Содержание страницы:

Вадим Кожинов "Можно ли жить по-европейски в русский мороз?"

Вадим Кожинов "УРОКИ ИСТОРИИ"

Виктор Аксючиц "СТАНОВЛЕНИЕ РУССКОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ"

 

 

Вадим Кожинов

Можно ли жить по-европейски в русский мороз?

«В Москве весь мир уже готовился 

признать мое превосходство: 

стихии решили этот вопрос».

Наполеон Бонапарт.

 

1. 

С чисто географической точки зрения проблема вроде бы совершенно ясна: Россия со времени начавшегося в XVI веке присоединения к ней территорий, находящихся восточнее Уральского хребта, являет собой страну, которая частью входит в европейский континент, а частью (значительно большей) - в азиатский. Правда, сразу же встает вопрос о существенном своеобразии и даже уникальности такого положения вещей в современном мире, ибо остальные страны гигантского Евразийского материка всецело принадлежат либо Европе, либо Азии (3 процента территории Турции, находящиеся на европейском континенте, - единственное «исключение из правила»). И в настоящее время даже и в самой России на указанный вопрос нередко дается способный огорчить многих русских людей ответ, который можно кратко изложить следующим образом. Государство, сложившееся примерно тысячу двести лет назад и первоначально называвшееся Русью, было европейским (точнее, восточноевропейским), но, начиная с XVI века, оно, как и целый ряд других государств Европы, - Испания, Португалия, Великобритания, Франция, Нидерланды и т.д., - предприняло широкомасштабную экспансию в Азию, превращая громадные ее территории в свои колонии (правда, западноевропейские государства превращали в свои колонии земли не только Азии, но и Африки, Америки и Австралии). После Второй мировой войны (1939-1945) государства Запада постепенно так или иначе «отказались» от колоний, но Россия по-прежнему владеет колоссальным пространством в Азии, и хотя после «распада СССР» в 1991 году более трети азиатской части страны стало территориями «независимых государств», нынешней Российской Федерации (РФ) принадлежат все же 13 млн. кв. км азиатской территории, что составляет третью часть (!) всего пространства Азии и, скажем, почти в четыре раза превышает территорию современной Индии (3,28 млн. кв. км).

О том, являются (или являлись) вошедшие в состав России азиатские территории колониями, речь пойдет ниже. Сначала целесообразно поставить другой вопрос - об огромном пространстве России как таковом. Достаточно широко бытует представление, согласно которому чрезмерно большая территория при сравнительно небольшом населении, во-первых, свидетельствует об исключительных «имперских» аппетитах, а, во-вторых, является причиной многих или даже (в конечном счете) вообще всех бед России-СССР.

В 1989 году на гигантском пространстве СССР, составлявшем 22,4 млн. кв. км - 15 процентов всего земного шара (суши) - жили 286,7 млн. человек, то есть 5,5 процента тогдашнего населения планеты. А ныне, между прочим, положение даже, так сказать, усугубилось: примерно 145 млн. нынешних жителей РФ, - менее 2,3 процента населения планеты, - занимают территорию в 17,07 млн. кв. км (вся площадь РФ), составляющую 11,4 процента земной поверхности - то есть почти в 5 раз больше, чем вроде бы «полагается»... Таким образом, те, кто считают Россию страной, захватившей непомерно громадную территорию, сегодня имеют, по-видимому, особенно веские основания для пропаганды этой точки зрения.

Однако даже самые устоявшиеся точки зрения далеко не всегда соответствуют реальности. Чтобы доказать это, придется опять-таки привести ряд цифр, хотя далеко не все читатели имеют привычку и желание разбираться в цифровых соотношениях. Но в данном случае без цифр не обойтись.

Итак, РФ занимает 11,4 процента земного пространства, а ее население составляет всего лишь 2,3 процента населения планеты. Но, например, территория Канады - 9,9 млн. кв. км, то есть 6,6 процента земной поверхности планеты, а живет в этой стране всего лишь 0,4 (!) процента населения Земли (28 млн. человек). Или Австралия - 7,6 млн. кв. км (5 процентов суши) и 18 млн. человек (менее 0,3 процента населения планеты). Эти соотношения можно выразить и так: в РФ на 1 кв. км территории приходится 8,5 человек, в Канаде - только 2,8, а в Австралии - всего лишь 2,3. Следовательно, на одного человека в Канаде приходится в три раза больше территории, чем в нынешней РФ, а в Австралии даже почти в четыре раза больше. И это не предел: в Монголии на 1,5 млн. кв. км живут 2,8 млн. человек, то есть на 1 кв. км приходится в пять раз меньше людей, чем в России.

Исходя из этого, становится ясно, что утверждение о чрезмерном-де обилии территории, которым владеет именно Россия - тенденциозный миф, который, к сожалению, внедрен и в умы многих русских людей.

Не менее существенна и другая сторона дела. Более половины территории РФ - 9,1 млн. кв. км (из 17,07) - находится немногим южнее или даже севернее 60-й параллели северной широты, то есть в географической зоне, которая, в общем и целом, считается непригодной для «нормальной» жизни и деятельности людей: таковы расположенные севернее 58 градуса Аляска, северные территории Канады, Гренландия и т. п. Выразительный факт: Аляска занимает ни много, ни мало 16 процентов территории США, но ее население оставляет только 0,2 процента населения этой страны. Еще более впечатляет положение в Канаде: ее северные территории занимают около 40 процентов всей площади страны, а их население - всего лишь 0,02 (!) процента ее населения.

Совершенно иное соотношение сложилось к 1989 году в России (имеется в виду тогдашняя РСФСР): немного южнее и севернее 60 градуса жили 12 процентов ее населения (18 млн. человек - возможно, что сегодня, после «реформ», весьма значительная часть этих людей покинула «Север»), - то есть почти в 60 раз большая доля, чем на соответствующей территории США, и почти в 600 (!) раз, чем на северных территориях Канады.

И вот именно в этом аспекте (а вовсе не по исключительному «обилию» территории) Россия - в самом деле уникальная страна.

Один из главных истоков государственности и цивилизации Руси - город Ладога в устье Волхова (к тому же исток, как доказала современная историография, изначальный; Киев стал играть первостепенную роль позже) расположен именно на 60-й параллели северной широты. Здесь важно вспомнить, что западноевропейские «колонизаторы», внедряясь в страны Южной Азии и Центральной Америки (например, в Индию или Мексику) находили там высокоразвитые (хотя и совсем иные, нежели западноевропейская) цивилизации, но, добравшись до 60 градуса (в той же северной Канаде), заставали там - даже в XX веке - поистине «первобытный» образ жизни. Никакие племена планеты, жившие в этих широтах с их климатическими условиями, не смогли создать сколько-нибудь развитую цивилизацию.

А между тем Новгород, расположенный не намного южнее 60 градуса, уже к середине XI века являл собой средоточие достаточно высокой цивилизации и культуры. Могут возразить, что в то же время находящиеся на той же северной широте южные части Норвегии и Швеции были цивилизованными. Однако, благодаря мощному теплому морскому течению Гольфстрим, а также общему характеру климата Скандинавии и, кстати сказать, Великобритании (океаническому, а не континентальному, присущему России - стоит упомянуть, что зима в Кубанской степи, расположенной почти на 2000 км южнее Скандинавии, все же продолжительнее и суровее, чем в южных частях Норвегии и Швеции!) зимние температуры в южной Норвегии и Швеции в среднем на 15 (!) градусов выше, чем в других находящихся на той же широте землях, и снежный покров, если изредка и бывает, то не дольше месяца, между тем как на той же широте в районе Ладоги-Новгорода снег лежит 4-5,5 месяцев! В отличие от основных стран Запада в России необходимо в продолжение более половины года интенсивно отапливать жилища и производственные помещения, что подразумевает, понятно, очень весомые затраты труда.

Не менее важно и другое. В истории высокоразвитой цивилизации Запада громадную роль играл водный - морской и речной - транспорт, который, во-первых, во много раз «дешевле» сухопутного, и, во-вторых, способен перевозить гораздо более тяжелые грузы. Тот факт, что страны Запада окружены незамерзающими морями и пронизаны реками, которые или вообще не замерзают, или покрываются льдом на очень краткое время, во многом определил беспрецедентный экономический и политический динамизм этих стран. Разумеется, и в России водные пути имели огромное значение, но здесь они действовали в среднем только в течение половины года.

Словом, сложившаяся тысячелетие назад вблизи 60-й параллели северной широты и в зоне континентального климата государственность и цивилизация Руси в самом деле уникальное явление; если ставить вопрос «теоретически», его как бы вообще не должно было быть, ибо ничто подобное не имело места на других аналогичных территориях планеты. Между тем в суждениях о России уникальные условия, в которых она сложилась и развивалась, принимают во внимание крайне редко, - особенно, если речь заходит о тех или иных «преимуществах» стран Запада сравнительно с Россией.

А ведь дело не только в том, что Россия создавала свою цивилизацию и культуру в условиях климата 60-й параллели (к тому же континентального), то есть уже не столь далеко от Северного Полярного Круга. Не менее многозначителен тот факт, что такие важнейшие города России, как Смоленск, Москва, Владимир, Нижний Новгород, Казань, Уфа, Челябинск, Омск, Новосибирск, Красноярск и т. д., расположены примерно на 55-й параллели, а в Западной Европе севернее этой параллели находится, помимо скандинавских стран, одна только Шотландия, так же «утепляемая» Гольфстримом. Что же касается США, вся их территория (кроме почти безлюдной Аляски) расположена южнее 50 градуса, между тем как даже южный центр Руси, Киев, находится севернее этого градуса.

В нынешней же РФ территории южнее 50-й параллели составляют 589,2 тыс. кв. км - то есть всего лишь 3,4 (!) процента ее пространства (эти южные земли населяли в 1989 году 20,6 млн. человек - 13,9 процента населения РСФСР - не намного больше, чем в самых северных областях). Таким образом, Россия сложилась на пространстве, кардинально отличающемся от того пространства, на котором развивались цивилизации Западной Европы и США, притом дело идет не только о географических, но и геополитических отличиях. Так, громадные преимущества водных путей, особенно незамерзающие моря (и океаны), которые омывают территории Великобритании, Франции, Нидерландов, Германии и т.д., а также США, - основа именно геополитического «превосходства».

Тут, впрочем, может или даже должен возникнуть вопрос о том, почему территории Азии, Африки и Америки, расположенные южнее стран Запада (включая США), в тропической зоне, явно и по многим параметрам «отставали» от западной цивилизации? Наиболее краткий ответ на такой вопрос уместно изложить следующим образом. Если в арктической (или хотя бы близкой к ней) географической зоне огромные усилия требовались для элементарного выживания людей, и их деятельность по сути дела исчерпывалась этими усилиями, то в тропической зоне, где, в частности, земля плодоносит круглый год и не нужны требующие больших затрат труда защищающие от зимнего холода жилища и одежда, выживание давалось как бы «даром», и не было настоятельных стимулов для развития материальной цивилизации. А страны Запада, расположенные в основном, между 50-й и 40-й параллелями, представляли собой с этой точки зрения своего рода «золотую середину» между Севером и Югом.

 

2.

 

Выше изложены «общедоступные» сведения, но они, как уже сказано, крайне редко учитываются в рассуждениях о России и - что особенно прискорбно - при сопоставлениях ее истории (и современного бытия) с историей (и современным бытием) Западной Европы и США. Как ни странно, подавляющее большинство идеологов, рассуждающих о тех или иных «преимуществах» западной цивилизации над российской, ставит и решает вопрос только в социально-политическом плане: любое «отставание» от Запада в сфере экономики, быта, культуры и т.д. пытаются объяснить либо (когда речь идет о Древней Руси) «феодальной раздробленностью», либо (на более поздней стадии), напротив, «самодержавием», а также «крепостничеством», «имперскими амбициями», наконец, «социалистическим тоталитаризмом».

Если вдуматься, подобные толкования основаны, в сущности, на своего рода мистицизме, ибо, согласно им, Россия-де имела все основания, чтобы развиваться так же, как и страны Запада, но некие зловещие силы, прочно угнездившиеся с самого начала ее истории на верхах  государства и общества, подавляли или уродовали созидательные потенции страны...

Именно в духе такого «черного» мистицизма толкует историю России, например, небезызвестный Е. Гайдар в своем сочинении «Государство и эволюция» (1995 и последующие издания). В заключение он заявляет о необходимости «сместить главный вектор истории России» (с. 187), - имеется в виду вся ее история!

Помимо прочего, он считает необходимым «отказаться» от всего «азиатского» в России. И в этой постановке вопроса с наибольшей очевидностью выступает заведомая несостоятельность воззрений подобных идеологов. Дело в том, что «отказ» от всего «азиатского» означает именно отрицание всей отечественной истории в целом.

Как уже было упомянуто, Россия начала присоединение к себе территорий Азии (то есть зауральских) только в конце XVI века, но совместная история восточных европейцев-славян и азиатских народов началась восемью столетиями ранее, во время самого возникновения государства Русь. Ибо многие народы Азии вели тогда кочевой образ жизни и постоянно двигались по громадной равнине, простирающейся от Алтая до Карпат, нередко вступая в пределы Руси. Их взаимоотношения с восточными славянами были многообразны - от жестоких сражений до вполне мирного сотрудничества. Насколько сложными являлись эти взаимоотношения, очевидно из того, что те или иные враждующие между собой русские князья нередко приглашали на помощь половцев, пришедших в середине XI века из Зауралья и поселившихся в южнорусских степях. Более того, еще ранее, в IX-Х веках, Русь вступила в опять-таки сложные взаимоотношения с другими азиатскими народами - хазарами, бу8лгарами, печенегами, тюрками и т. д.

К сожалению, многие «антиазиатски» настроенные историки внедрили в массовое сознание представление об этих «азиатах» только как о чуть ли не смертельных врагах Руси; правда, за последние десятилетия было создано немало основательных исследований, из которых явствует, что подобное представление не соответствует исторической реальности (см. подробный обзор этих исследований в моей книге «История Руси и русского Слова. Современный взгляд», М., 1997, второе дополненное издание - М., 1999). Даже определенная часть хазар (козар), входивших до последней трети X века в весьма агрессивный по отношению к Руси Хазарский каганат, присоединялась к русским, о чем свидетельствует богатырский эпос, один из достославных героев которого - Михаил Козарин.

Ложно понимается, увы, и ситуация, воссозданная во всем известном «Слове о полку Игореве», где будто бы изображена роковая непримиримая борьба половецкого хана Кончака и русского князя Игоря, между тем как историю их конфликта венчает женитьба сына Игоря на дочери Кончака, принявшей Православие (как, кстати, и сын Кончака - Юрий, обручившийся с дочерью великого князя Руси Всеволода Большое Гнездо).

Насколько рано и прочно была связана Русь с Азией, свидетельствует древнейшее из имеющихся западноевропейских сообщений о русском государстве, - сделанная в 839 году (1160 лет назад!) во франкских «анналах» запись, согласно которой правитель Руси зовется «хаканом» - то есть азиатским (тюркским) титулом (каган; впоследствии этот титул имели великие князья Руси Владимир Святославич и Ярослав Мудрый).

Итак, за восемь столетий до того момента, когда Россия пришла за Урал, в Азию, сама Азия пришла на Русь и затем не раз приходила сюда в лице многих своих народов, - вплоть до монголов в XIII веке.

В связи с этим нельзя не сказать, что, как ни прискорбно, до сего дня широко распространены тенденциозные - крайне негативные - представления о существовавшей в XIII-XV веках Монгольской империи, хотя еще в конце прошлого столетия один из крупнейших востоковедов России и мира В. В. Бартольд (1869-1930), опроверг усвоенный с Запада миф об этой империи как чисто «варварской» и способной лишь к разрушительным акциям.

«Русские ученые, - констатировал Бартольд, - следуют большею частью по стопам европейских», но вопреки утверждениям последних, «монголы принесли с собой очень сильную государственную организацию... и она оказала сильное воздействие во всех областях, вошедших в состав Монгольской империи». В.В. Бартольд сетовал, что многие российские историки говорили о монголах «безусловно, враждебно, отрицая у них всякую культуру, и о завоевании России монголами говорили только как о варварстве и об иге варваров... Золотая Орда ... была культурным государством; то же относится к государству, несколько позднее образованному монголами в Персии...», которая в «монгольский» период «занимала первое место по культурной важности и стояла во главе всех стран в культурном отношении» (см. об этом подробно в моей упомянутой выше книге «История Руси...»)

Категорически негативная оценка Монгольской империи (как, впрочем, и всего «азиатского» вообще) была внедрена в Россию именно с Запада, и о причинах этого еще пойдет речь. Стоит привести здесь суждение о монголах одного из наиболее выдающихся деятелей Азии XX века - Джавахарлала Неру:

«Многие думают, что, поскольку они были кочевниками, они должны были быть варварами. Но это ошибочное представление... у них был развитый общественный уклад жизни, и они обладали сложной организацией... Спокойствие и порядок установились на всем огромном протяжении Монгольской империи... Европа и Азия вступили в более тесный контакт друг с другом» (Неру Джавахарлал. «Взгляд на всемирную историю». - М., 1975, т. 1, с. 314, 319).

Последнее соображение Дж. Неру совершенно верно и весьма важно. Вспомним хотя бы, что европейцы впервые совершили путешествия в глубины Азии только после возникновения Монгольской империи, объединившей территории Азии и Восточной Европы и тем самым создавшей прочное евразийское геополитическое единство.

Правда, этого рода утверждения вызывают у многих русских людей неприятие, ибо при создании Монгольской империи Русь была завоевана и подверглась жестоким атакам и насилиям. Однако движение истории в целом немыслимо без завоеваний. То геополитическое единство, которое называется Западом, складывалось, начиная с рубежа VIII-IX веков в ходе не менее жестоких войн Карла Великого и его преемников. Созданная в результате этих войн Священная Римская империя впоследствии разделилась на целый ряд самостоятельных государств, но без этой Империи едва ли могла сложиться цивилизация Запада в целом, ее геополитическое единство. И чрезвычайно показательно, что впоследствии западные страны не единожды снова объединялись - в империях Карла V и Филиппа II (XVI век), или Наполеона (начало ХIХ-го).

Евразийская монгольская империя в XV веке разделилась (точно так же, как и западноевропейская) на ряд самостоятельных государств, но позднее, с конца XVI века, российские цари и императоры в той или иной мере восстанавливали евразийское единство. Точно так же, как и на Западе, это восстановление не обошлось без войн. Но в высшей степени многозначительно, что властители присоединяемых к России бывших составных частей Монгольской империи занимали высокое положение в русском государстве. Так, после присоединения в середине XVI века Казанского ханства его тогдашний правитель, потомок Чингисхана Едигер, получил титул «царя Казанского» и занимал второе место - после «царя всея Руси» Ивана IV - в официальной государственной иерархии. А после присоединения в конце XVI-начале XVII веков монгольского Сибирского ханства чингизиды - сыновья всем известного хана Кучума - вошли с титулами «царевичей Сибирских» в состав российской власти (см. об этом в моей книге «История Руси...»).

Подобные исторические факты, к сожалению, малоизвестны, а без их знания и осмысления нельзя понять действительный характер России как евразийской державы, - в частности, решить вопрос о том, является ли азиатская часть России ее колонией.

3.

 

Побывав в началеXX века в азиатской части России, британский государственный деятель Джордж Керзон, который в 1899-1905 годах правил Индией (с титулом «вице-короля»), писал: «Россия, бесспорно, обладает замечательным даром добиваться верности и даже дружбы тех, кого она подчинила силой... Русский братается в полном смысле слова... Он не уклоняется от социального и семейного общения с чуждыми и низшими расами», к чему «англичане никогда не были способны» (цит. по книге: Нестеров Ф. «Связь времен. Опыт исторической публицистики». - М., 1980, с. 107-108).

По-своему замечательно это рассуждение профессионального «колонизатора». Он явно не в состоянии осознать, что народы Азии не были и не могли быть для русских ни «чуждыми», ни «низшими», ибо, как уже говорилось, с самого начала существования государства «Русь» складывались, - несмотря на те или иные военные конфликты, - тесные и равноправные взаимоотношения с этими народами - в частности, имели место многочисленные супружества в среде русской и азиатской знати. Между тем люди Запада, вторгаясь в XVI-XX веках в Азию, Америку, Африку и Австралию, воспринимали «туземцев» именно как людей (вернее, «недочеловеков») «чуждых и низших рас». И целью осуществляемого странами Запада с конца XV века покорения американского, африканского, австралийского и большей части азиатского континентов было не имевшее каких-либо нравственных ограничений выкачивание материальных богатств из этих континентов. Впрочем, достаточно широкое хождение имеют такие же толкования судьбы присоединенных к России территорий Азии. Но вот вроде бы частный, но весьма показательный факт. Двадцать с лишним лет назад я познакомился с молодым политическим деятелем Гватемалы Рафаэлем Сосой, страстным борцом против колониализма во всех его проявлениях. Он и прибыл в Москву потому, что видел в ней своего рода оплот антиколониализма. Но через некоторое время он - вероятно, после бесед с какими-либо «диссидентами» - с присущей ему прямотой заявил мне, что обманут в своих лучших надеждах, ибо русские эксплуатируют и угнетают целый ряд азиатских народов, то есть сами являются колонизаторами. Я пытался переубедить его, но тщетно.

Однако затем он совершил большое путешествие по СССР и, вернувшись в Москву, с той же прямотой попросил у меня извинения, поскольку убедился, что люди в русских «колониях» живут не хуже, а нередко намного и лучше, чем в Центральной России, - между тем как уровень и качество жизни в западных «метрополиях» и зависимых от них (хотя бы только экономически) странах отличаются в громадной степени и с полной очевидностью.

Конечно, проблема колониализма имеет еще и политические, и идеологические аспекты, но тот факт, что «азиатские» крестьяне, рабочие, служащие, деятели культуры и т. д. имели (и имеют) в нашей стране не менее или даже более высокий уровень жизни, чем русские люди тех же социальных категорий (вот, например, выразительный показатель: в 1989 году в Узбекистане, Казахстане, Киргизии, Таджикистане, Туркмении, Грузии, Армении более или даже намного более значительная (в 1,6 раза!) доля семей, чем в РСФСР, имела легковые автомобили (см.: Социальное развитие СССР. Статистический сборник. М., 1990, с. 144), говорит о заведомой несостоятельности представления об азиатских территориях России как о колониях, подобных колониям Запада, где такое положение дел немыслимо.

Следует также отметить, что отношение русских к азиатским народам России предстает в кардинально более благоприятном виде, нежели отношение англичан, немцев, французов, испанцев к оказавшимся менее «сильными» народам самой Европы. Великобритания - это страна бриттов, но сей народ был стерт с лица земли англичанами (англами); та же судьба постигла государство пруссов, занимавшее весьма значительную часть будущей Германии (Пруссию), и много других западноевропейских народов.

В России же были ассимилированы только некоторые финские племена, населявшие ее центральную часть (вокруг Москвы), но они не имели ни государственности, ни сколько-нибудь развитой цивилизации (в отличие от упомянутых пруссов). Правда, исчезли еще печенеги, тюрки, половцы (в высшей степени характерно, что великий русский композитор А.П. Бородин подарил половцам своего рода бессмертие в своих известных всему миру «половецких плясках») и ряд других тюркских народов, но они как бы растворились в полукочевой Золотой Орде, а не из-за какого-либо воздействия русских. Около ста азиатских народов и племен, сохранившихся в течение веков на территории России (и, позднее, СССР), - неоспоримое доказательство национальной и религиозной терпимости, присущей евразийской державе.

В связи с этим немаловажно напомнить, что азиатские воины на протяжении веков участвовали в отражении атак на Русь-Россию с Запада. Как известно, первое мощное нападение Запада имело место еще в 1018 году, когда объединенное польско-венгерско-немецкое (саксонское) войско сумело захватить Киев. Польский князь (позднее - король) Болеслав Великий совершил свой поход будто бы только с целью посадить на киевский престол своего зятя (супруга дочери) Святополка (Окаянного), которого лишил власти его сводный брат Ярослав Мудрый. Однако, войдя в Киев, захватчики ограбили его казну и увели тысячи киевлян в рабство, и, согласно сообщению «Повести временных лет», даже и сам Святополк вступил в борьбу со своими коварными «друзьями».

Польский хронист французского происхождения, известный как Галл, повествуя о событиях 1018 года, счел необходимым сообщить, что в войне с армией Болеслава на стороне Руси приняли участие и азиаты - печенеги. Это вроде бы противоречит нашей летописи, ибо в ней говорится о союзе печенегов со Святополком. Но вполне возможно, что в междоусобной борьбе Святополка и Ярослава печенеги оказались на стороне первого; когда же началась война с врагами, пришедшими с Запада, печенеги бились именно с ними, о чем и поведал Галл, а русский летописец умолчал об этой роли печенегов, - быть может, из нежелания хоть как-либо умалить заслугу Ярослава Мудрого.

Аналогично обстоит дело с информацией о победе в 1242 году Александра Невского над вторгшимся на Русь тевтонским войском. Германский хронист Гейденштейн сообщил, что «Александр Ярославич... получивши в подмогу татарские вспомогательные войска... победил в сражении», но наша летопись об этом не сообщает.

Достоверность сведений Галла и Гейденштейна находит подтверждение в том, что во время тяжелой Ливонской войны 1558-1583 годов, когда Россия отстаивала свои исконные северо-западные границы в борьбе с немцами, поляками и шведами, в нашем войске, как это известно с полной достоверностью, весомую роль играли азиатские воины, и одно время даже командовал всей русской армией хан Касимовский чингизид Шах-Али (по-русски Шигалей).

Нельзя не сказать еще об особенной составной части населения России - казачестве, которое, как убедительно доказано в ряде новейших исследований, имело «смешанное» русско-азиатское происхождение (показательно, что само слово «казак» - тюркское). В течение долгого времени казачество находилось в достаточно сложных отношениях с российской властью, но, в конечном счете, стало мощным компонентом российской армии; Наполеон в 1816 году заявил: «...вся Европа через десять лет может стать казацкою...»

Правда, сие «предсказание» было необоснованным, ибо Россия никогда не имела намерения завоевать Европу (см. об этом подробно в моей книге: «Россия. Век ХХ-й. 1939-1964. Опыт беспристрастного исследования». - М., 1999, с. 35-52), но слова Наполеона красноречиво говорят о возможностях того русско-азиатского казацкого воинства, с которым он столкнулся в России.

 

4.

 

Редко обращают внимание на тот факт, что Запад, начиная с конца XV века, за сравнительно недолгое время и даже без особо напряженных усилий так или иначе подчинивший все континенты (Америку, Африку, большую часть Азии и Австралию) вместе с тем, несмотря на многочисленные мощные вторжения в нашу страну (первое, как сказано, состоялось в 1018 году - без малого тысячу лет назад), не смог ее покорить, хотя ее не отделяет от Запада ни океан (или хотя бы море), ни горные хребты.

В этом уместно усматривать первопричину присущей Западу русофобии в буквальном значении сего слова (то есть страха перед Россией). Русофобией проникнута, в частности, известная книга француза де Кюстина «Россия в 1839 году». Поскольку широкое распространение получили лишь ее значительно и тенденциозно сокращенные переводы на русский язык, она считается «антирусской», всячески, мол, дискредитирующей Россию. В своей статье под названием «Маркиз де Кюстин как восхищенный созерцатель России» (журнал «Москва», 1999, № 3) я стремился показать, что в действительности этот весьма наблюдательный француз был (при всех возможных оговорках) потрясен мощью и величием России; в частности, на него произвел огромное впечатление тот факт, о котором шла речь выше - создание столь могучей державы на столь северной территории Земли: «...эта людская раса... оказалась вытолкнута к самому полюсу... война со стихиями есть суровое испытание, которому Господь пожелал подвергнуть эту нацию-избранницу, дабы однажды вознести ее над многими иными».

Проницательно сказал Кюстин и о другой стороне дела: «Нужно приехать в Россию, чтобы воочию увидеть этот результат ужасающего (то есть порождающего русофобию. - В.К.) соединения европейского ума и науки с духом Азии» («русско-азиатское» казачество, как уже говорилось, «ужасало» и самого Наполеона).

Следует признать, что французский путешественник яснее и глубже понял место России в мире, чем очень многие русские идеологи и его времени и наших дней, считающие все «азиатское» в отечественном бытии чем-то «негативным», от которого надо освободиться, и лишь тогда, мол, Россия станет в полном смысле слова цивилизованной и культурной страной. Подобного рода представления основаны на глубоко ложном представлении о мире в целом, - что превосходно показал в своей книге «Европа и человечество» (1920) замечательный мыслитель и ученый Николай Трубецкой (1890-1938).

Он писал, что «европейски образованным» людям «шовинизм и космополитизм представляются... противоположностями, принципиально, в корне отличными точками зрения». И решительно возразил: «Стоит пристальнее всмотреться в шовинизм и в космополитизм, чтобы заметить, что принципиального различия между ними нет, что это... два различных аспекта одного и того же явления.

Шовинист исходит из того априорного положения, что лучшим народом в мире является именно его народ. Культура, созданная его народом, лучше, совершеннее всех остальных культур...

Космополит отрицает различия между национальностями. Если такие различия есть, они должны быть уничтожены. Цивилизованное человечество должно быть едино и иметь единую культуру... Однако посмотрим, какое содержание вкладывают космополиты в термины «цивилизация» и «цивилизованное человечество»? Под «цивилизацией» они разумеют ту культуру, которую в совместной работе выработали романские и германские народы Европы...

Таким образом, мы видим, что та культура, которая, по мнению космополитов, должна господствовать в мире, есть культура такой же определенной этнографически-антропологической единицы, как и та единица, о господстве которой мечтает шовинист... Разница лишь в том, что шовинист берет более тесную этническую группу, чем космополит... разница только в степени, а не в принципе... теоретические основания так называемого... «космополитизма»... правильнее было бы назвать откровенно общероманогерманским шовинизмом» (Трубецкой Н. С. «История. Культура. Язык». - М., 1995, с. 57, 58, 59, 60).

Нет сомнения, что «романогерманская» цивилизация Запада, создававшаяся в своего рода оптимальных географических и геополитических условиях (о чем шла речь выше), обладает многими и очевидными преимуществами в сравнении с другими цивилизациями - в том числе и российской. Но столь же несомненны те или иные преимущества этих других цивилизаций, что, кстати сказать, признавали многие идеологи самого Запада. Правда, подчас такие признания имеют весьма своеобразный характер... Выше цитировались суждения Дж. Керзона, который правил Индией и посетовал, что в отличие от русских, «англичане никогда не были способны» добиться «верности и даже дружбы» со стороны людей «чуждых и низших рас». То есть британец усмотрел «превосходство» русских в прагматизме их поведения в Азии, хотя вообще-то именно Запад явно превосходит своим прагматизмом другие цивилизации, и в устах западного идеолога эта «похвала» является весьма высокой. Дело в том, однако, что, как уже сказано, для русских отнюдь не характерно то восприятие людей Азии («чуждые и низшие расы»), о котором без обиняков высказался британский государственный деятель.

И вернемся теперь к размышлениям Николая Трубецкого. То, что он называет «космополитизмом», в наше время определяют чаще всего как приверженность «общечеловеческим ценностям», но в действительности-то при этом речь идет именно и только о западных ценностях, которые обладают-де абсолютным превосходством над ценностями иных цивилизаций.

В высшей степени показательно, что Керзон истолковал отношение русских к людям Азии как выражение уникального прагматизма; ему, очевидно, представлялось просто немыслимым сложившееся за тысячелетнюю историю единство русских и «азиатов». И, заключая размышление о месте России в мире, уместно сказать, что ее евразийское единство в самом деле является общечеловеческой или, употребляя слово Достоевского, всечеловеческой ценностью, которая, будем надеяться, еще сыграет свою благотворную роль в судьбах мира.


Воспроизведено с издания:

Журнал «Фактор» № 1/2000 г. Приложение к журналу «Газовая промышленность».

http://www.hrono.ru/statii/2001/kozh_mrz1.html

 

 

 

Вадим Кожинов

УРОКИ ИСТОРИИ

ИВАН ГРОЗНЫЙ НЕ БЫЛ ТАКИМ КРОВОЖАДНЫМ, КАК ЕГО СОВРЕМЕННИК КАРЛ IX
 

Писатель Вадим КОЖИНОВ принадлежит к почвенническому направлению современной российской литературы. Автор многочисленных книг об истории России и русской культуры. Сегодня он гость “ТПВ”.
 

- Вадим Валерианович, споры о том, что стало причиной исторических несчастий России, похоже, могут увести нас в густые дебри. Вы можете внести ясность?- Выстраивая будущее России, мы часто упускаем одну необходимую доминанту, а именно - государство. Дело в том, что в России государство всегда играло исключительную роль. Причем, это объясняется именно характером народа. Когда говорят о том, что в России всегда была деспотическая власть, то получается, что власть была какая-то немотивированная, так сказать, имманентно деспотическая, и просто “не повезло” русскому народу, что во главе оказывались какие-то ужасные насильники и тираны.- А на самом деле повезло?- Еще Толстой любил повторять, что в России не свобода, а воля. Любое ослабление государственной власти приводило у нас к чудовищным последствиям. Болотниковщина, разинщина, булавинщина, пугачевщина. Дальше - махновщина, антоновщина... То есть достаточно было государственной власти выпустить вожжи из рук - и сейчас же вся жизнь впадала в хаос.- Но разве этого сугубо русское явление?- Я процитирую слова очень умного и наблюдательного человека Мориса Палеолога. Это французский посол в России в 1914-1917-м годах. В своем дневнике буквально за две недели до Февральской революции он записывает: “На какую ни стань точку зрения, русский представляет всегда парадоксальное явление чрезмерной покорности, соединенной с сильнейшим духом возмущения. Мужик известен своим терпением и фатализмом, своим добродушием и пассивностью. Но вот он вдруг переходит к протесту и бунту. И тотчас его неистовство доводит его до ужасных преступлений и жестокой мести, до пароксизма преступности и дикости. Нет излишеств, на которые не были способны русский мужчина или русская женщина, лишь только они решили утвердить свою “свободную личность”. Можно отчаяться во всем. О, как я понимаю посох Ивана Грозного и дубинку Петра Великого!” И это пишет либерал, демократ! Просто он объективно смотрит на историю.- Мы что же, на такой беспристрастный взгляд не способны?- У нас очень распространено оценочное сопоставление России и Запада. Но что прекрасно на Западе, может оказаться у нас прямо противоположным, и наоборот. У нас всегда решающую роль играло все-таки государство.- А роль личности?- Она всегда у нас производное от государства. Именно в силу чрезвычайной “вольности” народа государство должно играть роль более значимую, чем на Западе. Важно понять это, не проклинать и не восхвалять, а понять. Ведь этим, к слову сказать, можно объяснить и апологию героизма в русском эпосе. 1100 лет назад Святослав сказал, обращаясь к войску: коли ляжем костьми, срама не имам. То есть - не будем посрамлены. Но ведь в этом высказывании есть глубокий смысл. Это апология не просто героизма, а если хотите державности.- Иван Грозный с его кровавыми оргиями - тоже представитель этого державного начала.- У нас как-то принято представлять Ивана Грозного в виде такого неслыханного злодея. Между тем возьмите самые серьезные исторические исследования об Иване Грозном. Из них вы узнаете, что при нем было казнено три, максимум четыре тысячи человек. Между тем, его современник Карл IX за одну ночь уничтожил три тысячи гугенотов. За одну ночь - не за тридцать лет правления! А вообще на Западе в тот же период, когда у нас правил Иван Грозный, было казнено, причем, обычно самыми жестокими методами, вплоть до сожжения живьем 300-400 тысяч человек. По тогдашним временам это гигантская цифра, если учесть, что население европейских стран было примерно в десять раз меньше нынешнего. - И что тогда оправдывает жестокости Грозного и его “коллег” по престолу?- Не оправдывает, а объясняет. Единственное существенное различие заключается в том, что там это было сделано по закону парламента, а очень многие казни, совершенные при Иване Грозном, были следствием его личного произвола.- И все же Иван Грозный остался в русской истории именно этим кровожадным правителем. Из исторической памяти это не вытравишь.- Только надо бы все-таки понять, откуда это исходит. Главным виновником этой мрачной славы царя был... сам Иван Грозный. Потому что вскоре после отмены опричнины он покаялся, написал о себе как о смердящем псе, смертоубийце. Он написал это в виде послания в Кирилло-Белозерский монастырь, и это письмо разошлось во множестве списков. А раз сам признал - так чего же тут говорить! Французским, английским и испанским правителям никогда бы даже не пришло в голову что-либо подобное. Напротив. Главное заключается в том, что деспотизм Грозного, а потом и других правителей, объясняется во многом вот этой чрезмерной вольностью народа, которая уходит корнями во всю историю, и прежде всего - даже в географию.- На географию сейчас модно списывать все - и крепостное право, и террор, и нашу отсталость.- Списывать не надо. А понять опять необходимо. Замечательный русский философ Петр Чаадаев оставил совершенно замечательное суждение о введении крепостного права в России. Был, как вы очевидно знаете, отменен так называемый Юрьев день. В этот день, когда кончались все сельскохозяйственные работы, любой крестьянин мог уйти от своего помещика в другое место. И это делали сотни тысяч людей. Не понравилось что-то - и они переходили в другое место. Так вот, Чаадаев по этому поводу замечательно написал, что Россия к концу ХVI века уже являла собой громадную страну, но в то же время состояла - вот дальше я цитирую буквально: “из сравнительно немногочисленного населения, бродившего на пространстве между 65-м и 45-м градусами северной широты”. По-моему, прекрасный образ России - в нем вместилось двухтысячеверстное расстояние между Белым и Азовским морями. “Несомненно, то, - продолжал Чаадаев, - что нужно было положить конец бродячей жизни. Таково было основание административной меры, клонившейся к установлению более стабильного порядка вещей”. Как видите, Иван Грозный и крепостное право появились не по злой воле.- Вадим Валерианович, ваш прогноз - монархия имеет у нас шанс возродиться? Как в Испании, например...- Я убежден, что у нас это будет абсолютной фальсификацией. Царь у нас возможен только как Божий помазанник. А для этого необходимо, чтобы большинство народа было действительно верующими. Мы все должны возвыситься до религии. 80 лет жизни без веры не могли переиначить природу русской души. Но обратить ее снова к Богу - задача невероятно трудная.

Василий УСТЮЖАНИН

http://www.hrono.ru/statii/2001/kojinov03.html

 

 

 

СТАНОВЛЕНИЕ РУССКОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ

Истоки

Духовное рождение

Причащение новой духовности

Вехи национального духа

Умозрение в красках

Между небом и землей

Образ русского ума

Истоки

Самосознание русского народа начинается с крещения в Православие в 988 году. Первые века после принятия христианства молодой народ удивительно динамично осваивал древнюю мудрость, переданную ему Византией: уже через сто лет Русь была православной страной, с грамотной аристократией, образованным духовенством, множеством храмов, преображенной нравственной и общественной жизнью. Культура средневековой Руси была высокоразвитой и явила множество образцов гениального творчества. Вместе с тем, на Руси слабо развивалось собственно богословская и философская мысль. Это дало основание некоторым исследователям характеризовать русское Средневековье как бессловесные или немые века, которые свидетельствуют о неспособности народа к высокому мышлению - философии и богословию. Объясняли это тем, что русский народ имеет более азиатские, нежели европейские, корни и природу.

Такое мнение покоится на ряде предрассудков. Действительно, европейская культура более рационалистична. Но рационалистическая мысль делает вывод о том, что мышление как таковое может быть только рационалистическим, что далеко от истины. Феномен немых веков свидетельствует не о бескультурье, а о специфичности русской истории и культуры и определенных свойствах русского национального характера. Прежде всего, для всякого молодого народа, не приобщенного к древним культурным традициям, не имеющего собственной письменности, объективно требуется много веков для восприятия огромного культурного пласта христианства. Аналогично этому западноевропейские народы пережили эпоху темных веков. Русский народ прошел свое ученичество невиданно быстрыми темпами - через век после крещения Русь была страной христианской культуры с просвещенной элитой. При этом нужно отдавать себе отчет, что яркие книжные памятники домонгольской Руси представляют собой лишь доли процентов от того массива письменности, который безвозвратно был уничтожен при монгольском нашествии. Можно представить, сколько в большой для молодой культуры книжности было произведений, по мощи дарования соизмеримых со "Словом о законе и благодати" митрополита Иллариона. Чтобы после смертельных потерь нашествия сохранить в себе христианское мирочувствие и развить его до христианского мировоззрения, народу понадобились века внутреннего созерцания, самоуглубления, самоанализа, размышления о бытии, выражаемых в доступных формах - искусстве и жизненном укладе, - после чего только и возможно нарождение традиции высокой философической мысли.

Далее, утверждается, что Западная Европа - наследница античности, в том числе и античного разума, философской мысли, Русь же не имела доступа к античному наследию, чем и объясняется отсутствие в ней традиции философского мышления. Чтобы развеять этот предрассудок, обратимся к истокам христианской философской мысли - к греческой философии. Наибольшее влияние на развитие философского мышления христианских народов оказали традиции платонизма и аристотелизма. Платон и Аристотель явили два различных до противоположности метода философствования, которые оппонировали друг другу на протяжении многих веков и которые сталкиваются и по сей день. Конечно же, в постижении метафизической истины эти два подхода не исключают, а взаимодополняют друг друга, но именно потому, что каждый из них развивается и углубляется его приверженцами в диалектической полемике. Русская культура восприняла через Византию более традицию христианского платонизма, что придало национальному духу определенное своеобразие.

Большинство диалогов Платона больше похоже на литературные, чем философские тексты. Форма диалога предоставляет возможность для диалектического столкновения мнений: кто-то рассказывает кому-то какую-то историю, либо пересказывает миф, либо рассуждает о чем-либо умственном, например, о красоте самой по себе; затем все участники могут подискутировать. Диалоги близки к художественным произведениям, хотя Платон был и прекрасным рационалистом, как, например, в диалогах "Теэтет" или "Софист". В художественности и образности его текстов и сокрыто основное своеобразие платоновской методологии. Вместе с тем, в творчестве Платона сильны эротические и эросные энергии, ярко акцентирующие и, вместе с тем, воссоединяющие противоположности мужского и женского, земного и небесного.

Самые сложные философские тексты, например Аристотеля или Гегеля, могут не открыться при первом чтении, иной раз необходимо прочитать их несколько раз. Но на определенном этапе смысл текста открывается сполна и однажды понятое - не требует дальнейшего углубления. Иная природа текстов в традиции, которая наиболее полно представлена Библией. При первом чтении библейских текстов сразу же открывается обширный пласт знакомых с детства смыслов, ассоциаций, ибо библейскими образами пронизана вся наша жизнь и культура. Но это только поверхностный слой и всякое последующее чтение открывает все новые глубины смыслов, которые можно постигать всю жизнь. Именно в бездонности специфика образного языка, в отличие от языка рационалистического, способного выразить достаточно сложные, но все же неглубокие смыслы. Рациональное понятие ограничено, оно жестко схватывает частный смысл, отрубая сопряженные смыслы. Поэтому раз осознав его - дальше погружаться некуда. Рациональный акт познания как острый луч рассудка может глубоко проникнуть в явление, но при этом освещаются фрагменты, не схватывается его целостность, расчленяется живая ткань познаваемого предмета, многое разрушается, теряется, в чем-то и умерщвляется, а значит, не воспринимается главное - жизненная органичность явления.

Творческий метод Платона помимо категориального анализа включает художественный образ, который позволяет целостно созерцать предмет, не нарушая живого единства разнообразия. Образно-понятийное познание объединяет в себе все проявления человеческого духа, поэтому оно более органично, представляет собой творческое вживание в предмет, экзистенциальное сопереживание, целостное созерцание его. Это направленность на познание божественной сущности бытия и явлений, поэтому и акт богопознания. Образ несет больше информации, ибо содержит живое представление о бытии, позволяющее погружаться в него до беспредельности. Поэтому, платоновский текст, подобно Библии, открывается с самого начала, но по мере возвращения к нему все больше слой за слоем погружаешься в глубинные смыслы. Диалоги Платона задают параметры философствования гораздо глубже и обширнее рационалистических. Для Платона, в отличие от Аристотеля, акт философского познания, был, прежде всего, актом богопознания. Платона интересовал, прежде всего, вопрос главный: каково бытие Демиурга, что есть Творец бытия, что происходит в акте творчества - творения? И все основные его диалоги - вокруг этого, особенно диалог "Тимей" - самый глубокомысленный философский текст в истории европейской философии. Философия Платона онтологична по предмету и экзистенциальна по форме. Экзистенциальный онтологизм ориентирован, прежде всего, на созидание новых смыслов и для этого органично синтезирует широкий спектр средств: от рационалистической диалектики до художественных образов. Платон вывел из небытия в бытие грандиозное количество смыслов (начиная от мира идей и первого в истории представления о вечной индивидуальной душе), которые питают европейскую культуру до сегодняшнего дня.

Философию Платона развивали платоники и неоплатоники. Платон стоит у истоков христианского богословия; не случайно отцы Церкви и богословы средних веков называли Платона первым христианином до Христа, божественным Платоном. Если Платона интересовали, прежде всего, вечные идеи как первоосновы бытия, то Аристотеля более всего - энтелехии явлений и предметов, его сознание менее универсально. Аристотель - это яркий пример рационального познания, его философию можно характеризовать как рационалистическая метафизика. Аристотель - гениальный философ, но он фактически анализирует и систематизирует ту массу смыслов, которые вывел на свет Платон, располагая их по "полочкам" и развешивая "ярлыки". Один подход не исключает другого, но понятно, какой приоритетнее в творчестве как созидании новизны. Каждый значительный философ и философская традиция в христианской культуре несет в себе начала Аристотеля и Платона. У кого-то доминирует системно-рационалистическое, у кого-то - экзистенциально-онтологическое осмысление мира. Западноевропейское философское умозрение более склонно продолжать аристотелевскую традицию. Восточнохристианская же - византийская, православно-славянская и русская - следует в русле платоновской традиции.

Платон оказал огромное влияние на патристику, которая была платонической и неоплатонической. Не только православное богословие, но и православное богослужение пронизано образами христианского неоплатонизма, без платоновского мира идей, без его представлений о вечной человеческой душе невозможно понять даже смысл христианской литургии. Тем же, кем для западной Церкви был Фома Аквинский - автор проаристотелевской схоластики, тем для Восточной Церкви был константинопольский патриарх Фотий. Примечательно, что в то время, когда Фотий в 870 году создал свою Академию, и Византия переживала культурный и богословский расцвет, на Западе еще только заканчивались века варварства.

Из трех источников западной цивилизации: римского правового порядка, греческой интеллектуальной традиции и христианской духовности, - только латинская традиция была воспринята Западом из первых рук и в достаточно полном объеме. Греческая философская мысль была известна на Западе опосредованно, искаженно и фрагментарно, что и привело к восприятию и развитию только одной - рационалистической тенденции античной мысли. Что же касается влияния христианства, то здесь нужно отметить следующее. Основные христианские богословские и философские представления были сформированы, когда отцы и учителя Церкви в борьбе с ересями сумели выразить фундаментальные истины новозаветного благовестия на языке высокоразвитой неоплатонической философии. Этот высочайший синтез христианского откровения и античной мысли и являет собой Патристика, которая сформировалась в Восточно-Римской империи - в Византии, где жили и творили почти все отцы Церкви. Среди отцов Церкви только несколько из Западной Европы общепризнанны в христианском мире. Влияние подлинной христианской богословско-философской традиции с Востока на Запад ослабевало с веками и практически прекратилось к XI веку - с разделением Церквей. Изначально неполно воспринятая христианская традиция высокого мышления развивалась далее на Западе с рационалистическим уклоном, сужаясь тематически и формализуясь.

Западная Европа - наследница римской античности, с развитыми традициями права. Но в искусстве и философии римляне только подражали грекам. «Римляне, в отличие от греков, не создали никакой философии: даже философствуя, они остаются юристами. У них нет своей истории богов, нет трагедии, нет собственного эпоса. Это лишенный фантазии народ государственных чиновников и солдат, - пруссаки античного мира» (В.Шубарт). После падения Западно-Римской Империи в течение веков переселения народов просвещение в Западной Европе сохранялось только в монастырях, которые представляли собой островки латинско-христианской культуры среди моря варваров. До XII века византийская цивилизация превосходила западноевропейскую, а к моменту крещения Руси «Западная Европа была темной и отсталой провинцией единого христианского мира, центр которого определенно находился не в Риме, а в Константинополе. Последний был сокровищницей классической литературы, донесшей до нас древнеязыческие и христианские традиции Греции» (Г.П.Федотов). В раннем Средневековье в Европе был переведен на латинский только один диалог Платона "Тимей", но изучались более комментарии к нему. Было небольшое количество произведений Аристотеля в латинских переводах. Нашествие сарацинов через Северную Африку в Испанию в VIII веке открыло Европе многие неизвестные произведения Аристотеля, но на арабском языке. Помимо переводов было гораздо больше толкований, ибо каждый переводчик считал себя и толкователем текстов.

После завоевания турками Константинополя в 1453 году беглые византийские монахи впервые принесли в Италию оригинальные произведения Аристотеля и Платона. Греческое культурное наследие, переданное византийцами, послужило мощным импульсом - с этого, собственно, в Европе и начинается эпоха Возрождения. Но к тому времени западноевропейское мировоззрение уже оформилось в школах схоластики и томизма, которые сложилась под влиянием Аристотеля, известного, повторяем, фрагментарно и отраженно. Поздняя схоластика занималась в основном интерпретацией Аристотеля и согласованием его учения со Священным Писанием и мнением признанных христианских авторитетов. Поэтому развитие возрожденческого философского сознания шло в рационалистических формах и несло на себе отпечаток изначальной периферийности. «Римская Церковь в уклонении своем от восточной отличается именно... торжеством рационализма и преданием внешней разумности над внутренним духовным разумом» (А.С.Хомяков).

Христианское мировоззрение на Западе было пронизано аристотелевским рационализмом и римской правовой традицией. Обе эти тенденции нацелены на формирование внешнего человека и мало способствовали внутреннему христианскому преображению. Возрождение - это прорыв языческой генетической природы западного человека, которая в течение средних веков подвергалась муштре христианской аскезы. В возрожденческом титанизме прорвалась скованная, но не преображенная христианством языческая стихия, застоявшаяся в глубинах Средневековья и набравшая энергию взрыва. Поэтому Возрождение - это, прежде всего, возрождение неоязычества западного человека, стремящегося к своим дохристианским корням. Здесь исход византийских гуманистов в Италию послужил только поводом, а принесенная ими эллинистическая культура - материалом для самовыражения западноевропейцев. Причем заимствована была только одна тенденция античного мировоззрения - языческий натурализм.

Таким образом, в то время как христианский Запад получил философское наследие греков от арабов через Александрию и от беглых византийских монахов через Рим и Палермо, Византия была прямой наследницей культуры античной Греции, и, в этом смысле, наследницей греческой мысли. Культуру Византии можно квалифицировать как христианский эллинизм. В Византии знали Платона и Аристотеля в оригиналах. При этом доминировал интерес к Платону, потому что для тех, кто профессионально владел философией, очевидно, что универсум Аристотеля фрагментарен по отношению к универсуму Платона, платоновская философия более универсальна, более всеобъемлюща, более бытийна. С крещением в Православие Русь восприняла глубочайшую духовную традицию византийского эллинизма, в том числе и платоновскую философскую традицию: «Гармонически-греческое в ранней русской душе сказывается и в той тесной связи, которую отцы Восточной Церкви искали с Платоном, в то время как на Западе ориентировались на Аристотеля» (В.Шубарт). Это наследие было целостно воспринято за невиданно короткие исторические сроки, и творческая энергия молодого народа вскоре стала создавать своеобразные и многообразные формы христианской культуры. Древняя Русь явно шла к русскому православному возрождению, которое было прервано татаро-монгольским нашествием.

Духовное рождение

Крещение Руси в Православие ознаменовало пробуждение русского духа, и было первым актом самосознания народа. В духовном выборе вполне оформился русский народ, объединивший племена восточных славян. Национальный генотип (природные черты характера, данные от рождения) избрал родственный себе культурный религиозный архетип. Очевидно, некоторые религиозные представления язычников-славян были близки или, во всяком случае, бытийно не противостояли основным христианским истинам: тенденция единобожия в представлениях о главном боге («Они (славяне и анты) считают, что один только бог, творец молний, является владыкой над всеми» - Прокопий Кесарийский), многочисленные символы падения в грех - грехопадения, прообраз искупительной жертвы и даже воскресения - жертвоприношение божества, которое затем оживало. Примечательно, что незадолго до принятия христианства князь Владимир пытался упорядочить пантеон языческих богов: кумиры пяти антропоморфных богов были установлены неподалеку от княжеского двора. Но "смотр" языческих богов не удовлетворил Владимира и «пятибожие киевского княжеского пантеона» (Б.А.Рыбаков) прижилось ненадолго. Князь Владимир оказался выразителем духовного состояния своего народа: «Гостеприимный, общительный, веселый, несмотря на свои увлечения, насквозь проникнутый славянским благодушием Великий Князь Владимир начинает чувствовать пустоту исповедуемого им язычества и стремление к чему-то новому, лучшему, способному удовлетворить душевную жажду, хотя для него и не ясную. На его зов стекаются миссионеры от разных религий; он свободно обсуживает, совещаясь со своим приближенными, излагаемые перед ним учения, посылает доверенных лиц исследовать характер этих религий на месте и, убедившись этим путем свободного исследования в превосходстве православия, принимает его. За ним, почти без сопротивления, принимает его весь русский народ. Процесс, который происходил в душе князя, был только повторением, более определенным и сознательным, того, что смутно передумала и прочувствовала вся тогдашняя Русь. Ибо этим только и можно объяснить отсутствие сопротивления столь коренному нововведению» (Н.Я.Данилевский). Духовная жажда принудила обратить взор русских людей на православную религию. Более всего пленили славянскую душу христианская духовность, христианские добродетели и представления о прекрасном. Историки открывают все более фактов близости ранней русской религиозности христианству, но сам факт невиданно гармоничного принятия христианства на Руси уже свидетельствует, что русское язычество - это русский Старый завет - путь народа к Истинному Богу.

Описание у Нестора-летописца знакомства княжеских посланников с византийской религиозностью преисполнено сильнейших чувств радости, ликования, восторга встречи с невиданно прекрасным и возвышенным, но, вместе с тем, единоприродно притягательным: «Они же были в восхищении, удивлялись и хвалили их службу... Они же сказали: "Ходили де к болгарам, смотрели как они молятся в храме, т.е. в мечети, стоят там без пояса; сделав поклон, сядет и глядит туда и сюда, как бешеный, и нет в них веселья, только печаль и смрад великий. Не добр закон их и пришли мы к немцам, и видели в храмах их различную службу, но красоты не видели никакой. И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали - на небе или на земле мы; ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой и не знаем, как и рассказать об этом. Знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать в язычестве». Больше всего народы разнятся не мыслями и представлениями, а ощущениями и чувствами - то, что для одних приятно и притягательно, для других отвратно, для одних - сладко, для других - горько; то, что для одних возвышенно, для других - смрад великий. Знаменательно, что именно в греческом храме русские посланники воспарили нравственным и эстетическим чувством, и всем умом от встречи с Подлинным Богом - уже опознанным своим Богом, - иначе откуда им судить, что есть красота, и что пребывает там Бог с людьми. «Здесь именно обнаружилось всего яснее какое-то внутреннее сродство между византийской сущностью и славянским духом - сродство достаточно сильное, чтобы притянуть последнего к первой", - заметил в XIX веке этот феномен европейский исследователь Г.Рюккерт.

Об этом пишет и современный ученый И.Р.Шафаревич: "Христианство было воспринято как нечто в своей основе близкое... Поражает, как ничтожны были трения, возникшие в связи с принятием христианства на Руси. Ведь нет же оснований считать наших предков какими-то пассивными, равнодушными людьми: насильственной христианизации они, вероятно, сопротивлялись бы восстаниями, как их потомки - разрушению церквей в советское время... А мы читаем о столкновениях в Новгороде, продолжавшихся три (!) дня. Или о столкновении княжеской власти со жречеством старой религии, произошедшим из-за того, что во время неурожая волхвы инициировали "охоту на ведьм", вдохновляли убийства старух, по их мнению - виновниц неурожая. Летопись говорит и о случаях, когда "мужи княжьи" пытались защитить волхвов, сожженных народом... Никакое пристрастное описание не может скрыть крупного социального конфликта: оно будет его лишь по-своему истолковывать... Поразительно, что такой грандиозный духовный переворот не вызвал глубокого раскола в народе».

Различные формы языческого мировоззрения по разному, но вполне мирно соприкасались с христианством: «Многие верования, ритуалы, обычаи, связанные с язычеством, Церковь осуждала - но она их прощала. Другие же она восприняла как средства для выражения своих истин, как некий язык. Храмы часто воздвигались на месте языческих капищ, - тем самым, перенимая и какие-то их функции. Православные святые сливались с языческими божествами, занимая ту же "психологическую нишу" (Перун - Илья и Георгий, Велес - Влас и Николай и т.д.). В народе было, например, распространено покаяние Земле (за то, что ее грудь рвали бороной) и исповедь Земле. Церковь осуждала исповедь Земле (в тех делах, исповедоваться в которых надлежало духовнику; это было связано и с тем, что в некоторых ересях - Жидовствующих, Стригольников - исповедь Земле заменяла церковную). Но с другой стороны, Церковь принимала отношение к Земле как священному существу женского пола - мужчина, лежавший брюхом на земле (т.е. в непристойной позе) подлежал епитимье... Многие древние ритуалы органически вошли в церковную жизнь: окропление скотины св. Водой на Никольщину, молебны на поле. Большая часть ритуалов явно распадалась на две части - одна совершалась в церкви, другая имела более древний характер: венчание - свадьба, крещение - крестины, отпевание - поминки и т.д.» (И.Р.Шафаревич).

Народные массы входили в христианский космос, по бытовому располагая в нем вековечные религиозные представления, привязанности, привычные ритуалы, годичные праздники. В народной религиозности языческая плоть вполне органично облекала христианскую духовность, хотя и не без драматических коллизий. На другом полюсе буйная языческая плоть подвергалось суровому укрощению: святые Киево-Печерского монастыря являют сонм аскетов, замуровывавших себя в пещерах, закапывающих себя в землю, изнуряющих себя голодом, истязающих свое тело пытками, - во имя освобождения от телесного бремени и воспарения к Новому Небу - заоблачной выси христианской духовности. Всецелая любовь к новому духу диктовала радикальное отвержение, почти умертвление тела в борьбе с плотскими страстями и стихиями. Но между крайностями двоеверия и яростного аскетизма формировалось русская православная традиция преображения плоти духом, носителями которой и было большинство святых на Руси.

В природе взаимодействия на Руси христианства и яркого динамичного языческого характера во многом кроется загадка «бессловесных веков». Взаимопроникновение природного генотипа и культурного архетипа проходило веками, в результате чего сложились и существовали параллельно две культуры. Христианская - дневная культура одаряла грандиозным духовным космосом христианского эллинизма, ее носителями были церковные и светские образованные слои. Языческая - ночная культура долго сохранялась в простонародных слоях, сосуществуя с христианской, что не могло проходить без определенных противоречий. Ночная культура представляла собой смешение христианских представлений с преломленными через них языческими образами. В результате сложились некоторые специфические для Руси типические образы, которые считаются христианскими, но которые отсутствуют в других христианских конфессиях и даже в других православных культурах. «Совместив хронологически многие языческие праздники с христианскими, народ перенес веками складывавшиеся формы языческого культового действа, выражавшие какие-то глубинные сущностные архетипы народного сознания, на христианские праздники, наполнив их своим, славянским содержанием, которое теперь сохранялось практически только на уровне своеобразной обрядовой эстетики... Древние формы выражения ритуальной духовности представлялись не менее значимыми и органичными, чем формы православного культа, и на практике они объединялись в самых причудливых сочетаниях» (В.В.Бычков). Генетически русский характер склонен более к стихийному воображению, чем к рациональному осмыслению. Яркая талантливая славянская душа наделена воображением, сильным эстетическим восприятием, мечтательностью, но ей мало свойственна интеллектуальная аскеза и дисциплина. Дневная культура - это культура духа, высокого ума. Ночная культура - это культура воображения, мечтания, это более душевная культура.

Веками дневная культура овладевала ночной культурой. Христианизация Руси проходила невероятно динамично: уже через несколько десятилетий в стране было большое количество храмов, христиански просвещенная элита. Но стихия языческой души - мифологических образов, языческих представлений о мире, воображения, - одухотворялась и христианизировалось достаточно долго. В результате складывались разнообразные синкретические представления. Подобное было у всех народов, принявших христианство. Специфика русской христианизации в том, что языческие стихии не выжигались насильственно, как у европейских народов, а достаточно органично сосуществовали в превращенном виде с христианским космосом. Многие бытовые православные представления у русских имеют языческий источник, различные славянские племена вносили свою мифологию, поэтому достаточно разнятся религиозные обычаи в различных областях России. Так сложилась своеобразная - нерационалистическая цивилизация, отличающаяся от западноевропейской большей душевностью, а в сфере мысли большей художественность и образностью, что предрасполагало ее к восприятию платоновской интеллектуальной традиции.

Причащение новой духовности

Крещение в Православие славянских народов стало возможно благодаря просветителям равноапостольным Кириллу и Мефодию, создавшим церковнославянский язык. Необходимо отметить историческую уникальность и даже чудесность этого явления. Как можно было создать и внедрить новую грамматику и язык за исторически короткий срок - невозможно представить даже при современных технологиях. Но невозможное человеку возможно Богу - это было явно богочеловеческое деяние.

Чудесная провиденциальность этого явления сказывается и в том, что племена, не имеющие письменности и обладающие только низшими формами культуры, получают в обладание совершенный язык, являющийся носителем высоких духовных смыслов. Просветители тонко и деликатно сумели привить к неразвитым образам македонского наречия южнославянского языка высокие понятия и категории. Например, язычники славяне имели представление о том, что жизнь человека кончается с его последним вздохом, когда исходит его дух. Отсюда на обыденное представление: вздох-дух органично насаждается высокое представление: дух - душа. Поэтому церковнославянский язык, оказавшийся вместилищем и носителем космоса античных и христианских смыслов, был органично воспринят восточными славянами как родной, и его освоение прошло за невиданно короткие сроки. Помимо этого славянский язык по структуре, грамматике и принципам словообразования - ближе к греческому, чем латинский. Так высокая языковая культура Византии - культура христианского эллинизма - была органично посажена на восточно-славянскую почву. Прежде всего, русский народ, в отличие от многих европейских народов, изначально получил возможность чтения Священного Писания на родном языке, что имело огромные последствия в формировании национального сознания: «Если правда, что русский народ глубже принял в себя и вернее сохранил образ Христа, чем всякий другой народ... то, конечно, этим он, прежде всего обязан славянскому Евангелию» (Г.П.Федотов).

Крещение Руси произошло тогда, когда Византия переживала расцвет философской и богословской мысли. К этому времени закончились века богословских споров, в течение которых был разработан грандиозный арсенал богословско-философских категорий, понятий, представлений. Вместе со Священным Писанием Русь получила доступ и ко всему духовному богатству христианства. «Своя письменность позволила славянам перевести на родной язык книги, напитанные духом мудрости, содержащие сакральные истины, до того времени передававшиеся только на греческом, еврейском и латинском языках. Присоединение к ним еще и славянского - а по агиографическому преданию славянские буквы "открыл" Константину Сам Бог - включало славян в их собственном представлении в группу избранных народов, которым доверена божественная мудрость. Теперь и они могли "досьти налаждь" (досыта наслаждаться), по выражению агиографа, "медвеныа сладости словесы святых книг"» (В.В.Бычков).

Русские люди через крещение приобщались к богатейшей традиции богословско-философского постижения бытия и смысла жизни: «Для тогдашних христиан (времен арианства) "богословие было действительно делом жизни, духовным подвигом, исповеданием веры, творческим разрешением жизненных задач" (о. Григорий Флоровский), что, споря как будто о словах и определениях, участники споров, на деле защищали и отстаивали именно жизненное, теперь бы сказали "практическое" или "экзистенциальное" значение христианства, заключенное в слове "спасение". Ведь спасение, это не магическое, извне совершающееся действие, оно зависит от целостности восприятия и усвоения человеком Божественного дара. А тогда богословие, то есть - уразумение, выражение, исповедание Истины в словах, раскрывается, как высшее, царское призвание человека, в нем восстанавливается причастность человека Божественному Смыслу, первородство его, как разумной личности в мире. Богословие есть раскрытие в понятиях разума - веры Церкви, не проверка ее разумом и не подчинение ему, а, напротив, расширение самого разума до Откровения, согласование его с истиной, очевидной вере. Вера прежде богословия и только потому и можно говорить о богословском развитии, как о постепенном восприятии полной веры... Нелегко было найти слова для выражения веры, и потребовались века, чтоб переплавить в духе христианства саму мысль» (прот. Александр Шмеман). Духовные сокровища, выплавленные в горниле патристической мысли, благодатно изливалось в русскую душу.

Церковнославянский язык определил форму и содержание русского мышления, литературы и философии. «Если правда, что русский язык - гениальный язык, обладающий неисчерпаемыми художественными возможностями, то это потому, что на нем, и только на нем, говорил и молился русский народ, не сбиваясь на чужую речь, и в нем самом, в языке этом (распавшемся на единый церковнославянский и на многие народно-русские говоры) находя огромные лексические богатства для выражения всех оттенков стиля ("высокого", "среднего", и "подлого")» (Г.П.Федотов). И сегодня наш язык несет глубокие древние пласты, которые расширяют и обогащают сознание, из которых, при необходимости, черпаются новые словообразования: «Современный русский литературный язык получился в результате прививки старого культурного "садового растения" - церковнославянского языка - к "дичку" разговорного языка правящих классов русского государства. Русский литературный язык, в конечном счете, является прямым преемником староцерковнославянского языка, созданного св. славянскими первоучителями... Благодаря органическому слиянию в русском литературном языке церковнославянской стихии с великорусской - словарь русского языка необычайно богат. Богатство это заключается именно в оттенках значения слов... стилистических типов и оттенков... совершенная техника образования "новых слов"... Сопряжение великорусской стихии с церковнославянской сделало русский литературный язык совершеннейшим орудием, как теоретической мысли, так и художественного творчества... Русский литературный язык в отношении использования преемства древней литературно-языковой традиции стоит, по-видимому, действительно особняком среди литературных языков земного шара... Будучи модернизированной и обрусевшей формой церковнославянского языка, русский литературный язык является единственным прямым преемником общеславянской литературно-языковой традиции, ведущей свое начало от святых первоучителей славянских, т.е. от конца эпохи праславянского единства... Унаследовала Россия традицию византийской культуры и хранила ее даже после гибели Византии... унаследовала Россия и церковнославянскую литературно-языковую традицию и хранила ее, в то время как гибли один за другим древние центры и очаги этой традиции» (Н.С.Трубецкой).

После крещения в свете божественного откровения беспредельно раздвинулись горизонты мировоззрения русского народа, наполнилось новым содержанием издавна известное. «Всматриваясь как бы в только что открывшийся ему мир - в природу, в историю, в общество, в самого человека и в творение рук его, - древний русич, прежде всего, переживает все это эмоционально-эстетически - он радуется, изумляется, удивляется, скорбит, страшится, восхищается. В этих эмоциональных реакциях на мир, зафиксированных древними книжниками, и выявляется комплекс его эстетических представлений... Вчитываясь в тексты древнерусских авторов, мы замечаем интересную особенность общественного сознания того времени. Многие явления, связанные, так или иначе, с новой религией, вызывали у древних русичей, принявших ее, светлую радость, особое ликование. Уповая на обещанную грядущую райскую жизнь, человек Древней Руси уже в этой жизни испытывал наслаждение от всего лишь указывавшего ему на блаженство "будущего века". А таковым для него выступали новая вера во всех ее проявлениях и шире - вся сфера духовности, в которую Русь окунулась, приняв христианство» (В.В.Бычков). Приобщение к бесконечно прекрасной сфере духа наполняло радостью жизнеощущение русских людей, изначально (послы князя Владимира в соборе Святой Софии в Царьграде) и навсегда пленило русскую душу, что было мощным стимулом быстрого взлета культуры Киевской Руси.

В.В.Бычков отмечал важную характеристику в православном просвещении восточных славян. Первоначально христианство распространялось в эллинистическом и ближневосточном мире с многовековыми философско-религиозными традициями, в которых господствовали представления, уничижающие материальную сторону бытия как низшую и греховную, тело рассматривалось как темница души. В противоположность крайнему спиритуализму античности раннехристианские богословы утверждали нерасчленимое единство в человеке духовного и материального начал, оправдывали материальную сторону бытия и человеческое тело. По христианским представлениям греховна не плоть и не тело, а плотские страсти и вожделения души. Иная ситуация была в славянском мире: «Перекос был не в сторону духовности, как в позднеантичной философско-религиозной культуре, а в направлении грубой материальности. Молодые в культурном отношении славянские народы впервые приобщились к высотам средиземноморских духовных культур через христианство. И откровением для них в сложной христианской диалектике духа и тела была не "телесность", в которой они постоянно пребывали, а духовность. Именно духовное начало в человеке явилось тем принципиально новым знанием, которое так поразило и увлекло лучшие славянские умы» (В.В.Бычков). С самого начала славянское умозрение прониклось сугубыми христианскими представлениями об освящении твари, преображении плоти.

Знаменательно, что первый просветитель славян Константин-Кирилл был философом, почему и назывался в жизнеописаниях Константином-философом. Известно его определение философии: «божиам и чловечям вещем разум (знание) елико можеть чловек приближитися бозе, яко детелию (делами) учить чловека по образу и по подобию быти сытворшему его». Ориентация ума на преображение жизни и спасение души, а не только теоретическое познание, - является важнейшей характеристикой традиции христианского эллинизма, которую органично восприняла Русь с крещением. «В определении Константина закреплено то синтетическое понимание философии, которое на протяжении веков вырабатывалось византийской философской мыслью на основе античных и христианских традиций. Античной сугубо умозрительной (созерцательной) философии ("знание вещей божественных и человеческих") первые христианские философы противопоставили философию "практическую", философию реального "дела" совершенствования и спасения человека на путях религиозной практики... Философия, по определению Константина, это знание, которое учит человека делами своими стремиться к совершенству, к идеалу, который христианская мысль еще с патриотического времени выразила в формуле "богоподобия", восстановления утраченного первочеловеком совершенства. Таким образом, славянский мир уже у истоков своего существования воспринял понимание философии как единства знания и дела, теории и практики; как единства античного и христианского духовных начал» (В.В.Бычков).

И здесь в рождении русского мировоззрения заложена органичная цельность. Православие (в отличие от западно-римского христианства) ориентирует русского человека более на внутреннее совершенствование, а не внешнюю деятельность, при этом умственная работа не сводится к рационализированию, а является актом целостного созерцания. В этой созерцательной углубленности большую роль играли художественная интуиция, образное мышление, эстетическое и нравственное чувство гармонии, меры и благообразия (в чем, опять же, сказывалось большее влияние платоновской традиции). Древнерусский человек испытывал органичную неприязнь к абстрактному рациональному мышлению, хотя изъяснялся последовательно и лаконично. Малословесный ум - не значит не разумный, не обладающий логосом. Молчаливый, созерцательно сосредоточенный русский ум столетиями продумывал глубинные проблемы бытия, и когда начал изъясняться в полный голос, то он не догонял и не повторял беглый и суетливый европейский ум, а сказал новое слово миру - в русской литературе XIX века и философии XX века. И ныне русскому умозрению еще предстоит сказать свои вещие слова человечеству.

Уже через сто лет после Крещения Русь была по всем объективным признакам христиански просвещенной страной, в которой было множество храмов и монастырей, имелось сословие ученого духовенства и грамотная аристократия. Русь стала книжной страной при св. Владимире, через четверть века после его кончины появляется шедевр русской литературы "Слово о Законе и Благодати" митрополита Илариона, «которое по уровню ораторского мастерства сделало бы честь Василию Великому и Иоанну Златоусту» (А.М.Панченко). Но огромное богатство, которое через церковнославянский язык было транслировано девственным славянским племенам, невозможно было воспринять сразу. Требовались века ученичества, в течение которых нужно было не только освоить византийское наследие, но и выразить его в самобытных национальных формах. Это был период накопления духовных сил, но и период выражения творческого духа в разнообразных, не рациональных сферах.

Русское созерцание веками впитывало и сопричащалось новой для него православной духовности. Обретенные духовные ценности глубоко переживались, передавались от поколения к поколению живыми носителями духовной энергии - православными подвижниками, но слабо выражались вербально. Какое-то время русскому человеку достаточно было радостно переживать новый духовный космос. Многие смыслы, которые имели в Византийской культуре абстрактное богословское выражение, переживались русским человеком экзистенциально и персоналистично. «Если попытаться описать подобное эмоциональное состояние... оно складывается из одновременного переживания возвышенного и трагического, смягченного чувством просветленного умиления. Это сложное эмоционально-эстетическое переживание, которому сами средневековые люди не нашли словесного обозначения, а современной науке его трудно обозначить, так как оно редко встречается в эмоциональной жизни людей XX века. Для средневекового человека оно было достаточно регулярным. Он переживал его не только при посещении святых мест (что было уделом лишь единиц), но и на любой Литургии, в процессе которой повторялась мистерия страстей Христовых, и особенно в дни Великого поста и в праздники, и в дни памяти христианских мучеников. Более того, созерцание икон и храмовых изображений страстей и распятия Христа и изображений сцен мученичества древних праведников вызывало у древнерусского человека именно это сложное и трудно описуемое чувство возвышенно-трагического умиления» (В.В.Бычков).

Наибольшее воздействие на русскую религиозность оказало византийское богослужение. «По сравнению с литературой, греческая литургия была более мощным, всеохватывающим и устойчивым средством религиозного воспитания... Ничто так не формирует и не преобразует личность, как молитва. Через литургическую молитву на славянском языке греческая религиозная мысль и чувствования оказали огромнейшее влияние на русскую душу... Восточная литургия - самое прекрасное и оригинальное создание византийской культуры. Поэтому она и стала основным средством распространения византинизма на Руси» (Г.П.Федотов). При этом через византийские культовые формы на Русь транслировались более древние культурные пласты: «Древняя Церковь была наследницей культа, как синагоги, так и эллинистических мистерий. Из синагоги пришли и навсегда остались молитвенные псалмопения и чтения Священного Писания; из эллинизма - словесная форма мистерий и символических действ... Поэтическая структура византийской гимнологии представляет собой органическое сплетение еврейских и греческих художественных форм. Псалмы и Гомер (наряду с другими классическими поэтами) служили общим источником образов и риторических приемов. Доминирующим фактором была, однако, греческая мысль, ясно проступающая в логическом построении и в богословских формулах, вводимых даже в лирические периоды» (Г.П.Федотов).

Но русская душа не только ученически воспринимала новые для нее духовные смыслы, но и углубляла воспринятые представления, иногда корректируя их в сторону большего соответствия евангельскому благовестию. Так византийскому мировоззрению был присущ определенный религиозный дуализм, который не сумел до конца органично синтезировать наследие иудаизма и эллинизма. Иудейская трансцендентность сказывалась в том, что доминирующий в Византии образ Христа - Пантократора - соответствует больше старозаветным представлениям о трансцендентном Боге - жестком Судии, а не евангельскому облику Иисуса Христа. Вместе с тем, миссия Спасителя виделась во многом через призму эллинистической религиозности: «Что поражает в этом сплаве, так это незначительная роль Нового Завета и исторического Богочеловека Христа. По сути, вся византийская религия могла бы возникнуть без исторического Христа, как Он предстает в Евангелиях, - только на одном мифе о небесном спасителе, сходном с эллинистическими мифами об избавителе. Божественный, пресвятой Христос, наряду с Богородицей, Царицей Небесной, является, разумеется, главным объектом византийского культа. И все же, как ни странно, Его земная жизнь и Его благовестие Царства Божия, и в особенности, Его учение прошли почти незамеченными. Евангелия стали книгой тайн Христовых, источником богословских построений. Сам Христос есть Слово Бога, но Его собственному Слову уделялось мало внимания - или точнее, оно было почти скрыто за аллегорической экзегетикой. Из этического учения Иисуса наиболее действенными оставались Его строжайшие заповеди, - явно превышающие человеческие возможности, - подкрепленные обещанием Страшного Суда... Византийский грек был больше заинтересован в жизни Бога, чем человека, больше погружен в события мира иного, чем земного» (Г.П.Федотов). Русское религиозное восприятие целиком открыто евангельскому благовестию любви Богочеловека. Это больше религия любви, а не религия страха: «В любви нет страха: но совершенная любовь изгоняет страх» (1 Иоан.4, 18)..

Культовая жизнь Византии всецело воспринималась на Руси, - ее благолепием и красотой, прежде всего, и была пленена русская душа. «В этой священной религии Божество переставало быть трансцендентным. Оно поселилось в храме. Церковь превращалась в "небо на земле", по классическому православному выражению. Божественное становилось доступно через материальное, через таинства и святыни; его можно было не только видеть, но и вдыхать, вкушать, целовать. Это не просто грубый материализм, как полагает большинство протестантов, - за этим предметным поклонением стоит мир высших переживаний: страх, раскаяние, умиление, благодарность, радость, сознание собственной ничтожности и не заслуженности милости Божией. Как и аскетизм, поклонение святыням, выполнение обрядов являются инструментом, - хотя и менее совершенным, - мистической жизни; они - не сама эта мистическая жизнь, но ее искры, которые могут, хотя и вовсе необязательно, воспламенить светильник личной духовности» (Г.П.Федотов).

Своего рода мистический натурализм был органичен и для русского человека: «С древних христианских времен и до настоящего времени русские искали свой путь к Богу при помощи всех пяти органов чувств; не только через зрение посредством икон или через слух посредством церковного пения, но также через осязание посредством прикосновения (целования) к святыням, через обоняние посредством воскурения ладана и других благовоний и через вкус посредством освященных хлеба, воды и всякого рода освященной пищи. Эти характерные черты эллинистическо-византийской традиции были обогащены и получили дальнейшее развитие на Руси, особенно после монгольского нашествия. Сознание божественного присутствия в освященных чувственных объектах таит отрицательную оборотную сторону, проявляющуюся в обостренном чувстве страха перед осквернением, страхом нечистоты. Отрицательная сторона русского физиологизма в религии отражена в исторических документах и, возможно, в самой церковной жизни» (Г.П.Федотов).

Но весь уклад церковной жизни не был самодостаточным, не был самоцелью в религиозном уповании, а служил средством духовного просветления и преображения. Русская жизнь гораздо больше, чем в Византии освящалась и преображалась церковностью. «Этика рабства, под личиной христианского смирения, принималась и идеализировалась византийской Церковью. При чтении византийских историков на каждом шагу сталкиваешься с ужасающей жестокостью и вероломством: цареубийства, пытки побежденных врагов; ослепление и растрирование даже не отдельных людей, а целых плененных армий. Вероятно, половина византийских императоров взошла на трон с помощью заговоров, а нередко и путем пролития крови своих предшественников, - и это несмотря на священный характер монархии. Разумеется, жестокость встречалась и в западном средневековье, но в Византии она холодна, бесстрастна, причем не встречает никакого морального порицания не только стороны автора повествования, но и за редкими исключениями - со стороны тогдашней Церкви. Смесь жестокости и вероломства часто считается типично восточной чертой. И все же, переносясь из Византии в мир ислама, начинаешь дышать более чистым воздухом. Сочетание этих "восточных" черт с глубокой и искренней набожностью делает византийский культурный пласт совершенно уникальным явлением» (Г.П.Федотов). Конечно, и на Руси было не мало жестокости и коварства того времени, но все же не в таких масштабах. Рецидивы языческого беспутства никогда не подлежали молчаливой нравственной легализации и явственно осуждались Церковью. На Руси не имела распространения типичная для жизненного уклада Византии «подмена небесной иерархии церковной и претензии гражданской иерархии на место в Царстве Божием» (Г.П.Федотов).

Для византийского общества церковное благолепие и благоговение носило скорее символический характер, а христианская аскетика и молитвенничество были уделом отгороженных от мира монастырей. Для русской же элиты и простонародья религиозные нормы были подвигающими идеалами жизни, а монастыри - духовными лечебницами народа, миряне стремились выбрать себе духовника из монашеской среды. Вообще ученое монашество в средневековой Руси было источником просвещения и носителем национального самосознания: «Все святые отцы греческие, не исключая самых глубоких писателей, были переведены, и читаны, и переписываемы, и изучаемы в тишине наших монастырей, этих святых зародышей несбывшихся университетов. Исаак Сирин, глубокомысленнейшее из всех философских писаний, до сих пор еще находится в списках XII-XIII веков. И эти монастыри были в живом, беспрестанном соприкосновении с народом. Какое просвещение и в нашем подлом классе не вправе мы заключить из этого одного факта! Но это просвещение не блестящее, но глубокое; не роскошное, не материальное, имеющее целью удобства наружной жизни, но внутреннее, духовное... эти обычаи вековые, без писаных кодексов, исходящие из Церкви и крепкие согласием нравов с учением веры; эти святые монастыри, рассадники христианского устройства, духовное сердце России, в которых хранились все условия будущего самобытного просвещения; эти отшельники, из роскошной жизни уходившие в леса, в недоступных ущельях изучавшие писания глубочайших мудрецов христианской Греции и выходившие оттуда учить народ, их понимавший» (И.В.Киреевский). Византийское же монашество представляло собой полный уход не только от мирской жизни, но во многом и от официальной церковной жизни, слишком завязанной на интригах столицы и императорского двора; отсюда типично византийское противоречие между Церковью пустыни и Церковью империи. Поэтому монахи в Византии не были миссионерами и учителями народа. В то время как в русском монашестве изначально сильно миссионерство и стремление преобразовать русскую жизнь. Отсюда и феномен не только духовной, но и хозяйственной колонизации русскими монастырями огромных территорий. Русский человек больше отдавался и доверялся евангельским идеалам как пути преображения души и жизни. В византийской же религиозности было сильно убеждение, что запредельно высокие христианские идеалы не способны укротить языческие основы жизни общества. «Отказ от попыток приблизить общество к этим основам, наряду с высокой личной, - зачастую довольно суеверной, - набожностью налагает на это утонченное общество печать неисправимой лживости. Именно такое общее впечатление вынесли русские, начав общаться со своими византийскими наставниками. "Греки обманщики и по сию пору", - таков приговор древнего русского летописца» (Г.П.Федотов). Молодой христианский народ стремился перенимать у своих учителей их достоинства, но не недостатки и пороки.

Итак, духовный космос христианского эллинизма передается через церковнославянский язык русскому народу. Славяне восприняли не только смыслы, но и определенное отношение к жизни, к человеку, к природе, выработанное в христианском эллинизме. Воспринимая родственный культурный архетип, народ пробудил новые качества в своем природном генотипе, новые творческие энергии позволили православному народу по-новому углубиться в подлинные смыслы христианского благовестия. Поэтому, хотя Русь не смогла перенять у Византии всю сокровищницу классической греческой культуры, строго говоря, ментальность русского народа гораздо ближе к эллинской, чем ментальность европейских народов. А русское мировоззрение более соответствует первоначальным и основополагающим христианским представлениям.

Таким образом, непонятная для нынешнего века «немота» русского средневековья свидетельствовала о сосредоточенности на глубокой и интенсивной духовной жизни, которая созидала национальный дух. «Период "молчания"... был периодом накопления духовных сил, а вовсе не дремоты духовной» (В.В.Зеньковский). Глубинная духовная работа формировала национальный тип, питала энергией историческое выживание и государственное строительство, выразилась в гениальной русской иконописи и храмостроительстве, подготовила взлет русской культуры в XIX веке и русской философии в XX веке. Когда русский гений заговорил в полный голос на своем языке - с Пушкина, сказанное им оказалось непревзойденным достижением мировой культуры.

Вехи национального духа

Влияние миросозерцания христианского эллинизма через церковнославянский язык многое предопределило в развитии русской культуры и, особенно, в формировании философской рефлексии. Один из первых актов русского философского самосознания зафиксирован в произведении митрополита Киевского Илариона "Слово о Законе и Благодати" XI века. Первый митрополит не из греков, а из русских, зачинает русскую историософскую традицию. И первый вопрос "Слова": какова роль христианства в мире и каково место Руси в христианстве. С явлением христианства Благодать приходит на смену Закону. Благодать в явлении Спасителя - это новая весть, новый смысл истории, жизни человечества. Христианские универсалии Благодати приходят на смену иудейским универсалиям Закона, свобода сменила рабство. Ибо Закон - это рабство у предписания, спасение через выполнение Закона. Христианство же благовествует о спасении через Благодать, принятие которой невозможно вне свободы. Из христианского благовестия следует иное осмысление жизни, назначения человека, истории народов. И Крещение Руси для митрополита Илариона - это присоединение к Благодати, присоединение к христианскому человечеству, наделение Руси новой христианской миссией. В "Слове" впервые на Руси создается периодизация мировой истории, в рамках которой новая христианская страна находит достойное место.

Если в царстве Закона блюсти Закон был призван богоизбранный еврейский народ, то в царстве Благодати все народы равны перед Христом. В "Слове" выражается религиозное восприятие мироздания, радость спасения - с крещением Руси к Благодати и христианскому человечеству присоединился и русский народ. Для обоснования этого основополагающего историософского положения митрополит Иларион использует евангельскую притчу "Об одиннадцатом часе": новый народ, который пришел к Истине позже всех, не умаляется по отношению к другим, потому что все одинаково приобщены к Благодати. Из этого следует: хотя русские поздно приобщились к Благодати, но получили ее полноту, вместе с другими христианскими народами встали на путь спасения и обновились в свете христианского благовестия. Спасение же - в воссоединении с Христом: «Ибо закон был предтеча и слуга Благодати и Истины, Благодать и Истина слуги будущего, жизни нетленной... Ибо Моисей и пророки предвозвещали пришествие Христово, Христос же и апостолы Его - воскресение и будущий век». Так нарождается характерно русская традиция положительной эсхатологии.

Таким образом, «Русский подход к богословию был по преимуществу историческим. Богословская мысль пробудилась в раздумьях над религиозной судьбой своего народа» (Г.П.Федотов). Но первая русская философская рефлексия, не концентрируясь на частностях, ставит наиболее важные и универсальные вопросы бытия: что есть мир и человечество? в чем смысл существования народов и человека? И дает на развитом религиозном языке внятные ответы, чем закладывает спектр традиций русского философствования и богословствования.

В уникальном историческом памятнике XII века "Слово о полку Игореве", не имеющем аналогов в древней русской письменности, тоже выражено русское национальное сознание. "Слово" пронизано патриотическим пафосом, осознанием единства Русской земли, издревле являющейся родиной славянских племен, хранимой княжеским родом Рюриковичей, нуждающейся в защите от нашествий «поганых» - в данном случае половцев. В "Слове" описаны географические и политические пределы Русской земли: «Ржут кони за Сулою, - звенит слава в Киеве; трубы трубят в Новгороде, - стяги стоят в Путивле». Но вскоре наступила эпоха татарского ига, когда русское самосознание могло выражаться только в образах религиозной жизни.

См. также:

Святые страстотерпцы Борис и Глеб: к истории канонизации и написания житий

Святость у христианских народов являет реализованный идеал, а почитание и канонизация святых выражает идеалы народной религиозности. В этом смысле характерно, что первыми в новокрещенной Руси были канонизированы святые страстотерпцы Борис и Глеб - сыновья равноапостольного князя Владимира, безвинно убиенные их братом Святополком. Несмотря на то, что кровавая междоусобица была тогда в порядке вещей, коварное убийство произвело сильнейшее воздействие на русское общество именно актом непротивления смерти, поэтому почитание князей возникло сразу после их гибели в 1015 году. Молодой христианский народ преклонился перед жизненным явлением евангельского идеала: добровольно принятым страданием и смертью в подражание Христу. Утром в день гибели Борис молился перед иконой Спасителя: «Господи, Иисусе Христе! Ты в сем образе явился на землю, изволил волею Своею пригвоздиться на кресте и принять страсть грехов ради наших, сподоби и мя принять страсть». То же можно сказать о пафосе кончины отрока Глеба: «Каждый последователь Христа оставлен в мире на страдание, и всякое безвинное и добровольное принятие страдания на земле совершается во имя Христово» (Г.П.Федотов). По словам одного из житий князья добровольной жертвой «сняли бесславие с сынов Руси», пребывавших еще в язычестве. Можно сказать, что «непротивление злу является национальной русской особенностью, подлинным религиозным открытием новообращенных русских христиан» (Г.П.Федотов). Таким образом, в первых актах религиозной рефлексии русский народ пролагает новые формы миросозерцания.

В русской истории кровавой раной зияет татаро-монгольское нашествие и два с половиной века ига. «Набеги длились четыре года (1237-1241). И почти всюду с татарами бились насмерть. И почти всюду после их вторжения оставались пожарища и груды костей. Население Торжка было вырезано полностью. В Козельске, за который битва была особенно жестокой (татары потом называли его "злым городом"), женщины и дети также были изничтожены до едина. В Киеве осталось всего 200 домов, а в пределах города на протяжении месяцев нельзя было дышать - до того был отравлен воздух... Обычно жители стекались в крепость, которая, если строилась из камня, называлась кремлем (от слова кремень - твердый камень). Татары осаждали крепость и брали ее штурмом; последний бой велся уже в соборах, которые в результате были полны трупов... Три года таких битв истощили силу и мощь кочевников. К тому же добычи было уже по горло, и они потянулись на юго-восток. Западная Европа была спасена... Уже после первого вторжения (1237-1241) страна превратилась в пустыню - кругом развалины, разор» (И.А.Ильин). Варвары дотла разрушили большинство цветущих русских городов, истребили огромное количество русских людей, прервали расцвет русской культуры, - на Руси на два века прекратилось каменное строительство, упростилась иконопись, прервалась традиция высокой культуры аристократии и грамотности городского населения. В пожарах был истреблен почти весь книжный фонд домонгольской Руси, - современные ученые полагают, что до нас дошли лишь десятые доли процентов от количества книг той эпохи. «Последствия татарского ига были ужасны. Прежде всего, это было неслыханное душевное потрясение, которое из народной души не изгладится никогда, - своего рода "психическая травма", рана. Разруха, материальный ущерб, истребление населения, пожизненный плен угнанных людей, зверство татар (у пленников, например, разрезали на пятках кожу и в рану насыпали мелко нарезанный конский волос, чтобы препятствовать побегу - боли при этом были невообразимые, а мучеников использовали на сидячих работах); далее внешность татар: маленькие, свирепые глазки за скулами толщиной с кулак; черная косичка на бритом черепе, дикая азиатская гортанная речь и невыносимый запах, который исходил он них - отчасти из-за того, что они не мылись, отчасти - изо рта, так как они ели сырую конину, которую разогревали и размягчали, укладывая на спину коня, под седло, так что при езде верхом она вдобавок пропитывалась еще и лошадиным потом» (И.А.Ильин).

Непомерная дань Золотой Орде и постоянный террор в века ига истощали жизненные силы народа. Конечно же, рабство не могло не нанести глубоких ран в мировоззрении, нравах, культуре и языке народа. «Их господство было господством кочевых хищников, разгулом бесконечного произвола, унижений, надругательств, террора, состоянием вечного "разделяй и властвуй!", вечной неуверенности и вечной сдачи на милость и немилость. Закон кочевничества действовал безотказно, он гласил: "Твое есть мое", "Сила выше права", "Огонь и меч - основа общественного порядка", "Пытка и смерть как последний довод". И в течение двухсот пятидесяти лет все это как внутренняя установка - начало господства и становление господства, насмешка и издевательство наперекор всякому праву и правосознанию - должно было оказывать на скованный народ дурное влияние. Это было резкое столкновение варварства и молодой культуры, количества и качества, язычества и христианства; и культура должна была надолго уступить. Во всех старых песнях, легендах, сказках Руси слышится вопль к небу, вопль ужаса и отвращения: омерзительные, грязные, неверующие татары стали называться одним словом - поганые» (И.А.Ильин). Понятно, что таковые условия способствовали проявлению и укоренению не лучших человеческих качеств, - выживали, прежде всего, угодливые, раболепные, жестокие, лучшие же люди истреблялись в первую очередь. Многие духовные традиции были утеряны, - и их вновь предстояло обрести, многие наработанные христианской культурой качества искоренялись, и их придется восстанавливать в духовных подвигах. Отныне разбоя и мятежа в русской жизни будет больше, а правосознания меньше, чем до нашествия. Сказалось это на формировании чувства собственности и отношении к хозяйственной жизни. «Эта вечная угроза - "что ты ни построишь, превратится в развалины", "все твое - только на время твое"; эта утрата перспективы честного и напряженного хозяйствования; эта необходимость всегда снова строить на пожарищах и начинать с нуля нанесли русскому народу непоправимый ущерб. В ходе столетий народ привык относиться к своему состоянию как к чему-то ненадежному (уже заранее уступая) и к чужой собственности так же безразлично, как и к своей, не заботясь о бережливости и экономии, безнадежное "авось" завладело душою народа, равно как и легкомысленная и снисходительная трактовка хищнических бесчинств; отсюда недостаток твердого лояльного правосознания в личном, так же как и в общественном плане, фривольное обращение с правопорядком и его элементарными законоуложениями. Тут еще надо учесть и то, что русские в своем прошлом на практике не прошли школу римского права» (И.А.Ильин).

В общем, что имели - во многом утеряли, а чего не имели - не успели нарастить. Вместе с тем, «продолжительное монгольское иго воспитало в русских и положительные качества: проницательность неистощимое терпение и стойкость, способность вынести самый низкий жизненный уровень и при этом не падать духом, искусство самопожертвования и безрассудной самоотдачи, определенную независимость от земного, равно как и зависимость от него, религиозную стойкость души, удивительную покладистость и гибкость, наследственную отвагу, ярко выраженное, в поколениях воспитанное искусство оборонительной войны; привело к языковому обогащению, к искусству верховой езды (например, у казаков). А в политическом отношении - убеждение, что федеративное устройство государства в огромной стране с множеством народностей не подходит... что на пространстве в 21 млн. кв. км. со 170 млн. человек государство на принципах федерации распадется тут же» (И.А.Ильин). Русское мировоззрение с татаро-монгольским игом в чем-то упростилось, утеряло некоторые культурные оттенки и тонкости, но и стало более глубоким, трагическим, поляризованным.

В невиданно трагические века спасла русскую душу христианская духовность, традиция которой уже была неискоренима в народе. В невыносимо страшной жизни русский человек находил утешение и спасение в православной вере. В смертный час народ более чем когда-либо взыскует Христа-Спасителя. С другой стороны, при неукротимых бесчинствах язычники татаро-монголы проявляли благоговейный страх ко всякой религии и к священнослужителям, поэтому они выдавали Церкви охранные грамоты. Так возрождение человека, народа, культуры и государства на Руси зачиналось в оцерковленности жизни. «Церковь несла людям веру, силу и утешение; Церковь помогала советами московским великим князьям, и надо сказать, они были позитивными и дальновидными; христианская вера становилась глубочайшим источником и средоточием национального бытия» (И.А.Ильин). И в истоках великорусской народности заложена своеобразная формирующая роль монашества. «Историческая трагедия татарского разгрома Руси внесла неожиданные последствия не только в жизнь Русской Церкви, но и в построении самого корпуса национальной государственности. Территориальная база южной киевской государственности как бы обмелела. Массы населения, спасаясь, отхлынули в северо-западные лесные просторы, своим этническим превосходством и превосходством государственной культуры покоряя и ассимилируя себе тамошнее финское население. На фоне этого общего факта татарская оккупация естественно слабела, а вместе с тем и легализовала этот факт самосохранения русского племени, облекшийся в формы, соответствовавшие религиозному мировоззрению азиатских завоевателей. Для тех без всяких ограничений все профессиональные общины монахов и богомольцев были людьми самым своим существованием завоевавшими себе право не нести государственного тягла, военного и податного. Их государственная службы была службой молитвенников за государство. В эти восточно-молитвеннические одежды и по расчету, и по инстинкту в значительном своем проценте и облеклось все русское население северо-восточной Руси татарского времени. Мирское, земледельческое население окружало скромного отшельника-молитвенника, помогало ему отстроить себе самый примитивный монастырский дворик, обслуживало его физическое существование и являло собой пред лицом татарских баскаков (сборщиков податей) привычную для них картину буддийского монастыря, обслуживаемого примыкающим к нему населением и за это освобожденного от излишнего налогового бремени государства азиатского, теократического. Статистически бурный, былинно-сказачный рост и размножение северо-русского монашества в значительной мере создан этой азиатской мимикрией северо-русского племени по инстинкту самосохранения пред азиатскими завоевателями» (А.В.Карташев). Помимо этого, монголо-татарское право усиливало идею независимости Церкви от государственной власти и неприкосновенности имущественных прав Церкви. Эти сложные процессы усилили религиозный мотив в осознании национального единства - при раздробленной и разгромленной государственности русские ощущали себя русскими, прежде всего потому, что они считали себя православными, русская земля осознавалась единой по религиозному признаку. Отныне монашество как наиболее грамотное сословие становится умом нации - носителем не только церковной культуры, но национального самосознания и исторической памяти (русские летописи писались в монастырях). «Мы обязаны монахам нашей историей, следовательно, просвещением» (А.С.Пушкин).

Первым русским святым, который целостно - во всех своих проявлениях выражал русское национально самосознание - был преп. Сергий Радонежский. Старец Троице-Сергиевой обители в своей жизни и в облике соединил разнообразные традиции православного монашества. Будучи отшельником и аскетом, человеком высоко просвещенным, он был и сторонником деятельной миссии Церкви, что делало его безусловным авторитетом и для народа, и для власти. Монастырь преп. Сергия был и духовным центром, и центром хозяйственной колонизации, влияя на все стороны жизни Руси. Все это позволило сыграть Сергию Радонежскому решающую роль в освобождении Руси от монгольского ига. Первоначально князь Дмитрий Донской робко избегал возможностей решающего столкновения с татарами. Но благословение преп. Сергия подвинуло князя на битву и вдохновило на победу. Акт религиозного сознания оказался более целостным и всеобъемлющим, включил в себя и осознание исторической миссии Руси, почему перед ним и преклонилась политическая воля.

Куликовская битва 1380 года, на которую волево благословил князя Дмитрия Донского преп. Сергий Радонежский, стала ключевым событием не только в освобождении от татарского ига, но и в национальной солидаризации, в духовном возрождении русского народа. С этого момента формируется собственно русское национальное самосознание, начинается возрождение русской средневековой культуры, зачинается великое Московское государство. «На Куликовом поле оборона христианства слилась с национальным делом Руси и политическим делом Москвы. В неразрывности этой связи дано и благословение преподобного Сергия Москве, собирательнице государства русского» (Г.П.Федотов).

Умозрение в красках

Русская религиозная энергия выражалась в особых формах - в святости и в эстетическом логосе больше, чем в рациональной; религиозное осмысление бытийных вопросов осуществлялось по преимуществу в художественных формах. Основные духовные ценности выражались не вербально, не в теоретических концепциях, а в обычаях, этикете, обрядах, и в церковном искусстве - храмостроительстве, иконописи, литургически. Иконы как красочные картины духовного бытия выполняли на Руси несколько функций. Они были книгами для неграмотных, то есть исполняли религиозно-познавательные функции. Отображая божественные первообразы, икона выполняла поклонную, культовую, а также благодатную, чудодейственную функции. Икона, возводя душу от изображения к первообразу, была зримым путем к Богу, формой мистического постижения природы Божества, выражала те духовные глубины, которые невыразимы в слове: «В этом творчестве перед нами манифестация Логоса, - иконы насыщены богословскими интуициями... Иконопочитание, столь дорогое сердцу и уму церковных людей, было формой богомыслия, в котором эстетический момент тонул в "восхищении ума"» (В.В.Зеньковский). Глубоко описывает богословско-философскую функцию иконы современный специалист по философии искусства В.В.Бычков: «Иконы и храмовые изображения в Древней Руси должны были представать взорам средневековых людей как галерея идеальных образов, как система духовных ценностей, с ориентацией, на которые им необходимо было строить свою жизнь... Удивительная чуткость русичей к цвету и форме, услаждавшим им зрение и души, позволили им усмотреть именно в них, в их сложных гармонических сочетаниях все те духовные глубины бытия, неизрекаемые тайны и божественные откровения, с которыми их познакомило христианство, и запечатлеть эти "умозрения" в своей живописи... В иконографическом каноне... закреплены визуализированные "идеи" (в платоновском смысле), "внутренние эйдосы" (в плотиновском смысле), архетипические схемы, или лики, изображаемых персонажей и событий священной истории; те идеальные визуальные структуры, в которых дано предельное визуальное выражение сущности изображаемого феномена... Иконописный канон фиксировал то, что в свое время Федор Студит обозначил плотиновским выражением "внутренний эйдос", а по-русски смысл его точнее всего передается словом "лик". Это видимая идеальная форма вещи, идеальный облик человека, в котором он был замышлен Богом. В каноне нашли закрепление основные лики православного Средневековья - лики персонажей и главных событий священной истории, то есть их зримые идеи... Иконописный канон древнерусской живописи - это грандиозная система ликов, основа художественного мышления древних русичей, четкий конспект всей древнерусской философии в красках, отпечатанный в эстетическом сознании древних мастеров, заказчиков и всех верующих, ежедневно созерцавших лики, образы, иконы в храмах и домах».

Средневековые авторы оценивали глубинную философичность иконописания, называя Феофана Грека «преславным мудрецом, философом зело искусным». «В XV в. "мудрым" почиталось искусство Андрея Рублева, выражавшее сущностные основы бытия, главные духовные ценности своего времени... Феофан в едином лице счастливо сочетал мудреца и живописца, на что с почтительным восхищением указывали его современники» (В.В.Бычков). Русские иконописцы выразили национальное осмысление глубинной трагичности человеческого бытия, преодолеваемое светлым упованием воскресения во Христе. Для художественного мышления Феофана Грека характерна «глубокая философичность, возвышенность и ярко выраженный драматизм... Живопись Феофана - это философская концепция в красках, притом концепция достаточно суровая, далекая от обыденного оптимизма. Суть ее составляет идея глобальной греховности человека перед Богом, в результате которой он оказался почти безнадежно удаленным от него и может только со страхом и ужасом ожидать прихода своего бескомпромиссного и безжалостного судьи, образ которого с крайне суровостью взирает на грешное человечество из-под купола новгородского храма. В лике Пантократора нет почти ничего человеческого. Это, пожалуй, предельное воплощение в живописи образа карающей силы, единственный по экспрессии и лаконизму во всем восточно-христианском искусстве обобщенный художественный символ осуждающих человека сил, возведенных в абсолют и представленных в образе Вседержителя... Драма встречи двух миров... у Феофана возвышена до трагедии их практически непримиримого конфликта... Драма, происходящая в человеке в результате изнурительной борьбы духа с плоть, с потрясающей глубиной выражена в образах феофановских столпников» (В.В.Бычков). В византийском богословии были сильны тенденции монофизитства, идущие от св. Кирилла Александрийского, в представлениях которого Иисус Христос - это всеведущий всемогущий Бог, добровольно принявший на Себя только человеческую плоть, и вместе с нею - крест человеческих страданий, но в Нем нет собственно человеческой души и природы, с их ограниченностью и слабостями. Поэтому типичным византийским иконописным образом Иисуса Христа является Пантократор, Господь Всемогущий, а не любящий, сострадающий и прощающий Христос евангелий. К такому Богу грешный человек мог обращаться с молитвой только в страхе и трепете, почти не имея надежд на спасение. Такого рода спиритуалистический аскетизм - не преображение бренной плоти, но умертвление или отвержение ее, доминирование наказания, а не прощения - является рецидивом внехристианской духовности: «Древняя библейская "сверхчувственная" концепция Ягве была вновь открыта в Византии в процессе регрессирующей эволюции» (Г.П.Федотов). Знаменательно, что византиец Феофан именно на русской почве наиболее сильно выразил мрачный неизбывный трагизм бытия. Утонченному греку, переживавшему крушение православной империи, жесткая жизнь сурового северного края, очевидно, не внушала оптимизма. Прививая на Руси великую традицию, Феофан не видел в ней великих духовных потенций.

Но русский ум не мог не уравновесить этот античный безысходный пессимизм и ветхозаветную жесткую и жестокую судийность подлинно православным жизнеощущением трагического оптимизма и беспредельностью любви Богочеловека. Что и выразилось в гениальной иконописи Андрея Рублева. «Философия Рублева лишена мрачной безысходности и трагизма. Это философия гуманности, добра и красоты, философия всепроникающей гармонии духовного и материального начал, это оптимистическая философия мира одухотворенного, просветленного и преображенного... В христианском учении Рублев в отличие от Феофана усмотрел не идею беспощадного наказания грешного человечества, но принципы любви, надежды, всепрощения, милосердия, умиротворения. Его Христос и в "Страшном суде" Успенского собора во Владимире, и в Звенигородском чине - не феофановский грозный вседержитель и Судия мира, а все понимающий, сострадающий человеку в его слабостях, любящий его и прощающий ему Спас, пришедший на землю и пострадавший ради спасения грешного человечества. Если сущность живописи Феофана - это философия Пантократора, то основа медитации Рублева - философия Спаса... По сути, это идеал Богочеловека, снимающий противо-положенность неба и земли, духа и плоти, о котором страстно мечтал весь христианский мир, но воплотить который в искусстве, пожалуй, с наибольшей полнотой удалось только великому русскому иконописцу. Такого Христа не знает византийское искусство. Его по праву можно считать "порождением русского национального сознания" (Пугин В.А.)... Многие из тех идеальных философско-религиозных и нравственных принципов, которые возникли в патристике первых веков новой эры, а затем на многие века были забыты или превратились в пустую фразу, обрели в творчестве Рублева (не без влияния соответствующей духовной атмосферы на Руси конца XIV в.) свою новую жизнь и оптимальное для восточнохристианского мира художественное воплощение... К искусству Рублева в полной мере подходит понятие софийности... ибо в нем в органичном единстве предстают идеалы мудрости и красоты своего времени в модусе их общечеловеческой значимости... Вершиной художнического откровения и, пожалуй, вершиной всей древнерусской живописи несомненно является "Троица". С непередаваемой словами глубиной и силой выразил в ней мастер языком цвета, линии, формы и свое художественное кредо, и, шире, сущность философско-религиозного сознания человека Древней Руси периода расцвета ее духовной культуры. То, что не удавалось убедительно показать в словесных формулах византийской патристике и западной схоластике - главную антиномическую идею триединого Бога как умонепостигаемого единства "неслитно соединенных" и "нераздельно разделяемых" ипостасей - и над выражением чего бились многие поколения византийских живописцев, русский иконописец сумел с удивительным совершенством и артистизмом воплотить в своем произведении» (В.В.Бычков). Как и в других сферах здесь русский гений совершил большее, чем в Византии погружение в подлинно христианские богословские смыслы.

Павла Флоренского поражала в рублевской "Троице" «внезапно сдернутая перед нами завеса ноуменального мира... иконописец передал нам узренное им откровение». В иконе Андрея Рублева среди братоубийственных распрей русской жизни «открылся духовному взору бесконечный, невозмутимый, нерушимый мир, "свышний мир" горнего мира. Вражде и ненависти, царящим в дольнем, противопоставлялась взаимная любовь, струящаяся в вечном согласии, в вечной безмолвной беседе, в вечном единстве сфер горних" (П.А.Флоренский). «Для русских людей конца XIV - начала XV в. идея триединого божества была важно не только сама по себе, но и как символ всеобъемлющего единства и единения: небесного и земного, духовного и материального, Бога и человека, наконец и прежде всего - людей между собой; как символ уничтожения всяческой вражды и раздора, как воплощение идеала бесконечной, всепрощающей и всепобеждающей любви. Не случайно икона была написана в память Сергия Радонежского - неутомимого борца с "ненавистной раздельностью мира" (Епифаний), одного из главных вдохновителей и инициаторов объединения русских земель вокруг Москвы в единое государство, живого воплощения глубочайшей духовности и нравственной чистоты... С удивительной ясностью воплощен в иконе идеал человека Древней Руси - мудрого, добродетельного, нравственно совершенного, готового к самопожертвованию ради ближнего своего, духовно и физически прекрасного; выражена мечта русского человека о всеобъемлющей любви» (С.С.Бычков).

Когда в конце XIX века была открыта средневековая русская иконопись, русские религиозные мыслители были единодушны в осознании ее мировоззренческого значения: «умозрение в красках» (Е.Н.Трубецкой), «философствование красками» (П.А.Флоренский), «иконографическое богословие» (С.Н.Булгаков), «теология в образах» (Л.В.Успенский). В.В.Зеньковский писал: «Иконопочитание на Руси было формой богомыслия, в котором эстетический момент тонул в восхищении ума». Г.В.Флоровский отмечал, что «русская икона с вещественной бесспорностью свидетельствует о сложности и глубине, о подлинном изяществе древне-русского духовного опыта». И для современного человека средневековая икона является источником познания не только глубин бытия и божественных реальностей, но и глубинной психологии человека. Таким образом, художественная форма богопознания и философствования как поиска истинной жизни оказалась не только органичной, но на определенном этапе и единственно возможной, да и вполне достаточной для русского православного сознания. В этом одна из основных причин феномена немых веков начала русской истории. В свою очередь, эта генетическая характеристика отразилась на природе русского философского гения, который склонен к образному мышлению, к поэтичности. Поэтому для русской культуры наряду с умозрением в красках - иконописью - характерны и феномены философии в образах - русская классическая литература XIX века, а также неопатристики - русская христианская философия XX века, пронизанная литературными темами и художественным мышлением.

С падением татарского ига пробуждаются новые формы русской мысли. С рубежа XIV-XV веков вслед за иконописцами книжники осознавали свое творчество как священнодейство. «Столь высокое понимание смысла и значения словесного искусства основывалось на глубокой философии слова, восходящей еще к античным и библейским временам и проникшей на Русь в период "второго южнославянского влияния". По ветхозаветной традиции слово тождественно сущности вещи, знание слова адекватно знанию вещи. В греческой античности эту линию отстаивает Кратил в одноименном диалоге Платона» (В.В.Бычков). В поисках словесных форм для выражения сущности бытия в древнерусской литературе распространяется стиль плетения словес, который был «характерным, но далеко не единственным способом художественной реализации принципа софийности. Не меньшую роль играл в этом процессе и традиционный для древнерусской культуры художественный символизм» (В.В.Бычков). И здесь мы видим развитие платоновской традиции художественного, образного мышления. В силу специфики национального менталитета рациональные формы философствования мало развивались на Руси и получили распространение только к XVIII веку в подражании европейским интеллектуальным традициям.

Между небом и землей

Определяла мировоззрение русского человека православная духовность, которая принципиально отличается от католической: «Католическое мировоззрение делит бытие не надвое ("свет" и "тьма") - а натрое: между горней областью сверхъестественного, благодатного, и преисподней областью противоестественного до поры до времени живет по своим законам, хотя и под властью Бога, область естественного... Русская духовность делит мир на не три, а на два - удел света и удел мрака» (С.С.Аверинцев). Это различные основоположения жизни и культуры. Западная установка заложена еще блаженным Августином в концепции града Божьего на земле и собственно града земного. Царство Божие уже явлено на земле в Римской Церкви, хотя оно обречено на бездомность и странничество. Град Божий на земле подлежит постоянному устроению его слугами. За пределами его - царство приверженцев только земного - общество и государство, которые подлежат преображению слугами града Божьего. Впервые выделенная сфера естественного - града земного - становится предметом постоянного обустройства и напряженной заботы для западного христианина, и в итоге становится главным делом жизни. Таким образом, для западного христианина основная сфера сосредоточения религиозной энергии оказывается в пределах мира сего, в то время как для русского православного человека главное религиозное упование - в небесном, в вечности. Поэтому православие принципиально онтологично. «В этом онтологизме - внутренний пафос Православия» (Н.А.Бердяев). Православие резче, чем католичество, разграничивает два мира и не переносит на Царство Божие и на Церковь свойство мира сего.

Различие духовных ориентиров сказывается в том, как акцентируется главный христианский праздник: для западных христиан таковым является Рождество Христово, для православного Востока - Воскресение Господне, Пасха. Это значит, что в мироощущении католика важнее всего, что Христос родился на земле и что родился через человека (отсюда культ Девы Марии), Спаситель явился в мир для определенной земной миссии, к продолжению которой призваны христиане. В этом жизнеощущении земная жизнь является местом и целью приложения религиозной энергии: католики призваны христианизировать весь мир. Именно таковая религиозная ориентация позволила создать мощную церковную организацию во главе с наместником Бога на земле - Папой, а также сконцентрировать силы на распространение христианства в мире. Для православных же главное в христианском благовестии то, что Христос Воскресе - смертию смерть поправ, что земной путь Спасителя и Его крестные муки венчает воскресение Господне. Здесь религиозное внимание направлено с земли к небу, а религиозное упование сосредоточено в замирных измерениях: Богочеловек явил Своим Воскресением из мертвых, что истинная родина человека - не земля, а небо, человек в мире сем не от мира сего, он на земле странник и пришелец, здешняя жизнь имеет ценность только в перспективе вечной жизни, отсюда мир сей не самодостаточен, а ценен только в той мере, в какой в нем пролагается путь к воскресению из мертвых.

Для европейского человека сфера естественного не является дьявольским устроением, но и не сакрализируется. «Если существование природного, как еще-не-благодатного, с благодатью - законно, дело теологии - урегулировать отношения между той и другой областью, выяснить их границы» (С.С.Аверинцев). Европейская духовность нацеливает силы человека на устроение серединного - земного и временного царства, русская же - взыскует небо на земле, поэтому срыв небесного дерзания обрушивает ниже земного - в преисподнюю. «В земном мире есть только многообразие и расколотость. Понятие единства и целостности исходит из другой области. Удаляясь от него все дальше, человек ломает духовный хребет мира. И мир, лишенный своего метафизического содержания, распадается на атомы... Чем бесцеремоннее утверждался прометеевский архетип, тем здоровее, производительнее и банальнее становился человек: возрастающее трудолюбие при ослабевающей духовности» (В.Шубарт). Веками европейское материалистическое жизнеощущение только усиливалось, в результате «Что бы ни стало определяющим в судьбе европейца - экономика, политика или техника - в любом случае только не божественно-духовное. Он утратил духовное отношение к жизни. Склонный к материальной власти, он подчинился земным силам. И стал рабом материи» (В.Шубарт). Тотальная прагматическая установка позволила создать науку и технику, затем научно-техническую, техногенную цивилизацию, цивилизацию потребления, современную информационную цивилизацию. Поэтому технические достижения в основном приходили на Русь из Европы, хотя русский человек проявлял чудеса изобретательности, осваивая огромные суровые пространства. Но все великое, что создал русский человек, так или иначе ориентировано на мир духовный, а не земной.

Западная культура ориентирует на обустройство, упорядочивание жизни, при котором качественное различие между полярными сферами бытия сводятся к количественной проблеме меры, к арифметической задаче, которую всегда можно попытаться решить. В измерениях мира сего все подлежит регламентации, в том числе и «отмеренная дистанция между личностями в пространстве внеличного закона. Разумеется, для верующего западного христианина источник закона - личный Бог, но сам по себе закон внеличен, нейтрален по отношению к индивидам, которых он объемлет как нейтральное по отношению к телам ньютоновское пространство... Индивиды - "падшие", грешные, и потому их надо защитить друг от друга; вокруг каждого должна быть зона дистанции, создаваемая вежливостью, а их отношения регулируются договором» (С.С.Аверинцев). Поэтому такое большое значение на Западе имеет контракт, в котором подробно оговариваются границы и права по отношению друг к другу, и тому подобные загородочки вокруг территории индивидуального бытия. Мирски регламентируются не только отношения, но и нравственные нормы. «Католическая теология со времен схоластов зрелого Средневековья неуклонно учила, что "закон справедливости" он же "естественный закон", описанный еще Аристотелем и стоиками, - это необходимый по условиям грешного мира нижний этаж для верхнего этажа "закона любви": как без договора, без контракта, имеющего санкцию в Боге, защитить падшего индивида от чужой и собственной греховности?.. Юридический дух... требует, чтобы ради ограждения одного личного бытия от другого субъекты воли (какими для него, прежде всего иного, являются личности) были, подобно физическим тела, разведены в "ньютоновском" моральном пространстве, где их отношения регулируются двуединой нормой учтивости и контракта, не допускающей ни эксцессов суровости, ни эксцессов ласковости» (С.С.Аверинцев).

Для русского человека юридический дух представляется мелочной арифметизацией жизни и нравственности, и потому глубоко противен: «арифметики губят» (Ф.М.Достоевский). «Далеко не случайно Достоевский ненавидел самый дух морали контракта, в котором угадывал суть западного мироощущения, считал его безнадежно несовместим с христианской братской любовью и даже поминал в связи с ним весы в руке третьего апокалипсического всадника - образ скаредной меры отмеривающей ровно столько и не больше... Можно вспомнить типично русские издевки Цветаевой на Западом-Гаммельном: "мера и сантиметр", "только не передать..."» (С.С.Аверинцев). Русскому духу непонятно как можно отмеривать христианскую любовь - «У любви нет меры, мера любви есть безмерность» (Бернард Клервосский). Ибо в русской душе нет опосредованной между добром и злом реальности, все расплавлено в непосредственном столкновении света и тьмы.

Отсутствие буферной природной зоны делает русское мировоззрение максималистским и антиномичным, но, вместе с тем, оно стремится к целостности. С одной стороны, сознание русского человека всецело религиозно озабочено, духовно ориентировано, с другой же находится под тяжелейшим бременем исторической плоти. «Антитеза "все или ничего", не сдержанная житейским благоразумием, не контролируемая вниманием к практическим результатам, оставляет душу чуждой житейской трезвости. Но духовная трезвость, наоборот, очень высоко ценится в религиозном сознании русских людей» (В.В.Зеньковский). В проблеме соотношения духовного и материального, божественного и земного начала русских дух стремился избежать обеих крайностей - «смешения и разделения двух сфер бытия. Все, что могло бы дать хотя бы небольшой перевес материальному началу (т.е. послужить недолжному смешению их), воспринималось уже как огрубление духовного бытия, - отсюда, например, отказ от скульптуры в храме и, наоборот, безоговорочное поклонение иконописи. Точно так же надо толковать противление инструментальной музыке в храме и постепенное развитие церковного пения... Можно разно толковать эти явления русской религиозности, но все это, конечно, от Логоса, а не вне его, все это насыщено глубокими плодотворными интуициями» (В.В.Зеньковский).

В русской духовности ценности жизни меряются максимами Нагорной проповеди, а не мирской мерой. Если западное сознание способно относить запредельные нравственные парадоксы Нагорной проповеди только к миру сверхъестественному, то для русского сознания - это реальная установка для спасения на земле. «Разрыв между двумя мирами - это не пропасть между плотью и духом, - как в платоновском мистицизме, - а между падшей и преображенной, или обоженной, плотью» (Г.П.Федотов). Поэтому русский человек ощущает себя странником и пришельцем в этом мире, который не самоценен, но, вместе с тем, жизнь ценна как арена преображения, единственно данный путь к Новому Небу и Новой земле. Отсюда и сакрализация Земли. Еще в дохристианские времена «Небо или небеса редко упоминаются русским славянином с глубокой теплотой, ужасом или романтическим влечением. Он сосредоточил все свои религиозные чувства на земле... К Матери-Земле, оставшейся средоточием русской религии, стекаются наиболее таинственные и глубокие религиозные чувства народа» (Г.П.Федотов). В русском православном миросозерцании Мать - сыра Земля не является антитезой небу как место греха, это не серединное нейтральное царство, а одухотворенная сакральная сфера; православный храм - это небо на земле. Русское эсхатологическое сознание захвачено темой преображения всего мира, спасение Матери-Земли - чисто русская идея искупления. Поэтому природа не может быть как в западной цивилизации - кладовой сырья и мертвым материалом для строительства земного царства. Все самое драгоценное на земле русский дух относит к сакральной сфере, которая в мире сем не от мира сего. Отсюда и сакрализация земной власти, которая призвана защитить народ от невероятных невзгод и враждебных сил. Но если русский человек отпадает от сакрального, он не имеет "нейтральной" устойчивости и всецело отпадает в одержимость злом.

Необходимо признать, что православное русское отношение к бытию более соответствует христианскому благовестию. Это более честный и принципиальный христианский взгляд, признающий, что каждое мгновение жизни представляет собой выбор между Богом и дьяволом. Но чем выше жизненные идеалы, тем опаснее искушения и соблазны, тем сокрушительнее падения. Западный ум не выдерживает опаляющей мистерии христианства и формирует обширную сферу десакрализированного существования, где не существует окончательного выбора добра и зла. И эта сфера не ограничивается только земной жизнью, а распространяется на небо, - отсюда очень развитые концепции чистилища, которое продлевает состояния неопределенности между светом и тьмой.

Образ русского ума

Русское мировоззрение отражает и противоречивый национальный характер, и суровое историческое воспитание, и восприятие народом христианской веры - русское Православие. Понятно, что в подобном наборе свойств национального сознания есть свои достоинства и свои недостатки. Во всяком случае, русский ум приспособлен решать те бытийные проблемы, которые ставила перед ним невиданно суровая и преисполненная опасностей жизнь. Русский человек потерялся бы в пространствах Евразии, если бы не обладал духовной высотой, с которой можно было обозревать эти безбрежные просторы; он не смог бы находить нетривиальные решения в каждодневной борьбе за существование в самом суровом и некомфортабельном углу планеты, если бы не имел смысла этого существования и высшей его цели. Целиком сосредотачиваясь на главном, русский человек нередко не имел сил, да и интереса рассматривать побочные частные явления, откуда его и подстерегали неожиданные опасности. Цельный неповторимый русский дух был самодостаточным, но, вместе с тем он генетически открыт влияниям. Поле этого противоречия во многом определяло русскую судьбу, требовало самосохраняться, не закрываясь от влияний, принуждало заимствовать чужой технологический опыт, не теряя своей самобытности. Ценой величайших усилий и жертв русскому народу удавалось адаптироваться во враждебном окружении и отвечать на все исторические вызовы.

Так зачалась традиция русского умозрения. В латентном состоянии она уже содержала многие русские миросозерцания. Мы увидим, что с конца Средневековья основные формы русского мышления развивались, усложнялись, сказывались на всех сферах культурного творчества, во многом определяли высокие достижения русского духа и, с другой стороны, были причиной многих проблем русской истории.

Начиная с митрополита Илариона, русская мысль закрепилась в склонности к онтологизму, к постановке, прежде всего, бытийных вопросов. Она менее интересуется проблемами, которые могут быть важными в практической жизни, но периферийными по отношению к смыслу бытия как такового. Именно поэтому русское философствование всегда будет больше интересоваться онтологическими, чем гносеологическими проблемами: вопрос - что мы познали? и в чем сущность предмета познания? - волнует больше, чем вопрос - как мы познаем? В западноевропейской философии гносеология в большинстве случаев предваряет онтологию, гносеология оправдывает онтологию. Многие европейские философы на многих страницах как бы оправдывались в выборе приоритетов, за свои интеллектуальные симпатии и антипатии, разбирая и опровергая по ходу все предшествующие толкования предмета... и только где-то в конце работы - с облегчением выполненного долга говорили о главном. В европейской культуре вопросы рассматриваются по преимуществу в культурных отражениях, а не сами по себе. Как Николай Бердяев, если во Франции дискуссируется проблема любви, то темы могут звучать: "любовь у Петрарки", "любовь у Данте", "любовь у Шекспира", в то время как в России интересовала бы, прежде всего тема "что есть любовь сама по себе". Русское философствование в большинстве своем ориентировано на онтологию предмета, а не на метод исследования этого предмета и не на культурно-исторические проекции этого предмета.

Акт русского философского самопознания в большинстве своем теоантропоцентричен - его интересуют, прежде всего, вопросы бытия Бога и бытия человека. Как не раз отмечалось в русской литературе, даже русские крестьяне склонны больше подискуссировать о высоких материях: о Боге, о душе, а не о заработках. Русский ум гораздо более интересует универсальные смыслы, нежели конкретные и обыденные. Среди всех явлений более всего интересует человек, затем общество, меньше - проблемы природы. Поэтому русское умозрение моралистично; в терминологии Канта его практическая философия интересует больше, чем теоретическая философия: «В русской мысли преобладает моральный элемент над метафизическим, и за ней скрыта жажда преображения мира... Философия была лишь путем или преображения души, или преображения общества» (Н.А.Бердяев). Сочетание теоретического интереса с практическим соответствовало древним традициям русской мысли, которая заимствовала эту установку в христианском эллинизме, и в этом смысле ориентирована на платоновскую традицию, в которой философия воспринимается не как решение каких-либо рационалистических задач, а как поиск смысла и истинной жизни.

Поэтому русское философствование экзистенциально, ориентировано на проблемы существования, а не на рационалистические задачи. В русской философской традиции почти нет, за исключением марксистских схоластиков, грандиозных рационалистических систем, что так характерно для западноевропейской философии и апофеозом чего является Гегель. Почти каждый русский философ писал о проблемах человека. Человек - высшая форма мирового бытия, личность - высшая форма человеческого бытия. Изучение проблем личности - это высшая философская проблематика, и не все философы до нее доходят. Довольно рано в русской мысли сформировалось убеждение в том, что свобода дарована всем людям. Еще князь Курбский обвинял Иоанна IV в том, что он «затворил русскую землю, сиречь свободное естество человеческое, аки в адовой твердыне». В русской философской рефлексии сильна историософская установка, и русскую мысль всегда волновал смысл истории, ее завершение. Отсюда распространенный интерес к эсхатологическим вопросам - о конце времен и Последнем суде: «Самобытная русская мысль обращена к эсхатологической проблеме конца, она окрашена апокалиптически. В этом - отличие ее от мысли Запада. Но это и придает ей, прежде всего характер религиозной философии истории» (Н.А.Бердяев).

Русское мировосприятие - это всегда поиск целостности, синтетического единства во всем - в конкретном явлении или в универсальных проблемах бытия. Киреевский, определяя различие западноевропейского и русского менталитета, писал, что у европейского человека в душе есть перегородки. Одной частью души европеец познает рациональные проблемы, другой частью он занимается нравственными вопросами, третьей частью он решает практические проблемы. Русская душа лишена подобных перегородок, поэтому стремится каждую проблему осознать и пережить целостно, экзистенциально, стремится распознать, прежде всего, сущность явления.

Веками русское мировоззрение формировалось религиозно и формировало религиозную картину мира. В русской культуре по существу не было влиятельных атеистических или материалистических тенденций. Эти болезнь горделивого ума зачались на "просвещенном" Западе. «Эпоха "просвещения" есть такая эпоха в жизни каждого народа, когда ограниченный и самонадеянный человеческий разум ставит себя выше тайн бытия, тайн жизни, тех божественных тайн жизни, из которых исходит, как из своих истоков, вся человеческая культура и жизнь всех народов земли. И вот, в эпоху "просвещения" начинается постановка человеческого разума вне этих непосредственных тайн жизни и над ними. Для этих эпох характерна попытка сделать малый человеческий разум судьей над тайнами мироздания и тайнами человеческой истории» (Н.А.Бердяев). Малый разум возобладал только у европеизированной российской элиты, зачавшейся с Петра I, через что и внедрились в Россию гибельные западные идеологии, разлагающие цельное религиозное сознание народа.

Виктор Аксючиц

29/04/2002

http://www.pravoslavie.ru/jurnal/ideas/rusmirovozzrenie.htm

 

ТЁМНАЯ СТОРОНА АМЕРИКИ

 

Положение этой страницы на сайте: начало > "культура" Запада  

 

страна люди 11 сентября 2001 интервенции развал СССР США и Россия фотогалереи
  "культура" Запада библиотека ссылки карта сайта гостевая книга

 

Начало сайта