|
С.В.
КОРТУНОВ
ХОЛОДНАЯ ВОЙНА: ПАРАДОКСЫ ОДНОЙ СТРАТЕГИИ
Вряд ли кто-либо из серьезных — будь то западных или отечественных —
политологов скажет, что холодная война — это всего лишь один из
эпизодов
ХХ века. В огромной степени повлияв на состояние международных
отношений,
по крайней мере, в течение 40-ка лет, этот феномен оставил
неизгладимый отпе-
чаток не только на их внешней стороне, но и глубоко отразился на
самой сущно-
сти мирового и национального развития этих лет, затронув
политические, соци-
ально-экономические и даже психологические аспекты жизни многих
(может
быть, всех) народов и континентов мира.
В
Важнейшим атрибутом холодной войны, которая нанесла серьезнейшую и
трудноизлечимую травму человеку ХХ века, была угроза взаимного
ядерного
уничтожения, т.е. самоуничтожения человечества в ядерной войне. Она
постави-
ла под сомнение многие ценности, считавшиеся ранее незыблемыми, даже
ак-
сиоматичными. Она подвела мир к порогу Апокалипсиса, до основания
потрясла
человеческое сознание, которое было вынуждено усомниться в
возможности са-
мой перспективы дальнейшего существования и развития мировой
цивилизации.
Ведь с тех пор как человечество вступило в ядерный век, оно жило в
обстановке,
когда механизм уничтожения был полностью отлажен и спусковой крючок
удерживался на волоске от того, когда он был бы внезапно и
стремительно при-
веден в действие. Разум отказывался верить, что столь многое
зависело от столь
малого, что весь окружающий человека природный мир, равно как и сама
чело-
веческая цивилизация, дополнившая чудеса эволюции своими
собственными чу-
десами искусства, науки, социальной организации и духовного
возвышения, в
один миг могли быть ввергнуты в небытие.
Ввиду весьма большого значения холодной войны в истории не только
ХХ века, но и во всемирной истории в целом, представляется
необходимым ос-
мыслить целый ряд важных вопросов. Многие из них до сих пор либо
остаются
не вполне ясными, либо подвергаются самым различным толкованиям.
Среди
них, в частности, следующие:
• когда началась холодная война, кто был ее инициатором? Какие зада-
чи он ставил?
• закончилась ли холодная война, подведены ли ее итоги, кто стал
побе-
дителем, а кто побежденным?
• какие последствия холодная война имела для России и для мира в
целом?
Не ответив на эти вопросы, вряд ли можно строить реальное
партнерство
с Западом, справедливую и равноправную, а следовательно,
сколько-нибудь ста-
бильную систему международной безопасности XXI века.
∗ Опубликовано: Кортунов С.В. Имперские амбиции и национальные
интересы.
Новые измерения внешней политики России. — М.: МОНФ, 1998. — С.
139-169.
Холодная война: парадоксы одной стратегии 384
ИСТОКИ
Прежде всего следует констатировать общепризнанность самого факта
холодной войны. Никто в принципе не оспаривает и год ее начала —
1945 год.
Но дальше, — в частности, в вопросе об источниках и инициаторах
холодной
войны — мнения как западных, так и отечественных историков и
политологов
начинают расходиться, причем, порой кардинальным образом.
Советская историография, как известно, безоговорочно возлагала вину
за
начало холодной войны на западные страны, и в первую очередь, на США
и Ве-
ликобританию, обозначая в качестве исходной исторической даты речь
В. Черчилля в Фултоне.
Несмотря на неоспоримость исторического факта фултонского демарша,
западная политология всегда стремилась свалить с больной головы на
здоровую
и связывала начало холодной войны с «имперскими амбициями» СССР и
лич-
ными амбициями И. Сталина.
Ни одна из этих точек зрения не является, на мой взгляд, абсолютно
вер-
ной или же исчерпывающей. Так, например, советская версия в полной
мере не
отвечала на вопрос о том, что лежало в основе коллапса
антигитлеровской коа-
лиции именно в 1945 году. Кроме того, с позиций современного опыта
правиль-
нее связывать начало холодной войны не с осенью, а с летом 1945
года, в част-
ности, с решением Г. Трумэна подвергнуть атомной бомбардировке
японские
острова. Удары по Хиросиме и Нагасаки психологически были направлены
не
столько против Японии, сколько против СССР. Да и само «устрашение»
Совет-
ского Союза относилось уже к разряду новых технологий холодной
войны. Что
же касается фултонской речи В. Черчилля, то она лишь официально
зафиксиро-
вала то, что де-факто уже произошло и происходило.
Не вполне убедительна и западная версия событий. К 1945 году раздел
Евро-
пы был уже завершен и закреплен в Ялтинских и Потсдамских
соглашениях. Про-
двигаться дальше — будь то в Европе или Азии — СССР не собирался, да
и, вероят-
но, не имел возможности. А потому и говорить о каких-то «амбициях»
Советского
Союза или И. Сталина в то время по меньшей мере исторически
некорректно.
В одном права и советская, и западная версии: холодная война выросла
из
результатов войны «горячей», второй мировой. И уже по одной этой
причине она
не могла быть противостоянием «свободного мира» и «тоталитарного
коммуниз-
ма» (либеральная версия) или классовой борьбой мирового империализма
и «оп-
лота мира и социализма» (зеркальная советская версия). Ни одна из
этих упро-
щенных трактовок не объясняет всей глубины международного
противостояния
после Ялты и Потсдама. И не мудрено: либеральная и коммунистическая
идеоло-
гии — не антиподы, а лишь две ветви рационалистической западной
философии.
Как справедливо отмечает Н. Нарочницкая, если бы после окончания Ве-
ликой Отечественной войны Большая Россия смогла бы сбросить с себя
комму-
нистическую лжерелигию и возродиться в качестве Российской империи,
холод-
ная война все равно состоялась бы. Ибо Великую отечественную войну
СССР
выиграл именно в своей ипостаси Великой России, а не Красной
Империи. В ре-
зультате войны была воссоединена ранее разорванная, казалось, навеки
преемст-
венность русской истории, а Советский Союз стал восприниматься
Западом как
геополитический продолжатель Российской империи. Фактическое
преемство
С.В. Кортунов 385
СССР к Российской империи стало важнейшим, хотя никогда вслух не
произно-
симым итогом Ялты и Потсдама1.
В этой связи характерно, что особую ненависть СССР стал вызывать у
За-
пада именно в 1945 году (а, скажем, не в 20-е годы, когда режим был
откровенно
антирусским и предельно коммунистическим), когда сквозь чуждую
идеологию,
через востребованный в войне государственный инстинкт русского
народа про-
росла историческая Россия.
Доктрина Аллена Даллеса (сформулированная им еще весной
1945 года, — т.е. задолго до фултонской речи и даже до окончания
второй миро-
вой войны) подразумевала конечной целью борьбы против СССР гибель
русско-
го народа как «самого непокорного народа на земле, окончательное,
необрати-
мое угасание его самосознания».
Между прочим, русский народ не был включен в перечень «порабощен-
ных наций» (как заявлялось, порабощенных коммунизмом), неделя
которых от-
мечается ежегодно. Принятый в 1959 году под номером 86–90 по
инициативе
американского Украинского конгресса, этот закон в качестве жертв «империали-
стической политики коммунистической России» перечислял не только
народы
Восточной Европы и союзных республик СССР, но также и
«континентального
Китая и Тибета», а с другой стороны — мифических «Идель-Урала,
Казакии» и
историко-географической области Туркестана2.
Русская эмиграция под предводительством таких видных своих предста-
вителей, как младшая дочь писателя А.Л. Толстого и авиаконструктор
И.И. Сикорский, безуспешно пыталась протестовать против столь
демонстра-
тивной дискриминации. Более того, Запад, используя подлый
большевистский
прием («Россия — тюрьма народов»), объявил «поработителями»
перечислен-
ных выше наций именно русских. А когда осенью 1991 года (то есть
после пре-
словутой «победы демократии в России») один из конгрессменов
предложил от-
менить этот закон, его инициативу не поддержали. Как не поддержали в
США
предложение председателя Конгресса русских американцев Петра
Будзиловича
использовать Неделю порабощенных наций для чествования русского
народа за
то, что путем демократических выборов он отказался от коммунизма3.
Отсюда становится ясно, что холодная война не была простым силовым и
идеологическим сдерживанием Красной Империи, что было бы правомерно
с
точки зрения официальных деклараций западных держав. Ведь к концу
50-х го-
дов «коммунистический путь» уже не обладал привлекательностью для
западно-
го человека. А военное превосходство США, объединивших к тому же под
своей
эгидой всю Западную Европу, исключало любимую и немыслимую угрозу со
стороны СССР. Однако именно в эти годы окончательно оформилась
стратегия
Запада по отношению к советской России. И это уже не простое
геополитиче-
ское сдерживание коммунизма по Дж. Кеннану, а концепция тотального
отрица-
ния советского государства как исторического и геополитического
феномена и,
прежде всего, как преемника русской истории. Если называть вещи
своими име-
нами, то вышеупомянутый закон № 86–90 провозглашал расчленение
советского
государства в качестве цели американской политики. Следовательно,
главным
аспектом холодной войны была не «борьба с коммунизмом», а борьба с
«рус-
ским империализмом», причем на самой территории исторической
России4.
Подобного рода планы по существу ничем не отличались от планов наци-
стской Германии. В своей речи «по проблемам Востока» Рейхсканцлер
Холодная война: парадоксы одной стратегии 386
А. Розенберг 20 июля 1941 года, например, заявлял: «Задачи нашей
политики
должны идти в том направлении, чтобы подхватить в умной и
целеустремленной
форме стремление к свободе всех этих (российских — прим. С.К.)
народов и
придать им определенные государственные формы, т.е. органически
выкроить из
огромной территории Советского Союза государственные образования и
напра-
вить их против Москвы, освободив тем самым германскую империю на
будущие
века от восточной угрозы». При этом территорию СССР (т.е. Большой
России)
предлагалось разделить на четыре «комиссариата» Великой Германии:
Прибал-
тика (куда планировалось включить и Белоруссию), «свободную»
Украину, Кав-
каз и собственно Россию (т.е. территорию нынешней РФ за вычетом
Кавказа)5.
А вот выписка из еще одного любопытного документа, секретного мемо-
рандума Имперского министерства Германии по делам оккупированных
восточ-
ных областей № Р77а/44д от 12 апреля 1944 года: «Борьба против
большевиз-
ма — это только борьба против чуждой нам идеологии, но за ней стоит
носитель
этого образа мысли — великорусская, а в своем логическом развитии
великосла-
вянская государственная власть. У Европы нет других возможностей
устранить
грозящую ей столетиями опасность, кроме раздела России. В этом
конфликте
форма государственной власти нашего восточного соседа не имеет
практически
никакого значения. Если не удастся раздел, то останется лишь
вопросом време-
ни, пока все славяне Европы объединятся под руководством Москвы и
задушат
остальную Европу. Поэтому мало отделить от России кавказские народы
и Тур-
кестан, необходимо также, чтобы и славянские народности развивались
отдель-
но, как различные государства, и эта установка Министерства
восточных окку-
пированных территорий должна быть доведена до всех причастных
инстанций
как руководство к действиям на будущее. Строгое отделение собственно
русских
от белорусов и казаков провести не просто. На практике возникает
много ситуа-
ций, когда будет нелегко определить, к какому роду и племени
относятся люди.
Как будут разрешаться подобные ситуации, значения не имеет, важно,
чтобы
выдерживалась общая линия. Мы должны пойти по этому пути настолько
дале-
ко, чтобы о самобытности украинца и казака говорили со всей
определенностью,
как говорят о датчанине или болгарине6.
Еще раньше Геббельс так сформулировал цель войны на востоке: «Россия
будет расчленена на свои составные части. Каждой республике надо
осторожно
предоставить свободу. Тенденция такова: не допускать больше
существования
на востоке гигантской империи. Большевизм останется в прошлом. Тем
самым
мы выполним нашу подлинную историческую задачу»7.
Весьма примечательно, что законность и историческая легитимность ис-
торической России до революции 1917 года никогда не подвергалась
сомнению
даже ее наиболее жесткими соперниками на международной арене.
Впервые это
было сделано нацистской Германией, а затем — сразу же после ее
разгрома —
конгрессом США. В этой связи можно говорить о перемещении
антироссийско-
го мирового центра в 1945 году из Берлина в Вашингтон.
Характерно и то, что антисоветская (а на деле антироссийская)
эйфория
Запада не позволила прекратить холодную войну в 50-е–60-е годы,
когда име-
лись все возможности это сделать. Так, например, на Берлинском
совещании
министров иностранных дел СССР, США, Англии и Франции Советский Союз
поставил вопрос о подписании общеевропейского договора о
коллективной
безопасности, что позволило бы устранить разделительные линии в
Европе. За-
С.В. Кортунов 387
падные страны категорически от этого отказались, аргументируя данную
пози-
цию тем, что такой договор предназначен, мол, для замены НАТО,
создание ко-
торой явилось, якобы, следствием угрозы со стороны СССР. А когда
Советский
Союз выразил готовность рассмотреть совместно с заинтересованными
прави-
тельствами вопрос о своем участии в НАТО, что вело бы к тому, что
Североат-
лантический блок переставал быть замкнутой военной группировкой, это
было
также отвергнуто. Это предложение, как было сказано в идентичных
нотах
США, Англии и Франции, «противоречит самим принципам, на которых зиж-
дутся оборонительные усилия и безопасность западных наций, связанных
между
собой тесными узами взаимного доверия. […] Если бы Советский Союз
стал
членом Организации, он имел бы возможность использовать свое право
вето при
принятии любого решения»8.
Таким образом, вопреки неоднократным попыткам СССР прекратить
конфронтацию, западные страны не пожелали этого сделать. Равно как
они кате-
горически отказались включить советскую Россию в свои политические,
воен-
ные и экономические институты (в отличие от Германии, Японии, Италии
и дру-
гих побежденных стран). Позднее, в период разрядки международной
напря-
женности (60-е —70-е годы), не боясь уже, конечно, коммунизма для
себя, Запад
приложил усилия для его развенчания на территории исторической
России. По-
тому что понимал: красная идея объединяла и скрепляла сверхдержаву.
А в 80-е
годы, т.е. в период, когда советское государство, оставаясь
идеологически весь-
ма жестким, никак уже не могло быть названо ни тоталитарным, ни тем
более
«террористическим», Запад неожиданно объявил СССР «империей зла».
При
этом им поддерживались те деструктивные силы в СССР, которые
пытались
дискредитировать саму легитимность советского государства. Свою долю
ответ-
ственности за это несут «поздние» советские коммунисты в лице, в
первую оче-
редь, М. Горбачева, А. Яковлева и Э. Шеварднадзе. Как отмечает
советник аме-
риканского посольства в Москве Т. Грэхем, «гласность и в особенности
процесс
заполнения белых пятен» в советской истории окончательно
делегитимизирова-
ли советское государство. Официальные попытки реабилитации жертв
сталин-
ского периода быстро привели к дестабилизирующим вопросам о
ленинском на-
следии и о значении Великой Октябрьской революции, основополагающем
мифе
строя. Также, откровения по поводу сталинской дипломатии в тридцатых
годах
поставили вопрос об ответственности Советского Союза за начало
второй миро-
вой войны, а также о предположении, что можно было бы избежать
героических
жертв народов Советского Союза в этой войне, если бы Сталин проводил
иную
политику по отношению к Германии. Короче говоря, политика Горбачева
непо-
правимо дискредитировала легитимный принцип советского строя и
бросила
серьезную тень на два основополагающих мифа: Октябрьскую революцию и
по-
беду Советского Союза во второй мировой войне»9.
ВОЙНА ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Закончилась ли холодная война? В широком политическом смысле, веро-
ятно, да. Когда же это произошло?
С моей точки зрения, не в 1991 году, т.е. не в момент распада СССР.
Та-
кой модели завершения холодной войны не было ни в одном из сценариев
ЦРУ.
Это, кстати говоря, признает С. Тэлбот. «Всего лишь 10 лет назад, —
пишет он в
Холодная война: парадоксы одной стратегии 388
1996 году, — многие из нас не могли и вообразить, что мы или хотя бы
наши де-
ти доживем до того момента, когда Советский Союз откажется от
марксизма-
ленинизма и мирно распадется на 12 отдельных стран»10.
Начало конца холодной войны, вероятно, можно датировать 1985 годом,
когда к власти пришло новое поколение руководства СССР во главе с
М.С. Горбачевым. К этому моменту необходимость окончания
конфронтации
твердо сознавалась всем обществом. Значимыми вехами на этом пути был
Рей-
кьявик, переговоры по ЯКВ, подписание в 1987 году Договора по РСМД,
пере-
говоры об ОВСЕ в Вене, односторонние сокращения ТЯО в Европе. Однако
важнейшим рубежом между конфронтационным и постконфронтационным пе-
риодом истории международных отношений после второй мировой войны
сле-
дует считать вывод советских войск из стран Восточной Европы.
Последующее
падение Берлинской стены закрепило этот беспрецедентный
односторонний шаг
в символическом отношении, осуществленный, кстати, совершенно
добровольно
и без какого бы то ни было давления извне.
С другой стороны, можно легко доказать, что холодная война не вполне
окончена. И один из самых сильных аргументов в пользу такого вывода
— сохра-
нение доктрины ядерного сдерживания, которая является органическим
элемен-
том сложившейся после второй мировой войны системы международной
безопас-
ности. Ведь какие бы неимоверные усилия ни предпринимались на самом
высо-
ком политическом уровне с тем, чтобы вырваться за пределы холодной
войны, си-
туация взаимного ядерного сдерживания, материализованная в чудовищно
раз-
росшихся военных потенциалах, будет с неизбежностью воспроизводить
всю со-
вокупность конфронтационных межгосударственных отношений. В доктрине
сдерживания имманентно заложена концепция злобного врага, идея
взаимного за-
пугивания и состязания в наращивании ядерных вооружений. Она как бы
абсор-
бирует в себе, — а вернее, в инструментах своего осуществления —
весь груз на-
копленных за долгие годы холодной войны взаимного недоверия,
подозрительно-
сти, вражды и ложных, зачастую окарикатуренных представлений друг о
друге.
Между тем важнейшие американские документы свидетельствуют о том,
что доктрина ядерного сдерживания России по-прежнему является
органической
и неотъемлемой составной частью военно-политического мышления США,
кото-
рое, таким образом, не претерпело существенных изменений после
объявленного
окончания холодной войны. Так, например, в ноябре 1997 года
президент США
Б. Клинтон подписал секретную директиву, ставшую, скорее всего, с
ведома Бе-
лого дома достоянием гласности. В этом документе, определяющем общие
цели и
задачи, поставленные перед стратегическими ядерными силами,
сохраняется воз-
можность нанесения ядерного удара по российским военным и
гражданским объ-
ектам. Кроме того, — расширяется перечень целей на территории Китая,
а также
содержится указание прекратить планирование мероприятий на случай
«затяжной
ядерной войны». Новая директива заменяет документ, подписанный
президентом
Р. Рейганом в 1981 году. Как сообщили американской прессе анонимные
предста-
вители администрации США, впервые после окончания холодной войны в
прези-
дентском документе «содержится формальное признание того, что ни
одна страна
не выйдет победителем в крупном ядерном конфликте». В то же время от
разра-
ботчиков военной политики требуется сохранить «давно существующие
возмож-
ности для ядерных ударов по военному и гражданскому руководству и
ядерным
силам России». Особенностью директивы является также то, что теперь
допуска-
С.В. Кортунов 389
ется применение ядерного оружия в ответ на использование химических
и бакте-
риологических средств против американских войск11.
Документ Б. Клинтона весьма примечателен именно в рассматриваемом
контексте холодной войны.
Во-первых, США недвусмысленно дают понять, что Россия по-прежнему
находится в списке их потенциальных противников. Напомним, что в
этот спи-
сок (т.е. перечень государств, на которые нацелены американские
ракеты) вхо-
дят, помимо России, такие страны как Ирак, Иран. Ливия, Сирия, ЮАР,
Паки-
стан, Индия, Китай, Эфиопия, КНДР, Вьетнам, Куба, Болгария, Мьянма и
ряд
других. При этом «главными» потенциальными противниками США, как
можно
понять из изложения директивы, остаются Россия и Китай.
Во-вторых, новый документ Белого дома подразумевает, что США по-
прежнему акцентируют ядерное оружие в качестве важнейшего компонента
сво-
ей военной доктрины. Они не собираются отказываться от стратегии
ядерного
сдерживания, предполагающей состояние полной боевой готовности
ядерных
сил и возможность нанесения ядерного удара первыми.
В-третьих, хотя указание на то, что США будут готовы применить ядер-
ное оружие в отношении стран, способных использовать химическое и
бакте-
риологическое оружие против американских войск, можно
интерпретировать как
направленное против Ирака (особенно в свете недавнего
сокрушительного по-
ражения американской дипломатии на Ближнем Востоке), каждому
специалисту
в области военной стратегии совершенно ясно, то такая «новелла» в
американ-
ском военно-стратегическом мышлении значительно понижает «ядерный
по-
рог», т.е. порог применения ядерного оружия. А это, в свою очередь,
способно
существенно подорвать стратегическую стабильность, особенно в
условиях по-
тенциальной кризисной ситуации в том или ином регионе.
Таким образом, единственной «крупной» позитивной подвижкой в амери-
канской ядерной стратегии — аж с 1981 года (т.е. с года наивысшего
разгара хо-
лодной войны) — является отказ от ставки на победу в крупном ядерном
кон-
фликте (очевидно, что такой конфликт возможен только с Россией).
Известно,
однако, что от подобных планов бывший СССР отказался именно в 1981
году!
Что же касается сценариев так называемой затяжной ядерной войны, то
они так-
же имелись, как теперь выяснилось, лишь в американских оперативных
планах
на протяжении приблизительно тридцати последних лет, в том числе и
тех лет,
которые даже в официальных американских документах, уже не говоря о
много-
численных международных соглашениях, принято считать «постконфронтаци-
онным периодом» мировой политики. Отказ от этих планов — вовсе не
альтру-
изм Пентагона в духе «нового мышления», а лишь приведение ядерной
страте-
гии США в соответствие с финансовыми возможностями их военного
бюджета.
Особенно интересен тот факт, что новая «ядерная директива» США,
подписанная «другом Биллом», стала достоянием гласности аккурат
после из-
вестных заявлений Президента России Б. Ельцина в Стокгольме об
односто-
роннем (подчеркнем — одностороннем!) сокращении российских ядерных
бое-
головок еще на одну треть в ближайшие годы. Прямо скажем, весьма
странное
политическое совпадение…
Можно вспомнить, что в 1982 году, когда считалось, что СССР
располагает
некоторым превосходством в обычных вооруженных силах (да и то —
только в Ев-
ропе), советское руководство объявило об обязательстве не применять
ядерное ору-
Холодная война: парадоксы одной стратегии 390
жие первыми. Эта мера потребовала серьезных и вполне транспарентных
мер в об-
ласти военного строительства и военных учений Советских Вооруженных
Сил —
вопреки заявлениям Запада о «пропагандистском» характере данной
инициативы.
В условиях подавляющего и неоспоримого превосходства США в области
обычных вооруженных сил над Россией и всеми другими странами мира,
причем
превосходства не только количественного, но — что еще важнее —
качественно-
го, можно было ожидать предложения США о полном ядерном разоружении.
Однако политической воли не хватило даже на декларацию о
неприменении
ядерного оружия первыми. Вместо этого — заявлен чуть
подкорректированный
вариант ядерной стратегии худших времен холодной войны. И это —
несмотря
на известные выводы того же Пентагона о том, что высокоточное
обычное ору-
жие, которым располагают США, способно решать те же задачи, что и
ядерное.
Новая директива лишь подтвердила выводы тех российских и американ-
ских специалистов, которые с самого начала говорили об исключительно
поли-
тическом характере российско-американского соглашения о
ненацеливании ра-
кет друг против друга. В техническом же плане ненацеливание ракет на
объекты
другой стороны не требует переделки современных систем боевого
управления
стратегическим ядерным оружием и дополнительных затрат времени. К
тому же
за этой мерой невозможно установить какой-либо контроль, По
авторитетному
мнению известного американского специалиста Б. Блэйра, возвращение
полет-
ного задания «ненацеленным» ракетам потребует не более 10 секунд12.
Этим во-
все не принижается, разумеется, политическое значение деклараций о
ненацели-
вании. Просто не следует думать, что они раз и навсегда выводят
стороны за
пределы ядерного сдерживания (т.е. стратегической доктрины холодной
войны)
и создают достаточно прочную основу для партнерства.
Более того, доктрина и реальная ситуация взаимного ядерного сдержива-
ния находится в вопиющем противоречии с партнерством. Сохранение
взаим-
ного ядерного сдерживания в российско-американских отношениях
означает,
что ядерная угроза по-прежнему персонифицирована. Иными словами,
каждая
из сторон рассматривает другую в качестве безусловного материального
носи-
теля этой угрозы. Отсюда — возможность неверных оценок реальных
измере-
ний другой стороны, представляющих собой главную причину
дестабилизации
стратегической обстановки. Взаимное ядерное сдерживание в лучшем
случае
обеспечивает равную опасность, которая является ничем иным, как
эрзацем,
суррогатом подлинной безопасности. Даже если ядерная угроза
преднамерен-
ной ядерной войны будет сведена к нулю, вместе с ядерным оружием
останется
и опасность ее возникновения в результате случайности, просчета,
либо прово-
кации — вопреки всем принятым мерам, направленным на предотвращение
по-
добного рода развития событий. Поэтому, строго говоря, даже
предельно низ-
кий уровень ядерного баланса несовместим с реальной — будь то
международ-
ной или национальной — безопасностью. Ведь безопасность по
определению
является отсутствием опасности. Здравый смысл поэтому говорит, что
надо
вести речь не о сдерживании с помощью ядерного оружия, а о
сдерживании
самого ядерного оружия, а на первом этапе — о деперсонификации
ядерной
угрозы. Это предполагает радикальную трансформацию ядерного
сдерживания,
отказ от наращивания и совершенствования ядерного оружия,
постепенное, но
неуклонное уничтожение его запасов, вплоть до полной ликвидации и
запре-
щения его производства.
С.В. Кортунов 391
Последняя директива Б. Клинтона говорит о том, что до этого еще
очень
далеко. Ничтожные подвижки в современной ядерной стратегии США, по
срав-
нению со стратегией времен холодной войны, наглядно демонстрируют
сохра-
няющийся огромный разрыв между декларативной политикой и
практическими
намерениями США, реализуемыми в конкретном военном планировании в
от-
ношении России. Американское военное строительство, как известно,
полно-
стью соответствует реальной ядерной стратегии: постоянно повышается
боевая
устойчивость, скрытность и безопасность ПЛАРБ, продлеваются сроки
эксплуа-
тации боеголовок МБР, расширяются боевые возможности воздушного
компо-
нента стратегических ядерных сил, включая принятие на вооружение
новых
стратегических бомбардировщиков В-2. О серьезности намерений в
области мо-
дернизации ядерных сил свидетельствуют десятки миллиардов долларов,
еже-
годно выделяемых на эти цели в бюджет Пентагона. Все эти усилия
иногда вы-
зывают законный вопрос: а закончилась ли реально холодная война? Или
же
США продолжают «воевать» с Россией?
В сложившихся обстоятельствах можно с уверенностью предположить,
что и в новой военной доктрине России (которая будет принята в самое
бли-
жайшее время) будет сделан акцент на ядерное оружие, выполняющее
функцию
сдерживания ее потенциальных оппонентов.
Вторым признаком того, что холодная война не вполне закончена,
являет-
ся невиданное геополитическое наступление США, предпринятое ими
после то-
го, как холодная война была объявлена достоянием прошлого.
Справедливости ради следует признать, что это наступление было спро-
воцировано грубейшими просчетами советского руководства, не
сумевшего
обеспечить преемственность геополитических интересов исторической
России в
конце 80-х — начале 90-х годов. Не подлежит сомнению, что к этому
времени
вывод советских войск из стран Центральной и Восточной Европы был
так или
иначе неизбежен, и он отвечал национальным интересам страны. Столь
же не-
минуемы были и распад ОВД, и объединение Германии. Другое дело, что
в это
время сохранялись все предпосылки и возможности решить эти вопросы
при
должном учете национальных интересов, в частности, юридически
оформив обя-
зательства Запада не нарушать в Европе геополитический статус-кво, в
том чис-
ле и путем расширения НАТО на Восток. И Запад, следует признать с
полной
определенностью, был тогда к этому готов. Ведь в конце 80-х никому
даже в
кошмарном сне не виделась возможность вступления в альянс Чехии,
Польши и
Венгрии, не говоря уже о странах Балтии.
В это время, однако, руководство бывшего СССР предлагало миру новую,
«бесполярную» концепцию геополитики, основанную на всеобщей гармонии
и
сотрудничестве. Оно пропагандировало идеи «многообразного, но
взаимозави-
симого», «безъядерного и ненасильственного мира», инициативы по
одновре-
менному роспуску военно-политических блоков, программу ликвидации
ядерно-
го оружия и других средств массового поражения к 2000 году.
Одновременно мы
активно продвигали программу создания «общеевропейского дома»,
концепцию
«всеобъемлющей системы международной безопасности» с опорой на
«обнов-
ленную» ООН. Западные политики на словах поддерживали эти
инициативы, но
на деле участвовать в создании «бесполярной» геополитической модели
мира не
стали. Через некоторое время стало очевидно, что международные
отношения в
Холодная война: парадоксы одной стратегии 392
действительности эволюционируют в сторону многополюсной,
полицентриче-
ской картины мира.
Дальнейшее, фантастическое по масштабам, геополитическое отступле-
ние, осуществленное новой Россией в 1991–1995 гг. в духе «позднего
СССР» без
всякого ощутимого принуждения со стороны Запада, было основано на
ложном
представлении о возможности незамедлительной интеграции новой «неимпер-
ской» России в евроатлантическое сообщество, минуя прежние
геополитические
рубежи — страны ЦВЕ, Балтии, Украину, Молдавию, Белоруссию. При этом
но-
вое руководство России, выступая за активное развитие связей с
Западом, никак
не увязывало этот курс с вопросами «победы» или «поражения».
Наоборот, счи-
талось, что свержение коммунистического режима даже ценой распада
Совет-
ского Союза создало абсолютно беспрецедентные условия для
партнерства меж-
ду Западом и Россией.
На Западе же этот курс был воспринят и интерпретирован как
свидетель-
ство очевидной слабости, как признание Россией «поражения» в
холодной вой-
не. Там возникла идея «нового сдерживания» России, в том числе и
посредством
экспансии НАТО на Восток. Запад, таким образом, проявил жесткий
прагматизм
и поспешил закрепить уступки России в качестве своих геополитических
приоб-
ретений. Вместо обещанного вхождения в так называемое
«цивилизованное со-
общество демократических стран» Россию стали бесцеремонно вытеснять
с мо-
рей и других жизненно важных для нее геополитических рубежей. В
1996-
1997 годах, казалось бы, навсегда разрушенная Берлинская стена вдруг
перемес-
тилась к границам Московского царства. Итог торжествующе подвел
бывший
посол США в Москве Томас Пикеринг: «Со строго геополитической точки
зре-
ния распад Советского Союза явился концом продолжавшегося триста лет
стра-
тегического территориального продвижения Санкт-Петербурга и Москвы.
Со-
временная Россия отодвинулась на север и восток и стала более
отдаленной от
Западной Европы и Ближнего Востока, чем это было в XVII веке»13.
Запоздалые
же заявления МИД РФ в 1993–1994 годах о том, что Россия считает
зонами сво-
их жизненно важных интересов всю территорию СНГ, были им
квалифицирова-
ны как «имперские амбиции».
При этом для закрепления расчленения национального тела исторической
России был применен испытанный прием — абсолютизация права наций на
са-
моопределение. Кстати говоря, на Западе уже в начале 20-х годов
разработали
двойной стандарт к применению этого принципа: для себя и для тех, в
чьем ос-
лаблении и расчленении он был заинтересован. В применении к западным
госу-
дарствам право на самоопределение, согласно заключениям двух
специальных
комиссий, сделанных по заказу Лиги наций, противоречит «самой идее
государ-
ства как единице территориальной и политической» и праву остального
народа и
государства на единство, более того, «нарушает суверенитет каждого
оконча-
тельно образовавшегося государства». Однако для стран, «охваченных
револю-
цией», было сделано исключение из этого правила. Т.е. в отношении
России — и
только в отношении России — принцип наций на самоопределение должен
был
действовать в качестве неукоснительной международной нормы14. Такое
толко-
вание данного принципа было искусно внедрено в сознание новоявленных
«на-
циональных» лидеров с помощью испытанных технологий холодной войны —
уже после того, как она якобы закончилась.
С.В. Кортунов 393
Таким образом, если Россия в конце 80-х годов и в самом деле
закончила
холодную войну с Западом (напомним еще раз: вывод войск из Восточной
Евро-
пы, ликвидация ОВД, объединение Германии, односторонние сокращения
так-
тического ядерного оружия, прекращение ряда военных программ, уже не
говоря
о «роспуске» СССР, были предприняты Россией исключительно
добровольно,
без всякого давления извне), то последний эту войну скорее
продолжал. И пока
Россия упивалась «новым мышлением», Запад сумел интерпретировать
Париж-
скую хартию 1990 года, в которой содержится его обязательство вместе
с Росси-
ей строить Большую Европу, как геополитическую капитуляцию, как
отказ Рос-
сии от идеи исторической преемственности, и, следовательно, от
исторических и
послевоенных основ своей внешней политики, от традиционных сфер
влияния.
К началу 1998 года вокруг России сжалось кольцо геополитических инте-
ресов, весьма далеких от постулатов «нового мышления». А носители
этих инте-
ресов заговорили о своем «глобальном лидерстве» после «победы» в
холодной
войне. В 90-е годы ХХ века подтвердили, что старые геополитические
истины
остаются пока в силе. А коль скоро это так — то и холодную войну
нельзя счи-
тать в полной мере законченной.
«ПОБЕДИТЕЛИ» И «ПОБЕЖДЕННЫЕ»
Представление о полной и безоговорочной «победе» Запада в холодной
войне относится к числу основополагающих мифов современного
западного
сознания. Этот тезис записан в главных правительственных документах
США,
включая «Стратегию национальной безопасности». Он используется и для
внут-
реннего потребления — с целью мобилизации американцев на
«руководящую
роль» в мире. О «победе» США неустанно твердят Г. Киссинджер и
З. Бжезинский. Б. Клинтон широко использовал тезис о «победе» в
холодной
войне в качестве своей предвыборной риторики в 1995 году. В наиболее
наглой
форме его сформулировал американский Фонд наследия в меморандуме «Аме-
рика в безопасном мире»: «Крах советской империи и мирового
коммунизма —
это победа Америки, подобных которой в мировой истории немного»15.
Удивительно, впрочем, другое: этот миф, изрядно навредивший
российско-
американским отношениям, стал также мифом сознания не только
известных «кон-
спирологов», склонных во всех наших неудачах усматривать
злокозненное вмеша-
тельство внешних сил, но и наиболее радикальной части отечественных
демокра-
тов, которые вовсе не отрицают «поражения» России и не скрывают
своей радости
по этому поводу, равно как и своего содействия ему. С «поражением»
готовы со-
гласиться и некоторые политологи, относящие себя к «политическому
центру». На-
пример, М. Делягин категорично пишет: «России пора осознать то, что
давно понял
мир: холодная война завершилась победой США. Победа демократических
сил
России в их внутреннем гражданском противостоянии с тоталитаризмом
на внеш-
неполитической арене означала общенациональное поражение,
завершившееся
уничтожением побежденного государства — СССР»16.
С другой стороны, в российской политической элите — причем как демо-
кратического, так и коммунистического толка — наметилась тенденция
полного
отрицания внешнеполитических ошибок, совершенных советским, а затем
рос-
сийским руководством в конце 80-х — начале 90-к годов. Природу этого
явле-
ния, на мой взгляд, верно вскрыл Е. Кожокин: «Демократам гораздо
комфортнее
Холодная война: парадоксы одной стратегии 394
делать вид, что Запад никогда не вел целенаправленной борьбы против
нашей
исчезнувшей Родины — СССР, что только собственными усилиями мы разру-
шили «империю зла». «Коммунистам» не хочется признавать
ответственность
КПСС за столь неэффективное, нерациональное управление страной,
которое и
обусловило в конечном счете ее поражение в глобальном
противоборстве»17.
Настала пора дать взвешенную оценку итогов холодной войны. Ибо не-
правильные на этот счет представления, всевозможные мифы, с одной
стороны,
деморализуют наш народ, создают у него чувство уязвленного
самолюбия, усу-
губляют национальный комплекс неполноценности, а с другой стороны, —
в си-
лу первого обстоятельства — способны дать агрессивные «выбросы»
протестной
национальной энергии. И то, и другое — крайне опасно и для России, и
для ми-
рового сообщества.
Начнем с того, что если кто и «проиграл» холодную войну, то уж во
вся-
ком случае не Российская Федерация, выделившаяся в 1991 году из
состава
СССР. Строго говоря, Российская Федерация «воевала» против СССР на
стороне
Запада. Это уже потом, после распада СССР (когда «Россия вышла из
России»),
национальная элита, которая «целила в коммунизм, а попала в Россию»,
видя
бесцеремонное поведение Запада, засомневалась в правильности «антисовет-
ской» линии (оказавшейся антироссийской). В конце же 80-х — начале
90-х го-
дов эта элита с визгом и улюлюканьем топтала тело СССР, не понимая,
что топ-
чет национальное тело России.
Участия Запада, и прежде всего США, в развале СССР отрицать, разуме-
ется, нельзя. Однако те сложнейшие внутренние, поистине
тектонические про-
цессы, которые переживал СССР в 80-е и переживает Россия в 90-е
годы, поро-
ждены, несомненно, в основном внутренними, а не внешними причинами.
Верх
глупости и самонадеянности записывать все эти процессы себе в
«победу», как
это делают американцы.
Историческая же правда состоит в том, что советская коммунистическая
система, накопив внутренние противоречия, распалась, взорвалась
изнутри.
Можно, конечно, допустить, что Запад более успешно вел
идеологическую
борьбу (или, если угодно, «психологическую войну»). Вероятно,
следует при-
знать и то, что ЦРУ «переиграло» КГБ (во всяком случае факт
сокрушительного
поражения советских спецслужб для меня совершенно бесспорен). И все
же рас-
пад советской системы, коммунистического режима (но не Большой
России) —
процесс прежде всего внутренний, естественный и неизбежный,
поскольку и
система, и режим оказались основанными на шатком фундаменте. И уж
если кто
и одержал над ними победу, так это и в самом деле сама Россия,
которая нашла в
себе силы сбросить с себя коммунистическую лжерелигию.
Другой вопрос, что историческая трансформация страны от
тоталитаризма
к свободной и демократической модели развития, от административно-
командной системы к рыночной экономике и правовому государству, от
закры-
того к открытому обществу (трансформация, заметим, которая еще
далека от за-
вершения) могла быть проведена и без распада СССР, если бы не целый
ряд гру-
бейших стратегических просчетов, допущенных правящей элитой позднего
Со-
ветского Союза. Большую долю вины здесь несет и национальная элита в
целом.
В этом — и только в этом — смысле можно и нужно говорить об
общенацио-
нальном поражении страны. В особенности, если исходить из того, что
Россий-
ская Федерация — это не бог знает откуда взявшееся государство, а
историче-
С.В. Кортунов 395
ская преемница Российской Империи и СССР. В этом же смысле можно,
вероят-
но, говорить о смысловом поражении Большой России: ее национальная
элита
оказалась в результате внутренней трансформации полностью
деморализован-
ной и расколотой, неспособной осуществить конструктивное обновление
нацио-
нальных ценностей и идеалов, создать жизнеспособную стратегию
развития
страны, выработать такие нейтрализаторы и иммунные идеологические
меха-
низмы, которые свели бы на нет негативные разрушительные последствия
неиз-
бежного краха коммунистического режима.
Все это, однако, не дает оснований говорить о тотальном «поражении»
России в холодной войне и безоговорочной «победе» США.
Окончание холодной войны вообще невозможно расценивать в категориях
«проигрыша» и «выигрыша», поскольку это была война позиционная и
идеоло-
гическая, она, собственно говоря, не велась за геополитические
приобретения.
Это было состязание двух идеологий, двух образов жизни, которое на
поверхно-
сти выглядело как историческое соревнование экономик или гонка
вооружений.
Но не западный образ жизни — хотя недооценивать его влияния нельзя —
и уж
тем более не военная машина НАТО — победили в этой войне.
К этому следует добавить, что ни один из документов начала 90-х
годов
не говорит о «поражении» или «капитуляции» России — будь то Договор
ОВСЕ,
договоренности по формуле «2+4» или Парижская Хартия 1990 г.
Напротив, эти
документы фиксируют обязательство всех стран ОБСЕ строить единую
Боль-
шую Европу без разделительных линий на основах абсолютно
равноправного
партнерства. Более того, с юридической точки зрения вся территория
СССР в
границах 1975 года, подтвержденных в Заключительном акте, Хельсинки,
есть
зона договорной ответственности и безопасности России, ее военно-
стратегическое пространство, унаследованное ею от СССР в силу
признанного
всем миром правопреемства по всем договорам в области ядерного и
обычного
вооружения, которые продолжают действовать на этом географическом
про-
странстве. Ни одно государство не может позволить на своем военно-
стратегическом пространстве появления вооруженных сил третьих держав
и
вступления частей этого пространства в блоки и союзы, враждебные
ему.
В то же время следует признать, что Запад истолковал крушение СССР
именно как тотальное «поражение» России. Это потребовалось для того,
чтобы
обосновать «правомерность» замены итогов второй мировой войны,
которую Рос-
сия бесспорно выиграла, на итоги холодной войны, которую она якобы
проиграла.
Ликование либерализма над коммунизмом при этом странно не
соответствовало
уже абсолютной безвредности идеи коммунизма для «свободного мира»
просто в
силу непривлекательности этой идеи в конце ХХ века. (Об историческом
пораже-
нии коммунизма З. Бжезинский писал еще в конце 80-х годов, т.е. за
несколько
лет до распада СССР.) Празднование «победы» было связано с тем, что
под видом
коммунизма, казалось, удалось еще раз похоронить в зародыше
потенциальную
возможность исторического возрождения России. Для этого она и была
объявлена
«тоталитарным монстром», который был «побежден» западными
демократиями.
При этом была применена большевистская интерпретация русской
истории: Рос-
сия и русское государство «упразднены» безвозвратно в 1917 году, а
СССР явля-
ется не продолжателем тысячелетнего государства, а соединением
совершенно
независимых и самостоятельных (неизвестно, правда, откуда взявшихся)
наций.
Холодная война: парадоксы одной стратегии 396
Такая трактовка давала Западу возможность в любой момент подвергнуть
сомне-
нию единство страны, ибо ей было отказано в историческом прошлом.
При этом характерно, что и сейчас, после «победы демократии», за
Росси-
ей хотят закрепить титул «ядра империи зла», доказывая, что она
коварно поме-
няла лишь вывеску, но не суть. Иными словами, вектор ненависти к
коммуниз-
му, к советской системе (за неимением таковых) теперь уже совершенно
откро-
венно обращается против самой России. Идеологема «советофобии»
вербальным
путем меняется на идеологему «русофобии».
Эта незатейливая идеологическая операция лишь укрепляет уверенность
в
том, что «благородная» борьба Запада с советским коммунизмом была
лишь фи-
говым листом, которым на самом деле прикрывалась подлинная война с
истори-
ческой Россией. И если крушение «тоталитаризма» хотят истолковать
как тор-
жественную «капитуляцию» тысячелетней русской цивилизации перед
западны-
ми либеральными ценностями, то вся история отношений Запада и России
в ХХ
веке была ничем иным, как маскарадом, имитирующим борьбу с
большевизмом.
А главным смыслом и главной целью политики Запада было на самом деле
рас-
членение территории исторической России. И для ее достижения
бессовестно и
цинично использовались периоды наибольшей слабости страны, равно как
и ан-
тинациональная российская элита. Это сделали сначала в 1917 году с
помощью
большевиков. Потом, когда Россия вернула себе статус великой
державы, это
пытались сделать в 1941 году с помощью Гитлера. В 1991 году это
сделали с по-
мощью технологий холодной войны при опоре на российских
«демократов».
Если же встать на позицию тотального «поражения» Большой России, то
под вопросом окажется и все ее историческое бытие. Причем не только
будущее,
но и прошлое, которое становится зыбким, недостоверным,
сомнительным. И
согласившись с «триумфом победителя», Россия перечеркивает во многом
уже
осуществившуюся судьбу русского народа, обессмысливает прожитую им
жизнь, ставит под сомнение смыслы и цели всего прожитого Россией
историче-
ского времени, ее национальную идентичность. Русскую историю тем
самым как
бы «сматывают назад», до полного уничтожения русского исторического
време-
ни, ибо именно это, а не только разложение русского исторического
пространст-
ва, строго говоря, будет окончательной смысловой победой Запада.
Уничтожить
же нечто, жившее на Земле, невозможно, не уничтожив память о нем.
Вот поче-
му такое огромное место в технологиях холодной войны заняла фарсовая
деса-
крализация русской истории, ритуальное ее осмеяние. (Здесь шаг
вперед по
сравнению с де Кюстином, который в основном пугал.) Оружием этим
прекрас-
но владеет и сам Запад; но подлинной виртуозности достигли здесь
советская (и
постсоветская) либеральная интеллигенция с ее привычками двойной
морали,
«фигой в кармане», цинических усмешек и подчеркнутого самоотчуждения
от
всего, что могло бы быть свято для «этой» страны.
Таким образом, признание «правоты» Запада в холодной войне означает
во-
все не отказ от коммунизма, а признание неправоты всего русского
исторического
замысла, русского православного замысла в истории в целом. Русский
народ, осу-
ществлявший веками державную работу России, сопротивлявшийся натиску
Запа-
да, предстает в этом свете лишь как носитель «имперской гордыни». А
это сопро-
тивление — как всего лишь следствие его природного злонравия и
беспочвенных
«амбиций». Ведь получается, что, выдержав натиск католицизма,
отстояв ценой
моря крови российские рубежи на севере, юге, западе и востоке,
сокрушив Тевтон-
С.В. Кортунов 397
ский Орден, Османскую Империю, Наполеона, наконец, победив
германский фа-
шизм, русский народ в конце концов покорно — и даже с радостью —
склонился
перед Америкой! И ради чего? Ради сникерсов, джинсов и кока-колы!?
Самое нелепое, самое пагубное, что мог совершить русский народ — это
покаяться, что тысячу лет он шел неправильной дорогой, и объявить
собранным
вокруг него народам, что теперь он поведет их к «солнцу Запада».
Ведь для дви-
жения на Запад другие народы не нуждаются в его посредничестве;
каждый из
них начал самостоятельное движение в ту сторону которую им указала
сама Рос-
сия, охваченная угаром американоцентризма. В самой же России этот
америка-
ноцентризм принял такие карикатурные, такие нелепые формы, что
впервые в
своей истории Россия предстала смешной.
Оборотной стороной признания тотального «поражения» в холодной вой-
не является самопризнание Россией «империей зла» или — в более
«мягком», но
и более унизительном варианте — неким уродливым отклонением от
«общего
мирового пути». И потому — неудачницей мировой истории. Это, в свою
оче-
редь, ведет к смысловому подчинению Западу, ценности которого
получают ста-
тус «общечеловеческих». Отсюда — один шаг для признания себя «лишней
страной» (выражение З. Бжезинского) и самоуничтожения.
Есть, впрочем, одна положительная сторона мифа о «поражении». Он спо-
собствует росту национального самосознания, а следовательно,
возвращению
России ее собственной идентичности, казалось бы, навеки потерянной и
раство-
ренной в советском периоде русской истории. (Растущая, резко
выраженная
американофобия — негативный побочный продукт этой, несомненно,
совершен-
но здоровой общенациональной реакции на открытое торжество
«победителя». К
тому же, как это вообще свойственно традиционному русскому сознанию,
адре-
суется она не народу и даже не стране, но конкретной форме
проявления данной
страны.) И чем сильнее напор «победителя», — тем быстрее идет этот
процесс.
С этой точки зрения американцы совершают величайшее благо для
России.
Следует, однако, сразу оговориться, что эта тенденция небезопасна,
по-
скольку она может разбудить крайние формы русского национализма.
Очевидные
попытки во что бы то ни стало закрепить итоги разрушения российской
государ-
ственности под предлогом «закономерного» краха «тоталитарного СССР»
в ко-
нечном счете могут привести к выводу о том, что без прямого и
недвусмысленно-
го восстановления исторического правопреемства Российской Федерации
— не от
1991 и не от 1922, а от 1917 года — будет невозможно устранить саму
основу ны-
нешнего состояния русских как расчлененного народа. И все проекты,
основан-
ные на осколках российской государственности, будь то СНГ,
Евразийский Союз
и иные «конфедерации» и «интеграционные модели», означают признание
двух
предыдущих разделов Отечества, в косвенной форме закрепляя
разделенный и
безгосударственный статус огромной части русского народа. А это, в
свою оче-
редь, ведет к постановке вопроса о прямом и полном правопреемстве от
Россий-
ской Империи 1917 года в юридической плоскости, ибо только это дает
безупреч-
ный инструментарий для воссоединения разделенного русского народа и
воссо-
единения его с тяготеющими к нему народами, решения многих
территориальных
проблем, что ни в коей мере не означает признания многих реальностей
сего-
дняшнего дня, узаконивающих его нынешнее положение. И, в частности,
— при-
знания отторгнутых исторических исконных территорий и святынь
(Севастополь.
Холодная война: парадоксы одной стратегии 398
Крым, Приднестровье и проч.). Именно такую политику проводила
послевоенная
Германия — и, в конечном счете, воссоединилась.
Поэтому вряд ли США стоит педалировать тезис о своей «победе» в хо-
лодной войне. Это не в их собственных интересах. В холодной войне,
во всяком
случае в долгосрочном плане, и в самом деле нет и не может быть
«победите-
лей» и «побежденных». Можно, вероятно, лишь сказать, что ПОКА именно
Рос-
сия платит самую большую цену за окончание холодной войны, хотя по
всем
прикидкам именно она и должна была оказаться в наибольшем выигрыше
от
этого. Сказанное не означает, однако, что и другая сторона в
некотором не очень
отдаленном будущем не заплатит за это свою цену. Во всяком случае,
если су-
дить по последней статье С. Хантингтона «Эрозия национального
интереса
США»18, это будущее действительно не за горами. Таков злосчастный
удел «по-
бедителя». Н. Бердяев как-то говорил: «Не горе побежденным, горе
победите-
лям». Потому что они упускают тот момент, когда надо остановиться и
сказать
себе: «Хватит». Они упускают момент самоограничения, им трудно
мобилизо-
вать реакцию самоограничения, их охватывает эйфория от «побед», от
чувства
силы, от игры мускулами. Эстетизация силы — огромный соблазн
«победителя».
И чем больше американцы сегодня утверждают моноцентричную модель,
чем
больше они настаивают на ней, чем больше их охватывает азарт
«победителя» в
холодной войне, тем более серьезные вызовы встретит Америка в XXI
веке. Ре-
акция не только России, но и других стран не заставит себя ждать, и
она будет
тем более острой и тем менее предсказуемой, чем более бесцеремонно и
догма-
тически ведет себя нынешний «победитель».
Завершая разговор о «победителях» и «побежденных», следует сказать,
что крушение СССР — это, несомненно, национальная катастрофа. Но
катаст-
рофы, как справедливо замечает С. Кургинян, бывают трех типов. Это,
во-
первых, катастрофы исчерпания, при которых потенциал цивилизованного
со-
общества выработан, и в связи с этим возникает цивилизационный фатум
—
смерть цивилизации. Это, во-вторых, катастрофы сдвига, при которых
механиз-
мы влияния общества на элиту и механизмы выдвижения обществом своего
управляющего меньшинства становятся неэффективными. И, в-третьих,
это ка-
тастрофы инверсии или инверсионные катастрофы, при которых
происходит пе-
рерождение управляющих систем и их включение в новые шифры и коды
при
сохранении национальной идентичности19.
Катастрофа крушения СССР — это катастрофа сдвига и в какой-то степе-
ни — инверсии. Но никак не катастрофа исчерпания. А потому — это
устрани-
мая катастрофа. Новая модель национального развития должна учесть
весь опыт
катастроф, сопровождавших российскую историю, и содержать
эффективные
механизмы их предотвращения в будущем. Но это уже отдельная тема.
К ВОПРОСУ ОБ «ИМПЕРСКОМ СИНДРОМЕ»
Демонизация России в западном сознании — явление не новое. Оно про-
явилось задолго до маркиза де Кюстина. Как справедливо отмечает
Ксения Мя-
ло, здесь прослеживается закономерность: стоит лишь России сбросить
одну
конкретную оболочку, демонизированную в глазах Запада, как вскоре
демонизи-
руется — в символах неизменного мифа — и эта, новая. Так была
демонизиро-
вана допетровская Русь, но затем демонические черты приобрела уже
петровская
С.В. Кортунов 399
Россия. Внушающую страх Европе православную монархию сменила Россия
большевистская, затем также превратившаяся в «империю зла». Сегодня
Западу
«угрожает» уже антикоммунистическая Россия, лишившаяся статуса
сверхдер-
жавы20. Г. Киссинджер по существу возвращает ей титул «империи
зла»21, а
З. Бжезинский облекает новую «русскую угрозу» в форму грядущего
фашизма.
То же самое, хотя и в более мягкой форме, проповедует А. Янов со
своей
навязчивой темой «веймарской» (т.е. предфашистской в его понимании)
России.
Его исходная посылка состоит в том, что Россия, «проиграв» холодную
войну,
находится сейчас якобы в том же положении, что и немцы в 1920 году,
испы-
тавшие тогда острое чувство национального унижения и даже
неполноценности.
В соответствии с «веймарским правилом», по мнению Янова, Россия,
если ее не
контролировать со стороны «демократического сообщества», неизбежно,
как и
Германия 20-х–30-х годов, превратится в ревизионистскую державу и в
конеч-
ном счете встанет на путь «нового империализма» (а то и фашизма). «…
В каж-
дом случае, — пишет Янов, — когда великая имперская автократия,
неважно —
передовая или отсталая, европейская или азиатская, пыталась в ХХ
веке в оди-
ночку, на свой страх и риск трансформироваться в современную
демократию,
дело заканчивалось одним и тем же — тоталитарной диктатурой. Всегда.
Без
единого исключения. Так выглядит железное «веймарское правило». В
этой свя-
зи политолог призывает разработать и реализовать «антифашистскую
страте-
гию» Запада в отношении России по аналогии с тем, как это было
сделано в от-
ношении побежденной в 1945 году Германии22.
В подобного рода теориях все смешано в кучу. Здесь неоправданно ото-
ждествляется положение Германии в первой половине и России в конце
ХХ ве-
ка, искусственно уравниваются фашистская и коммунистическая
доктрины, про-
водятся абсолютно неисторичные аналогии между немецким и русским
сознани-
ем, германским и российским самоопределением.
Начнем с того, что положение России в 90-е годы существенно
отличается
от положения Германии 20-х, а тем более 40-х и 50-х годов ХХ века.
Германия
действительно потерпела тотальное поражение как в первой, так и во
второй ми-
ровых войнах. При чем это было поражение не только германской
военной ма-
шины и германской государственности. Это было поражение немецкого
духа,
раздутого до абсурда в своей абсолютизации. Абсурд лопнул, но при
этом по-
страдало и самосознание нации в целом. Стало не только невозможным
быть
фашистом, стало стыдно называться немцем вообще. Провозглашенное
Гитле-
ром тождество национал-социализма и немецкого духа продолжало жить,
хотя и
в негативной форме: идеал немецкой расы господ обратился кошмаром
немец-
кой расы преступников. Причины этого во многом лежат в
действительных осо-
бенностях немецкого сознания. «Нация поэтов и палачей», «Шиллер и
Освен-
цим» представляют собой, как признают сами немцы, не только
противоречие,
но и некоторую духовную целостность.
Достаточно очевидно, что поражение и дискредитация национал-
социализма могли быть восприняты немцами только с облегчением, как
исчезно-
вение чуждой, угнетающей силы, но в значительной мере и как
необходимость
признаться в собственном заблуждении. По этой причине 8 мая является
для Гер-
мании, прежде всего, Днем Поражения, в который «хорошему немцу
нечего
праздновать». До недавнего прошлого именно эта точка зрения являлась
офици-
ально признанной в Германии, да и сегодня имеет немало сторонников.
Вместе с
Холодная война: парадоксы одной стратегии 400
тем, 8 мая было Днем освобождения немецкого народа и влекло за собой
необхо-
димость осмысления недавнего прошлого, дабы избежать опасности его
повторе-
ния. Начало общественному признанию этого мнения было положено
президен-
том Рихардом фон Вайцзеккером в его речи в бундестаге 8 мая 1985
года. Коле-
нопреклонение Вилли Брандта перед памятником в польском гетто в 1970
году
было именно символом покаяния, признания вины и сожаления о прошлом.
В сегодняшней Германии прежде всего нельзя быть националистом и ан-
тисемитом. Показ на художественной выставке нескольких картин эпохи
нацио-
нал-социализма вызывает целую дискуссию, хотя полотна (среди них —
ни од-
ного портрета фашистского деятеля) вывешиваются отдельно от основной
экс-
позиции, где-то в боковом коридоре, причем через каждые две картины
висит
повторяющаяся табличка с осуждающим комментарием.
Можно ли говорить о сходстве положения Германии после краха
национал-
социализма и России после утраты коммунизмом своего господствующего
положе-
ния как идеологии и общественного строя? Этот вопрос можно
сформулировать и
так: произошла ли в связи с поражением коммунизма дискредитация
русского духа,
как это произошло с немецким духом после крушения идеологии
национал-
социализма? Можно ли говорить также и в случае России об
определенном ото-
ждествлении и срастании национального сознания с господствующей
идеологией?
Мессией в коммунизме является не народ как единство интересов всех
со-
ставляющих его классов, а класс. А потому классовая борьба
коммунизма про-
тивостоит общественной гармонии национал-социализма. Но именно в
этом на-
правлении различаются русский и немецкий национальный характер.
Основан-
ный на идеализме, но сориентированный на материальное процветание
нации
(каждому — именьице на Украине) национал-социализм был совместим с
не-
мецким сознанием. Основанный на материализме, но нацеленный на
осуществ-
ление абстрактных идеалов (равенство, справедливость и т.д.),
коммунизм ока-
зался совместимым с сознанием русским.
Однако поскольку в основе коммунизма лежит не национальный, а клас-
совый принцип, то крах идеологии не вызвал прямого следствия
национальной
дискредитации. Напротив, было логично ответное усиление национализма
как
поиска иного, более адекватного воплощения русского духа в
политической
идеологии. В отличие от Германии, в России дискредитация коммунизма
не ве-
дет к тому, что становится «стыдно» быть русским.
Сталинские лагеря, финская и афганская войны, брежневские «психушки»
для инакомыслящих — все это имеет «советское алиби». Более того,
именно
русские оказались основной жертвой сталинского режима. Именно по
русскому
сознанию большевики нанесли главный удар, тяжелые последствия
которого
ощущаются и сегодня. Тем самым создается противопоставление:
советское оте-
чество со всеми его «гнездами» и оставшаяся незапятнанной русская
нация, по-
лучившая теперь возможность свободного и адекватного
самоопределения. Эта
возможность переадресовать все упреки в неблаговидном прошлом
анонимному
«отечеству» избавляет от необходимости «забыть», подавить
воспоминания или
же нести комплекс национальной вины. Более того, советский период,
комму-
низм не рассматривается большинством россиян как некая «черная дыра»
в рос-
сийской истории, а как, скорее, закономерный момент развертывания
нацио-
нального и мирового духа.
С.В. Кортунов 401
В Германии бациллой нацизма был поражен почти каждый немец (вклю-
чая женщин и подростков), и вся нация превратилась в нацию-фаната.
Нацист-
ский режим там не был отделен от национального самосознания немцев,
а ско-
рее в инфернальной форме выражал на том этапе это самосознание.
В России мы наблюдаем совсем иную картину. Коммунистические фана-
тики даже в послереволюционные годы встречались далеко не часто (это
были
единицы), а уж во времена поздней советской империи — в 70-е–90-е
годы —
сама комидея стала пищей для анекдотов; настоящих же убежденных
коммуни-
стов не осталось даже среди членов Политбюро. Да в самые мрачные,
сталин-
ские, времена следует различать реальный энтузиазм и спокойное
счастье про-
стых советских людей, с одной стороны, и уродливый тоталитаризм,
режим и
культ вождя — с другой. Очевидно, что режим и нация в одном случае —
единое
целое, а в другом — как говорится, «две большие разницы». Именно это
обстоя-
тельство и противоречие в случае с коммунистической Россией придает
стали-
низму не характер исторической ошибки русского народа, некоего
историческо-
го недоразумения, а характер русской трагедии, в которой страдальцем
является
русский народ. Аморальность и чудовищность сталинизма есть, таким
образом,
некий внешний и чуждый этому народу, самой его природе феномен.
Немецкий солдат шел воевать в Россию, убежденный, что «Германия пре-
выше всего», что евреи, французы, поляки, чехи, русские и т.п. — это
«недоче-
ловеки», подлежащие уничтожению в концлагерях и газовых камерах. Он
бес-
прекословно, подобно роботу, исполнял приказы режима.
Русский солдат шел воевать не за коммунистическую идею, а за свой
дом,
жену, мать, Родину, за Россию. Он, конечно, тоже выполнял приказы,
но то были
приказы не режима, а других русских людей, думавших так же, как и
он, и вое-
вавших за те же ценности, что и он. Дуализм, раздвоенность личности
и режима
породила странный, на первый взгляд, и недоступный немецкому
сознанию фе-
номен: личная борьба русского солдата. Его личная война во многих
случаях, —
когда осознанно, а когда и нет, — приобретала характер протеста
против ста-
линского режима, против сталинизма.
Драматичность той эпохи выразилась и в борьбе, с одной стороны, энту-
зиазма, коллективизма, романтики; с другой — рабского послушания,
страха,
морального падения. Этот конфликт был не только социальным, он был
внут-
ренним конфликтом каждого мыслящего советского человека. В известной
сте-
пени именно этот конфликт вдохновлял творческую интеллигенцию того
време-
ни на создание подлинных шедевров мировой литературы, поэзии,
искусства и
кинематографии.
Создано ли было что-либо подобное в фашистской Германии? Ничего,
кроме
торжественных маршей да развлекательных фильмов. Немецкий гений того
времени
был полностью мобилизован военной машиной Германии, не только, как
известно,
не приумножившей, но и беспощадно испепелившей великую немецкую
культуру.
Отступление коммунизма несравнимо с крушением национал-социализма и
чисто организационно. Как известно, поражение Германии привело к
утрате ею
собственной государственности. Управление страной перешло к
Контрольному со-
вету стран-победительниц, лишь постепенно, в течение десятилетия,
передавшего
свои функции обратно немцам. Возрождение государственности в
Германии про-
исходило при этом «снизу», сначала на коммунальном, потом на
земельном уровне.
Затем был создан ограниченный в своих полномочиях экономический
совет и лишь
Холодная война: парадоксы одной стратегии 402
в 1949 году — бундестаг. Полный же суверенитет Западная Германия
обрела толь-
ко в 1949 году, после окончательной интеграции в западную
экономическую и по-
литическую систему. Эта длительная несамостоятельность имела свою
положи-
тельную сторону: переходный период от тоталитаризма к демократии
оказался дос-
таточно продолжителен и гарантирован контролем извне. В России же
многие
структуры оказались просто унаследованы от советских времен.
Поражение Германии, ее капитуляция, в том числе и расчленение ее
тер-
ритории, закреплено во множестве послевоенных юридических документах
са-
мого высокого уровня. Нацистских преступников осудил Международный
три-
бунал. В международно-правовой форме зафиксировано, что фашизм — это
пре-
ступление против человечества. Ничего даже близкого не наблюдается
после
окончания холодной войны. Советских коммунистов не судили не только
меж-
дународный суд, но даже суд российский. Нигде не сказано, что
коммунизм —
это преступление против человечества. Коммунистические партии
повсюду в
мире живут и здравствуют, а нередко и побеждают на выборах во вполне
рес-
пектабельных странах, называющих себя демократическими.
Кроме того, распад ОВД и СССР воспринимается Россией как освобожде-
ние от коммунистического режима, как величайшее завоевание русского
народа
и российских демократов, как переход к свободному развитию, а отнюдь
не как
ее поражение в холодной войне (кстати, холодную войну вела не
Россия, а Со-
ветский Союз). А потому и корни чувства национального унижения здесь
совсем
иные. Это чувство прежде всего связано с разочарованием политикой
Запада,
который не сумел оценить все жертвы русского народа, принесенные им
во имя
прекращения конфронтации, и по существу воспользовался его временной
сла-
бостью для продвижения своих корыстных интересов. Запад не только не
пошел
в отношении России на что-то, что хотя бы отдаленно напоминало план
Мар-
шалла (который был, как известно, распространен на послевоенную
Германию),
но начал разыгрывать карту «геополитического плюрализма»,
препятствуя есте-
ственной политической и экономической интеграции постсоветского
простран-
ства и поощряя новых национальных лидеров к дистанцированию от
Москвы.
Эти действия, равно как и политика расширения НАТО в ущерб интересам
Рос-
сии, были ею восприняты как вероломство и обман.
Антироссийские игры США, усугубленные чувством разделенности рус-
ского народа, и вылились в болезненную реакцию российской элиты, в
извест-
ное отчуждение от Запада, в разочарование самой идеей равноправного
партнер-
ства с ним. Объявление Западом законных национальных интересов
России
«имперскими амбициями»; заказное формирование там негативного образа
но-
вой России как ядра «империи зла», западная русофобия, заменившая
прежнюю
советофобию, приписывающая русскому народу генетически «имперский» и
«тоталитарный» характер, — многократно его усилили.
К этому следует добавить и то, что решающим моментом для окончатель-
ного разгрома нацизма было относительно быстрое восстановление
германской
экономики и создание предпосылок для ее дальнейшего интенсивного
развития.
План Маршалла не случайно включал энергичные экономические меры,
считая
их весомым аргументом в пользу западной системы. Национал-социализм
ока-
зался, таким образом, не только политически разгромлен и
идеологически дис-
кредитирован; он был «похоронен» также административно и
экономически.
Легко заметить, что всего этого в силу различных причин не произошло
с ком-
С.В. Кортунов 403
мунизмом. А потому возрождение коммунистической идеологии в России
яви-
лось таким же логически обоснованным процессом, как и возрождение
нацио-
нального самосознания. Западу поэтому следует признать, что
ситуация, в кото-
рой оказалась Россия в 1995–1996 годах, когда она ощутила себя на
волосок от
коммунистического реванша, во многом была обусловлена не только
неудачами
российских экономических реформ, но и его собственной недальновидной
и
эгоистической политикой.
Радикальный пересмотр этой политики, признание за Россией ее
законных
национальных интересов, всемерное содействие демократическим
преобразова-
ниям, в том числе и путем оказания массированной экономической
помощи, не-
замедлительная интеграция России в ключевые политические и
экономические
институты Запада, причем не на правах «бедного родственника», а на
правах рав-
ного партнера, — таковой, в общих чертах, может и должна стать
антикоммуни-
стическая (если угодно, то и «антифашистская») стратегия Запада в
отношении
России на современном этапе ее национального, а также мирового
развития.
* * *
Специфика холодной войны в том и состоит, что это ползучая
катастрофа. И
если ее начало можно зафиксировать, то конец — определить почти
невозможно. Ее
конечный пространственно-временной контекст по существу размыт. В
холодной
войне применялись очень тонкие технологии, порой казавшиеся
незаметными.
Но тогда возникает вопрос: может быть, мы и сейчас не чувствуем что
эти
технологии применяются против нас? Ведь бомбежек, движения танковых
ар-
мад, десантных операций — всего этого нет. Это, однако, не означает,
что новый
Мюнхен еще не состоялся.
Во всяком случае определенные круги на Западе вынашивают планы
дальнейшего расчленения России. Эти планы отражены в новой книге
З. Бжезинского «Геостратегия для Евразии». В ней он пишет о
«свободной кон-
федеративной России, состоящей из европейской России, Сибирской
республики
и Дальневосточной республики». В такой конфигурации, подчеркивает
Бжезин-
ский, России «будет легче поддерживать тесные экономические связи со
своими
соседями. Каждое из таких конфедеративных образований сможет успешно
раз-
вивать творческий потенциал на местах, веками тормозившийся тяжелой
бюро-
кратической рукой Москвы. В свою очередь, децентрализованная Россия
будет
менее склонна к проявлению имперских амбиций»23. Такая установка
идет даже
дальше вышеупомянутых замыслов нацистской Германии, которая, по
крайней
мере, не планировала расчленение ядра России.
Да, кстати, и для Америки 80 лет назад было характерно поддержание
целостности России. В. Вильсон в 1918 году, одним из знаменитых
четырна-
дцати пунктов, которые определили Версальский мир, утвердил
недопусти-
мость распада России. И был прав, потому что знал: если начнут
делить Рос-
сию, то Америке ничего не достанется — все захватят японцы,
англичане,
французы. Но ситуация к концу века изменилась, сформировался
транснацио-
нальный финансовый капитал, которому, по большому счету, наплевать
на лю-
бые государственные границы. Важно, чтобы все ключевые позиции были
за-
няты представителями этого капитала. Важен контроль за сырьевыми и
энерге-
тическими ресурсами. Если для этого Россию надо будет разделить на
три рес-
Холодная война: парадоксы одной стратегии 404
публики, объединенные слабой конфедерацией, или на сорок враждующих
ме-
жду собой монархий, — он пойдет, не колеблясь, и на это. А коль
скоро это
так — холодная война будет продолжаться.
Примечания:
1 Международная жизнь. — 1993. — № 7.
2 См.: Мяло К. Между Западом и Востоком. — М., 1996. — С. 110.
3 Независимая газета. — 1996. — 24 июля.
4 Нарочницкая Н. Россия и русские в мировой истории // Международная
жизнь. — 1993. — № 7.
5 Россия — XXI. — 1994. — № 6-7. — С. 158-174.
6 Цит. по: Юридическая газета. — 1992. — № 5. — С. 29.
7 Там же.
8 Цит. по: Независимая газета. — 1997. — 7 апреля.
9 Грэхем Т. Российская внешняя политика и кризис российской
государственно-
сти. 20 апреля 1995 г. Доклад, представленный на семинаре в
Московском отделении
Фонда Карнеги.
10 Независимая газета. — 1996. — 27 ноября.
11 Там же. — 1997. — 8 декабря.
12 Вашингтон пост. 1996. 15 октября.
13 Цит. по: Мяло К. Указ. соч. — С. 127.
14 Заключения двух комиссий ученых-международников, сделанные по
заказу
Лиги наций. Приводятся А.Н. Мальдельштамом во введении к книге:
Зареванд. Турция
и пантюркизм. — Париж, 1930. — С. 27-28.
15 Ньюсвик. — 1991. — 27 марта.
16 Финансовые известия. — 1998. — 15 января.
17 Аргументы и факты. — 1997. — № 20.
18 Форин афферс. — 1997. — № 5.
19 Россия. — XXI. — 1993. — № 2. — С. 25.
20 К. Мяло. Указ. соч. — С. 119.
21 Итоги. — 1996. — 30 июня.
22 Власть. — 1996. — № 1. — С. 41.
23 Независимая газета. — 1997. — 24 октября.
http://www.auditorium.ru/books/153/kortunov.pdf
|
