологии из науки в дела человеческие - высокомерие.  Большинство ученых,
которых  я знаю, а среди них были и нобелевские лауреаты, получившие отличия
за исследования в своих  областях, сумев строжайшим образом соотнести выводы
с фактами,  отступают от этого принципа, стоит им  вторгнуться в иные сферы.
Они вламываются в политику и экономику, пребывая в жалком  невежестве о сути
вещей,  о  которых  они   берутся   рассуждать.   Какова  психология   этого
высокомерия?  Случается следующее: ученые, разрешив проблему  в какой-нибудь
очень сложной области науки, приходят к мысли, что они способны  в мгновение
ока  разрешить, на их взгляд,  другие,  куда  более  простые проблемы. "Дела
человеческие, - заявляют они, -  ничто  по сравнению, скажем, с молекулами и
генетическими  структурами, тут  все просто".  Ученые  считают, что мы шайка
юристов, которые надумывают проблемы, где их нет. Вне всяких сомнений - я не
знаю ни одного случая, когда  бы ученый, экстраполировав научную методологию
в философию дел человеческих, преуспел в создании таковой"[57].
     Хотя  и с  пропагандистскими реверансами  в сторону Сахарова,  Пайпс не
исключил его из этой общей оценки роли ученого в политике, как понимают ее в
Вашингтоне.
     Другой пример. В июльском номере "Форейн Афферс" за 1983 год напечатана
статья Сахарова,  в которой он до  точки поддержал  размещение  американских
ракет "Першинг" и крылатых ракет в Западной Европе. Помимо того, он выступил
сторонником усугубления гонки вооружений  США  и их союзниками, взвинчивания
военных  расходов  НАТО и т. д. Все  в тех  же целях оказания  "давлениям на
СССР. Статья эта  была поднята на щит антисоветской пропагандой, на все лады
превозносившей  новые  "откровения" Сахарова. Но весьма  примечательно,  что
журнал   отмежевался  от  того,  что  несомненно  своего  рода  "отсебятина"
Сахарова.
     Заключая статью, он  вновь заявил, что верит в "конвергенцию". Сразу за
статьей Сахарова журнал  поместил статью сенатора Ч. Мэтиаса.  В  первых  же
абзацах ее сказано: "Глупо возрождать... конвергенцию, теорию, которая более
известна, но  не  больше чем  наивный  вздор"[58].  Вот так! Пока
Сахаров идет  в ногу с  самыми  агрессивными кругами Запада, прекрасно!!  Но
стоит   ему   на  йоту  отклониться   от   указанного  курса,   как  следует
"разъяснение", перечеркиваются драгоценные его сердцу "теории".
     Вот  такой  аттестат  и  выдан  "мыслителю"  Сахарову  теми,  кто сумел
объективно поставить  его на  службу интересам империализма.  Как? Для этого
придется вторгнуться в личную жизнь Сахарова.
     ...Все старо как мир - в дом Сахарова после смерти жены пришла мачеха и
вышвырнула  детей.  Во  все  времена  и  у  всех  народов  деяние  никак  не
похвальное. Устная, да  и письменная память человечества изобилует страшными
сказками на этот счет. Наглое  попрание общечеловеческой морали никак нельзя
понять в ее  рамках, отсюда попеки тусторонних  объяснений, обычно говорят о
такой  мачехе  -  ведьма.  А  в  доказательство  приводят,  помимо  прочего,
"нравственные" качества  тех, кого она приводит под крышу  вдовца, -  своего
отродья. Недаром народная мудрость гласит - от яблони яблочко, от ели шишка.
Глубоко правильна народная мудрость.
     Вдовец Сахаров познакомился с  некой женщиной. В молодости  распущенная
девица  отбила  мужа  у  больной  подруги, доведя  ее  шантажом, телефонными
сообщениями  с гадостными подробностями до  смерти. Разочарование - он погиб
на   войне.   Постепенно,   с  годами  пришел  опыт,   она   достигла  почти
профессионализма  в   соблазнении  и   последующем   обирании   пожилых   и,
следовательно, с положением мужчин. Дело  известное, но всегда осложнявшееся
тем,  что,  как  правило,  у любого  мужчины в больших  летах  есть  близкая
женщина, обычно жена. Значит, ее нужно убрать. Как?
     Она затеяла  пылкий роман с  крупным инженером  Моисеем  Злотником.  Но
опять  рядом досадная  помеха - жена! Инженер убрал ее, попросту  убил и  на
долгие годы отправился в заключение. Очень шумное дело побудило известного в
те  годы советского  криминалиста и публициста Льва Шейнина написать рассказ
"Исчезновение",  в  котором сожительница  Злотника  фигурировала под  именем
"Люси  Б.". Время  было военное,  и,  понятно,  напуганная бойкая "Люся  Б."
укрылась  санитаркой  в  госпитальном  поезде.   На  колесах  раскручивается
знакомая история - связь с начальником поезда Владимиром Дорфманом, которому
санитарка годилась  разве что в дочери. Финал  очень частый в таких случаях:
авантюристку прогнали, списали с поезда.
     В 1948 году еще  роман, с крупным хозяйственником Яковом  Киссельманом,
человеком состоятельным и, естественно, весьма немолодым.  "Роковая" женщина
к этому времени сумела  поступить в медицинский  институт. Там она считалась
не  из  последних  - направо  и налево  рассказывает  о своих  "подвигах"  в
санитарном поезде, осмотрительно умалчивая об их финале. Внешне она не очень
выделялась на фоне послевоенных студентов и студенток.
     Что  радости  в Киссельмане, жил  он  на  Сахалине  и  в  Центре  бывал
наездами, а рядом однокурсник Иван Семенов, и с ним она вступает  в понятные
отношения.  В марте 1950 года у нее родилась дочь  Татьяна.  Мать поздравила
обоих  -  Киссельмана и Семенова со  счастливым отцовством. На следующий год
Киссельман оформил отношения с матерью "дочери", а через два года связался с
ней узами брака и  Семенов. Последующие девять лет она пребывала  в законном
браке  одновременно с двумя  супругами, а Татьяна с младых ногтей имела двух
отцов -  "папу Якова" и  "папу  Ивана". Научилась  и различать их - от "папы
Якова" деньги,  от  "папы  Ивана"  отеческое  внимание.  Девчонка  оказалась
смышленой не по-детски и никогда не огорчала ни одного из отцов  сообщением,
что есть другой. Надо думать, слушалась прежде всего маму. Весомые  денежные
переводы  с   Сахалина  на  первых  порах  обеспечили   жизнь  двух  "бедных
студентов".
     В  1955  году  "героиня" нашего  рассказа, назовем наконец  ее  - Елена
Боннэр,  родила  сына Алешу.  Так  и  существовала  в те  времена  гражданка
Киссельман-Семенова-Боннэр,  ведя развеселую жизнь и попутно воспитывая себе
подобных - Татьяну и Алексея. Моисей Злотник, отбывший заключение, терзаемый
угрызениями совести, вышел на свободу в середине пятидесятых годов. Встретив
случайно  ту, кого  считал  виновницей  своей страшной  судьбы, он  в  ужасе
отшатнулся, она гордо молча прошла мимо - новые знакомые, новые связи, новые
надежды...
     В конце шестидесятых годов  Боннэр наконец вышла  на "крупного зверя" -
вдовца, академика А. Д. Сахарова, Но, увы, у него трое детей - Татьяна, Люба
и Дима. Боннэр  поклялась в вечной любви к  академику и для начала выбросила
из семейного  гнезда Таню, Любу и Диму, куда водворила собственных - Татьяну
и Алексея. С  изменением семейного  положения Сахарова  изменился фокус  его
интересов  в жизни.  Теоретик по  совместительству занялся  политикой,  стал
встречаться с теми, кто скоро получил кличку "правозащитников". Боннэр свела
Сахарова с  ними,  попутно повелев супругу вместо своих детей возлюбить  ее,
ибо они будут большим  подспорьем в затеянном ею  честолюбивом предприятии -
стать вождем (или вождями?) "инакомыслящих" в Советском Союзе.
     Коль  скоро  таковых,  в  общем,  оказалось  считанные  единицы,  вновь
объявившиеся "дети" академика  Сахарова  в числе двух  человек, с  его точки
зрения, оказались неким подкреплением. Громкие  стенания Сахарова по  поводу
попрания  "прав" в СССР,  несомненно, по  подстрекательству Боннэр шли,  так
сказать,  на двух уровнях -  своего  рода  "вообще"  и конкретно  на примере
"притеснений" вновь  обретенных "детей". Что  же  с ними  случилось? Семейка
Боннэр расширила  свои ряды - сначала на одну  единицу  за  счет Янкелевича,
бракосочетавшегося с  Татьяной  Киссельман-Семеновой-Боннэр,  а затем еще на
одну - Алексей бракосочетался с Ольгой  Левшиной. Все они  под водительством
Боннэр занялись  "политикой".  И  для  начала вступили в  конфликт  с  нашей
системой образования - проще говоря, оказались  лодырями и бездельниками. На
этом веском основании они поторопились объявить себя "гонимыми" из-за своего
"отца",  то  есть А. Д.  Сахарова,  о  чем  через  надлежащие  каналы  и,  к
сожалению, с его благословения было доведено до сведения Запада.
     Настоящие дети академика сделали было попытку защитить свое доброе имя.
Татьяна Андреевна Сахарова, узнав  о том,  что  у отца объявилась еще "дочь"
(да еще с тем же именем), которая  козыряет  им направо и налево, попыталась
урезонить самозванку. И вот  что произошло, по  ее словам:  "Однажды  я сама
услышала, как Семенова представлялась журналистам как Татьяна Сахарова, дочь
академика. Я потребовала, чтобы она прекратила это. Вы знаете,  что она  мне
ответила? "Если вы хотите избежать  недоразумений между  нами, измените свою
фамилию".  Ну что  можно поделать с  таким проворством! Ведь к этому времени
дочь Боннэр успела выйти замуж за Янкелевича, студента-недоучку.
     Татьяна Боннэр, унаследовавшая отвращение  матушки к  учению,  никак не
могла осилить  науку на  факультете журналистики МГУ. Тогда на  боннэровской
секции семейного  совета порешили превратить ее к  "производственницу". Мать
Янкелевича  Тамара  Самойловна   Фейгина,  заведующая  цехом   Мечниковского
института в  Красногорске, фиктивно приняла ее в конце 1974 года лаборанткой
в свой  цех, где она и числилась около  двух лет, получая заработную плату и
справки "с места работы для представления  на вечернее  отделение факультета
журналистики  МГУ.  В  конце  концов обман раскрылся"  и  мнимую  лаборантку
изгнали. Тут и заголосили "дети" академика Сахарова - хотим на "свободу", на
Запад!
     Почему  именно  в  это  время?  Мошенничество  Татьяны  Боннэр  не  все
объясняет. Потеря зарплаты  лаборантки не бог весть какой ущерб.  Все деньги
Сахарова  в СССР  Боннэр  давно  прибрала. Главное  было в другом:  Сахарову
выдали за антисоветскую работу Нобелевскую премию, на его зарубежных  счетах
накапливалась  валюта за  различные  пасквили в адрес нашей страны. Доллары!
Разве  можно  их  истратить  у  нас?  Жизнь  с  долларами  там,  на  Западе,
представлялась безоблачной, не нужно ни  работать, ни,  что еще страшнее для
тунеядствующих  отпрысков   Боннэр,  учиться.  К  тому  же  подоспели  новые
осложнения. Алексей при жене привел в дом любовницу Елизавету, каковую после
криминального аборта стараниями Боннэр пристроили прислугой в семье.
     Итак,    раздался    пронзительный    визг,    положенный    различными
"радиоголосами" на  басовые  ноты, -  свободу  "детям академика  Сахарова!".
Вступился  за них  и  "отец", Сахаров.  Близко  знавшие  "семью"  без  труда
сообразили почему.  Боннэр в качестве  методы  убеждения  супруга  поступить
так-то  взяла   в  обычай   бить  его  чем   попало.  Затрещинами   приучала
интеллигентного  ученого  прибегать к привычному  для  нее  жаргону -  проще
говоря, вставлять  в "обличительные"  речи  непечатные  словечки. Под градом
ударов бедняга кое-как научился выговаривать их, хотя так  и не  поднялся до
высот сквернословия Боннэр. Что тут делать! Вмешаться? Нельзя, личная жизнь,
ведь жалоб потерпевший  не заявляет.  С другой стороны, оставить как  есть -
забьет академика. Теперь ведь речь шла не об  обучении брани, а об овладении
сахаровскими  долларами  на Западе. Плюнули и выручили дичавшего  на  глазах
ученого - свободу так свободу "детям".
     Янкелевич с Татьяной и Алексей  Боннэр  с Ольгой  в 1977 году укатили в
Израиль, а затем перебрались в Соединенные Штаты.  Янкелевич оказался весьма
предусмотрительным - у академика он отобрал доверенность на ведение всех его
денежных дел на Западе, то есть бесконтрольное распоряжение всем, что платят
Сахарову за его антисоветские дела.
     Он,  лоботряс  и  недоучка,  оказался  оборотистым парнем -  купил  под
Бостоном трехэтажный дом, неплохо обставился, обзавелся автомашинами и т. д.
Пустил   на  распыл   Нобелевскую  премию  и  гонорары   Сахарова.  По  всей
вероятности,  прожорливые  боннэровские  детки  быстро  подъели  сахаровские
капиталы,  а  жить-то надо! Тут еще инфляция, нравы  общества "потребления",
деньги так и тают. Где и как  заработать?  Они  и принялись там,  на Западе,
искать  радетелей,  которые помогут горемычным "детям"  академика  Сахарова.
Тамошнему  обывателю, разумеется,  невдомек,  что  в  СССР  спокойно  живут,
работают и учатся подлинные трое детей А. Д. Сахарова.  Со страниц газет, по
радио  и телевидению бойко вещает фирма "Янкелевич и К°", требующая внимания
к "детям" академика Сахарова.
     В  1978  году  в  Венеции  шумный  антисоветский  спектакль.  Униатский
кардинал  Слипый благословил "внука" академика Сахарова  Матвея.  Кардинал -
военный преступник, отвергнутый верующими в западных областях Украины, палач
львовского  гетто. Мальчик,  голову  которого  подсунули  под  благословение
палача в  сутане, - сын  Янкелевича и  Татьяны  Киссельман-Семеновой-Боннэр,
называемый в семье Янкелевичей по-простому - Мотя.
     В мае  1983 года крикливая антисоветская  церемония в самом Белом доме.
Президент Р. Рейган подписывает прокламацию, объявляющую 21 мая  в США "днем
Андрея Сахарова". Столичная "Вашингтон пост" сообщает:
     "На  этой  церемонии присутствовали  члены  конгресса и  дочь  Сахарова
Татьяна   Янкелевич"[59].   "Дочь"   и   все  тут!  Как-то   даже
непристойно, этой  женщине было много больше, двадцати лет, когда она обрела
очередного "папу"...
     Плотно засидели имя советского академика детки  Боннэр.  На Западе  они
выступают  с бесконечными  заявлениями  о  жутких  гонениях  в  СССР  мнимых
"правозащитников", присутствуют на антисоветских  шабашах,  вещают по радио,
телевидению. Правды ради нужно отметить - особой  воли им  не  дают, трибуну
они  получают  главным  образом  в  разного  рода  антисоветских  кампаниях,
значимость которых раздувается  вне  всяких пропорций в передачах на  страны
социализма. Что до  западной аудитории,  то у нее своих забот хватает. Да  и
платят "детям" академика Сахарова не густо, буржуа разобрались что они сущая
бездарь даже в своем грязном деле.
     Режиссер постановки шумного балагана "Дети академика Сахарова" -  Елена
Боннэр.  Это она объявила своих великовозрастных тунеядцев его "детьми", это
она провернула их  денежные дела  за счет нечистоплотных доходов  очередного
мужа, а  когда средства  для  разгульной жизни  на  Западе  стали  иссякать,
подняла вой о "воссоединении" семьи, потребовав отпустить на Запад "невесту"
своего сына  Елизавету,  пребывавшую  при  Боннэр прислугой. "Невестой"  она
стала по той  простой причине, что Алексей,  попав на Запад,  расторг брак с
женой Ольгой Левшиной, которую с большим скандалом увез в западный "рай".
     Сахаров   под   градом  ударов   Боннэр   также   стал   выступать   за
"воссоединение"  семьи.  Ему,  видимо,  было  невдомек,  что "воссоединение"
затеяно было Боннэр как повод напомнить о "семье" Сахарова в надежде извлечь
из этого и материальные дивиденды. На этот раз она заставила  Сахарова еще и
объявить  голодовку.  Но  ведь живет  Сахаров  не  в  благословенном  оплоте
западной  "демократии",  скажем  в  Англии,  где свободе  воли  не  ставится
препятствий, - хочешь голодать в знак протеста и умирать, никто не пошевелит
пальцем. "Демократия"!  Большого  ребенка, каким  все  же  является Сахаров,
взяли  в больницу,  подлечили,  подкормили.  Он  все стоял на своем,  Боннэр
отправилась в  больницу вместе  с ним, правда, при персонале не  давала воли
рукам. И  отпустили  за кордон  их  домработницу,  побудив тем  самым чудака
возобновить нормальный прием пищи,
     Газета  "Русский  голос",  выходящая  в  Нью-Йорке,  еще  в  1976  году
закончила обширную статью "Мадам Боннэр - "злой гений" Сахарова?" ссылкой на
"учеников" физика,  которые  говорили  зарубежным корреспондентам:  "Он  сам
лишен  самых  элементарных прав  в своей собственной семье".  Один из них, с
болью выдавливая  слова, добавляет: "Похоже на то, что академик Сахаров стал
"заложником"   сионистов,   которые   через    посредничество   вздорной   и
неуравновешенной  Боннэр  диктуют  ему  свои условия".  Что  же,  "ученикам"
виднее, среди них не был, не знаю. Но верю.
     Живет  поныне  в  городе Горьком  на  Волге в четырехкомнатной квартире
Сахаров.  Замечены регулярные перепады  в его настроении. Спокойные периоды,
когда  Боннэр, оставив его, уезжает  в  Москву,  и депрессивные -  когда она
наезжает из столицы к супругу. Приезжает, побывав в Москве в посольстве США,
встретившись с  кем-то, аккуратно  получив за него  академическую заработную
плату.   Засим   следует  коллективное   сочинение  супругами  какого-нибудь
пасквиля, иногда прерываемое бурной сцепной с побоями. Страдающая  сторона -
Сахаров. К тому же он понимает, что он боль и горе наше. И куражится.
     Вот  на  этом  фоне я бы рассматривал  очередные "откровения"  от имени
Сахарова,   передаваемые  западными  радиоголосами.   Почему   "от   имени"?
Подвергнув  тщательному, если угодно, текстологическому анализу его статьи и
прочее (благо по объему не очень много), не могу избавиться от ощущения, что
немало написано под диктовку или под давлением чужой воли.
http://www.russiantext.com/russian_library/2/jakovlev/yakowlewnn.htm
 
 

"...насрать мне на русский народ!" Елена (Люся) Боннер. (Андрей Сахаров, Воспоминания, Нью-Йорк, 1990, стр. 554)

 

 

 

ТЁМНАЯ СТОРОНА АМЕРИКИ

 

Положение этой страницы на сайте: начало > развал СССР 

 

страна люди 11 сентября 2001 интервенции развал СССР США и Россия фотогалереи
  "культура" Запада библиотека ссылки карта сайта гостевая книга

 

Начало сайта