Эрихситоновский комплекс американской цивилизации.

Американская цивилизация – это цивилизация бизнеса, ибо "мы стали нацией предприимчивых дельцов" (Л. Гурко), в ней "всем правят деньги" (А. Лауринчюкас), "бизнес – это один из могущественных институтов американской культуры" (Э. Шостром), "деньги – божество этого народа" (Д. Шляпентох), "большинство американцев до сих пор убеждены, что основанная на прагматизме система свободного предпринимательства является лучшим мотором благосостояния нации" (Н. Токарева, В. Пеппард) (См. Гурко Л. Кризис американского духа. М., 1958. С.32; Лауринчюкас А. Невидимые небоскребы. М., 1988. С.316; Шостром Э. Анти-Карнеги, или человек-манипулятор.М.,1992.С.125; Шляпентох Д. Незнакомые американцы.С.С.102; Tokareva N., Peppard V. What it is in the USA. P.132). Однако американский экономист К. Флекснер показывает, что основанная на традиционной экономической политике цивилизация бизнеса неадекватна происходящим цивилизационным изменениям: "Соединенные Штаты Америки, игнорируя движущие силы истории, обрекают себя на повторение ошибок прошлого, способствуя тем самым снижению своей собственной роли как великой державы" (Флекснер К.Ф. Просвещенное общество. Экономика с человеческим лицом.М.,1994.С.20).

Американская цивилизация бизнеса – это великий социальный эксперимент истории в чистом виде и поэтому неудивительно, что сейчас из-за изменившихся и изменяющихся условий в мире идут дискуссии о будущем той или иной страны от Франции и до Японии и особенно в Соединенных Штатах Америки. В них СМИ, книги и журналы представляют место ученым мужам и лоббистами, политическим обозревателям и профессиональным лекторам для споров о будущем Америки. В данном случае весьма уместным является следующее замечание американского историка Д.Адамса: "Превращая класс дельцов в господствующий и единственный класс Америки, эта страна производит эксперимент – она основывает свою цивилизацию на идеях дельцов. Другие классы, находящиеся под господством класса дельцов, быстро приспособляют к этим идеям свою жизненную философию. Можно ли построить или сохранить великую цивилизацию на основе философии меняльной конторы и единственной основной идеи прибыли" (Adams J. Our Business Civilization.N.Y.,1929. P.31). В обсуждении вопроса о существовании американской цивилизации бизнеса немалую роль играют и идеологические различия: большинство консерваторов делают упор на достижениях Америки – "победе" в "холодной войне", успехах капитализма, – в то время как либералы указывают на растущий сгусток проблем: государственный долг, упадок системы социального обеспечения и образования, снижение уровня жизни средних слоев населения, ослабление экономического руководства страной и чрезмерное военное присутствие за границей. На основании широкого круга вопросов, поднимаемых в дискуссиях об "упадке или возрождении" Америки П. Кеннеди приходит к следующему заключению: "Особую остроту этой полемике о будущем Соединенных Штатов придает то, что она происходит среди людей, которые верили – еще до того, как в 1941 г. Генри Люс впервые употребил это выражение, – в то, что наступил "Американский век". Однако независимо от того, насколько точными признают будущие историки слова Люса, они обладали огромной психологической и эмоциональной силой, духовно укрепляя американский народ. Они придавали ему ощущение "избранности", даже превосходства. От этого чувства, однажды испытав его, трудно отказаться. Естественно, что появление книг, озаглавленных "Конец американского столетия", "За пределами американской гегемонии" и "Америка – рядовая держава", вызывает в ответ книги под названиями: "Миф об упадке Америки", "Экономическое возрождение Америки", "Обреченная на лидерство" и "Третье столетие: возрождение Америки в век Азии". Каждая новая работа воспринимается как подтверждение взглядов той или иной школы – как "своевременный и убедительный ответ предсказателям гибели" и т.д. и т.п., – и споры продолжаются. Прекратится ли этот поток от естественного истощения, предсказать невозможно. Он свидетельствует о резком изменении настроения общества по сравнению с временами Трумэна, и даже шок от запуска первого спутника Земли не оказал такого воздействия на общество. Очевидно, сейчас Соединенные Штаты гораздо более обеспокоены будущим, чем одно-два поколения назад" (Кеннеди П. Вступая в двадцать первый век.С.341-342).

Будущее американской цивилизации бизнеса в немалой степени зависит от рокового характера присущего ей комплекса Эрисихтона. Современная Америка представляет собой воплощение фактически всеми забытого античного мифа о фессалийском царе Эрисихтоне. В этом мифе показано, что "отчуждение от мира, от человеческой сущности ведет к самоотчуждению в самой дикой форме…, к саморазрушению, самопожиранию" (Жданов Ю.А. Роковой комплекс Эрисихтона // Научная мысль Кавказа.1997.№2.С.4). Америка – это коллективный Эрисихтон, ибо ее всеохватывающая система финансового капитала высасывает из человечества и своего народа не зеленные бумажки и золотые кругляшки, а горячую человеческую кровь, омывающую клеточки мышц и мозга работающего организма. Она совершает насилие над человеком, для нее характерны хищническое потребительство, "продажа всех и вся, наконец, самоотчуждение, вплоть до самопожирания, самоозлобления и самоуничтожения" (Жданов Ю.А. Там же.С.5). Самопожирание Америки проявляется в фантастически разросшемся комплексе преступлений, наркомании, аморализма, манипуляций человеком и других опасных для общества и личности явлений.

Роковой характер комплекса Эрисихтона проявляется в начавшемся закате Америки, признаком чего служит просматривающийся кризис ее цивилизации бизнеса. Современный исследователь Г.А. Трофименко пишет об этом следующее: "Самое парадоксальное, на мой взгляд, состоит в том, что если тезис об общем кризисе капитализма, в том числе американского, был в свое время высосан из пальца, вернее, представлял собой некритическое перенесение верных замечаний Маркса и Энгельса о пороках зарождавшегося индустриального общества на развитой капитализм, то сейчас, по-видимому, можно без всяких натяжек говорить о кризисе постиндустриального западного общества, основанного на частной собственности и голом индивидуализме. Но если этот тезис еще предстоит разработать, уточнить или видоизменить в действительно научной полемике, то более узкое, частное наблюдение о начавшемся реальном кризисе американской общественной системе представляется вполне обоснованным" (Трофименко Г.А. Указ. соч. С.15).

В пользу данного положения говорят статистические данные "Международного доклада о конкурентоспособности" 1995 г., составленного Мировым экономическим форумом в Давосе (Швейцария), США по многим показателям, не смотря на свое лидирующее положение в мире, в давосских таблицах занимают в них отнюдь не первое место. Так, по объему внутренних инвестиций США находятся на 47-м месте, по внутренним накоплениям – на 40-м, по росту производства продовольствия – на 39-м, по "здоровью" платежного баланса – на 35-м, по состоянию окружающей среды – на 35-м, по безработице – на 15-м, по международному влиянию – на 27-м, по эффективности правительственной политики здравоохранения – на 35-м, по наличию квалифицированных инженеров – на 28-м, по научно-техническому образованию в школах – на 34-м, по адекватности системы образования – на 30-м, по уровню зарплаты в обрабатывающих отраслях промышленности – на 34-м,по открытости в сфере культуры – на 38-м и т.д. (См. The World Competitivness Report 1995. P.322-324; Преодоление кризисных явлений в системе образования США (1980-1990 гг.): методология и результаты.М.,1995). Все эти показатели фиксируют количественные измерения параметров нынешних США, однако гораздо существеннее глубинные изменения, происходящие в американском обществе.

Не случайно в ходе полемики вокруг "упадка и возрождения" Америки высказано положение о том, что американский народ каким-то образом встал на неверный путь развития. Популярный телевизионный ведущий Дж. Чэнселлор утверждает, что "у нас есть силы, но они подрываются целым комплексом слабостей – тысячью ран, которые нам трудно залечить", что для того, чтобы Соединенные Штаты могли достигнуть прежнего уровня благосостояния, необходимо осуществить многочисленные перемены (Chancellor J. Peril and Promise: A Commentary upon America.N.Y.,1990.P.23). Однако вероятность такого возрождения – даже при поддержке его призыва широкими слоями населения – является весьма сомнительной, так как американский комплекс Эрисихтона разросся достаточно сильно. Проведенный журналом "Тайм" совместно с телевизионной компанией Си-Эн-Эн (1994 г.) общенациональный опрос общественного мнения показал, что 53% американцев считают положение в стране "тяжелым и серьезным" (десятилетие назад подобной точки зрения придерживались лишь 40% американцев). За фасадом внешнего благополучия, отмечает журнал, "разрушительные последствия политического паралича, укоренившееся насилие, два десятилетия застоя в росте заработной платы и вызывающий буквально оторопь хаос в культурной жизни ("Time".30.01.1995. P.54.).

Одним из таких саморазрушительных элементов рокового комплекса Эрисихтона ("одной из тысячи ран") является финансовый бандитизм врачебно-страхово-фармацевтической мафии (громадной, тесно спаянной монопольной системы), которая поддерживает стоимость соответствующих услуг на астрономическом уровне даже для американцев среднего достатка уровня. В результате для значительного большинства населения Америки бесплатная или льготная медицинская помощь стала недоступной (См. Трофименко Г.А. Современные США…С.17). Этот вывод основан на официальных данных и сообщениях ежедневных американских газет о состоянии дел в системе здравоохранения (См. Кеннеди П. Вступая в двадцать первый век.С.356). В 80-е годы число работающих в ней удвоилось, что снизило общую производительность труда, на нее направляется около 12% ВНП, т.е. в два раза больше, чем на оборону, однако приемлемый уровень медицинского обслуживания для многих граждан не обеспечивается. Фактически около 37 млн. американцев не имеют медицинского страхования. К концу 80-х годов число бедняков, нуждающихся в специальной медицинской помощи в таких случаях, как рождение детей, зараженных сифилисом и СПИДом, неуклонно росло; в местах массового проживания черного населения, где половина детей до шестилетнего возраста живет в семьях, находящихся за чертой бедности, вопросы санитарии необычайно остры.

Не имея общенациональной системы здравоохранения, "Соединенные Штаты занимают последнее место среди промышленно развитых стран... по детской смертности, продолжительности жизни и по числу посещений врача", хотя они, по всей вероятности, на первом месте в мире по числу политиков, рассуждающих о "семейных ценностях" (Цит. по.: Там же). Хотя продолжительность жизни белых пожилых мужчин и женщин возросла (значительная часть расходов на здравоохранение идет на обслуживание людей старше семидесяти пяти лет), среди черных женщин и особенно мужчин она сокращается 40. Из-за такого широкого распространения нищеты благотворительная организация "Оксфам Америка", известная своим содействием развивающимся странам, в 1991 г. заявила, что впервые за свою историю занимается самими Соединенными Штатами. "Такие диспропорции в медицинском обслуживании, отмечает П. Кеннеди, – отражают современную систему распределения богатства и доходов в Соединенных Штатах, где менеджеры зарабатывают в среднем в девяносто раз больше, чем рабочие в промышленности (в 1980 г. менеджеры зарабатывали в сорок раз больше), и где 30% афро-американцев и 20% латиноамериканцев получают меньше, чем это предусмотрено официальной чертой бедности, и живут в трущобах" (Там же.С.357).

Другим саморазрушительным элементом рокового комплекса Эрисихтона выступает преступность в Америке. Преступность, по словам журнала "Тайм", продолжает оставаться общественным врагом номер 1, причиной большего страха, чем безработица или дефицит федерального бюджета. 89%, по данным уже упоминавшегося опроса, считают, что преступность растет, а 55% беспокоятся, что могут стать ее жертвой (См. Американцы о себе и о положении в стране // США – ЭПИ.1995.№10.С.101-102). Специальные источники свидетельствуют, что преступность в Соединенных Штатах Америки значительно выше, чем где-либо в развитых странах. Благодаря политическому влиянию Национальной стрелковой ассоциации и Конституции американцы получили доступ к огнестрельному оружию и пользуются им в масштабах, поражающих зарубежных наблюдателей. У них в личном пользовании находится примерно 60 млн. единиц легкого огнестрельного оружия и 120 млн. ружей, они убивают примерно 19 тыс. человек ежегодно, главным образом из легкого оружия. Число убийств на душу населения в 4–5 раз выше, чем в Западной Европе (число изнасилований в 7 раз выше, число разбойных нападений в 4–10 раз) (Crime in America // Economist. 22 December.1990.P29-32).

И хотя американская статистика показала некоторое снижение криминогенности в начале нынешнего десятилетия, мрачные опасения американцев не уменьшились – свою роль сыграло изматывающее действие трех десятилетий неуклонного роста преступности. Интересно, что, несмотря на улучшающиеся статистические показатели, шанс стать жертвой сегодня у американцев гораздо выше, чем три десятилетия назад. Журнал "Time" отмечает, что преступность сегодня не имеет ни географических, ни демографических границ. Если раньше спасением от нее был переезд в благополучный "белый" пригород, то сегодня во многих пригородах свои, не менее серьезные проблемы с преступностью. Хуже всего то, пишет журнал, что изменился характер преступности. Если 30 лет назад большинство убийц знали свои жертвы (многие из которых были их супругами, любовниками или членами семьи) и полиция раскрывала свыше 90% всех зарегистрированных случаев убийства, то в 90-е годы полиция обнаруживает, что большинство тяжких преступлений совершается людьми, чью личность, а также мотивы невозможно определить. В результате уровень раскрываемости сократился с 91% в 1965 г. до 66% в 1993 г. Угрожающе растет молодежная преступность. Согласно данным ФБР, количество несовершеннолетних, арестованных за насильственные преступления, с 1984 по 1993 г. возросло на 68%. Генеральный атторней США Джанет Рено говорит: "Никогда за всю свою историю страна не сталкивалась с феноменом молодежной преступности, носящей столь случайный и необъяснимый характер" ("Time".30.01/1995.P.63).

Наконец, в американском обществе значительное распространение получила так называемая "беловоротничковая" преступность приносящая немалый ущерб. На слушаниях в юридическом комитете палаты представителей в 1979 г. был сформулирован перечень элементов беловоротничковой преступности: ненасильственные преступления, связанные с совершением обмана, с коррупцией или с нарушением доверия; преступления в области экономики: преступления, совершаемые профессионалами и людьми, прибегающими к тонким приемам с целью маскировки своих действий под законные (См. Николайчик В.М. Понятие "беловоротничковая преступность // США – ЭПИ.1995.№10.С.89).

Министерство юстиции США считает, что беловоротничковые преступления – это противоправные деяния, которые связаны с использованием обмана (но не с применением насилия либо угрозы насилия) для получения денег, имущества или услуг, в целях уклонения от уплаты или для того, чтобы добиться преимущества для своего бизнеса или для себя лично. Беловоротничковые преступники облечены доверием и занимают ответственные посты в правительстве, промышленности, профсоюзах и в гражданских организациях (См. Abrams N. Federal Criminal Law and Its Enforcement. St. Paul (Minn.). 1986. P.129).

Беловоротничковая преступность является порождением экономической и политической системы общества, в котором правонарушитель имеет высокий социальный статус и занимает достойное положение. "В своем кругу он традиционно воспринимается как "порядочный" человек: своевременно возвращает долги и аккуратно платит налоги, исповедует принятые в данном обществе принципы морали, безупречен в семье, выступает в качестве защитника добродетели… Таких людей называют столпами общества, так как они занимают ответственные посты в правительстве, в промышленности и финансовой сфере, в юриспруденции, медицине, в общественных организациях… по характеру поведения беловоротничковые преступники не воспринимаются окружающими как антисоциальные личности" (Николайчук В.М. Там же.С.90). Необходимо подчеркнуть следующие моменты, характеризующие характер "беловоротничковой" преступности в Америке (и Западе в целом): избирательное применение закона к беловоротничковым преступникам, терпимое отношение общества к ним, занимаемое ими привилегированное положение в обществе, хотя их преступления являются социально опасными. Уровень преступности настолько высок в Соединенных Штатах Америки, что возникла потребность в увеличении числа тюрем, о чем говорит название статьи Ю. Метвина "Америке нужно больше тюрем" (См. Метвин Ю. Америке нужно больше тюрем // США – ЭПИ. 1994. №2).

Третьим саморазрушительным элементом рокового комплекса Эрисихтона оказывается распространенный аморализм. Ведь весьма опасным для существования Америки явлением выступает исчезновение морали, когда ее все более замещает закон, т.е. когда существует только утилитарная сфера человеческой жизни. Необходимо подчеркнуть тот немаловажный момент, что горячий защитник гражданского общества, доминирующего в западных странах, Э. Геллнер пишет, что "гражданское общество представляет собой "аморальный" строй, и это является одним из его главных достоинств"(Геллнер Э. Условия свободы.М.,1995.С.144). Ведь для гражданского общества нет ничего священного и поэтому этический строй ему просто не нужен. Неудивительно, что в американском обществе отбрасывание морали влечет за собой "альтернативные образы жизни", эгоизм, цинизм, что, в свою очередь, способствует распространению преступности и наркомании.

Современное западное общество стало аморальным и преступным. А. Зиновьев пишет об этом следующее: "Прогресс западного общества порождает противоречивые следствия. С одной стороны, бытовой комфорт, питание, спорт, медицина, гигиена очевидным образом способствуют улучшению здоровья людей и усовершенствованию биологического вида. А с другой стороны, имеет место рост числа инвалидов от рождения, алкоголизма, наркомании, склонности к насилию и извращениям, импотенции, аллергии, гомосексуализма, новых видов эпидемий... Люди в большинстве случаев даже не отдают себе отчет в том, что они душевно больны"(Зиновьев А. Запад. Феномен западнизма.М.,1995.С.361,362). Вполне понятна популярность на Западе, особенно в США, психоанализа З. Фрейда, который отнюдь не представляет собою науки. Ведь фрейдизм появился то время, когда западная цивилизация вошла в фазу кризиса, когда началось вырождение западного человека, о чем свидетельствует изданная в конце прошлого века книга врача М. Нордау "Вырождение" (См. Нордау М. Вырождение. М., 1995).

Современное западное общество исследователи квалифицируют как царство преступников – оно является преступным по своей природе. Основой специфически западнистской преступности служат следующие два принципа: западоид совершает преступление в случае возможности избежать наказания и неразоблаченный и не осужденный официально индивид не ощущает себя преступником. Здесь не "срабатывают" никакие моральные принципы и "общечеловеческие чувства", ибо интересы западоида превыше всего. Поэтому "западоид, в принципе, есть потенциальный, а в огромном числе случаев – и фактический преступник"(Зиновьев А.Указ.соч.С.365). Особенность западного права заключается в том, что оно своим характером зачастую толкает индивидов к совершению преступлений, которые фактически ненаказуемы. В самом праве имеется столько различных лазеек, что они весьма эффективно используются западоидом для нарушения множества юридических законов и норм. Можно сказать, что современная западная демократия и защищает права и свободы граждан, и создает благоприятные условия для расцвета преступности, подрывая свои собственные основы. Следует отметить, что демократия уже в своем зародыше – во времена греческой античности, когда товарно-денежные отношения впервые в истории заняли весьма заметное место в жизни общества, изначально была склонна к коррупции, продажности, наживе и отбрасывании норм морали(См. подробно об этом: Античная демократия в свидетельствах современников. М., 1996). Понятно, что в отличие от небольших по численности древнегреческих демократических городов-государств (несколько десятков тысяч населения) в современных многомиллионных западных демократиях эффект преступности значительно возрастает и порождает новые явления (См. Коновалова Л.В. Растерянное общество. М., 1986; Лебон Г. Психология социализма. СПб., 1995). Не случайно западные теоретики ищут такие новые формы демократии, которые свели бы к минимуму ее негативные черты и позволили бы избежать кошмара "демократической мышеловки" (Г. Фуллер). Сейчас политологи и социологи ведут речь о "гражданской", "направленной" и иных формах демократии (об этом разговор будет идти ниже). Выше перечисленные черты западного общества в целом (его преступный и патологический характер) присуще и американской цивилизации бизнеса, окрашенной специфической массовой культурой.

Четвертый саморазрушительный элемент американского комплекса Эрисихтона – это наркомания, подпитывающая преступность. Она охватило немалую часть населения, как это было показано выше, причем оно потребляет значительную долю производимых в мире наркотиков. Проблема обостряется ростом употребления наркотиков: согласно одним оценкам, Соединенные Штаты, имея 4–5% от общей численности населения Земли, потребляют 50% производимого в мире кокаина. Такой масштаб наркомании налагает дополнительное бремя на систему медицинского обслуживания, при этом лечение необходимо не только взрослому населению: в одном 1989 г. примерно 375 тыс. американских детей появились на свет с врожденной склонностью к потреблению наркотиков, главным образом кокаина и героина (См. Кеннеди П. Вступая в двадцать первый век.С.357; Фридман Л.С., Флеминг Н.Ф., Робертс Д.Х., Хайман С.Е. Наркология.).

Пятый элемент американского комплекса Эрисихтона представляет собой разрушительное воздействие цивилизации бизнеса на человеческую личность. Ведь американская цивилизация бизнеса исходит из философии прагматизма как рассадника манипуляций человека человеком с целью получения выгод. Американский психолог Э. Шостром пишет: "Мы знаем, что манипуляции опасны и разрушительны для межличностных отношений. Но, может быть, законы бизнеса и личной жизни различны, и что плохо в отношениях между близкими людьми хорошо для бизнесменов? Ведь в бизнесе личность – это уже не столько личность, сколько машина для делания денег... Вспомним, манипулятор относится к людям как к вещам, но и сам при этом становится вещью. Бизнесмен, видящий в людях лишь свою будущую прибыль, неизбежно овеществляет их. Невозможно относиться к каждому своему потребителю как к уникальной личности. Но обезличивание любого человека, даже если он ваш клиент, ненормально. В этом-то и заключается главная беда и главная проблема деловых людей, людей бизнеса" (Шостром Э. Анти-Карнеги, или человек-манипулятор. С.126). Данный вывод вполне согласуется с результатами современной науки о поведении животных и человека. Известный австрийский биолог и философ, лауреат Нобелевской премии К.Лоренц обращает внимание на то, что коммерция и конкуренция представляют собой пример нецелесообразного развития человека, ведущего к целому ряду заболеваний (мучительные неврозы и др.), к варварству и отсутствию культурных интересов (См. Лоренц К. Оборотная сторона зеркала. М.,1998. С.91). Американская цивилизация бизнеса как раз и представляет собой вариант нецелесообразного развития человека и неудивительно сползание Америки в яму бездуховности и манипуляций, разрушающих человеческую личность, что способствует в итоге самоуничтожению нынешнего общества.

Следует отметить, что в современной Америке просматриваются тенденции к преодолению рокового комплекса Эрисихтона: в ней появились ростки так называемой "второй контркультуры". В ней, как и в остальных развитых странах, быстрыми темпами формируется постделовое, интеллектуальное общество. Занимавший доминирующее положение в деловом, индустриальном обществе класс промышленных рабочих теперь превращается в "другую половину", которой не достает образования и у которой поэтому нет доступа к интеллектуальной работе. Наряду с этой контркультурой возникает и вторая контркультура – "пока только в Соединенных Штатах: это "третий сектор" некоммерческих неправительственных учреждений. В них работает на добровольных началах, не получая вознаграждения, люди, представляющие самую большую группу рабочей силы Америки (эти люди ориентируются на иные ценности, чем ценности бизнеса). Эти организации, относящиеся к третьему сектору, носят своеобразный характер; у них свои особые ценности, и они вносят в общественную жизнь страны свой особый вклад. Они создают активное и эффективное гражданское содружества"(Друкер П.Ф. Новые реальности.М.,1994. С.269).

Институты "третьего сектора" нацелены на изменение самих людей, поэтому их правильнее называть "институтами изменения человека". Понятно, что в других странах они существуют, но в большинстве из них они функционируют в составе того или иного правительственного централизованного ведомства. В США они выполняются автономными, самоуправляемыми общинами и позволяют перебросить мост между "другой половиной" населения и интеллектуальными работниками. Отдельные индивидуумы именно в контркультуре третьего сектора становятся активными гражданами, проявляют свои способности. "Сегодня, когда размеры и сложность правительства делают прямое участие в нем практически невозможным, институты, посвятившие себя изменению человека, предоставляют своим добровольцам поле для проявления своей личности, где любой может оказывать влияние на других, исполнять свой долг и принимать решения" ( Друкер П.Ф. Указ.соч.С.295-296). Таким образом, в американской цивилизации бизнеса просматривается возможность перехода к гуманному обществу.

Эрисихтоновский комплекс американской цивилизации.

Если бы не интеллектуальная мода, буржуазным ученым нечего было бы написать нового. Когда большие идеи становятся идеями-фикс, когда достигнуто что-то похожeе на консенсус, для начинающего ученого становится все труднее и труднее внeсти в науку что-то новое, сделать в нее собственный вклад. Такие ученые изгоняются на периферию и проводят свое время, оттачивая перья.

Как и многие другие рынки, рынок интеллектуальной жизни - борьбы за рабочие мeста в университетах, за публикации, консультации, и тому подобное требует интeнсивного соревнования. И как и на всех рынках рабочей силы - рабской ли, промышленного ли рабочего или работника интеллектуальной сферы - труд - в данном случае, производство идей – обменивается на рынкe. Прогрессивные, радикальные и "марксистские" интеллектуалы в капиталистических странах не избежали логики рынка умственного труда. Как и все работники, они должны в обыденной жизни платить по счётам, а вне основной струи, внe академических институтов рабочие места практически не существуют. До распада Советского Союза получение рабочего места, продвижение по службе, слава не могли быть достигнуты авторами, хвалящими достижения СССР или объясняющими позицию советской Коммунистической партии (за исключением скромной славы внутри коммунистических кругов). А после его распада возможности для левых интеллектуалов стали ещё более редкими, а соблазн присоединиться к "основному течению"- ещё более привлекательным.

"Старая" идея, такая, как ленинская теория империализма, не обладает рынком, на котором её можно продать, на котором можно построить свою интеллектуальную карьеру. Хотя когда-то она являлась частью советской "артиллерии", ленинская теория о том, что обладающие мощью капиталистические нации-государства продолжают беспощадное соревнование, разделяя мир на сферы интересов для своих расширяющихся рынков, борются за ресурсы и возможности для инвестирования, вряд ли может быть позицией интеллектуала, жаждущего заполучить спонсорство из "основного тeчения".

Так что после распада Советского Союза и других социалистических стран левые ученые брезгливо косятся на ленинские доктрины. На некоторых произвел большоe впечатление рост прямых иностранных инвестиций, источником которых является протекционное поощрение единой глобальной сверхдержавы. Соблазнительная жизнь "без альтернативы" - последовавшая за крахом европейского социализма, означала, что капитал стал свободен перемещаться в любую точку мира, не боясь национализации или экспроприации. Размытые, импрессионистские теории глобализации стали представляться в качестве альтернативы классической марксистской концепции империализма.

Другие видели растущее влияние международных организаций, таких, как Всемирный Банк, Всемирная Торговая Организация и МВФ, в качестве знака растущего капиталистического интернационализма. Из этого течения, доказывали они, вырастет "транснациональный правящий класс", который заменит собой традиционные правящие классы национальных государств. Если бы это было так, классическое определениeимпериалистических государств, борющихся за рынки и за возможности инвестирования капитала, практически изжилo бы себя.

Третьи видели либеральный международный порядок, базирующийся на правах человeка и самоопределении, свидетельствами чего были интервенция в Югославии и Ираке после вторжения его в Кувейт. Несмотря на очевидную слабость того, что интeрвенции были весьма селективными - игнориривались массовые нарушения прав чeловека в Африке, Азии, Южной Америке -, некоторые из левых видели эту модель в качестве достойной альтернативы для будущих международных отношений. Возможно, наивысшей точкой с позиции коммерческого успеха и точкой низшего падeния с позиции интеллектуальной в этом поиске нового гардероба для замены изношeнной теории империализма стала публикация книги Хардта и Негри "Империя." Прeдлагаемая наиболее солидными из издателей IvyLeague, HarvardUniversityPress, эта работа благосклонно рассматривалась практически всеми национальными и международными буржуазными СМИ. Тем не менее, большая часть левых приветствовала это издание как радикальный анализ и стратегию новой пост-советской эры.

Складно написанная непроникаемой прозой, с осознанием собственной эрудиции, "Империя" бистро превратилась в карманную Библию всякого студента-радикала из среднего класса. Что же касается продвижения вперед реальной боръбы, она прeуспела только лишь в наведении теней сомнения на классическое ленинское разоблачение империализма.

Но мода, чистый эмпиризм и либеральный идеализм на деле не совмещались с жeстокой реальностью нового века. Под прозрачным прикрытием "войны с террором" Соединенные Штаты развязали жестокую, чисто империалистическую войну на Ближнeм Востоке. Словно для иллюстрации сборника текстов по империалистическим манeрам, Соединенные Штаты наплевали на каждую квази-независимую международную организацию - на Всемирный Суд, на Красный Крест, на ООН. Другие нации отвергли своих традиционных партнеров ради преследования собственных имперских интeресов. Разграбление Ирака не несет в себе никаких черт пост-национального корпоративного интернационализма, все сливки достаются гигантам, базирующимся в Амeрике - таким, как «Халибeртон». И все красиво звучашие лозунги, празднующие дeмокpaтию и права человека испаряются перед лицом назначенного США марионеточного правительства и подобным Гестапо акциям в Абу Граибе.

То, что мы наблюдаем сегодня - это возвращение "старомодного" империализма. Странно, но факт: значительная часть левых по-прежнему продолжает изо всех сил цeпляться за пустые, прозрачные теории глобализации, межгосударственного корпоратизма и "просвещенного" интернационализма. Но этого вы уже не увидите в либeральных изданиях и изданиях "основного течения" : недавний (20/09/2004) обзор в TheNation называет 13 книг, написанных либеральными и правыми авторами и авторами, представляющими основное течение, которые осторожно или в открытую признают США в качестве имперской силы, что эти рамки - хотя и не классическиe ленинские - являются наилучшей призмой, через которую можно понять наш мир.

Даже воин времен Холодной войны, Артур Шлезингер Мл., в своей недавней статье в NewYorkReviewofBooks (23/09/2004) признает, что американская политика становится все более и более империалистической. Его слабые извинения постыдно жалки: "Вашингтон, будучи далеким от империи в старом смысле слова, превратился в фактического пленника своих государств- клиентов." Он продолжает, цитируя длительное вмешательство во Вьетнаме, в Израиле, Тайване, Пакистане, Египтe, Южной Корее и на Филиппинах в качестве примеров нашей некомпетентности в качестве имперской державы. Этот странный аргумент даже не приводит примеров нашего военного, экономического и скрытого подрывного вмешательства в Иранe, Гватемале, Ливане, Индонезии, Анголе, Чили, Гренаде, Панаме, Ливии, Венесуэле и бесчисленных других странах.

Так что империализм вернулся , он полностью реабилитирован. Пришла пора для тех левых, которые заблудились, сдуть пыль со своих копий ленинского "Империализма". Вернись! Я все прощу.

http://left.ru/2004/16/soze115.html

Ф.И.Тютчев

СЛАВЯНАМ

Привет вам задушевный, братья,
Со всех Славянщины концов.
Привет наш всем вам, без изъятья!
Для всех семейный пир готов!
Недаром вас звала Россия
На праздник мира и любви;
Но знайте, гости дорогие,
Вы здесь не гости, вы – свои!

Вы дома здесь, и больше дома,
Чем там, на родине своей, –
Здесь, где господство незнакомо
Иноязыческих властей,
Здесь, где у власти и подданства
Один язык, один для всех,
И не считается Славянство
За тяжкий первородный грех!

Хотя враждебною судьбиной
И были мы разлучены,
Но все же мы народ единый,
Единой матери сыны;
Но все же братья мы родные!
Вот то, что ненавидят в нас!
Вам не прощается Россия,
России – не прощают вас!

Смущает их, и до испугу,
Что вся славянская семья
В лицо и недругу и другу
Впервые скажет: – Это я!
При неотступном вспоминанье
О длинной цепи злых обид
Славянское самосознанье,
Как Божья кара, их страшит!

Давно на почве европейской,
Где ложь так пышно разрослась,
Давно наукой фарисейской
Двойная правда создалась:
Для них – закон и равноправность:
Для нас – насилье и обман,
И закрепила стародавность
Их как наследие славян.

И то, что длилося веками,
Не истощилось и поднесь
И тяготеет и над нами –
Над нами, собранными здесь…
Еще болит от старых болей
Вся современная пора…
Не тронуто Коссово поле,
Не срыта Белая Гора!

А между нас, – позор немалый, –
В славянской, всем родной среде,
Лишь тот ушел от их опалы
И не подвергся их вражде,
Кто для своих всегда и всюду
Злодеем был передовым:
Они лишь нашего Иуду
Честят лобзанием своим.

Опально-мировое племя,
Когда же будешь ты народ?
Когда же упразднится время
Твоей и розни и невзгод,
И грянет клич к объединенью,
И рухнет то, что делит нас?..
Мы ждем и верим Провиденью –
Ему известны день и час…

И эта вера в правду Бога
Уж в нашей не умрет груди,
Хоть много жертв и горя много
Еще мы видим впереди…
Он жив – Верховный Промыслитель,
И суд Его не оскудел.
И слово царь-освободитель,
За русский выступит предел…

1867 г.
http://libereya.ru/public/tutchev.html

Н. Холмогорова

Evil They name Us...

Очерки голливудской метафизики

"Минобраз запретил Хэллоуин..." "Нет, Минобраз не запрещал Хэллоуин..." "Хэллоуин – сатанинский праздник!" "Нет, не сатанинский!" Удивительно любят наши публичные ораторы поднимать шум из ничего. Сколько радости, должно быть, производителям карнавальных костюмов и хозяевам ночных клубов – давненько они не получали бесплатной рекламы в таком количестве.

Честно говоря, для меня этот день значит не больше, чем день взятия Бастилии, да и в моем окружении, кажется, никто его не отмечает (хотя уж этим-то людям, кажется, сам бог... гм... сам ЛаВей велел). Но раз праздник нам навязывают, и навязывают достаточно агрессивно, значит, это кому-то нужно. И вряд ли только производителям карнавальных костюмов.

Все, кто говорит о Хэллоуине, в один голос отмечают, что праздник этот "нетрадиционный для России" и "неукорененный в базовых ценностях русского народа". И это чистая правда. Хэллоуин – ритуал преодоления страха, а у нас как-то не принято бояться нечистой силы. Верить-то в нее верят, но не боятся. Можно услышать иногда, что отсутствие культуры страха, мол, связано с особо благотворными свойствами православия (по сравнению с ихним поганым папизмом); но эта теория сомнительна. Все-таки и истории о вампирах происходят из православного греко-балканского региона, и первые "ужастики" о страшных видениях, колдовстве и торговле собственной душой мы встречаем во вполне православных византийских житиях. Но дальше русские пошли своим путем: пока западный человек продает душу дьяволу, а потом всю жизнь дрожит в ожидании неминуемой расплаты по счету, наш солдат с этим самым дьяволом выпивает, дуется в картишки и в конечном счете оставляет его в дураках.

Характерно, что horror как жанр в России не развивается. Казалось бы, какая богатая почва, сколько сюжетных возможностей! Сколько, так сказать, ужасов, подсказанных самой жизнью! Но нет, не идет. Попытки снять на русском материале триллер или мистический боевик ("Одиночество крови", "Упырь") оставляют очень жалкое впечатление, что же до литературы... На сегодняшний день я знаю только одного русского автора, работающего в этом жанре – это небезызвестный И.Деревянко. Увы, лучше бы он оставался безызвестным.

Даже "монстры" из плоти и крови не вызывают у нас "правильных", хэллоуинообразных эмоций. У них – реальный Джек-Потрошитель и литературно-киношный Ганнибал Лектер, блестящие, дерзкие, загадочные людоеды-интеллектуалы; у нас – Чикатило, импотент и пожизненный неудачник, который на суде скидывает штаны, изображая психа, чтобы отвертеться от высшей меры. К Чикатило можно испытывать ненависть, презрение, отвращение, любопытство, может быть, даже жалость; но вот бояться его никак невозможно.

Возможно, в этом все дело: в русском менталитете нет места для страха перед EVIL'ом. Пишу именно так, по-английски и большими буквами, чтобы подчеркнуть конкретность этого понятия, весьма отличного от расплывчатого "зла".

Что же такое EVIL и почему они его боятся, а мы нет?

***

Начнем с характернейших и любимейших персонажей как horror'а, так и хэллоуиновских маскарадов – с живых мертвецов. Что в них такого страшного? Да то, что они мертвые – и при этом живые. Они не могут жить, они не должны жить. По всем понятиям им положено гнить в могилах и не мозолить глаза законопослушным налогоплательщикам. Ан нет, живут. И, кажется, даже неплохо живут. Вопреки здравому смыслу, назло законам природы и социума.

Самое страшное, что живут они совсем рядом, в одном мире с нами. Вампиры ходят по тем же улицам, что и простые граждане, и даже тусуются в тех же клубах. Где гарантия, что исчезнувший из морга покойник, которого ищут по всему городу, не притаился у тебя под кроватью? Да, прямо сейчас undead'ов не видно – но они всегда могут быть где-то поблизости. Они есть, и одного их появления достаточно, чтобы твой уютный, налаженный мирок разлетелся вдребезги. Если правда, что в сюжетах horror'а символически, в искаженном и преувеличенном виде отражаются реальные социальные проблемы, что бесконечный "Эмитивилль" – это сага о дороговизне жилищного кредита, а "Изгоняющий дьявола" – сцены подросткового бунта с точки зрения перепуганных родителей, то в фильмах о зомби, вампирах, оборотнях, кровожадных демонах и прочих представителях "ночного народа" отражается страх перед ДРУГИМИ. Другим обществом, другим мировоззрением, другими ценностями. Другой системой, которая отрицает тебя самим своим существованием.

Реки крови, льющиеся в фильмах ужасов и считающиеся непременным атрибутом жанра, никого особенно не пугают и, во всяком случае, не раскрывают сути дела. EVIL CREATURES страшны, даже (особенно страшны, если) ничего дурного не делают – страшны уже тем, что они есть. Суть этого страха раскрывается в знаменитой "Семейке Аддамс", умной и тонкой комедии, где все страсти-мордасти, уродства, злодейства и преступления оборачиваются откровенной клоунадой, и выступает на первый план главная причина: Аддамсы вызывают всеобщую опасливую неприязнь, потому что не желают быть "как все". Не подчиняются неписаным законам современного западного общества. И при этом – вот наглецы! – прекрасно живут и вполне довольны собой. (NB: Интересно обратить внимание на подчеркнутую "традиционность" облика и стиля жизни Аддамсов – людей, не подчиняющихся "духу века сего", а также на вскользь упомянутые русские корни Гомеса.:-))

Здесь уместно вспомнить, что в мифологическом мышлении весьма распространена ассоциация чужих земель с потусторонним миром, а смерти, соответственно, с отъездом на чужбину.

Вот и первое различие: нашей культуре не присуща ксенофобия. Русский человек может не любить иностранцев, но по конкретным практическим причинам – когда они приходят к нему в дом и начинают мешать ему жить. Причем не любит именно тех и именно настолько, насколько они ему мешают. С Западом русскую культуру связывают сложные отношения притяжения-отталкивания; но ни априорной неприязни к европейцам, ни иррационального страха перед чужеродным влиянием, боязни "заразиться злом" (боязни, о которой мы еще будем говорить) у нас не было ни в классический, ни в советский период нашей истории. Русский народ, по слову Достоевского, "всемирно отзывчив": как и подобает имперской нации, он с интересом прислушивается к голосам иных народов, усваивает и использует все, что может быть ему полезно, сохраняя при этом свою культурную независимость и свое лицо. (NB: По крайней мере, так обстояло дело до 90-ых гг. XX века. Сейчас ситуация меняется, и не в лучшую сторону.)

Соответственно, нет в нашей культуре и иррационального ужаса перед "нежитью": подземное царство – мир мертвых – в русских сказках очень похоже на мир земной и ничего особо страшного в себе не содержит, а ожившие покойники в быличках бывают (не всегда) зловредными, но при этом всегда сохраняют рассудок и способность объясняться с живыми[1]

***

Однако отрицательные персонажи horror'а и смежных жанров страшны не только тем, что существуют (хотя для наших американских товарищей и этого достаточно, чтобы бояться их до одури и не жалеть для них серебряных пуль). Они агрессивны, причем, в большинстве случаев, агрессия их носит своеобразный характер стремления к мировому господству. И сам Князь Тьмы, и его многочисленные и многообразные подчиненные, и обаятельные предводители вампирских кланов, и пришельцы с Альфы Центавра и Тау Кита, и мутанты, пострадавшие от безответной любви к науке – все жаждут абсолютной власти. Даже зомби – уж на что, казалось бы, безмозглые твари! – и те целеустремленно заполняют мир и наводят в нем свои порядки.

Желание EVIL'ных созданий править миром для голливудских сценаристов выглядит чем-то само собой разумеющимся, для наших зрителей – вопиющей глупостью, неисчерпаемой темой для шуток и приколов. Ну хорошо, говорят зрители, завоюет какой-нибудь очередной хрен со щупальцами Вселенную – а дальше-то что? На этот вопрос сценаристы либо не отвечают вовсе, либо дают ответы смехотворные и явно продиктованные пропагандистскими надобностями ("Что-что – перережет нас всех на фиг и один останется!") Можно, конечно, поверить, что ярко выраженный тактический ум у EVIL'ной твари сочетается со столь же ярко выраженной стратегической глупостью, и всю свою недюжинную сообразительность и неотразимое обаяние (о котором у нас еще пойдет речь) она употребляет сама не зная на что. Однако логичнее предположить, что, как всегда, всему, что показывают по телевизору, верить не стоит. Нам говорят правду, но не всю. EVIL'ная тварь действительно хочет овладеть миром, но вот что будет с ним делать – этого работники Голливуда не понимают и строят догадки в меру своего разумения.

В конце концов, не так уж важно, намерен ли антигерой жрать младенцев или воспитывать из них сверхчеловеков, повергать вселенную в хаос или строить рай на земле. Он хочет отменить существующий порядок и установить какой-то другой – вот его главное преступление. "Бойтесь того, и только того, кто скажет: я знаю, как надо" © любимый девиз либералов. EVIL'ная тварь знает, как надо, и готова осуществлять свои идеалы на практике – этого достаточно, чтобы все добрые граждане взялись за осиновые колы.

***

Между тем концепция der Wille zur Macht не является ни самоочевидной, ни бессмысленной.

Разным культурам свойственны различные модели отношения к миру. В современном обществе превалирует т.н. "западная" модель, основанная на своеобразно понятой идее свободы и принципе: "Живи и давай жить другим". "Западный" человек свободен иметь любые мнения и следовать любым правилам (чем очень гордится); однако его свобода ограничена узкими пределами "частной жизни". Он может (до определенных пределов) распоряжаться собой, но не может и не имеет права брать на себя ответственность за то, что его окружает. Внешний мир властно врывается в его жизнь, втягивает в бесконечную гонку за деньгами и престижем, душит ценами и налогами, вешает на уши газетную лапшу, мозолит глаза и сверлит уши рекламой, оболванивает его детей никчемными или откровенно вредными школьными программами – а бедный частный человечек ничем не может ответить, ибо выйти за пределы "своей крепости" для него означает нарушить табу, покуситься на свободу других частных человечков. Которых, возможно, все происходящее устраивает.

EVIL'ные создания, как легко заметить, придерживаются иной модели – той, которую К.А. Крылов в своей работе "Поведение" определяет как "северную", имперскую и свойственную, в частности, русскому менталитету и выражает принципом: "Чего я не делаю, того никто делать не должен". "Северный" индивидуум не делит жизнь на "частную" и "общественную", не боится практической деятельности (в том числе применения силы), не делает фетиша ни из своих, ни из чужих прав и свобод; у него есть четкие представления о достойном и недостойном, и недостойного он не намерен терпеть не только в себе, но и в других. О морали антигероев horror'а (как ни странно, мораль у них есть, и весьма неожиданная) мы поговорим в свое время; пока же отметим в них имперскую волю к власти и преобразованию мира – волю, которую создатели жанра преподносят нам как Абсолютное Зло.

Разумеется, реки крови и горы трупов, которыми устлан путь любого киношного злодея, имеют некоторое обоснование в реальности. Всякий, кто хочет изменить мир, неизбежно стесняет чью-то свободу и кому-то причиняет страдания. Следовательно, наилучший способ сохранения status quo – возведение свободы (в смысле "свободы от") и отсутствия страданий в ранг абсолютных ценностей. И превращение die Macht – творческой силы, способной и желающей изменить мир и взять на себя ответственность за эти изменения – в атрибут Абсолютного Зла.

***

Показательно в этой связи само распределение сил в фильмах ужасов. "Наши" – частные люди, среднестатистические обыватели, слабость и незначительность которых подчеркивается даже их биологическим статусом: как правило, это женщины, подростки, дети[2]. Земная власть – будь то власть правительства, армии, полиции, психиатров или священников – не защищает простых людей от сил тьмы, напротив, чаще всего вольно или невольно выступает на стороне EVIL'а. Сами же EVIL'ные создания обладают всеми традиционными атрибутами могущества и господства: они величественны, вид их вызывает трепет (что обычно подчеркивается музыкальной темой), они говорят и действуют "как власть имеющие", обладают магией, повелевают армиями сверхъестественных созданий, они всезнающи, вездесущи и почти всемогущи; сами их наименования несут в себе отсылки к понятиям державности (Повелитель, Властелин, Император), созидания (Зодчий теней, Инженер), иерархии, организованной по феодальным или абсолютистским принципам (Миньон, Рыцарь-демон). Отметим, что в политическом плане воплощением EVIL'а всегда является Империя.

Наконец, характерно, что основная задача любой EVIL'ной твари в любом фильме – замочить побольше народу. Вне зависимости от сюжета и реальной необходимости мочилова. Это не просто литературная игра и даже не просто пропагандистский прием. Убийство представляет собой выигрышный материал для съемок, приятно щекочет нервы и убеждает зрителей, воспитанных на гуманистических ценностях, что они имеют дело с настоящим Воплощением Зла; но кроме всего этого, убийство есть выражение предельной власти. Кто решает, кому жить, кому не жить, тот становится судьей мира, тот устанавливает свой закон уже не в теории, а на практике. В былые времена это право на суд принадлежало любому благородному человеку (феодальные суды, дуэли), затем – только государству; теперь оно отнято почти у всего "цивилизованного мира" и, что характерно, сохраняется лишь в одной стране "западной ойкумены" – в США.

Интересно, однако, что власть EVIL'а ограничена территориально. Чернокнижник теряет силу на освященной земле, Зодчий теней не может войти туда, где есть свет, демоны Эмитивилля действуют только в доме – стоит выбежать за ворота, и ты в безопасности, Фредди Крюгер – повелитель в мире снов, но в реальном мире он бессилен (причем переход между сном и реальностью показан именно как пространственный). Разумеется, EVIL стремится к экспансии и старается стереть границу между своей и чужой территорией; и, разумеется, положительные герои за эту границу хватаются, как за последнюю надежду. Какие битвы, какие интриги вокруг границы разыгрываются, например, в "Рыцаре-демоне ночи"! Сколько трудов кладет Крюгер на то, чтобы превратить реальность в сон, а его противники – чтобы вытащить его из сна в реальность! Сколько раз наблюдали мы на кино- и телеэкранах, как измученные герои, задыхаясь, из последних сил мчатся на "свою" территорию – только бы успеть, только бы добежать! А вот и другой извечный мотив хоррора: древний EVIL, запертый в темнице, рвется на свободу, уже трещит железный занавес, уже вздымаются языки пламени и высовывается из заколдованного круга страшная-престрашная лапа... Крепче держите попкорн, граждане, плохо ваше дело; ща вылезет – устроит всем полный Армагеддец!

Одним словом, перед нами, облеченный в символический язык картинных "ужасов", предстает старый знакомый – либеральный метасюжет о борьбе частного человека со злобной авторитарной властью за свою свободу (которая, заметим, всегда заключается в сохранении status quo и отстаивании права "жить как живется"). Причем речь идет о вполне конкретной авторитарной власти. Такой, от которой можно сбежать за границу (переступил черту – и все, она уже не достанет), а ее саму запереть за железным занавесом и следить, чтобы не вырвалась. И для России этот сюжет, несомненно, актуален, только вот – как бы это сказать? – с другой стороны.

***

Третья характерная и неожиданная черта EVIL'а – его неотразимость.

За экранным злодеем наблюдать всегда интереснее, чем за метаниями его противников. Если он красив, то уж красив по полной программе. Если страшен – его язвы, жвала и щупальца, любовно созданные мастерами спецэффектов, привлекают взор и доставляют своеобразное, но несомненное эстетическое удовольствие. По-настоящему противными в фильмах ужасов бывают только безмозглые твари – толпы зомби, гигантские пауки и т.п.; монстр, обладающий личностью и разумом, непременно обладает и действенной харизмой. Он умен, остроумен (в меру способностей сценариста, разумеется), артистичен, он прирожденный лидер, он умеет привлекать к себе и вести за собой; в случае нужды ему ничего не стоит навербовать себе толпу сторонников или в пять минут обворожить какую-нибудь даму. Ему опасно смотреть в глаза, и уж точно не стоит прислушиваться к его речам – не спасет никакая твердость духа, обманет, загипнотизирует, и поминай как звали.

Роковая красота и притягательность EVIL'а нам, воспитанным на произведениях христианской и пост-христианской культуры, кажется общим местом. Однако это не так.

В традиционной культуре этика и эстетика были нераздельны: они соединялись, например, в греческом понятии "kalokagaqia" или в древнерусском слове "доблий", означавшем сразу и нравственные достоинства, и воинскую доблесть, и мастерство в любом деле, и телесную красоту. Зло, противоположное "kalokagaqia" – это прежде всего ничтожество и мерзость. Достойное всегда прекрасно (и наоборот), недостойное всегда мерзопакостно. Потому зло и называется злом, что никаких хороших сторон, ни внутренних, ни внешних, в нем нет, и искать их нечего. Не Гектор противостоит Ахиллу – Гектору с Ахиллом противостоит Терсит. Зло для традиционного человека может быть удобным, практически выгодным (как Терситу удобно и выгодно быть трусом), может быть даже "соблазнительным" – в самом плоском смысле – но вот обладать эстетическим великолепием и привлекать порядочных людей своей неземной красотой не может. Если же во Зле вдруг обнаруживается нечто возвышенное и обаятельное, стоит приглядеться получше: возможно, перед нами не Зло, а просто нечто такое, чего мы не понимаем. (Об этом – Еврипидовы "Вакханки".)

Разумеется, идея опасной и гибельной красоты существовала и в языческие времена (вспомним приключение Одиссея с сиренами), но имела характер частного случая, курьезного отклонения от нормы. Только христианство возвело "прелестность" и притягательную силу "дурного" в догмат веры (да настолько, что в умах некоторых ревнителей все красивое и привлекательное сделалось дурным); именно христианству мы обязаны популярным представлением о блестящем, дерзком, неотразимо притягательном Зле и, в противоположность ему, мелком, сереньком, убогоньком и порой откровенно мерзком Добре. Но мы сейчас ведем речь не о христианстве.

В русском менталитете, несмотря ни на влияние христианства, ни на несколько волн увлечения романтизмом, представление о зле как сущности принципиально некрасивой сохранилось. В самом деле, какой жизненный пример не возьмешь – будь то буйный сосед-алкаш, чиновник, хапающий из казны, маньяк, насилующий маленькую девочку, или даже чеченец, обвешанный взрывчаткой – нет в них ничего привлекательного, да и только. Может, и хотелось бы "эстетизировать зло", да эстетизировать нечего. Даже среди товарищей, коим по роду занятий положено охмурять народ и сладкими песнями завлекать его в пропасть – то есть среди политиков и журналистов – не найдешь ни одной мало-мальски яркой, обаятельной личности. Кажется, генерал Лебедь последний был.[3]

И, соответственно, цацкаться с этим самым злом, устраивать вокруг него пляски с песнями, выяснять его философскую сущность, наделять его сверхъестественной харизмой, видеть в нем какой-то "соблазн" для себя и т.п. русский человек не склонен. Это грязь, которую надо убрать. Вот и все. Грязь может вызывать отвращение, раздражение, злобу, даже отчаяние (если ее очень много и нет никакой возможности прибраться), но не может вызывать ни страха, ни, тем более, восторженно-благоговейного трепета.

Однако реальные алкаши, маньяки, террористы и вороватые чиновники везде примерно одинаковы и у представителей всех народов, независимо от национальных и культурных особенностей, вызывают примерно одинаковую реакцию. И если Голливуду удается столь долго и, главное, столь талантливо и успешно изображать прекрасный, величественный, гипнотически притягательный EVIL – очевидно, их EVIL не равен нашему Злу. Они говорят о чем-то совсем другом. Не "приукрашивают зло, изображая его привлекательным" – напротив, изображая нечто, по сути своей привлекательное, на живую нитку пришивают к нему серийные убийства, людоедство, руки по локоть в крови. Чтобы народ не соблазнялся. И не сворачивал с пути, избранного не им.

***

Однако как же все-таки быть со "слезинкой ребенка"? Ведь EVIL'ные монстры в самом деле мочат честных граждан, мочат в массовом порядке, с энтузиазмом, часто даже разными извращенными способами. Мочилово это занимает в жанре такое место и, честно говоря, так органично смотрится, что одним желанием распропагандировать зрителя и пощекотать ему нервы его не объяснишь. Разве постоянная готовность EVIL'а к убийству невинных – убийству бессмысленно-жестокому, немотивированному, ради удовольствия – не доказательство, что эти твари и вправду ЗЛЫ, что они враги для каждого из нас?

Однако, если мы приглядимся к тому, кто, как и почему гибнет в фильмах ужасов, нам станет ясно, что убийства, совершаемые EVIL'ами, отнюдь не бессмысленны. И что "слезинкой ребенка" тут и не пахнет.

Прежде всего: невинных в точном смысле слова EVIL'ы убивают крайне редко. Гибель маленького ребенка от когтей монстра – случай весьма нетипичный, а вот ситуации, когда EVIL щадит ребенка, которого мог бы убить, вспоминаются пачками ("Призрак в компьютере", "Калитка в ад", вторая серия "Кошмара на улице Вязов"). По-видимому, монстры предпочитают иметь дело с людьми дееспособными и ответственными за свои деяния.

Далее: даже в случаях "немотивированного" убийства (т.е. не тогда, когда монстр мстит за свою смерть, расправляется с личными врагами и т.п.) смерть жертвы всегда так или иначе вызывается ее собственными поступками. И поступки эти чаще всего предосудительного свойства. Мелкая служащая сбегает с казенными деньгами[4]; журналист, готовый отца родного зарезать за репортаж, рыщет по моргам и психушкам в поисках сенсации[5]; школьники дружно и с наслаждением травят забитую одноклассницу[6]; отвязные подростки бухают, обкуриваются, яро сексуются, балуются спиритизмом и в довершение всего машиной или мотоциклом сбивают человека[7] – и не знают, что меч (топор/гарпун/бензопила) уже навис над их головой.

Характерно и то, что EVIL'ы никогда не вознаграждают предателей. Казалось бы, раз уж они ведут войну с человечеством, каждый перебежчик должен быть у них на счету – ничего подобного. Персонаж, из корысти или из трусости предавший своих, умирает, как только перестает быть нужен своему новому хозяину. И смерть его, как правило, бывает ужасна. Как и смерть того, кто с самого начала заявлял: "Я никому помогать не собираюсь, раз такое дело, тут каждый сам за себя". Люди с червоточиной умирают первыми – оказывается, монстры, как и мы, трусов и шкурников не любят.

Типична для horror'а ситуация нравственного испытания: EVIL'ная тварь искушает героев, проверяет их на прочность, ищет слабину в характере. Те, кто поддался слабости, гибнут сразу; у тех, кто в экстремальной ситуации проявляет мужество и твердость духа, остается шанс выжить. Не менее типичны и эффектные сцены, в которых монстр использует слабости героев для победы над ними – как Крюгер, который к подростку, обуреваемому эротическими фантазиями, является в облике соблазнительной красотки, к наркоманке – в виде наркодилера, а девицу, мечтающую стать телезвездой, настигает из телевизора. Как ни странно, при выборе жертвы монстр действительно руководствуется ее моральным обликом, и само убийство подается не как беспричинное, иррациональное насилие, а как наказание – хоть и очень жестокое – за дурное поведение или проявленную слабость.[8]

В фильме "Крик" герои шутки ради составляют список действий, запретных для героини фильма ужасов, которая хочет остаться в живых. Главные пункты: не терять девственности до финальных титров и не поддаваться страху – ни в коем случае не кричать. В этом есть смысл. Посмотрев с десяток "ужастиков", легко составить представление о том, какие человеческие качества крайне антипатичны голливудским EVIL'ам: житейская непорядочность, алчность, тщеславие, малодушие, похоть, пьянство, наркомания, жажда развлечений, чрезмерное любопытство, чрезмерная мечтательность, несерьезное отношение к серьезным вещам (например, к вызыванию духов)...

Читатель, знакомый с историей англосаксонского менталитета, сразу ощутит и в этом списке прегрешений, и в чрезмерной суровости наказаний нечто очень знакомое. Так вот что EVIL'ы проводят в жизнь, вот какие стараются ввести порядки! Не удивительно ли – демоны, вампиры и маньяки вдруг оказываются защитниками репрессивной пуританской морали?!

Здесь, пожалуй, стоит вспомнить, что для англоязычного мира, особенно для США, пуританская традиция еще свежа – они отказались от нее совсем недавно. И что никакой другой традиции они не знают.

По-видимому, это одна из тех ситуаций, когда не стоит верить всему, что видишь на экране. Только на этот раз труженики Голливуда не занимаются пропагандой, не очерняют своих героев – они честно, в меру своего разумения, излагают то, что чувствуют. Вглядываясь, так сказать, в эгрегор EVIL'а, сценарист видит в нем отвращение к современному миру – миру бездумного потребления и бесконечных развлечений, видит строгость и жесткость этических установок, бескомпромиссность и безжалостность в суждениях, обращенность к прошлому, стремление вернуть какие-то утраченные ценности... Но что за ценности и какими методами их возвращать – он уже не знает и не понимает, а потому "достраивает" этику противника, исходя из собственного культурного опыта.[9]

***

До сих пор мы наблюдали EVIL лишь извне и в статике, как некую изначальную данность, и судили о психологии EVIL'ных тварей только по косвенным признакам. И это естественно: основной закон жанра в том и состоит, что EVIL'ные существа должны быть непонятны, а действия их непредсказуемы – ведь люди больше всего боятся непонятного. Да и хорош был бы фильм ужасов, пытающийся погрузить зрителя, например, в сложные внутренние переживания Чужого!

Однако законы устанавливаются для того, чтобы их нарушать, и из этого правила существует исключение, причем весьма прославленное, к которому мы сейчас и обратимся.

Разумеется, я говорю об "Омене". Писать о кинематографической мистике и не упоминать "Омен" – все равно, что исключать Достоевского из курса русской литературы. Парадокс в том, что перед нами очень нетипичный horror-фильм, в сущности, анти-horror, в котором все перевернуто с ног на голову. Откровенно EVIL'ный персонаж становится здесь главным героем, причем функционально адекватным положительному герою "нормального" horror'a (во всех трех сериях он терпит преследования и борется за свою жизнь), и все происходящее зритель видит его глазами. Не могу сказать, что этот эксперимент полностью удался; но, во всяком случае, результаты его заслуживают внимания.

Скажем сразу: в вопросах о сущности EVIL'а, особенностях EVIL'ного мировоззрения или о том, чего же киношный злодей хочет от мира, никаких откровений от создателей "Омена" ждать не стоит. Повзрослевший Антихрист в третьей серии занимается совершенно тем же, что и его "коллеги" из стандартных образцов жанра: поклоняется Сатане, стремится к мировому господству и с унылой регулярностью мочит своих врагов. А в промежутках делает трагическое лицо и проникновенно, но в крайне туманных выражениях сообщает, что, мол, очень любит своего Отца, ненавидит Назареянина и вообще по жизни страдает. (В фильме это еще не так ярко выражено, а вот в книге...) Это называется "раскрытие внутреннего мира героя" и хорошо действует на романтически настроенных читателей, особенно на девиц, но к нашим штудиям не прибавляет ничего. И только ради того, чтобы обрядить EVIL'ную тварь в костюм с галстуком, снабдить "переживаниями" и распихать по тексту несколько злободневных политических намеков, городить трехсерийный огород, конечно, не стоило. По-настоящему интересные вещи происходят раньше.

Создатели "Омена" задались целью: максимально "очеловечить" своего героя, при этом сохранив за ним однозначную и брутальную EVIL'ность. В результате Антихрист у них получился очень симпатичным (пожалуй, даже слишком – с этаким конфетно-американским уклоном), очень человечным (определенно слишком – человечность его в конце концов и губит); но главное, на протяжении большей части экранного времени он живет сам по себе, а его злобная антихристова сущность – сама по себе. Более того: EVIL'ность Дэмьена Торна уже существует, когда его самого, как личности, еще нет. Он еще не родился – но все, кого это касается, уже точно знают, что Армагеддон не за горами. Он еще говорить не научился – а у него уже есть армия сторонников, обожающих его и готовых отдать за него жизнь. Он еще ребенок, невинное дитя, ничего не знающее о себе и по малолетству не способное ни замыслить, ни сделать ничего дурного – но люди вокруг него один за другим умирают страшной смертью, и повсюду сопровождают его зловещие "омены"-предзнаменования. EVIL'ность героя показана как врожденное качество, но в то же время это не "качество" в прямом смысле, не свойство характера или темперамента; это некая си изначальная сила, сопровождающая героя на жизненном пути и терпеливо ждущая, когда он осознает ее присутствие и сделает свой выбор – примет ее или отвергнет.

Тот монах, что в фильме служит чем-то вроде резонера со стороны сил Добра и Света (и по совместительству – "монстром", преследующим героя), полагает, что выбор предопределен с самого начала. Он не прав – Дэмьен не робот, он выбирает свободно и с открытыми глазами. И в то же время прав – да, выбор предопределен.

В сущности, здесь звучит та же тема, что и в толкиеновском "Властелине колец" – книге, во многом задавшей парадигму масс-культурной идеологии современного западного мира[10]. Что может сделать человек, обнаруживший, что в его руках – огромная сила, что от его действий – или бездействия – напрямую зависят судьбы мира?

Абстрактный человек – все что угодно. И отказаться от своей силы (для абстрактного человека, пожалуй, самый разумный выход), и растратить по пустякам, и попытаться использовать "в мирных целях". И напиться от радости, и повеситься со страху. Или – скорее всего – махнуть рукой и оставить все как есть. Продолжать жить как живется. Делать вид, что все в порядке, притворяться таким же, как все. А сила, подавленная, слепая и неконтролируемая, будет искать себе выход, будет убивать всех, кого угораздит подойти к тебе слишком близко, и в конце концов пожрет тебя самого...

В том-то и дело: там, где у абстрактного человека – куча возможностей, у EVIL'а выбора нет.

Не потому, что у него связаны руки. Не потому, что его кто-то принуждает, охмуряет, зомбирует, на аркане тащит в ад. И не потому, что он – такое объяснение часто можно услышать в разговоре о реальных EVIL'ах – будто бы одержим психопатическим желанием всеми помыкать и всех строить. Просто, в отличие от абстрактного человека, он знает (может быть, точнее – чувствует), что делать с этой силой. И знает: никто, кроме него, этого не сделает. Он – воин, а воину не пристало отказываться от меча. И если этот меч не принесет ему ничего, кроме горя, если за него придется заплатить по полной программе – болью, одиночеством, отречением от всего, что тебе дорого, неотвратимым поражением и неминуемой гибелью – пусть так и будет. За все надо платить, и дороже всего мы платим за возможность быть теми, кто мы есть.

***

Впрочем, мы увлеклись. Вычленять из "ужастика" кодекс бусидо – занятие неблагодарное, и вопросов о том, что думает, чего хочет, какими идеями руководствуется, с кем и за что сражается EVIL'ная тварь, труженикам масс-культа задавать не стоит – как они на это отвечают, мы уже видели. Не будем искать апельсинки на осинке, оставим в покое психологию самих кандидатов во властелины мира и поговорим о психологии их подручных.

Хотя EVIL'ной твари более свойственно действовать в одиночку, довольно часты случаи, когда она ищет и находит себе сторонников среди людей. Речь идет не о тех, кто перебегает на ее сторону из трусости или корыстных соображений: таких мало, и, как правило, долго они после этого не живут. Мы говорим о людях, которые искренне разделяют ценности и цели EVIL'ной твари, питают к ней личную преданность и готовы трудиться, сражаться и приносить жертвы на благо ее темного дела.

Таких оказывается много, даже очень много – это первая странность. И вторая странность: на сторону EVIL'а становятся такие люди, которых никак в этом не заподозришь. Ладно бы отщепенцы какие-нибудь, асоциальные личности – так нет, никому нельзя верить. И социальное положение, и культурный уровень, и моральный облик – все обманчиво. Черт его знает, как это получается, но убежденными EVIL'истами в любой момент могут оказаться и милейшие, интеллигентнейшие старички-соседи, и знаменитый музыкант, игрой которого ты восхищаешься, и родной дедушка, и любимый муж, и даже дети, играющие в твоем дворе.

В том же "Омене-3" эта тема развита до степени паранойи. Тайное общество дьяволопоклонников охватывает весь мир: их сотни тысяч, их миллионы, их люди – на всех ключевых постах, среди них – преуспевающие бизнесмены, священники, пенсионеры, домохозяйки и бойскауты. Все они – совершенно нормальные люди, живущие совершенно обычной жизнью; но каждый из них в душе предан Делу и ради победы готов на все.

В чем конкретно это самое Дело состоит – так и остается неясным. В том числе, похоже, и для самих деятелей. По крайней мере, вопросов типа: "Что будем делать, когда придем к власти?", каких-либо рассуждений, сомнений или мечтаний на эту тему из их уст не слышится вообще.

Автор чувствует, что должен дать этому помешательству, охватившему чуть ли не весь мир, какое-то рациональное объяснение. И разъясняет дело так: мол, Дэмьен – личность чрезвычайно харизматическая, от одного его вида люди впадают в экстаз, признают в нем истинного вождя, проникаются к нему самоотверженной любовью и безграничным доверием, после чего туманные лозунги типа: "Приблизим Царство Моего Отца!" принимают на ура, не задавая вопросов и не интересуясь подробностями. Ибо верят: такой замечательный человек плохого не посоветует.

Теория не новая – примерно так во многих популярных изданиях объясняется феномен "тоталитарного мышления". И тем не менее, товарищи, это лапша на наши уши. Или, возможно, фигура умолчания. Потому что всякий, даже самый тоталитарный и харизматичный демагог добивается успеха только тогда, когда отвечает (пусть и демагогически) на реальные нужды и чаяния людей, когда выдвигает конкретные, простые и понятные народу предложения. Власть – Советам. Мир – народам. Земля – крестьянам. Пенсии-то в Царстве Сатаны повысят, или как? И, кстати, что будет после Армагеддона с итогами приватизации?

Средствам, с помощью которых Антихрист движется к победе, автор уделяет очень много внимания – и средства эти, как на подбор, одно другого аморальнее. Зритель должен сделать вывод: благой цели такими способами не добиваются. Но все-таки, почему не обрисовать, хотя бы пунктиром, саму цель? Если идеалы сатанинской утопии ужасны и для нормального человека совершенно неприемлемы, рассказать о них можно и нужно – пусть зритель ужаснется и преисполнится благородным негодованием. Если Дэмьен обещает своим сподвижникам рай на земле, но обманывает (или обманывается сам) – об этом тем более стоит рассказать. Причем расписать как можно подробнее и крутить по телеку перед каждыми выборами, в назидание электорату. Если же все "на самом деле" происходит именно так, как нам показывают, то эта масса разнокалиберных и вполне нормальных с виду людей, увлеченных неизвестно чем и восторженно ждущих пришествия неизвестно чего, заставляет задуматься об ином, куда более тревожном (для сильных мира сего) объяснении. Похоже, всем этим сытым, благополучным, хорошо устроенным в жизни людям настолько опротивело все окружающее, что они готовы идти куда угодно и за кем угодно – лишь бы отсюда подальше.

Но "Омен", как мы уже отмечали, произведение нетипичное и, несомненно, более глубокое, чем стандартные фильмы ужасов – именно потому, что его авторы не боятся ставить интересные вопросы и давать демонстративно неудовлетворительные ответы. В стандартных образцах жанра проблема решается просто и без лишней рефлексии. Здесь EVIL'ная тварь завоевывает себе сторонников не политическими программами, не аргументами, не обещаниями, даже не демонстрацией харизмы, а чисто силовыми, магическими приемами. Достаточно укуса, прикосновения, пристального взгляда в глаза, достаточно даже простого присутствия EVIL'а где-то поблизости (как в "Зодчем теней" и "Мумии") – и несчастный забывает все, чему его учили в школе. У него уже нет своей воли, личность его потеряна, он превратился в бездушного и покорного раба EVIL'ной системы, и все, что он делает дальше – в сущности, делает уже не он.

Характерно в этой связи представление о том, что EVIL'ная тварь может насильно сделать человека подобным себе (ср. превращение в вампира или оборотня, которое всегда происходит помимо воли, а часто и против воли) или даже завладеть его телом. Ситуация, когда герой встает на сторону EVIL'а сознательно, по каким-либо рациональным основаниям или осознанным симпатиям, для horror'а почти невозможна: в классических образцах жанра выбор всегда подчеркнуто иррационален, связан либо с "одержимостью", овладевающей человеком помимо его воли и незаметно для него самого, либо с прямым насилием EVIL'а над личностью. Разумеется, ни о какой свободе воли речи не идет: всякий, кто связался с EVIL'ом – раб по определению. Точный выстрел по сознанию общества, приученного превыше всего ставить свободу!

Вот и последняя особенность голливудского EVIL'а. Творцам-пропагандистам с Фабрики Грез хорошо известно, что EVIL привлекателен. В том числе и для самых умных, порядочных и достойных людей. Может быть, для них-то в особенности. Но реальных причин его привлекательности они не знают (или, возможно, предпочитают держать это знание при себе). Вот и находят объяснение, которое всех устраивает.

EVIL'ность, дамы и господа – это болезнь, род сумасшествия, причем заразный. Человек, демонстрирующий ДРУГОЕ мировоззрение – не оппонент, не заблуждающийся, даже не враг. Это одержимый. Выслушивать его аргументы, возражать ему, вообще вести с ним любого рода честный бой – бессмысленно. Он болен. Можно ли его вылечить, неизвестно (как правило, нельзя): но пока что необходимо изолировать, чтобы не заражал окружающих. Чтобы предотвратить распространение заразы, подходят любые методы: здесь допустима и даже желательна максимальная жестокость, простительно нарушение любых гуманистических табу (и снова вспоминаем "Омен" – как там насчет слезинки ребенка?) Чего с ними церемониться? Это уже не люди. Даже если вот этот конкретный пациент еще ни в чем не провинился, ничего дурного не сказал и не сделал (и не факт, что сделает вообще) – какая разница? Он же EVIL'ный. Одно его присутствие угрожает нашей свободе и демократии. Пока он существует, общечеловеческие ценности в опасности. Он должен быть уничтожен.

***

И все-таки – что же такое EVIL? Где его искать – не в картонных мирах Голливуда, а в нашей реальности?

Авторы horror'а и смежных жанров редко говорят об этом впрямую, оставляя прямые ответы для других видов массовой кино- и литературной жвачки (например, для тягучих повествований "об ужасах тоталитаризма"). Однако порой они проговариваются – как проговорились, например, авторы третьей версии "Heroes of Might and Magic", начертившие карту Европы и разместившие на ней фэнтезийные народы по своему разумению: благородных рыцарей – во Франции, варваров – в Скандинавии, а далеко на востоке, в городе Moscow – филиал Ада с огненным дворцом, демонами, церберами и мрачно-величественными Archdevil'ами. А порой делают признания, подобные признанию Стивена Кинга в его давней "Пляске смерти".

В начале этой книги, посвященной развитию и современному состоянию horror'а, Кинг рассказывает о том, как впервые в жизни испытал настоящий ужас. Рассказывает в свойственной ему манере – подробно, красочно, с разными лирическими отступлениями, так что мы лучше перескажем эту историю своими словами.

4 августа 1957 года (многие ли у нас еще помнят эту дату?). Стиву десять лет, он сидит в кино и вместе с компанией таких же малолетних обормотов ловит кайф от очередного "Вторжения злобных марсиан", которые тогда выходили на экраны десятками. Почему, догадаться несложно, и что это были за марсиане, тоже понятно – шла холодная война. Действие в самом разгаре, пришельцы уже бомбят Нью-Йорк, малышня в зале замирает от блаженного восторга, зная, что наши все равно победят – и вдруг экран гаснет. Включается свет. На сцену перед экраном выходит администратор, и лицо у него белое.

– Только что передали по радио, – говорит он, – русские запустили на орбиту космический корабль. Они назвали его sputnik.

И – тишина, наполненная ужасом. В тишине – дрожащий детский голос: "Врешь!" Но все понимают: нет, не врет.

Тогда-то, пишет Стивен Кинг – уже не мальчишка, а умудренный жизнью человек, добрый гражданин Соединенных Штатов и прославленный мастер horror'а – тогда-то он впервые узнал настоящий Ужас.

Ужас – это когда-то где-то в холодных небесах, прямо у тебя над головой, летит русский sputnik. А это значит, что русские опередили нас в космосе. И теперь они могут сделать с нами все, что захотят, а мы с ними – ничего. EVIL вырвался из заколдованного круга: он здесь, он смотрит на тебя, он видит все, что ты делаешь и чем живешь, он готов стать твоим судьей и палачом – что ты ему ответишь? Да, это вам не злобные марсиане.

***

Однако мы, кажется, начали с разговора о Хэллоуине. И о том, почему вводить этот праздник в России не стоит.

Думаю, из всего сказанного это становится достаточно ясно. Та "нечисть", которой так боится западный мир, которую то размалевывает самыми черными красками, то издевается над ней, то пытается ее задобрить, но все равно боится до одури; эта нечисть – мы[11].

За бесконечными фантастическими и фэнтезийными битвами с пришельцами, демонами, зомби и т.п. слишком ясно чувствуются отзвуки холодной войны. За всевозможными Мордорами и Темными Империями слишком явственно просвечивают очертания реальной "Империи Зла" – России. Цели и ценности киношных монстров, замолчанные, оболганные, перекрученные, все еще сохраняют достаточно верности себе, чтобы мы могли угадать в них, словно сквозь тусклое стекло, имперские ценности и имперские идеалы.

Нам показывают нас самих в кривом зеркале – и говорят: "Не правда ли, мерзкие рожи? Давайте вместе бороться с этими гадами!" Нам показывают нашу потерянную, почти забытую доблесть – и говорят: "Смотрите, вот оно – по-нашему EVIL, по-вашему – ЗЛО!"

Ошибаетесь, господа. Мы с вами говорим на разных языках: ваше "добро" для нас – гибель, ваше "зло" – быть может, наше единственное спасение. Сейчас победа на вашей стороне; но конец фильма – еще не конец истории. Ждите сиквела.

EVIL you name us – EVIL we are.

31 октября – 7 ноября 2003 г.