Сергей Кара-Мурза

Десять лет победы над СССР: итоги для побежденных

Прошло десять лет с момента явной, политической победы в столетней горяче-холодной войны против России (СССР). Победители празднуют, обогащаются, раздают премии, ссорятся между собой. Побежденных они могут уже почти не замечать. Так что поговорим между собой.
Важнейший бесспорный и обобщающий показатель того, что произошло с Россией – небывалый в истории скачок смертности и столь же небывалое падение рождаемости, особенно среди русских. Народ съежился, затаился, перестал воспроизводиться, как в предчувствии непонятного и безжалостного удара. Удар этот, видимо, еще впереди, но и оглянуться назад полезно. Многое из своего оружия уже показали те, кто замахивается для удара, массирует натруженную руку.
Из всего, что сделали с Россией (почти исключительно средствами культуры), я бы выделил две взаимосвязанные вещи. Первая из них - глубокое разрушение "универсума символов", которое привело к дезориентации людей в пространстве и времени, утрате ими способности выстраивать разумные умозаключения. Второе глубокое изменение, прямо связанное с первым - создание у людей системы потребностей , несовместимых с жизнью страны и народа.
Обе эти вещи в той или иной степени коснулись всех , действие их носит "молекулярный" характер, они порождают множество связанных в цепь порочных кругов. Возникновение системы порочных кругов загоняет страну в историческую ловушку . Это такое положение, что любой шаг по улучшению ситуации сопряжен с огромной неопределенностью и ведет, хотя бы временно, к увеличению страданий. В результате воля людей парализована - трудно решиться сделать любой шаг.
Уничтожение СССР как разрушение мира символов
В мире культуры, в котором живет человек, особое место занимают символы . Они - отложившиеся в сознании образы (призраки) вещей, явлений, человеческих отношений, которые приобретают метафизический смысл. Это часть оснащения нашего разума. Оно все время развивается и достраивается, но может быть и повреждено или разрушено. Мы в мире символов живем духовно, под его влиянием организуем нашу земную жизнь. Каждый из нас «утрясает» свою личную биографию через символы, с их помощью она укладывается в то время и пространство, где нам довелось жить. Они направляют наши поступки, советуют запомнить одни и забыть другие, лепя из рутины нашу личную историю. Мир символов узаконивает жизнь человека в мире, придает ей смысл и порядок.
Мир символов упорядочивает также историю народа, общества, страны, связывает в нашей коллективной жизни прошлое, настоящее и будущее. В отношении прошлого символы создают нашу общую память, благодаря которой мы становимся народом - так же, как братья и сестры становятся семьей, сохраняя в памяти символы детства, даже отрывочные, зыбкие, как призраки - вроде песни матери, уходящего на войну отца или смерти деда. В отношении будущего символы соединяют символы соединяют нас в народ, указывая, куда следовало бы стремиться и чего следовало бы опасаться. Через них мы ощущаем нашу связь с предками и потомками, что и придает человеку бессмертие и позволяет принять мысль о своей личной смерти. Мы обретаем космическое чувство, и оно поддерживает нас в бедствиях и суете обыденной жизни.
Человек с разрушенным миром символов теряет ориентиры, свое место в мире, понятия о добре и зле. Он утрачивает психологическую защиту против подонков, увлекающих его на самые безумные дела и проекты. Идеологи реформы учинили в России разрушительный штурм символов. В специальной литературе этот проект излагается спокойно и деловито. Культурное ядро советского народа было основано на соединении рациональности (ума) и еди­ной, всеохватывающей этики (сердца), которое наблюдается у человека традиционного общества, обладающего, как говорят, естественным религиоз­ным органом - способностью видеть священный смысл в том, что современному человеку кажется обыденным, профанным, технологи­ческим (речь не идет о религии в обычном смысле слова, и нередко у атеистов этот религиозный орган развит сильнее, чем у формально верующих). И дело не в деклара­циях. Дело в сокровенных переживаниях и угрызениях совести, которые редко и, как правило, странным образом вырываются наружу.
Мир символов русского человека особенно хрупок – он слишком ценит Слово. В 1932 г. И.П.Павлов установил важный для нас факт - у русских "условные рефлексы координированы не с действием, а со словом". Павлов считал эту национальную особенность неблагоприятной, так как она затрудняет возможность "воспринимать действительность как таковую". Именно эту особенность в полной мере использовали идеологи реформы в последнее десятилетие. В результате возникло тяжелое массовое поражение душевного и физического здоровья. Говорят о стрессе, который испытывают люди. Но положение серьезнее, стресс губит, но и мобилизует.
Как пишет академик РАМН Б.Т.Величковский в книге "Реформы и здоровье населения страны" (М., 2001), судя по структуре заболеваемости, на здоровье населения России повлиял не стресс, а "нарушение динамического стереотипа высшей нервной деятельности". Этот механизм открыт И.П.Павловым, он "обеспечивает устойчивое и экономное функционирование организма в стабильных условиях жизнедеятельности. Для динамического стереотипа утрачивается значение конкретного внешнего стимула, как при стрессе, и в качестве побуждающего, пускового момента выступают механизмы памяти. В отличие от стресса, нарушение динамического стереотипа само по себе не мобилизует адаптационных механизмов организма... В лаборатории И.П.Павлова было показано, что нарушение динамического стереотипа вызывает развитие самых различных патологических процессов и их сочетаний, в том числе депрессии и других психических нарушений. В результате наблюдается ранняя повышенная смертность животных". На этой особенности нашей культуры и нашего мышления и была основана доктрина психологической и информационной войны против СССР со стороны его противника в холодной войне (точнее, союза внешнего и внутреннего противников).
Конечно, прочность мира советских символов стала подрываться раньше, чем пришел Горбачев. С 60-х годов действовала разношерстная «партия антисоветской революции». В ней на общей основе антисоветизма были соединены очень разные культурные силы. Сахаров с Солженицыным, Шафаревич с Новодворской! После успеха в первой военной кампании - уничтожения СССР - они друг от друга отошли и даже переругиваются, духовно удерживая с сфере своего притяжения разные части общества. Но их антисоветизм - основа фундаментальная, и в этом своем векторе они продолжают составлять единый фронт. Коррумпированная номенклатура, «диссиденты» и «патриоты» в три руки скрутили шею стране и всему ее жизнеустройству. Проект разрушения нашего мира символов еще ждет своего историка. Однако контуры его видны уже сегодня, наличие его уже никем и не отрицается.
Перечень символов, которые были сознательно лишены святости в общественном сознании, обширен. Дело не ограничивалось теми, которые связаны с политическим строем, осмеяние символов государственности было тотальным. Поднимите сегодня подшивку «Огонька», «Столицы», «Московского комсомольца» тех лет - захлебывающаяся радость по поводу любой аварии, любого инцидента. А разве не на это было направлено устройство концерта поп-музыки на Красной площади и именно 22 июня 1992 г.? Красная площадь - один из больших и сложных символов, олицетворяющих связь поколений.
Вот что пишет французский философ С.Московичи: “Красная площадь в Москве - одна из самых впечатляющих и наиболее продуманных. Расположена в центре города, с одной стороны ее ограничивает Кремль. Этот бывший религиозный центр, где раньше короновались цари, стал административным центром советской власти, которую символизирует красная звезда. Ленин в своем мраморном мавзолее, охраняемом солдатами, придает ей торжественный характер увековеченной Революции. В нишах стены покоятся умершие знаменитости, которые оберегают площадь, к ним выстраивается живая цепь, объединяющая массу вовне с высшей иерархией, заключенной внутри. В этом пространстве в миниатюре обнаруживает себя вся история, а вместе с ней и вся концепция объединения народа”.
Это прекрасно знали идеологи, потому и устроили тут концерт. И чтобы даже у тугодума не было сомнений в том, что организуется святотатство, диктор ТВ объявил: «Будем танцевать на самом престиж­ном кладбище страны».
Известно, что важнейшим для нашего национального самосознания был обобщенный символ Великой Отечественной войны. Сначала за него взялись диссиденты. Потом разрушение этого символа в течение целого десятилетия было почти официальной государственной программой. Возник поток литературы и передач, релятивизирующих предательство, снимающих его абсолютный отрицательный смысл. Предательство относительно . Сложился популярный жанр предательской литературы. Это не только книги Резуна, но и масса «научных» книг. Известные и хорошо документированные события войны начинают излагаться российскими «историками» на основании немецких архивов и мемуаров - часто без указания альтернативных отечественных сведений. В перестроечных журналах печатались даже фальшивки, давно разоблаченные в ФРГ (например, состряпанные в ведомстве Геббельса «Письма из Сталинграда»). В целом это была большая и хорошо финансируемая программа вытеснения из нашей коллективной исторической памяти образа Отечественной войны.
Здесь надо снова подчеркнуть, что эта кампания почти не имела бы силы, если бы велась только откровенными "западниками". Именно участие в ней "патриотов" придает ей большую силу – не путем сложения усилий, а вследствие мощного кооперативного эффекта. Роман Г.Владимова, обеляющий предателя Власова ("Генерал и его армия") должен получить знак патриотического качества в виде высокой похвалы от В.Бондаренко. Сам В.Бондаренко, завоевав авторитет шумной атакой на Тимофеева-Ресовского, может после этого заниматься реабилитацией целой категории предателей. Да еще с какой патетикой: "Казненные молчанием" ("Слово", 1991, № 10). Речь о писателях, которые пережили ужасный "двадцатилетний опыт советчины" и наконец-то, благодаря приходу оккупантов, смогли заговорить.
Вот как это трактует В.Бондаренко: "Замкнув свои уста в довоенный период, оказавшись по разным причинам на оккупированной территории, поэты здесь дерзнули заговорить открыто, зная, что после этого назад пути нет... Многие из них работали в русских газетах на оккупированной территории". Что ж, у каждого свое оружие – одни партизан вешали, другие в "русской" газете, издаваемой немцами, трудились. Причем, скорее всего, добровольно, а не под угрозой расстрела или голодной смерти, как большинство простых власовцев. И с какой жалостью пишет об их судьбе после Победы наш патриотический идеолог: "А пока вернемся к несчастным беженцам, не нужным западной демократии, вылавливаемым советскими спецкомандами... Полиция всех стран помогала смершевцам вылавливать русских беженцев. особенно изощрялись англичане, не уступавшие подручным Берии и Гиммлера". Какая изощренная логика! Ведь эти "русские беженцы", которых вылавливают “советские спецкоманды”, как раз и есть "подручные Гиммлера".
Чуть ли не прославляя явных предателей и активных сотрудников врага, одновременно громя ученого-невозвращенца, который прямо в делах фашистов не участвовал (почему и был расстрелян его сын), В.Бондаренко не только подпиливает символы Отечественной войны, но и подрывает способность людей взвешивать, измерять явления – а на этой способности держится здравый смысл.
Особое место занимало разрушение образов, которые вошли в национальный пантеон как мученики . Тут видна квалификация. Особенно поучительна кампания по дискредитации Зои Космодемьянской. Народное сознание, не­за­висимо от официальной пропаган­ды, именно ее выбрало и вклю­чи­ло в пантеон святых мучеников. Ее образ, отделившись от реальной биографии, стал служить одной из опор самосознания на­шего народа. Потому столько сил было брошено на то, чтобы под­ру­­бить эту опору культуры и морали. Пожалуй, еще более показательно «второе убийство» Павлика Морозова. Этот образ был символом трагедии, высших человеческих страстей - мальчик, убитый своим дедом. Сущности дела почти никто и не знал, она была мифологизирована (в реальности она гораздо страшнее, чем в легенде). Насколько был важен этот отрок-мученик как символ, показывает масштаб кампании по его очернению.
Очень быстро идеологи стали перенимать, «один к одному», западные технологии разрушения символов, например, искажение смысла праздников . Тут «инженеры культуры» дошли до пределов пошлости. Они стали называть 1 Мая – праздник, стоящий на крови, - «Днем весны и труда». 7 ноября, годовщину Октябрьской революции, Ельцин постановил «отныне считать Днем Согласия».
Важный метод вторжения в мир символов - осквернение могил или угроза такого осквернения. Этот метод регулярно применяется политиками уже почти десять лет. Вдруг начинается суета с угрозами в отношении Мавзолея Ленина. Через какое-то время эта суета прекращается по невидимому сигналу. Если учесть, какие фигуры в нее вовлекаются (вплоть до Патриарха), то уровень руководства такими акциями надо признать высоким. Возня вокруг Мавзолея всегда инициируется людьми образованными (Г.Старовойтова, Марк Захаров и т.п.). Они не могут не понимать, что Мавзолей - сооружение культовое, а могила Ленина для той трети народа, который его чтит, имеет символическое значение сродни религиозному. Видимо, есть особая категория интеллигентов, которая всегда, при всех режимах тяготеет к разрушению священных символов.
Грезы наяву
В нарушении универсума символов особое значение имеет создание ложных, фантастических образов - для того, чтобы увлечь массы людей, на время превращенных в толпу и потерявших чувство ответственности. В этом состоянии они обретают особый тип мышления - аутистического . Цель реалистического мышления - создать правильные представления о действительности, цель аутистического - создать приятные представления и вытеснить неприятные, преградить доступ информации, связанной с неудовольствием (крайний случай - грезы наяву). Если удается отключить или подавить реалистическое мышление, то аутистическое мышление занимает его место, тормозя здравый смысл и получая абсолютный перевес.
Главное в аутистическом мышлении то, что оно, обостряя до предела какое-либо стремление, нисколько не считается с действительностью. Поэтому в глазах людей, которые сохраняют здравый смысл, подверженные припадку аутизма люди кажутся почти помешанными. Аутизм интеллигенции достиг в перестройке небывалого уровня. Ведь действительно она всерьез поверила в фантазию «возвращения в цивилизацию», в «наш общий европейский дом». Думаю, сам Горбачев не мог ожидать такого эффекта от нелепого обещания. Ведь на Западе никто и никогда не дал оснований считать, будто Россию в этот «дом» приглашают. Эта фантазия «братания с Западом» не согласовывалась ни с какими реальными признаками, сейчас даже трудно представить себе, что в 1989-1990 гг. множество умных и образованных людей в нее верили.
Господство аутистического мышления при глубоком расщеплении логики («шизофренизация сознания») породили небывалый в истории проект разрушения народного хозяйства огромной страны под условным названием реформа . Этот проект был бы невозможен, если бы его не поддержал с энтузиазмом чуть не весь культурный слой, на время увлекший за собой большинство городских жителей. Распределять (а тем более прихватывая себе побольше) легко и приятно, производить - трудно и хлопотно. Фетишизация рынка (механизма распре­де­ления) началась с 1988 года, но уже и раньше состоялась философская атака на саму идею жизнеобеспечения как единой про­из­водительно-распределительной системы. Из этого и вырос поворот к реформе как переустройству жизни - с принципа сокращения страданий к принципу увеличения наслаждений .
Люди стали верить в несовместимые и взаимоисключающие фантазии. Желание устроить у нас капитализм удивительным образом совмещалось с мечтой о « лишении привилегий » и полной социальной справедливости. Иногда отрицающие друг друга тезисы следовали друг за другом буквально в одном абзаце. Бывало, что в статье на экологические темы автор возмущался тем, что высыхает Аральское море - и одновременно проклинал проект переброски в Среднюю Азию части стока северных рек. Мечты об эффективном сельском хозяйстве сочетались с ненавистью к удобрениям и тракторам.
Наблюдая, что происходило последние десять лет в сфере общественного сознания, иногда приходишь к дикой мысли, что являешься свидетелем огромной злонамеренной государственной кампании, направленной на помрачение разума большой части граждан. Людей убедили, что для преодоления накатывающей катастрофы нужны были не усилия ума, души и тела, а несколько магических слов, которые бы вызвали из исторического небытия мистические силы, разом дающие большие блага для настоящего и будущего. Причем блага, просто отнятые у других современников и у потомков.
Отказ от права на жизнь
Многие фундаментальные образы удалось легко разрушить, потому что при смене поколений мы утратили понимание их смысла, выраженного неадекватной терминологией. Ведь многие вещи мы и не пытались понять, а лишь заучивали. И то, что мы заучивали из учебников истмата, очень легко «вывернулось» и соединилось с тем, что мы уже пятнадцать лет заучиваем из телевидения.
Сегодня встало, как камень из песка, противопоставление « диктатура пролетариата - демократия ». Мол, советский строй, хотя бы при сталинизме, стоял на диктатуре пролетариата, и это было ужасно, а теперь у нас демократия, и мы на правильном пути. Вот остатки пролетариата уморим, тогда и пережитков диктатуры не останется.
Иногда, правда, уточняют, что то была диктатура не пролетариата, а большевиков. Но это мелочи. Ведь кто такие большевики, если, как говорят, были поголовно уничтожены все дворяне, буржуи, священники и «справные крестьяне»? Те же пролетарии города и деревни. Тут, правда, возникает неувязка с родословной наших нынешних демократов. Вдруг оказывается, что все они - чуть ли не из князей. Что это для них были «лакеи, юнкера, и вальсы Шуберта, и хруст французской булки» - да проклятая диктатура пролетариата отняла. Но нас интересуют здесь не личные судьбы, а большие общественные явления.
Да, у нас демократия, которой многие так долго ждали. Ее признаки налицо: многопартийность, гражданские права и свободные выборы. Организуй любую партию! Вон, есть Партия общественного цинизма, и ее генеральный секретарь то и дело выступает по телевизору. Свобода слова? Выпускай любую газету, хоть сплошь из матерных слов. Можешь купить телестудию и перед камерой голым ходить или Путина ругать. Свобода передвижения и неприкосновенность жилища полные. Чуть Гусинскому повестка к следователю, он - в Гибралтар. А наши бомжи даже сочетают оба гражданских права: с часу ночи до шести утра они неприкосновенно живут в вагонах метро и одновременно передвигаются.
Денег у людей не хватает - газету выпускать, молока купить и т.д.? Так ведь еще Елена Боннэр предупреждала, что за демократию надо платить. Вот мы и платим, еще не расплатились. А то сегодня в Приморье замерзшие люди выходят с плакатами: «Хотим жить». На это им Греф резонно может ответить: «Ну и живите на здоровье, никто вас не убивает». Люди в таком мысленном диалоге, конечно, завопят: «Мы замерзаем. Мы не можем жить без отопления!». А Греф столь же резонно им ответит: «Вы имеете полную свободу покупать тепло или покупать себе дома на Канарах. Но вы не имеете права требовать тепла от государства. Это право вы имели, но сами его выплюнули, когда сидели у телевизоров 4 октября 1993 г.».
Это желание жить - отрыжка диктатуры пролетариата. Жить - это уже отход от чистой демократии, это уже социал -демократия, получение социальных прав, а не гражданских. Об этом не договаривались. Никто, сдавая советский строй, не спросил: «А мы сохраняем право на хлеб и молоко?». Нет, просили только многопартийности и свободы выезда.
Чем же обернулась демократия и могло ли выйти иначе? Как это ни покажется архаичным, к этому вопросу лучше подойти не с классовым взглядом, а с примитивным делением на бедных и богатых . Классы на это деление накладываются, но не вполне. А у нас в России, где классы вообще не успели сложиться, а потом практически растворились в советском обществе, ничего к ним свести не удается. Между тем, демократия именно на делении богатые-бедные и возникла. Богатые объединились в гражданское общество - «республику собственников» - и учредили демократию как наилучший способ защитить себя от бедных ( пролетариев - то есть неимущих). Как написано в западных учебниках, демократия есть холодная гражданская война богатых против бедных, ведущаяся государством. Как мы сами недавно видели, холодная война богатых даже более эффективна, нежели горячая. Хотя, конечно, в крайних случаях прибегают и к горячей - выпускают то Пиночета, то Ельцина.
Как же ведут свою войну богатые с помощью демократии? Соблазняют людей политическим равенством, которое путем промывания мозгов на время утверждают как наивысшую ценность - гораздо более ценную, нежели равенство социальное. Как дается политическое равенство? Равным разделением власти между гражданами. По принципу «один человек - один голос». Никаких королей или КПСС, обладающих особо весомым голосом, нет. Все равны, и Ротшильд, и нищий. Каждый свою частицу власти может осуществить через выборы. Вроде, все логично, и против этого никто не возражает. И как только этот порядок принимается и закрепляется Конституцией - все! Мышеловка захлопнулась. Богатые просто скупают голоса бедных, будь то безработные ткачихи Иваново, чукчи или черкесы. Свободный рынок - прежде всего для политики, а уж потом для осязаемых товаров.
Впрочем, если быть точнее, богатые первым делом «выгоняют» бедных с рынка. Конечно, не насилием, упаси боже. Только ласковым словом - спектаклями непрерывных скандалов, передачей «Куклы», демонстративным ничтожеством продажных политиков. В массовое сознание нагнетается мысль, что «политика - дело грязное», и на выборы лучше не ходить, не пачкаться. Таким образом, достигается первое условие - на выборы парламента у нас порой не приходит 75% избирателей, почти все бедное большинство, а на выборы президента - половина. Как видим, без всякого насилия и пока еще без преступных манипуляций с бюллетенями от выборов отсекается большинство бедных.
Это экономит богатым огромные деньги - выкупать голоса приходится у немногих. Нужное число тщательно рассчитывается, экономика должна быть экономной. Треть из идущих на выборы избирателей остается без оплаты - их оставляют для КПРФ. Подавитесь, козлы! Треть и так проголосует правильно - это сами богатые и их челядь. Значит, торговаться приходится только с третью идущих на выборы. Это по карману. Тем более, что многих подкупают «виртуальными ценностями». Мол, вот-вот войдем в наш общий европейский дом. Или запугивают «виртуальными ужасами». Бабушек - что Ельцин обидится и пенсии отнимет, верующих - что коммунисты снова Храм Христа Спасителя взорвут. Социологи работают, знают, кого чем можно напугать.
Так возникает строй-мираж. Бедные в нем как бы исчезают, благополучная половина их просто не видит. Из бедности выхватываются гротескные фигуры, даются с комическими комментариями. Это обволакивается рекламой «сникерсов», становится частью несуществующего мира. Все путем, мужики. Опыт (например, Бразилии) показывает, что при наличии продажной художественной интеллигенции и наркотического телевидения вполне достижим такой порядок, при котором одна половина граждан не просто не видит, но уже и почти не верит в существование второй половины, живущей вообще без регулярных доходов. Народ исчезает. У нас это сделать потруднее, потому что зимы холодные, но в целом к этому дело идет. Половина вымрет - и вторая половина этого не заметит.
Иначе в данной модели демократии быть не могло. Ибо демократия у нас - это снятие запрета на геноцид бедных. Если хотите, снятие запрета на убийство ближнего. В этом ее главная суть, все остальное - мелочи. Более того, дальше будет все более быстрое вымирание, и прежде всего русских, ибо черкесы, чукчи и буряты на самом деле эту демократию не приняли и продолжают свою жизнь как народы. Им главное, чтобы дети у них рождались. А то что они свои голоса-бюллетени продают абрамовичам и кобзонам, так они на эти бумажки плевать хотели.
Что же такое была у нас диктатура пролетариата? Главный ее смысл был в запрете именно на эту демократию. Жесткий запрет на убийство ближнего - для тех, кто сам этого запрета не понимает. Диктатура пролетариата вдруг появилась, и почти все ее возжелали, именно потому, что наши либералы после Февраля 1917 г. наглядно суть этой демократии всем показали. И русские, которые тогда почти поголовно были крестьянами (хотя бы и фабричными или «в серых шинелях»), очень хорошо эту суть поняли.
Термин диктатура пролетариата в России употреблялся как метафора. Сразу после Октября он понимался как власть абсолютного большинства, власть народа, которая сможет поэтому обойтись без насилия. Именно поэтому отпускались под честное слово мятежные юнкера и генералы. По мере обострения обстановки упор делался на слове диктатура , и метафора использовалась для оправдания насилия.
Главное, что у нас это понятие не имело классового смысла (независимо от риторики). Она воспринималась как диктатура тех, кому нечего терять, кроме цепей - тех, кому не страшно постоять за правду. Пролетариат был новым воплощением народа, несущим избавление. Н.А.Бердяев в книге «Истоки и смысл русского коммунизма» писал: «Марксизм разложил понятие народа как целостного организма, разложил на классы с противоположными интересами. Но в мифе о пролетариате по-новому восстановился миф о русском народе. Произошло как бы отождествление русского народа с пролетариатом, русского мессианизма с пролетарским мессианизмом».
В политическом смысле диктатура пролетариата означала, что у богатых изъято главное средство власти - возможность отвращать людей от участия в выборе жизнеустройства и скупать их голоса. Бедные действительно стали влиять на ход жизни - гораздо больше даже, чем того хотело советское государство. В социальном смысле она означала запрет на убийство бедных богатыми. Равный доступ к минимуму пищи, то есть право на жизнь, было утверждено как не подвергаемое обсуждению Откровение. Никаких голосований по этому вопросу не допускалось. Из этого и вытекали 34 млн. пайков во время военного коммунизма - для всех горожан, и банкиров, и трубочистов. Из личных симпатий, злоупотребив своей властью, Ленин выхлопотал паек первой категории (как для молотобойца) для антикоммуниста академика Павлова и его жены. Но без коррупции ведь никакая власть не обходится, хотя коррупция коррупции рознь.
Утвердив равенство в вопросе жизни и смерти, диктатура пролетариата была вынуждена наложить мораторий на равенство атомизированных голосов - на демократию для богатых. Иначе, как ни крути, убийство бедных было не остановить - хотя бы на 70 лет. Когда мы стали зажиточны и утратили память о настоящей бедности, мы легко отказались и от этой защиты. Каждый про себя подумал, что бедным при Чубайсе станет не он сам, а его сосед. Жизнь нанесла тяжелый удар по этому стереотипу.
Образ труда и безработицы
В сущности, главным объектом антисоветской пропаганды был подрыв устоев общества-семьи – в плане как социального, так и национального устройства. Эта пропаганда оказалась наиболее действенной в самой модернизированной части общества, в среде интеллигенции. Как уже не раз говорилось, "мы не знали общества, в котором живем" и принимали почерпнутую из обществоведения идею, что советское общество - это просто продукт прогрессивного развития того же западного общества, стадия в его "естественной", проходящей в соответствии с законами общественного развития эволюции. Что-то у нас лучше, что-то хуже, есть пережитки прошлого. При таком видении СССР все его бытие трактовалось в понятиях западного общества. Возникало желание сравнить отдельные элементы нашего и западного жизнеустройства и "взять оттуда все лучшее". Отпадала сама проблема подобия систем и вопрос о "применимости" у нас ихнего "лучшего".
Одним из главных смыслов, входящих в культурное ядро любого общества, является труд (и его тень - безработица ). С ним связаны многие частные стороны экономического и социального порядка, представления о взаимной ответственности государства и гражданина, важные символы и даже религиозные установки. Высокое качество программы разрушения символов в проблеме труда подтверждается тем, что отключение здравого смысла удалось не в связи с каким-то отвлеченным вопросом, а вопреки очевидным и осязаемым материальным интересам буквально каждого человека.
Полная занятость была бесспорным и фундаментальным социальным благом, которое было достигнуто в ходе советского проекта Отсутствие безработицы было колоссальным прорывом к благополучию и свободе простого трудящегося человека. Мы еще даже не можем вполне оценить утрату этого блага - у нас еще нет людей, по-настоящему осознавшими себя безработными и, главное, воспроизводящими безработицу в своих детях, в следующих поколениях. Мы еще живем «наполовину советским» порядком.
Целый срез антисоветского мышления сложился на основе категорий классовой борьбы . Вот, на Западе она узаконена, введена в рамки права, сложилась целая культура борьбы, и в результате достигнуто динамичное экономическое и социальное развитие. У каждого рабочего в кастрюле курица, а около дома сносная машина - это благодаря забастовкам. Но и буржуазию эти забастовки заставляют тщательнее вести дела. Что же мы-то? Страна таких замечательных традиций рабочего движения? И начали эту тему мусолить, а потом и в рабочую среду нести. Ты же рабочий, тебя эксплуатируют, надо же бороться за свои интересы! Цивилизованно, конечно. Теперь не булыжник оружие пролетариата, нужны права, нужен закон о праве на забастовку.
И уже к началу перестройки была подготовлена почва для воззрений, которые полностью разрушали всю конструкцию общества-семьи, накладывали на нее несовместимые с нею представления общества борьбы , которое уравновешивается силой или угрозой применения силы. Идея легализации забастовок стала одной из главных в т.н. "демократическом движении", а с 1989 г. в программе Межрегиональной депутатской группы Верховного Совета СССР. Началась активная пропаганда этой идеи в печати и на митингах, а также просто лихорадочная агитационная работа в рабочих коллективах. По ряду причин, блестяще описанных в американской советологической литературе, самым подходящим контингентом для этого были шахтеры.
Тем, кто имел хотя бы интуитивное представление о типе советского общества, идея легализовать забастовки сразу показалась предельно опасной. Они чувствовали, что речь идет не о частичном изменении социальной и политической системы, а о переходе общества в совершенно иной коридор, на совершенно иную траекторию. И как только в этот коридор войдешь, дверь за тобой захлопнется.
Тяжело было смотреть на подготовку первых больших забастовок. С точки зрения интересов самих рабочих они выглядели как самоубийство, но в эту воронку они затягивали все общество. Вспомним антисоветские забастовки шахтеров Кузбасса в 1990 г. Множество разумных людей своими руками уничтожали тот строй, в котором они существовали как привилегированная социальная группа. И требовали установить строй, в котором они как социальная группа должны были неминуемо быть превращены в ничтожество. Шахтеры вообразили, что если шахты приватизируют, а сами они станут акционерами, то они будут продавать уголь за доллары, а все остальное - налоги, цены на энергию, машины, транспортные тарифы и т.д. - останется, как было при советском строе.
Те обществоведы, которые об этом писали, обнаружили потрясающее непонимание типа советского общества - его было бы трудно так имитировать. Обнаружили они, кстати, и отсутствие логики, а также непонимание и типа западного общества. Вот что пишет ученый из Института международного рабочего движения АН СССР в 1991 г.: "Забастовки шахтеров... это шаг к гражданскому обществу... И в то же время это шаг к новой социальной и экономической структуре общества. Именно летний перелом 1989 г. позволил многим рабочим осознать, что право на забастовку - такое же право, как право на труд, свободу собраний, как другие демократические права... Что же думают шахтеры о возможной безработице? 56% опрошенных нами шахтеров понимают, что избежать безработицы не удастся и поэтому нужны государственные и региональные программы ее ограничения и помощи безработным. В то же время 26% считают ее безусловным злом и высказываются за ее недопущение".
Да, " забастовки шахтеров - это шаг к гражданскому обществу ". Точнее, шаг от советского традиционного общества, а куда нас от него заведет, пока неясно (более вероятно, что к традиционному же обществу, только несравненно более худшего типа, нежели советское - диапазон традиционных обществ огромен, вплоть до людоедских племенных королевств). Но уже следующий тезис просто нелеп: " право на забастовку - такое же право, как право на труд ". Эти два права именно взаимоисключающие , они есть часть правовых систем двух несоизмеримых типов общества. Или право на труд - или право на забастовку, в этом и был фатальный выбор шахтеров. Потому-то они, идя на забастовку, уже предвидели безработицу, а еще два года назад им и в голову такое бы не пришло. Хочешь права на забастовку - бери, но не взыщи, прав члена семьи ты тогда иметь не будешь, в том числе права на труд и других типично советских прав.
Ясно, что забастовка - это метод получения от работодателя и (или) государства каких-то благ путем нанесения ущерба или этому работодателю, или всему обществу. Но получишь ли ту эту выгоду или, наоборот, потеряешь, зависит от баланса сил. Переход к такому способу достижения выгод - это необратимый отказ от принципа переговоров и поиска согласия, принятого в семье. Хотя, понятно, и в семье бывают несправедливости и конфликты. Забастовки 1990 г. были не конфликтом, а разрывом со всеми принципами жизнеустройства по типу семьи. При этом шахтеры и вообще все рабочие, поддержавшие этот разрыв, совершили ошибку, поскольку оказывать давление ни на новых собственников, ни на государство они не могут. "Собственники" получают доход не от труда рабочих, а от разворовывания ресурсов страны.
После опыта 1989-90 гг. забастовочный энтузиазм у рабочих пошел на убыль. При большом опросе (6971 человек в 1991 г. и 5856 в 1992 г.) ответили "Считаю забастовки вполне закономерным явлением" в 1991 г. 58%, а в 1992 г. - 46%. Но было уже поздно цепляться за принципы общества-семьи, главные из них самопроизвольно не восстановятся.
Преобразование системы потребностей
Второй удар был не менее тяжелым. Последние десять лет граждане России были объектом небывало мощной и форсированной программы по созданию и внедрению в общественное сознание новой системы потребностей. Как писал Маркс, «Потребности производятся точно так же, как и продукты и различные трудовые навыки».
Создание сильнейшего стресса с помощью экономических рычагов (почти поголовное обеднение) в совокупности с мощной атакой СМИ привело к тому, что массовое сознание населения России расщеплено. Говорят даже об "искусственной шизофренизации" населения. Люди не могут сосредоточиться на простом вопросе – чего они хотят? Их запросы включают в себя взаимоисключающие вещи. В условиях обеднения усилились уравнительные архетипы, и люди хотели бы иметь солидарное общество - но так, чтобы самим лично прорваться в узкий слой победителей в конкурентной борьбе. И при этом, если удастся, не считать себя хищниками а уважать себя как добрых патриотов.
Это – не какая-то особенная проблема России, хотя нигде она не создавалась с помощью такой мощной технологии. Начиная с середины ХХ века потребности стали интенсивно экспортироваться Западом в незападные страны через механизмы культуры. Разные страны по-разному и в разной степени закрывались от этого экспорта, сохраняя баланс между структурой потребностей и теми реально доступными ресурсами для их удовлетворения, которыми они располагали. Сильнейшим барьером, защищавшим местную («реалистичную») систему потребностей, были сословные и кастовые рамки культуры. Таким барьером, например, было закрыто крестьянство в России. Крестьянину и в голову бы не пришло купить сапоги или гармонь до того, как он накопил на лошадь и плуг – он ходил в лаптях. Так же в середине века было защищено население Индии и в большой степени Японии. Позже защитой служил мессианизм национальной идеологии (в СССР, Японии, Китае). Были и другие защиты – у нас, например, осознание смертельной внешней угрозы, формирующей потребности «окопного быта».
При ослаблении этих защит ниже определенного порога происходит, по выражению Маркса, «ускользание национальной почвы» из-под производства потребностей, и они начинают полностью формироваться в эпицентрах мирового капитализма. По замечанию Маркса, такие общества, утратившие свой культурный железный занавес, можно «сравнить с идолопоклонником , чахнущим от болезней христианства». Вспомним несколько эпизодов большой программы по превращению нас в чахнущих идолопоклонников.
Избалованный человек массы. Практикум: "О чем думали рабочие?"
Я предложил в печати провести учебный практикум на эту тему. Задача стоит так: "Рабочие поддержали реформу, надеясь, что их материальное благосостояние улучшится. Этого не произошло. Каков был ход их рассуждений и в чем они ошиблись?"
В ответ пришло множество писем, здесь я трону только один важный момент. В общем, все согласны, что рабочие поддержали реформу, хотя и пассивно. Но этого было вполне достаточно реформаторам. Думали ли при этом люди о благосостоянии? Да, большинство думало о будущем в житейских понятиях, а многопартийность и демократия были идеологическим украшением, мало кого из рабочих они действительно волновали. Соглашаясь на изменение строя, люди считали, что в смысле материального благосостояния, их жизнь станет лучше. Во всяком случае, никто не говорил: "Я и мои дети будем голодать, но я этого хочу".
Ухудшилось ли благосостояние большинства рабочих? Да, это надежный факт, выраженный в уровне потребления продуктов питания, получении жилья, пользовании транспортом, связью, в покупке товаров длительного пользования и т.д. Миллионы безработных также "произошли" из трудящихся, и непонимание частью безработных тяжести их положения - временное.
Поскольку смена строя произошла без насилия, приходится признать, что выбор сделан рабочими на основании некоторых умозаключений. Поскольку результат противоречит ожиданиям, в ходе этих умозаключений были допущены ошибки. Выявить их необходимо вовсе не для того, чтобы призвать "вернуться в прошлое", а для того, чтобы научиться избегать подобных ошибок в будущем.
Очевидно, что в нашей стране есть два источника повышения благосостояния для социальных групп. Первый - увеличение производства. При этом рабочим может доставаться больше благ, чем раньше, даже если их доля в доходах снижается. Второй путь - изменение в распределении доходов. При этом также может расти благосостояние социальной группы даже при сокращении производства - если увеличение ее доли в доходах в абсолютном измерении превышает спад производства. Таким образом, когда рабочие посчитали, что реформа повысит их благосостояние, они предварительно должны были сделать прогноз изменения двух факторов: масштабов производства и распределения доходов (такие варианты, как захват колоний и перекачка оттуда даровых денег, мы рассматривать не будем, поскольку никто их в начале реформы не предполагал, да и сейчас не предполагает).
Энтузиасты реформы из рабочих могли посчитать, что оба фактора изменятся в благоприятную для них сторону: увеличится производство и к тому же возрастет их доля в доходах. Скептики считали, что новые хозяева ("буржуи"), возможно, будут брать себе больше, нежели советская номенклатура, так что доля рабочих в доходах сократится, но уж производство возрастет настолько, что увеличение массы доходов с лихвой перекроет изъятие. Другая группа скептиков полагала, что производство упадет, но этот спад будет с лихвой перекрыт увеличением социальной справедливости - частные собственники отдадут рабочим большую долю доходов, нежели отдавало советское государство. Считать, что и производство упадет, и доля рабочих при распределении доходов уменьшится, но при этом благосостояние их увеличится, невозможно, ибо это было бы очевидно неразумно.
Что касается производства, то оно в результате реформы сократилось более чем вдвое. Это провал таких колоссальных масштабов, что можно говорить о глубоком поражении сознания тех рабочих, которые его не предвидели. Спад на один процент - уже кризис, спада на 50-60% в мирных условиях вообще не бывало нигде в истории, а ведь этот спад еще не остановлен (на деле ему и конца не видно, ибо уже десять лет как не делается капиталовложений в производство - уж рабочие-то должны были бы это заметить). Как могли этого не предвидеть люди, когда речь шла об их собственных рабочих местах?
В действительности спад производства начался немедленно после первых ударов по советской системе хозяйства ("Закон о предприятии" и "Закон о кооперативах"), так что в 1991 г. уже было очень трудно не предвидеть тяжелого кризиса при движении в том же направлении. Последствий этих шагов мог не видеть только тот, кто не хотел их видеть - кто уже был очарован идеей реформы.
Итак, те, кто ожидал роста производства, совершили тяжелую и уже очевидную ошибку. Их умозаключение настолько противоречило очевидным или легко обнаруживаемым фактам, что речь может идти только о результате эффективной манипуляции сознанием этих людей. Было совершено крупнейшее политическое мошенничество, и рано или поздно это должно стать предметом юридического разбирательства. Мы эти группы "поверивших в рост производства" пока что отставляем в сторону.
Самая для нас интересная группа - те, кто разумно предвидел спад производства (хотя, конечно, не мог предвидеть масштабов катастрофы), но по каким-то причинам считал, что распределение доходов сильно изменится в пользу рабочих. Здесь легко восстановить в памяти главные доводы, с помощью которых они убедили самих себя, что при советском строе рабочих "обирают" гораздо сильнее, чем при "капитализме".
Молодые люди могут не помнить, поэтому напоминаю: пропаганда будущих реформаторов долго внедряла в умы три аргумента, которые и послужили для внушения. Первый сводился к тому, что советские рабочие были объектом эксплуатации, а советское государство - эксплуататором. Второй аргумент использовал совсем уж "марксистскую" трактовку и состоял в том, что в СССР имелся класс эксплуататоров - номенклатура. И это класс, который изымал непропорционально большую, по сравнению с буржуазией, долю дохода. Третий аргумент - "уравниловка". Она якобы состояла в том, что около каждого рабочего- труженика имелся напарник-лодырь, который этого "справного" рабочего объедал. Вот эти три субъекта оттягивали у рабочего его трудовые рубли. Реформа, которая обещала устранить из нашего общества всех этих субъектов, таким образом, должна была повысить благосостояние рабочих.
Когда рабочим внушали идею эксплуатации их государством, уже здесь был разрыв в логике. Ведь из того факта, что государство изымает у рабочих часть их прибавочного продукта, никак не следует вывод, что в этом отношении советское государство хуже того государства, которое обещали устроить реформаторы. Никакое государство не может выполнять своих задач, не изымая у граждан части продукта их труда. Рабочие должны были в своих рассуждениях прийти к промежуточному выводу, что государство Ельцина обойдется меньшими изъятиями, нежели советское. Насколько я знаю, никто никогда такого утверждения не делал и даже никакой меры не предлагал. Этот пункт наши реформаторы сумели просто обойти, и никто их не спросил.
Люди "проскочили" важный этап в умозаключении в результате подмены понятий - изъятие прибавочного продукта для общих нужд государства было подменено понятием эксплуатации. То, что государство изымало для общих нужд, оно в советское время с лихвой возвращало рабочим в натуре в виде благ. Как обстоит дело сейчас - всем видно (по смертности, по отоплению домов, по голодным солдатам). Но теперь, кроме государства, на шее рабочих сидят еще и "собственники".
Почему рабочие решили, что появление, кроме государства, еще и частных хозяев их заводов обернется прибавкой к зарплате - загадка века. Никакой логики в этом найти невозможно, как ни ищи. Есть, впрочем довод не от логики, а от странной веры, будто в советском государстве была особая жадная банда, которая тянула с рабочих гораздо больше, чем этого требовали общие нужды нации. Это номенклатура, которая присвоила себе слишком много льгот и привилегий, для которых и отнимали деньги у рабочих.
Да, номенклатура была и льготы были. Вопрос-то в том, почему рабочие решили, что номенклатура при Гайдаре и Чубайсе на свои льготы будет тянуть меньше денег. Откуда было бы взяться такой совестливой номенклатуре? Откуда было видно, что Лужков с Гусинским будут скромнее какого-нибудь Промыслова в Моссовете? А может, при демократии вообще нет директоров и чиновников? Проследить за логикой этих рассуждений нашего рабочего трудно. Ведь даже из любого голливудского фильма видно, что и в Америке есть директора и чиновники. Кто и когда сказал, что они оттягивают себе меньше денег, чем советские? Не только не было разумных доводов в пользу такого предположения, но даже ни один самый наглый врун такого не осмелился сказать.
Наконец, об уравниловке. Таким злобным словечком был обозначен уравнительный принцип распределения части жизненных благ при советском строе. Уравнительный - значит, не по труду, а по едокам. Вообще-то ни в одном обществе нельзя обойтись без уравниловки - даже животные без этого не могут обойтись. так что речь идет о пропорции, о величине уравнительства. Допустим, тут был в СССР некоторый перебор. Но неужели он был таким нестерпимым, что об уравниловке до сих пор говорят с ужасом даже коммунисты? Неужели и вправду наши "социальные иждивенцы" объедали справных работников? Это - ложь, специально внедренная в общественное сознание. На уравнительной основе давались минимальные условия для существования и развития человека - а дальше все зависело от него самого. Он получал жилье, скромную пищу (через низкие цены), медицину, образование, транспорт и книги. Если был готов напрячься, мог заработать на жизнь "повышенной комфортности", купить машину или хлестать коньяк вместо водки. Но уровень потребления людей с низкими доходами был действительно минимальным - на грани допустимого. Никакой уравниловки в потреблении не было, все держалось на пределе.
Теперь произошло резкое расслоение людей по доходам, от которого рабочие в целом проиграли. Даже захлебнувшийся "демократической" пропагандой кандидат наук не может не понять: если при катастрофическом спаде производства существенная прослойка гребет миллионы, это может происходить только за счет перераспределения доходов в сторону отхода от уравниловки. Этого просили рабочие - это они и получили, только ударило это не по номенклатуре, а по ним самим и их близким.
А если кто-то думал, что социальный сдвиг такого типа мог выбрать напарника-лодыря и шарахнуть по нему точечным ударом, да еще передать вырванный у него незаслуженный кусок хлеба его старательному товарищу, то это, простите, такая наивность, которая позволительна только дебилу. Такого рода артиллерия, как приватизация, бьет по площадям. Да это и вообще не артиллерия, а ядерное оружие. Так что те, кто вызывал огонь на своего напарника, на самом деле вызывал его на себя. Не подумал как следует? Так хоть сегодня надо подумать и восстановить тот ход мысли, что привел к таким фатальным ошибкам. Именно в самых главных вещах произошел сбой мышления. Надо их выявить и обсудить - без самолюбия и обвинений, а ради извлечения урока. После такой постановки темы "практикума" сразу пришел ответ, который стоит привести. Вот он, почти без правки:
"Здравствуйте. Хочу присоединиться к практикуму. Я напишу просто от души, что думаю. Может, где-то и нарушу случайно условие какое, но это только от желания понятнее изложить.
По-моему, тут вообще дело в совсем другом... Простой человек далек от всяких заумных рассуждений. Он думает так: "Вот моя работа, тут я вкалываю, выкладываюсь полностью на всю катушку, но только здесь. А когда я ухожу с работы, я хочу расслабиться и не думать обо всем этом. Хочу, чтобы все было легко и без напряжений. Пусть будет все дороже, но пусть будет легко. На работе я ишачу, а после нее я хозяин жизни". В общем, мухи отдельно, котлеты отдельно.
Советское государство постоянно держало человека в напряжении. То очередь за водкой, то за колбасой, то в семь утра надо встать, чтобы получить талончик к зубному врачу, то телевизионного мастера целый день жди, то дефицит какой-то достать надо. И так постоянно. И при всем при этом каждый продавец чувствует себя богом, и к нему надо вежливо, а он к тебе как настроение будет. И ты ужом вертишься перед ним, понравиться хочешь, а то не даст.
Если есть одна мелочь, которая занимает полпроцента времени, то это ничего. А если их двести, то ни на что другое времени уже не остается. Особенно это все хорошо чувствуется, когда у человека есть деньги. И он думает: "Какого черта? Я хочу иметь эту вещь и готов платить. Так почему я должен за ней еще и бегать, давиться в очередях, доставать где-то, заискивающе смотреть на кого-то? Я хочу заплатить и получить. Вот и все". И Ельцин эту проблему решил. По нему было видно, кстати, что он "свой мужик", не какой-то "упертый коммуняка", который то с водкой будет бороться, то еще какой бред выдумает. Народ чувствовал, что он решит эту проблему.
Вывод такой, что Советское государство просто зае...ло своих граждан мелочами, и они были отдаться кому угодно, лишь бы их постоянно не напрягали. Так что Ельцин многим души успокоил в этом плане. И у многих коммунизм ассоциируется именно с этим постоянным, совершенно дурацким и ненужным напряжением. И снижение в восемь раз количества бесплатного жилья, или еще чего там, этого не перевешивает. В общем-то вы и сами это видите.
Сейчас многие на то время смотрят иначе. Что-то забылось, что-то стало спокойнее переноситься. Но в то время это просто наболело, поэтому и было так важно людям. А то, что была или не была манипуляция сознанием, это не важно. Это тот случай, когда "девочка сама хотела", и соблазнить ее мог бы и немой.
Может, я в чем-то и не прав, конечно. Буду рад, если вы мне укажете на ошибки. С уважением. Александр".
Итак, наша цель была - восстановить ход мысли рабочего как социального типа, найти в нем противоречия, ошибки или идеалы, которые толкнули к выбору и пассивной поддержке нынешнего типа жизни вместо советского. Александр надел маску этого условного рабочего, с этой маской мы и ведем разговор. Назовем ее А. Итак, "простой человек А." легко променял бесплатную квартиру и врача, ради которых надо было "напрягаться", на возможность получить все это без "напряжения". Какой ценой? Ясно, какой - теперь все это достается немногим.
Вспомним, как А. изложил проблему: человеку надоело, что при советском строе он должен рано встать, чтобы получить талончик к зубному врачу. Поэтому он поддержал Ельцина, который обещал эту проблему решить и этот строй поменять. Как поменять? Сделать врачей платными. Тогда большинство вообще к врачу не пойдет и будет рвать себе зубы плоскогубцами, а за "людьми с деньгами" врачи сами будут бегать. Других способов изменить положение не было, и Ельцин ничего другого и не обещал.
Кстати сказать, и при советском строе были платные (и очень недорогие) зубные врачи, и никакой очереди к ним не было. Так что в глубине души А. хотел бы попасть без очереди именно к бесплатному врачу, но он умолчал об этом. А это очень важный пункт, тут есть большая неувязка. Точно так же были рынки, на которых без всякой очереди можно было купить зимой виноград и помидоры. И продавцы там зазывали покупателей и были очень милы. Выходит, А. думал, что без СССР метро так и будет стоить 5 копеек, но в нем станет мало народу. Зашел - и без всякого напряжения сел на удобное место.
Снова уточним вопрос. "Простой человек" у А. - работяга ("на работе я ишачу"). Поддержав переворот Ельцина, он мог рассуждать только двумя способами или не рассуждать вовсе. Эти два способа таковы: 1) При капитализме у всех будет много денег, число врачей резко возрастет, и к ним можно будет в любой момент придти без талончика. 2) При капитализме у меня будет много денег, а остальные пусть рвут себе зубы плоскогубцами, мне на них плевать.
Учтем, что только идиот мог предположить, будто врач ему будет вообще не нужен, поскольку, мол, вырвать зуб плоскогубцами гораздо приятнее и легче, чем идти за талончиком. Так что мы этот вариант не рассматриваем. Точно так же можно сказать и о квартире ("хрен с ней, с квартирой, еще напрягаться из-за нее в месткоме или райисполкоме - проще жить на улице и не иметь детей"). Будем говорить о людях, которые любят жить под крышей и, следовательно, полагали, что и при Ельцине они квартиры будут как-то получать (тут те же два пути рассуждений, что и о враче).
Каким из двух способов мыслил "простой человек"? А. на это не ответил, но оба эти способа ущербны. Первый вообще глуп, ибо всем известно, что в СССР врачей на душу было больше, чем на самом богатом Западе. Так что увеличить их число Ельцин никак не мог бы - как и число построенных квартир или вагонов метро. Менее известно было то, что на Западе профессор университета ходит в поликлинику соцстраха, и на простой рентген там надо отстоять месяц в очереди (а в СССР очередей на рентген не было). Если подумать, то при всеобщей доступности такое благо, как врач, всегда будет дефицитным.
Кстати, одна из первых вещей, которая меня поразила на Западе (в Испании и в бедных кварталах в США), это огромное число беззубых людей. При том, что на каждом углу зубной врач без талончика! Когда я начал выспрашивать о причине этого странного явления, на меня посмотрели, как на дурачка. Масса людей там никогда не ходит к врачу, зубы у них просто "выбаливают" и выпадают - стоматология соцстрахом не покрывается. И при этом мои друзья на меня даже озлобились, стали тыкать себе в рот пальцем и орать: "Ты знаешь, сколько мне стоила вот эта пломба? Вы там, сволочи, зажрались в СССР! Ничего, скоро узнаете", - дело уже было в перестройку.
Но даже если этого не знать, можно было понять, что многократно увеличить количество благ никакой Ельцин бы не смог, так что все равно А. хотя бы тайком принимал идею отстранить от этих благ массу его соседей, чтобы ему эти блага достались "без напряга". Но ведь, с другой стороны, считать работяге, что при капитализме у него (в качестве общей нормы) будет много денег, не то что у других - тоже неразумно. Неразумна даже сама формула, которую дал А.: "Вот моя работа, тут я вкалываю!" Как это "моя"? При капитализме работа принадлежит капиталисту, собственнику средств производства. Он тебе работу "продает" на рынке - может продать, а может и не продать. Ведь чтобы сказать "моя работа", надо иметь право на труд, а именно от этого права рабочие и отказались. Ведь сама "работа" как благо обеспечивалась именно советским государством, общенародной собственностью на средства производства, а Ельцин как раз это и обещал устранить. Почему же работяга решил, что он всегда сможет "ишачить" да еще получать за это деньги? Откуда у него такая фантазия? А. этого не объясняет, а ведь это тоже важный вопрос.
Я предполагаю, что никаких связных рассуждений в голове нашего работяги не было. Были короткие обрывки мыслей, а главное - недовольство и мечты, плод аутистического мышления. Это отключение здравого смысла, потому что, соглашаясь на явно опасное для него самого, его семьи и детей изменение, человек обязан рассуждать и подсчитывать возможный ущерб.
Ведь все те "напряжения", о которых пишет А., вполне можно было значительно облегчить, просто увеличив долю "коммерческих" услуг в нашей советской жизни, не ломая самого строя. "Пусть будет все дороже, но пусть будет легко!" Что ж, для любителей дороговизны это можно было устроить в два счета, пусть бы наслаждались в дюжине магазинов-музеев. Но ведь боролись не за это, люди соблазнились именно образом полной свободы ("после работы я хозяин жизни"). А это невозможно. "Мухи и котлеты" как раз не могут быть разделены, как не удается разделить котельную завода и отопление жилья. Так что речь шла именно о полном разрыве, о фатальном выборе: одним котлеты, другим мухи.
Формула "после работы я хозяин жизни", скажем прямо, означает полный отказ от гражданственности и ответственности. Можно даже больше сказать, уже в ней скрыт и следующий шаг: а зачем я вообще буду "ишачить"? Почему бы мне не быть "хозяином жизни" все 24 часа в сутки? Ведь именно этим "Ельцин многим души успокоил". Отсюда - миллионы челноков и массовый приток молодежи в преступность.
Да, советское государство было патерналистским (от слова патер - отец). Это значит, что и после работы человек не был "хозяином жизни", а выполнял обязанности "члена семьи", обязан был "напрягаться", тем более что и "отец" бывает не сахар, иногда гоняет зря.
Судя по письму А., главный "напряг" состоял в том, чтобы бегать по очередям - то за талончиком, то за водкой. Я заострю вопрос до крайности и скажу, что очереди ("совершенно дурацкое и не нужное напряжение") - необходимое условие и даже признак солидарного общества. Многие блага всегда дефицитны, и если за ними нет очереди, то значит, каким-то образом доступ к этим благам большинству людей перекрыт. Возникает какого-то рода "закрытый распределитель" [1] .
По мелочам можно ворчать, не переставая, но по большому счету дело в СССР шло справедливо и разумно - сначала расшивались узкие места в доступе людей к самым главным благам. Уже не было очередей за хлебом и молоком, сократилась в среднем до 6 лет очередь на квартиру (отдушиной стали и жилищные кооперативы, вполне доступные тем, кто не мог ждать). 100% жилья имело электричество - в это надо вдуматься! 2,1 тыс. городов, 3,4 тыс. поселков и 177 тыс. деревень были к 1987 г. газифицированы. Какие "напряги" были этим сняты с сотен миллионов человек! Вспомните, что значит купить и напилить дров на зиму, топить печку и готовить на керосинке.
А. пишет, что в глазах рабочего "все это не перевешивает"... отмены талончика к врачу. Вот это и страшно. Это признак безвыходного кризиса. Ведь это, говоря попросту, есть помрачение ума. И не только ума, но и воображения. У жителей Камчатки, которые сидят по 15 часов в сутки без электричества и готовят пищу на костре, думаю, уже другое мнение о "напрягах". То же самое - у жителей Грозного после бомбежки. Выходит, "простой человек" конца ХХ века этого вообразить не может, пока не испытает на своей шкуре? Но тогда, значит, он утратил свойство, совершенно необходимое для выживания человека - способность предвидения исходя из опыта других. Если это состояние продлится, мы просто вымрем как народ. Впрочем, тут, я надеюсь, А. перехлестывает ради красного словца.
А. пишет, что мелочи-напряжения задавили советского человека - "ни на что другое времени уже не остается". Если он это искренне, то, значит, у него отключилась память. У нас именно была проблема досуга, возникшая из-за устранения борьбы за существование и тех "напряжений", что она создает. Я в 60-е годы жил в коммуналках в рабочем квартале, видел быт рабочих разных типов. У них был именно досуг и свобода, какие рабочему на Западе и не снятся. Во-первых, хорошо и часто посидеть с приятелями - и время было, и водка, и настроение. Рыбалка и грибы - святое дело, завод даже обязан был дать автобус. Один мой сосед регулярно ходил в оперу, во Дворец съездов, совсем, видно, со скуки спятил. Другой по субботам бил красавицу-жену, а за это в воскресенье обязан был вести ее и сына в театр, при галстуке. Вот это я понимаю, напряг, но советская власть тут ни при чем. А летом, отдай не греши, все они ехали в Крым или Сочи. Месяц отпуска плюс отгулы, над изобретением которых поработала русская смекалка (кстати, в США число дней отпуска пропорционально стажу работы на предприятии, но не превышает двух-трех недель). Нет, не в нехватке времени дело. "Нехватку времени" люди себе вообразили, ибо у них была потребность чувствовать себя обделенными.
Как известно, жизнь в семье и на свободном рынке - разные вещи, в каждой свои плюсы и минусы. Допустим, рабочие не захотели жить "как в семье", насильно не заставишь. Вопрос в другом: почему они решили, что "на рынке" не надо напрягаться после работы? Вот что хотелось бы услышать от А. Из его письма следует, что рабочий уверовал, будто без СССР он будет после гудка "хозяином жизни". Почему же он уверовал? Ведь никаких для этого не было оснований из того, что мы знаем о Западе, даже из самых красочных фильмов.
Да, талончика к врачу там не надо, но ведь возникают другие заботы - надо же было сравнить, какие тяжелее. Вот, в Мадриде лопается большой банк. Тысячи вкладчиков - с сердечными приступами. Непрерывные собрания акционеров, судебные процессы. Вот, Франция. Проходит закон, чуть-чуть ущемляющий интересы молодежи - на улицу Парижа выходит 1 млн. человек, жгут машины, получают дубинками по голове. Разве это не "напряг"? Но нельзя не идти. Не огрызаешься - загрызут либеральные хозяева. Я думаю, что если бы наш работяга представил себе, как он пойдет, "как в США", к врачу без талончика, тот ему выпишет больничный лист, а потом окажется, что по этому листу платить ему никто не собирается, то это бы стало для его ума настоящим "напрягом" (право на оплаченный больничный лист в США имеют 25% рабочих и служащих). Но он об этом почему-то не подумал. Он считал, что оплаченный больничный лист - это что-то вроде воздуха, это есть везде. И ведь мы говорим о Западе, где половина доходов рабочих вообще доплачивается им как пенсия из денег, вырванных у рабочих Бразилии, Малайзии и т.д. О бразильцах и малайцах вообще помолчим, мы же хотели "как на Западе". Кстати, почему именно как на Западе? А. этого не объяснил, а ведь тут тоже большая неувязка.
А. пишет, что люди "готовы были отдаться кому угодно, лишь бы их постоянно не напрягали". Это - признак тяжелого умственного расстройства людей, неспособность верно оценить утраты и выгоды. И речь тут не только о разумном расчете, а об отключении даже биологических инстинктов. Да, есть сегодня люди, потерявшие работу и квартиру - и довольные. У них отключен инстинкт самосохранения. Да, женщины почти перестали рожать, и не от нехватки денег (в Дагестане денег меньше, чем у москвичек, а рожают). Они не хотят "напрягаться", они теперь "хозяева жизни". Число автомобилей утроилось, а число новорожденных втрое меньше. Отключен инстинкт продолжения рода.
А. верно пишет: "девочка сама хотела", и соблазнить ее мог бы и немой". Нет, уважаемый А., "отдаться кому угодно" - это не немому. "Девочка" отдалась шпане, которая ее изуродовала, ограбила, лишила возможности и даже потребности иметь детей. У А. получается, что это надо принять и оправдать. Но ведь это болезнь, причем массовая. Нельзя же оправдывать болезнь. Потом те же люди спросят: что же вы нам не помогли, не привели в чувство? Разве не обязан любой трезвый человек попытаться вразумить "девочку", а потом помочь ей?
На мой взгляд, А. сформулировал проблему высшей важности. Мы о ней даже боялись прямо говорить. Суть ее в том, что за последние 20 лет советского строя в нем вырос и стал господствовать избалованный человек "массовой культуры". Его жизненное кредо А. выразил так: "Я хочу расслабиться и не думать обо всем этом. Хочу, чтобы все было легко и без напряжений". В этом - основа нашей катастрофы, и эта основа вовсе не устранена, так что катастрофа воспроизводится . И перед нами перспектива хуже войны: нашим "избалованным массам" будут давать жвачку и наркотики, пока они не вымрут в самом простом и обыденном смысле слова. С блаженной улыбкой.
Иногда мне пишут читатели, недовольные тем, что я агитирую за советский строй. Они ошибаются, не об этом речь. У нас беда похуже. Разве люди рассудили: давайте, мол, откажемся от советского строя и будем строить капитализм? Нет! Они ни о чем не рассудили и ничего строить не собираются. Они даже не отрицают, что страну захватили воры, которые ее сжирают, но довольны тем, что эти воры кидают и им крохи. Они непритязательны! А интеллигенция, которая во всем этом сыграла неблаговидную роль, должна была бы сегодня оставить мелкую грызню и помочь восстановить в массовом сознании способность к умозаключению, расчету и предвидению.
Психология гунна
В антисоветском проекте, особенно на стадии "перестройки", большую роль сыграла антилиберальная сторона нашего массового сознания. То, что ее расшевелили и эксплуатировали наши "либералы-западники" в союзе с "патриотами", не должно удивлять, как не должна удивлять эксплуатация ими националистических и религиозных предрассудков, зачастую архаических, как в Чечне или Таджикистане. Их задача была "сжечь Спарту", и ради этого ничего не было жалко. Антисоветское движение разбудило жажду воли, хаоса – антицивилизационное чувство, приведенное в дремлющее, латентное состояние в ходе напряженной советской индустриализации, войны, упорядочения городской жизни в эпоху "застоя".
Какой же стороной вырвалось коллективное бессознательное русского народа и куда оно нас сейчас влечет? Вовсе не к либеральному открытому обществу, правовому государству и прочей сладенькой дребедени. Раскрепощенное перестройкой коллективное бессознательное лишь на коротком отрезке пути было попутчиком демократов - когда ломали порядок. Советский, социалистический, тоталитарный - как угодно его назови, неважно. Суть в том, что ломали порядок и создавали хаос .
В начале века Россия «кровью умылась», но советский строй сумел овладеть разбуженной энергией и направить ее на строительство, создать новый порядок. Это - поразительная историческая заслуга большевиков. Почему же наша "патриотическая" интеллигенция не поняла этой стороны советского проекта? Из-за легкой внушаемости и поразительного отсутствия исторического чувства. Ее сознание сузилось до антисоветизма. А ведь главной, стихийной и страшной силой в революции был бунт «гунна». Для него одинаково были чужды и белые, и красные - носители того или иного порядка. И это течение пронизывало все слои общества и было повсеместным, ползучим, «молекулярным».
Кто же внял антисоветским призывам, если не считать ничтожную кучку «новых русских» и сбитую с толку интеллигенцию? Вняли именно те, в ком взыграло обузданное советским строем коллективное бессознательное "гунна". Возникновение индустриальной цивилизации было «скачком из мира приблизительности в царство точности». Скачком очень болезненным. Это царство - еще островок в мире, и нас тянет вырваться из него обратно в мир. Эти массы людей, освобожденные с заводов и из КБ, от норм права и нормальной семейной жизни, правильно поняли клич Ельцина: «Я дал вам свободу!». Это свобода ватаги, банды. В самом понятии рынок их слух ласкали эпитеты: свободный , стихийный . А понятие плана отталкивало неизбежным: плановая дисциплина , неукоснительное выполнение .
Конечно, все мы испытываем тягу к бегству от цивилизации. Мы и совершаем порой такое бегство на время, отдыхаем душой. Но когда это происходит с половиной народа, и он начинает «жечь костры и в церковь гнать табун», то это - катастрофа. И чем она кончится, пока не ясно. И это - вовсе не возврат к досоветской российской цивилизации, это именно пробуждение в нас гунна. А гунн сегодня может сколько-то времени выжить только истребляя все вокруг - пока и его не истребят.
Та невероятная индустриализация, которая легла на плечи русских крестьян, потом война, потом вся гонка развития как будто сжали несколько поколений нашего народа слишком тугой пружиной. Начали при Брежневе давать послабление - неумело. А потом за этих людей взялись антисоветские идеологи, пришел Ельцин - и пружина вырвалась. И масса людей довольна. Скудеет их потребление, рушится страна, уходят в банды сыновья, а они к этому равнодушны. Главное, сброшены оковы индустриальной цивилизации. И при этом есть президенты, которые это одобряют и даже бросают им на прокорм и пропой последние богатства страны. И есть патриоты типа И.Р.Шафаревича, которые легитимировали этот поворот, убеждая людей, что советская индустриализация – "путь к обрыву".
Антииндустриальная тематика, атака на большие технические программы ("проекты века"), на удобрения и прививки против дифтерита – все это элементы большой идеологической кампании по разрушению важнейших символов советского проекта. Людей ввергли в идейный хаос, в результате которого разрушена культурная основа хозяйства, люди выброшены из "царства точности" и вообще упорного труда. Мышление гунна стало действенной, активной силой. Вот, пишет заслуженный технический интеллигент в "Советскую Россию": «Основная масса рабочих и технической интеллигенции подались в челноки. Конечно, это несчастные люди, не уверенные в завтрашнем дне, всего боящиеся и бесправные, но... Но у них выполняется принцип «как потопаешь, так и полопаешь», т.е. оплата по качеству и интенсивности затраченного труда».
Важно, что эта потребность - «потопать и полопать» - духовная и жгучая. И это именно всплеск коллективного бессознательного, разумным это никак не назовешь - какой разумный человек станет радоваться разрухе, при которой уничтожаются рабочие места для целых поколений! Вместо улучшения своего в чем-то неудобного дома - сжечь его посреди зимы! Отомстили советскому строю! Но проблема в том, что духовная потребность становится материальной: известно, что в своих желаниях и потребностях человек не является разумным и далеко уступает в этом животным. Маркс хорошо сказал: животное хочет того, в чем нуждается, а человек нуждается в том, чего хочет .
Решив не улучшать, а сломать советский строй, который был цивилизацией, недовольные рабочие и ИТР вовсе не стали буржуа и пролетариями, не разделились на классы. Они именно деклассировались и выпали из цивилизации. Радоваться остановленным заводам - это и быть гунном. «Полопаешь так, как потопаешь» - это и есть мышление гунна. Что такое «труд» челнока? Это - набеги за добычей, рысканье по джунглям, хоть и каменным, поиск кореньев и падали.
Социально-инженерный проект по искусственному формированию целой общественной группы "челноков" - одно из крупномасштабных преступлений ХХ века. Произведено искусственное снижение социального положения, квалификации, самоуважения огромных масс людей, которые еще вчера были необходимыми и продуктивными членами общества. То, чем занимаются у нас эти торговцы, бывшие рабочие и инженеры, на Западе оставлено, как скрытая благотворительность, для маргиналов - спившихся безработных, наркоманов, подростков-цыган. Антисоветские идеологи всех цветов участвуют в решении большой задачи - содрать с России наросшее на нее «мясо» цивилизации и разбудить гунна, который разрушит все ее белокаменные дворцы и заводы.
Состояние дел
Процесс внедрения "невозможных" потребностей протекал в СССР начиная с 60-х годов, когда ослабевали указанные выше культурные защиты против внешнего идеологического воздействия. Эти защиты были обрушены обвально в годы перестройки под ударами всей государственной идеологической машины. При этом новая система потребностей была воспринята населением не на подъеме хозяйства, а при резком сокращении местной ресурсной базы для их удовлетворения. Это породило массовое шизофреническое сознание и быстрый регресс хозяйства – с одновременным культурным кризисом и распадом системы солидарных связей. Монолит народа рассыпался на кучу песка, зыбучий конгломерат мельчайших человеческих образований – семей, кланов, шаек.
Когда идеологи и "технологи" планировали и проводили эту акцию, они преследовали, конечно, конкретные политические цели – в соответствии с заказом. Но удар по здоровью страны нанесен несопоставимый с конъюнктурной задачей – создан порочный круг угасания народа. Система потребностей даже при условии ее более или менее продолжительной изоляции обладает инерцией и воспроизводится, причем, возможно, во все более уродливой форме. Поэтому даже если бы удалось каким-то образом вновь поставить эффективные барьеры для «экспорта образов», какой-то новый железный занавес, внутреннее противоречие тем самым еще не было бы решено. Ни само по себе экономическое «закрытие» России, ни появление анклавов общинного строя в ходе нынешней ее архаизации не подрывают воспроизводства «потребностей идолопоклонника». Таким образом, у нас есть реальный шанс «зачахнуть» едва ли не в подавляющем большинстве.
В середине 90-х годов теплилась надежда на то, что биологические инстинкты (самосохранения и продолжения рода) поставят достаточно надежный заслон, чтобы преодолеть воздействие нагнетаемых с помощью идеологических СМИ потребностей. Время показало, что эти надежды тщетны – инстинкты без соединения с культурными защитами, без крепкого и связного "универсума символов" слишком слабы, чтобы справиться с современной технологией превращения людей в толпу.
Возникает вопрос, не оказались ли мы в новой "экзистенциальной" ловушке – как и перед революцией начала ХХ века? Она складывалась в ходе такого процесса. До начала ХХ века почти 90% населения России жили с уравнительным крестьянским мироощущением («архаический аграрный коммунизм»), укрепленным Православием (или уравнительным же исламом). Благодаря этому нашей культуре было чуждо мальтузианство , так что всякому рождавшемуся было гарантировано право на жизнь. Даже при том низком уровне производительных сил, который был обусловлен исторически и географически, ресурсов хватало для жизни растущему населению. В то же время было возможно выделять достаточно средств для развития культуры и науки – создавать потенциал модернизации. Это не вызывало социальной злобы вследствие сильных сословных рамок, так что крестьяне не претендовали на то, чтобы «жить как баре».
В начале ХХ века, под воздействием импортированного зрелого капитализма это устройство стало разваливаться, но тогда кризис был разрешен через революцию. Жестокое средство, к которому общество пришло после перебора всех возможных альтернатив. Революция сделала уклад жизни более уравнительным, но мессианским и в то же время производительным. Жизнь улучшалась, но баланс между ресурсами и потребностями поддерживался благодаря сохранению инерции «крестьянского коммунизма» и наличию психологических и идеологических защит против неадекватных потребностей. На этом этапе так же, как раньше, в культуре не было мальтузианства и стремления к конкуренции, благодаря чему население росло и осваивало территорию.
После 60-х годов произошла быстрая урбанизация, и большинство населения обрело тип жизни «среднего класса». В массовом сознании стал происходить сдвиг от советского коммунизма ("архаического крестьянского") к социал-демократии, а потом и либерализму. В культуре интеллигенции возник компонент социал-дарвинизма и соблазн выиграть в конкуренции. Из интеллигенции социал-дарвинизм стал просачиваться в массовое сознание. Право на жизнь (например, в виде права на труд и на жилье) стало ставиться под сомнение - сначала неявно, а потом все более громко. Положение изменилось кардинально в конце 80-х годов, когда это отрицание стало основой официальной идеологии.
Одновременное снятие норм официального коммунизма и иссякание коммунизма архаического (при угасании реального влияния Православия) изменило общество так, что сегодня, под ударами реформы, оно впало в демографический кризис, обусловленный не только и не столько социальными причинами, сколько мировоззренческими. Еще немного – и новое население России ни по количеству, ни по качеству (типу сознания и мотивации) уже не сможет не только осваивать, но и держать территорию. Оно начнет стягиваться к «центрам комфорта», так что весь облик страны будет быстро меняться.
Таким образом, опыт последних десяти лет заставляет нас сформулировать тяжелую гипотезу: русские могли быть большим народом и населять Евразию с одновременным поддержанием высокого уровня культуры и высоким темпом развития только в двух вариантах: при комбинации Православия с крестьянским коммунизмом и феодально-общинным строем - или при комбинации официального коммунизма с крестьянским коммунизмом и советским строем. При капитализме - хоть либеральном, хоть криминальном - они стянутся в небольшой народ Восточной Европы с утратой статуса державы и высокой культуры.
В современной западной философии, которая остро переживает общий кризис индустриальной цивилизации, есть взятый у поэта XVIII века Гёльдерлина принцип: «Там, где зреет смертельная опасность, там появляется росток надежды на спасение». Надо надеяться, что нормальные человеческие инстинкты - сохранения жизни и продолжения рода - будут разворачивать вырвавшееся, как обезумевший табун, коллективное бессознательное русского народа его созидательной стороной. Надо помогать этому средствами разума и культуры, стремясь, чтобы силы спасения выросли раньше, чем смертельная опасность созреет вполне.
Выработать новый проект солидарного общества с полноценным универсумом символов – трудная задача, к которой нам не дает подступиться победивший антисоветский альянс. Но если ее не выполним – угасание.

(Октябрь 2001, Наш современник, № 10)


[1] Недавно опубликованы результаты обследования по России. Общественные затраты времени на стояние в очередях в советское время уже сравнялись с затратами времени граждан на хождение по мелкооптовым рынкам в поисках более дешевых продуктов. Но одновременно появились 20 млн. работоспособных человек, вырванных из общественного производства (безработные, мелочные торговцы и т.п.).