От 5-го — до 43-го (основы американского
экспансионизма)
Нынешняя экспансионистская внешняя политика США
является следствием установок, сформулированных почти 200 лет назад.
В чем причина геополитического доминирования США в современном
мире? И почему, собственно, Соединенные Штаты, а не Британия,
Франция, Германия, Китай, Россия? Случайность это или
закономерность? Где отправная точка этого процесса? Вопросов много,
ответ один — Соединенные Штаты Америки стали гегемоном современного
мира потому, что их правительства целенаправленно стремились к этому
начиная с первой половины XIX века, пройдя на данном пути несколько
определяющих этапов.
Доктрина Монро
«Отцами-основателями» американского внешнеполитического
экспансионизма были три президента — Томас Джефферсон (3-й по счету
руководитель США, 1801—1809), Джеймс Монро (5-й, 1817—1825) и Джон
Куинси Адамс (6-й, 1825—1829; кстати — первый посол США в России).
Джефферсон, уже в ранге бывшего главы государства, предложил идею,
Адамс как государственный секретарь ее разработал и облек в
документальную форму, а Монро как действующий президент озвучил
перед конгрессом 2 декабря 1823 года. Именем последнего доктрина и
была названа.
Прежде чем перейти к ее сути, обозначим исторический фон. К тому
времени Соединенные Штаты насчитывали почти 50 лет своего
существования. Несмотря на такой относительно «юный» возраст, они
были самым «старым» государством в Западном полушарии — по состоянию
на 1823 год Канада еще пребывала во владении Англии, а в Центральной
и Южной Америке происходили войны за независимость, вследствие
которых возникали новые государства. С них-то все и началось.
В Старом Свете как раз «правил бал» Священный союз европейских
монархов, где главенствовала Российская империя. Целью объединения
было подавление любых проявлений революционности или
национально-освободительного движения ради сохранения абсолютизма
как доминирующей формы государственного управления. Причем по всему
миру. Поэтому когда сначала в Испании, а потом и в ее американских
колониях начались брожения, Священный союз расправился с бунтарями в
самой метрополии (это сделали французские войска), а потом начал
подготовку к вторжению в Новый Свет.
Тут как раз Томас Джефферсон и написал Джеймсу Монро: «Нашим
первым и основополагающим принципом должно стать, чтобы мы никогда
не оказались втянутыми в европейские споры. Второй — никогда не
допустить, чтобы Европа вмешалась в дела по эту сторону Атлантики».
В окончательном варианте доктрины Монро второй принцип
Джефферсона был выведен на первый план: «Американские континенты
ввиду свободного и независимого положения, которого они добились и
которое они сохранили, не должны рассматриваться в качестве объекта
для будущей колонизации любой европейской державой» (отсюда
установка «Америка — для американцев»). По сути это было
недвусмысленное предупреждение Священному союзу.
Европа молча согласилась с таким положением вещей — высаживать
вооруженные десанты на столь отдаленных заокеанских территориях, не
имея там союзников, было сравни самоубийству. Вернуть испанской
короне ее бывшие владения можно было попытаться — взбунтовавшиеся
колонии (Боливия, Венесуэла, Колумбия и др.) как государства
насчитывали по нескольку лет «от роду» и вряд ли могли оказать
достойное сопротивление. Но США уже были сформированной державой с
собственной армией, переброска которой на потенциальные фронты
боевых действий могла осуществляться куда мобильнее, нежели
перевозка войск из Старого Света, который в связи с этим вынужден
был уступить сферу влияния.
На первый взгляд может показаться, что Штаты здесь выступили в
роли эдакого «голубя мира», спасая сразу два огромных материка от
интервенции. На самом же деле последующие события показали, что
доктрина Монро была не чем иным, как заявкой на разграничение сфер
влияния на земном шаре. Вашингтон «застолбил» за собой право
диктовать обеим Америкам свою волю в качестве конечной инстанции.
Исследователь геополитических процессов Карл Шмитт (Германия) писал
по этому поводу:
«Идея пространственного разграничения, изложенная в изначальной
доктрине Монро, включала в себя принцип географически специфического
правопорядка, односторонне установленного США... Тем не менее этот
правопорядок был географически ограничен Западным полушарием.
...Доктрина Монро явилась примером не только глобального
пространственного мышления, но также и определением новой
пространственной конфигурации Земли... Западное полушарие было
идеологически определено как Новый Свет, в котором США запрещали
вмешательство пространственно чужих стран Старого Света...»
&&&Доктрина «Предназначенной судьбы»
Первой «под раздачу» попала Мексика, которая при 11-м президенте
США Джеймсе Полке (1845—1849) лишилась сначала Техаса (1845),
который по площади больше современной Украины, а потом и вообще
половины своей территории (1846—1848), сейчас являющейся югом
Соединенных Штатов. Потом на протяжении 1880—1890 годов США под
разными предлогами вторгались в Чили, Колумбию, Бразилию, Аргентину,
Никарагуа и другие центрально- и южноамериканские государства.
Испано-американская война 1898 года, вследствие которой войска
Соединенных Штатов оккупировали Филиппины, Кубу, Гуам и Пуэрто-Рико,
фактически закончила первый этап внешней экспансии США — за 75 лет с
момента провозглашения доктрины Монро они взяли под прямой или
опосредствованный контроль всю Америку, «прихватив» еще и кусочек
Азии. Государственный секретарь в администрации 24-го президента США
Стивена Кливленда (он же 22-й президент; 1885—1889 и 1893—1897)
Ричард Олни в 1895 году без обиняков заявил: «В настоящее время
Соединенные Штаты являются сувереном на Американском континенте, и
их воля — закон».
Упомянутый Карл Шмитт отмечал: «...США создали колониальную
империю нового образца в Западном полушарии: американское господство
и абсолютный суверенитет на континенте стали беспредельными, хотя
страны Латинской Америки и сохраняли чисто внешние атрибуты
суверенитета и якобы территориальную целостность».
Николай фон Крейтор (Швеция— США, потомок российских
белоэмигрантов) подметил в доктрине Монро еще одну доктрину —
«Предназначенной судьбы», базирующуюся на провиденциализме —
истолковании событий как «божьего промысла». Причем на высшем
государственном уровне:
«Американский президент Мак-Кинли (25-й, 1897—1901. — «2000»)
заявил после кровавой аннексии Филиппин в 1898 году.., что
завоевание было знаком божественного Провидения и что оно было
предпринято только после того, как он, президент, получил
провиденциальное знамение... Возникнув еще в начале 40-х годов
прошлого века (имеется в виду XIX век. — «2000»), доктрина
«Предназначенной судьбы» соединила воедино религию с империализмом,
а Бога — с геополитикой.
...Сенатор Альбер Беверидж (годы жизни 1862—1927. — «2000»)
заявил, что «Бог готовил народы, говорящие по-английски, 1000 лет не
впустую, только лишь для тщеславного и праздного созерцания. Нет! Он
сделал нас господами и организаторами мира, чтобы учредить порядок
там, где царил хаос».
Сказано сильно. Вот только трудно найти определение этой позиции
— то ли фашизм, то ли расизм, то ли воинствующий религиозный
фанатизм. В любом случае такая государственная политика не имеет
ничего общего ни с христианством, ни с основоположным постулатом
Нового Завета «Бог есть любовь». Больше похоже на ветхозаветную
традицию «огнем и мечом» отвоевывать жизненное пространство для
одного-единственного народа, считающего себя богоизбранным, а потому
присвоившего себе право решать судьбы других.
Было бы ошибкой думать, что все это осталось в прошлом. Тот же
фон Крейтор делает обоснованный вывод:
«Доктрина «Предназначенной судьбы» — не исторический эпизод
100-летней давности, интересной только для историков... Внешняя
политика США — от доктрин Монро и Трумэна (33й президент США,
1945—1953, инициатор атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки; его
доктрина предполагала финансовую и военную поддержку
антикоммунистических движений, что стало еще одним поводом для
распространения влияния США.— «2000») до нового мирового порядка и
«Партнерства во имя мира», от аннексии Филиппин до бомбежки позиций
сербских борцов за свободу есть ее осуществление на практике...
газета «Статен Исланд Адванс», выходящая в Нью-Йорке... написала,
что в очередном вторжении на Гаити (1990-е годы. — «2000») «была
рука Бога. Чудо свершилось»... Бывший премьер-министр Англии
Маргарет Тэтчер 31 декабря 1995 года назвала американских солдат
оккупационной армии в Боснии «детьми Бога».
Дополнение Рузвельта и универсализм Вильсона
...В 1904 году доктрина Монро была снабжена т. н. дополнением
Рузвельта — по имени 26-го президента США Теодора Рузвельта
(1901—1909; двоюродный брат 32-го президента Франклина Делано
Рузвельта). В соответствии с этим дополнением США в открытую
провозглашались «полицейским Западного полушария», следствием чего
стала хорошо известная политика «большой дубинки».
Историки уже нашего времени пришли к выводу, что тем самым
Вашингтон упразднил международное право в одной отдельно взятой
части света, отождествив его с «военной силой и политической волей
США». При этом, согласно интерпретации Рузвельта, «географические
границы уступили место идеологическим». В выступлении перед
конгрессом 4 декабря 1904 года он сказал: «Право на свободу и
ответственность за реализацию этого права нераздельны».
Немецкая газета «Франкфутер альгемайне цайтунг», посвятившая
недавно статью современной внешней политике США, упомянула это
выступление Теодора Рузвельта, сделав вывод, что таким образом «была
дана индульгенция на глобальный политический ангажемент Америки,
воспринимавшей себя с самого начала как острие прогресса».
Таким образом, на начало ХХ века задача региональной экспансии
для Соединенных Штатов была фактически решена, а потому встал вопрос
распространения влияния на остальной мир. Сначала официальный
Вашингтон, имея Филиппины в качестве плацдарма, решил было начать
осваивать Азию (политика «открытых дверей» в Китае, поддержка Японии
в войне против России 1904—1905 годов). Но началась Первая мировая
война, и предпочтение отдано было Европе, государства которой во
взаимном противостоянии ослабляли друг друга, тем самым
автоматически усиливая США.Чем последние не преминули
воспользоваться.
Возможность расширить доктрину Монро и перевести ее в глобальную
плоскость выпала 28-му президенту — Вудро Вильсону (1913—1921). Он
обладал стратегическим мышлением, потому фактически «продавил» через
конгресс решение о вступлении Соединенных Штатов в Первую мировую,
хотя ему пришлось преодолеть нешуточное сопротивление консервативно
настроенных политиков, которые считали (мудрые все-таки были люди),
что хватит Белому дому и Америки. Дескать, Европа с ее вековым
правом и традициями вряд ли станет столь легким объектом запугивания
и манипуляции, как молодые латиноамериканские государства.
Но Вильсон рискнул — и почти выиграл. Штаты вступили в войну под
занавес, в 1917 году, когда вопрос о победителях почти уже не стоял
— было очевидно, что страны Антанты одерживают верх. Вашингтону
статус участника необходим был лишь по одной причине — иметь
возможность приобщиться к послевоенному обустройству мира, а то и
возглавить этот процесс. Так появились «14 пунктов Вильсона»,
которые, по мнению исследователей, знаменовали собой начало «эры
универсализма», или синтеза разнообразных методов осуществления
американской политики, цель которой оставалась неизменной —
глобальное доминирование.
По смысловому наполнению это были предложения относительно того,
как Европа должна структурироваться и жить после подписания мирного
договора. Вполне естественно, что страны-победительницы, прежде
всего Франция и Британия, не собирались отдавать инициативу в чужие
руки, а потому перекроили карту континента по своему усмотрению, не
слишком учитывая мнение Вашингтона, в связи с чем Соединенные Штаты,
во-первых, не ратифицировали Версальский мирный договор 1919 года,
ставивший точку в Первой мировой войне, а, во-вторых, не вошли в
состав Лиги Наций (прообраз современной ООН), хотя, как ни
парадоксально, идею создания этой организации (и именно под таким
названием) выдвинул как раз президент Вильсон в своих «14 пунктах».
Однако, кроме общественно-политических предложений, этот документ
содержал идею, которой суждено было стать краеугольным камнем жизни
современного человечества: «Отмена, поскольку это возможно, всех
экономических преград и установление равенства условий торговли
между нациями».
Иными словами, США провозгласили принцип «свободного рынка», в
котором собирались играть ведущую роль исходя из посыла, что Европа
с подорванной войной экономикой им не конкурент. Так родилась
новейшая экспансионистская идеология, в основу которой был положен
принцип «финансовой оккупации».
«Мессианская модель» и современность
Тогда, в начале 20-х, Старый Свет справился с экономическим
кризисом быстро — Первая мировая была позиционной и не носила столь
тотально-разрушительный характер, как Вторая. Зато после 1945 года
Соединенные Штаты в полной мере воплотили принцип американского
«господства и превосходства», начало которому положила доктрина
Монро. При этом к военному, политическому, экономическому и
идеологическому влиянию была приобщена еще и правовая и культурная
экспансия. Опять обратимся к мнению экспертов.
Карл Шмитт: «На идеологическом, а также и на политическом уровне
тот, кто определяет, истолковывает и проводит в жизнь политические
идеи, обладает силой решать, есть ли мир на земле, дает приказ на
интервенцию или когда и как разоружаться, определяет, что есть
международный правопорядок и безопасность. Идеи господствующего
государства становятся господствующими идеями на международном
уровне... нация-гегемон устанавливает, как и о чем думать, словарь,
терминологию и концепции других народов... Наверняка можно считать,
что народ только тогда завоеван, когда , чуждые ему концепции права,
в особенности — международного права.
...Американский империализм в области культуры есть оборотная
сторона экономического империализма — это тирания «навязанных
ценностей». Он может быть приравнен к военному вторжению, или,
цитируя Клаузевица (немецкий военный теоретик, 1780—1831. — «2000»),
вторжение идей американской политической теологии есть, подобно
дипломатии, «продолжение войны иными средствами», средствами
идеологии. Культурный империализм опасен, ибо он подрывает волю к
национальному самоопределению и поэтому требует надлежащего отпора».
Николай фон Крейтор: «Американская гегемония покоилась и покоится
на силе США определять понятия и навязывать структуру нового
международного порядка и нового международного права, основанного на
теологических притязаниях увековечения американской гегемонии и
конечной глобализации доктрины Монро. Иными словами — на отрицании
международного плюрализма».
Драгош Калаич (Сербия): «Новый мировой порядок» утверждается в
наши дни как ничем не прикрытая тотальная монополия американской
псевдоимперии, несущая гибель всем уцелевшим суверенитетам... Он
создает обруч частичной или полной эрозии вокруг понятия
национального суверенитета, что должно обеспечить гораздо больший
эффект, чем устаревшая тактика фронтальных атак... Сегодня силы
мондиализма (идеология объединения мира и его отдельных регионов на
федеративной основе с общим и всемирным правительством. — «2000»),
прикрываясь фразами о «законах рынка», «свободной конкуренции» и
«интеграционных процессах», повсеместно навязывают славянам
неоколониальную и псевдоимперскую систему эксплуатации их природных
ресурсов...»
Все эти высказывания касаются уже нашего времени, поскольку
принципы внешней политики США за почти 200 лет практически не
изменились. Американский публицист Том Вольф опубликовал в январе с.
г. в «Нью-Йорк таймс» статью с анализом инаугурационной речи 43-го
президента — Джорджа Буша, где сделал вывод об очередном «следствии
доктрины Монро». Он, в частности, обратил внимание на то, что
нынешний хозяин Белого дома вспомнил о дне основания Соединенных
Штатов (4июля 1775 года) как о «декларации независимости для всех
людей в мире, которая предоставляет им права, достоинства и
непреходящие ценности».
Вольф назвал такой подход «мессианской моделью», которая была и
продолжает являться базовой для внешней политики Соединенных Штатов,
где все подчинено однозначному предписанию — «формировать мир
согласно своим установкам — и в одиночку». Джордж Буш здесь — не
более чем продолжатель двухвековой традиции, начало которой положил
триумвират Джефферсон— Адамс— Монро. Поэтому от имени президента
мало что зависит.
Правда, один руководитель США, будучи с начала своей каденции
верным последователем политики предшественников, постепенно начал
демонстрировать творческий подход к экспансионистской концепции и
склоняться к тому, что мир с несколькими центрами влияния более
устойчив и другие государства тоже имеют право на иную точку зрения,
которую необязательно «ломать через колено». Но стоило ему озвучить
эти мысли (случилось это 10 июня 1963 года), как спустя 5 месяцев он
был убит. Звали президента Джон Фицджеральд Кеннеди (35-й)...
Александр ГОЛЫЧЕВ
http://2000.net.ua/print/aspekty/otgodogo.html
Либеральные ценности или Россия
Сергей Георгиевич КАРА-МУРЗА
Большинство наших сограждан уже давно пришло к тяжёлому выводу: в
РФ сложилось такое устойчивое равновесие политических сил, что
выборы не стали у нас средством объединения общества вокруг какой-то
программы. Эти выборы в Госдуму, как и грядущие в скором времени
выборы Президента, похоже, никак не изменят наше состояние
застойного кризиса. При нынешнем политическом режиме этот кризис
становится прямо-таки безнадёжным. При такой патовой ситуации помимо
выборов требуется общественный диалог и поиск компромисса, но от
диалога власть категорически отказывается.
Бодрые доклады о росте ВВП, доходах бюджета и каком-то "рейтинге"
доверия к власти, небольшие прибавки жалованья то одной, то другой
группе бюджетников не могут скрыть растерянности правительства. Эти
успехи - всего лишь малые колебания на фоне тяжёлых, как поступь
Каменного гостя, процессов деградации главных систем
жизнеобеспечения страны: качества рабочей силы, производственной
базы, научного потенциала, армии.
При таком положении режим не может завоевать авторитета и
вынужден лавировать между общественными силами, поскольку ему нечем
объединить общество для необходимых усилий. Обеспечивает ли нынешний
режим сохранение народа и страны? В этом у людей, даже неискушённых,
большие сомнения. А если обобщить данные, то видно: в рамках
нынешнего курса сохранение народа и страны не гарантированы.
Мы наблюдаем небывалое в истории по своей интенсивности и
длительности вымирание населения. Поскольку оно в наибольшей степени
затронуло русских, - а это народ государствообразующий, - единство
страны оказалось под угрозой просто-напросто по демографическим
причинам. А ведь они дополняются резким расслоением населения
регионов по доходам, уровню и даже типу жизни; распадом единой
системы образования и единого культурного ядра; расчленением больших
технических систем (транспорт, энергетика), которые скрепляли
Россию.
Все последние пятнадцать лет, в течение которых правящая верхушка
ломает и "реформирует" страну, её идеологи уводят людей от главной
мысли, что мы как страна стоим на распутье, что решается судьба
народа на много поколений вперёд. Между тем, именно в связи с этим
фактом и возникло нынешнее скрытое противостояние политических сил в
России, тот конфликт идеалов и интересов, который не находит явного
выражения в общественном диалоге, но сковывает нас по рукам и ногам.
В чём же заключается этот выбор и связанный с ним конфликт?
Во времена Ельцина была неопределённость намерений власти. Было
очевидно, что часть номенклатуры КПСС решила свергнуть тяготившую её
советскую систему и завладеть накопленным к 1980-м годам
национальным богатством. Обещания демократии и свободы после 1993 г.
никто уже всерьёз не принимал. По "речам" Ельцина и Черномырдина
было невозможно представить себе образ того будущего
жизнеустройства, которое они мечтают создать в России.
С приходом В.В. Путина эта неопределённость стала рассеиваться.
Он сказал о своём выборе, о своих идеалах. Главное в его заявлениях
состоит в том, что он привержен либеральным ценностям. Понятно, что
речь тут идёт не о сугубо личных пристрастиях типа "хобби". Когда
Президент заявляет, что он привержен к ценностям иной цивилизации,
причём именно к тем ценностям, с которыми культура его страны на
протяжении четырёх веков была в конфликте, это проясняет очень
многое.
Прежде чем развернуть смысл этого заявления В.В. Путина, скажу
сразу, что постоянные исследования взглядов населения РФ
отечественными и зарубежными социологами показали, что поворота к
либеральным ценностям в нашем массовом сознании не произошло.
Те надежды, которые возлагала на поворот к либеральным ценностям
"бригада" Горбачёва, были следствием невежества его консультантов с
кафедры научного коммунизма. Ценности, то есть представления о добре
и зле и о том, как надо жить человеку, входят в "культурное ядро"
общества и определяют тип цивилизации. Они обладают исключительной
устойчивостью, и в истории ещё не было случая, чтобы властям удалось
политическими средствами заставить народ сменить его главные
традиционные ценности на иные.
Надо сказать, что такую задачу в истории ставили себе только
колониальные власти Запада в их программе "вестернизации" других
народов. Эта программа провалилась, хотя целый ряд слабых культур
она разрушила.
На Западе либеральные ценности возникли в ходе катастрофической
религиозной революции, получившей название Реформации. Какого
масштаба это была катастрофа, видно из того, что Германия в её ходе
потеряла 2/3 населения. Основанное на либеральных ценностях
социально-философское учение, излагающее принципы "правильного"
общественного строя и получившее название либерализм, в наиболее
полном виде сложилось в Англии, а в самом чистом виде воплотилось в
США, где меньше было влияние традиций. Там либеральные ценности
можно было утверждать на чистой площадке, расчищенной от местного
населения.
Россия со времён Ивана Грозного (когда на Западе как раз
заполыхала Реформация) и до наших дней не была либеральным
государством. Россия - многонациональная цивилизация, ядро которой
составляет русский народ с очень ясными и высокоразвитыми
представлениями о мире и человеке, о добре и зле. Русский
образованный слой имел представление о западных взглядах и, можно
сказать, находился в непрерывной дискуссии с либерализмом. В XIX
веке у нас было влиятельное течение "западников", но и они не
претендовали на то, чтобы русские сменили свои главные ценности на
либеральные. Они лишь стремились, чтобы Россия как цивилизация
теснее сблизилась с Западом, чтобы перенять его достижения.
Единственной либеральной партией в России были, начиная с 1905
г., конституционные демократы (кадеты). Но либеральная
государственность в России начала XX века оказалась мертворождённой,
и Временное правительство сменила Советская власть, сохранившая
важный принцип соборности: "Вся власть Советам!" Важная либеральная
ценность - разделение властей - не привилась. Её и сейчас не видно.
Таким образом, вот главное основание для раскола и кризиса в
России: правящий слой пытается перестроить всё бытие России в
соответствии с либеральными ценностями, а подавляющее большинство
населения этих ценностей не принимает и продолжает следовать своим
ценностям, которые сложились за много веков.
Попытка переделать Россию по англо-саксонскому образцу настолько
нелепа и утопична, что многие не верят в её искренность и думают,
что это просто маскировка для создания общего хаоса, чтобы выловить
всю рыбу в мутной воде. Но для нашей судьбы в принципе неважно,
ломают устои России под знаменем либерализма искренне или ради
воровства. Главное, что никаких шансов успешно завершить эту
"реформу" нет. Не было в истории случая, чтобы успешно прошла
реформа, противоречащая главным ценностям народа и изменяющая само
ядро его культуры.
Свою приверженность ценностям иной культуры и цивилизации наши
реформаторы оправдывают тем, что якобы либерализм - высшее
достижение всей мировой культуры, что он основан на общечеловеческих
ценностях и отвечает "естественным" потребностям человека. А Россия,
мол, уклонилась от столбовой дороги цивилизации, и теперь ей
приходится расплачиваться за свою ошибку и навёрстывать упущенное
через болезненные реформы.
Либерализм не несёт в себе никаких общечеловеческих
"естественных" ценностей и не может предложить какой-то
универсальной модели жизнеустройства для всего человечества.
Либерализм - очень специфическая, неповторимая культура, которая
сложилась в англо-саксонской части Запада. Более того, даже в этой
части жители разных стран вовсе не привержены каким-то "ценностям
либерализма", они просто любят свои конкретные страны, свою культуру
и своих предков. Англичане любят Англию не за либеральные ценности.
Французы и немцы, тоже называющие свои страны либеральными (это
сегодня выгодно), недолюбливают Англию, родину либерализма.
Мы уж не будем затрагивать тут и другую важную сторону дела: на
самом Западе либеральные ценности (прежде всего, индивидуализм)
потерпели сокрушительное поражение, породив, в припадке отчаяния,
неолиберализм - тупое фундаменталистское течение, разрушающее само
либеральное общество. Допустим, хотя это абсурдное предположение,
что В.В. Путин уважает не реальные современные ценности
неолиберализма, представленные Рейганом и Тэтчер, а "седое предание"
либерализма - философов типа Адама Смита, Гоббса и Локка.
Можно уважать англичан, их культуру, их либеральных философов и
пр. Я, скажем, их уважаю, но сама идея стать приверженцем их
ценностей мне кажется дикой и нелепой. Ценности - самая потаённая,
даже святая часть национальной культуры. Глупо спорить о том, лучше
или хуже наши русские ценности, чем либеральные. Они наши. Они для
нас прекрасны, как прекрасна для человека его любимая и любящая
родная мать.
Бывает, что страну постигает несчастье - к верховной власти
приходят люди, которые, оказывается, чужды ценностям её культуры. И
такие времена для России настали, если мы подобное слышим от
правящей элиты.
http://www.russdom.ru/2003/200312i/20031224.html
Сергей Георгиевич КАРА-МУРЗА
ВОЗМОЖНО, ЭТО ГЛАВНЫЙ ВОПРОС, РАЗЛИЧАЮЩИЙ
ЗАПАД И ВОСТОК. ОТВЕТ НА НЕГО ВО МНОГОМ ПОЗВОЛИТ НАМ
ПОНЯТЬ САМИХ СЕБЯ
Беда наша в том, что мы не обращаем внимания на самые
важные слова сильных мира сего. А они - как тайные знаки,
которые посвященным указывают на будущее. Потом историки
даже удивляются: зачем эти слова были сказаны? Кому они
были предназначены?
Сталин на склоне лет сказал туманную вещь: как раз
когда социализм укрепится, у нас произойдет обострение
классовой борьбы. Уже в 50-е годы, помню, это высмеяли как
какой-то бред - и что же мы видим сегодня?
Важную вещь сказал Андропов: "Мы не знаем общества, в
котором живем". Это заболтали, а ведь признание
потрясающее, знак беды. Как это так - многолетний
начальник КГБ, знает про всех всю подноготную и вдруг
такое говорит. И что же вся эта рать академиков -
философов, экономистов? Как это не знаем своего общества?
Как же им можно управлять, куда-то вести?
Дальше - больше. Горбачев объявил перестройку и
повторил буквально те же слова. И никто не ахнул. Как же
ты, не зная общества, в котором мы живем, берешься его
перестраивать? Это все равно что начать перестраивать дом,
не зная его устройства. Как раз и подпилишь балки,
перерубишь кабель. Тогда мы не усомнились, стали
аплодировать. А ведь когда в главных лозунгах концы с
концами не вяжутся - это первый признак, что дело нечисто.
Пойдет ли разумный человек к врачу, который тут же потащит
его на операционный стол, приговаривая: "Эх, не знаю я
анатомии, не изучал я медицины"? А мы и слова не сказали,
только попросили нас покрепче усыпить.
Сегодня, когда столько шишек свалилось на нашу голову,
пора бы нам понять, что на мудрость вождей слишком
надеяться не следует, надо думать своей головой. Даже те,
кто камня за пазухой не держал и о государственном
воровстве не помышлял, оказались несостоятельны. Вот Н.И.
Рыжков - хороший, честный человек. Но что такое было
советское хозяйство, он по-настоящему не понял. Его
правительство напринимало законов, которые это хозяйство
угробили. Конечно, рядом были "умные", которые ему эти
законы нашептали, но если знать свое общество, в голову не
придет разрешать кооперативам внешнюю торговлю. Ведь если
тонна солярки стоит внутри страны два доллара, а за
границей пятьсот, то кто же удержится от соблазна
переправить ее за рубеж?
Обязаны мы без вождей и без академиков, сами
порассуждать, что это за общество такое - Россия (а
недавно СССР). Мы же чувствуем, что оно - не такое, как
Запад, который нам навязывают как образец. В чем же
различия? Насколько они глубоки? От чего мы должны
отказаться, чтобы "вернуться в цивилизацию" по команде
целой армии Гайдаров? Мы можем об этом рассуждать, даже не
указывая: это - хорошо, а это - плохо. Чтобы Гайдаров не
обижать. Просто определим, что мы имеем в
действительности, не споря о вкусах.
Мы понаслышаны о том, что бывают разные
общественно-экономические формации - рабовладельческий
строй, феодализм, капитализм, социализм. Но разные
общества различаются не только этим, а нередко это и не
главное. Ведь каждому понятно: Россия оставалась Россией и
при Иване Грозном, и при Керенском, и при Сталине. А
феодализм в Китае был совсем другим, чем во Франции
(например, в Китае не было крепостного права). Составить
набор признаков, по которым можно было бы достоверно
описать тип каждого общества (каждой культуры), - огромная
проблема всех общественных наук. За последние полвека она
во многом решена.
В одном из недавних номеров мы уже коротко перечислили
главные признаки, по которым различаются два типа обществ,
- современное и традиционное. Рассмотрим один такой
признак, чуть ли не главный (впрочем, все они сильно
связаны, как черты лица в портрете). Это ответ на вопрос:
"Что есть человек?". Культура любого народа всеми своими
образами отвечает на этот вопрос. Из него вытекает и все
остальное: как человеку следует жить с другими людьми
(желаемое общественное устройство), что такое
собственность и как надо вести хозяйство, каковы
обязанности государства перед гражданином и гражданина
перед властью.
То общество, которое обозначают словом Запад, возникло
четыре века назад на обломках средневековой Европы. Это
была глубокая и болезненная "перестройка". В огне войн,
смут, религиозных битв погибла добрая половина населения.
Одних "ведьм" сожгли около миллиона. Из всего этого вышли
новая религия (протестантство), новое хозяйство
(капитализм) и новый человек - свободный индивидуум.
Что означает само это слово и откуда оно взялось?
Ин-дивид это перевод на латынь греческого слова а-том, что
по-русски означает неделимый. Человек стал атомом
человечества - свободным, неделимым, в непрерывном
движении и соударениях. Особый большой вопрос - от чего
был "освобожден" человек, когда его превратили в атом. То
есть, в чем суть свободы в западном обществе - ведь в
каждой культуре свободы и несвободы свои, собрать
понемножку самого приятного отовсюду невозможно. Но для
нашей темы возьмем только одну сторону дела: когда
средневековая Европа превращалась в современный Запад,
произошло освобождение человека от связывающих его
солидарных, общинных человеческих связей. Капитализму был
нужен человек, свободно передвигающийся и вступающий в
отношения купли-продажи на рынке рабочей силы. Поэтому
община всегда была главным врагом буржуазного общества и
его культуры.
В России разрыва этих связей не произошло, несмотря на
множество попыток от Столыпина до Гайдара. В России сам
смысл понятия индивид широкой публике даже неизвестен.
Здесь человек в принципе не может быть атомом - он
"делим". В православии он - соборная личность, средоточие
множества человеческих связей. Он "разделен" в других и
вбирает их в себя. Здесь человек всегда включен в
солидарные группы (семьи, деревенской и церковной общины,
трудового коллектива, пусть даже шайки воров).
Между соборной личностью и индивидом - духовная
пропасть, через которую нет моста. Индивид не может быть
"немножко делимым". А общинное мироощущение в том и
состоит, что Я включаю в себя частицы моих близких - и
всех моих собратьев по народу, в том числе живших прежде и
придущих после меня. А частицы Меня - во всех них, "без
меня народ неполный".
На Западе же само понятие "народ" изжито, там есть
граждане, сообщество индивидов. Будучи неделимыми, они
слепиться в народ и не могут, они образуют гражданское
общество. А для нас народ - очень важное понятие. В народе
мы связаны и с нашими мертвыми, они как бы смотрят на нас,
и с нашими потомками - за них болит сердце.
Распыление народа на людей-атомов породило новое
государство. Образом его уже была не семья с
царем-батюшкой, а свободный рынок, на котором государство
- полицейский. В основе этого государства лежал расизм.
Вроде бы он возник, чтобы с чистой совестью захватывать и
грабить колонии, но дело глубже. Объектом этого расизма
были не только посторонние "дикари", но и свои неимущие
(что, конечно, вызывало ответный расизм с их стороны). В
XIX веке основатели политэкономии говорят о "расе
рабочих", а премьер-министр Англии Дизраэли о "расе
богатых" и "расе бедных". Пролетарии и буржуи стали двумя
разными расами.
Россия до этого дойти не успела. Когда Столыпин начал
уничтожать общину, а потекших на заводы крестьян стали
превращать в пролетариев, возникло такое возмущение, что
революция стала неизбежной. Это произошло вовсе не потому,
что рабочие плохо питались. Русская культура категорически
отвергла мысль, будто люди от природы не равны, а делятся
на сорта. Только сегодня, впервые в истории пресса и
телевидение на русском языке излагают бредни самого
дремучего расизма (причем в основном направленного против
русских - ленивы, в душе рабы и пр.).
В Европе превращение "общинного" человека в индивида и
исходное неравенство людей религиозно оправдала
Реформация, из которой возникли новые церкви и огромное
множество сект. Протестанты во многом отошли от Евангелия
и сблизились с иудаизмом (сейчас даже принято говорить,
что Запад - иудео-христианская цивилизация). Главное для
нас в том, что Реформация означала отказ от идеи
коллективного спасения души. Именно эта идея и соединяла
людей в христианстве: все люди - братья во Христе, Он за
всех нас пошел на крест.
Все вывернулось. В сословном обществе люди обладали
разными правами (не равны перед законом), но все входили в
одно религиозное братство. В новом, классовом обществе
Запада, напротив, люди стали равны как атомы, как
индивидуумы с одинаковыми правами перед законом. Но вне
этих прав, в отношении к Богу они не равны и братства не
составляют. Это общество возникло на идее
предопределенности. Это значит, что люди изначально не
равны, а делятся на меньшинство, избранное к спасению
души, и тех, кому предназначено погибнуть в геенне, -
отверженных.
Вдумайтесь в утверждение кальвинистов (1609 г.): "Хотя
и говорят, что Бог послал сына своего для того, чтобы
искупить грехи рода человеческого, но не такова была его
цель: он хотел спасти от гибели лишь немногих. И я говорю
вам, что Бог умер лишь для спасения избранных".
Шотландские пуритане даже не допускали к крещению детей
тех, кто отвергнут Богом (например, пьяниц). Это - отход
от сути христианства назад, к идее "избранного народа".
Видимым признаком избранности стало богатство. Бедность
ненавиделась как симптом отверженности. Кальвин настрого
запретил подавать милостыню, а в Англии безработных
собирали в страшные "работные дома". Принятые в Англии
законы о бедных поражают своей жестокостью.
Чтобы полностью уничтожить, растереть в прах общину с
ее чувством братства и дружбы, на человека Запада было
оказано не только мощное экономическое и политическое
давление, часто с огромным насилием. Была создана и мощная
идеология. Стали по-своему трактовать слова пророка
Иеремии: "Проклят человек, который надеется на человека".
Читались проповеди, разоблачающие дружбу как чувство
иррациональное. Отрицались все сугубо человеческие связи
сердца. Это видно из такого общего правила: "Добрые дела,
совершаемые не во славу Божью, а ради каких-то иных целей,
греховны". Вдумайтесь: вся теплота человеческих чувств,
которая была освящена христианством, теперь отвергнута.
Остались или дела по расчету, исключающие понятие Добра,
или дела во славу Бога, исключающие влияние интересов
человека.
Если мы вспомним русские песни и сказки, Пушкина, Льва
Толстого и Твардовского, советские фильмы и весь наш
человеческий обиход, то поймем, насколько все наши мысли и
чувства далеки от представления о человеке как
индивидууме. И главная причина наших нынешних бед в том,
что нас насильно пытаются "реформировать" - вытравить
всяческую общинность, перенять иные мысли и чувства. А.Н.
Яковлев прямо сравнивал перестройку с Реформацией (и не он
один). А мы не понимали, о чем идет речь, чего от нас
хотят. Думали, все обойдется рынком и демократией.
Чего же добились наши реформаторы, нанеся тяжелый удар
по всему нашему жизнеустройству? Почему буксует их реформа
и сможет ли из нее выйти что-нибудь дельное? Исток кризиса
в том, что в главном вопросе бытия власть потеряла общий
язык с подавляющим большинством народа. Его не удалось
"реформировать" и соблазнить индивидуализмом. Все, что
удалось за десять лет, - это духовно измордовать человека.
Вот признание директора Института антропологии и
этнографии В. Тишкова, главного официального "специалиста
по человеку": "Фактически мы живем по старым законам,
старого советского времени. Проблема номер один - низкое
гражданское самосознание людей. Нет ответственного
гражданина... У нас даже человек, севший в такси,
становится союзником водителя, и если тот кого-то собьет
или что-то нарушит, он выскочит из машины вместе с
водителем и начнет его защищать, всего лишь на некоторое
время оказавшись с ним в одной компании в салоне такси.
При таком уровне гражданского сознания, конечно, трудно
управлять этим обществом".
Демократ и западник В. Тишков видит в этом низкое
гражданское сознание, чуть ли не природный порок русского
человека. Пусть ругается. На деле это именно общинное,
братское чувство, которым мы держимся и живы, несмотря ни
на какие реформы. В нем - наша надежда.
Но и иллюзий не должно у нас быть. Нельзя приписывать
тому или иному типу общества какие-то чудодейственные
достоинства, гарантии благополучия. Это наивное увлечение.
Исторические обстоятельства в условиях глубокого кризиса
могут каждое общество толкнуть в самый страшный коридор.
Чтобы этого не произошло, надо знать самих себя и защищать
свою сущность. Не позволять неразумным властителям и их
хитроумным советникам пытаться эту сущность сломать.
|
|
http://www.russdom.ru/1998/19980305.html
Сергей Георгиевич Кара-Мурза
В результате реформы (ее иногда называют "антисоветской
революцией") в России возник глубокий кризис культуры. Как объясняют
его сами демократы? Не в состоянии отрицать очевидное сегодня
разрушение культурных оснований всей народной жизни в России, они
сводят все к экономическим проблемам. Суть кризиса скрывают криками
о нехватке денег. Какой вульгарный материализм. В войну и театр, и
кино имели меньше денег, чем сегодня, и питались актеры хуже - а
кризиса не было. Кризис культуры всегда вызван болезнью ее духовных
оснований. Но наши "генералы культуры" бегут от этой мысли, она им
невыносима. Ведь это они сами, своими руками нанесли раны и внесли в
них заразу. Так надо понять, что за болезнь.
Вспомним, как было дело. Видные деятели культуры, примкнувшие к
Ельцину, приняли активное участие в "хирургической" операции над
самыми сокровенными культурными кодами России. В культурном проекте
демократов - отрицание почти всего того, что мы с детства, много
веков почитаем как добро. В нем ненависть к тому, что нам кажется
достойным и красивым. Они с самого начала не скрывали своей
неприязни и даже ненависти к нам - как только нас ни обзывали в этой
их "демократической прессе". В отдельные годы оскорбления в адрес
"совков", "рабов", "люмпенов" и т.д. доходили до истерики. Как
противны им были наши повадки, наш способ трудиться, наша манера
ходить, говорить, смеяться. Все им было не так. Подумать только, они
назвали свою паству "поколеньем, что выбрало "пепси"!
В культурном ядре общества, которое стали переделывать демократы
с целью "смены типа цивилизации", они произвели тяжелые разрушения,
которые и стали причиной культурного кризиса. Конечно, при этом шло
и разворовывание материальной основы культуры России - науки, музеев
и театров, издательств и многого другого. Но все же это вторично,
поговорим о главном.
Кризис культуры возникает, когда в нее внедряется, как вирус,
крупная идея, находящаяся в непримиримом противоречии с устоями
данной культуры. Происходит расщепление сознания людей, они теряют
ориентиры, начинают путаться в представлениях о добре и зле. Если
таких очагов противоречия создается много, то под угрозу ставится
само выживание народа.
Это повергает массы людей в тяжелый стресс, который ведет к
пьянству и апатии, взрыву насилия и преступности, росту числа
самоубийств и резкому повышению смертности с одновременным падением
рождаемости. Все эти объективные признаки глубокого кризиса культуры
сегодня налицо в России.
Какие же разломы создала в духовной сфере "культурная программа"
перестройки и реформы? Главным направлением атаки было присущее
нашей культуре представление о человеке. Вопрос: "Что есть человек?"
- в центре любой культуры. Национальная культура всеми своими
образами отвечает на этот вопрос. Что есть человек на Земле и во
Вселенной? Что есть человек в России? У нас в этом вопросе произошел
отход влиятельной части художественной интеллигенции с пути русской
культуры, отрыв от тех художественных образов, которыми питается
наше самосознание. Это и есть основа кризиса.
Тысячу лет культурное ядро России покоилось на идее соборной
личности. И вдруг в культуру, уходящую корнями в Православие и
принявшую, как священные догмы, идею равенства людей и братства
народов, мощью идеологической машины стала внедряться идея "человек
человеку волк". Большая часть элиты кинулась в самый дремучий и
злобный социал-дарвинизм - представление людей как животных,
борющихся между собой за существование. Это не кризис, а катастрофа
культуры, выросшая из горбачевской перестройки и ельцинской реформы.
Биологизация представлений об обществе проникла даже туда, куда
вход ей воспрещен самим развитием научной области - в среду
антропологов. Вот директор Института этнологии и антропологии РАН
В.А. Тишков, который в 1992 г. был министром по делам
национальностей в правительстве Ельцина, в интервью выдает
сентенцию: "Общество - это часть живой природы. Как и во всей живой
природе в человеческих сообществах существует доминирование,
неравенство, состязательность, и это есть жизнь общества. Социальное
равенство - это утопия и социальная смерть общества".
Это чисто идеологический вывод, за четыре последних десятилетия
наука показала, что отношения доминирования и конкуренции есть
продукт социальных условий, что никакой "природной"
предрасположенности к ним человеческий род не имеет.
А вот как "Московский комсомолец" коротко изложил новый взгляд
на сущность человека: "Изгнанный из эдемского рая, он озверел
настолько, что начал поедать себе подобных - фигурально и буквально.
Природа человека, как и всего живого на земле, основывается на
естественном отборе, причем на самой жестокой его форме - отборе
внутривидовом. Съешь ближнего!"
Послушайте духовного лидера "демократов" Н. Амосова. В статье
"Мое мировоззрение" в самом престижном академическом журнале
"Вопросы философии" он пишет: "Человек есть стадное животное с
развитым разумом, способным к творчеству... За коллектив и равенство
стоит слабое большинство людской популяции. За личность и свободу -
ее сильное меньшинство. Но прогресс общества определяют сильные,
эксплуатирующие слабых".
Это - отказ от христианского, в глубине своей, представления о
личности. Здесь - главная причина кризиса культуры. Скатиться от
Пушкина и Толстого к идолу индивидуализма, к утверждению зверя в
человеке!
В главном вопросе культуры влиятельная часть художественной
интеллигенции потеряла общий язык с подавляющим большинством народа.
Его удалось культурно измордовать и изранить, но не удалось
соблазнить идеалом конкуренции и отказаться от идеи соборной
личности.
В 1995 г. было проведено большое исследование "базовых ценностей
россиян". Первое, что обнаружили ученые - устойчивость отношения
людей к главным ценностям. В частности, отмечают: "Почти религиозная
надежда, что хотя человеку свойственно разное, все-таки он по своей
природе добр". Не желают наши люди признать, что "человек человеку
волк" и должен жить по закону "съешь ближнего!" В чем же заключалась
особенность культурного ядра всего способа жизни российского народа,
соединившегося вокруг русских? В том соединении ума и сердца,
которое наблюдается у человека, обладающего, как говорят,
естественным религиозным органом - способностью видеть священный
смысл в том, что западному "человеку массы" кажется обыденным,
профанным, технологическим.
Для западного "человека массы" ни в чем нет святости, он все
потребляет, не чувствуя благодарности к тем, кто это создал. Он
живет за счет того, что он отрицает, а другие создавали и копили.
Поставив политическую задачу воспитать в России такого человека как
опору власти "новых русских", реформаторы направили средства
культуры на подрыв авторитета священных символов: Родина, Земля,
Государство, Армия, Труд. Ничего священного, все покупается и
продается! Ценности заменены ценой! Перечень символов, которые
сознательно лишались святости за последние пятнадцать лет, огромен.
И составлялся этот перечень опытными специалистами. Били в самое
сокровенное. Вот и причина кризиса культуры!
Вспомните устройство грандиозного концерта поп-музыки в 1992 г.
именно на Красной площади и именно в святой для нас день 22 июня,
чтобы даже у тугодума не было сомнений в том, что организуется
святотатство, диктор ТВ объявил: "Будем танцевать на самом
престижном кладбище страны". И все это, чтобы обесчестить святое для
русского государственного сознания место, нарушить наши культурные
традиции - пусть Кремль, Лобное место и храм Василия Блаженного
станут свидетелями того, как молодежь пляшет на кладбище. Каждый
такой акт - тяжелый удар по культуре.
Когда "демократы" пришли к власти, в России официально
воцарилась культура хама. Посмотрите, как ТВ показывало митинги
оппозиции. Чтобы настроить против них обывателя, подонки с ТВ
выбирали лица страждущих, отчаявшихся старух и стариков. Да, на
митинги приходили эти люди, полные горя, они сходили с ума от боли и
страха за Россию и за своих близких. Это - доведенный до крайности
образ наших отцов и матерей. Демократы злорадствовали, что эти
старики в отчаянии. Демократы смаковали эти образы -как, мол,
непригляден их противник! Они взывали к самому гнусному и подлому в
душе своих сторонников.
Чтобы создать себе "социальную базу", особенно в среде молодежи,
"демократы" не обратились к ним с призывом к добру, с высокими или
хотя бы красивыми идеями, пусть даже заемными. Они стали разлагать
молодежь, стали культивировать в наших детях пороки и слабости - так
уличные торговцы наркотиками создают свой рынок, уговорами и
угрозами заставляют детей пристраститься к зелью, и те становятся и
покупателями, и мелкими торговцами.
Художественная интеллигенция в основном поддержала реформу - она
желала свободы. Она забыла предупреждение Александра Блока:
И если явлен лик свободы,
То прежде явлен лик змеи.
Да, получили свободу от цензуры, а со змеей не справились. А
что такое культура нецензурщины? Глумливое нарушение всех норм
морали и совести. Скоро мы услышим крик самых чутких: "Нам нужна
цензура!" Но когда преступная мораль проникла во власть, цензуру
нравственности уже не восстановить.
Понятно, что кризис оснований культуры вызывает и глубокий
духовный кризис в самом сообществе художников, творцов "продуктов
культуры". При этом возникает порочный круг - многие из них
неспособны задуматься, а идут напролом, усугубляют раскол.
Идеолог кино для "новых русских" Д. Дондурей прямо требует от
режиссеров стать отщепенцами и не снимать фильмов для "миллионов,
растерявшихся в новых условиях" - для "другой страны". Надо снимать
кино для "сильных", которые "уже сегодня приносят в 180 новых залов
почти 40 миллионов долларов". Надо снимать именно такое кино, какое
им хочется видеть - то есть кино Голливуда. Услышав открытым текстом
такие вещи и наконец-то поняв, в каком антинародном проекте он
принял участие, любой даже самый корыстолюбивый интеллигент должен
впасть в депрессию.
Так оно и получилось. У старых мастеров, которые стали
обслуживать "демократов", вдруг как будто кто-то вынул из души
творческий аппаратик. То, что они теперь производят, оставляет
гнетущее ощущение полного творческого бессилия. Э. Рязанов,
снимавший в советское время гармоничные и остроумные фильмы, с
тонким юмором и многослойной мыслью, вдруг стал раз за разом
выдавать тупую, натужную и бестактную муру. Как мог произойти такой
моментальный распад? В Новый год (2001) по разным каналам
телевидения одновременно передавали разные фильмы Рязанова - он же
придворный режиссер. Можно было сравнить "Иронию судьбы" и "Старые
клячи". Какой контраст!
Преодоление кризиса культуры возможно только через возврат
художественной интеллигенции к главным ценностям нашей вечной
культуры, к бережному восстановлению ее ядра. Тогда восстановится и
связь с народом как зрителем и слушателем, а не с кучкой
разбогатевших духовно больных отщепенцев.
http://www.russdom.ru/2002/200210i/20021011.html
ПРАВОСЛАВИЕ И ПРОТЕСТАНТИЗМ
Кто такие протестанты? Протестанты, это группа христиан
которые отделились от Православной Церкви. Произошло это так.
Сперва, в середине первого столетия после РХ (Рождества Христова,
апостолы (ученики) Иисуса Христа создали Православную Церковь
которая существует непрерывно до сих пор. Потом, в 1054 году
отделилась от нее Римская Церковь, а в 1517 году от Римской Церкви
откололись протестанты. Из-за неопределенности в их учении, они
начали и продолжают делиться на множество групп. Сегодня, в целом
мире, существует свыше 20,000 разных протестантских религий. Они
берут как идеал христианской жизни, христианские общины во время
Иисуса Христа и Его апостолов. В то время церковной структуры еще не
существовало, духовного искусства не было и даже литургии еще не
было. С того времени в Православной Церкви накопился огромный
духовный опыт, выработалась методика, которые протестанты
отбрасывают и не признают, а только признают Библию (Священное
Писание).
Что такое Православная Церковь? Православная Церковь это та
Церковь которая начата апостолами Иисуса Христа, которая под
влиянием Святого Духа выработала свое учение в течение первых 8-и
веков и которая с того времени не меняет свое учение и которая
непрерывно существует до сих пор. Православная Церковь состоит из
группы независимых и административно не связанных между собой
национальных церквей (Иерусалимская, Сирийская, Греческая, Русская,
Сербская и т. д.). Поэтому в Символе Веры (самое краткое определение
Православной Веры) она называется «соборной». Главой Церкви
является Иисус Христос и административного органа всей Православной
Церкви нет. Если же нужно принять какие то решения то созываются
так называемые Вселенские Соборы состоящие из предтставителей всех
отдельных церквей.
Как появилась Православная Церковь? После Иисуса Христа,
христианская проповедь продолжалась Его апостолами. В главных
городах постепенно образовались сперва группы христиан, а потом
Православные Христианские Церкви. Таким образом возникли пять
древних Христианских Церквей: Иерусалимская, Антиохийская,
Александрийская, Римская и Константинопольская Церкви. Во главе
каждой Церкви был патриарх и у каждой Церкви было местное
управление. Глава Церкви считался Иисус Христос и общего управления
для всей Церкви не было. Когда нужно было решать общие вопросы то
созывались Вселенские Соборы на которых участвовало большое
количество представителей всех Церквей. После общих молитв и прений,
принимались постановления этих соборов которые называются Канонами и
которые являлись основой для всех церквей. Таким образом прошло семь
Вселенских Соборов от 325-го и до 787-го года. Постановления этих
соборов, вместе со Священным Писанием (Библией) и писаниями свв.
Отцов Церкви являются основными документами Православной Церкви.
Состав Библии, то есть какие священные книги являются частью Библии,
тоже был утвержден на Вселенских Соборах.
В течение 2000-и лет среди членов Церкви были отклонения и
поэтому Церковь выработала Церковные правила (каноны) по которым
можно отличить если какая то группа христиан является частью
истинной Христовой Церкви. Один из отличительных признаков это так
называемая «апостольская преемственность». Это значит что Иисус
Христос рукоположил апостолов на руководство Церковью, а апостолы
епископов, а епископы священников и так до наших дней. На каждом
члене клира Православной Церкви находится благословение, которое
можно проследить до самого Иисуса Христа.
В 1054-м году от пяти древних Церквей отделяется Римская
Церковь которая пошла по другому пути. Она сама начала проводить
изменения в Церкви без участия остальных Церквей. Из-за перемен
которые были не приемлемы многими членами, в 1517-ом году отделились
протестанты, которые в конечном итоге сами тоже раскололись. Многие
из них были организованы их основателями, без всяких связей с
другими группами. Таким образом у протестантов нет апостольской
преемственности. Сейчас, в целом мире насчитывается свыше 20,000
разных протестантских религий. Римская Церковь и в особенности
протестанты изменили Церковь настолько что ее было трудно узнать.
Вместо прекрасной школы добра, добродетели и лечебницы душ, которая
обладала полнотой учения, все упрощалось и упрощалось и создавалось
что то неузнаваемое. Остались только жалкие остатки полноты учения.
С точки зрения Православной Церкви протестанты не являются частью
Церкви, хотя они себя так называют, а только христианскими
обществами. Если Православные Церкви можно сравнить с богато
украшенной елкой, где все красиво, назидательно, целесообразно и
имеет какое то глубокое значение, то протестантские церкви можно
сравнить с голой елкой или даже просто стволом без веток.
Как было сказано выше протестанты берут как идеал
христианской жизни христианские общины во время Иисуса Христа и Его
апостолов, время когда церковная структура еще не существовало.
Когда в Римской Церкви происходили большие отклонения от
христианского духа и учения, то протестанты отказались от всего в
Церкви, за исключение Библии (Священного Писания) и все очень
упростили. Так как они не признали великих святых духовных учителей
и руководителей Церкви, то у них появилась неопределенность и
неустойчивость в учении и начались расколы. Эта неопределенность
существует до сих пор. У протестантов постоянные споры насчет
Библии, что значит это и что значит то. В то время когда
православные пользуются двух тысячелетним опытом Церкви и занимаются
духовным и нравственным самовоспитанием, энергия протестантов уходит
на междоусобицу. Несмотря на все это Римская Церковь и протестанты
считают себя истинными «христианами». К сожалению они ведут
агрессивную пропаганду против православных, а православных которые в
течение 2000 лет сохраняли веру в ее оригинале, какой то мутацией
христианства.
Православная Церковь дает нам руководство для жизни,
поведения, мышления, действия и чувств. Она является школой
добродетели и лечебницей человеческого духа и нравственности. Она
имеет все нужное для исполения этой цели и спасения человека. Она
обладает полнотой учения. Все ее учение согласовано с природой,
жизнью, психологией человека, медициной, физиологией и другими
науками. Поэтому у христиан часто встречаются слова что христианское
учение есть «истина», а Православная Церковь есть истинная Церковь.
У протестантов нет святых, нет старцев, нет духовных отцов,
нет поста, нет исповеди и покаяния, нет причастия, нет огромной
духовной литературы, нет тонкой самовоспитательной работы, нет
боголепия, икон и духовного искусства, нет монашества и монастырей,
нет точного и определенного учения. Протестанты верят в спасение
человека только потому что он верит в Иисуса Христа и не требуют
добрых дел. Они отказались от двух тысячелетнего духовного опыта
Православной Церкви.
У протестантов нет святых. Они читают в Священном
Писании что члены древних христианских общин назывались «святыми» и
поэтому называют себя святыми. Наши святые, герои духа, указывают
нам путь к Богу. Для русского человека знакомого с ликами святых на
иконах эта мысль просто нелепая. Православные с любовью и уважением
относятся к своим святым, украшают свои дома их иконами, изучают,
помнят и вдохновляются их жизнью, дают их имена своим детям и
отмечают их дни как семейные, церковные или общественные праздники и
обращаются к ним с молитвою чтобы они молились за них. Протестанты
же лишают себя и всех своих этого боголепия.
У протестантов в жизни нет примеров святости, нет
старцев, нет духовных отцов, нет монахов, нет почти святых людей
которые ясно и наглядно дают пример святости в жизни. У них самое
высокое звание для духовного человека это «student of the Bible» то
есть «изучивший Библию». Это самая высокая почесть которую они могут
дать человеку.
У протестантов нет старцев и духовных отцов. У
православных есть духовные отцы и старцы к которым православные
обращаются за советом как справиться по христиански, с разными
жизненными вопросами. Старцы, можно сказать, это особенно одаренные
духовные отцы. Они чаще всего бывают монахи но это не обязательно.
Иногда бывают старцы которые живут в миру.
У протестантов нет поста. Пост и исповедь связанные с
причастием являются огромной духовной и нравственной лечебницей
человеческого духа. Во время поста человек учится самодисциплине,
замечает свои слабости, задумывается над своей жизнью и исправляет
ее. Протестанты лишили себя такой огромной школы самовоспитания как
пост.
У протестантов нет исповеди, покаяния и нет причастия.
Православный имеет возможность очистить свою совесть и возвыситься
на одну духовную ступень выше. Протестанты не имеют способа очистить
свою совесть и не получают таинство причастия. Жизнь без исповеди
ведет к тому что человек не видит своих недостатков и грехов и живет
наивной поверхностной и плоской жизнью и способствует гордыне. Без
исповеди человек не имеет возможность очистить свою душу и исправить
свои грехи. Правда у некоторых протестантов есть какие-то остатки
исповеди где все присутствующие в церкви говорят «я грешный» или
что-нибудь тому подобное. У других бывают полуисповеди, признание в
каком то грехе, перед всеми присутствующими в церкви. Это совершенно
не то и скорее у человека будет шок чем лечение, как в православной
исповеди.
У протестантов нет такой огромной духовной литературы
которая существует у православных и которая является истинным
бисером. В течение 2000 лет христианами написано масса духовной
литературы от свв. Иоанна Златоуста, Василия Великого и Иоанна
Богослова до св. Иоаннна Кронштадтского и многих других. Здесь
проповеди на любые темы, толкование Священного Писания и Канонов,
жития святых, дневники, советы о внутренней борьбе с нашими грехами
и много чего другого. Все это открывает духовный мир человеку, мир
добра и зла. Человек учится разбираться в добре и зле и начинает
видеть все в третьем измерении. У протестантов же остается только
Библия которую трудно толковать без правильного руководства. Правда,
в последнее время у них тоже появляется духовная литература но она
на очень низком уровне.
У протестантов нет тонкой самовоспитательной работы.
Грех разрушает человека и общество, а добродетель созидает их. Так
вот православный все время призывается не только не грешить но и к
нравственному совершенствованию. К этому зовет пост, исповедь,
покаяние, молитвы («очисти нас от всякия скверны»), духовная
литература, иконы. Все зовет приближаться в своих качествах к
Господу Богу, то есть постепенно обретать святость. У пртестантов
все сводится к «изучению Библии» и знание наизусть разных стихов и
частей из нее. Если протестант вам скажет какой-то стих из Библии, а
вы его спросите а как будет следующий, то он страшно удивится и не
будет знать что ответить. У протестантов развита внешняя
добродетель, но о внутренней самовоспитательной работе у них нет
понятия.
У протестантов нет боголепия, икон и духовного искусства.
Каждый который войдет в православную церковь видит, слышит и
чувствует боголепие. Все говорит о Господе Боге, все красиво все
поучительно, все радостно. Одним присутствием в церкви православный
чувствует радость во Христе. В протестантских церквах (молелнях) же
пусто, темно и холодно и они не вдохновляют человека на добродетель.
Православная Вера действует на сердце (красотой), волю (постом) и
разум (проповедью) человека. Протестанты главным образом действуют
только на разум (проповедью).
У протестантов нет монашества и монастырей. Монастыри
всегда являлись лабораторией христианства. Это были наглядные
примеры скромной жизни на службе Господу Богу. Это были источники
христианства и молитвы. Сюда тянулись молитвенники, здесь часто
можно было встретить святых или близких к святости людей.
Отказавшись от монашества и монастырей протестанты лишили себя школы
христианской духовности.
Протестанты верят в спасение человека только потому что он
верит во Христа. Не нужно добрых дел, не нужно исправлять себя,
все это создает чувство избранности, превосходства и ведет к
гордыне.
У протестантов нет двух тысячелетнего опыта Церкви.
Протестанты берут как идеал христианской жизни христианские общины
во время Иисуса Христа и Его апостолов. Всей церковной организации
не существовало, духовного искусства не было и даже литургии еще не
было. Но в течение 2000 лет у христиан накопился огромный духовный
опыт и методика и отбросить их это просто безумие. Это вроде того
если бы сейчас группа людей решила бы не пользоваться опытом
постройки автомобиля, а начали бы все с начала. То конечно их
автомобиль нельзя было бы сравнить с уже существующими автомобилями.
Хороший ответ на вопрос что из себя представляет
протестантство дает опыт группы протестантов которая перешла в
православие в США, в штате Калифорния, в городах Бен-Ломон и
Санта-Барбара. В шестидесятых годах, группа молодых студентов
американцев разочаровавшись в протестантских церквах решили найти
«историческую церковь», то есть ту которая была основана апостолами
Иисуса Христа. Читая исторические книги, они дошли до того что
Православная Церковь есть та Церковь которую они искали, что ее
учение действительно самое чистое и отличается полнотой учения и они
все в массе (2000 человек), в 1974 году перешли, в нее. С того
времени, по всей Америке они открывают все больше и больше приходов.
Все они прекрасно организованы и с большим усердием занимаются
миссионерской деятельностью. Этот пример очень поучителен, в
особенности если принять во внимание что у них не было никакого
контакта с православными и о существовании Православной Церкви они
ничего не знали.
Православная Церковь существует 2000 лет, а Русская
Православная Церковь 1000. В истории России Православная Церковь
имеет особенное значение. Из дикого и жестокого язычества она
привела русский народ в хорошо развитую Византийскую Православную
культуру. Православная вера воспитала русского человека, дала ему
православно-христианскую культуру, письменность, законы. Все наши
русские предки были православные христиане. Масса святых является
русскими святыми. За последние 75 лет Русская Церковь пережила
небывалое мученичество. Она была мученицей под воинственными
безбожниками и большинство церковных служителей было замучено и
убито. Церковь выжила все эти мученья, вышла победительницей и
постепенно встает на ноги. Протестанты же приезжает из других стран,
не знают русскую историю, не знают русскую веру, не знают
Православную Церковь, понятия не имеют о русских людях и начинают их
учить «о Боге». Не только учат, но и только себя считают
христианами, а православные якобы только какие то мутации истинного
древнего христианства. Типичный пример гордыни и высокомерия которые
присущи всем западным народам.
Русский человек окружен миром созданным православной верой и
никогда не сможет удовлетворится узким миром протестантов. Один тот
факт что русский человек привык на молитве стоять «перед Богом»,
чего стоит. Что он будет чувствовать когда придет в помещение где
все молятся сидя? Русский человек видит в православных храмах
боголепие, иконы, богослужение которое своей красотой возносит
человека к Богу. У протестантов же помещения без всяких украшений и
там пастор говорит, говорит и говорит.
Многие наши русские атеисты ближе к христианству чем
протестантские проповедники. Русские выросли и были воспитаны на
остатках православно-христианской культуры - которую безбожники не
смогли целиком уничтожить. Вспоминается такой случай который
рассказал один известный протестант. Еще в советское время группа
протестантов приехала в Советский Союз по каким то делам. Во время
официального обеда сидела американская делегация вместе с советской
за столом. И вот протестант, рассказывающий этот случай, решил
показать этим «безбожникам» как нужно молиться. Он предложил что он
сейчас скажет «грэйс» (grace - молитву). (Это короткая
благодарственный молитва, скорей разговор с Богом. Все сидя смотрят
вниз с закрытыми глазами и говорящий «грэйс» говорит что то вроде
этого: Господи спасибо что Ты нам дал эту еду, что Ты нам дал этих
друзей и т. п.). Так вот он сказал эту «грэйс» и был страшно доволен
собой что вот он научил советских, показал им пример. После обеда
когда все расходились, к нему подошел один из советских людей и
сказал что он был очень разочарован его «грэйс». Как можно сидя
разговаривать с Богом? Так вот, этот честный протестант окончил свой
рассказ словами: не нам их учить, а они должны нас учить. Так что
советский человек хотя может быть был и атеистом, но из русской
культуры он знал что люди стоят перед Богом, а не сидят.
Протестанты никогда не смогут завоевать сердца русских
людей. Они могут разбудить русского человека из духовного сна, могут
его встормошить, но никогда не смогут его удовлетворить. В течение
почти 1000 лет русский человек воспитывался в
православной-христианской культуре, и в православном-христианском
мировоззрении. Его язык, его культура являются носителем
православно-христианских идей и начал. Все его предки были
православные, вся русская история дышит православием. Несмотря на
все гонения на веру православную, несмотря на всю атеистическую
пропаганду русский человек за последние 75 лет остался в основном
таким каким и был (в особенности в глубине страны), то есть с
православными христианскими качествами.
3/16 декабря 1994 г.
Библиография
1. Протоиерей Петр Смирнов. История Христианской Православной
Церкви.
Издание двадцать третье.
1914 г. (?), С-Пб., 279 стр., тверд. переплет.
Переиздано за границей Св. Троицким Монастырем в Jordanville, NY и в
РФ.
Лучший начальный учебник Истории Христианской Церкви.
2. Н.Тальберг. История Христианской Церкви.
1964 г., Holy Trinity Monastery, Jordanville, NY. 352+143 стр.,
мягк. переплет.
Краткий курс составленный по «Истории Христианской Церкви»
Евграфа Смирнова.
3. Протоиерей Митрофан Зноско-Боровский. Православие,
Римо-католичество, Протестантизм и Сектантство.
1972 г. Holy Trinity Monastery, Jordanville, NY. 158 стр., мягк.
переплет.
Лекции по Сравнительному Богословию, читанные в Свято-Троицкой
Духовной Семинарии.
4. История Христианской Церкви.
Духовный листок «Дорога домой. Выпуск 13».
http://www.dorogadomoj.com/d16pro.html
Культура в интерпретации Освальда Шпенглера - продукт
человеческого духа - как и любая система ценностей имеет
философскую основу и отражает определенную интерпретацию
смысла и путей человеческой истории и собственного места в
ней.
Что же является религиозно-философскими основами
европейской культуры - этими религиозно санкционированными и
поэтому абсолютными этическими параметрами христианской
культуры вообще? Это очевидное представление о земной жизни
как об испытании перед жизнью вечной и Царстве Божием, о
четких границах добра и зла и свобода воли - Дары Святого
Духа, а также идея этического равенства людей, которая не
позволяет относиться к любому человеку как средству для
целей другого и подвергает и царя, и раба единому Суду на
основе одних и тех же критериев, обобщенно изложенных в
Заповедях и Нагорной проповеди, истолкованных также Св.
апостолом Павлом.
Эти основополагающие представления о смысле и целях
человеческой жизни и породили христианскую культуру, которая
представила миру уникальные достижения во всех сферах
человеческой деятельности - от государствостроительства до
искусства и техники. Причем эти достижения отличает не
только величие масштабов, но и уникальная универсальность
нравственной парадигмы, впечатляющая этическая цельность.
Интерпретация верховной власти - как власти от Бога, а
значит, как служения породила невиданное ранее отношение к
правам и обязанностям правителя, который становился
воплощением этического идеала и долга в противоположность
языческому - quod licet jovi non licet bovi (что дозволено
Юпитеру - не дозволено быку).
Идея тождества греха и преступления, проистекающая из
всеобъемлющего характера христианских заповедей,
составляющих нравственную парадигму и побудительный мотив
всей осознанной жизни христианина, стала этической основой
правового сознания и философии права, что породило корпус
права, в котором закон следовал нравственной оценке
религиозного канона.
В области хозяйственной деятельности доминирующим
принципом (по крайней мере исходным) становилась этика
достаточности, но не прибыли. Это определило круг
нравственно оправдываемых побудительных мотиваций к
экономической деятельности, исключающий ростовщичество,
осужденное в Священном Писании.
Художественное сознание, пронизанное христианским духом,
породило каноны искусства и литературы, живописи и
архитектуры, породило само четкое представление о том, что
во всех областях творчества может быть красота и уродство,
норма и извращение, гармония и какофония, хороший и плохой
вкус. Все это провозглашало и подтверждало, что критерии
добра и зла в параметрах художественного и интеллектуального
выражения человеческой натуры - есть абсолютные, но не
относительные понятия.
Великая европейская культура в собирательном смысле этого
понятия была порождена грандиозным испытанием свободной воли
человека и страстями и муками его души в метаниях между
осознаваемым долгом следовать добру и вызовами и соблазнами
зла. Эта культура породила героя как воплощенный долг.
Пламенное и естественное желание человека выразить эту
борьбу, пронизывающую всю полноту его духовной, физической,
семейной, общественной, национально-государственной и
хозяйственной жизни породило невиданное разнообразие жанров
и форм.
Где апогей, в чем предпосылки подъема и причины
творческого упадка параллельно с ходом "прогресса" и
обретением все большей "свободы"? Что такое на самом деле
Возрождение и Просвещение, с которыми принято связывать
подъем европейской культуры?
Эпоха гуманизма, Возрождение утратили эсхатологичность
мысли, а вселенские устремления окончательно
материализуются, что и было пресловутым "прогрессом". После
Просвещения, отдавая безусловный приоритет внешним атрибутам
свободы, позитивному праву и пренебрегая критериями свободы
внутренней, философский либерализм неизбежно утрачивал
побуждение к духовному идеальному, еще присущее древу
гуманизма, на котором либерализм вырос как плод. Но гуманизм
был детищем все же христианского духа с его приматом
идеального, горнего (отсюда героизм европейской культуры),
погубленного прометеевской гордыней. Отход от религиозного
содержания категории личность неизбежно отбрасывал к
дохристианскому, даже до-аристотелевскому и до-платоновскому
толкованию человека, его прав, свободы. Уже с Платона и его
непревзойденного для своего времени определения человека как
смеси животного и божественного, свобода имела смысл прежде
всего ради вознесения человека на его "звездную родину",
построения "града Божия" (Бл.Августин). Равнодушный к
внутренней свободе, либерализм все отчетливее обнаруживал
черты третьесословного либертарианства, рожденного
реформацией и ростовщиком, который становится "привоем",
генетически побеждающим в гибриде, ибо судьба подвоя - быть
срезанным до корней...
Постепенно опустошая свою душу, человек одновременно
обожествлял свою земную природу, извратив идею богоподобия в
богоравность, человек логически шел к идее человекобожия.
Излюбленный образ Возрождения - человек-титан, Прометей,
требующий у Бога отдать ему его (человека!) землю ("Muss mir
meine Erde doch lassen steh'n!" - "...землю же мою оставь
мне!"- Гете). Теперь человек - властелин земли и
провозглашает свое право вершить ее делами и обустраивать ее
уже "по собственному образу и подобию". Неизбежное при этом
сосредоточение на земных потребностях приводит в конечном
итоге "Возрождение" к вырождению духа и высших ценностей -
религиозных, национальных в сциентистский скепсис, - утрату
нравственной "ответственности за судьбу мира"
(Ф.М.Достоевский). Отчуждение становится темой
западноевропейской позитивистской философии. О нем
размышляли материалисты от К. Маркса до Г. Маркузе в нашем
веке
Материалистическая философия не увидела в исследуемом
феномене следствие отчуждения человека от метафизических
корней его Божественной природы. Но именно отчуждение
становится постепенно философской парадигмой ранее
героической европейской культуры.
К середине ХХ в. либерализм в крайних теориях
окончательно стер границу между добром и злом, возвышая
индивида вне этих категорий и утверждая "абсолютный
суверенитет взглядов и наклонностей человека в его
жизнедеятельности, какой бы специфической она ни была..."-
Явное отступление от основополагающего начала Нового Завета
о природной греховности человека, который только
нравственной аскезой может преобразиться из Адама ветхого в
Адама нового. - "Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство
Небесное." (Матф. 5. 3).
Когда были постепенно утрачены абсолютные критерии добра
и зла, красоты и уродства, то есть каноны прекрасного -
красота, гармония, норма были объявлены скукой и пошлостью.
Извращение, отклонение от нормального стало считаться
развитием от простого к сложному... В мире исчезает понятие
"неблагородного поступка", нарушающего Канон - указание о
соотношении поступка к Добру и злу, оставляя место лишь
"некорректному"- нарушающему Закон - определенные правила
поведения. "Свободный индивид" полностью порабощенный своей
плотью и гордыней исповедует нигилизм по отношению ко всем
традиционным ценностям, внутренний нарциссизм для души и
гедонизм для тела.
Накануне ХХ столетия православная Россия не была частью
той западноевропейской цивилизации, что выросла на
рационалистической философии Декарта, идейном багаже
Французской революции и протестантской этике мотиваций к
труду и богатству. Вальтер Шубарт ("Европа и душа Востока"
М,, 1998), анализируя различия между романо-германским и
русским типами сознания, нашел весьма интересную аналогию:
западный прометеевский индивид и русский иоанновский
человек... Эти типа оба были подвержены искушению разными
путями, но одной и той же идеей земного рая.
Даже в ХVIII веке православная Россия все еще отвергала
ростовщичество и жила "по правде", а не по праву, а право
все еще следовало за религиозным каноном, так как грех
отождествлялся с преступлением. В то время как
западноевропейская либеральная интерпретация свободы
сводилась все более к вопросу свобода от чего?, православная
Россия продолжала ценить внутреннюю свободу, само
определение которой неотделимо от вопроса свобода для чего?
Было ли это осуществлением Святой Руси? Этот идеал был
неосуществим - ни западный, ни русский православный
христианин не мог вместить всю полноту Его Слова. И Запад и
Восток шли по пути апостасии. Что же особенного было на
каждом пути?
В православии и русском мировосприятии сильнее всего была
выражена эсхатологическая сторона христианства. По мнению
добросовестного исследователя мировоззрения и сознания во
всех слоях русского общества Стивен Грэхама, Запад и Россия
- это Марфа и Мария, добавим, к сожалению разделенные. По
его мнению русское христианство сосредоточено даже на пороге
ХХ века на идее Царства Божия и абсолютного совершенства в
нем. Особенно это относилось к простому народу, который
считал нашу смертную жизнь не подлинной жизнью, и
материальную силу не действительною силой.
Бердяев в своих рассуждениях о России часто подчеркивал,
что "русская идея" - не есть идея цветущей культуры и
могущественного царства, русская идея есть эсхатологическая
идея Царства Божия". Наконец, великие слова Св. Серафима
Саровского из беседы с Мотовиловым, блестяще выразили идеал
- стяжание Духа Святого в себе. Это путь Марии.
У Европы на ее пути были свои грехи, у России на своем -
свои. Западный человек свое сомнение обратил в скепсис и
нигилизм в отношении к Богу и Божьему. Русский и вообще
православный человек страстно веруя в Бога, также родил
сомнение и скепсис, даже нигилизм. Но это нигилизм в
отношении всего, что творит человек в этом земном мире. "Мы
русские, апокалиптики или нигилисты" - писал именно в этом
смысле Н.Бердяев в своей "Русской идее". К сожалению такой
скепсис также есть порождение гордыни, которая не может
смириться с собственным несовершенством и теряет стимул к
деятельности в области несовершенного и обреченного.
"Уверенность в будущем обожении обеспложивает настоящее" в
отношении к любой деятельности у русского, точно подметил
Л.П.Карсавин.
Подмечено, что даже истоки атеизма у западного европейца
и русского различны: европеец становится атеистом из эгоизма
и очерствелости сердца. Он признает только себя. В своей
самонадеянности он не терпит никаких богов. Русский
становится атеистом из противоположных побуждений: из
сострадания к твари земной. В своем вселенском чувстве он
простирает взор далеко за пределы своего "я". Он больше не
хочет совместить страданий, которые видит вокруг себя, с
благостью Бога... Он, как Иван Карамазов, теряет веру в Бога
из-за слезы невинно страдающего ребенка. Из сострадания к
испытывающим мучения русский становится ненавистником Бога.
Поэтому для русских безбожников нет ничего более
ненавистного, как монашество и теодицея - оправдание и
почитание милостивого Бога. Это объясняет почему воинствующе
антихристианский марксизм был столь пламенно воспринят и
развит на русской почве - почти как псевдоморфоза религии.
Революция была порождением западного мышления. Сама идея
революции, моментального насильственного переворота всех
устоев могла родиться только в христианском мире на пути
апостасии - отступления от Христа, а не в буддизме, в мире
пантеистических представлений о бесконечном круговороте. Это
чудовище, порожденное сном разума (Гойя) - порождение
человеческого ума, потерявшего связь с Богом и в силу своей
гордыни не терпящего собственного и всеобщего несовершенства
- всего лишь иной тип нигилизма. Чем сильнее
апокалипсическая вера в моментальное уничтожение всех грехов
- тем разрушительнее в самопровозглашенной роли высшего
судии и творца новой эры по собственным человеческим
критериям... Ко времени, когда марксизм довел идею революции
до уровня науки, Европой уже слишком овладели скепсис, она
уже была теплохладной и неспособной на революцию, стоившую
слишком дорого. Революцию подхватила Россия.
Как это ни парадоксально, критерии этики были объявлены
относительными и соответствующими стадии развития общества,
"способу производства", цель - оправдывающей средства.
Равенство на земле обернулось на практике этическим
неравенством для "антиисторических классов и индивидов,
которые стали средством. Вызов традиции был всеобъемлющ, и
традиционная культура стала первой мишенью.
Западная интеллигенция, атеистичная и материалистичная,
вполне сочувствовала философским основам марксизма. Она
приветствовала Великий октябрь, но ей не понравился СССР с
духом мая 1945 года, который возродил отчасти традиционные
ценности. Интеллектуалы разочаровались в СССР, которые
утратил должную степень "левизны", но они не разочаровались
в идее ниспровержения Богоданного мира и иерархии, то есть в
идее революции. Левый дух блуждал от Запада на Восток и
обратно меняя свои инструменты по мере их негодности.
Разочарованные "пламенно-левые" (Режи Дебре, Э. Че
Гевара, Пол Пот, закончивший Сорбонну) уходят из
"декадентского" мира в джунгли делать новые бескомпромиссные
революции, поскольку Великая Октябрьская выродилась и
провозгласила устами Хрущева бюргерские идеалы: "догнать и
перегнать Америку". Разочарованные левые "скептики"
демонстрируют характерный для всего западного мира всплеск
нигилизма - явления сугубо левого характера в евангельском
понимании термина левый - в общественной жизни, культуре и
искусстве.
Студенческий бунт шестидесятых был иррационально
асоциальным антиэтатизмом; музыка, литература и театр
"абсурда" - логическим "общечеловеческим" детищем
предреволюционного русского авангарда, В. Мейерхольда с его
"эстетическим расстрелом прошлого" и "эпического театра"
Б.Брехта. Явление хиппи - это пассивная революция тотального
отчуждения от богоданного мира и бытия, демонстративное
пренебрежение всеми ценностями и их отрицание - стирание
грани между Добром и злом, объясняющее последующую
популярность на Западе необуддизма, индуизма. Наконец,
"новые левые" и "новые правые" - разве это не формы одной и
той же тоски по планетарным утопиям и по левым и "правым" -
"консервативным", но обязательно революциям. Даже в цитадель
христианской традиции на Западе - в католическую науку
вторглась явно левого толка "теология освобождения"
(документы IV конгресса латиноамериканских епископов -
CELAM), ярко отраженная в произведении "Бедняк, движущая
сила истории" Педро Нуньеса. (P.Nunez's "El Pobre,
protagonista de una historia").
Сегодня же и посткоммунистическая Россия и остаток
европейского духа - подвергаются усиленному давлению со
стороны "атлантического" космополитического либерального
проекта "единого мира на основе общечеловеческих ценностей".
Что произошло?
Характерной философской основой того течения американской
идеологии, что породил политическую доктрину "атлантизма" и
идею "единого мира" - вторую (после коммунизма)
универсалистскую версию царства человеческого является
мессианизм, основанный на провиденциализме пуритан,
вдохновленных Ветхим заветом. (Об этом не раз писал патриарх
англосаксонской исторической мысли Арнольд Тойнби). Макс
Вебер, указывая на одну из центральных черт философии
пуританизма - методически рационализированное осуществление
своего мессианского предназначения, утверждал. что настоящий
кальвинист гораздо более уверен в своей избранности, чем
правоверный и богобоязненный ветхозаветный иудей. С этим
нужно согласиться: не Иов многострадальный с его
величественно смиренным "отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и
пепле" (Иов.42.5) вдохновлял янкизм!
Кальвинизм занимает особое место в протестантизме. Если
лютеранство - апостасийное явление в самом христианстве, его
рационализация, то кальвинизм связывают с альбигойскими
ересями, с манихейством, его корни в глубине истории борьбы
добра и зла. Сама идея о том, что еще до сотворения мира
люди делятся на предназначенных ко спасению и не
предназначенных, есть полная противоположность христианскому
восприятию мира как всеединства через троичность.
Дуалистическое деление мира на несмешивающееся положительное
и отрицательное, белое и черное, где зло также признается
сущностым, а значит способным к творению, свойственное
манихейству, порождает и отказ людям в этическом равенстве,
деление людей на ненужных и имеющих ценность, для которых
другие могут быть средством. Англосаксонскому кальвинизму
безусловно свойственно пренебрежение и безжалостное
отношение к другим нациям (истребление индейцев, голодная
смерть двух млн. ирландцев после неслыханной в христианской
истории экспроприации земли и сгона исконного населения).
Мотив цивилизаторской роли англосаксонской расы играл
огромную роль в британской колониальной идеологии, что ярко
демонстрирует Р.Киплинг в его философии "долга белого
человека", оформленной с аристократическим изяществом.
Однако четко и без всякого культуртрегерства идея
превосходства, кальвинистская самонадеянность в своей роли
орудия Бога выражена британским идеологом Сесилем Родсом: "Я
считаю, что мы первая раса на земле и чем шире мы населим
мир, тем лучше будет для человечества. Если есть Бог, то я
думаю, что Он только радуется тому, что я стараюсь окрасить
как можно больше частей карты Африки в цвет Британской
империи". Немногие задумываются, что белые африканеры Южной
Африки, создавшие режим апартеида, - это кальвинисты -
голландские и французские гугеноты и английские пуритане.
Пуритане в Америке не занимались проповедью Слова Христова
местным жителям - они не предназначались к спасению, и
пуритане их безжалостно стерли с лица земли.
Пуритане мечтали о разрушении традиционного типа
хозяйствования, что можно было осуществить без помех лишь в
Америке. Она должна была стать землей обетованной для
пуритан, которые полагали, что их избранность проявляется в
том, что они становятся орудием Бога, и тем вернее их
избранничество, чем эффективнее они действуют в сфере
мирской активности. Разве эти идеи не близки тем, кто отверг
Спасителя? Отчего же им не сделаться охотно "прозелитами"
среди пуритан, которые не ищут Царства Божия, в котором не
будет ни эллина, ни иудея, и не стремятся стяжать Святого
Духа, но сознательно строят царство человеческое, в котором
уже прозелитам предоставляется шанс возвести трон для себя?
Почему бы "богоизбранным", что мнят себя почти материальной
частицей Бога, не воспользоваться плодами рук тех
"избранных", что почитали себя "орудием" Бога?
Вебер также утверждает. что пуританизм стал движущей
силой западной экономики и общества. Если это так, это
подводит нас к выводу об исторической неизбежности перехода
Европы под англосаксонскую - американскую эгиду, как и
политической и культурной капитуляции Старого Света. Все это
и случилось к концу ХХ века. Европа, начиная с XVIII века
постепенно, а с середины XIX в. окончательно сдавалась
либеральным идеям. Но парадокс заключается в том, что родина
реформации и революций, либеральной философии и
протестантской этики не могла быть ведущей в процессе,
который сама же породила.
Европейская философия государства и права, общественное
сознание под пеплом богоборческих пожаров имели
католическо-христианский фундамент и лишь приспосабливались
под нужды ростовщика. Но европейская этика, выросшая из
католицизма, не могла быть последовательным носителем и
проводником духа ростовщической версии либеральной экономики
и неизбежного культа человека, не вступая постоянно в
противоречие с христианскими канонами - о природной
греховности, об идеале аскезы и добра без земного воздаяния.
Выбрав путь к царству человеческому, Европа должна была
уступить роль лидера тому, кто эту философию наиболее
последовательно воплощал в чистом виде без помех в реальном
хозяйстве и государственных формах.
Американские пуритане последовательно с мессианской
убежденностью строили царство человеческое и свое
владычество над миром, доказывая земным успехом свою
богоизбранность, как и учил Кальвин. Пуританизм стал
фактическим отступлением от Заповедей Блаженств (сущности
христианства) и оказался выбором в пользу власти и хлеба на
Горе искушений.
Западноевропейский дух был высоко выработан долгим
испытанием свободной воли между добром и злом и он породил
один свой тип либерального упадка в культуре - отчуждение,
рефлексия. самоанализ, отрицание абсолютных моральных
критериев, утрата гармонического единства с остальным миром.
Американская пуританская самоуверенность в своем
предназначении и провиденциальной роли орудия Бога
освобождали человека от мук выбора и породили иной тип
либерального упадка: отсутствие страстей и метаний свободной
воли и долга между добром и злом не способствовало высокой
выработке духа - отсюда цивилизация без культуры в понимании
ее как порождения человеческого духа (О.Шпенглер). налицо
культ человека, который на глазах превращается в языческий
культ человеческого тела и панический страх перед физическим
несовершенством, старением и смертью. Это Спарта и Рим, но
только Рим не христианский, а Рим языческий. Российские
посткоммунистические либералы - прошедшие школу атеизма и
материализма, воспринимают именно этот американский
гедонистический тип либерального общества, и поэтому Россия
как и Европа капитулирует перед "атлантическим"
цивилизационным проектом.
В России наше самопредательство привело к крушению всей
русской истории, в котором Россия утрачивает не только свою
роль великой державы, но и себя как самостоятельную
историческую личность с собственным поиском универсального
смысла исторического бытия.
Сегодня достаточно оснований развенчать философское
заблуждение, что европейский либерализм является антиподом
коммунизма. С христианской точки зрения марксизм - не что
иное как "кузен" европейского либерализма, оба они - версии
царства человеческого без Бога". Марксизм и либерализм
разными путями строят безрелигиозный, материалистический,
космополитический мир, достигая объявленую масонами цель
"уничтожить между людьми различие ранга, верований, мнений,
отечества..."(Клавель).
Самопредательство, совершенное Европой, позволяет
космополитическим финансовым механизмам, опирающимся и на
военную мощь, вести себя как вездесущее мировое
правительство, диктующее волю Его величества Ростовщика
порабощенным нациям, состоящим, разумеется, из совершенно
свободных индивидов, Земной успех ростовщика - вот итог всех
универсалистских проектов, что соблазняли самонадеянного
человека на Западе и на Востоке - всемирное братство труда,
общеевропейский дом, единый мир на основе общечеловеческих
ценностей и универсальных прав человека, главным из которых
является право на незнание истины и на благоустроенную
несопричастность к мировой борьбе добра и зла...
Проявления этого очевидны и в области культуры. Культура
отражает состояние и настроение духа и одновременно
воздействует на него, либо сопротивляясь, либо уступая добру
и злу. Сегодняшняя дехристианизация всех основополагающих
этических измерений культуры явилась неизбежным результатом.
Соперничество между коммунизмом и либерализмом было лишь
семейным спором о владычестве и троне в их "едином мире", о
другом этим Левиафанам было спорить нечего. Ставка на
западного "прометеевского индивида" оказалась успешнее, чем
на русского "иоанновского человека". Запад построил свой рай
на земле, который действительно поражает своим
благосостоянием, но врядли чем-то другим.
Но именно это что-то другое занимало западного человека в
период возрастания европейской культуры и европейского
величия. Русский интеллигент прошлого, околдованный улыбкой
Джоконды и шекспировскими страстями, жаждой познания Гете и
блеском картезианской логики, павший перед заклинанием
"свободы, равенства и братства", увидел бы на рубеже XXI в.
лишь кабалистические столбики "Internet" и следы ростовщика
во всем. Этот подлинный хозяин "liberte" сумел под
прикрытием соблазнительной триады, неосуществимой без Бога,
протащить разрушительное: "laissez passer, laissez faire" -
"пропустите всюду, не мешайте действовать", "что не
запрещено - дозволено". С этим ключом удалось отделить
полностью понятие греха от преступления (идеал Кавура - La
loi est athee - закон атеистичен). Наконец, удалось
извратить понятие "свободы" от простительной слабости ко
греху и бесспорного права на творчество и сомнение,
воплощенных в Фаусте и превратить его в право объявлять
красоту и уродство, порок и добродетель, истину и ложь
равночестными, соблазнив человека в нигилизм и цинизм
Мефистофеля, объявляющего равными добро и зло.
Но столь же очевидно, что такая свобода утрачивает всякий
стимул и побуждение к творчеству культуры. Этот импульс был
задан ни чем иным как ясными границами добра и зла. Свобода
без границ теряет свою субстанциальную сущность и
определение. Свобода без абсолютных параметров добра и зла
приходит к энтропии и приводит к полной творческой
импотенции. Это всего лишь очередное наглядное проявление
теперь в области культуры давно установленной богословием и
философией истины - зло не имеет потенциала к творению, зло
не субстанциально, определение его псевдо-существования -
это отрицание и коррупция добра.
Западный человек не раз протестовал против
де-сакрализации и де-христианизации своей природы, против
того, что Шиллер называл Entgottung - обезбоживанием. В этом
была суть периодических всплесков романтизма в европейской
культуре. В то время как реальный Сирано де Бержерак так
способствовал материалистическому вырождению, разве не
лебединый крик раздавался из уст ростановского Сирано,
который тщетно взывал к персонажам Золя о вечному стремлению
человеческой души к идеалу... Но красота богоданного мира не
может отражаться в сознании человека. отвергнувшего Творца,
такое гордое сознание рождает лишь "черный квадрат"
Малевича, этот "манифест коммунистической партии"
либеральной эстетики.
Все это побуждает к выводу: высокий человеческий дух был
выработан на Западе в первое тысячелетие христианства,
объявленое теперь презрительно либералами как "темный век" -
"Dark Age". Все, чем христианство и Запад, как часть
христианского мира, обогатили человечество - преданность
истине, любовь, честь, долг, семья, нация, государство,
отечество, культура, наполненные невиданным ранее
содержанием, - было достигнуто вовсе не прометеевской
дерзостью. Кровавый пот Франциска Ассизкого и слезы
Блаженного Августина, - вот что выковало в дисциплине
высокий дух, который обрел способность к высокому
культурному творчеству. Прометеевский индивид поразил этот
дух гордыней и после возрождения неминуемо последовало
вырождение того самого единого мира общечеловеческих
ценностей.
Кредо современного либерала включает сегодня тезис, что в
мире нет таких ценностей, ради которых стоит умирать. Но это
подрыв фундамента всей христианской культуры. И на Западе, и
на Востоке для мучеников за веру, для всех погибших за
отечество, долг, честь, любовь вдохновляющим образом была
Искупительная Крестная Жертва Спасителя, примат духа над
плотью.
Позитивист, наверное, скептически отнесется к тому, что в
христианской эсхатологии и историософии это общество
предсказано. Идея "единого мира" посягает на Божественный
замысел о многообразном мире, где путь к Христовой Истине
прокладывает собственный, а не чужой духовный опыт. Этот
разрушительный проект крушит все цивилизации - опыты
творческого акта "народов, что получили Дары Святого духа и
претворили Их по-своему" (Иван Ильин). Результатом является
гибельное всесмешение на безрелигиозной основе культур,
народов и государств - их обезличенный раствор. Может
эксперимент "solve-coagula" - "растворяй и сгущай", наконец,
перешел к настоящему делу после упражнений в колбах
алхимиков? Но по Откровению именно из этого хаоса и явится в
мир князь тьмы. Цель современного либерализма - подняться
над "относительными" истинами - духовная средина,
теплохладность - определена в Апокалипсисе как симптом
царства зверя, проявление сущности сатаны: "Знаю твои дела;
ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или
горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну
тебя из уст Моих". (Откр. 3, 15-16).
Когда ради совладычества над миром Европа провозглашает
теперь устами своего атлантического пресвитера единое
"постхристианское общество", Европа тем самым отрекается уже
от себя самой, от собственного великого прошлого и его
исполинской культуры. Ее героика, идеал, романтизм и подвиг,
даже Декартово сомнение, само "безумство гибельной свободы",
- все было задано христианским духом. Либерализм со своими
добрыми намерениями лишь вымостил дорогу к "закату Европы" к
шпенглеровскому "Untergang des Abendlandes". Но на этом
витке истории замена Священной Римской империи на Pax
Americana - была эсхатологически неизбежна - он лучше служит
ростовщику и его земному успеху. Велика плата за царство
человеческое.
Конец истории, объявленный Фрэнсисом Фукуямой,
действительно грядет для Запада, не только для коммунизма.
Американский философ, может быть, непроизвольно обнажил
внутреннюю пустоту либерализма, не имеющего внутреннего
импульса к продолжению всемирной истории вне соперничества
со своим "дебильным кузеном" (Драгош Калаич) - коммунизмом.
Утраченный смысл исторического бытия для России и для
Европы можно обрести лишь на пути нового осмысления
вселенской истории как соперничества двух идей - искания
Царства Божия и строительство царства человеческого, в
котором трон не окажется пуст.
Черты и проявления этого мира уже слишком очевидны -
"гражданское общество" неких "Homo globalis" - индивидов,
утративших связь с высшими ценностями веры, нации, семьи и
живущих идеалом "ubi bene ibi patria" - "Где хорошо, там и
отечество" - то есть "хлебом единым". Это уже не нации, а
эгоистическая толпа - охлос. Но за слепой и самодовольной
охлократией всегда прячется олигархия. Этот неизбежный удел
демоса и извращение его кратии были еще описаны Аристотелем
и Полибием двадцать три века назад. Тип такого олигарха
превосходно являет собой Жак Аттали. Этот высокопоставленный
мировой ростовщик уже не скрывает, что является не менее
высокопоставленным философом и архитектором будущего.
Сегодня он, смакуя и без тени смущения предлагает когда-то
христианскому Западу свою весьма реальную антиутопию
"Царства Банка" ("Lignes d'horizon", 1979).
Только нация, которая не утратила Дары Святого Духа,
может в качестве метафизического Рима противостоять злу.
Такие нации имели великую историю. Они не были простой
численной массой. Подлинная нация - это преемственно живущее
целое, связанное духом, миросозерцанием, общими
представлениями о добре и зле, общими историческими
переживаниями. Они составляют единый мир как гармонию
многообразия и всеединства, где каждый индивидуальный и
национальный опыт, даже отрицательный для воплощения
Христовой истины имеет всемирно-историческое значение, где
свободный выбор между добром и злом будет определять итог.
Наше будущее в основе своей зависит не столько от
успешных экономических реформ или удачных международных
соглашений. Пример России весьма назидателен: ни громадная
территория, ни внушительная экономика, ни даже ядерное
оружие не спасают от упадка и унижения. Ибо материя без духа
не творит историю.
Что касается некогда величественной Европы, то ее роль
сегодня как нельзя лучше символизирует двусмысленная гримаса
Хавьера Соланы, улыбка, с которой шакал Табаки из "Книги
джунглей" Р.Киплинга извещал народ о самонадеянной, злой и
грубой воле своего хозяина - Шер Хана, попирающего Закон...
Это и есть Pax Americana, заместивший не только Священную
римскую империю и Москву - III Рим, но и все
материалистические универсалистские миражи земного рая без
Бога - "всемирное братство труда", "общеевропейский дом",
"единый мир". И неслучайно Хавьер Солана, побыв camarada,
уже не возвращается к сеньору, а становится Mister Солана.
Сотрудничество России и Европы действительно может дать
обеим мощный и столь необходимый импульс на пороге 2001 года
с Рождества Христова. Но его даст Европе вовсе не
унизительный экзамен России на западноевропейский
либерализм, а плодотворное и конструктивное взаимодействие и
соединенные осознанные духовные усилия всех этнических,
конфессиональных и культурных составляющих Европы:
романской, германской и славянской, Европы латинской и
Европы православной. Настало время в полной мере осознать
значимость русского православного форпоста для всего
христианского мира в целом перед лицом не только
геополитических и демографических, но и духовных вызовов
грядущего столетия.
После падения Константинополя Господь освободил русских
от монгол, и Русь попыталась хранить метафизический Рим. В
это же историческое время Испания успешно завершает
реконкисту и также считает себя Римом. (В устах Тирсо де
Молины им становится Толедо - "императорский град и Второй
Рим"). Может это Господь оказал Свою Милость всему
христианскому миру от Атлантики до Урала, даруя ему
возможность общеевропейского дома - Его дома... И разве не
"libido dominandi" - "похоть властвования", о которой
предупреждали в эсхатологических тонах и великий европеец -
Блаженный Августин, и старец Филофей - совратили нас по
-разному в силу наших разных слабостей и привела нас всех к
одному трагическому исходу...
Европе нужно христианское возрождение и новая реконкиста!
|
|
http://www.pravoslavie.ru/jurnal/kultur.htm
Секс или любовь?
Игорь Алексеевич Гундаров
На вопросы руководителя Магнитогорского общественного объединения
"Центр защиты материнства и детства" Елены Константиновны Журавлёвой
отвечает доктор медицинских наук, академик РАЕН Игорь Алексеевич
Гундаров.
- Сегодня в большинстве российских семей один-два ребёнка. Три -
это уже редкость. Но, как утверждают демографы, чтобы хоть как-то
приостановить демографический кризис России, каждая семья должна
иметь в среднем по 3 - 4 ребёнка. А о приросте населения в ближайшем
будущем и вообще речи нет. Вы тоже придерживаетесь того же мнения?
- К сожалению, прогнозы всех демографических центров относительно
будущего российской нации пессимистичны. Феномен российской
депопуляции связан со многими факторами. Низкий уровень жизни, рост
бедности, резкое имущественное расслоение, пьянство, наркомания...
Но определяющее влияние на демографическую ситуацию оказывает не
экономика, не уровень жизни, а социально-психологическое
неблагополучие большинства людей.
Российское общество находится в тисках постоянно усиливающегося
стресса, вызванного резкой деформацией исторически сложившегося
уклада жизни. Ломаются представления о ценностях, вековых традициях,
морали и представления о справедливости. В противовес интересам
общества на первое место выходит личное обогащение, собственный
материальный достаток.
Следствием стресса явилось резкое увеличение опасных для жизни
заболеваний. Смертность - синдром безысходности. Пока не устраним
порождающие их условия - не добьёмся успеха ни в демографии, ни в
экономике.
- И всё же, Игорь Алексеевич, в сознании наших сограждан
преобладает мнение, что главная причина низкой рождаемости кроется
прежде всего в низком уровне дохода.
- Действительно, общепринятое мнение, что всему виной обнищание
населения и непомерные финансовые затраты на уход за новорожденными
и воспитание детей. Но экономические факторы, при всей их
значимости, не играют в этом процессе определяющей роли. Хорошо
известно, что в развитых европейских странах существует другая
закономерность: чем богаче семья, тем меньше в ней детей. Такая
тенденция обнаруживается и в современной России.
Установка на чувственные наслаждения, а не на духовные ценности,
приоритет индивидуального благополучия перед социальным
сопереживанием привели к тому, что ребёнок представляется для матери
не как несравненная ценность, а как конкурент в обладании благами
жизни, и "здравый" смысл подсказывает: зачем производить на свет
конкурента? Устранить эту причину депопуляции чрезвычайно трудно.
Иная ситуация у нас, где низкая рождаемость вызвана качественно
другими причинами, имеющими внешнее происхождение.
- И каковы, на ваш взгляд, эти причины?
- Женщины просто не хотят рожать. Для этого они увеличивают
потребление противозачаточных средств и делают больше абортов.
Также одна из причин - распространение бесплодия. Первичные
бесплодные браки у молодых людей встречаются в ряде регионов у
каждой пятой семьи. Из этого следует, что даже если все молодожёны
вдруг захотят иметь детей, далеко не у всех это получится. Наряду с
нарушением репродуктивной способности произошло резкое ухудшение
здоровья родильниц и потомства, выросла детская смертность. А
причина всему не смена критериев, а реакция беременных на стрессовое
состояние, в котором они оказались вместе со всем обществом.
- А не связано ли это ещё и с деформацией семейных отношений?
Действительно, стало невыгодно заводить семью даже без детей. По
сравнению с одиночками, потребление продуктов в семье сразу
сокращается почти на четверть. А при наличии одного-трёх детей
питание ухудшается на 40-70 процентов.
Наблюдается угнетение потенции у мужчин. Немаловажную роль играет
антисексуальный эффект сексуальной революции, как это ни странно
звучит. Психиатрам хорошо известно, что реклама широкого
сексуального потребления, рост индустрии интимных развлечений,
стремление к сексу ради секса, деперсонализация любовных связей
ведут к ослаблению либидо, потенции и оргазма. Пресыщение интимными
утехами через экран, привыкание к интригующим частям женского тела
через мелькание их на страницах многочисленных газет и журналов
снижает для мужчин чувственную привлекательность находящихся рядом
жён.
Большую опасность массовых сексуальных дисфункций несёт внедрение
в школьные программы раннего полового образования. Снятие покрова
романтичности отношений между мужчиной и женщиной, низведение любви
до уровня сугубо технических аспектов приводят к торможению
эротического чувства, а затем - к необходимости поиска необычных,
извращённых способов удовлетворения половой потребности.
- Понятно, что прямо завтра экономическое положение в стране не
улучшится. И всё-таки, какими видятся Вам пути выхода из
демографического кризиса?
- Быстрое преодоление депопуляции в России возможно и при
экономическом кризисе. Если будут использованы неэкономические
механизмы, имеющие нравственно-эмоциональную природу. Существует
закон "духовно-демографической детерминации", из которого следует:
если сделать россиян богаче в десять раз, сохранив при этом
либеральную социальную атмосферу, признаки которой - эгоизм,
расслоение на богатых и бедных, неуверенность в завтрашнем дне, - то
рождаемость не только не увеличится, а уменьшится. И наоборот,
солидарность общества, надёжная справедливость, уважение вне
зависимости от денежного статуса ведут к существенному увеличению
рождаемости даже при нынешнем уровне материального благополучия.
Структура оздоровительных мер для россиян должна состоять на 20
процентов из усилий по повышению уровня жизни и на 80 процентов -
качества жизни. Что может быть важнее жизни, чем сама жизнь? Право
полноценно распоряжаться собой, иметь детей, нянчить внуков,
продолжать род...
http://www.russdom.ru/2003/200306i/20030607.html
"Русские точат ножи"
05.09.2005
Петр Романов
Одним из главных раздражителей в отношениях России и
Запада до сих пор остается страх перед «русской
угрозой». Этот камешек в башмаке то и дело дает о себе
знать.
Как правило, западные политологи объясняют этот феномен,
ссылаясь на коммунистическую идеологию, доминировавшую в
России XX века. Не все так просто. Корневая система этой
проблемы гораздо обширнее, чем кажется на первый взгляд.
Давний испуг, испытанный Европой во времена Петра
Великого, когда одним неожиданным для всех рывком Россия
встала во весь рост и заявила о себе, как о великой
державе, не забыт до сих пор. Кто только не воевал в
Европе между собой, однако страх перед русскими оказался
намного долговечнее и мифологизированнее остальных.
Возникает законный вопрос: почему?
Кажется, ни один народ в мире не избежал припадков
патриотической истерии. Находила иногда эта напасть и на
русских. Славянофилы многие десятилетия действительно
бредили Константинополем. Однако можно вспомнить и
средневековый Китай, почитавший себя пупом вселенной,
или не такую уж давнюю Японию с ее фанатичным
обожествлением всего японского. Приблизительно тем же
заболеванием страдали англичане времен Кромвеля и
американские пуритане. Не говоря уже о Германии с ее
тевтонскими идеями расового превосходства.
Геополитические амбиции так же были присущи не только
России. Достаточно вспомнить об аппетитах Туманного
Альбиона, Австро-Венгрии, Османской империи, Франции,
Германии, Швеции. Однако европейский стресс во всех этих
случаях был очерчен более или менее четкими временными
рамками и почти всегда покоился на достаточно очевидных
причинах. Как Европе было не испугаться откровенного
экспансионизма Наполеона?
Что касается русского феномена, то здесь все обстоит
несколько иначе. По Европе, да и не только там,
действительно разбросано немало могил русских солдат.
Обращает на себя внимание, однако, следующая
особенность. После Петра I и Екатерины II, во внешней
политике которых легко прослеживается защита
национальных интересов, российским правителям все чаще
изменял здравый смысл. Русские солдаты теперь умирали не
за новые владения (своей земли хватало уже с избытком) и
не за колониальные товары (чай, кофе, нефть, алмазы),
что для европейцев тогда было как раз делом понятным, а
за идеи и веру.
Тогдашнее «нестяжательство» России во внешней политике
можно при желании оценивать с диаметрально разных
позиций, делая упор либо на благородстве русских, либо
на их чрезвычайной непрактичности. Одни и те же походы
русской армии можно зачастую с равным правом назвать
либо блистательными, либо бессмысленными. Другие великие
державы в своих геополитических устремлениях были
намного рациональнее (или циничнее) России. В результате
в Азии долгое время доминировали англичане, в Южной
Америке – испанцы, в Африке – французы и немцы, но
«русского медведя» все равно почему-то чаще других
подозревали в стремлении к мировому господству. Отчасти
это объяснялось, конечно, размерами «зверя» – загривок в
Европе, хвост в Азии, что не могло не пугать, но причина
не только в этом.
Может быть, как раз эта, непривычная для западного
человека русская внешняя политика, где чувство, вера, а
затем и идеология очень часто преобладали над здравым
смыслом, стала одной из причин, почему мир привык
смотреть на Россию с настороженностью. Прагматику с
прагматиком договориться всегда проще (алмазы можно и
поделить), нежели прагматику с романтиком или того хуже
с фанатиком, одержимым идеей. А непредсказуемость в
политике уже серьезный мотив для опасений.
Как ответная реакция у части русских появился свой
собственный комплекс. В глубине души у многих
укоренилась обида на «черствый и меркантильный» Запад за
недопонимание, неблагодарность и эгоизм, которые, с их
точки зрения, и мешают установлению стабильно добрых
отношений России с западными странами.
Наконец, немалую роль в вопросе о «русской угрозе»
сыграли, конечно, «грязные политтехнологии, которыми на
Западе никогда не брезговали. Типичный тому пример канун
первой мировой войны. «Русскому медведю», как это
случалось и раньше, доставалось не за то, что он сделал,
а за то, что мог бы сделать. Как признают сегодня,
скажем, шведские специалисты, у России в этот период не
было ни малейших планов нападения на Швецию, но это
нисколько не мешало шведским политикам, публицистам и
военным самым активным образом готовиться к отражению
неминуемой агрессии со стороны «русских варваров».
Огромной популярностью в те времена пользовался памфлет
Свена Хедина «Слово предупреждения», в котором автор
очень живо описывал, как будет жить Швеция после
оккупации ее русскими. О популярности этого издания
говорит хотя бы тот факт, что памфлет разошелся по
стране тиражом более миллиона экземпляров при том, что
все население Швеции тогда составляло лишь пять с
половиной миллионов человек. Иначе говоря, книга попала
практически в каждый шведский дом.
Вот лишь некоторые картинки из этого «апокалипсиса»:
«Представим себе Стокгольм после боя. Патрули
прочесывают город. Под страхом смерти горожанам
запрещено появляться на улице после семи вечера. Школы
задействованы под казармы, и дети вынуждены сидеть
дома... Целый воз сена свезен к памятнику Карлу XII, где
несколько сотен коней содержатся в постоянной
готовности. Время от времени их ведут к фонтану на
водопой... Все заводы остановились, торговля и
производство прекращены... Зарплата более не
выплачивается. Цены растут катастрофически быстрыми
темпами. Дети плачут и просят еды... Черная масса
собирается у трибуны... Вдруг... заблистал лес из пик.
Бородатые наездники на маленьких косматых лошадках. В
одно мгновение вокруг толпы сжимается железное кольцо.
Самых отъявленных крикунов вытаскивают из толпы,
связывают... Процесс идет скоро и виселица уже не за
горами».
Газета «Нерикес Аллеханда» 15 июня 1900 года писала:
«Одного русского точильщика пил видели в прошлый
понедельник в местечке Тостеруп… Когда его спросили,
знает ли он, что шведы принимают его и других
точильщиков из России за шпионов, он ответил: «Да, я
великий шпион, но шпионю только за вашими старыми
пилами». В том же, 1900-м году полицмейстер Стокгольма
даже пригласил на обед нескольких таких «шпионов», чтобы
попытаться по их манерам и языку (считалось, что каждый
из ремесленников на самом деле русский офицер) выяснить,
кто же они на самом деле. Для чистоты эксперимента на
обед был приглашен известный шведский филолог-славист из
Лундского университета. Хотя проверку на этом обеденном
«детекторе лжи» подозреваемые прошли успешно - они
оказались простыми крестьянами из-под Новгорода -
общественное мнение так и не успокоилось: шведы
по-прежнему были уверены, что русские точат ножи
неспроста.
Полковник Кнут Бильдт, позже возглавивший шведский
Генштаб, писал кронпринцу Густаву: «Надо, чтобы этот
страх, пусть пока сам по себе и беспочвенный, стал
первым шагом к осознанию того, что реальная угроза уже
на пороге нашего дома».
На улице XXI век, а «маленькие косматые лошадки»
выдуманные в веке XIX по-прежнему, если верить множеству
публикаций в иностранных СМИ, скачут и скачут в головах
западного человека, а «русские по-прежнему точат ножи».
Я не знаю, какой психотерапевт нужен пациенту, но
успокоится он, видимо, только тогда, когда шкура
«русского медведя» будет висеть у него дома над камином.
А если так, то, черт с ними, с психозами Запада. Свое
здоровье важнее. Это хорошо, что самолеты у нас начали,
наконец, летать, а ракеты попадать в цель.
Значит, медведь жив, и дай ему Бог здоровья!
http://www.iraqwar.mirror-world.ru/article/62280
|
О НАШЕМ ЛИБЕРАЛИЗМЕ, ПРАВОМ И ЛЕВОМ
Когда Россия выходила из-за железного занавеса, весь мир ждал, что
же скажет страна Достоевского в ответ на вызовы XXI столетия. Устами
идейных гуру перестройки она прорыдала: 'Рынок, PEPSI'. Успех
незамысловатого исторического проекта можно легко объяснить: цель -
привычно материалистична, тезис либералов о переходе от
тоталитаризма к демократии - копия постулата научного коммунизма:
'главное содержание нашей эпохи - переход от капитализма к
социализму'. Через десять лет нация пытается нащупать
духовно-историческое задание за пределами хлеба насущного, а те же
гуру настаивают, что только либерализм, несмотря на ошибки, может
дать ответ на вопросы 'что делать?' и 'кто виноват?'.
Давно пора без гнева и пристрастия развенчать несколько мифов.
Во-первых, постсоветское западничество не является подлинным
либерализмом. Тем более не является оно правым. Философия правых и
либералов - это воинствующее левое либертарианство. Калька с
марксизма. Оно исповедует ту же истматовскую доктрину линейного
прогресса: мир движется к единому цивилизационному образцу, есть
страны, которые в этом преуспели, а другие надо подтолкнуть.
На ранней стадии, как и любое оппозиционное учение, классический
либерализм развенчивал грехи и несовершенства абсолютизма и
сословного общества. В ходе этого противоборства родилось так
называемое первое поколение гражданских прав и свобод - свобода
слова, совести, собраний, равенство перед законом. И это имеет
бесспорную и непреходящую ценность.
Однако либерализм - мировоззрение, производное от идеи
Просвещения об автономности человека от Бога, которая неизбежно
приводит к утверждению автономности человека от всех высших
ценностей - сначала религиозных, затем вытекающих из них
нравственных, далее - национальных, наконец, семейных. В течение
последнего десятилетия в России именно против них направлялась
проповедь совершенно ложной интерпретации гражданского общества.
Само же это понятие означает неполитическую сферу реализации личных
интересов граждан и есть важный фактор гармонического взаимодействия
в обществе 'Я' и 'Мы', которое было извращено при коммунизме.
В идеологии постсоветских либертариев центральным стал тезис:
демократическое гражданское общество - это не нация, то есть
преемственно живущий организм с общими ценностями и историческими
переживаниями, а сумма индивидов, объединенных отметкой в паспорте.
Мерилом цивилизованности стало кредо: 'ubi bene - ibi patria' ('где
хорошо, там и отечество'), а образцом демократа - 'гражданин мира',
который в Совете Европы демонстрирует 'как сладостно Отчизну
ненавидеть' и желает поражения собственному правительству в войне.
Ленин именно это и провозглашал в 1914 году. Но вот почему-то Антон
Деникин не отождествлял даже ненавистное ему большевистское
государство с отечеством и, отказавшись благословить генерала Андрея
Власова, воскликнул: 'Дали бы должность генерала Красной Армии, я бы
немцам показал!'
Марксизм и либертарианство - кузены, версии безрелигиозного,
безнационального глобального сверхобщества, соперничавшие в XX веке
за лидерство в глобальном управлении униформным миром. По сравнению
с либертарианцами великие либералы прошлого - консерваторы, готовые
взойти на эшафот за идеи. Для них, выросших в христианском, а не в
коммунистическом мире, был чужд тезис о том, что физическая жизнь -
высшая ценность. Вера, отечество, честь, долг, любовь для человека
всегда были выше жизни. Ведь человек без когтей и клыков встал над
природой вовсе не потому, что взял палку, как учил Фридрих Энгельс,
а потому, что был способен к самопожертвованию за идеалы.
Мифом российского либертарианства является и их монополия на
учительство свободе. Но гражданские и политические свободы - есть
производное от свободы внутренней, создающей у личности постоянный
спрос на реализацию этой внутренней свободы во взаимоотношениях с
другими личностями и обществом в целом. Свобода - глубоко
христианская категория, дар Святого Духа вместе с умением различать
добро и зло, грех и добродетель. В этом триединстве и развивалась
человеческая культура, порожденная грандиозным испытанием свободной
воли человека соблазнами зла и долгом перед Богом и людьми в
отношении добра. Иначе бессмысленны монологи и злодеев, и
праведников и слова: 'Двум смертям не бывать, а одной не миновать'.
Кто оспорит важность гражданской свободы? Однако чтобы вносить
потребность свободы в общественную жизнь, нужно ею предварительно
обладать. Рождается же она в области духовно-религиозной,
независимой от материального. А проповедники либеральной свободы с
большевистской ненавистью обрушиваются на религиозное сознание,
особенно на христианство, которое составляет незаменимый источник
развития духовных сил личности и ее способности к самообузданию, без
чего невозможна истинная гражданственность.
Нынешнее отечественное либертарианство отрицает национальные
чувства как реликт архаичного общества. Однако именно классический
либерализм родил идею суверенитета нации, которая создала
современные национальные государства. Вряд ли можно найти что-либо
общее у хрестоматийного либерала и пламенного патриота Италии
Джузеппе Гарибальди и 'либерала', сочувствующего в чеченской войне
террористам и сепаратистам.
Еще один миф, будто истинная демократия может быть только
либеральной, что абсурдно в отношении термина Аристотеля и Полибия,
описанного двадцать два столетия назад. Российская 'политология'
даже не различает эти понятия. Демократия - это форма организации
общества через всеобщее представительство. Она не требует единства
мировоззрения и может осуществляться с участием разных идеологий.
Только поэтому демократия и стала оптимальным механизмом в
плюралистическом обществе без единого идеала. Либерализм - это
философия, мировоззрение. На ранней стадии он восставал против
сословных и внеэкономических основ общественной иерархии и выступал
под флагом плюрализма и демократии. Только тогда средний класс и был
опорой либералов.
При вырождении либерализма в либертарианство он становится
нетерпимым к иным мировоззрениям, к любой традиции. Опять калька с
истмата. Вспомним: культура должна была быть лишь по форме
национальной, по содержанию - социалистической!
Средний класс перестает поддерживать либертариев. Сетования
'политологов' на 'российскую загадку', на то, что средний класс не
голосует за правых, отражают лишь удручающую неосведомленность
'экспертов' в политических учениях. Средний класс консервативен. В
отличие от либертарных интеллигенции и богемы он национален, причем
на Западе - более агрессивно, чем где бы то ни было. Как только
Французская революция сломала сословные перегородки, третье сословие
провозгласило себя нацией: 'Le Tiers Etat - c'est la Nation' - и
стало опорой наполеоновских амбиций. В XX веке средний класс
поддержал идею превосходства исторической нации над 'неисторичными
народами'.
В России же вообще никогда не было бюргера европейского типа.
Средний класс в России - это 'Лето Господне' Ивана Шмелева. Недаром
Ленин, которому не откажешь в политическом чутье, отрезал: 'Русская
буржуазия реакционна'. Она и сегодня не будет голосовать за тех, кто
говорит, что патриотом может быть только негодяй, что ее родина -
Россия - неудачница мировой истории, что транссексуалы и содомиты -
проявление свободы.
Еще один миф - о том, что либерализм, тем более в его стадии
вырождения, относится к явлению правому. Даже классический
либерализм всегда квалифицировался как мировоззрение левого толка.
Уже в XIX веке левее либералов считались только 'марксиды' (Герцен).
Либерализм и марксизм - двоюродные братья, две ветви одной философии
прогресса. У марксистов субъект истории не нация, а класс; у
либералов - не нация, а индивид. От обеих доктрин христианское
мировоззрение отстоит далеко.
Похоже, ни так называемые правые, ни их 'политологи' не знают,
что термины 'левый' и 'правый', означающие во всех языках
христианского мира 'лукавый', 'нечестный' и, наоборот, 'праведный',
'должный', 'справедливый' происходят из описания Страшного Суда в
Евангелии (Мф. 25), когда Господь 'поставит овец по правую Свою
сторону, а козлов - по левую'. Но за что же наградит праведников
Судия? За то, что 'алкал Я и вы дали Мне есть, был странником и вы
приняли Меня... Вы сделали это одному из ближних своих, а значит,
сделали Мне'. Левыми же названы те, кто ничего не сделал ближнему,
значит, не сделал Господу. Так что учение о социальной роли власти
неоспоримо вытекает из правого духа - христианского. Христианское
братство - есть нравственный солидаризм. Он не имеет ничего общего
ни с либертарианскими демонами индивидуализма, ни с бесами
принудительного коллективизма и зудом 'творить' нового человека и
новое общество.
Только курьез постсоветской политической семантики сделал правыми
левых либералов - атеистов и рационалистов, даже воинствующее
либертарианство, воплощенное в гротескных сентенциях Валерии
Новодворской. В правые попали 'граждане мира' Андрей Сахаров, Елена
Боннэр, Сергей Ковалев, из культуры - талантливые последователи
большевистской эстетики Пролеткульта - Евгений Евтушенко, Андрей
Вознесенский, Василий Аксенов с их жаргоном советского андеграунда.
Но эти явления общественного и культурного сознания и формы эстетики
относятся к философской левизне и к левацкой субкультуре.
Правое мировоззрение - это охранительный консерватизм во всем: от
государства до личной жизни, это философский антиэгалитаризм,
происходящий из суждения религиозного канона о противоположности, а
не относительности добра и зла, порока и добродетели и иерархичности
всех ценностей. На уровне политического сознания - это вера,
отечество, нация, держава, примат духовного над материальным,
национальных интересов над универсалистскими проектами. В культуре -
это разграничение красоты и уродства, нормы и извращения. На уровне
бытового сознания - это церковь, семья, целомудрие. Кто забросал
камнями Рокко Бутильоне, осмелившегося признать, что считает
содомитов грешниками? Не правые, а левые всех мастей, от либералов
до коммунистов.
Сахаровская школа 'нового мышления' вобрала все космополитические
постулаты марксизма, прежде всего - движение мира к одномерному
образцу под эгидой наднациональных институтов. Вместо коммунизма
подставлен идеал современной западной цивилизации, вместо
идеологических институтов вроде III Интернационала - либеральный и
не менее тоталитарный IV Интернационал - Совет Европы, раздающий
аттестаты зрелости на цивилизованность. На таком пути ценность
исторического наследия перестает играть роль по сравнению
технократической целесообразностью свободного движения капиталов и
'людских ресурсов'. Для гигантского киборга нет разницы между
микрочипом и Платоном, Шекспиром, Гете и Достоевским. Но комический
лорд Джадд и не отрицает в беседах близость к троцкизму, и он член
группы социалистов в СЕ, а автор этой статьи является там, похоже,
единственным, все еще знающим баллады Шиллера наизусть... Грустно.
Так что кумир постсоветских либертарианцев - сегодняшний Запад не
вдохновил бы русских либералов прошлого. При впечатляющем расширении
Евросоюз - это уже не исторический проект. В проекте Европейской
Конституции в разделе 'ценности' вообще не перечислены оные, а лишь
функциональные условия для их исповедания. Именно этим и являются
'священные коровы' либерализма XXI века - тезисы о 'правах
человека', 'свободе' и 'демократии', которые без указания, для чего
они даны, становятся не чем иным, как провозглашением права не иметь
никакого нравственного целеполагания жизни и истории. Еще выдающийся
немецкий консервативный философ права 20-х годов Карл Шмитт
подметил, что демократия, которой могут пользоваться самые
противоположные движения, 'не имеет никакого ценностного содержания
и есть только форма организации'.
Так для чего же Европе Петра нужна Свобода? Для того, чтобы
'гнать перед собой врагов, грабить их имущество, любоваться слезами
близких им людей, целуя их жен и дочерей', как определил высшее
благо на земле Чингисхан в своем завещании? Или для 'возвращения на
свою звездную родину' (Платон)? Для того, чтобы искать Спасения и
'алкать и жаждать правды' (Нагорная проповедь)? Или для того, чтобы
признать красоту и уродство, грех и добродетель, добро и зло
равночестными проявлениями суверенной личности? Не тем волновалась
Европа в периоды, когда она возрастала и являла миру великую
культуру и великие державы.
Мир и Европа в сознании нового всемирного fraternitО левых
социал-демократов и левых либералов - не более чем гигантское
хозяйственное предприятие для удовлетворения плоти одномерных
индивидов, все более похожих на Е из антиутопии Олдоса Хаксли. Им
уже не нужны никакие цели и ценности за пределами земного бытия в
Европейской конституции. Этот скучнейший образчик творчества
либерального 'Госплана' своим сугубым материализмом подтверждает
давний сарказм Шмитта о единстве Марксового и либерального
экономического демонизма: 'Картины мира современного промышленного
предпринимателя и пролетария похожи одна на другую, как
братья-близнецы... У предпринимателя тот же идеал, что у Ленина -
'электрификация' всей земли. Спор между ними ведется только о
методе'.
Вместе со своим маяком меняются и российские западники. То, что
постсоветские либералы определяют правизну и левизну исключительно
по критерию отношения к 'собственности на средства производства',
показывает марксистские корни их менталитета. Они и есть отличники
исторического материализма. Так что из-под пальто от Versace у
электрификаторов и трубадуров либеральных империй проглядывает
сюртук Карла Маркса.
Трудно удивляться тому, что духовный маргинализм либертарианства
отвергнут в России даже новыми элитами, которых не заподозрить в
желании реставрировать 'советчину'. Его долгожительство на
политической сцене объяснимо: любые протестные настроения
ассоциировались с реставрационными идеями. Угроза реставрации
испарилась - и альтернативы восприняты.
Нация устала презирать собственную историю, но либертарии верны
штампам Маркса, Энгельса и Ленина о России - 'тюрьме народов',
соединив в себе худшие черты западничества прошлого: страсть
подражания Западу от нуворишей XVIII века, истерическое отвращение
ко всему православно-русскому от раннего большевизма и, наконец, уже
не наивное, а воинствующее философское невежество во всем, что
находится за рамками истмата эпохи застоя. Постсоветское
западничество в отличие от великого духовного поиска XIX века
перестало быть стороной русского сознания и превратилось в его
тотальное отрицание. При этом 'скотский материализм' ('съел, и
порядок') стал свойствен не только обывателю, но и российскому
переделкинскому 'интеллигенту'. И тот сегодня удручает убогостью
запросов и духом смердяковщины: 'Я всю Россию ненавижу-с'.
Впрочем, не только тотальный нигилизм в отношении русской истории
и православной культуры характерен для нынешнего либертарного
западничества. Оно удивительно и забавно невежественно в отношении
собственного кумира - Запада и основ его великой романо-германской
культуры, рожденной вовсе не 'правами человека', а великими табу,
кровавым потом Франциска Ассизского и слезами блаженного Августина.
Для постсоветского либерального сознания, оторванного всем
образованием и идеологией не только от преемственной русской
православной культуры, но и от подлинной западноевропейской
культуры, стократно верно определение Сергея Булгакова
'несложненькой' философии истории среднего русского образованца:
'Вначале было варварство, а затем воссияла цивилизация, то есть
просветительство, материализм, атеизм...' Добавим 'священные коровы'
fin de sciПcle - 'права человека', 'гражданское общество'. Однако
кроме либерального плода, выросшего на ветви Просвещения, мощное
древо европейской цивилизации, как пытался обратить внимание
Булгаков, имеет не только другие многочисленные ветви, но и корни,
питающие древо, до известной степени обезвреживающие своими
здоровыми соками многие ядовитые плоды. Эти корни - христианство.
'Поэтому даже отрицательные учения на своей родине, в ряду других
могучих духовных течений, им противодействующих, имеют совершенно
другие психологическое и историческое значение, нежели когда они
появляются в культурной пустыне и притязают стать единственным
фундаментом'.
'Культурная пустыня' постсоветского либертарианства делает
'несложненькую' уже в конце XIX века философию похожей на краткий
курс пропагандиста. Несмотря на атеизм, старые российские либералы в
подавляющем большинстве происходили из культурных семей,
воспитанных, по крайней мере, формально в вере, в цельной парадигме
русской православной культуры и в глубоком проникновении в культуру
западноевропейскую. Открывая гетевского Фауста, и Милюков, и
Керенский, и Ленин, и даже Троцкий, в отличие от сегодняшних
постсоветских либералов, не державших в руках Писание хотя бы из
культурной потребности, понимали, что пролог к Фаусту - это пересказ
в художественной форме Книги Иова, а читая пушкинские строки: 'Здесь
барство дикое без чувства, без Закона...' понимали, что под Законом
имеется в виду Закон Божий - нравственный, а не конституция. (В
советское время 'Закон' стали печатать с маленькой буквы.)
Атеистическая революционная интеллигенция воспроизвела себя в
третьем поколении. Оно и было окончательно стерилизовано марксизмом
гораздо больше, чем народ - грубый, но имевший традицию и
сохранивший долю внутренней свободы, которая и стала иммунитетом.
Почти сто лет назад честные представители русской интеллигенции,
шокированные развязанной ими же антиэтатистской стихией, сначала в
сборнике 'Вехи' (после революции 1905 года), а затем (после
революции 1917 года) в сборнике 'Из глубины' сами развенчали идейную
пустоту и бесплодие революционных идей с покаянной беспощадностью и
философской глубиной. Петр Струве подытожил, что 'идейной формой
русской интеллигенции является ее отщепенство, ее отчуждение от
государства и враждебность к нему'. Тогда это привело к хаосу и
революции, которая и явилась 'духовным детищем интеллигенции'
(Сергей Булгаков).
Сегодняшние либертарные нигилисты - куда более травмированный
тоталитаризмом сектор общества, чем те, из кого новые комиссары уже
не в 'пыльных шлемах', но в звездно-полосатых майках (made in USA)
собираются 'выдавливать по капле раба'.
Наталия Нарочницкая
http://www.narochnitskaia.ru/cgi-bin/main.cgi?item=1r200r050607140833
|