назад   дальше

Один день из жизни...

             Что может быть скверней того, чтобы - насилу проснувшись - тащиться на службу, к которой испытываешь чувство... безразличия? Причем, - не интенсивного, а заигрывающего с... неприязнью? Поставим вопрос иначе: что может быть скверней того, чтобы, проснувшись под голос радиодиктора, выбраться из постели и потащиться на службу, к которой совершенно определенно испытываешь неприязнь? 
              По-утреннему бодряческий голос дежурного диктора врывается в твой сон ровно в семь часов и оповещает тебя, что температура на дворе по-прежнему низкая, а уровень преступности в городе по-прежнему же ползет вверх. Унывать, впрочем, сегодня, мол, незачем, ибо вся Америка готовится к торжественному приветствию на родной земле своих новых двадцати четырех героев! Теперь уж ты не сомневаешься, что разбудивший тебя голос принадлежит бодряку из числа монументальных идиотов, ибо под "героями" он имеет в виду экипаж американского самолета-шпиона, который - в результате стычки с одним-единственным китайским летчиком-истребителем - оказался вынужден спасаться на... китайской территории. Несмотря на ранний час, ты не усматриваешь в том никакого героизма, хотя, благодаря именно тому же раннему часу, отказываешься искивать "логику" в этом новейшем всеамериканском торжестве. Единственное, на что ты способен теперь себя подбить, - это хлопок (=клик) по кнопке (=пуговке) радиобудильника, предназначенной для затыкания рта любому диктору. 
             Потом ты затягиваешься по-утреннему горькой сигаретой и, продолжая жмуриться, давишь другую кнопку-пуговку, - включаешь телевизор послушать информацию о трафике, чтобы прикинуть спросонок каким именно маршрутом доставить себя быстро к месту презренной службы. На экране возникает надменная женская физиономия, расцвеченная всеми теми красками, которых нынешним унылым утром природе добыть не удалось. Исходя пурпурным свечением, она безудержно лыбится, повествуя тебе праздничным фальцетом о теперь уже неотвратимом возвращении упомянутых героев. Ты бросаешься к другому каналу. Увы, - та же самая сцена и тот же текст: все 24 "наших парня держались героически"; все - как один, и все же, как один, прилетают сегодня домой! Единственное, что отличает эту дикторшу от предыдущей, - цвет краски на волосах и помады на губах. Давишь другую кнопку. Теперь уже - ту, которая "отвечает" за общественный телеканал, PBS. Некоммерческий. Лицо теперь на экране, слишком - наоборот - кислое. Не просто - как кислый огурец, но как такой кислый огурец, который знает, что сейчас его будут резать и жрать. Дама умоляет зрителей послать каналу деньги, чтобы канал и впредь мог играть музыку... Моцарта. Давишь еще раз. Теперь на экране - проповедница. Из тех, кого тут называют "евангелистами", "благоустами". Голос у нее напоминает щебет безнадежно больного соловья. Проповедница нервничает, о чем догадываешься по исключительно частому хлопанью ее ресниц, которые, впрочем, всякий раз слипаются. Прислушавшись, понимаешь, что идет горячая дискуссия на спорную тему: какую из поз, которые принимают молящиеся Господу американцы, следует считать наиболее распространенной? Дискуссия вызывает у тебя интерес равный твоему торжеству по случаю возвращения "отважных" воздушных шпионов. Еще клик по кнопке. Потом еще и еще. Никто нигде о трафике и не заикается. 
            На часах уже половина девятого. Официально - ты на работу уже опоздала. Какой бы ни избрала маршрут. Эта новость подбивает тебя на вторую сигарету. Тем не менее остервенело продолжаешь рыскать по каналам. Ведущая программы "Доброе утро, Америка!" расспрашивает о чем-то ее, Америки, президента. Точнее, - не столько даже расспрашивает, сколько присоединяется к поздравлениям по случаю быстрого возвращения из Китая ее, Америки, новых героев. Буш тоже, конечно, волнуется. Совладав с чувствами, однако, он умудряется все-таки  заглянуть в клочок бумажки в кулаке и произнести во всеуслышание, что, дескать, спасибо. Вам спасибо. И всем. Я тоже. Тоже я горжусь. Особенно сегодня. Что я тоже. Американец. Особенно сегодня. 
             Давишь кнопку еще раз. Особенно сильно! PBS продолжает клянчить деньги, но теперь уже мольбу о чеках сопровождает музыка... Баха. На соседнем канале допытывают какую-то американку итальянского происхождения. Члена учрежденной ею организации, в которую записались пока только двое. Организация называется "Итальянские американцы за свободу от предрассудков!" Вкупе с мужем ирландского происхождения, которого она принудила вступить в организацию, "итальянка" подала, оказывается, в суд на авторов "Сопранос", единственного в стране телесериала, от которого пока еще не тошнит. Недовольство правозащитницы вызвало то обстоятельство, что герои сериала - итальянцы, то бишь мафиози, вовлеченные в убийства и отмывание денег. Допытывающий ее журналист пытается посочувствовать не только правозащитнице, но и героям. В частности, ссылается на главного из них, который после каждого злодеяния... навещает психиатра. Правозащитница, конечно, не унимается: "У нас в Америке уйма граждан итальянского происхождения, которые не мафиози и которые честно зарабатывают на хлеб и занимаются исключительно добрыми деяниями..." Тебе, тоже конечно, хочется крикнуть ей: "Заткнись, дура! И займись делом! Убей и ты кого-нибудь, - лишь бы заткнулась!"
             Еще клик по кнопке. И еще. Сообщений о трафике нету. Впрочем, ты уж из-за этого не переживаешь. На часах - десять. Пора принимать "вынужденное" решение. Пора послать сегодня работу на фиг и проваляться в постели, не противясь утренним шоу. На помосте - рядом с ведущим - восседает когорта непомерно жирных дам с могучими оголенными плечами, "прикрытыми" лишь узкими - усыпанными блестками - бретельками. "Плечиками". В ответ негодующей аудитории дамы вопят в один могучий же отвратительный голос, что нет, нет и тысячу раз нет: никто из них не стыдится собственного туловища; напротив - да, да и тысячу раз да: каждая из них этим туловищем гордится! Столь же решительно у тебя пропадает всякий аппетит позавтракать. Вместо завтрака - еще одна сигарета. И прыжок на другой канал. "А ты уверена, что мама хотела у тебя отбить любовника? Что ж, если ты так уверена, то..." Возвращаешься к PBS. Попрошайничество продолжается. Тебя охватывает неудержимое желание крикнуть супругам Гринбергам, что 10-долларовый чек, который - в ущерб своей пенсии - они согласились-таки выслать каналу, не спасет его от конкуренции с тем, на котором матери отбивают у дочерей любовников, а все они вместе - мамаши, доченьки, любовнички и т.д. - составляют неостановимую и неисчислимую рать, которую чернокожие именуют порою "белокожим мусором". Тем паче, если мамаша и доченька прямо на экране бросаются друг на друга с кулаками ради ублюдочного вида подростка-любовничка с давно выбитыми кем-то зубами. Ведь это - неприкрашенная жизнь! Настоящая любовь! Ради коей, как известно... И о коей, как тоже известно, повествуют все около-полуденные мыльные теле-оперы. Ради коих, в свою очередь, ради "нормально-человеческого", согревающего душу, ты категорически пренебрегаешь шокирующей передачей о нейрохирургах-транссексуалах, вступающих в недвусмысленные отношения с мозговыми полушариями пациентов. Беда, однако, в том, что даже если аналогичные полушария у тебя основательно разжижены, внимание к теле-операм не может длится дольше, чем молния на небе. Почему-то герои и героини, так сильно смахивающие одновременно друг на друга и на слащавых кукол Кена и Барби, не вызывают у тебя уже никакого интереса. И ты продолжаешь кликать по пуговкам твоего пульта, пока ритмичная размеренность этих действий не возвращает тебя ко сну.
            Ото сна в действительность же возвращает тебя опять же маниакально энергичный голос. Принадлежащий, правда, иному диктору, он сообщает, что пришло время для "Вечерних Новостей Со Всего Мира". Ведущий смотрится молодцом и на устах его играет улыбка мужа, единолично ответственного за все события, которые он начинает излагать. Ты ему этого, разумеется, не позволяешь - и прежде, чем он успеет помянуть "китайских" героев, предательски сбегаешь на "кулинарный" канал. Тебя охватывает умировторение. Шеф-француз демонстрирует тайны изготовления блюда с непроизносимым для тебя названием. Ты следишь за его движениями ровно столько времени, сколько длится выпуск новостей - и потом возвращаешься к "неприкрашенным", "реалистическим" программам. Программам о "жизни в прямом эфире". Увы, первая тебе явно не нравится, ибо громоздкое пузо у полицейского, всамделишно погнавшегося за мальчишкой с марихуаной, чересчур уж "реалистично" и трясется на весь эфир. Не беда: переключаешься на другую, в которой фотогенически эффектные персонажи неопределенного пола шмыгают по необитаемому острову, укрываясь от дикого кабана, одержимого стремлением отобедать сегодня "героями" без выяснения их половой принадлежности. "Герои" - все, как один, преданные идее слияния с природой - не очень, впрочем, и возражают. Тем не менее эта погоня - равно, как и все остальные на всех остальных каналах - продолжается до глубокой ночи. Шанс на спасение - фифти-фифти. У тебя, в свою очередь, в твоей погоне за чем-нибудь истинно эскапистским на любом из "приличных" каналах, шанс куда ниже. 
            Остается одно, последнее - довольствоваться "остро-драматическим" сообществом взрослых, которое именуется не иначе как... рельность. И если, скажем, потом еще останется желание отвлечься от нее, от жизни, то тащись утром на службу. Где - подобно всем туда притащившимся - ты будешь делать вид, будто работаешь. А работодатели - подобно всем работодателям во все времена - не преминут сделать вид, будто они тебе платят.

Американская трагедия

          “Anyway the wind blows/Doesn’t really matter to me” ("Ветер, как дул, так и дует, но мне и на это плевать..." Согласно отчетам, поступающим из Федеральной тюрьмы в Terre Haute, именно эту строчку из знаменитой Богемной Рапсодии рок-группы "Queen" чаще всего и напевает в своей камере смертников самый скандально прославившийся террорист Америки Тимоти Маквей. Каждый раз между прослушиванием последних известий по Си-Эн-Эн и написанием писем, он, говорят, усаживается на койку и затягивает одну и ту же песенку: "Mama, I just killed a man. - Я убил человека, мама".
       Поет и ждет решения суда - отложить или нет его казнь в связи с тем, что до самого последнего дня, вопреки правилам, секретная полиция утаивала от его защитников четыре с половиной тысяч страниц непосредственно относящихся к делу документов. Суд, разумеется, постановит не откладывать казни, ибо вся честная Америка ждет-не дождется пока Маквея умертвят и... предадут забвению. Первое из желаний будет выполнено без особого труда: если верховных судей не захлестнет вдруг волна всепрощения, Маквей умрет в назначенный срок. Памятуя, впрочем, о логике истории, "сей дуры рассудительной и злобной", волна всепрощения не захлестнет, увы, судей, ибо вернейший признак любого общества есть воля к отмщению. Что же касается забвения имени Маквея, то сия задача, - принимая во внимание его личность и поведение после взрыва в Оклахома Сити, - является, пожалуй, куда более серъезной. 
        Я бы хотела тут сделать небольшое признание: подобно большинству американцев, я, конечно, тоже увидела на телеэкране разруху, учиненную этим человеком. Подобно большинству же американцев, я, конечно, тоже содрогнулась от ужаса. И меня, конечно, тоже охватило чувство симпатии к жертвам. И так далее и тому подобное. Однако, в отличие от того же большинства американцев, я отказываюсь причислять Маквея к стану прирожденных убийц или "заурядных выродков" с мозгами, растленными идеологами всякого рода экстремистских банд, число коих в этой стране растет с тревожащей  скоростью. C философской точки зрения, Маквей представляется мне одной из наиболее любопытных фигур, появившихся на американской сцене в последние десятилетия. Время, как известно, способно вытеснить из головы любые предрассудки и отдалить от того, что служит сегодня источником страстей. В этом и заключается его (увы, единственное) благо, - уничтожение шор, искажающих взгляд на себя или общество.
         Именно при подобном, адекватном, взгляде на общество биографию Тима Маквея следует вычитывать не в "горячительных" статьях сегодняшних газет, а на остуженных временем страницах истории. Страницах, которые могут быть написаны в будущем. Повесть о нем началась бы в такой книге с того, с чего начинается повесть о любом человеке, - с рождения. Будущему читателю стало бы известно, что Тим Маквей родился в захолустном, т.е. ничем не примечательном, городишке Пенделтон в штате Нью-Йорк в семье человека, существование которого повторяло безжизненность этого местечка. Еще будущему читателю стало бы известно, что Тим Маквей был мечтателем, зачитывался Шекспиром и искал любви, но что реальность, предлагавшая ему выбор, столь бесконечно чуждый миру подлинных человеческих страстей, описанных в книгах Шекспира, отчуждала от себя и подростка Маквея. В попытке придать хоть какой-нибудь реальный смысл своему существованию он идет в армию и стремится стать одним из лучших солдатов, мечтающих дослужиться до генеральского звания. Он окажется вскоре на войне, глубоко убежденный в том, что рискует жизнью во имя жизненных интересов родины. Его наградят самыми почетными воинскими наградами за успехи в деле, ради которого люди идут в солдаты, - в деле убиения себе подобных.
         Но потом в его существовании образовалась глубокая пауза. Случился некий надлом. Произошел срыв. Нечто напоминающее сцену из шекспировской трагедии. Подобно Гамлету, Тимоти Маквей осознает вдруг, что вся его жизнь, всё, во что он так свято верил, есть ничто иное, как отъявленная ложь, скормленная ему проходимцами и лжецами. И вот, - в отличие от большинства людей, которых подобное не потрясает и не выбивает из жизненной колеи, - Маквей не прощает обмана и восстает против лгавшего ему общества, причем - в этом своем восстании он предельно наивен и непрактичен. Вот он бросает обвинение всемогущей американской империи, на просторах которой он был явлен на свет и которая теперь предстает перед ним всего лишь как гнусный заговор, преследующий одну-единственную цель, - контроль над человеком и его эксплуатацию во имя... усиления этого самого контроля. Вот он теперь уже объявляет себя истинным патриотом, поднявшимся на борьбу за необолганные принципы демократии, тогда как правители Америки насаждают форму патриотизма, зиждящегося не на идеях, а на обожествлении недвижимого имущества. 
       Тимоти Маквей протестует и тем самым обрекает себя на гибель, оказавшись в числе чуть ли не самых опасных людей  в империи, поскольку не страшится огласить свои убеждения относительно этой империи. Следующий эпизод из его жизни ввергает нас в шок и ужас: Тимоти Маквей присупает к отстаиванию своей позиции посредством тех самым методов, на которых зиждится внутренняя или внешняя политика Америка. Посредством крови. С одной, впрочем, разницей: идет он на это не во имя собственных интересов, а во имя ценностей, в которые верует. Используя словарь, изученный им в армии, против которой он теперь восстал, Маквей именует 168 жертв устроенного им взрыва "побочным ущербом", хотя - в отличие от нее, армии, - он заранее и охотно смиряется с ролью одной из деталей этого "побочного ущерба". 
        Читатель, на которого я ссылаюсь, читатель возможно написанной в будущем книги о нынешней истории, неизбежно проникнется к Маквею чувством симпатии, ибо даже наиболее хладнокровные или трусливые среди людей не смогут не разглядеть очевидного: этот Тимоти Маквей был не хапуга и служил не брюху. Да, был он, конечно же, одержим. Как, наверное, одержимыми были те несколько сотен евреев, которые когда-то приняли тщетное и губительное решение защищать крепость Масада от непобедимых римлян. И которые обрекли на гибель не только себя, но и детей среди них.
       "Мне, действительно, плевать! - невозмутимо заявил Тим Маквей. - Я желаю теперь одного, - уйти из этого е-ного мира, в котором нету ничего по-настоящему достойного!" Это его желание будет выполнено. Плоть его умертвят не с помощью креста и гвоздей, а с помощью иглы. Но имя Маквея, если книга, которую я имею в виду, когда-нибудь и вправду будет написана,  - имя Маквея, возможно, будет зачислено в список мучеников и мятежников, в список, который составляют обычно после того, как исчезает в небытии сам объект их негодования и самоотверженного мятежа.
        Мы с вами существуем в безотрадном и бесчестном мире. Большинство из нас прилаживается к нему, выживают в нем и создают тем самым нечто такое, что зовется реальностью. Меньшинство же, точнее, некоторые из нас, люди с куда более низким порогом противления цинизму и с куда более высокой концентрацией "наивности", люди, не способные лгать с присущей большинству интенсивностью или не способные лгать вообще, -  они погибают. Чаще всего - безо всякого следа. Порою, однако, они, подобно Тимоти Маквею, производят взрывной шум. Именно они и составляют "сюжеты" трагедий.

Потанцуй же немножко!

         Случилось невиданное! И неслыханное! Совет Безопасности ООН проголосовал за вывод Соединенных Штатов из Комиссии по Защите Прав Человека! Американские газеты разразились гневными редакционными заявлениями, составленными из одного и того же вопроса в двух главных вариациях: где, мол, это видано, и - где, мол, это слыхано?! Нигде, дескать, еще совсем недавно нельзя было услышать или увидеть, чтобы Объединенные Нации терпели в Комиссии присутствие всякого там Судана или всякой там же Мексики, но изгоняли - кого? - нас, Америку?! Причем, на том основании, что мы, Америка, не "тянем нагрузки", прозванной "защитой прав человека"!
       И действительно: если бы мне предложили вдруг переселиться в какой-нибудь там Судан, который тоже не тянет означенной нагрузки, я бы невежливо отказалась от приглашения и осталась пребывать где пребываю, в Америке, ибо тут меня не станут лишать ни левой, ни правой руки в случае незаконного присвоения мною, ну... буханки хлеба. Да, упекут, конечно, в тюрягу, на пару суток, но - пока я буду негодовать и кричать "Караул!" - мне-таки будет, чем вцепиться в прутья тюремной камеры. Тем не менее, я настойчиво предлагаю соотечественникам умерить негодование по поводу решения ООН и призадуматься вот над чем: А почему это нас, Америку, все так дружно недолюбливают? Призадумавшимся же предлагаю не поспешать с легким объяснением: А потому, мол, что весь белый и небелый свет нам, Америке, ох как страшно завидует! 
         Столь легкое объяснение оказалось бы еще и верным лишь когда бы весь белый и небелый свет состоял исключительно из одного Судана. Или одного Пакистана. Действительно, если бы я, не будучи мусульманкой, жила в таком однотиповом мире, в том же или каком-нибудь другом Судане или Пакистане, и при этом отвергала такие "американские жупелы", как демократия и терпимость, - то я и сама заподозрила бы себя либо в мазохизме, либо в черной завистливости. Но свет состоит ведь и из других государств, - тоже, как Америка, не гнушающихся "демократии" и "терпимости". Есть, например, Швеция и Франция. Или Голландия и Дания. Есть и другие, где людям, как и в Америке, не отрубают рук даже за крупное воровство и где, стало быть, ворующим плюс неворующим живется... привольно. Вместе с тем рядовой парижанин, неспеша попивающий кофе на Монмартре в свой двухчасовый обеденный перерыв, вряд ли согласится обменяться местожительством с рядовым же вашингтонцем, выстаивающим очередь за "скорым сэндвичем" в одной из забеголовок вдоль Пенсильвания авеню. Если же вдруг на Монмартре и обнаружится подобный мазохист, - расступитесь, "махаюсь" с ним я! 
 Поскольку, увы, таковых не видно, - вместо суматошных действий, связанных с переселением в Париж, мне приходится ограничиться бесстрастными рассуждениями: чуть ли не повсеместная неприязнь к Америке не имеет ничего общего с завистью, на что, как правило, Америка и "жалуется", хотя эта акция и не вяжется с состоянием духа "жалобщицы", - с ее необоснованным нарциссизмом и растущим комплексом собственного превосходства. Неприязнь объясняется тем, что заносчивость и лицемерие - пусть даже эти качества проявляются в поистине "грандиозных", американских, пропорциях - мало кого прельщают. В стремлении к обретенному статусу единственной в мире супердержавы "жалобщица" ведет себя как... первый парень на селе, который, став наконец таковым по мнению села, перестал считаться с этим мнением, ибо нарастил могучие бицепсы. Дефилируя по селу с засученными рукавами и самодовольным выражением на лице, он утратил, однако, воображение, то есть "забыл", что рано или поздно односельчане погонят его из... ООН. Его реакцию на изгнание, то есть удивление, люди, помнящие историю, - в каком бы селении ни проживали, - не разделяют. Как не разделили они в свое время удивления в связи с "изгнанием из бытия" Советского Союза, гнушавшимся слабосильными соседями. Америку, впрочем, отличает от Советского Союза или другой бывшей империи, Римской, редчайшее качество, возведенное в ранг конституционного закона, - способность к самокритике, то бишь Билль о Правах, включая право на критику всего и вся. Право, предоставленное каждому "сельчанину Билли". 
         Но не Билли, а Билль и превратил Америку в более достойное место, нежели нелестно помянутый Судан. Беда, впрочем, заключается в том, что вот уже довольно долгое время этот Билль постепенно "уедают", в результате чего сложилась зловещая ситуация: малейшее отклонение от стиля существования "сельчанина Билли" последний и иже с ним расценивают как посягательство на их благоденствие. Чего я демократией, конечно же, не называла бы. Что же касается более наблюдательного и опытного американца, чем я и тот же "сельчанин Билли", - видного писателя и социального критика Гора Видала, - тот даже назвал США "Соединенными Штатами Амнезии". При этом он имел в виду несметное число "новых" законов и постановлений, назначение коих заключается именно в "амнезировании", "уедании" элементарнейших прав американцев. К примеру, Верховный Суд признал... "неконституционной" практику прописывания марихуаны в целях лечения каких бы то ни было заболеваний. Что же касается курения табака, оно - теперь уже почти всюду в Америке - влечет за собой либо серьзный штраф, либо даже тюремное заключение. Распитие пива на улице гарантирует суточное пребывание в камере и судебное разбирательство этого "преступления". Лающий на улице пес подводит своего владельца под особую статью! Учитывая тот факт, что нынешний лидер единственной супердержавы так и не научился грамотно выражать "мысли" на родном языке, правовая система державы, осуждающая четвероногих за моносиллабический способ самовыражения, представляется мне по меньшей лицемерной. Полицейский вправе остановить и арестовать вас, если вы забыли связать себя в автомобиле "ремнем безопасности". Следует ли из этого делать вывод, будто ваша безопасность действительно занимает умы Верховных Судей супердержавы? И если хоть кто-нибудь ответит на этот вопрос утвердительно, - то не пора ли тогда бездомным американцам просить у Судей взаймы для приобретения или проката жилищного помещения? Нет, не пора, ибо, правовая система  державы не способна услышать бездомных по простой причине: она их не способна и видеть. А не видит она их по той - тоже простой - причине, что видит и слышит только тех, кто владеет хоть каким-нибудь капиталом. Тем не менее, если вам повезло и вы принадлежите именно к владеющим, - в частности, к владеющим жилищным помещением, - то этому жилищному помещению надлежит смотреться точно так же, как смотрятся прочие жилищные помещения в округе! Иначе вас могут... засудить. Как засудили бы вы сами себе же подобных! 
         У кого и где заимствовали американцы это истерическое рвение к оболванивающей единоликости и оболванивающему же порядку? Отнюдь, разумеется, не в тех принципах, которые легли в свое время в основу создания американского общества. Мне сдается, что нынешние законодатели черпают вдохновение - пусть даже тайно - в нацистских учебниках, воспевавших осанну прежде всего единоликости и порядку. Еще более уродливым представляется мне сам тот факт, что вводимые ими законы ни к какому "укреплению порядка" так и не привели. Привели они, увы, к иному, - к росту числа "рассерженных людей", включая людей маловозрастных, которые с нарастающей частотой взрывают общественные сооружения и открывают в них пальбу из ручных автоматов. Еще же мне кажется, что смертная казнь за подобные формы выражения рассерженности ни в какой мере не сможет обуздать растущей в обществе рассерженности. Как бы изощренно ни пытали "виновников" беспорядка, как бы настойчиво ни добивались того, чтобы "плохого" мальчика судили и казнили ничуть не милосердней, чем "плохого" дядю, - порядка от этого не прибудет. Ни в самой Америке, ни в любой другой стране. К тому же, конечно, - никакой порядок не заслуживает даже своего имени, если строить на почве, в которую закопали личностные правы и свободы. Куда более своевременной оказалась бы в Америке кампания по скоростному "взрослению" общества и избавлению его от таких давно уже сгнивших жупелов, как "семейные ценности", "око за око" и пр. Присягая в верности Христу, Америке следовало бы вспомнить и о том, что, по его просвещенному и освященному мнению, резко отличавшемуся от мнения нынешнего американского генпрокурора Ашкрофта, философия мести и сурового наказания не способна положить конец хоть какому-нибудь на свете злу. Сей генпрокурор Ашкрофт начинает свой каждодневный труд по отправлению правосудия с того, что сзывает подчиненных на утренник по изучению Библии. Самые здравомыслящие из подчиненных  утренника не посещают, ибо, как они публично в том признаются, учения вызывают у них сильную тошноту,  а сам "учитель", господин генпрокурор, - столь же сильное подозрение в его умственной адекватности. 
         Сделал недавно публичное признание - причем, горделиво! - и сам генпрокурор. Он, оказывается, ни разу в жизни не танцевал...

Призрак любви

Один из своих рассказов Исаак Бабель начал с того, что, если, мол, тебе двадцать лет, живешь ты в Тифлисе, и никто тебя не любит, - это называется несчастьем. Такое именно несчастье, однажды и постигло, дескать, его. Хотя большинство людей, смею предположить, отнюдь не столь чувствительны, как Бабель, и хотя многим из них давно перевалило за двадцать, трудно не согласиться, что не любить или не быть любимым(ой) - пусть и не несчастье, то, по крайней мере, - весьма безотрадный вариант существования.
Весна приносит с собой тревогу. Нечто почти невыносимое. Все вокруг тебя цветет и поет, все рождается заново, но самой тебе - если уж ты не из числа везунчиков - приходится жить в прежней скорлупе, которая по ходу минувшей зимы стала еще толще и черствее. Прогуливаешься себе, скажем, солнечным утром - и внезапно тебя пронзает мысль, что между тобой и цветением вишни или фиалок нет, увы, ничего общего. Ты истрачена, как ноябрьский вечер. Больше того: сознаешь, что ни Тифлис, ни какой-либо иной город на свете не способен уже ничто изменить. Единственное, что могло бы тебя растрясти от спячки, заключено в том неопределяемом состоянии духа, на которое мы и ссылаемся в затертом до дыр слове "любовь".
К сведению читателя, под местоимением "ты" имеется в виду двое из каждых троих обитателей планеты. То огромное большинство, которое, согласно всякого рода опросам и статистике, влачит существование, "очищенное" от любви. По этой же статистике, четверть населения Земли признается либо в том, что лжет, рассуждая о любви, либо же в том, что не утруждает себя рассуждениями о ней.
Весна, как писал поэт, - жестокосердая пора. С ее наступлением чуть ли не каждая газетенка и каждый журнальчик пускается в советы касательно того где и как следует ее, любовь, выискивать. Как правило, советы эти... ну, неумные. Порой даже опасные. По крайней мере, - те из советов, которые выдаются народу в моей стране, в Америке. Если, скажем, последовать одному из них и, нарядившись в сетчатые чулки да в полупрозрачное платьице, продефилировать по аэровокзальному холлу с бокалом мартини в руке на отлете, скользя при этом глазами - в поиске предмета воздыхания - по лицам пассажиров, то эта акция может быть расценена полициейским либо как свидетельство психической неадекватности тоскующей по любви гражданки, либо же как нарушение закона о недозволенности распития алкогольных напитков в общественных местах. Тем не менее популярные журнальчики подобные советы как раз и выдают зачастую читателям, обремененным поиском "второй половины". Согласно статистике, подтверждаемой взглядами на дефилирующую мимо толпу, вышеописанная акция рано или поздно завершается нахождением "искомой" половинки, но, увы, трудность заключается в том, что искавшие отнюдь не уверены, будто найденные им половинки хоть в чем-нибудь лучше них. Смею даже утверждать кое-что и о самом читателе этих строк: дефилирующие мимо него парочки никак не внушают и ему уверенности в том, будто спарила эти парочки... именно любовь. Как правило, их спаривает всего лишь страх перед одиночеством.
По признанию же большинства самих "спаренных" граждан и гражданок, "спаренность" - результат компромисса. Согласия на нечто такое, лучше чего найти не удалось. Я бы добавила, что "романтическая любовь" разделила плачевную судьбу призраков нынешнего мира: народ перестал в эти призраки верить - и посему они перестали народу являться. Соответственно, тот же народ перестал, скажем, и читать классические книжки, где "романтическая любовь" и ославлена. Правда, время от времени Голливуд умудряется-таки сварганить ленту, в которой любовь выглядит как явление более сложное, нежели удобственный "союз сердец", или в которой словом "любовь" определяют не только, скажем, прогулки со скрещенными ладонями или стремление к политически корректному браку.
Что же, стало быть, произошло? Отчего вдруг этот мир, в котором мы живем, "освободился" от призраков традиционно страстной, "кинематографической", любви? Точнее, - о чем это свидетельствует, о том ли, что мы стали лучше, или, напротив, что стали хуже? Боюсь, не произошло ни того, ни другого: мы всего лишь стали столь покорны нашему же логическому мышлению, что в насущном, всесторонне выверенном, существовании не оставили места для любви, которая, как правило, насылает... конфуз на души. Мы стали столь практичны, что малейшее неудобство вынуждает нас "переосмысливать" или "реструктурировать" наше отношение к людям, которых мы якобы любим. Эти два слова - "переосмысливать" и "реструктурировать" - заимствованы мной из того гнусного словаря нынешнего мира, который зиждится на всесильной поп-психологии, на том заведомо лживом принципе, будто человек обладает неотъемлемым правом испытывать безостановочное счастье.
Любовь посему тоже обернулась этаким тривиальным, "заутюженным" фактором каждодневного существования, то бишь неостановимого марша по стезе строительства счастья. Она перестала быть захлестывающим нас и господствующим над нами ощущением, нарушающим ритм бытия. Она лишилась "способности" оборачиваться отчаянием, некогда испытанным Овидием, или приносить страдания, пережитые Стендалем. Теперь уже любовь - это вещь из разряда тех, которые существуют во имя обеспечения нам максимального удобства. Подобно кондиционеру, без коего лето связано с температурными неудобствами, любовь стала "предметом", обеспечивающим ладонь для держания во время прогулок в весенние вечера. Ежели, впрочем, обладатель удерживаемой ладони доставляет нам хоть какое-нибудь неудобство, то мы, верные сыны и дочери взрастившего нас мира, отвергаем эту "любовь" и пускаемся в поиски более "адекватной". Как это ни парадоксально, в нашем повальном бегстве от одиночества, мы столь основательно эмансипировали себя от всего именовавшегося прежде "страстной любовью", что обрекли себя на одиночество куда более мучительное. Мы, например, боимся совершить малейшую ошибку, после которой "возлюбленные" "уронят нас, как горячую картошку".
Нынешние кавалеры и барышни не расположены к тому, чтобы прощать партнеров по "любви", и остерегаются тех, кто во имя нее рискуют всем остальным. Нынешние кавалеры и барышни рыщут в поисках запрограммированных роботов, "конструированных" не для того, чтобы любить, а для того, чтобы "входить в благонадежные взаимоотношения, при коих каждая из сторон себя полностью реализует"...
Да, - это отвращает! И да, - возмущает! Особенно - на фоне цветения тюльпанов и лилий! Причем, отвращает и возмущает даже в том случае, если тебе не двадцать лет и вместо Тифлиса ты бредешь по улицам Вашингтона! И да, - это почти столь же омерзительно, сколь омерзительным показался мне недавно услышанный мною совет телевизионного терапевта: "...Лимитируйте ваши ожидания, дамы и господа! Не забывайте, что ваш партнер - самостоятельная личность, в жизни которой вы занимаете всего лишь определенное место... И не забывайте еще напоминать этой личности, что и вы сами представляете собой самостоятельную, ни от кого не зависимую личность!"
Что же все-таки "терапевт" пытался мне внушить? Дескать, ни на кого не расчитывай. Дескать, не надейся на многое. Дескать, умерь гордыню. Но еще, дескать, не умаляй себя такою любовью к кому бы то ни было, которая, не приведи Господь, оказалась бы большей по сравнению с любовью к самой себе.
Я, однако, хотела бы выдать всем на свете "терапевтам" и "пациентам" иной совет: Весенним вечером, да, возьмитесь за какую-нибудь теплую ладонь и прогуливайтесь взад-вперед по улице, парку или чему-нибудь еще, ежели вам так уж невмоготу прогуливаться в одиночестве, - что, кстати, было невмоготу делать в райском саду тому же Адаму. Но ежели вдруг во время подобной прогулки, а также до или после нее, то есть по ходу шествия по жизни, вы вдруг набрели на человека, одно присутствие коего достаточно для воникновения страсти или страдания, - не мешкайте: "уроните, как горячую картошку", партнера и бегите, срывая ноги, за призраком любви.
 

Доллары, секс и все прочее

          Чем дольше Джордж Дабью Буш демонстрирует себя европейцам, тем демонстративнее те почесывают затылки и растирают веки. Что же касается американцев, - тихий ужас и затяжное недоумение вызывают у них как раз европейцы: за что вы, дескать, нас презираете? 
         Действительно, несмотря на многосерийные "откровения" Дабью в Европе, незамысловатые, как дубина, несмотря на его "умиляюще" простецкие  похлопывания по плечу и по-ковбойски "чистосердечные" воззвания дружить с Америкой крепче, - Европа отказывается менять мнение об этом техасском "предводителе свободного мира". Как бы невразумительно ни звучали его заявления, европейцы не сомневаются, что Дабью всего лишь прикидывается этаким безвредным простаком, а на самом деле является непоколебимым ультра-консерватором, ярым ненавистником людей с "нетрадиционной сексуальной ориентацией", непримиримым противником абортов, исключительно несердобольным и мстительным управителем, лже-христианином и - наконец - пустоголовым болтуном.
         Существуют представления, от которых отказаться непредставимо. Именно к таковым мнения европейцев о Дабью и относятся. Хотя вашингтонская пропаганда старательно развеивала надежды на улучшение имиджа Америки или самого Буша в результате его визита в Европу, хотя она планомерно нагнетала пессимизм в расчете на то, чтобы факты оказались радужнее прогнозов, - они, увы, оказались мрачнее. 
         Ничего удивительного, впрочем, в этом нету, ибо самая верная особенность фактов заключается в их верности... самим себе. Недоверчивость Старого Света к Новому возрастает именно благодаря тому верному себе факту, что возрастает и степень "активного" пренебрежения, которое Штаты выказывают по отношению к остальному свету. Когда некий европеец из журналистов попросил Дабью рассказать о его планах борьбы с реальной опасностью потепления климата на Земле, американец начал с заверений в том, что преисполнен желания дружить с европейцами не просто крепко, но вечно. Потом Дабью признался, что его занимают не мелкие банальности, а масштабные проблемы, - экономика и "ядреные" угрозы со стороны террористов. На помощь обескураженному журналисту поспешили коллеги, объяснившие президенту опасность потепления климата на Земле, - во что дружки Дабью из техасских нефтедобытчиков наказали ему не верить: "Господин президент! Поверьте, это очень опасно, потому что всему нашему миру может придти каюк! И он придет, господин президент, если Штаты откажутся от требований Европы сократить выброс ядовитых газов в атмосферу! И не только газов, а всякого рода отходов химического производства, господин президент!" 
          Судя по выражению лица Дабью на телеэкране, понимание им этой тирады носило периодический характер, обусловленный частотой повторения в ней двух знакомых слов. Самых первых. Хотя они и были оглашены отнюдь не напевным голоском Мэрилин Монро, этими же словами начинившей как-то свое знаменитое поздравительное обращение к другому - более понятливому - американскому президенту. Тем не менее, Буш прищурил глаза как если бы старался проникнуть в глубочайший смысл услышанного, потом поджал губы, как делает это его матушка и изрек, что, дескать, все очень верно и даже правильно: являясь президентом величайшей в мире державы, он обязан размышлять и действовать исключительно в интересах ее граждан. Этот ответ вверг европейцев в крайнее замешательство, тогда как американцы, точнее, "средние американцы", как величают себя наиболее активные представители местечковой американской "серятины", - бурно зааплодировали!
          Воистину, эти "средние американцы" скорее проголосуют за крушение или загнивание вселенной, чем за то, чтобы ее спасение обошлось им в лишний модный пультик для дистанционного управления телевизором, - что гарантирует как дальнейшее оболванивание населения, так и его дальнейшее ожирение от малоподвижного существования. Чуть ли не поголовное ожирение населения, кстати, достигло в Америке невиданных масштабов. Столь практически существенных, что некоторые из средних и южных штатов державы выискивают наиболее адекватные формы реакции. Поскольку она обусловлена одномерным обстоятельством, - настойчивым ростом объема американских задниц, - то наиболее адекватным признана и самая одномерная из форм реакции: скоростная замена "старомодных" кресел в общественных заведениях, то есть таких кресел, в которые "новомодным" задницам уже никак не втиснуться! Так стоит ли возмущаться тем, что, скажем, стройные, как лианы, датчане насмехаются над толстозадыми янки?!
        Еще. Согласно недавно опубликованным данным коннектикутской исследовательской лаборатории William & Shullman, мысли того же "среднего американца" заняты прежде всего и именно Долларом. Хотя второе место в его неувесистой голове занимает Секс, он - в целях полноценного служения Богу №2 - вынужден прибегать к виагре. Иными словами, - да простит мне читатель за приглашение к столь гнусной картине, -  "средний американец", взбираясь на раздавшуюся тушу своей малоподвижной супружницы, продолжает оперировать цифрами, отражающими реальную и рыночную стоимость его (полностью) недвижимого имущества. Согласно тому же исследованию, американцы отождествляют представления о свободе воли или степени контроля над собственными судьбами с тем сколь успешно или безуспешно удается им распоряжаться денежными сбережениями.
         Даже видавший всякие "европейские виды" Шопенгауэр скрежетнул бы зубами из чувства омерзения! Но стоит ли тем же европейцам возмущаться или удивляться?! Как бы кто ни выразился, - выражаться следует с одною лишь главною целью: обозначить правду какая она есть. Обозначая же ее, следует признать вот что: европейцы, пардон, куда более "продвинуты", чем мы, американцы. Их, например, тревожит состояние мира в целом - и они гневятся на нас за нашу "нетревожность". Точнее - за нашу надменность. Что же касается нас, американцев, нам до фени что именно их тревожит в этом мире или именно в нас, американцах. Нам, американцам, не до этого, - нас тревожит призрак возможного в будущем экономического спада. Европейцам нравится проводить часы в живописных кафетериях и пабах в обществе друзей или тайных любовниц(ков) и тратить сбережения на пикантнейшие ликеры и ароматнейшие вина. Американцы же в свободное время спешат на гигантские продовольственные склады, "разбитые" в уродливых железобетонных сооружениях, и покупают сразу 280 банок удешевленного пива, которое распивают потом в обществе благоверных супружниц(гов), споря с ними до хрипоты в голосе о динамике незыблемых и относительных истин касательно приобретенных ими акций. Европейцы имеют пятинедельные отпуска, которые проводят в экзотических краях в обществе тех же угодных им люовниц(ков). Американцы же набивают свои огромные SUV-ы тряпками, выкрашенными в немыслимые цвета, громко голосящими потомками, раздавшимися вширь женами, которых даже при буйной фантазии неправомерно именовать "половинками", - и пускаются в дальнюю дорогу на низкий поклон к подобному им болвану Микки из Земли Диснейской. Европейцы выбирают себе президентов в зависимости от того какие именно политические программы те предлагают. Американцы же голосуют исключительно в зависимости от того - чей же именно план по выплате налогов представляется им "легче" хотя бы на малюсенькую дольку  малюсенького же грамма. В настоящее мгновение, например, американцы торжественно, но нетерпеливо ожидают поступление обещанного им Бушем 300-долларового чека, хотя это обещание целиком и полностью зиждится на вопиюще несправедливом пересчете "народных денег". Европейцы пытаются преодолевать низменное чувство мести и отказываются от наказания смертной казнью. Американцы же не могут насытиться страданиями и муками поверженного соперника или изгоя. Европейские президенты считают целесообразным владение грамотной речью. Американский же президент этим себя не удосуживает. 
        А теперь скажите - откуда же взяться той любви к ним и тому уважению, которых требуют американцы?!

Калифорния, клубящаяся в грезах

На этой планете, захламленной гнусными условиями, фактами и событиями, благодаря коим для большинства из нас существование стало не просто унизительным занятием, но, увы, и неизбежным, как отчаянное барахтание в губительной и зловонной трясине, - на отшибе мира сего, на самом что ни на есть западном берегу западного полушария, приютился этакий поистине волшебный поселок со скандально неподобающим положению именем: Beverly Hills, холмики г-жи Беверли. Обитатели поселка - либо, как правило, смазливые, либо же предельно смазливые - связаны меж собой одной-единственной негласной порукой, которая зиждится на следующей "революционной" истине: то, что считается "реальностью", окружающей прочих смертных, не стоит выеденного яйца, тогда как реальнее реального является... видимость. 
         Обитатели Беверли Хиллс "кормятся" - причем, как пристало волшебному царству, до неправдоподобности обильно! - за счет соседнего городишки с названием Голливуд, где прикидываются перед кинокамерами, будто ничем они от нас не отличаются. Что ни год они собираются и отдают голоса тем из своей среды, кому, по их же мнению, удалось прикинуться лучше остальных. Победителям потом торжественно вручают приз, который - хотя сами же и считают высочайшей в мире почестью - носит опять же неподобающее такой почести имя: Оскар. Избегая, впрочем, впечатления о себе как о публике, "оторвавшейся от народа", они ежегодно же предоставляют нам, народу, возможность высказать наши собственные, безнадежно приземленные соображения по означенному вопросу - и с этою целью устраивают для нас особое действо, именуемое People’s Choice Awards и означающее Выдачу Призов Победителям Народного Опроса. В полнейшем соответствии с подавляющим большинством демократических процессов, результаты этих народных опросов крайне удручительны, но эфемерное общество Беверли Хиллс не горюет ничуть, ибо расценивает подобные конкурсы ничуть же не выше самой реальности, то есть выеденного яйца. 
         Условиями поселения в волшебном царстве являются незаурядная внешность, заурядные способности и непредрасположенность к сомнениям, - что вкупе и составляет по-аптечному точный рецепт для сотворения "исключительно посредственной" кинопродукции. Из сказочного царства продукция эта направляются в предельно "реальный" мир, в коем она исключительно же успешно и выказывает свою целевую, оболванивающую, силу. Разительный тому пример - "Красотка" (“Pretty Woman”), поддельная вещица, загнавшая воображение миллионов реальных домохозяек из страны Сабурбии в дотоле неизведанные ими края. Сплоченные единой мечтой, эти миллионы дружно высыпали на голливудские улицы и возомнили себя... проститутками, вожделевшими подцепить в подворотне смазливейшего и богатейшего из клиентов. Ричарда Гира. "А что, такое ведь и вправду может выпасть нам!" - размышляли они "в один голос", отправляясь, впрочем, не на панель, а в детские ясли, где к концу дня визгливые ребятишки поджидают собственных мамочек. Что же касается самой "красотки", Джулии Робертс, актрисы, которая, пожалуй, ярче, чем кто бы то ни было, олицетворяет голливудскую байку, - она с телеэкранов только и делает что поддакивает им, миллионам сабурбских красоток: дескать, так оно и есть, ей-богу, каждая женская судьба таит в себе возможность повторить волшебные приключения Золушки. Всамделишние же "царицы" панели делились и делятся иными откровениями: нет, мол, волшебных приключений не бывает, а лучшее из того, что возможно подцепить на посту выжидательницы чудес, - это лысеющий клерк, опасливо постреливающий взглядом из стороны в сторону из страха быть засвеченным околоточным или тещей.
          Как ни странно, население Беверли Хиллс смотрит собственные кинотворения редко. Им оно предпочитает куда более изощренную продукцию, производимую, как правило, не на голливудских "фабриках грез", а далеко за их пределами тем же, скажем, Вуди Алленом, который избегает сей "фабричный поселок", известный также под именем Tinseltown, по той простой причине, что он вызывает у него тошноту. Вожделенный Гир, к примеру, клянется в своей безграничной и - как это, собственно, и бывает - необъяснимой любви не к Джулии Робертс, а к тибетскому "морю мудрости", Далай-Ламе. Единственный раз, когда его любовь обрела-таки конкретную границу, пришелся на тот самый день, в который этот приближенный к небесам (также и благодаря месту обитания) служитель Будды предложил как-то Гиру пожертвовать тибетским боголюбцам изрядную сумму из своих киногонораров, достигающих максимально высоких же, астрономических, высот. Гир, оказывается, мгновенно очухался от занебесного транса и категорически отказал Мастеру в его высоком прошении, мотивировав решение тем очевидным обстоятельством, что тибетским праведникам не привыкать к нищенскому бытию, тогда как ему, Гиру, уже не по силам отвыкнуть от того, чтобы скользить по жизни с тою же легкостью, с которой сыр катается в масле. 
Начиная с того памятного дня в конце 60-ых годов, когда Битлзы навестили плутоватого гуру Махариши, чуть ли не каждый голливудский актер/актриса положил себе в правило посвящать часы и дни, свободные от съемок в очередной дерьмовой ленте,  причащению либо к превечным небесам при посредстве какого-нибудь (желательно дальневосточного) псевдомыслителя, либо же к насущным политическим баталиям. Некоторым удается даже перевоплощаться из дурных актеров в еще более вредоносных президентов. Эта тенденция не может не вызывать раздражения и столь же неизменно заставляет желать, чтобы ее приверженцы не покидали рамок своей основной активности, которая именуется лицедейством и утверждает дух искренней поддельности. Им, голливудским приверженцам этой тенденции, следовало бы запретить участие в чем-либо "реальном" на том основании, что избранную ими манеру существования можно называть чем угодно, но никак не "реальной". Не довольно ли с нас хотя бы того, что на протяжении целого года нас приговорили к просмотру низкопробных стереотипных сцен с участием полупридурка, теперь уже ставшего президентом, и тошнотворно скучного мужа, теперь уже переставшего быть вице-президентом?! Неужели вдобавок к этому и подобному мы должны еще прислушиваться к разглагольствованиям актеров типа Алека Болдвина, который по всенациональному телевидению пригрозил всей стране, что покинет последнюю в том случае, если она изберет-таки первого из вышеозначенной пары?! Страна, увы, так и поступила, но Болдвин, увы же, "все в той же позицьи на камне сидит". Объясняется это, впрочем, тем очевидным обстоятельством, что куда бы сей Болдвин не сунулся из страны, - ему предстояло бы столкнуться с заурядной действительностью, ничем не "повторяющей" супружницу Ким Бейсингер... На его месте я, честно говоря, била бы челом изножье любого памятника ославленному в Беверли Хиллсе Будде за мою, "прописанную им", судьбу и не стала бы высовываться из приписанного мне и неправдоподобно удачливого кокона, в котором так уместно предаться медитациям на тему утонченнейших наслаждений. 
         Алеку, Болдвину этому, и иже с ним следует брать уроки существования у такого соседа, как Джек Николсон, который окружил себя прекрасными девицами и очень-очень далек от того, чтобы высказываться хоть о каком-нибудь неудобстве экзистенции или выказывать хоть какое-нибудь недовольство в адрес "лика мира сего". Ведь не для кого уже не секрет, что всякого рода голливудским подделкам в стиле расхожего ныне образа самоуглубленного Бена Аффлека никак не "опуститься" до интеллектуальных глубин Франца Кафки. Неужели так и не найдется сила, способная затыкать им глотки всякий раз, когда они приступают к размышлениям о природе вещей?! Неужели так и не найдется человек, готовый объяснить бенаффлекам, что размышления о природе вещей куда лучше удаются Гору Видалу, например?! Или Норману Мейлеру?!
        Утешает, впрочем, вот что: вся королевская рать Беверли Хиллс занимает верную сторону в развернувшейся битве. Вся. За исключением невозможно прекрасной и столь же тугодумной Бо Дерек, никто из этой рати не ратует, например, ЗА осмеяние гомиков. Или ЗА то, чтобы каждая на свете эякуляция обретала в конце концов имя собственное, то есть никто из этой рати не ратует ПРОТИВ абортов. Дело, впрочем, в том, что вся королевская рать навсегда присягнула принципу всетерпимости и никто из нее ни в какую акцию не верует столь крепко, чтобы рисковать королевским "окладом". Если бы, скажем, они стали вдруг протестовать и поддерживать свой протест банкнотами всякий раз, когда наш "вдумчивый" президент призывает казнить какого-нибудь умственно отсталого заключенного, - то очень скоро они опустились бы до нашего с вами уровня и оказались бы вынуждены соприкасаться с реальностью на каждодневной основе. А это и вправду пугающая перспектива! 
           Вот почему мой совет какой-нибудь Памеле Андерсон свелся бы к тому, чтобы заботиться исключительно о своих золотистых локонах и не отвлекаться от клубящихся грез Калифорнии. Не ее это дело отвлекаться от грез, а наше. Это нам с вами, неудачливому большинству, приходится погрязать в реальности и пытаться разрешать загадку, предложенную нашим же бывшим президентом: что же оно на самом-таки деле есть, это самое слово "есть".

Меняясь местами

          Фридрих Ницше пришел к выводу, что женщина суть вторая по счету ошибка Бога. Что же касается первой, мужчины, философ научил его каждый раз перед визитом к женщине вооружаться розгами. Ницше жил давно, но женское население державы, в которой я проживаю, Америки, до сих пор держит на лице гримасу от несказанного ужаса, в который некогда ввергла его подобная мудрость. В знак крайнего неуважения к великому мыслителю, точнее, как бы для того, чтобы показать городу и миру, что он ею не прощен, каждая американка считает необходимым поморщиться при упоминании его имени. Происходит это, правда, редко не столько благодаря всеамериканскому табу на неприятное или всеженскому недоверию к "нелучезарным" ужимкам, сколько благодаря тому, что с именами философов "каждая американка" знакома не лучше, чем с жизнью на Марсе. Так же, впрочем, обстоит дело и с "каждым американцем": если в кои веки раз он - пусть даже с целью облегчительного выделения из мозгов всякого рода бульварных нечистот, - и "наведается" вдруг к тому же Ницше, то либо он воинствующий холостяк, либо же практикует грех женоненавистничества втайне. Но вот в державе, в которой я родилась и в той же России, неучтивая ницшеанская мудрость особого фурора не произвела бы. Более того, ей придали там чуть ли не поговорочную "освященность": "Бьёт, - значит любит!" Дескать, розги, которыми мужчина вооружается перед визитом к женщине, суть атрибут любви.

Хотя сам Ницше, как известно, посвятил жизнь не избиванию избранниц, подавляющее большинство ничем не примечательных Джонов и Иванов с превеликим удовольствием секло бы заднице собственных спутниц по жизни. Отнюдь не из извращенческой эротомании. И вовсе не только по причине извечно испытываемого ими острого дефицита в выборе "переживательных" или "содержательных" занятий. Нет, согласно новейшей статистике, взаимная  неудовлетворенность мужчин и женщин обрела на Западе невиданные ранее масштабы. В Америке, например, процентная величина разводов растет с бешеной скоростью:  уже сегодня каждый второй брак оказывается на поверку тем, на что и намекает своим именем, - "негожим". Местные - патологически падкие до  барышей - предприниматели от индустрии массового действа предлагают даже включать разводные церемонии в традиционные меню американских "гуляний". Стоит ли удивляться, что население, составленное (как ему и положено), из сплошных, то есть первых и вторых, ошибок Всевышнего и "умудренное" (как ему и положили) сплошными же в своей низкопробности глянцевыми журналами,  - стоит ли удивляться тому, что народ относится к этой нарождающейся "революционной традиции" с неподдельным энтузиазмом. Что же касается более "вдумчивых" служителей Господа, священников и раввинов,  - эти зашибают на разводных обрядах куда больше бабок, чем когда-либо раньше. Одним словом, пока консерваторы от церкви или государства, пытаясь вдолбить в народную башку "нетленные" истины о "семейных ценностях", барабанят по ней обеими кулаками, правым и крайне правым, - спаренные в браке "Господни ошибки" столь же дружно и "колонно" шествуют собственным маршрутом. К кострам, в которых они сжигают уродливые, на их глаз, выкидыши любви, - "брачные свидетельства"!

Согласно той же, недавно же обнародованной тут, статистике, Россия, однако, крупно проигрывает Западу "разводное" состязание и плетется чуть ли не в самом хвосте означенной колонны. Махровые американские говоруны от церкви голосят теперь во всю Ивановскую, взывая к соотечественникам сподобиться Божьей милости посредством уподобления бывшему супостату. При этом, правда, "доблесть" россиян толкуется ими по-своему: сенаторы типа Джесси Хелмса, известного нетерпимостью ко всему сколь-нибудь отличному от Джесси Хелмса, или народные представители типа Тома Дилея, известного в народе же под кличкой "новый Маккарти", приписывают рекордно низкий разводный рейтинг России... Рональду Рейгану. Это он, мол, душенька Ронни, единолично и взорвал Железный Занавес, после чего  благовоние церкви и страх Господний пробились наконец и в Россию, наполнив собою души и телеса мирян.

Менее бешеные и сумасбродные конгрессмены, которые, к счастью, пока еще составляют большинство, придерживаются, по существу, того же мнения: ему, гибели коммунизма и обязан, дескать, своим рождением тот факт, что браки на территории бывшего СССР длятся дольше, чем в той же Европе. При этом "ответственность" за это явление возлагается ими не на (предположительно) смертного Ронни, а на более долговечную субстанцию, - деньги. Логика рассуждений не ахти как сложна и в этом случае: на протяжении семи десятка лет существования советской империи женщины пользовались равными материально-социальными правами и шансами с мужчинами, а потому им, первым, ничего не стоило растить потомство без помощи последних (которых, предположительно же, Ницше все равно назвал бы "первыми по счету..."); следовательно, высоким должен был быть тогда и "разводный процент". За последние десять с лишним лет, однако, ситуация, мол, резко изменилась: настоящие мужчины стали основными кормильцами (чтобы не сказать "грабителями") в семье, оставив россиянкам незавидную возможность интерпретировать рукоприкладство россиян как изъявление любви.

Мне лично тоже думается, что отнюдь не внезапный страх перед Господом заставляет россиянок "молчать себе в тряпочку" и не рваться на свободу из преимущественно непрочных пут своих преимущественно зыбких браков, которые, впрочем, ни в каком другом обществе не выстояли бы под тяжестью того губительного лишнего груза, который образуется за счет по-российски "неотшлифованного", покрытого давнишней ржавчиной, брачного этикета и частых супружеских измен. Страх не перед Господом, а перед голодом и нищетой, - вот что прежде всего и удерживает россиянок от разводов. Именно он, денежный фактор, и позволяет американкам разводиться при первейшей же им измене. И малейшей. У них сегодня достаточно банкнот для того, чтобы... не изменять собственным прихотям.

Жизнь сыграла с женщинами горькую шутку: пока "каждая американка" крутилась на кухне в цветастом переднике и жарила котлеты своему чересчур разжиревшему "каждому американцу", советские женщины строили мосты и руководили фабриками. Самая дерзкая фраза, которую в 1950-ых годах отважилась бы произнести американка, не могла звучать грубее, чем "Котик, можно я приготовлю тебе, миленький, дринчок?" Чаще всего котик не унижался до членораздельного ответствования и только мычал. Ситуация, мягко говоря, изменилась. И изменилась она благодаря феминистскому движению. Точнее, - феминистскому требованию о равной с мужчинами денежной плате женщинам. Набив сумочки златом да серебром, американки ударились, между тем, в такие крайности, что я и сама, не переставая являть собою "вторую по счету ошибку Бога", схватила бы порой розги и устроила бы им взбучку. В конце концов, как долго можно бездейственно терпеть присутствие какого-нибудь создания с женскими половыми признаками, единственное достижение коего сводится исключительно к аккумуляции  целлюлитных отложений в тазобедренной области?! Причем, - присутствие многошумное! И требующее многошумно же отмечать его символами любви и почтения, которыми древние греки баловали Афродиту!

В отличие от греческой богини, этим "настойчиво присутствующим" американкам удалось, увы и ах, добиться высоких окладов. "Увы и ах" я произношу еще и от имени... ультра-консервативных глашатаев "семейных ценностей". Им давно уж пора выбросить на помойку всякого рода фразеологический (точнее, идеологический) мусор - и вместо того, чтобы (пусть даже внятно) читать нравоучения своей пастве, самим внять той дельной мудрости, которую политический гуру Била Клинтона увековечил в обращенном к нему лозунге: "It's economy, stupid!" - "Секрет, болван, в экономике!" Действительно, поборники "семейных ценностей" могли бы легко продлить и укрепить браки по всей державе, когда бы, заткнувшись наконец, догадались состряпать и протащить в Конгрессе особенно "жирную" налоговую поблажку для супружеских пар. 

Не в пример бывшему президенту, нынешние "ультра"-преданные Христу политиканы, являются прежде всего истыми болванами и надеются не на экономику, а на Бога, который, как засвидетельствовал тот же Ницше, давно уже почиет в бозе. Вот почему я каждый раз протестую, когда слышу, будто американцы относятся к американкам несравненно более "чутко", чем россияне к россиянкам. Не спорю, - американцы отличаются от россиян меньшим хамством в общении с женщиной, но происходит это лишь потому, что проявлять равную долю хамства они себе позволить не могут. А не могут позволить только потому, что это им не позволяется.

Вот почему я и надеюсь, что рано или поздно россиянки снова позволят себе роскошь "делать ручкой" своим "первым половинкам", хотя столь же искренне я желала бы, чтобы при этом они не ссылались на причину, которую то и дело называет "каждая американка": "the lack of private space", "ущемление личностной территории". Хотя нынешняя Россия уже инфецирована пошлыми журнальчиками так же глубоко, как Америка, россиянкам, так же, как и американкам или всем на свете дамам, давно следовало бы уяснить себе, что этой вещи - "личностной территории" - в природе не существует. Изначально территория существует только неличностная. Нечастная. Общая. Точнее, та, которою всем на свете вещам, явлениям и созданиям назначено пользоваться сообща, - идет ли речь о деревьях, о зданиях, о пыли, о животных или, наконец, о нас с вами, - об ошибках Всевышнего. Но если так уж сложится, что россиянкам непременно захочется объяснять свои разводы какою-нибудь расхожей фразой, то почему бы им не взять ее на вооружение из фильма "Trading Places", "Меняясь местами": "Because I no longer liked his stinking looks!" - "Почему я развелась? Да мне просто обрыдла его пошлая морда!"

Праздник в Америке

           Недавно Соединенные Штаты праздновали День Независимости. Слово "праздновали" тут, наверное, неуместно: учитывая картинку, "нарисовавшуюся" в этот день в большинстве американских городов, оно, слово это, звучит чересчур громко.

          В столице, например, некая занебесная сила выудила из квартир и домов несчислимые орды "мирных жителей" и согнала их на ничем неперекрытую огромную территорию, протянувшуюся меж Капитолием и Белым домом, точнее - Памятником Дж. Вашингтону. Благодаря единству объяснимых и непостижимых причин, эту территорию, именуемую The Mall, Той Самой Аллей, вашингтонское солнце нагревает особенно безжалостно, - а в День Независимости температура во всей столице перевалила за сто градусов по Фаренгейту, в результате чего почти все сущее плавится и внушает страх, что небеса наконец приступили к вымещению гнева на поднебесный мир.

          Тысячи праздновавших, но взмокших от пота мирян, столпившихся на этой самой аллее аки непотребные сардины в масле, провели этот самый день не просто в условиях надежно оболванивающей жары. Помимо пучеглазых взглядов себе подобных сардин, им приходилось выдерживать и блеск грозных очей вездесущих "фараонов", сновавших среди них с одной-единственной целью: не пожалеть живота во имя того, дабы никто из празднующих не посмел ликовать и дабы праздник выглядел как новая "египетская казнь". Потребление охлажденного пива (даже низкоградусного спиртового содержания), глоток коего, казалось бы, мог, во-первых, "остудить" воздух пусть и на один жалкий фаренгейтовский градус, а во-вторых, сделать "окружающего" соседа хоть чуточку более сносным, - было строго запрещено. Дерзких нарушителей порядка его блюстители мгновенно "вынимали" из "сардиновой банки" и тащили в ближайший участок. Этих нарушителей, в том числе и подростков, которых в Америке теперь уже наказывают как вполне "половозрелых граждан", блюстители порядка квалифицировали как "алкоголиков". Ни им, ни другим не дозволялось даже стрелять. Фейерверочными патронами. "Фараоны" не щадили и тех из "половозрелых" гостей Аллеи, кого терзало возвышеннейшее из состояний души. Тех, кто в силу невезения или недомыслия позволил истерзать себя зудящему вокруг комарью с крылышками Амура и в знак выражения означенного чувства отважился было обменяться с предметом воздыханий потовыми выделениями, обильность которых форсировала 80-процентная влажность воздуха. Препятствуя любому проявлению амурных эмоций, стражи порядка ссылались на присутствие детишек. Оно, это присутствие, было как чересчур очевидным, так же и чересчур раздражительным: чуть ли не каждую (= трезвую, "неприложившуюся") пару сопроваждал выводок исключительно пискливых и "вредных" малявок. Эта сцена призвана была внушить серьезные сомнения в благоразумности большинства библейских заповедей и наставлений, начиная с призыва размножаться, как песчинки на...  раскаленной Аллее. Между тем, в совокупности (= совокупленности?) эта и все остальные сцены порождали скорее не неприязнь, а жалость и изумление: праздник независимости и свободы, загнанный в рамки всенародной демонстрации мучительного воздержания и тотального контроля.

          Действо это развивалось, впрочем, на наработанной схеме: как только пешие "фараоны" прочесали гуляющих и выкорчевали "сорняки", в небе застрекотали полицейские вертолеты, обеспечившие всезоркому "большому брату" вид сверху. Позже, к моменту, когда на Аллею, - повинуясь зову бога безвкусицы, так и не удостоенного греками какого-нибудь имени, - пришла и я, на ней толпились чуть ли не столько же лошадей, сколько людей. Животные, увы, тоже были ограничены в действиях - и потому лишь топтались на месте, а не скакали по пространству, подминая под собой "независимых" вашингтонцев. Впрочем, ограничивала их действия, возможно, не столько воля "фараонов", сколько - вес оных. Всех, как на подбор, дородных и упитанных...

Представьте себе: нещадный зной, удушающая влажность, грохот вертолетов над головой, мокрые от пота "фараоны" на лошадях, осоловелые глаза толкающихся и беспробудно трезвых горожан - и впереди, на "лобной" площадке, вопит в микрофон "переквалифицировавшийся" в певца какой-то бывший евангелист, посвящая песни одному и тому же персонажу - Иисусу Христу! Представили? А теперь скажите: как и что тут, пардон, можно праздновать?!

          Стоя перед этой открытой концертной площадкой, сооруженной впритык к зданию Капитолия, я представила себе еще вот что: с минуту на минуту на увенчанной соском капитолийской макушке объявится вдруг, сияя в слепящих лучах славы техасского гладиатора, сам Президент! И объявится исклюбчительно для того, чтобы, прищурив глаза, наблюдать как всех нас, празднующих День Независимости, гонят в дружной колонне в обетованный край, где "труд нас окончательно освобождает"! Опасения мои оказались напрасными: прошелся слушок, что явления Дабью нам, празднующему люду, ждать не следует, поскольку он, мол, наконец чем-то умудрился себя занять: радостно прыгает по лужайке Белого дома и стреляет в воздух конфискованными у люда фейрверочными патронами.

          Успокоившись, я дала себе крепкую пощечину. Мысленно, разумеется, ибо настоящая возмутила бы окружавших меня всадников, которые тотчас же предъявили бы мне обвинение в надругательстве над моей собственной персоной. Наказала же я себя за то, что, подобно всему дурному народу, не усидела дома в праздничный день. Смирившись потом с тем, что из этой толпы мне уже не выбраться и посему остается "праздновать" с ней до конца, я приняла единственно, казалось бы, "спасительное" решение, рассчитанное, впрочем, на "спасение" только времени, - то есть на его убиение.

          Что и говорить, - оптимизма мне было не занимать! Изможденная исправным поведением и абсолютной трезвостью в праздничный день, толпа особого вкуса к разговорчивости не выказывала. Пришлось довольствоваться лишь материалом для созерцания, ибо кроме зевков, чиханий и коротких восклицаний "Извините, пожалуйста!" или "Осторожно, пожалуйста!" слышать оказалось нечего. Собственно, видеть тоже: небольшое скопище Хранителей Обета, популярной христовой (о, несчастный Христос!) секты внезапно узревших Спасителя провинциалов, которые по случаю незапланированного сретения с Господом дали обет никогда впредь не убивать больше супружниц и не растлевать собственных потомков; отряд из пламенных гомосексуалистов с плакатам, призывавшим ученых всей планеты помочь достойным мужчинам наконец забеременеть; мотоциклисты из клуба Харли Дэвидсон в тельняшках с портретами полуобнаженного Чарлтона Хэстона, поступившегося своим посредственным актерским талантом ради посвящения энергии защите права каждого американца на ношение оружия; громоздкие, как слонихи, домохозяйки, развалившиеся на траве и усердно пережевывающие заготовленные дома бутерброды; льнущие друг к другу семейства из этнических латино, многочисленные члены которых "не скрывали" на своих одинаковых физиономиях одну и ту же, ничем не спровоцированную и никуда не направленную, улыбку и которые - да  - скрывали в своих широченных штанах бутылки с текилой; потом - снова домохозяйки на траве и всё те же сэндвичи, снова мычание Хранителей Обета... И вдруг - о, чудо: кони сорвались с места и помчались галопом в сторону Памятника! Животы жирных дартаньянов затряслись в седлах  от ликования по поводу неминуемого ареста злоумышленника, коим оказался тщедушнейшего вида мальчуган, дерзнувший покрыть кого-то из праздновавших нецензурной бранью и убежавший скрываться от полиции за стеллой Дж. Вашингтону.

          Судя по всему, малец - пока примкнул к "освобожденным и независимым" соотечественникам - обкурился дома марихуаны и решил выдать спектакль: "неосторожно" обронил в присутствии одного из хранителей обета имя зловреднейшего Осамы Бин Ладена - и, добавив к тому несколько прочих ненормативных слов, постарался скрыться из виду. Хранитель, разумеется, бросился к конной полиции и сообщил ей скандальнейшую новость: где-то среди толпы скрывается сам Осама!

          Увы! Даже если бы тоже непьющий, но зато потребляющий гашиш и ненавидящий Америку Осама действительно "удостоил" Аллею присутствием, он, как мне думается, воздержался бы от детонирования бомбы по очевиднейшей из причин: умерщвлять уже умерщвленных невозможно! Как бы то ни было, его на Аллее не обнаружили: он, видимо, решил всё-таки не покидать Афганистана и вместо прибытия в Вашингтон для участия в праздничном посмещище, лишний раз затянуться волшебной самокруткой. Малолетнего "негодяя", скрывавшегося за Памятником, однако, быстро нашли и уволокли прочь. Как раз перед самым началом салюта. С первым же залпом все мы, праздновавшие Независимость вашингтонцы, задрали головы к черным небесам, разрывавшимся в многокрасочных пучках фейерверочного огня. Но я лично в какафонии красок и линий вычитала "черным по белому" грозные слова: "Ты смотри мне!"

Много... хорошего?

         Лето в Вашингтоне - препаршивейшее время года. Лето в Вашингтоне напоминает кошмарный сон, от которого, мокрый и изможденный, отряхиваешься - и видишь, что кошмар этот... не снится. Уже на рассвете солнце расплавляет череп - и то, что не успевает в нем испариться к полудню, растекается в жалкую жижу из мелких же мыслишек. Большинство вашингтонцев проводит летние месяцы - с утра до утра - дома за толстыми шторами. Не считая, разумеется, тех "волшебных часов", когда приходится вытаскивать собственную плоть из постели и транспортировать ее на работу, без которой было бы нечем расплачиваться за прохладу по эту сторону штор. Перемещение из квартиры в офис и обратно в летние месяцы занимает, увы, куда больше времени, чем в неканикулярные, ибо город наводняют вездесущие туристы со всех концов державы. Они толпятся на каждом перекрестке и углу. Увешанные всевозможной цифровой утварью (за исключением разве что индивидуальных пультиковв для запуска ракет) и сопровождаемые выводком шумливых потомков, летние гости Вашингтона передвигаются по нему не быстрее верблюдов в пустыне. И дело тут вовсе не в туристической ненасытности визитеров или в том, что караваны провинциальных гостей прожевывают "культурно-исторические" угощения, предлагаемые им столицей, чрезвычайно тщательно. Дело в ином обстоятельстве. Еще более печальном. Дело попросту в ужасающих объемах этих туристов.

          Согласно данным Американского Медицинского Общества (American Medical Association), каждый второй американец значительно тяжелее нормального человека, а 20% народа обитает в "красной зоне", - страдает опаснейшей степенью ожирения. Вот поди и попробуй - каково выказывать физическую прыть, если прибыл в столицу из означенной зоны и весишь втрое больше, чем... сам! Эта маршевая тенденция к скоростному ожирению народа достигла апогея в середине 1990-х годов. Именно в этот период экономическое благосостояние державы достигло такого извращенчески высокого уровня, когда помешанный на потребительстве американец охотно скупал абсолютно всё, что предлагалось ему а) хотя бы долларом дешевле и б) на благодатных платежных условиях. А предлагалось ему на этих условиях абсолютно всё, вплоть до тех же пустынных верблюдов. Или, скажем, их, обитающих в джунглях, собратьев по объему и весу - слонов. Поскольку, впрочем, обладать верблюдами и слонами не дозволено, публика решилась на акцию, максимально приближенную к обладанию, - подражательство. Глядишь на эту "новую" публику, "отягченную" слоновьими ногами и верблюжьими горбами из жировых накоплений, двойными подбородками и тройными складками на брюхе, - и сомневаешься в том, что Дарвин правильно определил предков человеческого рода.

          Более омерзительным представляется мне тот факт, что американские толстяки и толстухи, составляющие половину населения державы, отнюдь не озабочены своими раблеанскими размерами. Демонстрируя самодовольное невежество в области вкуса, и выказывая при том высокомерие, столь же агрессивное, сколь и глупое, - почти все они покрывают телеса текстильной мануфактурой, расцвеченной самыми броскими из тропических красок. Оказавшись среди них, начинаешь ощущать себя персонажем, загнанным на примитивистское полотно кисти Руссо. С той поправкой, что вместо гибких антилоп и мускулистых пантер тебя окружают иные животные, - лишенные шеи отвратительные подростки, плетущиеся за лишенными талии родительницами с преогромными задницами, втиснутыми в тесные ярко-розовые шорты. А обок с родительницами вышагивают породители. Папы. С такими, правда, распухшими от пива животами, которые внушают страх, что с минуты на минуту папы начнут опрастываться каким-нибудь чудовищным плодом.

          Не вызывает сомнений другое: вся эта публика начисто лишена не столько даже вкуса, сколько чувства стыда. Трудно представить, чтобы в любой другой стране, - в той же России, например, - сороколетняя дамочка с монументиальными ягодицами не стеснялась стеснять их лиловым шелком. Скорее всего она попытается "приглушить" свой позор широкою юбкой траурного оттенка. И мне лично такая реакция представляется нормальной: уродство следует укрывать от народных очей.

Именно эта истина и определяет бесстыжесть нынешнего американского эксгибиционизма. Точнее, - цинизма. Не старого, не "экс", а новоявленного, втиснутого в фальшивую формулу, уже успевшую укорениться в податливом психозу сознании общества: КАЖДЫЙ АМЕРИКАНЕЦ ДОЛЖЕН СОБОЮ ГОРДИТЬСЯ. Ежели, скажем, тебе, девочке, всего 15 лет, но превеликие твои сисища способны перекрыть собою вид на исторический памятник, - отчаиваться незачем! Наоборот, - гордись собою, ибо тебя, видишь ли, много, и это хорошо! Мне же кажется, - эту девочку следовало бы известить, что пусть наличие МАЛОГО количества мозговых извилин - это плохо, само по себе понятие МАЛОГО количества - это нередко... хорошо. Увы - никто её подобному не учит, и посему, перефразируя Маяковского, вырастет из сына (дочки) слон, если сын (дочка) слоненок. Иными словами, - пока такого сына и такую дочку закармливают избыточными порциями бургеров в Макдональдсе и избыточной же гордостью за себя, то они не перестанут сомневаться в богоданности идеологии, согласно которой ОЧЕНЬ МНОГО - ЭТО ОЧЕНЬ ХОРОШО!

Самым увесистым из глашатаев этой психотической доктрины является самая же популярная в стране хозяйка телевизионного ток-шоу Опра Уинфри. Эта баснословно удачливая (прежде всего благодаря провинциализму) воспитательница общественных нравов на протяжении полутора десятилетий сражалась с недугом бесконтрольного прироста целлюлитных отложений по всему широкому пространству ее туловища. Проиграв сражение, то есть не выдержав лечения, сводившегося к ограничению себя малыми порциями еды, она объявила городу и... державе, что преогромные объемы - не просто очень хорошо, а настолько "очень хорошо", что ими надо очень же и гордиться! Меня, впрочем, - когда я порой наблюдаю за ее перемещением в кадре, - по-прежнему укачивает, как на палубе.

Всеохватному, всеуровневому американскому ожирению помимо финансов и идеологии подыгрывает и всепронизывающая скука. Куда более ощутимая, чем в прочих странах мира. Согласно статистике, самые жирные из американцев проживают в Сабурбии, в этом по-кафкиански ужасающем заповеднике, в бесчисленных малоэтажных городишках, поражающих воображение... одномерностью и монотонностью существования в них. Единственно "жизнеутверждающим", чуть ли не священным занятием сабурбанитов является пожирание еды. Каждое воскресенье вожаки обжиравшихся в течение недели семейств впихивают свои мощи в объемистые автофургоны и отправляются в необъятные по площади пункты по оптовой продаже продовольствия, где закупают его так много, словно на вторник назначено начало изнурительно долгой ядерной катастрофы. К среде, однако, когда выясняется, что катастрофа вновь отложена на потом, сабурбанитов начинают заедать скука и пуританская мораль, которые сообща принуждает их истреблять домашние запасы свиных окороков и макаронных изделий. Занимаются они этим вполне целенаправленно: создать необходимость в очередном воскресном походе за пищей. И так - до бесконечности. То есть - конца жизни.

Вот к чему, собственно, и сводится Американская Мечта. Мало чем отличающаяся от Настоящего Кошмара. Поскольку же, однако, эти сабурбаниты не перестают гордиться собою, - остальной, сравнительно худой, части населения, сосредоточенной в больших городах наподобие Вашингтона, остается хранить демократическое молчание и не оспаривать доктрину большинства, "философию" раковой клетки: разрастаться во имя... разрастания! Меньшинству, действительно, можно было бы и смириться с волей и моралью большинства, когда бы последнее согласилось не наезжать в города и перекрывать движение транспорта своими животами и задницами. Если бы оно, большинство, приняло это условие, то мы, меньшинство, страдающее собственными специфическими недугами, согласились бы усматривать в жирных подростках из глобализирующейся американской провинции не элементарных уродов, а утонченных дзен-буддистов, которые осаждают "хотдожные" лотки исключительно для того, чтобы произнести загадочнейшую из фраз, которые приходится слышать продавцам сосисок: "A hotdog with everything!" - "А мне хотдог, покрытый всем, что есть!"

В поисках неспешного времени

          Один из моих американских приятелей совершил недавно нечто чересчур не-американское. Бросил не только прилично оплачиваемую работу, но и давнишнюю подругу. На протяжении всех шести лет их пронзительно американской, плоской, "дружбы" она, кстати, находилась в поисках того мифического дитяти в душе, на которого ссылаются "продвинутые" тут "душеведы", но вместо него обнаружила (правда, в утробе) сразу двоих. Обоих же и произвела на свет, к явному неудовольствию моего приятеля. Свой не-американский поступок последний отягчил тем, что продал дом в престижном пригороде Вашингтона, отдал остальное имущество благотворительному фонду и объявил, что убывает в какую-то деревушку на Аляске. От изумления почти все реагировали односложными фразами: что, мол, с тобой такое произошло?!

          Ответ следовал не менее шокирующий, но и не более многосложный. В стиле восточных мистиков: ухожу, мол, в поиск неспешного времени. Размышляя теперь над его ответом, я невольно вспоминаю Высоцкого: "Мой друг уехал в Магадан/Снимите шляпу, снимите шляпу! /Уехал сам, уехал сам/Не по этапу, не по этапу.../Не то, чтобы кому на зло,/Не для молвы, что, мол, чудак./А просто так..."

          Пару дней назад из Аляски поступило первое письмо не-американского вашингтонца с фотографией, которая помимо обретенной им там бороды продемонстрировала всем его друзьям там же, видимо, и обретенную им скандальную беззаботность во взгляде. На обратной стороне карточки - текст, приглашающий друзей "заглянуть к нему на Аляску при удобной оказии". Иными словами, меня, мол, в столице не ждите.

          Страдая хронической формой нерешительности и будучи посему неспособной на подобный "подвиг", я, тем не менее, далека от того, чтобы подтрунивать над его "театральным откровением". Напротив, предпринятая им акция заставила меня вновь усомниться в "собственной доктрине", которая  выражается в недоверии к человеческой природе независимо от пространства, в котором она проявляется. В моем личном экземпляре конституции раз и навсегда записано, что по ту сторону забора трава не может быть зеленей. Она может стать таковой только если ее не топтать людскими ступнями.

Но...

Кто знает, подумала я, глядя на фотографию, быть может, мне просто лень размышлять, в результате чего обычно и получается, что люди застревают на удобной им мысли и рядят ее в костюмы, сотканные из соответствующих ей максим? Кто знает, быть может, всем нам, ищущим да ропщущим, и вправду следует жить смелее? То есть проще? И доверять неведомому больше? Но ведь оно, неведомое, окажется куда менее подозрительным, если устлать его банкнотами. Бездумное подражание Иисусу Христу тоже ведь не ахти как полезно!

          Но...

Не ахти как радует душу и ничегонеделание! То есть - продолжение того, чем занимаешься всю дорогу. Умножение печали. Углубление озабоченности. Утверждение постыдной статистики. Которая, в свою очередь, печаль и умножает: каждый шестой американец пребывает в хронической депрессии, два из каждых трех браков в Америке заканчиваются плачевно, каждый второй житель державы страдает опасной формой ожирения, детям тут все чаще и чаще прописывают психотропные пилюли, 75% населения не высыпается... Если на фоне этих фактов можно все-таки считать, что нам выпало жить в развитом государстве, в продвинутом обществе, в самой что ни на есть супердержаве, - то следует, стало быть, заключить, что в нашем существовании много печали и мало радости.

Условия нашего бытия - благодаря техническому прогрессу или еще чему-нибудь - улучшаются, но мы, видимо, заняты иным и не обращаем внимания на то, что условия нашего бытия, да, улучшаются. В результате чего наше бытие, нет, не улучшается. У нас попросту не остается времени, чтобы - пусть даже изредка - сбиться с ритма этого бытия и "возрадоваться" ему. Большинство из нас занято сизифовым трудом - поспешательством в будущее и измышлением новых рубежей и целей. Похоже, - все мы уверовали в коварную истину,  в согласии с которой приходится не только перефразировать старую пословицу, но и находить в ней двойной, иронический, смысл: "Работа и труд все перетрут".

Даже самые удачливые среди нас - миллионеры - живут так, как жили до обретения миллионов. Джим Безос, например, "отец" знаменитой интернетовской компании Amazon.com сделал недавно сенсационное заявление: он, оказывается, спит восемь часов каждые сутки! И вот теперь даже среди интернетчиков стало очень модным каждодневно предаваться 8-часовому не-виртуальному сну! В целом же новая плеяда американских миллионеров отличается поражающей воображение неизобретательностью: все они живут точно так же, как не-миллионеры. Времена Рокфеллеров и Морганов, потчевавших себя всякого рода роскошью, канули в Лету. Вот почему новое звучание обретает сегодня и давнишний вопрос: а стоит ли пускаться в крысиные бега за богатством или карьерой, если на финише ничего существенного не обретаешь?

С какой бы стороны не подступиться к этому вопросу, ответ один: нет, не стоит! Какой, действительно, смысл в этих изнурительных бегах, если, в конце концов, не срывать в райских кущах некогда запретные для тебя плоды? "Распущены по домам" все прежние символы приобщенности к "избранным" мира сего - прекрасные женщины, роскошные автомобили, бриллианты, причуды и пр. Новые американские "баловни судьбы" ведут ту же, непритязательную и монотонную, жизнь, как их бесчисленные соотечественники из среднего класса. Эти новоявленные богатеи собственноручно выносят из домов мусор, собственноручно же стряпают себе "здоровую", но невкусную еду и наряжаются в те же мешковатые грошовые штаны, в которых - в своем неприметном мире - суетятся все остальные трудящиеся. Именно сегодня и становится как-то особенно наглядной старая догадка, будто никакие деньги не могут принести душевного ликования, если способность к душевному ликованию утрачена.

А ведь так оно тут и есть: у многих из нас, у подавляющего большинства, чересчур уж много всяких забот для того, чтобы сбиться с наработанного ритма, вздохнуть и усладиться существованием. А озабочены мы многим: качеством воздуха и воды, страхом перед курением, холестерином, солью, общественным мнением о себе, супружеской или собственной неверностью и пр. Как-то так получилось, что большинство из нас уподобилось роботам, не способным страдать, радоваться и пребывать в качестве несовершенных человеческих существ, каковыми мы, увы и ура, являемся. Вот почему, быть может, все мы, да, нуждаемся в том, чтобы куда-нибудь махнуть из наших насиженных жизней, - махнуть куда-нибудь далеко-далеко и попытаться возродить в себе умение наслаждаться бытием. Чтобы зажить новой, неспешной, жизнью, ибо спешная ведет в никуда. А неспешная может привести в неведомое, а значит, восхитительное будущее.      

Низкопробные страстишки

         Американские СМИ затеяли новую панику. Хотя каждый телеканал, каждая газета и радиостанция нагнетает её на свой лад, нравоучительный заряд кампании не нов: Берегитесь, девки, политиков! Пусть даже они и смотрятся, как Гаррисон Форд, а вы - из беспечнейших "джэпов" (JAP), то бишь - "американских принцесс еврейских кровей".

          Надо сказать, что с момента воцарения в Штатах нехитрой на выдумку бушевской администрации жить в империи стало скучновато. Достаточно напомнить хотя бы, что она не бомбила пока никакую заморскую столицу, что Тимоти Маквей уже умерщвлен, а сам Буш - за исключением грамматических ошибок и экскурсов в души заморских же вождей (например, Путина) - не творит ничего такого, что заслужило бы аршинных заголовков. Республиканцы еще раз доказали, что кроме скуки им пока нечего предлагать Вашингтону, - городу, "блистающему" серостью. Выручать имперскую столицу пришлось тем же демократам, блудным сынам американской политики, только и способным растормошить народ от спячки.

          И народ - по крайней мере, столичный - действительно пробудился! Вашингтон занят теперь тем, что во всю свою Ивановскую честит да клянет единственного во всем Конгрессе смазливого народного представителя 53-х лет по имени Гарри Кондит, который, как выяснилось, несколько месяцев подряд, вплоть до конца минувшего апреля, спал (в ином, отличном от города, смысле) со своей 24-летней практиканткой из Калифорнии по имени Чандра Леви. Приблизительно тогда же она и исчезла из виду так основательно, что теперь уже "подозревается" в несуществовании. Иными словами, возникло подозрение, что Чандра убита. Хотя конгрессмен Кондит отрицает причастность к исчезновению практикантки, американская публика - вкупе с блюстителями чести и мудрейшими из мудрейших "говорящих голов" на телевидении и радио - все громче и громче требует его незамедлительной отставки. Что же касается насмешников, которые осведомлены, что "трагедия" возвращается, как правило, в мантии "фарса", они обвиняют конгрессмена в плагиате, поскольку Кондит, действительно, повел себя точно так же, как Клинтон, уличенный в греховной связи со своей - тоже калифорнийской, но более упитанной - практиканткой с однокорневой фамилией Левински.

          В течение начальных трех недель скандала конгрессмен утверждал, будто вся деятельность, которой он предавался с помощью своей активной помощницы из Калифорнии, сводилась к заботе о калифорнийцах. На четвертой неделе, под давлением общественности и уроков истории, конгрессмен наконец вспомнил, что, да, был грех: он действительно занимался с Чандрой той - уже известной столице - формой межполового общения, которая в ряде "провинциальных" южных штатов все еще считается незаконной.

          Скандал, конечно, разгорелся с новой силой, но поскольку огонь стали подпитывать официозной моралью, костер несколько потускнел. Впрочем, - потускнел он лишь на вкус взыскательный. Недовольный тем, что даже скандалы в Америке носят типовой характер. Но широкую публику, как и прежде, надежнее всего сплачивает фальшивое негодование: "Вы только представьте, граждане! Народный избранник, облеченный доверием калифорнийских тружеников, изменяет собственной и единственной супруге!" Американцы стали требовать "арестовать мерзавца за начальное противодействие правосудию", то есть за то, что последний не сразу признался в грехопадении. У меня лично это требование, помноженное на голословные обвинения, подозрения и "догадки" (включая прозрения профессиональных гадалок), которые вслед за "капитанами общественного мнения" местная публика с наслаждением повторяет, - у меня весь этот фарс тоже рождает подозрение. В том, что в своем подавляющем большинстве местная публика подавляюще же тупа. И не только тупа: самое деспотическое из обществ вряд ли потребует ареста "избранника" на том основании, что тот скрыл от народа факт супружеской измены. Улик, благодаря коим Гарри Кондита можно было бы заподозрить в более тяжком преступлении и затеять уголовное дело против него, - этих улик как не было, так и нет.

          Если Чандра нежива, - это, я согласна, нехорошо. Но будь это для общества даже хуже, чем нехорошо, - вправе ли оно распинать человека, вина коего "доказана" лишь в той мере, в какой он проштрафился перед супружницей? Его - если уж публике нужен новый и броский объект для презрения - можно и презирать. За то, что ему, избраннику, не хватило мужества перед лицом его (судя по репортажам из избирательного округа) недоучившихся, но перебравших в весе избирателей. Мужества признаться, что, да, поскольку он - в отличие от них - мускулист, сухощав и красив, он вызывает интерес у окружных избирательниц, а посему "обслуживает" последних особенно усердно. Слушая гневные речи избирателей, его можно презирать и просто за то, что он добивался чести их представлять. Над ним, наконец, можно и подтрунивать ехидно, поскольку пару лет назад он, один из очень немногих демократов, публично порицал Клинтона за... шаловливость. И того, и другого, однако, всенепременно следовало бы порицать прежде всего за... паршивый вкус в выборе партнерш для шалостей. Наверное, не все в истории повторяется. Наверное, навсегда канули в Лету времена Кеннеди, выбиравшего для шалостей мэрилин монро. Видимо, действительно, нынешние американские политики не только мыслят, но и зрят хуже.

Если даже считать, что к высокой должности следует стремиться прежде всего из-за большей доступности низкопробных страстишек, то и в этом случае смешно рисковать дорогостоящей карьерой ради ничем не блещущих "femme fatales"! Вспомним колченогую и длинноносую клинтоновскую Полу Джонс! Вспомним его же рыхлую Монику! Или взглянем еще раз на фотографии Чандры, - увы, возможно, уже и покойной, но никак не прелестной! Ни в одной прочей стране мало-мальски удачливый жулик не стал бы "светиться" с подобными "прелестницами". А если к их кислой внешности добавить еще и специфическую для американок барракудову агрессивность?! Истинно, истинно говорю вам: пора принимать закон, согласно коему кажинный член Сената или Палаты Представителей обязан раз в год лететь в Амстердам для встреч с дамами, голосующими в районе красных фонарей. По упорным слухам, они не только милее на вид, но - в отличие от Чандры - не требуют от "вздыхателя" незамедлительного развода с женой. Вдобавок, в Амстердаме можно не только "вздыхать", но и вдыхать безнаказанно. Вдыхать перегар той самой запретной в Америке травки, из-за которой местная публика чуть было не отказалась голосовать за Клинтона, пока он не убедил её, что он - было дело - затянулся зеленою травкой, но дыма, Боже упаси, не вдыхал... Предлагаемый мной "амстердамский закон" надо вводить в Америке на весь срок, в течение коего приходится помнить, что живешь в обществе, всерьез замыслившем искоренять индивидуальность и "неконтролируемые забавы", в обществе, в котором нравственность сводится уже не к доброте или умению прощать, а, скажем, к законному бракосочетанию.

Вот и получается, что пока "великое общество" в очередной раз надумает встрянуть в дела суверенной страны (державной или нет), навязывая ей "величественные принципы", коим само следовать и не думает, пока это произойдет и, стало быть, разгорятся новые скандалы и страсти, - юным дочерям сего общества придется довольствоваться дешевыми страхами. С утра до вечера выслушивать расцвеченных охрой телезвезд, поучающих младших сестриц, что с великовозрастными сынами данного общества, - тем более многовластными и привлекательными, - связываться опасно. Им, юным дочерям, придется слушать евангелистов от Республиканской партии, догадавшихся наконец о том, что от "сильных мира сего", особенно от президентов и конгрессменов, Господь Бог кроме пуританизма требует неприметности. Придется с утра до вечера выслушивать громкие дискуссии по злободневнейшему из теоретических вопросов: влюбленность в преддверии осени. Самым здравомыслящим из дочерей придется, конечно, при этом надеяться, что их все-таки не стошнит, а исчезнувшую практикантку найдут. И еще надеяться, что в следующий американский скандал будут вовлечены их более живые и миловидные представительницы. Впрочем, если в нем по-прежнему будут фигурировать политики, с этой надеждой можно проститься, а на вопрос "Почему?" ответить словами Твена: Представьте, мол, себе, что вы идиот. Или представьте другое, - вы конгрессмен. И простите за тавтологию!

Бросаясь каменьями

         В  Америку - после десяти лет непристойно идиллического затишья и отвращающего самолюбования - прокрадывается дух пессимизма. Объясняется это, конечно, не всенародным и внезапным приобщением к какой-нибудь невесёлой книжке. Скажем, к Шопенгауэру. Объясняется это, как всё и всегда в Америке, экономикой. В данном случае, её нестабильностью. Наши кошельки стали тощать, и если - упаси Господь! - это продолжится, то вскоре придётся отказываться от обретения необходимых вещей. Скажем, компьютеризированной машины для стрижки лужаек или даже микроволновой печки со встроенной телекамерой.

          "Соотечественники, затягивайтесь ремнем туже!" - велят мудрецы от экономики, но эта наука даётся американцам трудно. По двум причинам. Во-первых, у нас принято нагуливать обширнейшие талии, а во-вторых, все мы, помешанные на прагматизме янки, усматриваем в ремне еще и орудие для сечки. То бишь занятия, к которому американцы прибегают чаще и чаще. Ибо все чаще и чаще же... сердятся.

          Сейчас, например, публика и суды охвачены новой кампанией гнева. На той же, впрочем, нравственной, почве. В этот заход "духовная революция" идет не под знаком истребления именитых полит-мужей, которых народ застигнул в объятиях "святых мучениц" из практиканток, призывно раскинувших продырявленные гвоздями руки. Объектом негодования оказался в этот раз заурядный житель штата Юта с заурядным же именем Том Грин. Которого засудили на 25 лет тюрьмы лишь за то, что он является типичным представителем мормонского христианства. Еще точнее, за то, что - в полном согласии с заповедями мормонства - Том Грин нажил 5 жён и 30 детей.

          Не довольствуясь тем, что наличие 30-ти отпрысков при 5-ти супружницах уже и есть серьёзное наказание, досточтимые судьи этого преимущественно пустынного штата накинули Грину по пять лет тюрьмы за каждую благоверную. По правде говоря, я никогда бы не подумала, что в этой стране обладание чем бы то ни было в чрезмерном количестве или отсутствие здорового вкуса наказуемо. Тем паче, что в этом конкретном штате к полигамии всю дорогу относились терпимо, ибо в противном случае пришлось бы загнать за решетку три четверти его мормонского населения.

          В расчет, видимо, судьи приняли другое обстоятельство: новый общественный климат в державе. Климат высокой нравственной требовательности к гражданам. Климат, в согласии с коим американцы, богоугоднейший народ на земле, призваны искоренять "лица необщее выраженье". И - соответственно - готовиться к мировому крестовому походу, облачившись в мрачную мантию всепланетарных наставников морали. Буквально все известные в Америке организации и общества по охране нравственной чистоты, от радикальных феминисток до ордена "Моральное Большинство", настаивают на том, что житие несчастного Тома Грина суть надругательство над принципом означенной чистоты.

Феминистки оседлали, разумеется, свою замученную клячу: женившись сразу на пяти дамах, Грин, дескать, тем самым нанес каждой неизлечимую душевную рану. Дамы, кстати, в отдельности или вместе, на раны жалуются. Напротив, все, по их же признанию, наслаждались устойчивым счастьем, каковое усматривали в заботе о "патриархе" Томе и потомках. Что же касается "соперниц", ни одна никакой ревности или недоброжелательства так и не испытала, равно как ни одной не пришла в голову мысль о разводе. В отличие от 75% американских дам, наслаждающихся "моногамным блаженством".

У "Морального Большинства" - иной аргумент против Грина. Тот же, что и у ордена "Повторно Родившихся" христиан, то есть таких, которым вряд ли стоило рождаться даже по первому разу. Имя этому аргументу - Господь. Он, дескать, страшно оскорблен деянием Грина, который, кстати, будучи ничуть не догадливее своих евангелических недоброжелателей, обосновывал собственную праведность ссылками на тот же персонаж: единственный, кого Том призвал в свидетели своей правоты на заседании суда, оказался, да, Господь. Последний, не удосужившись объявиться перед народным судьей из Юты по причине крайней занятости, нанес тем самым непоправимый ущерб интересам несчастного мормона. Грину следовало, вероятно, сослаться не на небеса, а на вполне земной "Билль о правах", гарантирующий каждому американцу право следовать обетам избранной им веры в небеса. Впрочем, не в том ли и заключается беда праведного люда, что в праведности и состоит их самое суровое наказание?

Перед лицом неозабоченных Господом граждан Грину можно было, в конце концов, оправдаться и тем доводом, что, да, пусть, мол, я и питаю повышенный интерес к прекрасному полу, я не предаю своих дам во славу новых. Судя по сообщениям, он и вправду оказывал своему крохотному гарему, так же, как и наследникам, всевозможную заботу. Хотя гриновский гарем - в оличие, скажем, от брунейского - составляют не прекрасные и экзотические шехерезады в многокрасочных шелковых платьях, а простецкого вида уроженки Юты, взращенные преимущественно на кукурузном корму, последние зато - опять же в отличие! (на сей раз от автора этих строк) - обладают покладистым нравом. Что же касается помешавшихся на Иисусе, Том Грин вполне мог бы отписаться от них простым кивком на Библию, в которой нет ни единого моногамного героя. Он еще мог бы обратить ко всем христианам американского разлива и такой риторический вопрос: если, мол, вам так уж любы все заветы Спасителя, то почему бы вам же не последовать Его учению о собственности?! Почему бы вам не избавиться от нажитого имущества и заботиться о ближнем, как о себе?! Ужели это и вправду нравственно бы вас обанкротило?! Да, пожалуй, обанкротило бы, ибо, согласно американским христианам, Христос, хотя и был "малым" всемогущим да всесведущим, не умел заботиться о своем имуществе.

Касательно этой самой заботы всем нам, американцам, следовало бы прислушиваться не к Христу или к его столь же малопрактичным апостолам, а к брокерам и финансовым советчикам. И еще следовало бы не принимать в расчет либеральные призывы Спасителя воздерживаться от забрасывания грешников каменьями. На том основании, что, рассуждая о Магдалине, Спаситель, дескать, каждый раз впадал в состояние блаженного заблуждения. К тому же, живя аж две тысячи лет назад, Он никак, мол, не мог быть психологически изощренным субъектом, умеющим, как все мы сегодня, ценить социальную важность "завершенности" любого индивидуального акта; иными словами, Он недооценивал фактор всенародного наслаждения от наказания преступления.

Да, американцы вырываются вперед в деле забрасывания грешников каменьями - и теперь уже от наказания не оградит даже такой, скучнейший, способ жития, как житие в штате Юта. Всё в Америке подчинено принципу частной собственности, - всё, кроме способа частного существования, на цензуру коего все чаще и чаще претендует хамоватое большинство. Если эту тенденцию не пресечь, Америка выродится вскоре в некую талибанскую державу, но афганским экстремистам не приходится так много трудиться, чтобы вынести ярмо неистребимых американских долгов за приобретение жилища! В которое, к тому же, им позволено вводить ровно столько жён, сколько хочется и можется.

Сегодня, наверное, христианин Том Грин сожалеет, что так и не додумался выказать присущий американцам прагматизм - и не переметнулся в мусульманство. Не исключено и то, что в тюрьме ему придется столкнуться с иным, отличным от многоженства, "смертельным грехом", - с гомосексуализмом. Что же касается присущего большинству стремления наказывать максимально жестоко за уже свершенное преступление, причём, наказывать под предлогом придания наказуемому сил для вынесения наказания, то есть для одиночного жития, - в одиночной камере Тома Грина, не исключено, повесят плакат: "Многоженство случается тогда, когда одна жена - это уже много".

Провал успеха

          Помимо эстафетной палочки Клинтон всучил в руки своего простоватого наследника Дабью пару головоломок. Одну из них -  касательно исследования клеток из человеческих зародышей - американская пресса принялась обсуждать живо лишь недавно. Как только предводитель свободного мира объявил, что вот-вот эту головоломку он решит. Для вынесения решения Дабью "взял" несколько недель, в течение коих предался немыслимой для себя активности. Размышлению. Результат процесса никого не удивил. Дабью признался народу, что "неразлучный друг" Иисус посоветовал ему не способствовать ученым в поиске означенных клеток с целью выяснения их врачевательной мощи. Добавив, что занебесному совету он внял полностью, Буш назвал свое решение... компромиссным. В духе не только, дескать, Сына, но и отца, - Джорджа Старшего.

          По ходу обращения к населению державы, Дабью не скрыл и того, что каждодневные собеседования проводит он именно с Сыном, не с отцом. И даже не с Папой, с которым, кстати, недавно же и советовался в Риме.  Похоже, однако, его "собеседования" с Сыном проходят в одностороннем порядке. Если бы разглагольствовал и Иисус, то сообщил бы "первому в державе держателю ранчо", что прославил Себя вовсе не любовью к компромиссам и что не раз пошел супротив воли своего собственного, Небесного, Отца. Как бы то ни было, однако, мне лично кажется, что, решая теперь вторую серьёзную головоломку, Буш к совету Спасителя прислушиваться не будет. Хотя бы потому, что эту головоломку он... уже решил.

          В этот раз главный его советник оказался куда более воинственен, нежели "замученный" собеседованиями Христос. Имя советнику - Пентагон, а головоломке - НПРО (Национальная Противо-Ракетная Оборона). Хотя Клинтон, судя по его прославленным наложницам, брезгливостью не отличался, к этой головоломке он относился с чрезмерной щепетильностью. По неожданно красному словцу того же Дабью, Клинтон не дотрагивался до этой проблемы даже с помощью "десятифутовой клюшки". Сам же Буш, напротив, готов проникнуть в ее сердцевину. К чему, естественно, - проникнуть и проникнуться, - Пентагон его и подталкивает.

          В отличие от уклончивых демократов, республиканская администрация щеголяет вполне категорическим, одобрительным, отношением к НПРО - и, по ее мнению, эта программа будет воплощена в жизнь уже к концу 2003-го года. Противники же ссылаются на то, что ее претворение в жизнь неминуемо вернет туда же, в жизнь, и гонку вооружений. Не говоря даже о том, что претворение положит конец важнейшему дипломатическому творению всего периода американо-советских отношений - соглашению 1972-го года по антибаллистическим ракетам. Более того, - НПРО полностью подорвала бы мало-мальски сохраняемый силовой баланс на планете и окончательно превратила бы Америку в ее единственную супердержаву. Что, дескать, позволило американцам относиться ко всем остальным народам еще более пренебрежительно. Иными словами, - сделало бы Америку значительно более американской!

          Хотя у "остальных народов" подобная перспектива восторга не вызывает, местные патриоты - во главле с Бушем - ей радуются-не нарадуются. Пусть даже она влетит государству не в одну копейку, в 60 миллиардов долларов, большинство американцев, 65% опрошенных, уже выказали Бушу и Пентагону полную поддержку! Эта цифра вынуждает меня сделать ироническое (чтобы не сказать "прискорбное") наблюдение: люди, считающие стволовые клетки неразвившихся зародышей неприкосновенной святыней,  убеждены в своей полной нравственной подготовленности к тому, чтобы полностью прибрать к рукам рычаги уничтожения жизни на всей планете!

          Однако, к счастью менее воинственных из нас, претворение в жизнь программы НПРО требует сперва преодоления куда более сложных препятствий, чем хотелось бы нашему несложно мыслящему президенту. Ученые утверждают, что преодоление этих препятствий к 2003-му году - чистейшая утопия "праваков". Тем не менее, бушевская администрация не теряет времени хотя бы в том, чтобы убедить "остальной мир" (в частности, Европу, а особенно - Россию) в "благородном происхождении" программы. Один из аргументов сводится к тому, что, хотя "остальной мир" и окажется беспомощным перед лицом НПРО, Америка ни в коем разе не поставит свою военную мощь на службу исключительно своих, американских, интересов. А если, мол, и поставит, то только в том случае, когда какое-нибудь "хулиганское" государство, каковым Вашингтон считает всякое ему не гожее, надумает ударить по Штатам ядерными ракетами. Исходя из нынешней ситуации, никакое государство на подобное не решилось бы, а исходя из истории, единственным государством, которое на ядерный удар уже как-то решилось, как раз и является Америка.

          Что же касается патриотически настроенных налогоплательщиков, правительство убеждает их не поддаваться пессимизму экспертов касательно технологической обоснованности НПРО. В минувшем месяце Пентагон возвестил "городу и миру", что предварительное испытание программы завершилось успехом. Ликование администрации оказалось не долгим, ибо под давлением сторонних расследований, тот же Пентагон сразу же вынужден был признать, что либо он попросту солгал и городу, и миру, либо же, подобно своему главнокомандующему, плохо разбирается в английской речи и не ведает разницы между словами "успех" и "провал".

          Пентагонские чины сознались, что условия проведенного ими испытания программы были подтасованы: ракета-перехватчица уничтожила "хулиганскую" боеголовку только, оказывается, потому, что последняя - в течение всего времени испытания - услужливо и аккуратно посылала первой сигналы о своем местопребывании, в результате чего и была "обнаружена". Краснея перед дотошно любознательной публикой, эти чины признали и то, что в реальности (а не в условиях подтасованного испытания) "хулиганскую" боеголовку пришлось бы уничтожать без ее собственного в том участия. Более того, сам (бывший) замминистра обороны Филип Койл заявил на показаниях в Сенате, что, "результаты испытаний, включая последние, не дают оснований бушевской администрации для размещения этой операционной системы на Аляске". При этом Койл уточнил, что "ядерный зонтик", которым Пентагон, собственно, и прикрывается при агитации за НПРО, есть вещь "практически неосуществимая".

          Таким образом, не всё так уж и безнадежно, дамы и господа. По крайней мере, до тех пор, пока НПРО продолжает оставаться безнадежной. Посему не стоит и отчаиваться в связи с интенсивной концентрацией лицемерия и глупости в одной, отдельно взятой, стране, которая не жалеет денег на программу по обеспечению ей права на единоличное уничтожение человеческой жизни на земле, но не желает признавать законность научных исследований, которые человеческие жизни как раз могли бы спасать. Вместо того, чтобы предаться отчаянию, состоянию скандально расхожему в наши дни, вспомним другую скандально расхожую вещь. Точнее, - истину: "Только в Америке!"

...в "небелом" состоянии

          "Если уж ты родился чернокожим, то родился, значит, подозреваемым". Эта фраза принадлежит Крису Рокку, удачливому чернокожему комику. Большинство его "собратьев по коже" ничего смешного во фразе не находит. А не находит потому, что в этих "смешных" словах больше правды, чем юмора. Точно так же, как среди черных нищеты, страхов и насилия со стороны полиции гораздо больше, чем среди белых. Хотя в Америке давно уж объявлена "перестройка" народного сознания, точнее, кампания по утверждению "политкорректности", - с неграми дело обстоит не так, как "лучше, а так, как всегда". Статистическое Бюро державы только что обнародовало пренеприятнейшее известие для тех, кто поверил, будто державе удалось-таки одержать сокрушительную победу и над "расовыми предрассудками". Особенно огорчительным сие известие представилось плутоватым идеологам державы, требующим величать американских негров "корректнее", чем прочих: "американцами африканского происхождения".

             Как всегда, выяснилось, увы, лишь ...очевидное! Выяснилось, что американцы африканского, "черного", и не-африканского, "белого" происхождения живут, как всегда, врозь. "Сегрегированно". И участся в "сергегированных" школах. Как и лечатся в "сергегированных" же больницах. И т.д. и т.п. Но всё-таки утверждать, будто новые данные Бюро начисто лишены хоть чего-нибудь нового нельзя.

        Вдобавок к известному выяснилось, например, что белокожие американцы, расфасованные по заутюженным и сонным пригородам державы, имеют ныне куда более превратное представление о проблемах, с которыми сталкиваются в своем не-американизированном существовании их соотечественники "африканского происхождения". Если, скажем, 35 лет назад белокожая - по тем временам, городская - молодежь подпевала Бобу Дилану и рвалась в бой против расовой чумы, нынешняя молодежь - вслед за теми, кто составляли молодежь тогда, то есть вслед за повзрослевшими сверстниками Дилана - напевает иные песенки. Хотя песенки разные, - мотив у них одинаковый: Мы, братцы, живем в Америке, где каждый бьется за личное счастье, коего, братцы, меньше, чем братцев, и если тебе, увы, не сфартило, - такова уж, братец, фортуна твоя!

Под этот мотив я лично и скорблю, что бывшие хиппи перестали жрать галлюциногенные грибы урожая 60-х гг. и, протрезвев, припали к немытым оппортунистическим пяткам индийских гуру. Скорблю, что наркотики так и не успели выжечь им дотла мозги, в коих уцелели, увы, именно те клетки, которые и породили что породили: общество бесстыжего лицемерия, освященного неправедными законами. Скорблю, что судьба отказала им даже в блаженной нирванне, и "возвышенной безмятежности духа" они предпочли накачивание "суперменских" мускулов, которыми они грозят теперь остальному миру. Расположенному за пределами их пригородных чистилищ.

Теперь уже осевшие в них бывшие "революционеры" с прежним рвением голосуют за законы, усложняющие неграм шансы впускать благую фортуну также и в гетто. Один из таких новых законов, к примеру, дал полицейским право обыскивать "подозрительных автомобилистов", 80% коих, по недавнему опросу Гэллапа, составили чернокожие, остановленные и "ошмоненные" несмотря не ненарушение ими какого-либо правила. Сидеть за рулем в "небелом" состоянии сегодня, получается, опасней, чем в нетрезвом. Если в "небелой" машине фараон наткнется на окурок с марихуаной, водителю присуждают год условного заключения с обязательной еженедельной сдачей мочи на анализ. Проделывается это под предлогом очищения организмов "небелого" населения, то есть с целью очищения "белого" от афро-американцев. О чем и свидетельствует еще один недавний опрос Гэллапа: в больших городах державы (скажем, в столице) каждого второго афро-американца держат либо за решеткой, либо на условном сроке.

Американское правосудие, преследующее неприглядные цели под вывеской благозвучных лозунгов, убеждает публику смириться с расширением прав полиции, ибо-де иначе державе не выиграть похода против наркомании, - похода, организованного в свое время ослепительно белокожей рейгановской администрацией. Что же касается афро-американских вожаков, доводы которых звучат правдоподобнее, - они не сомневаются вот в чем: старик Ронни объявил войну не наркомании, а неграм, поскольку уже не считал их необходимым подспорьем в борьбе за Американскую мечту: мол, белый хлопок с плантаций весь уже собран - и теперь обойдемся без черных!

Если бы Америка, действительно, вела честную войну против наркомании, она постеснялась бы истерически идентичных результатов, добытых всякого рода группами по социологическому исследованию  населения. Эти результаты Государственный Совет по Изучению Преступлений обнародовал "черным по белому" еще полгода назад: 65% всех подростков-наркоманов проживает в "белой" сабурбии, тогда как 85% всех осужденных за наркоманию подростков составляют черные. Остаётся воскликнуть знаменитую фразу нашего косноязычного президента: "Такая мутная математика меня, господа, смущает!" Фразу, произнося которую Джордж Дабью имел в виду отнюдь не положение с соотечественниками африканского происхождения. Или даже тот факт, что после его восхождения на престол цифры, которыми измеряют объем общенациональной прибыли, "помутнели", - уменьшились.

Цифры, впрочем, и не нужны для того, чтобы убедиться в неизживаемости расовой дискриминации. Достаточно пары глаз. И, скажем, неутомительной для ног прогулки по улицам манхэттенского мидтауна. При такой прогулке отдыхают и глаза. Отдыхают на опрятненьких витринах опрятненьких магазинчиков или на белых скатертях разноцветных ресторанчиков, в которых отдыхают в основном белые американцы. Если же вслед за этим глаза при посредстве тех же ног переместить, скажем, в южный Бронкс, то глазам откроется картина, от которой мгновенно "устают" и ноги. Устают, но убегают прочь от вино-водочных ларьков, оснащенных пуленепробиваемыми перегородками и полуразрушенных домов, набитых грубым и нищим людом "африканского происхождения"! Стоит ли удивляться, что люди этого происхождения и изобрели некогда печальный блюз?

Впрочем, поют они теперь уже не только блюз. Черные подростки расхаживают сегодня с приемниками, из которых во всю их "многодецибелловую глотку" несутся на улицу совсем иные мелодии. Не меланхолические песенки Билли Холидея, жалующегося на гнусные условия, в которых влачит существование чернокожие дети американского юга. Нет, новые мелодии не жалуются, они... устрашают. И всю белую Америку пробирает дрожь. Это - рэп. Это - теперь уже истошнейший крик: "Если ты, братец, родился ниггером, -/ дави курок курковым фингером!"

У рэперов, как некогда у Мартина Лютера Кинга, есть мечта: поддать под зад корпоративной Америке. К счастью, они преуспели хотя бы в той мере, что их музыка заполонила всю "благонравную" Америку. Мягкозадых сабурбанитов охватывает ужас при виде своих маловозрастных потомков, танцующих под ритмы рэпа и щеголяющих в "костюмах", скроенных "дизайнерами" из гетто. Я им, сабурбанитам, по правде сказать, не сочувствую: такова уж, говорю себе, братцы, ваша фортуна! Не надо было вам, говорю ещё, продавать родной вам рок с молотка! Пожинайте теперь плоды!

Пожинают. Но - по-своему: варганят законы, "обеляющие" черный рэп. Наложением, скажем, запрета на продажу "рэповых" песенок с "крепкими выражениями". Это - как запретить торговлю блюзовых мелодий, навевающих... печаль. Впрочем, судя по расхожей сегодня "белой" музыке, подобное, увы, осуществимо. Почему, собственно, я лично только и надеюсь, что рэперы не уймутся - не уймут своего праведного гнева до той самой поры, пока сегодняшние "квалифицированные" правители не сойдут на нет, а вместо них страной и миром станут править иные, "неквалифицированные" люди "белого", "черного" и прочего происхождения

Абсурдное богатство

         Если верить новейшему заключению Национального Института Здоровья (НИЗ), самым "перспективным" сегодня психическим недугом в Америке является "panic attacks" - приступы неконтролируемой паники. На эти самые приступы, которые порой завершаются полной физической и психической беспомощностью пациента, жалуется почти половина всех американцев поколения 70-х. Причина сего чуть ли не престижного заболевания носит, впрочем, далеко не романтический характер: неостановимое стремление к полному контролю над окружением. Что же касается симптомов, - не отличаются благородством и они: зависть, тщеславие, ревность, неугомонность, жадность и т.д. Почему сосед зарабатывает больше меня? И почему у него жена красивее моей? А дом - больше? Вот вопросы, гложущие умы и сердца нынешних американских "психов", вопросы, которые навевают им либо депрессивную апатию, либо - еще хуже - "уоркоголизм", неутолимое желание трудиться.

          В обоих случаях погоня за умножением добра и улучшением существования завершается изгнанием из  последнего каких-либо удовольствий. Конец рабочего дня, например, означает для них начало не менее изнурительного труда в спортзале, где каждому своему мускулу и бицепсу они "в поте лица" добывают "совершенство". Что же касается обеда или ужина, "психи" выбирают себе такие (без соли и перца) блюда, которые, не претендуя на "вкусное" утоление голода, продлевают именуемое ими "жизнью" незавидное состояние духа и плоти. Что же касается послеобеденной сигареты или сигары, - подобная мысль канула в небытие вместе с "тёмными временами", когда люди не догадывались, что отказ от курения гарантирует бессмертие. Бессмертия, увы, аскеты из американских нуворишей так и не обеспечили себе. Единственное, чего они пока добились, - это славная кончина, если считать таковой кончину в славной попытке не умирать. Приступы паники нередко заканчиваются у них самоубийством. Пару недель назад некая труженица из преуспевших американок вскрыла себе вены, не совладав с той панической и, как оказалось, убийственной догадкой, что старение организма сопровождается таким интенсивным размножением и углублением морщин на лице, от которого не спасают пластические операции. Смею предположить, что до наступления рокового приступа паники она вела маниакально "праведный" образ жизни: избегала "морщинногенного" солнца и удобряла лицо "антиморщинным" коровьим навозом. Смею также и горько усмехнуться, ибо посмертная её записка гласила, что “Life stinks!” Жизнь, дескать, воняет.

          Она - так и есть - воняет для тех, кто не научились довольствоваться её простыми и зачастую "нездоровыми" компонентами. Если верить тому же НИЗ-у, алкогольные возлияния и вечеринки следует именовать "нездоровым" компонентом бытия, поскольку никакой практической пользы они не приносят. То, что некогда именовалось просто приятным времяпрепровождением, сегодня уже не рекомендуется. Нынешние голливудские звезды, законодатели американского стиля, после пары-другой вечеринок с возлияниями сдают себя (все, как один!) на лечение в клинику по восстановлению здоровья. Знамение нынешнего времени - отказ от ярких красок и погружение в "таинства" серого цвета. Кем бы ты ни был, голливудским киногероем или бухгалтером, - тебе надлежит проникнуться всякого рода страхами и бесноваться по всякому же поводу. По поводу нехорошего качества воды. Воздуха. По поводу старения. Прибавления в весе. По поводу маленького банковского счета. Маленького  по сравнению со счетами других буснующихся. И т.д. и т.п.

          Два десятка лет назад американцы работали до седьмого пота в лице для того, чтобы разбогатеть и, стало быть, наслаждаться богатством, то есть пить редкие вина, есть дорогую пищу, ездить в экзотические места и нанимать для "черной" домашней работы других. Хотя эти труженики 80-х у меня лично не вызывали никакого восторга, их существование нельзя не признать куда более осмысленным, нежели быт и бытие сегодняшних нуворишей, которые в результате беспрестанного труда добывают себе лишь бесконечные же страхи. Страхи перед всем, что мешает... неумиранию. Единственный вопрос, который не сверлит им мозги, это - для чего, собственно, им это неумирание нужно?

          Один из самых крупных везунчиков среди американских бизнесменов, основатель интернетовской кампании Yahoo.com Джерри Янг, заявил недавно репортеру CNN, что, хотя его состояние измеряется уже в 11 млрд. долларов, в его жизни не поменялось ничто: "Каждый божий день я собственноручно выношу из дому мусор - и это не позволяет мне духовно расслабляться!" Неужели он и иже с ним не знают о существовании, скажем, Венеции, в которой площадь Св. Марка способствует духовному нерасслаблению ничуть не меньше, чем ежеутренний вынос пластиковых мешков с отходами минувшего дня?

Ответ на этот вопрос заключается в том, что сегодняшние богатеи вдобавок к миллионам обрели еще и огромные запасы трусости. Трусости перед лицом... существования. Иными словами, обогащение пришло к ним за счет лишения интереса к жизни. Как это ни парадоксально, живут эти богатеи "труднее", чем бедняки, ибо последним для достижения своего анемического стиля бытия не приходится работать так тяжело. Эти последние все чаще поэтому задаются и вопросом о том стоит ли гнуть спину и гнаться за миллионами, если деньги, как выясняется-де... сегодня, не гарантируют счастья? Что же касается меня и иже со мной, то ответ заключается еще и в том, что мы, увы, живем в интереснейшее время! Время, когда, как никогда раньше, банальное становится особенно очевидным: счастье, знаете, действительно, не в деньгах, если отказаться их тратить.

Подобно деньгам, счастье - вещь мимолетная, требующая от владельца наличие юмора. Возможно, американским миллионерам следует подражать российским собратьям по мошне. Подражать всем тем, кто манерою тратить свои миллионы наводит на них... опять же страх. К ужасу американцев, "новые русские" обращаются с деньгами единственно правильным образом: они их тратят. Исходя из принципа "А что же с ними еще прикажете делать?" Не прикажете ведь обращаться с ними так, как американцы, - чтобы мысль об абсурдности всего и вся относилась даже к деньгам?! Чтобы добывание их тоже оказалось Сизифовым, категорически бесплодным, трудом?! Чтобы - чем больше стало денег, тем серее стала жизнь, которая - чем бы ни мазался, коровьим навозом или дорогим кремом - приходит к концу. Благодаря чему передо мной встает главный вопрос нынешнего существования: Стоит ли воздержаться от того, чтобы поднять тост за бедность?

Покажи денежку!

           Ну вот, опять! В центре политических и социальных пререканий в Штатах - опять и опять деньги. Но теперь уже спор пошёл не о бюджете, именуемом нашим президентом "штучкой с уймой длинных цифр". Речь - о том следует ли американскому правительству выплачивать репарации потомкам чернокожих рабов. Последние заикнулись об этом впервые 20 с лишним лет назад, но сегодня этот вопрос обрел актуальность сразу по нескольким причинам.

            Во-первых, данные недавно завершенного Статистическим Центром социологического исследования продемонстрировали, что - пусть и неофициально - Америка продолжает оставаться сегрегированным обществом. Граница, разделяющая белых и негров по таким показателям, как образование, медицинское обслуживание и доходы, - эта граница просматривается весьма чётко.

            Во-вторых, 12-го июля - впервые в истории штатов - законодательный орган Калифорнии поддержал предложение о выплате репараций за рабство. Хотя с формальной точки зрения это постановление мало что значит, - его символическое значение велико. Оно призывает Конгресс принять закон, в соответствии с которым должна быть учреждена Комиссия по рассмотрению требований о выплате репараций "американцам африканского происхождения". Постановление содержит вдобавок требование, чтобы правительство США принесло официальное извинение потомкам рабов. И - учредило государственный Музей истории рабства в Америке.

            Третьей причиной возрождения интереса к теме стали дискуссии в связи с выходом книги ученого и писателя Рандала Робинсона, негра, - "Задолженность Америки чернокожим". Основной тезис книги таков: правительство обязано компенсировать потомкам рабов выплату за труд, который принёс ему, правительству, огромную материальную выгоду. Тем более, дескать, что в позапрошлом столетии правительство не выполнило взятого на себя обязательства выплатить каждому из рабов "гонорар" в размере "сорока акров земли и одного мула".

            Вдобавок ко всему - отказ американского правительства от участия в Конференции ООН в ЮАР по расизму вызвал сильное раздражение у лидеров чернокожего населения страны. Они расценили это решение как пощечину всем американским неграм. Правительство мотивировало "пощечину", то решение не ехать в Африку, тем, что на Конференции была предпринята злопыхательская попытка заклеймить Израиль. Негритянские лидеры страны, однако, считают, что интересы американских граждан, то есть афро-американцев,  Вашингтон обязан ставить выше интересов израильтян. Больше всего ответных пощечин досталось Госсекретарю Коллину Пауэллу, негру, которого никто до сих пор не смел подвергнуть критике. Виднейший - после Джесси Джексона - негритянский лидер Ал Шарптон объявил, что "Пауэллу надлежало прибыть в ЮАР даже если это потребовало бы от него сломать себе шею!" По слухам, сам Пауэлл очень даже и желал объявиться на Конференции, но, будучи исправным солдатом, не стал ломать себе шеи: подчинился воле администрации и не поехал в Южную Африку.

            Если кто и ломает себе шею в связи с вопросом о выплате репараций, то  -местная публика, большинство которой не допускает и мысли о выплате. Это белокожее большинство, к которому, кстати, пристали и некоторые негры, считает проблему репараций эфемерной, поскольку, мол, рабство отменено давно, и сегодня во всей Америке не найти в живых  ни единого раба или рабовладельца. Впрочем, даже если когда-нибудь и будет решено выплачивать репарации, - то и в этом случае, учитывая скорость принятия подобного рода решений и их воплощения в жизнь, пройдёт немало времени, пока какой-нибудь потомок раба получит денежку.

            На всякий случай публика нервно справляется у "знатоков" - о какой же сумме идёт тут всё-таки речь. И кому надлежит раскошеливаться, - нам?! Публике?! Один из "знатоков", Джек Уайт из журнала "Тайм", подсчитал, что поскольку в Америку пригнали в своё время около десяти миллионов рабов, - речь идёт о триллионах долларов. Ладно, а по какому праву, вопрошает публика, взыскивать денежку с тех иммигрантов, - нередко, кстати, даже чернокожих - которые прибыли в нашу обетованную землю после отмены рабства? Или -  каков должен быть критерий доказательства, что предок того или иного афро-американца был рабом?

            На последний вопрос, мне кажется, ответить нетрудно: если ты негр, а дед твой и прадед жили в Штатах, то почти наверняка они собирали хлопок в одной из Каролин. Отвечать на прочие вопросы я воздержалась бы. Например, на такой: А как оно лучше, - получить какую-то сумму целиком или разбить её на месячные порции? Справиться с этим вопросом вызвался один из ультра-консервативных "мыслителей": Давайте-ка, действительно, выдадим каждой негритянской семье по 50 тысяч, но со строгим условием, чтобы никакой негр впредь никогда уже не заикался о расизме и не требовал себе никаких социальных поблажек. Негритянские лидеры - вполне, по-моему, оправданно - назвали это предложение "поцелуем Иуды". Между тем, факт остаётся фактом: после реформ 1960-х годов американское общество не раз выказывало щедрость по отношению к афро-американцам. Билль, который известен тут каждому под именем Affirmative Action и до сих пор вызывает острейшие дискуссии, предоставляет неграм почти исключительные преимущества при получении образования, работоустройстве и т.д. Хотя существование расизма в Америке отрицать невозможно, Affirmative Action  зачастую предоставляет чернокожему больше шансов для получении прибыльной должности, чем сравнительно более квалифицированному американцу, кожа которого лишена пигментов, придающих ей черную окраску.

            Вопрос о денежных репарациях вызывает, однако, куда более противоречивые реакции в обществе, чем давно муссируемое предложение лишенных упомянутых пигментов консерваторов приостановить наконец действие Affirmative Action. В поисках выхода из тупика Афро-американские лидеры набрели на особенно скандальную тропу: дайте нам землю. Поскольку, мол, белые с черными так и не научились уживаться, давайте-ка жить врозь: отпустите наш народ в обетованный уголок обетованной земли! А какие именно штаты из ваших пятидесяти этот уголок составят - решим вместе...

            Какою бы благонамеренностью это предложение ни отличалось или какой бы благонравный уголок негры ни мечтали учредить для себя на террритории Штатов, - ни одно государство в мире, благонравное или нет, - к подобной альтернативе отнестись серьёзно не в состоянии. Вряд ли белокожие американцы согласятся искупить свою вину перед неграми передачей им подарочного комплекта, вмешающего в себя обе Каролины и Алабаму. Французы до сих пор, например, не додумались подарить Лион алжирцам ради того, чтобы хоть как-то искупить перед ними историческую вину. То же самое - с Россией, так и не решившейся отступиться от Чечни. Дело не только в жадности, но и в том, что, как поёт Боб Диллан, "мы живём в политическом мире". Почему мне и кажется, что нынешние дебаты о репарациях закончатся... ничем. К чему - ничему - я и приравниваю результат, которого на вышеупомянутой Конференции в ЮАР бывшие африканские колонии добились от потомков европейских колонизаторов: PARDON MOI. Дескать, извините. А добиться подобного же могут и американские негры по той простой причине, что в наши дни - как, впрочем, и в прежние - слова легко взаимозаменяемы и уж никак не являются... поступками. Слова, слова, слова...

            Ради произнесения их предлагаю представить себе такую - составленную из слов - сцену: американские индейцы, - потомки тех аборигенов, которых пришельцы не успели перебить, - составляют обращение к последним, т.е. к белокожим и чернокожим соотечественникам, с категорическим требованием выметнуться вон изо всех пятидесяти штатов сразу и продолжить споры о репарациях где-нибудь ещё. Только не в Америке.                                         

назад   дальше

Начало сайта