Слиман Цегидур
КРЕСТОНОСЦЫ АПОКАЛИПСИСА

Секты евангелистов хотят завоевать мир

От редакции:

Редакция "Полярной Звезды" предлагает своим читателям не совсем обычный материал. А для российского читателя, можно сказать, эксклюзивный. Французский журнал «Нувель Обсерватер» опубликовал подборку материалов на малоизвестную тему - о далеко идущих амбициях евангелиста и президента США Джорджа Буша-младшего. Соображения политкорректности, дипломатический расчет или просто боязнь вызвать гнев Вашингтона мешают официальным лицам в открытую обсуждать вопрос о сектантских корнях политики, проводимой Белым домом. Публикуемый нами перевод статьи Слимана Цегидура (Slimane Zeghidour) позволяет по-новому оценить сегодняшнее положение в мире и такого одиозного, по мнению многих, персонажа мировой истории, каким является нынешний президент США. Борец за "новый мировой порядок", за то, чтобы наш мир был перекроен по сектантским лекалам...

Как противостоять человеку, имеющему прямой контакт со Всевышним? Человеку, считающему, что он выполняет божественную миссию? И что сказать, если этот человек – президент Соединенных Штатов Америки? В конце зимы 2003 года, за несколько недель до начала войны в Ираке, Джордж Буш-младший (George W. Bush) пытался в последний раз склонить на свою сторону французского президента, убедить его в том, что причина для начала войны – вполне обоснованная и что операция «Освобождение Ирака» проводится по воле Божьей. В типичной для него манере Буш-младший метал молнии в сторону «государств-жуликов», клеймил позором «ось Зла», напоминал о Гоге и Магоге. Что за Гог и Магог? Удивленный ссылкой на незнакомые имена, Жак Ширак (Jacques Chirac) промолчал. Советник Елисейского дворца, которому поручили срочно расшифровать эти имена, в конце концов получил ответ от Федерации протестантов Франции. Из него следовало, что, согласно библейскому пророку Иезекиилю, при наступлении конца света Гог и Магог прибудут в Израиль из Вавилона. Ибо Гог и Магог – это воплощение сил Зла, а Вавилон, находящийся вблизи Багдада, был восстановлен... Саддамом Хусейном!

Впрочем, самый могущественный человек в мире не является ни прорицателем, ни сумасшедшим. Просто он принадлежит к сторонникам не совсем обычной церкви – протестантской, экспансионистской, апокалиптической. Джордж Буш – это born again christian, что в буквальном переводе означает «заново родившийся христианин». Born Again Christian – одно из течений динамично развивающихся и процветающих «Евангелических церквей Иисуса Христа», сторонников которых называют евангелистами. Эти церкви, образовавшие своего рода федерацию сект, поставили себе целью обратить в свою веру сначала Америку, а затем и весь мир! Ни больше, ни меньше. Имея в Белом доме такого человека, как Джордж Буш, они уже весьма преуспели в этом.

После второй мировой войны евангелическая доктрина, избранной родиной которой остается Америка, распространяется в мире стремительнее, чем другие религиозные доктрины – католическая, протестантская (баптисты и методисты) и даже исламская. Цифры говорят сами за себя: если в 1940 году из 560 миллионов христиан евангелистами были только 4 миллиона, то сегодня из 2 миллиардов христиан евангелистами являются 500 миллионов, то есть каждый четвертый христианин! По оценке специалистов, ежедневно в евангелическую веру обращаются 52 тысячи человек.

В мире существует уже 1 миллион евангелических церквей, в которых проповедуют миллион пасторов. Харвей Кокс (Harvey Cox), профессор теологии в Гарвардском университете и автор книги «Возвращение Бога. Путешествие в страну пятидесятников» (Retour de Dieux. Voyage en pays penteco^tiste, изд-во Descle'e de Brouwer), полагает, что к 2050 году евангелистом будет каждый второй христианин, а евангелическое учение станет в XXI веке доминирующим. Что касается «заново родившихся христиан», то называют они себя так потому, что своим вторым рождением обязаны не традиционному крещению, а прямому контакту, встрече с Иисусом по схеме «от одного человека к другому, от другого человека к Богу».

Джордж Буш-младший встретился с Иисусом в 40-летнем возрасте. В то время Буш много, даже слишком много пил и, как говорится, «плыл по воле волн». Преподобный отец Билли Грэм (Billy Graham), «евангелический папа», исполнил роль посланника Христа и толкователя для будущего президента. Буш бросил пить и изменил свой образ жизни. Возродившись в Христе, он обрел крылья и сблизился с единомышленниками, которые помогли ему сначала стать губернатором Техаса, а затем обосноваться в Белом доме. Здесь Буш еще раз подтвердил, что его цель – «распространять библейское видение мира».

Американские евангелисты, отдавшие две трети своих голосов Джорджу Бушу-младшему, считают его избранником Божьим. Еще в середине января пастор Пэт Робертсон (Pat Robertson), основатель могучей «Христианской коалиции» и бывший патрон телеканала для евангелистов "The Family Channel", провозгласил: «Я слышу глас Божий, который говорит мне, что выборы 2004 года станут настоящим триумфом. Джордж Буш-младший легко одержит победу. Не важно, что он совершает, добро или зло, всё равно Всевышний поддерживает его, потому что это - благочестивый человек, и Всевышний благословляет его». Преподобный отец, автор манифеста под красноречивым названием «The New World Order», убежден в мессианской роли Америки и говорит, что «никогда не будет мира на Земле, пока страна-обитель Бога и богоизбранный народ не исполнят роль мирового лидера»
(с. 22). Эта ясна выраженная и порой искренняя убежденность в «особом предназначении» Америки вызывает жгучее желание обратить и других в свою веру. Евангелическое движение, объединяющее 70 миллионов американцев (каждый четвертый американец – евангелист), экспортируется сегодня точно так же, как фаст-фуд, кока-кола или рэп и пускает корни повсюду – от Латинской Америки до Японии, включая Африку, Европу, Россию, Индию, Китай... Оно смело вторгается даже в исламский мир, лишь недавно охваченный географией "миссии".

Размах амбиций бросается в глаза: Америка, колыбель и избранная родина евангелической доктрины, хочет стать новой Меккой. Разве Вашингтон не был с самого начала «городом света на холмах», Новым Иерусалимом, Сионом Нового света? С большим интересом следит Белый дом за экспансией евангелических церквей. Специальное бюро, нечто вроде официального наблюдателя за свободой отправления культов во всем мире, издает ежегодник о "преследованиях" религий, где в списке "преследователей" соседствуют Саудовская Аравия, Россия, Китай и Франция – страны, которые «ведут жестокую борьбу» с поборниками евангелической доктрины.

Ничего подобного не происходит в Латинской Америке, на континенте, где каждый второй верующий – католик, а первые евангелисты появились на запрещенных для протестантов землях во второй половине XIX века. Движение неоевангелистов зародилось примерно в 1970 году. Это был золотой век «теологии освобождения», когда новое религиозное движение с марксистским душком выступало (порой с оружием в руках) против империализма янки. Тем не менее, Центральная Америка отступила перед сторонниками «теологии освобождения», как выражаются евангелисты. Так, евангелист Риос Монт (Rios Montt) стал президентом Гватемалы, что, впрочем, не помешало этому пастору «Церкви Слова Господня» казнить тысячи крестьян-индейцев.

Папа римский Иоанн-Павел II, когда его избрали главой католической церкви, сразу обратил внимание на «теологию освобождения» и постепенно заменил «красных» епископов прелатами-консерваторами. Стремясь разрушить «железный занавес», папа римский заключил пакт с президентом-евангелистом Рональдом Рейганом (Ronald Reagan), в результате чего в течение 1984 года были наконец-то восстановлены дипломатические отношения с Ватиканом. Евангелические течения воспользовались этим, чтобы распространиться по всему американскому континенту благодаря миссионерской деятельности тысяч «заново рожденных» американских студентов. Исполнительный директор «Американских национальных религиозных телеканалов» Бен Армстронг (Ben Armstrong) говорил тогда: «Речь идет о завоевании территории, четко определенной Христом – Латинской Америки. Телевидение – это наши воздушные силы, а те из обратившихся в новую веру, кто ходит по домам, - наша пехота». Далее он выразил пожелание «увидеть весь мир, сплоченный вокруг сателлита, как это предсказано в Апокалипсисе, XIV, 6». Некоторые латиноамериканские прелаты полагают, что за всем этим стоит ЦРУ.

За какую-то четверть века евангелической миссии удалось глубоко внедриться в Латинскую Америку, колонизация которой проходила, между прочим, под знаком Контрреформации. Сегодня каждый четвертый чилиец – «заново рожденный». Что касается Бразилии, то это не только самая большая католическая нация, но также вторая по значению страна евангелистов (после Соединенных Штатов). Дошло до того, что во время последних выборов даже такой верный сторонник папы римского, как Лула да Сильва (Lula da Silva), был вынужден бороться за голоса «неопятидесятников», в том числе сторонников «Универсальной церкви владычества Господня», основатель которой, бывший служащий «Национальной лотереи» Эдир Маседо (Edir Macedo), в свое время был отдан под суд за взяточничество и обман налоговой службы. Из 512 депутатов бразильского сената 60 человек – евангелисты.

Отныне Бразилия с ее 30 миллионами евангелистов соперничает с США в распространении евангелической «благой вести», особенно в бывших португальских колониях на африканском континенте – в Анголе, Гвинее-Биссау, Кабо-Верде и Мозамбике, где обращение в новую веру идет полным ходом. В Конго и Южной Африке, в Бенине и Буркине секты неопятидесятников берут верх над исламистскими сектами. Они усиливают свое наступление (чаще всего с оружием в руках), приводя к смерти сотен людей, как это произошло на севере Нигерии. В Кот-д’Ивуаре советником главы государства Лорена Гбагбо (Laurent Gbagbo) стала евангеличка.

Не составляют исключения и страны Магриба. По свидетельству представителя католического архиепископа Рабата, около 150 миссионеров активно действуют в Марокко. Еще более ощутимо присутствие евангелистов в Алжире: неопротестантские церкви занимают здесь видное место. Сюда часто наносят визиты иностранные пасторы – французские, египетские, иорданские, и все это – на глазах у местной прессы, которая удивляется не только такой свободе религиозных течений, но также безнаказанности перехода в чуждую веру, хотя по законам шариата за это полагается смертная казнь.

Нужно ли объяснять столь удивительную терпимость африканских государств и ту поддержку, которую оказывает Вашингтон Евангелическим церквям? Как бы то ни было, Дом Ислама (классическое название исламского мира) стал предметом настоящей стратегии завоевания душ. Так, Международный колумбийский университет (штат Южная Каролина) готовит специалистов по «шоковому миссионерству». Их цель – «ликвидация ислама», как сказано в спецвыпуске американского ежемесячника Mother Jones, изданного летом 2002 года. Три тысячи «заново рожденных», принадлежащих к «Конвенту баптистов Юга» (единственной церкви, благословившей захват Ирака, в связи с чем ее покинул экс-президент Джимми Картер (Jimmy Carter)), готовы отправиться к мусульманам для их евангелизации, хорошо понимая, что это связано с риском смерти или физических страданий. В Ираке «Конвенту» принадлежит евангелическая неправительственная организация Samaritan’s Purse, над которой шефствует Франклин Грехэм (Franklin Graham), сын Билли Грехэма. Эта организация распространяет, в частности, библию, обложка которой имитирует униформу «джи-ай». Первая часть тиража (50 тысяч экземпляров) уже нашла покупателя.

Всё это укрепляет веру Джорджа Буша в судьбоносную роль Америки. Когда он восклицает на следующий день после 11 сентября: "Америка должна вести за собой весь мир!", то это не чувство уязвленной гордости просыпается в нем, просто Буш напоминает основное кредо национал-американского катехизиса – об «особом предназначении» Америки. Воинственный характер этого концепта выразил сенатор штата Индиана Альберт Беверидж (Albert Beveridge) еще в конце 1898 года, когда Вашингтон вытеснил испанцев-католиков с Кубы и Филиппин. Сенатор сказал: «Господь назначил американцев главными организаторами мира, с тем чтобы там, где царит хаос, был установлен порядок».

Хаос... Именно его предвидит Филипп Дженкинс (Philip Jenkins), автор дерзкой книги «Христианство в ближайшем будущем» («The Next Crtistendom»), посвященной феномену евангелизма. Констатируя перемещение «центра гравитации» христианства с Запада в страны третьего мира, с развитого и либерального Севера на бедный и консервативный Юг, Дженкинс опасается глубокого раскола между постмодернистскими христианами и неохристианами, возрождающими традиции средневековой церкви. Мало того, эти неохристиане, терзаемые нищетой, а также националистическими, племенными или мессианскими чувствами и живущие в католической, индуистской или мусульманской среде (в Перу, Мексике, Индии, Индонезии, Нигерии, Судане, Филиппинах), - рано или поздно начнут тотальную войну против своих соседей. Не уйти от этого и Западу, пишет в заключение исследователь, ибо Запад станет новым Вавилоном, «проституткой», устранение которой объявлено в Апокалипсисе св. Иоанна необходимым условием возвращения Иисуса Христа – долгожданного Мессии.

Источник: французский журнал "Нувель Обсерватер" (Le Nouvel Observateur), № 2051, 26 февраля – 3 марта 2004 г.

Перевод с французского – Борис Карпов

http://libereya.ru/public/zvezda.html

Социальная сфера промышленных предприятий в СССР

В 50-60-е годы сложился тип советского промышленного предприятия, который и просуществовал до той реформы, что была начата в годы перестройки. Характер предприятия очень много говорит о сущности как советского проекта (представления о желаемом образе жизни), так и для реально сложившегося общественного строя.
     Представление предприятия как исключительно производственной и экономической системы - абстракция, для нашей темы неадекватная. Любая компания, фирма, предприятие - это микрокосмос, действующий в соответствии с ценностями и нормами, господствующими в обществе. Даже промышленный анклав (например, филиал немецкой фирмы в перуанском городке) не может быть «закрыт» от окружающей культурной среды. В целом, традиционное общество строится в соответствии с метафорой семьи, а современное - метафорой рынка. Из этого общего представления вытекают права и обязанности человека, общества, государства и того элемента системы, который нас интересует в данной теме - предприятия.
     Подавляющее большинство промышленных предприятий нынешней России создано в советский период. Те, что были унаследованы от России дореволюционной, были трансформированы в соответствии с той же матрицей. Эта матрица - представления о функциях и обязательствах промышленного предприятия в советском обществе - сложилась в процессе индустриализации, перестройки промышленности в годы второй мировой войны и послевоенного восстановления (30-50-е годы). Это - эпоха т.н. «мобилизационного социализма» (иначе его называют «сталинизмом»). За это время СССР сделал большой рывок в развитии промышленности, науки, образования.
     Чтобы понять, какой тип предприятия сложился в ходе реализации советского проекта, надо выявить его социально-философские основания. На языке идеологии этот проект назван «русским коммунизмом ». Взяв в качестве знамени постулаты марксизма, он представлял собой совершенно иную цивилизационную траекторию, нежели социал-демократический проект Запада. Причина известна: Россия была крестьянской страной с традиционным обществом, в культуре которой сохранились многие структуры аграрной цивилизации. Западная социал-демократия - продукт гражданского общества, в котором крестьяне как класс и как культура сохранились лишь в реликтовом состоянии (в сельском хозяйстве они заменены фермером).
     Уже на первом этапе «шоковой терапии» после 1991 г. обнаружилась эта «аномалия» промышленных предприятий России, которая до сих пор не дает возможности создать рынок рабочей силы . Заместитель министра труда и занятости РФ В.Кастмарский писал в марте 1992 г.: «Пикантность нынешней экономической ситуации заклю­ча­ется в том, что после освобождения цен и начала работы спросовых ограничений в нормальной (подчеркнем: в нормальной) экономике все предприятия стремятся расширить производство, чтобы не только выжить, но и увеличить свою прибыль. У нас же происходят удивительные вещи: производство сокращается, но нет и безработицы, то есть предприятия продолжают платить деньги, даже работая меньше и хуже. Изыскиваются самые разные способы остаться на пла­ву - сдаются этажи производственных помещений в аренду ино­фирмам. Продаются запасы сырья и оборудования» («Российская газета», 24.03.92).
     Итак, сделаем первый вывод. Те предприятия, которые имеются сегодня в России, возникли в результате приватизации (и, часто, разделения) советских государственных предприятий. Они создавались и действовали в культурной среде, проникнутой общинным мышлением, отрицающим индивидуализм. Та антропологическая модель, на которой строился социальный уклад предприятия, представляла человека не свободным атомом, а солидарной личностью, для которой получение от общины минимума жизненных благ есть естественное право. Действия предприятия, нарушающие это право, до сих пор воспринимаются как неправильные, несправедливые.
     Когда речь идет о промышленных предприятиях, этот фактор, как ни парадоксально, усиливается (хотя он должен был бы нейтрализоваться в процессе перехода промышленных рабочих к городской жизни). Это связано с историческими условиями индустриализации в советской России, которая в очень высоком темпе проходила с конца 20-х годов.
     Как и в Японии, индустриализация в СССР проводилась не через возникновение свободного рынка рабочей силы, а в рамках государственной программы. В Англии крестьяне в ходе «огораживаний» были превращены в пролетариев, которые вышли на рынок рабочей силы как свободные индивидуумы. В СССР после революции 1917 г. в селе была возрождена община (мир), лишь частично подорванная в 1906-1914 гг. реформами Столыпина. Необходимые для индустриализации (и избыточные для села) трудовые ресурсы были получены посредством программы «коллективизации» - насильственного создания сельских кооперативов (колхоз) и государственных ферм (совхоз), которые государство снабжало машинами и другими средствами интенсивного сельскохозяйственного производства.
     Вытесненные при этом из села крестьяне не «атомизировались» и не стали пролетариями. Они организованно были направлены на учебу и на стройки промышленности, после чего стали рабочими, техниками и инженерами. Жили они в общежитиях, бараках и коммунальных квартирах, а потом - в рабочих кварталах, построенных предприятиями. Это был процесс переноса общины из села на промышленное предприятие. Получилось так, что основные черты общинного уклада на предприятии проявились даже больше, чем в оставшемся в селе колхозе.
     Поэтому промышленное предприятие СССР не только не стало фирмой, организованной на принципах хрематистики - оно даже не стало чисто производственным образованием. Оно было, как и община в деревне, центром жизнеустройства . Поэтому создание на самом предприятии и вокруг него обширной системы социальных служб стало вполне естественным процессом, не противоречащим культурному генотипу предприятия, а вытекающим из него.
     В последние годы опубликовано несколько исследовательских работ о роли предприятий в системе социальной защиты в России в переходный период. Выводы экспертов из OECD и экспертов правительства России, сделанные в понятиях рыночной экономики (экономического либерализма), поражают полным отказом от учета культурных особенностей изучаемой системы - промышленного предприятия в России в конце ХХ века. В наиболее четкой форме выразил отношение большинства западных экспертов к наличию на советских предприятиях обширных социальных служб Р.Роуз (Richard Rose), один из руководителей обширного исследовательского проекта «Новый Российский Барометр»: «это - следствие патологии нерыночной системы». Назвать что-то непохожее на Запад «патологией» - просто ругательство, объяснительной силой подобные формулировки не обладают.
     Другой эксперт, из ОЭСР, (J. Le Cacheux) подходит к проблеме с точки зрения баланса выгод и дефектов от содержания социальной инфраструктуры на предприятиях. Он пишет: «Строго говоря, с микроэкономической точки зрения очевидно, что вовлечение предприятия, производящего товары и услуги для рынка, в производство и предоставление социальных благ для своих рабочих, противоречит принципам специализации и разделения труда. Хотя такая практика может давать некоторую экономию на административных расходах и других трансакционных издержках, она скорее всего ведет к производственной неэффективности и повышению себестоимости, если сравнивать с производством этих социальных благ специализированными государственными или частными фирмами».
     Этот эксперт делает свой вывод, исходя из «гипотетической ситуации» и веры в «разделение труда». На деле же эффективность любых предприятий, использующих «общинные» механизмы (неважно, идет ли речь о японской промышленной корпорации, хлопковой плантации с неграми-рабами в США или советской фабрике), определяется сильными кооперативными ( синергическими ) взаимодействиями, которые могут многократно перекрывать выгоды « разделения труда».
     И нет никакой необходимости представлять «гипотетическую ситуацию» - в России проведено много натурных экспериментов над людьми. Вот конкретные данные: текстильное предприятие АО «Фатекс» в Ивановской области имело жилой фонд 64 дома. В 1996 г. расходы на его содержание составили для предприятия 7 млрд. руб. В сентябре 1996 г. Городской комитет по управлению имуществом направил на предприятие письмо с требованием передать жилой фонд в муниципальную собственность (городу). При этом за обслуживание жилья работников предприятия город («муниципальная специализированная фирма») потребовала с АО «Фатекс» плату 26 млрд. долл. ежегодно. Почти в четыре раза больше, чем была себестоимость для «неэффективной» собственной службы предприятия. Гипотетические представления экспертов ОЭСР и МВФ имеют мало общего с реальностью экономической реформы в России.
     Какова была официальная позиция правительства России и тех международных организаций, которые консультировали его при разработке программы реформы? Эта позиция, с одной стороны, отражена в государственной программе приватизации предприятий промышленности и тех нормативных актах, которые касались судьбы социальной инфраструктуры предприятий (Декрет Президента РФ 8 от 10 января 1993 г. и Постановление правительства РФ от 23 декабря 1993 г.). С другой стороны, эта позиция изложена в выступлениях экспертов правительства. Вполне представительным является издание Центра по сотрудничеству со странами экономики переходного периода ОЭСР «Изменение системы социальных служб на предприятиях России» («The Changing Social Benefits in Russian Enterprises». OECD, Paris, 1996).
     В общем, эта позиция состояла в отрицательном отношении к традиционной практике предприятий предоставлять социальные услуги своим работникам и местному населению. Эта практика совершенно справедливо рассматривалась как противоречащая принципам рыночной экономики и препятствующая превращению советского человека ( homo sovieticus ) в свободного индивидуума.
     Речь здесь идет не только о максимальном подчинении всей деятельности предприятия критериям хрематистики (прибыли) при почти полном устранении критериев социального эффекта. Речь идет об изменении всего жизнеустройства предприятия и окружающей его местности (часто целого города). Для того, чтобы такое изменение было признано справедливым, требуется смена господствующей в обществе антропологической модели. До настоящего времени этой смены не произошло - ни в среде трудящихся, ни в среде управленческих работников, ни даже в среде искусственно созданной в ходе приватизации буржуазии («новых русских»).
     Показательно, что в своей аргументации идеологи рыночной реформы опирались либо на чисто умозрительные («гипотетические») представления о правильной социальной системе, либо на утверждения, содержащие внутреннее противоречие.
     Эксперт Министерства финансов РФ утверждал, например, что в советской системе расходование средств предприятиями на социальные нужды за счет основной производственной деятельности (он называет израсходованные на социальные нужды средства « потерями ») оказывало мало влияния на их экономические показатели, ибо покрывалось субсидиями из государственного бюджета.
     Очевидно, что покрывать «потери» предприятий за счет бюджета можно было бы лишь в том случае, если бы оплата предприятиями расходов на социальные нужды была изолированным явлением. Тогда путем перераспределения средств с помощью бюджета можно было бы поддерживать предприятия, несущие «потери», за счет других, которые таких «потерь» не несут - и таким образом производить стабилизацию системы, гася отдельные неравновесия. Поскольку речь идет о тотальной, всеобщей практике, расходы предприятий на социальные нужды становятся нормой и не могут быть покрыты за счет перераспределения средств через бюджет. В действительности эти расходы не только не были «потерями» - они были условием успешной производственной работы советского предприятия.
     Надо сказать, что этой социальной политике советского государства начиная с 60-х годов противоречила сильная технократическая тенденция аппарата, требующего от предприятий всемерной концентрации средств на производственной деятельности в ущерб социальным нуждам. Ниже мы будем прибегать к конкретным примерам из воспоминаний видного организатора промышленности, директора ряда крупных предприятий Н.Н.Румянцева (Н.Н.Румянцев. "Что было? Что будет?" Рыбинск, 1993).
     Именно общая идеология советского строя, вся его суть обязывала бюрократию сохранять социальные службы предприятий, но конфликт по этому вопросу всегда подспудно существовал. Использование средств предприятия для решения социальных проблем вызывало самые опасные столкновения руководства предприятий с бюрократическим аппаратом. Например, именно вследствие этого конфликта Н.Н.Румянцев был репрессирован, а затем дважды исключался из партии. Вот как он видит этот вопрос:
     «Мы, директора предприятий, были всегда своеобразным буфером между рабочими и верховной властью. Нам приходилось заниматься и делами высших сфер, и повседневными заботами на уровне доставания сырья, строительства квартир, нормального питания в столовых или поиска ящика гвоздей. Иногда давление сверху было настолько велико, что приходилось соглашаться даже с явно неразумными указаниями. Рабочие тут же в открытую: «Николай Николаевич, что за ерунду вы придумали?». Им ведь не скажешь, что эту самую ерунду придумали наверху. Вот и выкручиваешься».
     Всегда существовало и давление со стороны правительства, побуждавшего к передаче «непрофильных» социальных служб предприятия в ведение местной власти - то, что в ходе рыночной реформы, в январе 1993 г., Б.Н.Ельцин постановил своим Указом. Н.Н.Румянцев пишет уже в 1993 г.: «Мы не могли выступать лишь как производители, но и вынуждены были формировать социальную среду города, Поэтому нам по-прежнему приходится обеспечивать город водой, теплом, канализацией. Даже баня и прачечная, которым сам Бог велел числиться за горкомхозом, до сего дня принадлежат комбинату, хотя обмывают и обстирывают весь город. Иногда проверяющие, видя эти непрофильные для нас организации, писали в актах проверок: это передать, это ликвидировать и так далее».
     Эксперты-«рыночники» представляют дело так, будто посредством государственного бюджета «потери» предприятий покрывались за счет налогоплательщиков, как это может понять привыкший к западной практике читатель. Между тем налоги с населения в СССР составляли всего около 7% доходной части бюджета, а на 92% она формировалась за счет платежей самих предприятий. Таким образом, через бюджет проводилась с помощью субсидий лишь «тонкая настройка», сглаживание отдельных флуктуаций в общем равновесной системы.
     Необходимо также подчеркнуть, что, оказывая на предприятия давление с целью ликвидации всех «общинных» механизмов социальной защиты, политический режим России 90-х годов признает устами своих экспертов, что в реальной экономической ситуации это будет означать резкое ухудшение жизни большинства населения. В этом у них сомнений нет, но это для них несущественно по сравнению с установлением «правильных» экономических норм.
     Доклад ОЭСР останется красноречивым документом культуры конца ХХ века. В нем представлена такая методология анализа социальных проблем, при которой жизнь десятков миллионов людей рассматривается исключительно с точки зрения критериев «правильной рыночной экономики» - исторически данной, преходящей доктрины. Ни западные, ни российские эксперты не подошли, хотя бы в порядке методологического контроля, к проблеме с противоположной, «абсолютной» стороны: от критериев сокращения страданий живых людей, которым предстоит пережить переход к «правильной рыночной экономике».
     В этом Докладе общий вывод почти всех экспертов, как западных, так и от правительства России, ясен: предоставление социальных благ работникам предприятий не в деньгах (через зарплату), а «натурой» - пережиток советского строя, «патология нерыночной системы». Обсуждаются лишь пути скорейшего устранения этой «патологии», которое развязало бы работников с предприятием и позволило перейти к «нормальному» свободному рынку рабочей силы. Признается, что лечение этой «патологии» болезненно, но и боль оценивается лишь в экономических категориях. Следует считать уникальной особенностью этого Доклада тот факт, что ни один из экспертов не рассмотрел совершенно аналогичный процесс, который произошел совсем недавно, почти на наших глазах. Попытка насильственного и радикального слома «патологии нерыночной системы» и общинных социальных структур в России в ходе реформы Столыпина привела к революции 1917 года. Об этом в Докладе нет ни единого упоминания. Неужели и западные специалисты верят, что революция большевиков была просто результатом еврейско-масонского заговора?
     После 1993 г., как свидетельствуют все доступные источники информации, в России происходило резкое снижение расходов предприятий на социальные нужды. Это подчеркивают и эксперты ОЭСР. Однако гораздо более важным для понимания следует считать не сокращение указанных расходов, а тот факт, что несмотря на тяжелейшее финансовое положение предприятия даже после приватизации продолжают сохранять ядро социальной инфраструктуры. В неблагоприятных условиях предприятия «ушли в оборону», лишь сократив свою социальную инфраструктуру до минимума.
     Перейдем к описанию реальности. Рассмотрим состояние некоторых частей социальной сферы промышленных предприятий в России - как с использованием статистических данных, так и ссылаясь на конкретные случаи и экспертные суждения и свидетельства. Основные показатели, однако, отражаются в официальном ежегоднике Госкомстата РФ «Социальная сфера России», а также ежегодных сборниках, обобщающих положение социальной сферы в регионах. В какой-то мере недостаток или неопределенность официальных данных восполняют специальные выборочные исследования. В 1990 г. Госкомстат СССР провел широкое исследование «Мнение населения о состоянии социальной сферы и приоритетах ее развития». Опросу подверглось 70 тыс. человек всех отраслей производства во всех республиках, краях и областях страны. Мы использовали данные, полученные в РСФСР (ныне РФ). Мнение трудящихся о деятельности социальных служб предприятий изучает ВЦИОМ (Всероссийский центр изучения общественного мнения), который публикует данные в информационном бюллетене «Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения».
     Полезные сведения имеются в ряде книг мемуаров организаторов промышленности, в которых они оценивают социальную деятельность своих предприятий уже с опытом нынешней экономической реформы. Этот опыт заставил совершенно по-новому взглянуть на многие стороны жизни, которые раньше казались привычными и не привлекали внимания. Здесь я привожу выдержки из книги упомянутого выше Н.Н.Румянцева. Автор - организатор текстильной промышленности, был последовательно директором трех крупных предприятий (комбинатов), в 1992 г., кроме того, был президентом промышленной ассоциации «Ивановолен».
     Текстильная промышленность была приватизирована без участия государства. Ее предприятия - в наибольшей степени «частные». Эта промышленность в наименьшей степени связана с ВПК, больше всего ориентирована на потребительский рынок и, как предполагалось, должна была дать наиболее выигрышные аргументы для пропаганды экономической реформы. На деле отрасль введена в состояние тяжелой депрессии. Выпуск тканей резко упал (почти в 6 раз), предприятия простаивают. В этой ситуации тем более показательно отношение предприятий к социальной сфере. Я использовал материалы, предоставленные на предприятиях текстильной промышленности в Ивановской области и в областном комитете профсоюза этой отрасли.
     Итак, что происходит сегодня? Тот вариант либеральной идеологии, который был положен в основание реформ в России, не оставляет у населения никаких надежд на социальную ответственность государства. В этих условиях большое и даже непропорциональное место в жизни людей заняло именно предприятие как островок социальной защиты и взаимопомощи. Этот островок тает и крошится, как льдина, на которой спасаются унесенные в море люди, но держится. Дальнейшая ликвидация социальных служб предприятия - вопрос не экономический. Он приобретает сегодня даже не только политическое, но и большое духовное значение. Это - вопрос надежды, а значит мира. Или утраты надежды, а значит, войны.
     Именно во взаимоотношениях рабочих с предприятием (независимо от того, государственное ли оно или частное) наблюдается самая главная аномалия экономической реформы. Производство упало вдвое, а рабочих не увольняют (практически после приватизации не было случаев массовых увольнений работников; 70% покинувших предприятия работников ушли по собственному желанию). Зарплату рабочим не платят по полгода - а люди приходят на предприятие и работают. Нет не только давно ожидаемого социального взрыва - нет даже социальных протестов. По оценкам экспертов Всемирного экономического форума в Давосе, в 1994 г. Россия была самой нестабильной страной, но забастовок на душу населения в ней произошло в десять раз меньше, чем в стабильной Испании.
     В конце 1995 г. Министерство экономики РФ финансировало комплексный проект «Мониторинг состояния и поведения предприятий». Результаты его отражены в докладе Института экономических проблем переходного периода «Институциональные и микроэкономические проблемы российской экономики в 1995 г.». Рассмотрим основные выводы «Мониторинга», в ходе которого было обследовано 433 предприятия:
     «Институциональные изменения . На абсолютном большинстве предприятий институциональных изменений в социальной инфраструктуре не происходит. В отношении детских дошкольных и оздоровительных учреждений не принимали никаких действий 61% предприятий, объектов жилищно-коммунального хозяйства - 65%, культурного назначения - 81%, здравоохранения - 86%, образовательных учреждений - 91%...
     Поведение предприятий по отношению к объектам социальной сферы зависит от численности занятых на них: на более мелких предприятиях реже наблюдаются какие-либо изменения в составе социальной сферы. Выяснилось также, что сохранять социальные объекты в своей структуре более склонны государственные предприятия, а некоторые из них даже принимают на свой баланс учреждения социального назначения...
     Преобразование социальных объектов в юридические лица протекает довольно вяло. В 3% случаев из состава предприятий с приобретением статуса самостоятельного юридического лица вышли детские дошкольные учреждения, в 4,5% - объекты жилищно-коммунальной сферы, в 5% - объекты культурного назначения, в 3% - объекты здравоохранения.
     Изменение затрат на содержание объектов социальной инфраструктуры в 1995 г. Затраты на содержание объектов социальной инфраструктуры, находящихся на балансе промышленных предприятий, в 1995 г. в большинстве случаев не снижались... Наибольшая доля предприятий (68%) увеличила эти затраты по объектам социальной инфраструктуры, имеющим жизненно важное значение для работников, а именно жилищно-коммунальному хозяйству и медицинским учреждениям. Почти на 2/3 предприятий увеличились затраты и на содержание детских дошкольных и оздоровительных учреждений... Что касается культурных и образовательных учреждений, потребность в услугах которых не носит витального, то есть жизненно важного, характера для работников, то доля предприятий, где затраты на их содержание увеличились, меньше (соответственно 56,2 и 46,8%).
     Финансовая политика предприятий в отношении объектов социальной инфраструктуры зависела от размеров самих предприятий. Как правило, больше возможностей увеличить затраты на содержание подведомственной социальной инфраструктуры имели крупные предприятия. Например, доля предприятий с численностью занятых до 200 человек, которые увеличили свои затраты на содержание объектов социальной инфраструктуры (в зависимости от вида последних), составила от 25 до 50%, а с численностью занятых свыше 5000 человек - от 67 до 80%.
     Наибольшая доля предприятий, увеличивших затраты на содержание объектов социальной инфраструктуры, была отмечена в легкой промышленности, где и спад производства среди рассматриваемых отраслей был наибольшим (33%) в январе-августе 1995 г. по сравнению с тем же периодом 1994 г.
     Связь между изменением затрат предприятий на содержание объектов социальной инфраструктуры и институциональными изменениями не носит однозначного характера. При передаче на баланс других предприятий детских дошкольных и оздоровительных учреждений затраты на содержание последних увеличились у 46,4% предприятий - первоначальных их собственников, снизились у 42,9% и не изменились - у 10,7% предприятий. Аналогичные показатели по объектам жилищно-коммунального хозяйства составили соответственно 57,4%, 38,9% и 3,7%, социально-культурного назначения - 31,3%, 37,5% н 32,3%, здравоохранения - 44,4% и 55,6%. Таким образом, передача объектов социальной инфраструктуры на балансы других предприятий не может (во всяком случае, на ограниченном промежутке времени) рассматриваться в качестве фактора уменьшения социальных затрат предприятий - их первоначальных собственников».
     Из данного исследования видно, во-первых, что предприятия (в том числе приватизированные!) не считают возможным прекратить предоставление работникам (и даже бывшим работникам, пенсионерам) жизненно важных социальных услуг - даже несмотря на тяжелый спад главного производства. Они продолжают оплачивать эти услуги даже в том случае, если объекты социальной сферы выводятся из состава предприятия - превращаются в самостоятельное коммерческое предприятие или передаются на баланс других организаций, например, муниципальных властей.
     Видимо, социальная инфраструктура предприятий в России полностью может быть ликвидирована лишь вместе с предприятием. Она составляет, таким образом, его поистине неотъемлемую часть. Такой неотъемлемой части не содержат западные капиталистические предприятия, из чего следует логический вывод, что советские предприятия представляли иной социальный организм . Приватизация нанесла этому организму тяжелейшую травму, и она, возможно, даже уничтожит его, но она не смогла изменить саму «анатомию и физиологию» этого организма.
     Во-вторых, из исследования видно, что выделение объектов социальной сферы из состава промышленного предприятия в общем не приводит к повышению его экономической эффективности. Иными словами, соединение социальных служб с основных производством дает положительный кооперативный эффект. Пять лет радикальной экономической реформы не привели к созданию условий, которые бы способствовали самопроизвольному, органичному изменению социально-культурного генотипа предприятий промышленности России.
     Оба эти вывода (даже независимо от того, как пошли дела после 1996 г.) противоречат теоретическим предположениям экспертов ОЭСР и экспертам правительства Черномырдина, сделанным на основании опыта западных стран.
     Тот факт, что многие эксперты (в том числе российские) смотрят на происходящие в России социальные процессы через очки евроцентризма, прискорбен. Многие важные явления просто выпадают при этом из рассмотрения. Сошлюсь на личные наблюдения, сделанные мною в 1995 г. в одной из уральских областей, куда я был приглашен в группе московских экономистов в связи с программой развития малых предприятий.
     В кабинете Главы администрации области, назначенного Ельциным, собрались директора всех крупных предприятий города. Сначала присланный из США эксперт прочитал лекцию о методах внутрифирменного планирования (сидевший рядом со мной директор завода, производящего миниатюрные низколетящие крылатые ракеты, шепнул мне: «Он излагает технику планирования, которая на наших военных заводах использовалась в конце 30-х годов»).
     Эксперт закончил, выслушал благодарные аплодисменты и ушел очень растроганный (меня удивило, что директора, в том числе мой сосед, аплодировали ему вполне искренне - просто хороший, добрый старик, очень хотел помочь русским). Глава администрации, который ликвидировал в области советскую власть, попросил закрыть двери и сказал: «А теперь, товарищи, займемся делом. У нас два вопроса: надо обеспечить теплом Дворец пионеров и детские бассейны, а также собрать горючее для весеннего сева в колхозах». И директора уже частных предприятий стали выкраивать из своих скудных средств топливо. В этом северном городе для сохранения здоровья детей сеть бассейнов и соляриев должна работать всю зиму. И она работала в ту зиму, хотя улицы города уже почти не освещались. В декабре 1996 г. в этой области прошли выборы губернатора, и был избран кандидат от КПРФ. Но никто не называет прежнего Главу администрации или директоров «частных» заводов буржуазией и классовыми врагами. Ситуация намного сложнее.
     
С. Г. Кара-Мурза

http://www.rustrana.ru/article.php?nid=5455

Егор Холмогоров

ЯНКИ ПРИ ДВОРЕ ЦАРЯ АЛЕКСАНДРА

«Рассказывают, что Александр провозгласил Ахилла счастливцем, потому что о славе его возвестил на будущие времена такой поэт, как Гомер. Александр, действительно, имел право завидовать в этом Ахиллу: он был счастлив во всем, но тут ему не повезло — никто не рассказал человечеству о деяниях Александра достойным образом. О нем не написано ни прозой, ни в стихах; его не воспели в песнях, как Гиерона, Гелона, Ферона и многих других, которых и сравнивать нельзя с Александром. О делах Александра знают гораздо меньше, чем о самых незначительных событиях древности», — такое замечание сделал в своем «Анабасисе Александра» Квинт Эппий Флавий Арриан, римский чиновник, греческий писатель и автор лучшей из дошедших до нас античных работ о великом македонце. Арриан своей книгой хотел исправить положение, но кто его теперь читает, кроме специалистов? А Александр так и остался не востребованной ни поэзией, ни театром, ни кино фигурой. Место этого персонажа в культуре ограничилось, прежде всего, эпосом — бесчисленными «Александриями», народными романами, популярными в средневековье, но совсем забытыми с началом Нового времени.

Великий восточный поход «американской демократии», начавшийся в Афганистане, продолжившийся на земле древней Вавилонии и все еще не собирающийся заканчиваться, побудил Голливуд обратиться к греческим героям, прежде уже совершавшим восточные походы — Ахиллу и Александру, победителю троянцев и подражавшему ему во всем царю Македонии, победителю персов. И тут оказалось, что «благословение Ахилла» и «проклятие Александра» действуют и по сей день.

Выпущенные Голливудом всего за один год «Троя» с Брэдом Питтом и «Александр» знаменитого Оливера Стоуна должны были соотноситься друг с другом, как сказочная плакатная поделка с голливудской поп-звездой и масштабное полотно большого мастера, автора остро-социальных и глубоких киноработ. Но «проклятие», видимо, сделало свое дело. При всей «голливудщине» «Троя» получилась глубоким, трагическим и философским фильмом о войне. При всем мастерстве Стоуна, при огромном бюджете, дорогих декорациях и великолепных эффектах получилась жалкая антиисторическая поделка, которую спасает от полного провала прежде всего великолепная операторская работа и музыка, написанная греческим композитором Вангелисом.

Хотя, быть может, дело не столько в древнем «проклятии», сколько в современной политике, в идеологическом посыле того и другого фильма. В кинопространстве, на историческом и эпическом материале, столкнулись две версии идеологии американского империализма.

Если угодно, «Троя» представляла собой «республиканский» взгляд на войну, а «Александр» взгляд «демократический». Первый победил и в жизни, на выборах, и в кино, хотя был сделан намного попсовей и грубее, чем дорогостоящая либеральная поделка. Впрочем, давайте по порядку.

Война ради войны

Пока Джордж Мур талантливо (хотя и скучновато) издевался над Бушем в «911 по Фаренгейту» (даже название фильма, аллюзия на знаменитый роман Бредбери, отсылает к леволиберальным традициям американской интеллигенции), а его коллеги по цеху устраивали ему овации в Каннах, массовый американский — а заодно и российский — зритель усваивал совершенно другую политическую философию из фильма, который в Канне ничего не получил, зато имел оглушительный кассовый успех. Я имею в виду «Трою».

Прямых отсылок к иракской войне в «Трое» нет, ни политических, ни символических параллелей, — только общая атмосфера столкновения условного «Запада» с еще более условным «Востоком». И тем не менее «Троя» является куда более сильной апологией американского вторжения в Ирак и сколь угодно грязных методов ведения войны, чем фильм Мура — обличением той же войны и всей политической грязи бушевского режима.

Герои «Трои» сильны, красивы, монументальны, как и положено героям эпоса. И, как положено героям эпоса, абсолютно аморальны. Голливудская «редактура» сюжета «Илиады» лишь подчеркивает эту аморальность. Благороднейший Гектор, как заметит внимательный зритель, прекрасно видит — чем занимается его брат в Спарте с царицей Еленой, и тем не менее даже не пытается его остановить. А затем, после поединка Париса с Менелаем, Гектор предательски убивает спартанского царя, не ожидавшего удара. В «Илиаде» подобные сцены попросту непредставимы. Ахиллес оскверняет храм Аполлона, отрубает голову его статуе и творит прочие непотребства, опять же для гомеровских героев немыслимые. Сценаристы сознательно выводят всех участников битвы за Трою по «ту сторону добра и зла», чтобы обобщить всё это своеобразной философией войны. Смысл войны не в «гуманитарном значении», не в «либерализации», не в «великой миссии» и прочем наборе идеологических красивостей, годящихся лишь для «Властелина Колец-3». Смысл войны — в войне. И в славе, которую она доставляет героям вне зависимости от степени подлости, гнусности и кощунственности их действий. Низкий Агамемнон сражается за власть, в то время как истинные герои, и прежде всего — Ахиллес, дерутся за славу, за память, переживающую тысячелетия. Мудрый Одиссей, проводник авторской концепции, несколько раз повторяет, что воинская слава, слава героя, — единственное, ради чего вообще стоит вести войны и ради чего герой может участвовать в чужой, ненужной ему самому войне.

На человека усвоившего эту философию, дух и стиль «Трои» издевательские кадры из иракских тюрем вряд ли произведут должное, шокирующее впечатление. Пытки в иракских тюрьмах — гнусность. Но разве поступок Ахиллеса с телом Гектора не гнусность? И разве мешает это Ахиллесу оставаться героем? И не все ли, в итоге, равно, быть ли «гламурной» Джессикой Линч или «трэшевой» Линди Ингланд, если и ту, и другую ждет хоть и коротенькая, и ущербная, но слава. «Бессмертие пришло… Помянут меня, помянут и тебя…».

Но обратной стороной идеологии героизма является отказ от «дегероизации» противника. Ахиллес не был бы героем, если бы героем не был Гектор. И вот Буш сделал первый шаг на этом пути. Он заявляет в интервью «Пари Матч», что не все иракцы, воющие против США, террористы («антитеррористическая операция» и «война в Ираке» — это, оказывается, не одно и то же). Большинство иракцев воюет, потому что не хочет жить в оккупации. И Буш, по его словам, их прекрасно понимает — сам не хотел бы.

Как ни странно, но после такой формулы войны сражаться можно куда дольше и куда ожесточенней, чем после опрометчиво данного обещания «принести в Ирак демократию». Американцы не могут прекратить оккупацию Ирака, и ничего тут не изменишь. Иракцы не хотят терпеть оккупацию, и их чувства тоже понятны. Поэтому — воюем дальше. Все правы — а значит, право на стороне сильного.

Этого идеологического «троянского коня» одноэтажная Америка приняла куда легче, чем либеральные обличения «лживого Буша» и «нового Вьетнама». Ахиллес и даже скептичный Одиссей всегда интересней Терсита. Как бы не оправдывали себя американцы необходимостью «экспорта демократии» и «борьбы с терроризмом», все равно они прекрасно понимают, что будут воевать и воюют прежде всего потому, что им нравится чувствовать себя сильными, нравится диктовать свою волю миру, нравится играть роль новой Империи. И будь это не так, Ирак давно бы превратился во Вьетнам.

Война ради педерастии

Всегда бывшему леваком Оливеру Стоуну апология империализма должна была даться с большим трудом. Можно было, конечно, перенести садистскую философию его «Прирожденных убийц» на почву международной политики, да только ни большие бюджеты, ни «Оскар» за это не светили. В результате, чтобы как-то оправдать идеологию империализма в «Александре», Стоун заполнил фильм тремя самыми скучными материями из всех возможных — педерастией, инцестом и разговорами об американской демократии.

Треть содержания довольно длинного фильма составляют поданные в стиле «Санта-Барбары» гомосексуальные сцены, изредка разбавляемые фрейдистскими инцестуальными переживаниями Александра и его матери Олимпиады. Еще треть — это бесконечные рассуждения Александра о культурно-исторической миссии его похода и о том, что свободные греки несут свободу на порабощенный деспотизмом Восток. В оставшееся пространство в довольно скомканном виде втиснута вся жизнь великого завоевателя, две битвы, множество драматических столкновений с друзьями и соратниками и, наконец, болезнь и смерть. Того, что остается в фильме интересного за вычетом извращений и демократии, явно недостаточно, чтобы удержать зрителя. В российских кинотеатрах многие сбегают с середины фильма, а при первых же признаках окончания фильма зал встает и дружно снимается с места, — реакция, указывающая на крайнее утомление происходящим. Фильм не спасают ни дорогие декорации, ни любовно выписанные пейзажи и батальные сцены, ни изысканная музыка, — как только подумаешь, что за сражением последуют вновь томные взоры в сторону персидского евнуха или очередное рассуждение о культуре и свободе, удовольствие исчезает.

Самое интересное, что исторический материал позволял обыграть и тему извращений, и даже тему «демократической миссии» значительно более ярко и выразительно, чем это сделал Стоун. Зная подлинную историю Александра, просто поражаешься, какое количество ярких символичных ходов пропустил Стоун, заменив их разговорами. Достаточно вообразить, как роскошно могла бы быть снята массовая свадьба, в ходе которой царь переженил своих приближенных и воинов с дочерями Востока. Однако историческая составляющая фильма не выдерживает никакой критики. Режиссер в своих многочисленных интервью упирал на то, что «все будет точно так, как было в истории», и ссылался на авторитет историка Робина Лейна Фокса, автора биографии Александра, ставшего историческим консультантом фильма. Однако с надеждой на историзм прощаешься, едва видишь «рассказчика», египетского царя Птолемея, в Александрии на фоне знаменитого Фаросского маяка, построенного десятилетия спустя его смерти его сыном, Птолемеем II. Логика понятна: Париж — это Эйфелева Башня, Нью-Йорк — это Статуя Свободы, а Александрия — это Фаросский маяк. Значит, он в ней должен быть в любую эпоху. Но вот только с таким подходом не надо заявлять, что снимаешь историческое кино.

По совершенно необъяснимым причинам Стоун ошибается даже там, где он мог бы не ошибаться, опускает действительно имевшие место в истории драматические сцены, сочиняя при этом то, чего не было. Историк Фокс заявил, что согласился участвовать в проекте Оливера Стоуна, прельщенный возможностью принять участие в знаменитой битве при Гавгамелах. Однако — видимо, увлекшись своим участием — не дал себе труда проследить, чтобы битва прошла так, как она шла в действительности. Битва начинается с патетической речи Александра перед воинами, в то время как источники специально подчеркивают, что Александр не произносил перед Гавгамелами никакой речи. Напротив, он поручил военачальникам, чтобы командиры среднего звена дали краткие инструкции своим частям, не утомляя воинов длинными речами. В ходе самой битвы у зрителя создается полное впечатление, что на фалангу, находящуюся под командованием старого Пармениона, приходится основной удар персидской конницы и колесниц, ее теснят, после чего Парменион посылает своего сына, юного Филоту, к Александру за помощью, поручая ему убить Александра, если тот откажется. На самом деле фаланга очень быстро отбила колесницы и нанесла вместе с конными «гетайрами» (тяжелой кавалерией) под командованием Александра удар по Дарию. Именно устрашающий вид совместного наступления грозной фаланги и не менее грозной тяжелой кавалерии полностью расстроил нервы персов и вынудил Дария бежать. Парменион же командовал левым крылом, где находились средняя пехота и фессалийская конница. Левое крыло было прорвано персидской кавалерией, прорвавшейся к обозу, после чего Парменинон и послал за помощью к Александру. Разумеется — не Филоту, поскольку Филота был командиром гетайров и все это время находился рядом с Александром. Особых сомнений в том, спешить ли на помощь Пармениону или гнаться за Дарием, у Александра тоже быть не могло, он повернул на помощь своим войскам со всей решительностью и именно здесь, на левом крыле, состоялась самая страшная рубка, в фильм вовсе не попавшая.

Такая же участь постигла и вторую воспроизведенную в фильме знаменитую битву — сражение при Гидаспе, в котором македонцы столкнулись с большой армией индийского царя Пора. Впрочем, эта битва и вовсе является плодом фантазии сценариста. В исторической битве было немало интересных моментов, но не было ни мучительной обороны фаланги от боевых слонов — фаланга расправилась с ними довольно быстро (кстати, в рядах фаланги мы видим военачальника Кратера, который, по рассказом историков, находился в этот момент далеко от поля битвы, охранял македонский лагерь), ни атаки на слонов македонской кавалерии, ни, тем более, ранения Александра, ради спасения которого македонцы бросаются в решительную атаку.

В Индии Александр действительно был ранен, однако при совсем других обстоятельствах — в ходе карательной экспедиции Александр первым взобрался на стену столицы небольшого племени маллов и был поражен стрелой. Какой, казалось бы, удобный предлог показать цену победы, показать, что имперской власти совсем не так просто покорить гордые и свободолюбивые племена. Однако о «цене» Стоун, похоже, и вовсе не хочет думать. Для «левака» он вообще на удивление равнодушен к теме жестокости, кровожадности и деспотизма Александра, подавлявшего стремление к независимости всюду, где только мог. Александр Стоуна не расправляется с жителями осмелившегося сопротивляться финикийского города Тира, не вырезает поголовно непокорную Газу, не сжигает в пьяном угаре дворца в Персеполе, не ведет двухлетней изнурительной и жестокой войны со свободолюбивыми племенами Средней Азии, не заставляет греков исполнять унизительный для них варварский обычай проскинезы (простирания ниц перед царем), не казнит ученика Аристотеля Каллисфена за отказ преклонить колена.

Вся трагедия и зверства заменены терзаниями в любовном пятиугольнике Александр, Олимпиада, Гефестион, жена Роксана и евнух Багой, — темой, которая, кстати, в исторических источниках не занимает даже второстепенного места, поскольку любовные отношения не играли в жизни Александра сколько-нибудь заметной роли. Главной страстью в жизни Александра был не Гефестион, а сам Александр, его ненасытная гордыня, античная «хюбрис», та самая, которая заставила некогда Прометея взбунтоваться против богов, и которая ведет человека через великую славу к неминуемой гибели. Вместо одержимого своим величием, уверенного в своем божественном происхождении гордеца Стоун создает образ «маменькиного сынка», истерика, мужество которого просыпается лишь в сражении. Поэтому вполне можно понять греков, которые собираются чуть ли не подать на Стоуна в суд за клевету на национального героя Греции.

Впрочем, герой по версии Стоуна и либеральной американской традиции и должен быть таким: извращенным, истеричным, философствующим и жестоким лишь к тем, кто отрицает главную его цель — «либеральное и мультикультурное открытое общество». Левак Стоун охотно готов простить империализм за гомосексуализм, и вполне оправдывает завоевание варваров с их «рабской душой», если при этом варварам несется «цивилизация» — будь то эллинская, будь то либерально-американская, но обязательно с вкусной червоточинкой.

Стоун категорически протестует против того, чтобы его «Александра», покорителя Вавилона, как-то связывали с Джорджем Бушем-младшим, покорителем Багдада и всё того же Вавилона. И в самом деле, политических параллелей не так много. «Александр» — это другая война, это другая политика, это другая философия, не имеющие ничего общего с политической философией республиканцев, которой более адекватна «Троя». Фильм Стоуна — это фильм о восточной политике Американской Империи, какой она была бы под руководством президента Джона Керри. Фильм об экспорте демократии, глобальной цивилизации и сексуального либерализма. Несомненная неудача фильма не была запрограммирована: избери Америка президентом Керри, длинные политические монологи и даже педерастические излияния прозвучали бы совсем по другому — как нельзя более актуально и политически конкретно. Просто американский имперский поезд свернул в другой туннель, а Стоун так и стоит на платформе в тупиковой ветке. Какой уж тут «царственный педераст», если вся Америка признала вслед за губернатором Шварценеггером, что «брак — это то, что должно быть между мужчиной и женщиной», если Америка предпочла нести в мир свою волю и военизированный «порядок», а не мультикультурализм и некую объединяющую мир «глобальную цивилизацию». Если сегодняшняя Америка продолжает традиции Pax Britannica, всемирной морской империи, созданной англичанами. В то время как едва ли не последней цитаделью старого мира, созданного великим Александром, по-прежнему остается Россия.

Кем же был Александр?

Александр Македонский был не просто завоевателем. При всей сложности и противоречивости его натуры он был создателем нового политического и культурного миропорядка, определившего облик мира не на одно тысячелетие вперед. Когда люди жили в Римской Империи и в древней Парфии, в Средневековой Европе и в Арабском Халифате, в империи Наполеона, в Османской Империи и в Российской Империи Петра I и Александра III, они, в определенном смысле, жили в империи Александра Македонского. Pax Romana, Pax Byzantina, Pax Rossica были, в определенном смысле, лишь продолжением и модификацией Pax Macedonica, Македонского Мира, начало которому положил Александр.

Вопреки первоначальным надеждам и требованиям греков, которые хотели, чтобы Александр просто отомстил персам за поход царя Ксеркса и сожжение Афин, Александр не ограничился простым ограблением Востока. Из двух половин, эллинской Европы и варварской Азии, он создал «ойкумену», целостный мир, в котором каждой стороне было дано то, чего ей не хватало. Грекам был дан простор, были даны колоссальные ресурсы и богатства, которых так не хватало их цивилизации. Высокоразвитая культура Эллады до той поры росла на скудной каменистой почве, едва держалась в оторванных от окружающего мира колониях по окраинам Средиземного и Черного морей. Греческая гордость и презрение к варварам делали эту культуру абсолютно изолированным феноменом. И мы никогда не знали бы о героях Марафона, о Сократе, Платоне и Аристотеле, о греческих богах и героях, если бы не Александр. Античная культура так и осталась бы изолированным феноменом, подобно тому, как им осталась культура египетская и вавилонская, или вовсе бы сгинула на многие тысячелетия, как культура шумерская, если бы македонский царь не построил свою империю на принципах эллинизма, в которых высшие культурные достижения Эллады были пересажены на богатую восточную почву. Культура греков получила наконец достаточную ресурсную базу и простор, чтобы развиваться в полную силу и иметь всемирно историческое значение.

«Македонский мир» распространился намного дальше, чем простирались границы империи Александра. «Искандер» стал эпическим героем Средней Азии, в так и не завоеванной Александром Индии появилось под влиянием его похода первое большое царство Ашоки, которое, собственно, и заложило основы Индии, какой мы ее знаем сейчас. Ненавидевшие греков парфяне охотно цитировали за обеденным столом стихи Еврипида, а римляне, жившие на далекой западной окраине эллинистического мира, стали в итоге первыми учениками Александра и создали империю такой сплоченности, о которой он мог только мечтать. Именно эллинистический мир стал той почвой, на которой выросло сначала давшее высший синтез его исканиям Христианство, а затем бывший своеобразной реакцией отторжения эллинизма ислам. Но и отторжение в итоге приобрело все те же эллинистические формы, и границы Османской империи в какой-то момент практически совпали с границами империи Александра.

Этот «культурный экуменизм», это соединение духа и почвы и охотное приобщение других к своей культуре, обогащающее саму эту культуру, стал принципом формирования всемирных монархий на долгие тысячелетия. До тех самых пор, пока на смену средиземноморско-континентальной империи Александра не пришла новая, никак генетическим преемством с ней не связанная морская империя Британии, а затем Америки. И британцы, и американцы тоже стремились и стремятся создать империю, в которой никогда не заходит солнце, они одинаково охотно применяют и насилие и культурную пропаганду, одинаково охотно говорят и о «бремени белого человека» и о «соединении народов».

Однако британский тип империи отличается от македонского одной существенной чертой — своим полным культурным бесплодием. Македония после Александра была периферией эллинистического мира, культурное творчество в котором равномерно развивалось на всем его пространстве. «Цивилизация», которую несли англичане и американцы, оказалась замкнута на себя, — она не давала нигде самостоятельных новых всходов. Ни в одном из регионов, где ступила железная пята английских колонизаторов и где теперь гуляет сапог GI, не появилось самостоятельной высокой культуры, соединяющей европейские и местные традиции.

Ни Британская империя, ни империя американская не породили и не породят ни нового птолемеевского Египта, ни Рима, ни Парфии, ни новой мировой религии. Наоборот, там, где британская система вызвала к жизни нечто самобытное (как, например, в Родезии и бурской Южной Африке), эта самобытность немедленно была задавлена в интересах общемирового гуманизма. На прочих же территориях Pax Britanica после ухода оттуда англичан наступил длительный застой, который теперь сменяется и вовсе распадом, когда на те же земли пытаются возвратиться американцы.

Англия и Америка, создавая свою всемирную империю, создавали отнюдь не фабрику по производству в больших масштабах высокой культуры. Напротив, они создают себе огромный рынок сбыта для своего собственного культурного производства. Оказавшись в благословенном Египте, греки немедленно улучшили и развили его хозяйство, повышая его производительность. Оказавшись в благословенной Индии, англичане первым делом разрушили ее традиционную экономику, чтобы ничто не отвлекало индусов от приобретения английских товаров. Америка, расширяя зону своего культурного влияния, создают новые рынки для потребления «Кока-колы» и голливудского кино.

Когда мы говорим «эллинизм», мы говорим о расцвете греческой культуры вне территории Эллады. Когда мы говорим «американизм», мы говорим о подавлении американской культурой за пределами Америки всего, что от нее отличается. Эллинизм, даже тогда, когда он насаждался насильственно, был средством развития культурного разнообразия подвергавшихся его влиянию народов. Эту эллинистическую традицию в той или иной мере унаследовали последующие европейские империи — от Римской до Российской.

«Американизм», как уже теперь очевидно, оказался инструментом подавления культурного разнообразия, привитые к национальным культурам американские побеги не дают плодов. Поэтому, при всем внешнем сходстве универсализма империи Александра и глобализма Американской империи, их суть глубоко противоположна.

Именно поэтому идеи и дело великого македонского завоевателя так и остались для Голливуда тайной за семью печатями.
http://www.specnaz.ru/article/?641

http://left.ru/2005/2/glog119.phtml

От 5-го — до 43-го (основы американского экспансионизма)

Нынешняя экспансионистская внешняя политика США является следствием установок, сформулированных почти 200 лет назад.

В чем причина геополитического доминирования США в современном мире? И почему, собственно, Соединенные Штаты, а не Британия, Франция, Германия, Китай, Россия? Случайность это или закономерность? Где отправная точка этого процесса? Вопросов много, ответ один — Соединенные Штаты Америки стали гегемоном современного мира потому, что их правительства целенаправленно стремились к этому начиная с первой половины XIX века, пройдя на данном пути несколько определяющих этапов.

Доктрина Монро

«Отцами-основателями» американского внешнеполитического экспансионизма были три президента — Томас Джефферсон (3-й по счету руководитель США, 1801—1809), Джеймс Монро (5-й, 1817—1825) и Джон Куинси Адамс (6-й, 1825—1829; кстати — первый посол США в России). Джефферсон, уже в ранге бывшего главы государства, предложил идею, Адамс как государственный секретарь ее разработал и облек в документальную форму, а Монро как действующий президент озвучил перед конгрессом 2 декабря 1823 года. Именем последнего доктрина и была названа.

Прежде чем перейти к ее сути, обозначим исторический фон. К тому времени Соединенные Штаты насчитывали почти 50 лет своего существования. Несмотря на такой относительно «юный» возраст, они были самым «старым» государством в Западном полушарии — по состоянию на 1823 год Канада еще пребывала во владении Англии, а в Центральной и Южной Америке происходили войны за независимость, вследствие которых возникали новые государства. С них-то все и началось.

В Старом Свете как раз «правил бал» Священный союз европейских монархов, где главенствовала Российская империя. Целью объединения было подавление любых проявлений революционности или национально-освободительного движения ради сохранения абсолютизма как доминирующей формы государственного управления. Причем по всему миру. Поэтому когда сначала в Испании, а потом и в ее американских колониях начались брожения, Священный союз расправился с бунтарями в самой метрополии (это сделали французские войска), а потом начал подготовку к вторжению в Новый Свет.

Тут как раз Томас Джефферсон и написал Джеймсу Монро: «Нашим первым и основополагающим принципом должно стать, чтобы мы никогда не оказались втянутыми в европейские споры. Второй — никогда не допустить, чтобы Европа вмешалась в дела по эту сторону Атлантики».

В окончательном варианте доктрины Монро второй принцип Джефферсона был выведен на первый план: «Американские континенты ввиду свободного и независимого положения, которого они добились и которое они сохранили, не должны рассматриваться в качестве объекта для будущей колонизации любой европейской державой» (отсюда установка «Америка — для американцев»). По сути это было недвусмысленное предупреждение Священному союзу.

Европа молча согласилась с таким положением вещей — высаживать вооруженные десанты на столь отдаленных заокеанских территориях, не имея там союзников, было сравни самоубийству. Вернуть испанской короне ее бывшие владения можно было попытаться — взбунтовавшиеся колонии (Боливия, Венесуэла, Колумбия и др.) как государства насчитывали по нескольку лет «от роду» и вряд ли могли оказать достойное сопротивление. Но США уже были сформированной державой с собственной армией, переброска которой на потенциальные фронты боевых действий могла осуществляться куда мобильнее, нежели перевозка войск из Старого Света, который в связи с этим вынужден был уступить сферу влияния.

На первый взгляд может показаться, что Штаты здесь выступили в роли эдакого «голубя мира», спасая сразу два огромных материка от интервенции. На самом же деле последующие события показали, что доктрина Монро была не чем иным, как заявкой на разграничение сфер влияния на земном шаре. Вашингтон «застолбил» за собой право диктовать обеим Америкам свою волю в качестве конечной инстанции.
Исследователь геополитических процессов Карл Шмитт (Германия) писал по этому поводу:

«Идея пространственного разграничения, изложенная в изначальной доктрине Монро, включала в себя принцип географически специфического правопорядка, односторонне установленного США... Тем не менее этот правопорядок был географически ограничен Западным полушарием.

...Доктрина Монро явилась примером не только глобального пространственного мышления, но также и определением новой пространственной конфигурации Земли... Западное полушарие было идеологически определено как Новый Свет, в котором США запрещали вмешательство пространственно чужих стран Старого Света...»
&&&Доктрина «Предназначенной судьбы»

Первой «под раздачу» попала Мексика, которая при 11-м президенте США Джеймсе Полке (1845—1849) лишилась сначала Техаса (1845), который по площади больше современной Украины, а потом и вообще половины своей территории (1846—1848), сейчас являющейся югом Соединенных Штатов. Потом на протяжении 1880—1890 годов США под разными предлогами вторгались в Чили, Колумбию, Бразилию, Аргентину, Никарагуа и другие центрально- и южноамериканские государства.

Испано-американская война 1898 года, вследствие которой войска Соединенных Штатов оккупировали Филиппины, Кубу, Гуам и Пуэрто-Рико, фактически закончила первый этап внешней экспансии США — за 75 лет с момента провозглашения доктрины Монро они взяли под прямой или опосредствованный контроль всю Америку, «прихватив» еще и кусочек Азии. Государственный секретарь в администрации 24-го президента США Стивена Кливленда (он же 22-й президент; 1885—1889 и 1893—1897) Ричард Олни в 1895 году без обиняков заявил: «В настоящее время Соединенные Штаты являются сувереном на Американском континенте, и их воля — закон».

Упомянутый Карл Шмитт отмечал: «...США создали колониальную империю нового образца в Западном полушарии: американское господство и абсолютный суверенитет на континенте стали беспредельными, хотя страны Латинской Америки и сохраняли чисто внешние атрибуты суверенитета и якобы территориальную целостность».

Николай фон Крейтор (Швеция— США, потомок российских белоэмигрантов) подметил в доктрине Монро еще одну доктрину — «Предназначенной судьбы», базирующуюся на провиденциализме — истолковании событий как «божьего промысла». Причем на высшем государственном уровне:

«Американский президент Мак-Кинли (25-й, 1897—1901. — «2000») заявил после кровавой аннексии Филиппин в 1898 году.., что завоевание было знаком божественного Провидения и что оно было предпринято только после того, как он, президент, получил провиденциальное знамение... Возникнув еще в начале 40-х годов прошлого века (имеется в виду XIX век. — «2000»), доктрина «Предназначенной судьбы» соединила воедино религию с империализмом, а Бога — с геополитикой.

...Сенатор Альбер Беверидж (годы жизни 1862—1927. — «2000») заявил, что «Бог готовил народы, говорящие по-английски, 1000 лет не впустую, только лишь для тщеславного и праздного созерцания. Нет! Он сделал нас господами и организаторами мира, чтобы учредить порядок там, где царил хаос».

Сказано сильно. Вот только трудно найти определение этой позиции — то ли фашизм, то ли расизм, то ли воинствующий религиозный фанатизм. В любом случае такая государственная политика не имеет ничего общего ни с христианством, ни с основоположным постулатом Нового Завета «Бог есть любовь». Больше похоже на ветхозаветную традицию «огнем и мечом» отвоевывать жизненное пространство для одного-единственного народа, считающего себя богоизбранным, а потому присвоившего себе право решать судьбы других.

Было бы ошибкой думать, что все это осталось в прошлом. Тот же фон Крейтор делает обоснованный вывод:

«Доктрина «Предназначенной судьбы» — не исторический эпизод 100-летней давности, интересной только для историков... Внешняя политика США — от доктрин Монро и Трумэна (33й президент США, 1945—1953, инициатор атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки; его доктрина предполагала финансовую и военную поддержку антикоммунистических движений, что стало еще одним поводом для распространения влияния США.— «2000») до нового мирового порядка и «Партнерства во имя мира», от аннексии Филиппин до бомбежки позиций сербских борцов за свободу есть ее осуществление на практике... газета «Статен Исланд Адванс», выходящая в Нью-Йорке... написала, что в очередном вторжении на Гаити (1990-е годы. — «2000») «была рука Бога. Чудо свершилось»... Бывший премьер-министр Англии Маргарет Тэтчер 31 декабря 1995 года назвала американских солдат оккупационной армии в Боснии «детьми Бога».

Дополнение Рузвельта и универсализм Вильсона

...В 1904 году доктрина Монро была снабжена т. н. дополнением Рузвельта — по имени 26-го президента США Теодора Рузвельта (1901—1909; двоюродный брат 32-го президента Франклина Делано Рузвельта). В соответствии с этим дополнением США в открытую провозглашались «полицейским Западного полушария», следствием чего стала хорошо известная политика «большой дубинки».

Историки уже нашего времени пришли к выводу, что тем самым Вашингтон упразднил международное право в одной отдельно взятой части света, отождествив его с «военной силой и политической волей США». При этом, согласно интерпретации Рузвельта, «географические границы уступили место идеологическим». В выступлении перед конгрессом 4 декабря 1904 года он сказал: «Право на свободу и ответственность за реализацию этого права нераздельны».

Немецкая газета «Франкфутер альгемайне цайтунг», посвятившая недавно статью современной внешней политике США, упомянула это выступление Теодора Рузвельта, сделав вывод, что таким образом «была дана индульгенция на глобальный политический ангажемент Америки, воспринимавшей себя с самого начала как острие прогресса».

Таким образом, на начало ХХ века задача региональной экспансии для Соединенных Штатов была фактически решена, а потому встал вопрос распространения влияния на остальной мир. Сначала официальный Вашингтон, имея Филиппины в качестве плацдарма, решил было начать осваивать Азию (политика «открытых дверей» в Китае, поддержка Японии в войне против России 1904—1905 годов). Но началась Первая мировая война, и предпочтение отдано было Европе, государства которой во взаимном противостоянии ослабляли друг друга, тем самым автоматически усиливая США.Чем последние не преминули воспользоваться.

Возможность расширить доктрину Монро и перевести ее в глобальную плоскость выпала 28-му президенту — Вудро Вильсону (1913—1921). Он обладал стратегическим мышлением, потому фактически «продавил» через конгресс решение о вступлении Соединенных Штатов в Первую мировую, хотя ему пришлось преодолеть нешуточное сопротивление консервативно настроенных политиков, которые считали (мудрые все-таки были люди), что хватит Белому дому и Америки. Дескать, Европа с ее вековым правом и традициями вряд ли станет столь легким объектом запугивания и манипуляции, как молодые латиноамериканские государства.

Но Вильсон рискнул — и почти выиграл. Штаты вступили в войну под занавес, в 1917 году, когда вопрос о победителях почти уже не стоял — было очевидно, что страны Антанты одерживают верх. Вашингтону статус участника необходим был лишь по одной причине — иметь возможность приобщиться к послевоенному обустройству мира, а то и возглавить этот процесс. Так появились «14 пунктов Вильсона», которые, по мнению исследователей, знаменовали собой начало «эры универсализма», или синтеза разнообразных методов осуществления американской политики, цель которой оставалась неизменной — глобальное доминирование.

По смысловому наполнению это были предложения относительно того, как Европа должна структурироваться и жить после подписания мирного договора. Вполне естественно, что страны-победительницы, прежде всего Франция и Британия, не собирались отдавать инициативу в чужие руки, а потому перекроили карту континента по своему усмотрению, не слишком учитывая мнение Вашингтона, в связи с чем Соединенные Штаты, во-первых, не ратифицировали Версальский мирный договор 1919 года, ставивший точку в Первой мировой войне, а, во-вторых, не вошли в состав Лиги Наций (прообраз современной ООН), хотя, как ни парадоксально, идею создания этой организации (и именно под таким названием) выдвинул как раз президент Вильсон в своих «14 пунктах».

Однако, кроме общественно-политических предложений, этот документ содержал идею, которой суждено было стать краеугольным камнем жизни современного человечества: «Отмена, поскольку это возможно, всех экономических преград и установление равенства условий торговли между нациями».

Иными словами, США провозгласили принцип «свободного рынка», в котором собирались играть ведущую роль исходя из посыла, что Европа с подорванной войной экономикой им не конкурент. Так родилась новейшая экспансионистская идеология, в основу которой был положен принцип «финансовой оккупации».

«Мессианская модель» и современность

Тогда, в начале 20-х, Старый Свет справился с экономическим кризисом быстро — Первая мировая была позиционной и не носила столь тотально-разрушительный характер, как Вторая. Зато после 1945 года Соединенные Штаты в полной мере воплотили принцип американского «господства и превосходства», начало которому положила доктрина Монро. При этом к военному, политическому, экономическому и идеологическому влиянию была приобщена еще и правовая и культурная экспансия. Опять обратимся к мнению экспертов.

Карл Шмитт: «На идеологическом, а также и на политическом уровне тот, кто определяет, истолковывает и проводит в жизнь политические идеи, обладает силой решать, есть ли мир на земле, дает приказ на интервенцию или когда и как разоружаться, определяет, что есть международный правопорядок и безопасность. Идеи господствующего государства становятся господствующими идеями на международном уровне... нация-гегемон устанавливает, как и о чем думать, словарь, терминологию и концепции других народов... Наверняка можно считать, что народ только тогда завоеван, когда , чуждые ему концепции права, в особенности — международного права.

...Американский империализм в области культуры есть оборотная сторона экономического империализма — это тирания «навязанных ценностей». Он может быть приравнен к военному вторжению, или, цитируя Клаузевица (немецкий военный теоретик, 1780—1831. — «2000»), вторжение идей американской политической теологии есть, подобно дипломатии, «продолжение войны иными средствами», средствами идеологии. Культурный империализм опасен, ибо он подрывает волю к национальному самоопределению и поэтому требует надлежащего отпора».

Николай фон Крейтор: «Американская гегемония покоилась и покоится на силе США определять понятия и навязывать структуру нового международного порядка и нового международного права, основанного на теологических притязаниях увековечения американской гегемонии и конечной глобализации доктрины Монро. Иными словами — на отрицании международного плюрализма».

Драгош Калаич (Сербия): «Новый мировой порядок» утверждается в наши дни как ничем не прикрытая тотальная монополия американской псевдоимперии, несущая гибель всем уцелевшим суверенитетам... Он создает обруч частичной или полной эрозии вокруг понятия национального суверенитета, что должно обеспечить гораздо больший эффект, чем устаревшая тактика фронтальных атак... Сегодня силы мондиализма (идеология объединения мира и его отдельных регионов на федеративной основе с общим и всемирным правительством. — «2000»), прикрываясь фразами о «законах рынка», «свободной конкуренции» и «интеграционных процессах», повсеместно навязывают славянам неоколониальную и псевдоимперскую систему эксплуатации их природных ресурсов...»

Все эти высказывания касаются уже нашего времени, поскольку принципы внешней политики США за почти 200 лет практически не изменились. Американский публицист Том Вольф опубликовал в январе с. г. в «Нью-Йорк таймс» статью с анализом инаугурационной речи 43-го президента — Джорджа Буша, где сделал вывод об очередном «следствии доктрины Монро». Он, в частности, обратил внимание на то, что нынешний хозяин Белого дома вспомнил о дне основания Соединенных Штатов (4июля 1775 года) как о «декларации независимости для всех людей в мире, которая предоставляет им права, достоинства и непреходящие ценности».

Вольф назвал такой подход «мессианской моделью», которая была и продолжает являться базовой для внешней политики Соединенных Штатов, где все подчинено однозначному предписанию — «формировать мир согласно своим установкам — и в одиночку». Джордж Буш здесь — не более чем продолжатель двухвековой традиции, начало которой положил триумвират Джефферсон— Адамс— Монро. Поэтому от имени президента мало что зависит.

Правда, один руководитель США, будучи с начала своей каденции верным последователем политики предшественников, постепенно начал демонстрировать творческий подход к экспансионистской концепции и склоняться к тому, что мир с несколькими центрами влияния более устойчив и другие государства тоже имеют право на иную точку зрения, которую необязательно «ломать через колено». Но стоило ему озвучить эти мысли (случилось это 10 июня 1963 года), как спустя 5 месяцев он был убит. Звали президента Джон Фицджеральд Кеннеди (35-й)...

Александр ГОЛЫЧЕВ

http://2000.net.ua/print/aspekty/otgodogo.html