Содержание страницы:

 

 Юрий Емельянов "STALIN MADE IN THE USA"

Владимир Мейлицев "ОТ ПОЛИТИКИ РАЗРЯДКи К НЕЙТРОННОЙ БОМБЕ"

 

 

 Юрий Емельянов

STALIN MADE IN THE USA

Глава из рукописи книги "Суд над Сталиным"

События внутриполитической борьбы в нашей стране не прошли мимо внимания нашего главного внешнеполитического противника - Соединенных Штатов Америки. К началу "холодной войны" в США при активной помощи государства была создана разветвленная сеть советологических центров. Хотя в отличие от СССР в США не существовало единой системы научно-исследовательских институтов, изучавших международные вопросы, деятельность самых различных независимых научных центров, существовавших главным образом при американских университетах, координировалась специальным Советом. В его состав входили представители Государственного департамента, министерства обороны и ЦРУ. Через посредство Совета направлялись государственные средства на изучение тех или иных проблем СССР и проводились сотни всевозможных семинаров, конференций, которые обсуждали самые различные стороны советской жизни. Так гибко и эффективно объединялись и направлялись усилия независимых научных центров и даже отдельных ученых, изучавших нашу страну. Эти дискуссии позволили уже в конце 60-х годов обратить внимание на огромное значение "сталинского вопроса" во внутриполитической жизни СССР.

Оценивая значение споров о Сталине в нашей стране, видный американский советолог Стивен Коэн писал: "Сталинский вопрос ... имеет отношение ко всей советской и даже российской истории, пронизывает и заостряет современные политические вопросы ... Сталинский вопрос запугивает как высшие, так и низшие слои общества, сеет распри среди руководителей, влияя на принимаемые ими политические решения, вызывает шумные споры в семьях, среди друзей, на общественных собраниях. Конфликт принимает самые разнообразные формы, от философской полемики до кулачного боя". Под влиянием таких оценок внешнеполитические стратеги США могли рассматривать сталинскую историю как поле боя, на котором могли разыграться решающие сражения "холодной войны". Одновременно в США учитывали и продолжавшиеся возможности использования "сталинской темы" для внутреннего потребления с целью поддержания в массовом сознании американцев страха перед СССР.

Понимая большие возможности использования "сталинской проблемы" для достижения целей США в ходе "холодной войны", в этой стране развернули широкомасштабную работу по изучению жизни и деятельности Сталина. Беседуя с участниками Пагуошской конференции в конце 60-х годов, будущий советник по вопросам национальной безопасности президента Джимми Картера Збигнев Бжезинский поведал им, что в США полным ходом идут дотошные исследования о жизни и деятельности Сталина. "Восстанавливается каждый день, прожитый Сталиным", - сообщал ученым различных стран этот человек, люто ненавидящий Россию и, по мнению его коллег-советологов, мечтавший въехать в Варшаву на белом коне как освободитель Польши от "русского коммунизма".

Пожалуй, в наибольшей степени к воплощению задачи, изложенной Збигневом Бжезинским, приблизился директор Центра исследований России Гарвардского университета Адам Улам. Знакомство с его массивной биографией Сталина, написанной в 1973 году, создает впечатление, что автор добросовестно проштудировал все подшивки "Правды" за годы правления Сталина, а также все мало-мальски значащие сталинские выступления. Сбиваясь не раз на повторение фантастических измышлений про Сталина, Улам все же придерживался главным образом событий, подтвержденных документами. При этом он постарался тенденциозно изложить сталинскую биографию, чтобы она полностью отвечала текущим политическим установкам США в их противостоянии с СССР. Это позволило Уламу, в частности, объявить Сталина главным виновником развязывания "холодной войны". Такая аргументация позволяла найти оправдания для гонки вооружений, которая началась сразу же после окончания Второй мировой войны.

Образ Сталина, созданный Уламом, отвечал и традиционным американским представлениям о владыках зарубежных странах, сложившимся еще в то время, когда, если верить Марку Твену, в провинциальных городках США по воскресеньям в церквах молились "за угнетенные народы, стонущие под игом европейских монархов и восточных деспотов". В Америке всегда было принято изображать своих зарубежных противников как маниакальных тиранов, патологически жестоких и кровожадных. В последние годы эта традиция дала себя знать в ходе пропагандистского обеспечения военных операций США против Ирака и Югославии. В своей книге Улам объявлял, что держава, управлявшаяся Сталиным, была краем террора и абсурда. Улам писал: Сталин "сумел построить систему террора и структуру личной власти, равных которой не было в современной истории. Без террора нельзя было не заметить очевидной абсурдности правления Сталина". В то же время такая трактовка Сталина совпадала с представлениями антисталинистов внутри СССР. В своих сочинениях они также стремились изобразить Сталина ужасным и абсурдным.

Сводя деяния Сталина к террору и абсурду, Улам перечеркивал все созидания сталинского времени. Явно руководствуясь духом резолюции конгресса США "О порабощенных народах", принятой в июле 1959 года, Улам объявлял, что СССР до сих пор не освободился от последствий сталинской власти: "Человек, который создал этот мир, умер более чем двадцать лет назад. Его репутация была подвергнута нападкам, его тело было вынесено из Мавзолея, где оно лежало рядом с телом Ленина. Но по духу сегодняшняя Россия гораздо более сталинская, чем ленинская".

А.Улам приходил к выводу, что для успеха американской политики "освобождения" народов, порабощенных Россией, надо "освободить" ее от посмертного влияния Сталина: "Лишь когда советские люди смогут взглянуть на свое недавнее прошлое и признают, чем оно действительно было - да, конечно, трагическим и героическим, но во многих отношениях ужасным, - тогда чары спадут и сталинская эра наконец закончится".

Такой вывод мог быть использован для обоснования агрессивной политики США, осуществлявшейся против нашей страны под удобным предлогом ее "освобождения" от наследия Сталина. Изложив в своей книге этапы сталинской биографии и обратив особое внимание на те ее страницы, которые могут быть использованы для дискредитации Сталина, Улам фактически предлагал поддержать усилия тех, кто внутри СССР выступал за продолжение десталинизации. Осуществление этих предложений означало бы объединение усилий внешнеполитических противников нашей страны с антисталинистами внутри СССР.

Как и доморощенные сочинители клеветнических рассказов о Сталине, многие советологи старались сосредоточить свое внимание на личности Сталина с тем, чтобы найти самые "уязвимые места" в его характере. Правда, в отличие от быличек, которые сочиняли антисталинисты у нас, американские советологи пытались создать более или менее объективный психологический портрет Сталина. Усилия некоторых из них позволили сделать немало интересных наблюдений и выводов. Так, например, Роберт Такер в своей биографии Сталина выдвинул оригинальные объяснения причин выбора Сталиным своего псевдонима и ряда стилистических особенностей его речи и письменных работ. В то же время, следуя принципам западной психологической науки и политическим установкам своей страны, этот ученый, обладавший также большим опытом профессионального дипломата, постарался объяснить Сталина как типичное проявление "диктаторской личности". Изображая Сталина в качестве явления анормального, Р.Такер создавал впечатление, что "освобождение" СССР от наследия Сталина - это способ вернуть нашу страну к нормальному, психологически здоровому состоянию.

Читая сочинения на сталинскую тему американских авторов, порой нельзя не поражаться искажениям, которые они допускали в изображении Сталина, советской истории и советской жизни. Так, например, на страницах своей книги "Сталин и создание Советского Союза" Алекс де Джонг утверждал, что Сталин запретил кибернетику, потому что якобы не любил математику и статистику, что Сталин хотел повернуть Гольфстрим, чтобы заморозить Европу и обогреть Сибирь. Вопреки очевидным фактам автор писал, что Сталин якобы расстрелял руководителя военной разведки за то, что тот сообщил о планах Гитлера напасть на СССР 22 июня 1941 года. Эти и многие другие эпизоды из книги де Джонга кажутся взятыми из "Сталиниады" Борева. Однако далеко не всегда такие рассказы свидетельствовали о невежестве автора или о том, что он стоял на позиции примитивного антисталинизма.

Тот же Алекс де Джонг, беседуя с советским критиком А.Овчаренко, произносил восторженные речи в честь Сталина. По словам Овчаренко, де Джонг утверждал: "Ни французская революция, ни Наполеон, никто другой не сделали столько, сколько сделал он. Ведь и после 1917 года Россия долго не менялась. А он действительно преобразовывал ее, поставил на путь, по которому она шла сорок лет, да, пожалуй, идет и до сих пор. Во-вторых, считаю, что с его именем неразрывно связано существование нас всех. Победи Гитлер СССР, уже не было бы русских. Но не было бы уже и французов, англичан, американцев. Как хотите, он гениален еще и потому, что сумел сделать в годы последней мировой войны своими союзниками и англичан, и американцев, и французов. Сталин сумел и Черчилля, и Рузвельта заставить следовать линии, начертанной им".

Причины, почему де Джонг так оценивал Сталина в разговоре с советским критиком, и, казалось бы, совсем иначе в своей книге, объяснялись не наличием у него "бугра l'approbativite", обнаруженного Герценом у русских дворян, и не его страхом перед ЦРУ, контролировавшим деятельность советологов. Скорее всего автор биографии о Сталине, выпускаемой в США, знал, какие рассказы о Сталине отвечали вкусам и уровню знаний о России среднего американца, а потому учитывал рыночную конъюнктуру для своей книги. Этот фактор играл немалую роль в изображении Сталина в американских сочинениях.

Как-то в ответ на мое возмущение очевидными нелепостями в изображении в американских кинофильмах внешнего вида советских военных, форму которых легко можно было воспроизвести, мой американский собеседник ответил, что творцы кинолент отнюдь не стремятся к реализму: "Неправдоподобные, почти квадратные погоны на плечах советского офицера в фильме "Рэмбо" бросаются в глаза и помогают сразу отличить "чужого" от "нашего". Папаха советского полковника, повернутая кокардой вбок, в фильме "Телефон" подчеркивает облик чужака". Учитывая уровень внутреннего потребителя, некоторые американские биографы, даже знающие подлинные черты Сталина, старались создать его портрет таким, чтобы он был "узнаваем" средним американским читателем как носитель стереотипных представлений о зарубежном деспоте, внедренных в его сознание с детства.

В то же время де Джонг отнюдь не желал создавать впечатление, что нашу страну следует "освобождать" от последствий власти Сталина за то, что, по его сведениям, Сталин не любил математики и желал согреть свою Сибирь за счет чужой для него Америки. Убежденный в преимуществах своей страны и в неприемлемости для США советских порядков и российских традиций, де Джонг исходил из того, что Америка может мирно сосуществовать с Советским Союзом.

Не всегда верно понимая Россию, неточно излагая ее историю и делая ошибки в оценках русского национального характера, де Джонг в то же время не пытался отделять Сталина от советского народа. Он писал: "Сталин не был одинок. Дело совсем не обстояло таким образом, будто злой человек управлял угнетенной страной. Он опирался на всенародную поддержку на любом уровне, потому что его и его стиль управления любили; он по-настоящему был народным диктатором. Его партия следовала за ним, потому что видела в нем победителя. За ним шли, потому что видели в нем делового политика, на которого можно было положиться в то время, когда стоял вопрос об их жизни или смерти. Он нравился населению страны, удовлетворив глубокие потребности, присущие их культуре ... Он восстановил пуританские ценности старой Московии, в которой каждый служил царю и государству как только мог и умел, потому что такая служба была морально оправданной, а для сомнений, инакомыслия и бузотерства там не было места ... Он взял на вооружение ту особую форму мессианского национализма, в соответствии с представлениями которого Москва являлась "третьим Римом"; такое восприятие позволяло русским ощущать свою особую историческую роль. Сталин превратил это чисто русское ощущение в острое осознание каждым советским человеком особой роли советского народа в мировой истории".

Отвергая представление о том, что Сталин управлял людьми лишь благодаря террору, де Джонг в заключение своей книги перечислял совсем другие мотивы, которыми в первую очередь руководствовались советские люди, трудившиеся в годы правления Сталина: "Сталин создал систему, которая работала, потому что люди были согласны работать на таких условиях. Они работали с охотой, трудясь во имя идеалов, или из ненависти к своим соседям, а иногда во имя любви. Более того, любовь к Сталину настолько глубока, что она пережила более тридцати лет официальной полуопалы. Даже теперь дух Сталина неким мистическим образом ощущается".

Присутствие "духа Сталина" де Джонг ощутил в возраставшей в брежневские годы популярности Сталина. Он писал: "Сейчас среди водителей грузовых автомобилей и таксистов модно выставлять портреты Сталина в своих машинах ... Хотя "эксперты" объясняют это лишь протестом против слабости нынешнего руководства, на самом деле причина для этого проще: появление таких икон показывает наличие в великом русском народе устойчивой любви к "великому человеку" в их истории и возможно даже ностальгического желания возвращения к "старым добрым временам" ... Сила сталинской иконы такова, что трудно себе представить, чтобы ее вновь не признали официальные власти. Эта икона воплощает самую суть советского представления о государстве". Таким образом, если для Улама Сталин был исторической аномалией, то для де Джонга генералиссимус воплощал сокровенную суть российской исторической традиции.

Великую рель Сталина в истории отмечал и К.Н.Камерон в своей книге "Сталин. Противоречивая личность". Стоя на коммунистических позициях, диаметрально противоположных официальной советологии, Камерон в то же время критически оценивал ряд теоретических положений Сталина и видел в них причины ошибочных решений и действий советского правительства. Вместе с тем автор постарался контратаковать распространенное в левых кругах США стремление отмежеваться от Сталина, как фигуры, дискредитирующей идеи социализма.

Автор смело принимал вызов своего профессора-единомышленника, который сказал Камерону: "Всякий раз, когда я говорю о социализме, обязательно какой-нибудь студент поднимает вопрос о Сталине - и что я тогда могу сказать?" Камерон обращал внимание на выдающуюся роль, которую сыграл Сталин в создании СССР, в разгроме нацистской Германии и многих других великих событиях XX века. "Эти огромные свершения, - утверждал Камерон, - ставят Сталина среди ведущих исторических фигур нашего столетия. Кроме того, эти свершения были осуществлены в интересах человечества в целом и были направлены против планов мировой реакции". Подчеркивая, как и де Джонг, созидательную роль Сталина, Камерон, в отличие от де Джонга, видел Сталина фигурой не чисто российского масштаба, а всемирного.

Именно в этом Камерон видел причины всемирной кампании клеветы против Сталина: "Можно было с уверенностью предсказать, что человек, осуществивший такие дела - вне зависимости от того, что он еще сделал, - будет предметом хорошо организованной кампании клеветы". Правда, признавал Камерон, "трудно было догадаться, какие размеры примет эта кампания ... Порой в ее основе лежит простой вымысел. Таким образом, был создан образ диктатора, одержимого жаждой властью и уничтожающего "миллионы" (иногда 4 или 60, в зависимости от автора подсчетов). Иногда же нам преподносится более глубокомысленное сочинение, и мы видим хитрого интригана, который убирает истинных, "демократических" социалистов и устанавливает репрессивный режим всеобщей регламентации". В своей книге Камерон старался доказывать абсурдность этих обвинений, решительно опровергая оценки Сталина, господствовавшие в США и среди части городской интеллигенции СССР.

Диаметральные различия в позициях различных американских авторов позволяли увидеть гораздо больше в "сталинском вопросе", чем это можно было узнать из баек "городского, интеллигентского фольклора" или самиздатовской литературы, рожденной на их основе. Американские официальные круги не уподоблялись советским очернителям Сталина, увлеченным состязаниями в сочинениях самых невероятных небылиц и в попытках назвать как можно больше разных животных для оскорбления Сталина. В отличие от отечественных антисталинистов, лишь мечтавших о карьерах идейных и политических вождей страны, американские правящие круги уже правили страной. Они видели в Сталине не иллюзорного пигмея, а фигуру, которая и через несколько десятилетий оставалась препятствием на пути реализации важнейших планов американского государства. Будучи ответственными государственными руководителями, они старались подойти ответственно к изучению роли Сталина в истории. Из диаметрально противоположных оценок и аргументов они выбирали все, что могло послужить для осуществления их заветной цели - уничтожения СССР и порабощения нашей страны.

Хотя аргументы де Джонга противоречили официальной линии США, они помогали понять, что атака на Сталина - это не просто устранение "чар царства террора и абсурда", как утверждал Улам, а удар по самым основам национального сознания русского народа и союзных с ним народов страны. Аргументы де Джонга и других позволяли увидеть, что удар по Сталину сделает народы СССР, и прежде всего русский народ, беспомощными перед активной идейной экспансией США.

Хотя представления Камерона о мире в корне отличались от господствовавших в стране, его книга позволяла понять, что Сталин до сих пор может быть признан великой фигурой всемирным движением, выступающим против основ капитализма. Таким образом, новые удары по Сталину представлялись необходимыми и для уничтожения наиболее радикальной оппозиции внутри капиталистических стран.

Проявляя максимальную дотошность в изучении жизни Сталина, отношения к нему в СССР и в остальном мире, координаторы советологических исследований готовились превратить локальные столкновения по "сталинскому вопросу", которые не прекращались в СССР, в крупномасштабные операции. Эти операции предстояло осуществить в сфере идей. Постоянное управление массовым сознанием американцев с помощью рекламы и пропаганды вооружило правящие классы США огромным опытом в осуществлении психологических операций и на международной арене.

Одновременно советологи собирали воинство для будущих боевых операций по разрушению репутации Сталина. По мнению С.Коэна, главной силой "десталинизации" должны были выступить многие представители творческой и научной интеллигенции страны, связанные с ее правящими кругами. В советологической литературе 70-х годов их уже стали называть "реформаторами". Коэн и другие советологи перечисляли многие имена советских публицистов, журналистов, писателей, критиков, историков, экономистов, которые должны были сыграть видную роль в боях против Сталина. Коэн подчеркивал особое значение "передовых" публикаций 60-х годов, написанных "реформаторами" Роем и Жоресом Медведевыми, А.Антоновым-Овсеенко, Ю.Карякиным, О.Лацисом, В.Чалидзе, Ю.Левадой, В.Лакшиным, А.Беком, Л.Копелевым, В.Аксеновым, Л.Карпинским, Г.Лисичкиным, Ф.Бурлацким, Е.Амбарцумовым. По рассуждениям Коэна получалось, что их главное достоинство состояло в том, что "реформаторы должны ... критиковать наследие сталинизма практически во всех областях".

Советологи продумывали и вооружение для будущей кампании. На вооружение брались все обвинения из доклада Хрущева, дополненные многими другими, в том числе и теми, что вылупились в антисталинском "Гнезде дьявола". Особо старательно собирались сведения, позволявшие получить максимально большое число "жертв сталинских репрессий". Большую активность здесь проявлял работавший значительную часть времени в США и в постоянном контакте с американскими советологами английский ученый Роберт Конквист. Пытаясь достичь наиболее впечатляющей цифры, Конквист использовал самые неожиданные методы, то приводя частный пример того, как сложилась жизнь арестованных за пособничество немецким оккупантам в Курске после отправки их в лагеря (утверждалось, что из 6000 осужденных в 1943 году к 1951 году остались в живых 60 человек), то ссылаясь на мысли героя рассказа А.И.Солженицына "Один день Ивана Денисовича" ("может быть, можно продержаться 10 лет и выйти живым, но как можно протянуть 25 лет?"), то на оценки числа жертв, сделанные А.Д.Сахаровым ("по крайней мере от 10 до 15 миллионов погибло от пыток и казней, в лагерях для ссыльных кулаков ... и в лагерях, где не было права переписки"). Все это позволило Р.Конквисту говорить о 20 миллионах, погибших в лагерях и расстрелянных в годы правления Сталина. Впрочем, Конквист заявлял, что эту цифру "можно увеличить еще на 50 процентов".

Эти цифры жертв стали подобны количеству мощных пропагандистских боеприпасов, накопленных стратегами "холодной войны" перед началом активных боевых действий против Сталина. Очевидно, что появление книги "Архипелаг ГУЛАГ", в которой число жертв Сталина было доведено до 66 миллионов, позволило создать необходимый арсенал, который вполне удовлетворил Конквиста и руководителей операций "холодной войны". Объясняя суть своего метода, которым он пользовался при создании "Архипелага ГУЛАГа", Солженицын говорил: "Там, где научное исследование требовало бы сто фактов, двести, - а у меня их два! три! И между ними бездна, прорыв. И вот этот мост, в который нужно бы уложить еще сто девяносто восемь фактов, - мы художественным прыжком делаем, образом, рассказом, иногда пословицей". Именно такими прыжками и с помощью мостиков из рассказов, баек, пословиц была преодолена пропасть между реальным весьма большим числом приговоренных за антисоветскую деятельность и колоссальным числом жертв, названным А.И.Солженицыным. (За все годы советской власти по обвинению в "контрреволюционных государственных преступлениях" были вынесены приговоры 3778234 человек; из них 789098 человек приговорены к расстрелу.) То обстоятельство, что сведения о "66 миллионов уничтоженных" были "взяты с потолка", не имело большого значения. В условном историческом пространстве можно было оперировать условными цифрами.

Заранее отрабатывалась и тактика грядущих сражений. Поскольку намечавшаяся кампания против Сталина не позволяла прямой конфронтации с ним, она должна была развиваться в условном историческом пространстве, в котором позволяется описывать события не так, как они происходили на самом деле, а как они могли бы совершиться, если бы они развивались по-другому. Поэтому ход истории можно было переиграть по-новому, и там, где Сталин побеждал, он теперь мог потерпеть поражение. Первыми, кто вступил в бой со Сталиным в условном историческом времени, были авторы постановления от 30 июня 1956 года, которые уверяли, что они принесли бы благо стране, если бы в свое время отстранили Сталина от власти.

Однако США не желали использовать еще раз версию о культе личности Сталина, который якобы помешал Берии, Маленкову, Хрущеву и другим сделать жизнь советских людей лучше. На роль гипотетических победителей Сталина в условном прошлом Берия, Хрущев и другие Западу не подходили. Они были слишком связаны в общественном сознании Запада и умах антисталинистов СССР своим сотрудничеством со Сталиным, чтобы сделать из них после их физической или политической смерти последовательных борцов против сталинизма. Удобнее было опереться на таких лидеров и такие силы из истории советской страны, которые вели последовательную борьбу против Сталина при его жизни.

Объясняя смысл задач, решавшихся советологами, Стивен Коэн в конце 70-х годов писал: "Чтобы продемонстрировать возможность несталинского коммунизма сегодня, реформаторы должны ... найти в советской истории до 1929 года вождей и программные идеи, представлявшие подлинно коммунистическую альтернативу Сталину и сталинизму". Для того чтобы использовать эти фигуры и идеи в боях против Сталина, достаточно было разрешить применение слова "если" для описания необратимых исторических процессов. Именно таким образом Исаак Дейчер доказывал огромные возможности различных партийных оппозиций, существовавших в 20-е годы в СССР, для разгрома сталинизма в 50-х гг.: "Если бы троцкистская, зиновьевская, бухаринская оппозиции дожили до 50-х гг., то задача десталинизации выпала бы на их долю; они бы осуществили бы ее с честью, от всей души и последовательно".

Но почему Троцкий, Бухарин и другие могли помочь американской внешней политике нанести удар по СССР в 80-е годы? Во-первых, борьба за восстановление "добрых имен" Троцкого, Бухарина и других, павших в борьбе против Сталина, позволяла нанести мощный удар по социалистическому лагерю и международному коммунистическому движению. Признание, что десятилетиями проклинаемые во всех просоветских коммунистических партиях мира лидеры партийных оппозиций 20-х годов были невинными жертвами Сталина, что вся идейная критика этих платформ была ошибочной, могло сокрушить идеологические основы, с трудом скреплявшие и без того сотрясавшиеся от внутренних разногласий мировое коммунистическое движение и содружество просоветских социалистических стран.

Во-вторых, опора на Бухарина и особенно на Троцкого позволяла противопоставить сталинскому курсу на укрепление великой Советской державы их позицию, в соответствии с которой СССР был лишь базой грядущей мировой пролетарской революции. Пренебрежительные высказывания Троцкого и Бухарина о русской культуре, русском народе были известны на Западе. Их аргументы можно было бы вновь бросить на борьбу против русского патриотизма, изолировав его от советской традиции и даже объявив его врагом Советской страны. Посмертная победа Троцкого и Бухарина над Сталиным позволяла бы нанести мощный удар по патриотическим силам страны.

В-третьих, опора на Троцкого, Бухарина и других могла представляться привлекательной и потому, что их деятельность была уже порядком забыта и, в отличие от Берии, Хрущева и других, их можно было изобразить "честными коммунистами", "верными ленинцами", которые самоотверженно боролись за дело народа. Поскольку популярность образа "борца за народное дело", который "голову честно сложил", не угасала с годами в нашем отечестве, то зарубежные манипуляторы масс старались воспользоваться этой особенностью историко-культурного сознания нашего народа. В то же время, как следовало из выводов Улама, операцию против Сталина следовало представить как борьбу за восстановление ленинского наследия.

Объясняя выгоды опоры на Бухарина и его идеи в намечавшейся кампании против Сталина, Стивен Коэн писал, что Бухарин "стал и поныне остается символом борьбы между реформаторами-антисталинистами и консерваторами-неосталинистами в коммунистическом мире - от Москвы до столиц еврокоммунизма". Постоянно подчеркивая, что "Бухарин ... сделался символической фигурой", Коэн невольно подсказывал, какие огромные возможности существуют для произвольного манипулирования реальностью в условном историческом пространстве. Рекламируя "бухаринскую альтернативу" Сталину, Коэн утверждал: "После десятилетий восточного деспотизма и сталинской бюрократии интернациональное мировоззрение и личное обаяние Бухарина представляются особенно привлекательными".

Активным апологетом другой, троцкистской альтернативы выступал в советологии Исаак Дейчер. Он рассматривал посмертное признание Советской страной правоты Троцкого как необходимое условие очищения марксизма, "оскверненного Матушкой Русью и превращенного в сталинизм". Такое "покаяние" помогло бы, по словам Дейчера, преодолеть ненависть Запада к России.

Добившись искусственного приближения условного прошлого к современным событиям, стратеги психологического фронта собирались перенести успешные действия против Сталина в реальное время и реальное политическое пространство. Здесь кампания должна была быть развернута против тех, кого можно было назвать "сталинистами" силами тех, кого можно было представить продолжателями бухаринской и троцкистской альтернатив в наши дни.

Бухаринская, троцкистская и иные альтернативы наследию Сталина в СССР должны были быть представлены как программы глубоких реформ, позволявших сделать жизнь советских людей гораздо лучше. Последствиями сталинизма Коэн объяснял "низкий уровень жизни и медицинского обслуживания, что нашло отражение, например, в повышении смертности после 60-х годов, хроническом дефиците жилья и продуктов питания, убогой системе бытовых услуг, недостатке качественных товаров широкого потребления". По мнению Козна, высказанного им в конце 70-х годов, "антисталинизм остается единственной жизнеспособной идеологией коммунистических реформ сверху и единственной коммунистической альтернативой консерватизму".

Однако даже если допустить, что указанные Коэном проблемы были наследием Сталина и его правления, надо было также признать, что наследие Сталина этим не исчерпывалось. В наследие Сталина входили не только последствия его ошибок, но также великая держава, наличие союзников на границах страны, социальный и межнациональный мир, тысячи заводов и фабрик, новые отрасли производства, высокоразвитая наука, мощный оборонный потенциал страны, эффективная и доступная система социального и материального обеспечения населения страны всем необходимым. Об этом полководцы антисталинских армий в условном историческом пространстве предпочитали умалчивать. Хотя они уверяли, что ликвидация сталинизма будет подобна рассеиванию злых чар или устранению архаического пережитка, они скрывали, что под флагом побед бухаринской и троцкистской альтернатив в условном прошлом готовится сокрушительный удар по реальной стране, ее экономике, социальному устройству, обороне, созданными под руководством Сталина.

Очевидно сейчас, что боевые действия бухаринских, троцкистских и других альтернативных сил против Сталина и его наследия должны были стать лишь первыми ударами по советской системе. За первыми отрядами, выступившими под лозунгами "восстановления ленинских норм" и "возврата к ленинизму", должны были двинуться другие силы, откровенно выражавшие свою приверженность капиталистической системе и ориентации на США. Ворвавшись в общественное сознание, уже обессиленное боями между "ленинцами" и "сталинцами", они могли легко навязать капиталистическую и прозападную альтернативу в качестве основного пути развития ослабленной и расколотой страны.

Условия для раскола и ослабления страны могли бы сложиться и в случае исполнения прогноза Андрея Амальрика, изложенного им в книге "Доживет ли Советский Союз до 1984 года?". Это 65-страничное сочинение советского диссидента было с интересом встречено американскими советологами. Исходя из тезиса о неизбежном вооруженном столкновении СССР и Китая автор предсказывал, что "конфликт вызовет моральное истощение общества, уставшего от войны, далекой и ненужной ... Возникнут экономические проблемы, особенно связанные с продовольственным снабжением, и они будут восприниматься особенно остро на фоне происходившего в последние годы медленного, но постоянного подъема жизненного уровня".

Амальрик считал, что это недовольство вызовет стихийные социальные протесты, которые будут подавляться войсками. Использование же солдат одной национальности против гражданского населения другой национальности "обострит межнациональную вражду ... резко усилит националистические тенденции среди нерусских народов Советского Союза, сначала в Прибалтике, на Кавказе и Украине, затем в Средней Азии и на Волге". Автор полагал, что "во многих случаях партийные руководители различных национальностей могут стать инициаторами таких тенденций".

Амальрик был уверен, что "бюрократический режим утратит контроль над страной и даже контакт с реальностью ... Крупное поражение на фронте, серьезный взрыв народного недовольства в столице, такого, как забастовки или вооруженное столкновение с войсками, будут достаточными для того, чтобы опрокинуть режим". "Падение режима, - предвещал Амальрик, - произойдет примерно между 1980 и 1985 годом". "Демократическое Движение, - по словам Амальрика, - будет не в состоянии взять контроль в свои руки и решить проблемы страны". В результате этого "власть перейдет в руки экстремистских элементов и групп, а страна начнет погружаться в анархию, насилие и острую межнациональную ненависть. Границы новых государств, которые станут возникать на территории бывшего Советского Союза, будет чрезвычайно трудно определить". При определенных усилиях этот прогноз, сделанный в 1969 году, можно было сделать реализуемым сценарием. Вероятно, втягивание СССР в вооруженные действия в Афганистане в конце 1979 года позволяло отчасти создать те условия, о которых рассуждал Амальрик.

Но еще до начала войны в Афганистане в штабах "холодной войны" стали вырабатывать планы полного уничтожения нашей страны, когда на смену идейным боям в сознании людей должны будут прийти вооруженные столкновения с применением реальных войск и реального оружия. В 1978 году английский генерал в отставке сэр Джон Хэккет, долго проработавший в штабах НАТО, вместе с группой своих коллег, включая главного маршала авиации сэра Джона Барраклау, вице-адмирала сэра Айана Мак Джеоха, двух генералов сухопутных войск и двух штатских, издал книгу "Третья мировая война. Август 1985 г.". Это изложение планов боевых действий против возможного противника привлекло внимание высших государственных деятелей Запада. Премьер-министр Великобритании Кэллегэн подарил эту работу тогдашнему президенту США Джимми Картеру, что свидетельствовало о серьезном отношении руководителей двух стран к подготовленному прогнозу.

Многие события, описанные в книге, казались в 1978 году невероятными: подъем массового рабочего движения в Польше, парализующий всю страну, распад Югославии и вооруженный конфликт между сербами и хорватами, военные действия Ирана в Персидском заливе, волнения в Германской Демократической Республике, демонстрация в Алма-Ате с требованием изгнать русские войска из Казахстана и заявление правительства Казахстана о провозглашении независимости, заговор украинских националистов, атомный взрыв, поражающий территорию Белоруссии. Развязка событий, назначенных на август 1985 года, происходила вследствие государственного переворота в Кремле, жертвами которого становились члены Политбюро во главе с руководителем страны Воротниковым, распад СССР и крах советской системы.

После военного поражения и государственных переворотов во всех странах Варшавского договора вся власть на континенте перейдет под юрисдикцию правительства объединенной Европы. Национальные же государства лишатся контроля над территорией и будут решать лишь "вопросы семейного права, культуры, образования и прочие вопросы этнического представительства". Авторы книги полагали, что ликвидация национальных границ позволит населению "бедствующих городов, подобных Варшаве", покидать их и находить работу в процветающей Западной Европе. В то же время благодаря интеграции "бельгийский модельер дамского платья, который живет в Монте-Карло и Санкт-Морице зимой, Стратфорде-он-Эйвоне - весной, а на Корфу - летом, сможет с помощью телесвязи и портативного компьютера посылать задания своим коллегам и компьютерам на автоматизированное текстильное предприятие, расположенное в Волгограде".

Исходя из того, что достижение указанных целей было возможным после того, как произойдет ряд событий во многих странах Европы и Азии, в ряде республик СССР, а также в Кремле, советологи всего мира во главе с их американскими коллегами активно исследовали самые разнообразные стороны жизни в СССР, союзных с ним государств и других странах, соседствующих с нашей державой. Достаточно ознакомиться с тематикой семинаров, которые состоялись лишь за один 1983 год и лишь водном советологическом центре США - столичном Вильсоновском центре при Институте Джорджа Кеннана, чтобы понять, насколько широк был диапазон этих исследований: "Этнонационализм и политическая стабильность в СССР", "Этническая теория и политика в СССР: различия в языках, теориях, выводах", "Советская мусульманская интеллигенция", "Жизнь и социальные условия в Советском Таджикистане", "Политика в отношении религии на Украине", "Отношения между писателями и правительством в СССР" и т.д.

Большое значение придавалось "кремленологическим" исследованиям - особому направлению советологии. Они внимательно изучали состав советской правящей элиты. Видный кремленолог Джерри Хаф демонстрировал советским гостям свое поразительное знакомство с 4000 биографиями представителей высшего правящего слоя страны. Именно он стал автором статьи "Разрыв в поколениях и проблема преемственности Брежнева", опубликованной в номере журнала "Проблемы коммунизма" за июль-август 1979 года. В этой статье было предсказано превращение тогда еще сравнительно молодого секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачева в руководителя страны. Автор статьи видел в Горбачеве будущего реформатора.

Полученные кремленологами сведения о советской элите и их прогнозы относительно возможных перемен в руководстве страны тщательно анализировались стратегами "холодной войны". В своих оценках ведущие аналитики США постоянно разделяли советских руководителей на "сталинистов" и "реформаторов". Отношение к Сталину и его наследию позволяло Западу отделить своих возможных, хотя бы временных союзников от непримиримых врагов. Достижение победы над нашей страной должно было быть связано с уничтожением Сталина как личности, олицетворяющей величайшие победы и достижения СССР. Все достижения Сталина должны были быть преданы забвению, а все его ошибки и злые дела преувеличены без меры.

Теперь, по прошествии пары десятилетий с тех пор, как в США стал готовиться поход против Сталина, можно видеть, каким должен был стать облик Сталина после уничтожения его репутации. Об этом свидетельствуют, например, справка о Сталине, распространяемая ныне по системе "Интернет". В базе данных "История России на сервере Russia.Net", которую справочник "Internet. Русские ресурсы" рекомендует в качестве "джентльменского набора" знаний о России, все сведения о Сталине и тридцатилетней истории России 1924-53 годов уложились на одну страничку на английском языке.

Из ее содержания можно узнать, что фамилия "Сталин" на русском языке означает "сталь", что при нем в деревне проводилась "коллективизация", а в городах - "индустриализация". Кроме того, во всей стране осуществлялся "Великий Террор": "... с 1935 по 1941 гг. Сталин преследовал любого, которого подозревал в том, что тот выступал против него или государства. Выполняя сталинские приказы, глава тайной полиции Лаврентий Берия и его офицеры хватали всех подозреваемых в обществе: старых большевиков, новых членов партии, красноармейцев, интеллектуалов и кулаков (процветавших крестьян) ... Из 20 миллионов арестованных, семь миллионов были расстреляны на месте, а других отправили в гулаги для исправления ... За несколько десятилетий Советский Союз потерял целое поколение самых мужественных, творческих и преданных граждан - ум и душу нации".

Поскольку "джентльменский набор" предназначен прежде всего для лиц умственного труда, вооруженных компьютерами и пользующихся глобальной электронной почтой, то в нем уделено особое внимание судьбе интеллигенции в СССР. Компьютерная информация для всей планеты гласит: "Партийный лидер Ленинграда Андрей Жданов, развернув "Ждановщину", преследовал ленинградских писателей и художников по так называемому "Ленинградскому делу". В результате поэты Маяковский и Есенин покончили жизнь самоубийством. Жданов разрешал лишь искусство "Социалистического Реализма", которое, по его словам, "помогало процессу идеологической трансформации в духе социализма". Никто не смог избежать чисток, и даже сам Жданов лишился милости Сталина и был казнен в 1948 году".

Из содержания "джентльменского набора" следует, что лишь крестьяне оказывали пассивное сопротивление этим репрессиям: "Многие из них предпочли сжечь свои урожаи, но не отдать свою землю". Результатом этого стал "голод, распространившийся по стране, от которого погибло 10 миллионов человек".

Эти сведения предшествуют рассказу о Великой Отечественной войне, который открывается словами: "В 1941 году Гитлер вторгся в СССР, где к этому времени от армии остался лишь жалкий скелет, а население голодало и было затерроризировано". По этой причине, утверждается в справке, немцы смогли подойти вплотную к Москве, взять в блокаду Ленинград и уничтожить более 20 миллионов человек. Каким образом были разбиты немецкие захватчики - "джентльменский набор" умалчивает.

Такое описание деятельности Сталина и его времени подобно плану земного континента, на котором перевраны многие географические названия, вместо полноводных рек и озер простираются пустыни, а горные хребты возвышаются там, где плещется море. Очевидно, что, став на путь искажения образа Сталина, нельзя было остановиться на полпути, а приходилось перевирать всю советскую историю. Разумеется, в 1999 году в системе "Интернет" можно было найти и другие, более достоверные данные о Сталине и его времени. Вполне возможно, что и составитель этой справки прекрасно осведомлен о фактах истории, но сознательно искажал историю, действуя по тем же принципам, в соответствие с которыми в американских фильмах предпочитали изображать советскую военную форму не так, как она выглядела на самом деле, а таким образом, чтобы она соответствовала навязываемому стереотипному образу. Составителя справки не беспокоило, что для этого ему приходилось превратить Есенина и Маяковского в жертвы "Ленинградского дела", а Жданова расстрелять. Его не заботило и то обстоятельство, что, по логике его рассуждений, Гитлер побеждал СССР. Весьма знаменательно, что справка обходила вопрос о Троцком и Бухарине: эти фигуры нужны были лишь временно в ходе первых операций по уничтожению советской истории. В справке они исчезали среди безымянных "семи миллионов, расстрелянных на месте". Справка полностью отвечала задаче американской внешней политики: сформировать в общественном сознании абсолютно лживые представления о Сталине и его времени.

Эти представления являлись логичным завершением антисталинских баек, рожденных среди части городской интеллигенции страны, и многих трудов о Сталине, написанных советологами. Усилия антисталинистов не могли не привести к созданию "великой, огромной, наглой, прилипчивой" лжи о Сталине и советской истории. Лишь уничтожив прошлое страны, покрыв его жирной черной кляксой, можно было убедить народ безоглядно повернуться к современному Западу, как спасительной альтернативе былому ужасу.

Использование высших достижений современной техники и информатики для популяризации этого рассказа о Сталине и его времени, объявление его частью "джентльменского набора" для пользователей "Интернет" создают иллюзию того, что читатель справки получает самые совершенные данные о сталинской истории. Справка позволяет изложить максимум ужасов о Сталине и советской истории связно и последовательно, устраняя сомнения в сложности и многозначности исторических фактов. Можно предположить, что по мере распространения в нашей стране компьютеров, системы "Интернет" и внедрения западных представлений о мире в российском общественном сознании подобное представление о Сталине made in the USA станут широко распространенными.

Искусственно созданная фигура "Сталина" должна была стать безответной фигурой, которая не могла оправдаться, а потому ей можно было напомнить и о ленинских обвинениях в "грубости" и выдвинуть множество других обвинений. Суд над фигурой "Сталина" американского производства позволил бы прочно приковать к ней страсти советских людей и втянуть их в самоубийственное сражение.

Опубликовано: Ю.Емельянов. Stalin made in the USA // Слово. 2000, №4. С.104-111.

http://www.geocities.com/CapitolHill/Parliament/7231/emelian3.htm

 

 

 

Владимир Мейлицев

ОТ ПОЛИТИКИ РАЗРЯДКи К НЕЙТРОННОЙ БОМБЕ

Не следует думать, что поворот к ослаблению напряженности в отношениях между Востоком и Западом был обусловлен только внешними причинами, вытекающими из ядерного паритета между Советским Союзом и Соединенными Штатами. В подготовке этого поворота сказались также настроения и действия внутренних сил в основных государствах западного «полюса силы». Причем, как и положено при значимых изменениях политического процесса, участвовали в этом и «низы», и «верхи».

Это стало ясно уже на рубеже 1960-х — 1970-х годов, когда советская массированная атака на конфронтацию и неограниченное наращивание военных потенциалов только еще начиналась. Хорошее представление о том, как выглядела ситуация в глазах заинтересованного, но не ангажированного эксперта, дает статья американского полковника Р. Хейнла «Военная политика и стратегия США в 70-х годах», опубликованная в 1970 году в английском ежегоднике «Брэсси’з эньюэл». Эта статья представляет собой краткий, но вполне системный обзор сугубо внутренних причин, которые, складываясь с внешними, в первой половине 70-х годов вынудили американское руководство изменить характер своих стратегических установок и направленность военного строительства.

Первым и главным фактором, заявившим о себе в это время, Хейнл считает народный антимилитаризм в США, превосходящий по своим масштабам антивоенные выступления 1920-х и 1930-х годов. Его подъем был обусловлен непопулярной вьетнамской войной, и прежде всего призывом срочников на основе несправедливой, плохо продуманной и неконтролируемой системы комплектования. Стоит вспомнить, что в принципе комплектование вооруженных сил в США было добровольным, и повинность вводилась только на периоды серьезных военных действий. В 1940 году, в связи со Второй мировой войной, ее ввели — и это было понятно всем. А вот потом, взяв курс на мировое господство, впервые не отменили в мирное время. От четвертой большой войны за 53 года устал весь народ. Появились признаки кризисного состояния военно-промышленного комплекса: ученые, преподаватели, студенты выступают против военных исследований и программ подготовки офицеров резерва, что фактически означает общий отказ этой части интеллигенции от поддержки американской военной политики. Такие настроения привели даже к тому, что Сенате образовалась заметная разоруженческая фракция новолевацкого толка.

Вторым был фактор более высокого, можно сказать, общеполитического, уровня. В стране развернулось влиятельное антивоенное движение, участники которого, будучи представителями самых разных слоев населения, были одинаково недовольны ролью международного жандарма, которую особенно навязывали своей стране президенты Кеннеди и Джонсон. Очень многие американцы в то время пришли к выводу, что США слишком уж много берут на себя в деле обеспечения безопасности и обороны своих союзников и сателлитов. В этих настроениях просматривался своего рода неоизоляционизм, заставляющий вспомнить про самопозиционирование Североамериканских Соединенных Штатов на протяжении XIX века.

Наконец, в качестве третьего фактора, приведшего к смене военно-политической парадигмы Вашингтона, полковник называет движение за экономию средств на военные нужды, улучшение системы военных закупок и лучшую организацию национальной обороны. Здесь автор, будучи человеком военным и потому доверяющим собственному видению обсуждаемых проблем, разворачивает критику ошибок и просчетов военного руководства страны. Эта критика во многом пристрастна, но взгляд «изнутри» всегда интересен, поэтому позволим себе остановиться на нём более подробно.

Пентагон, считает Хейнл (и, видимо, немалая и авторитетная часть американских военных, чье мнение он выражал), присвоил себе слишком значительную роль в жизни государства. Чрезмерно раздуто всё — и расходы, и численность, и географический размах активности военного ведомства. Оборонный бюджет 1970-71 финансового года составил 73 миллиарда долларов, вобрав в себя более трети всего госбюджета. Общая численность военного и гражданского персонала вооруженных сил превышает население США в 1789 году — году вступления в действие Конституции Соединенных Штатов. Крупные группировки войск содержатся в Европе, Японии, Таиланде, Тайване, Филиппинах, Окинаве, Корее и Вьетнаме, и это помимо более мелких контингентов и миссий, разбросанных по всему остальному миру. Всего вне пределов США в это время находилось свыше миллиона американских военнослужаших.

Обращаясь к военной и военно-технической областям деятельности, автор приводит обширный перечень ошибок и неудач Пентагона за те недавние восемь лет, когда его возглавлял генерал Роберт Макнамара. Здесь и установленный министром потолок в 1054 МБР, который превышен русскими, и теперь они опережают Америку по мегатоннажу ядерных боеголовок; и 1,5 миллиарда долларов, истраченных на ненужный супербомбардировщик В-70 «Валькирия»; и программа американо-германского танка МВТ-70, поглотившая впустую более 2 миллиардов, так как танк оказался слишком дорог, чтобы ФРГ стала его покупать. Здесь и проект электронного забора между Северным и Южным Вьетнамом: он должен был стоить 2 миллиарда, но его датчики при испытаниях в реальных условиях засекали лишь буйволов, не будучи способными перекрыть «тропу Хо Ши Мина», так что проект был отвергнут сразу же, как только Макнамара ушел с поста министра обороны. Здесь же и непонятно зачем построенные неатомные ударные авианосцы, и запрет на модернизацию кораблей ВМС — теперь из-за инфляции предполагавшаяся замена старых кораблей вновь построенными практически невозможна; а советский флот быстро растет и совершенствуется…

Там перечислено еще много всего, и в целом эта часть статьи дает ясное представление о том, насколько сильным было недовольство военных «верхов» положением, в котором оказалась страна к началу 70-х годов ХХ века. Добавив сюда первые два внутренних фактора и пришедшее осознание того, что США больше не обладают абсолютным силовым превосходством над своим восточным противником, можно было без особого труда сделать вывод о неизбежности скорых и серьезных перемен в политическом курсе страны и тенденциях развития ее вооруженных сил.

Наверное, мало кто станет предполагать, что эти перемены должны были выразиться в отказе Вашингтона от попыток восстановить свое мировое лидерство. Мировое господство всегда было и остаётся целью Америки при любых администрациях. Но даже для самых упорных поборников американской гегемонии — точнее, для тех из них, кто должен был и умел сохранять адекватное мышление — стала очевидной необходимость перерыва, своего рода антракта в лобовом противостоянии с социалистическим лагерем и, так сказать, диверсификации своих усилий.

Поэтому вполне логично, что в первой половине 1970-х годов среди американского высшего политического истеблишмента у разрядки оказалось много серьезных сторонников. Спикер Палаты представителей Конгресса США говорил: «Американские лидеры, не закрывая глаза на существующие между нами фундаментальные идеологические и политические различия … неоднократно заявляли о своей поддержке политики разрядки. Мы должны строго придерживаться этого принципа, так как нормализация отношений между двумя великими державами является лучшей гарантией мира». Или вот слова человека, бесспорно являвшегося в те годы американским лидером, госсекретаря США Генри Киссинджера: «Мы откровенно, со всей прямотой заявляем, что не видим никакой разумной альтернативы этой политике (т.е. разрядке — авт.)».

Не будем пытаться определить, сколько в таких заявлениях было искреннего чувства, а сколько — желания взять паузу для выработки новой стратегической линии или просто следования требованиям текущей конъюнктуры. Хорошо иллюстрируют эту многослойность мотивации слова того же Киссинджера. В очередной раз объясняя официальную позицию США в тот период, он говорил: «На протяжении последних лет мы стремились принимать во внимание реальности нашего времени. Впервые за нашу новейшую историю в лице Советского Союза США противостоит равная сила. Поэтому необходимо выйти за рамки непрерывного противоборства и строить более стабильные отношения между двумя великими державами».

В общем, сказано достаточно прозрачно: гарантированно победить не можем, значит, не надо воевать, надо строить стабильные отношения. Так и просится продолжение: а там посмотрим…

Как бы то ни было, можно констатировать: в начале 1970-х годов самый верхний уровень американского руководства декларировал свою приверженность процессу снижения напряженности в международных отношениях.

Однако серьёзно менять курс было поздно. Соединенные Штаты уже стали единоличным лидером западного мира, они долго шли к этой роли и теперь не могли отступать. Лидер нужен прежде всего в борьбе. А поскольку выбор соперников был крайне невелик, то судьбу разрядки можно было предсказать еще до ее первых успехов. И пока руководители страны говорили на международных форумах о мирном сосуществовании, следующий по рангу слой политиков не жалел сил на подготовку возвращения к силовому варианту диалога между двумя сверхдержавами.

Основная методическая идея для начального этапа этого поворота сформировалась к середине 1970-х годов. Состояла она в том, что разрядка объявлялась выгодной только Советскому Союзу. Будущий президент Рейган, всегда отличавшийся правыми взглядами, называл ее тогда «улицей с односторонним движением».

Что ж, доля истины тут есть. СССР действительно нуждался в ослаблении накала гонки вооружений, которая требовала всё больше усилий и ресурсов. Однако другая сторона правды заключена всё же в том, что снижение вероятности всемирного ядерного (а хоть и неядерного!) конфликта объективно отвечает интересам подавляющего большинства населения планеты. Конечно, американцами эта сторона дела из рассмотрения исключалась.

Очень обрадовались наши противники, когда на XXV съезде КПСС Брежнев сказал, что «разрядка ни в коей мере не отменяет и не может отменить или изменить законы классовой борьбы». Подставились! И «Нью-Йорк таймс» выдает чрезвычайно тонкое умозаключение: раз разрядка не отменяет законов классовой борьбы, то ее можно «рассматривать просто как удобный фон, который весьма устраивает Советский Союз и его союзников, потому что они рассчитывают, действуя на этом фоне, поглотить страны некоммунистического мира, одну за другой».

Не следует, конечно, ждать аналитической глубины от очевидно пропагандистского текста. И всё же… Во-первых, подходя строго формально, надо признать: заключая комплекс мирных соглашений первой половины 1970-х годов, руководители двух сторон ни словом нигде не обмолвились о запрещении классовой борьбы. К классовой борьбе этот комплекс если и имел отношение, то довольно косвенное — он, вводя договорные механизмы разрешения противоречий, ограничивал набор допустимых методов ведения и распространения по миру этой самой классовой борьбы.

Во-вторых, классовая борьба на протяжении десятилетий была одним из базовых понятий, на которых держалось всё здание политической системы СССР. Страна, в том виде, в каком она существовала на тот момент, была построена победителями в классовых битвах, и ее руководство было законным наследником этих победителей. Странно было бы предположить, что Политбюро, не планируя коренного изменения конституционного устройства государства, вдруг по-быстрому отменит столь фундаментальное основание своей легитимности. И потом — мы ведь не рассчитывали, что Америка во имя мирного сосуществования станет пересматривать свои идейные ценности. Так с чего бы нам?

В-третьих, нельзя забывать о наших геополитических интересах. В развивающихся странах, где мы имели или хотели бы иметь влияние, были значительные силы, которые рассматривали свое движение к экономической и политической состоятельности в рамках классового подхода. Вполне вероятно, что ревизия значения и содержания классовой борьбы привела бы к «смене ориентации» многих из них. Попросту говоря, мы могли бы потерять союзников.

Наконец, последнее: а что, собственно, изменилось? Мы, как и положено великой державе, искали и находили союзников и сочувствующих и раньше, в период открытого противостояния с Западом. Мы естественным образом продолжим эти усилия и в новых условиях — что же тут неожиданного, где коварство, отчего крик? Да, разрядка, вероятно, привлекла к нам дополнительные симпатии в мире — но ведь в такой игре каждый участник имеет право, не выходя за некоторые границы, искать для себя преимуществ.

Что в сухом остатке? Приняв поначалу разрядку как хороший выход из оформившегося внутри- и внешнеполитического тупика, наши соперники на мировом татами вскоре осознали, что мы получаем от такого хода больше преимуществ, чем они. Альтернативный вариант здесь единственный — если мягкий курс идет на пользу Советскому Союзу, то надо возвращаться к жесткому.

Ну и стали возвращаться. Сразу же после завершения хельсинского Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе на всей территории континента была проведена беспрецедентная по масштабам серия общенатовских учений и маневров «по отражению советской агрессии». Их смысл прямо объяснила американская газета «Интернэшнл геральд трибюн», издающаяся в Париже: «Проведение осенью 1975 года интегрированных военных маневров рассматривается как демонстрация союзной военной мощи в расчете на то, чтобы произвести впечатление на Москву. Они задуманы как необходимый ответ тем, кто умиляется по поводу разрядки».

Была развернута дискуссия о новых военно-стратегических концепциях блока, и прежде всего по вопросу о применении ядерного оружия. В ходе обсуждения министр обороны ФРГ Лебер выступил с призывом «быть полными решимости первыми применить атомное оружие». Для поднятия тонуса налогоплательщиков американская печать активизировала тему о потерях населения США от «возможного ракетного нападения» СССР и мерах для уменьшения этих потерь.

Пропагандистская кампания о советской военной угрозе выдает поистине роковые разоблачения. Американская флотская газета «Нейви таймс»: «Все современные признаки говорят о том, что Россия готовится к установлению мирового господства с помощью войны или угрозы войны, включая ядерный шантаж».

Мнения, конечно, могут быть разными, но мне, который был в 1976 году вполне взрослым человеком, кажется вполне абсурдной мысль, что СССР времён зрелого социализма (или, если хотите, брежневского застоя) стремился к развязыванию ядерной войны. Кроме всего прочего, я лично как раз тогда служил свои 2 года в ракетных войсках — должен же я был хоть что-нибудь заметить!

Дав, так сказать, слабину, позволив на короткое время увлечь себя перспективами мирного сосуществования, а потом как бы опомнившись, Запад ищет спасения от советской угрозы в небывалом доселе сплочении своих дрогнувших рядов: «Дни малых наций, — провозглашает американский журнал «Нейви интернэшнл», — прошли. Речь ныне идет не о суверенитете, а о том, чтобы выжить…». Это он про европейские страны НАТО. Чувствуете, какой трагический пафос! Более спокойный человек, университетский профессор Рэй Клейн — кстати, бывший сотрудник ЦРУ, — в своей книге (1975 год) предлагает создать глобальный военно-политический «межокеанский союз» против СССР. Костяк его должны составить США, крупнейшие страны Европы, Израиль, Тайвань, Япония и Австралия. То есть заменить одним сверхблоком почти все существовавшие тогда основные военные блоки.

Все эти усилия принесли результат. Отменять договоры, подписанные в первой половине 1970-х годов, конечно, не стали: вот уж этого международное общественное мнение точно бы не перенесло. Но процесс разрядки удалось остановить. И договор по ограничению стратегических вооружений, ОСВ-2, подписанный Брежневым и Фордом в 1976 году, так и не был ратифицирован Конгрессом США.

Усилия Советского Союза, сформулированные как задача «дополнить политическую разрядку разрядкой военной», были успешно заблокированы. Вместо этого восторжествовал призыв «подкрепить разрядку военной силой», и с середины 1970-х годов опять начинается быстрый рост военных бюджетов стран-членов НАТО.

Президента Никсона, прекратившего войну США во Вьетнаме и выведшего оттуда американские войска, сменил президент Форд, не привнесший качественных изменений в обсуждаемый аспект внешней политики Соединенных Штатов. На его время пришлось торможение процессов разрядки и нарастание обратных тенденций.

А потом к власти пришел Джимми Картер, а его помощником по национальной безопасности стал Збигнев Бжезинский.

Президентов Америки в Советском Союзе знали всегда, а вот известности, какую приобрел Бжезинский, пожалуй, не достигал ни один президентских помощников ни до, ни после него (во всяком случае, таково личное ощущение автора, который в те годы был нормальным советским инженером, ничуть не более политизированным, чем основная масса тогдашней нашей технической интеллигенции).

По специальности Бжезинский был социологом и советологом, и ему очень нравилась американская модель организации экономики и государства. Развивая свой вариант концепции «постиндустриального общества», он рассматривал эту модель как прообраз будущего состояния всего цивилизованного человечества. То есть советский вариант мироустройства, как неперспективный, не мог ему нравиться — и не нравился.

Впрочем, помимо антикоммунизма, у Бжезинского были национальные и даже личные поводы ненавидеть Россию и русских вообще.

Как бы то ни было, Бжезинский был настоящим, неконъюнктурным антикоммунистом и антисовечиком, и к тому же он был ученым, теоретиком. Его взгляды, его проповедь как нельзя лучше соответствовали умонастроению тех кругов в США и вообще на Западе, которым надо было побыстрее заканчивать с разрядкой и возвращаться к целям и методам «холодной войны». К середине 1970-х, когда первый шок от Вьетнама прошел, а народы расслабились под многочисленные коммюнике мирных переговоров, у этих кругов появилась возможность реализовать возврат к конфронтации на уровне верховной государственной власти Соединенных Штатов.

И Бжезинский был востребован. Что он имел перед собой, когда стал помощником президента по национальной безопасности? Итоги трех десятилетий гонки вооружений показывали: попытки задушить экономику СССР небывалыми военными расходами успеха не принесли. По объективным данным, промышленное производство в социалистических странах Европы с 1950 по 1970 год возросло в восемь раз, тогда как в развитых капиталистических — только втрое. В то время ничто не давало повода думать, что можно сломать Советский Союз, просто продолжая бесконечно наращивать ядерные и прочие арсеналы. Нужны были новые идеи, и помощник президента Картера такие идеи дал.

Он был умным человеком и квалифицированным политиком. Он понимал значение идеологии для такого общества, каким был Советский Союз и, скорее всего, предвидел, что произойдет в случае одномоментного, революционного слома цементировавшей державу коммунистической ортодоксии. И Бжезинский сделал ставку на то, что теперь называется информационной войной. Его рекомендации состояли в том, чтобы использовать представленные разрядкой возможности международного культурного обмена для разрушения идеологической базы социализма. Предлагая свое «направление главного удара», он рассчитывал, что «широко развернувшийся процесс интенсивного мирного обмена между Западом и Востоком, перерастая чисто экономические рамки, почти незаметно будет откалывать куски от теоретического здания коммунизма, способствовать эрозии социализма». В конечном счете это приведет к тому, что СССР перестанет существовать в том качестве, какого он достиг к началу последней четверти ХХ века. При этом он, скорее всего, потеряет возможности и статус сверхдержавы.

К сожалению, глядя на сегодняшнее состояние Российской Федерации и прикидывая его вероятную динамику, приходится признать, что Збигнев Бжезинский оказался едва ли не первым победоносным командиром «холодной войны». Его стратегия принесла свои плоды — и, по историческим меркам, очень быстро. Ведь Советский Союз 1985 года отнюдь не был слаб и истощен. Крах великой державы произошел именно из-за взрывного, безоглядного, истерического уничтожения ее идеологии и мгновенно последовавшего за этим разрушения государственности СССР и системы власти в тех новых странах, которые образовались на его месте.

Впрочем, анализ причин и перспектив современного положения России не входит в круг тем этой статьи. В нашем цикле мы пытаемся рассмотреть внешнеполитические перипетии второй половины минувшего века, причем преимущественно их военную ипостась.

А в области военной мысли в это время тоже появились заметные и достаточно выразительные новации.

Стратегия «реалистического устрашения» творчески развивалась. При этом основной зоной приложения усилий была углубленная проработка многочисленных аспектов ограниченной войны, прежде всего войны в Европе с использованием ядерного оружия. У военных теоретиков появились новые эмпирические данные — глубокое впечатление на всех произвела арабо-израильская война 1973 года. Она характеризовалась высоконапряженными действиями мобильных войск, широким применением автоматизированных систем оружия — в частности, беспилотных летательных аппаратов поля боя, — и быстрым достижением поставленных целей. Осмысление ее уроков, вкупе с учетом уже сосредоточенных на Европейском театре войны вооружений и возможностей новых типов боевых систем, привели американских аналитиков к созданию теории «короткой войны».

Исходным постулатом этой теории, по освящённому десятилетиями обычаю, служила подготовка Варшавского договора к агрессии против западноевропейских стран, с непременным намерением Советов нанести свой удар первыми. В строгом соответствии с установками американской стратегии «реалистического устрашения» СССР должен был производить этот удар не межконтинентальными ракетами, а силами общего назначения. Удар следовало упредить, и проработка технологии такого упреждения на уровне тактических взглядов и военно-технических возможностей 1970-х и последующих годов и стала содержанием теории «короткой войны».

Не следует впадать в заблуждение, считая, что война должна была начаться исключительно в ответ на фактическое нападение Восточного блока. В новой теории победа должна была быть достигнута обороняющейся — т.е. западной — стороной в большой степени за счет внезапности начала ею боевых действий. Надо думать, что внезапный опережающий удар всё-таки внезапнее внезапного ответного удара.

Так что здесь речь идет о превентивном нападении на вооруженные силы ОВД в «угрожаемый период», наступление которого будет определено по благоусмотрению стратегов Североатлантического союза.

А дальше, на основе опыта упомянутого арабо-израильского конфликта, делался вывод, что война должны быть непродолжительной, но крайне напряженной. Целями ее ставилось нанесение сокрушительного поражения главной группировке противника на театре или, в худшем случае, достижение «ничейного результата». Если действия обычных сил не приведут к желаемому исходу в течение двух недель, в дело должно быть употреблено тактическое ядерное оружие.

Рассматривались и другие причины перехода от «конвенционального» оружия к ядерному. Например, когда одна из сторон стремится «к достижению чрезмерно большого успеха обычными силами и неправильно оценивает решимость своего противника». А еще это может случиться и «неумышленно», из-за просчета или потому, что союзник от отчаяния начнет действовать самостоятельно.

Последнее опасение родилось не на пустом месте. В НАТО существовала практика, когда ядерные заряды, размещенные в Европе, находились в юрисдикции США, а средства доставки для них были штатным вооружением армий стран-членов НАТО. Однако некоторые европейские военные руководители уже с начала 1970-х годов настаивали на том, чтобы в случае войны иметь право распоряжаться атомным оружием по своему усмотрению. Например, об этом четко заявил бывший главнокомандующий вооруженными силами НАТО на Центрально-Европейском ТВД немецкий генерал Шнелль в своей речи в военной академии в Гамбурге в июне 1976. Того же и примерно тогда же требовал датский генерал Торсен. Изрядный максимализм можно было наблюдать и в вопросе об уровне принятия решения на применение тактического ядерного оружия: так, немецкие генералы считали, что право на такое решение должно быть предоставлено командирам даже низших тактических соединений — вплоть до бригады. Если же вспомнить, сколь неоднозначно отнеслись немцы к перспективе обороны «передовых рубежей», проходящих по их земле, то станет ясно, о чем говорят американские теоретики, упоминая про «отчаявшегося союзника».

«Короткая война», по оценкам американских экспертов, должна была сопровождаться очень большими потерями в живой силе и огромным расходом боеприпасов и средств снабжения. Наиболее сложным выглядел вопрос о применении оружия массового поражения. В ходе учений блока в 1960-х годах были проведены расчеты, показавшие, что после взрывов 335 ядерных зарядов на территории ФРГ потери в людях составят свыше 5 млн. человек, а в результате всей «тактической» ядерной войны в Европе будет убито от 20 до 100 млн. человек.

К середине 1970-х на Европейском континенте было сосредоточено порядка 7000 американских ядерных боеприпасов с общим тротиловым эквивалентом 460 Мт. Этого, по оценкам самих же американцев, было «более чем достаточно, чтобы сравнять с землей всю Западную Европу». Однако при более пристальном рассмотрении оказалось, что этого... мало!

На то были три веские причины.

Первая состояла в том, что для НАТО необходимо было достичь не просто превосходства над ОВД в ядерных вооружениях на Европейском театре, но непременно многократного превосходства. Второй причиной было желание располагать возможностью широкого выбора вариантов применения оружия: а вдруг по такому-то объекту целесообразнее — или экономичнее, или безопаснее — стрельнуть парочкой атомных снарядов, а в наличии имеются только «Фантомы», «Сержанты» и «СРЭМы»? («Фантом»-2 — это истребитель-бомбардировщик, способный нести атомные бомбы; «Сержант» — тактическая баллистическая ракета; «СРЭМ» — авиационная ракета для средних и тяжелых бомбардировщиков). Наконец, ядерное оружие театра войны должно было послужить мощным средством наращивания удара стратегических сил, если все усилия удержать войну в рамках «ограниченной» окажутся тщетными и она станет перерастать во всеобщую. Потому что американцы к тому времени считали, что уничтожить наши стратегические ядерные силы нельзя даже внезапным ударом, и стратегия «гибкого реагирования» требовала сохранить оружие для «второго удара».

Итак, в Европе имелось около 7000 только американских ядерных боеприпасов, часть из которых при ведении боевых действий передавалась для использования союзникам. О насыщенности будущих операций на континенте атомными взрывами дает хорошее представление количество средств доставки ядерного оружия, выделяемое оперативным объединениям и соединениям сухопутных войск блока для ведения наступательных операций «ограниченной войны».

Каждой полевой армии придавались 1 — 3 дивизиона оперативно-тактических ракет «Першинг». Это были еще не те «Першинги»-2, которые по своим характеристикам перешли в разряд ракет «промежуточной» дальности и через десять с небольшим лет стали предметом известных переговоров между СССР и США. Но и эти первые «Першинги» были способны доставить боеголовку в 150 кт на расстояние 600 км. Армейским корпусам полагалось оружие поскромнее: 1 — 3 дивизиона «Сержантов» или новейших по тому времени тактических «Лансов», которые стреляли на дальность 80 — 140 км. Всего же армейский корпус в наступлении мог получить 50 и более ядерных боеприпасов мощностью от 5 до 150 кт.

Прошу заметить: «Першинги» полевой армии идут как дополнение к ракетам, находящимся в распоряжении корпусов, из которых она состоит.

Кроме того, на вооружении объединенных вооруженных сил НАТО имелась атомная артиллерия и ядерные фугасы. А были еще самолеты-носители из состава тактического командования ВВС США, развернутые на многочисленных базах в европейских странах. Добавим к этому боеприпасы для авианосной авиации 2-го (Атлантического) и 6-го (Средиземноморского) флотов США.

Далее. Как известно, в НАТО входит еще одна самостоятельная ядерная держава — Великобритания, до сих пор всегда хранившая неколебимую верность своему старшему союзнику. Испытав в 1954 году атомный заряд, а в 1957 — термоядерный, англичане создали свои ядерные силы, по характеру соответствующие советским и американским средствам средней дальности, или, другими словами, ядерным средствам театра войны. Основу этих сил в 1970-е годы составляли пять атомных подводных ракетоносцев с ракетами дальностью 4400 км и порядка пятидесяти средних бомбардировщиков «Вулкан». Тактическое оружие могли также нести другие типы самолетов ВВС Великобритании.

Чтобы полнее представить себе обстановку на возможных полях сражений Европы, вспомним о ядерном оружии Французской республики — ведь она, выйдя в 1966 году из военной организации Североатлантического союза, тем не менее отнюдь не стала союзником Варшавского договора.

Для оснащения своих сухопутных армий Франция в 1972 году начала производство оперативно-тактических ракет «Плутон» и к 1978 году изготовила 120 таких ракет и 40 мобильных гусеничных пусковых установок для них. В войсках, в качестве средства усиления армейских корпусов, было развернуто 6 полков по 6 ПУ в каждом. Дальность пуска — от 15 до 120 км, устанавливалась головная часть мощностью 10 либо 25 кт.

В дополнение к ракетным комплексам сухопутных войск планировалось модифицировать в самолеты-носители атомных бомб часть тактических истребителей «Мираж» 3 и «Ягуар».

Да и то оружие, которое французы рассматривали как стратегическое, было предназначено для войны в Европе. На плато Альбион были развернуты 2 эскадрильи — 18 ракет SSBS с дальностью 3000 км и боевой частью в 150 кт; в 1976 для них были сделаны термоядерные боеголовки мощностью 1 Мт, в дальнейшем предполагалось оснастить их многозарядными ГЧ. В ВВС состояли 36 средних бомбардировщика «Мираж» 4 с атомными бомбами по 80 кт. Для ВМС к началу 1980-х были построены 5 ПЛАРБ, несущих по 16 ракет дальностью 2000 км и мощностью по 500 кт.

И вот, всего этого в середине 1970-х годов оказалось мало. И американское руководство отнеслось к необходимости дальнейшего наращивания «евростратегического» оружия со всей серьезностью.

Причем не только с точки зрения количественной, но и в качественном аспекте.

Еще в 1972 году на страницах журнала «Арми» появилось сообщение о создании нового вида ядерного оружия — нейтронного. Его разрабатывали в Лос-Аламосской и Ливерморской лабораторях его уже в течение 20 лет По конструкции это термоядерный заряд небольшой мощности, который сделан так, что до 80% энергии взрыва выделяется в виде потоков быстрых нейтронов, а на световое излучение и ударную волну остается совсем немного. Отсюда и характер воздействия: мало развалин, мало пожаров и много людей, умерших или умирающих от лучевой болезни.

Как положено, приводились расчеты. При взрыве нейтронного боеприпаса мощностью в 1 кт радиус зоны сплошных разрушений и гибели составляет всего 128 м. Слабые или никаких разрушений материальных объектов, быстрая смерть от облучения личного состава, даже внутри танков — 822 м. Лучевая болезнь, в том числе со смертельным исхоодм — 1,6 км. Лучевая болезнь в более легких формах — 2 км.

Оружие объявлялось гуманным, в подтверждение чего сравнивались прогнозные результаты применения тактической ракеты «Ланс», стоящей на вооружении и имеющей «традиционную» боеголовку мощностью 50 кт, с будущим «Лансом» с нейтронной головкой в 1 кт. Получалось, что нейтронная головка убьет своими нейтронами все-таки меньше людей, чем в пятьдесят раз более мощная «традиционная». Опять же, дома, мосты целы, озера не испарились, радиоактивное заражение совсем маленькое — просто замечательная бомба!

На основании таких рассуждений руководители НАТО даже сочли, что применение нейтронных боеприпасов не обязательно приведет к всеобщему ядерному конфликту.

Во второй половине 1970-х американцы приступили к подготовке производства нейтронных боевых частей для «Лансов» и снарядов для 203,2-мм гаубиц. Следом приступили к разработке такого оружия англичане.

Не было забыто и расширение номенклатуры и увеличение количества ядерных средств, размещенных на постоянной основе в Европе. На исходе 70-х годов ХХ века, после почти десятилетнего периода позитивного развития международных процессов, те силы, которые не хотели разрядки и все эти годы боролись против нее, добились желанного результата.

12 декабря 1979 на совещании министров обороны и иностранных дел стран НАТО, кроме Франции, под нажимом США были приняты планы производства и размещения в Европе американских ракет средней дальности. Понятно, что такое решение нелегко досталось Соединенным Штатам, Англии и ФРГ — странам, которые его добивались. За их успехом стоит долгая и многотрудная работа.

Эти новые ракеты были уже не «Лансы» с дальностью 80 км и даже не «Першинги». Речь шла о баллистической ракете «Першинг» 2, которая со своей дальностью в 2,5 тыс. км превосходила своего «младшего тёзку» в четыре раза и по всем писаным законам относились к стратегическим ракетам средней дальности. Ее дополняло оружие нового класса — стратегические крылатые ракеты наземного базирования.

Поворот к новому нагнетанию конфронтации произошел.

Логика повествования подводит нас к очередному важнейшему событию второй половины прошлого века — вводу советских войск в Афганистан. Благодаря стараниям значительной части средств массовой информации у людей создано впечатление, что именно за это обманутый Запад ополчился на СССР и оказался просто вынужденным вновь начать вооружаться перед лицом такой коварства и агрессивности.

Поэтому я прошу читателя обратить внимание на следующий факт: решение НАТО о развертывании в Европе пятисот семидесяти двух (!) единиц американского стратегического оружия долго готовилось и было принято 12 декабря 1979 года. То есть — на 13 дней раньше, чем в Афганистан вошел первый батальон советского контингента.

http://www.specnaz.ru/article/?604

 

ТЁМНАЯ СТОРОНА АМЕРИКИ

 

Положение этой страницы на сайте: начало > развал СССР 

 

страна люди 11 сентября 2001 интервенции развал СССР США и Россия фотогалереи
  "культура" Запада библиотека ссылки карта сайта гостевая книга

 

Начало сайта