Целлюлит на всю голову
РАЗГОВАРИВАЮТ два англичанина. «Ты знаешь, у этих русских язык такой странный, говорят одно, а имеют в виду совсем другое…» — «Да что язык! У них и физиология не такая, как у всех людей. Вчера слышал, как один русский говорил другому: «Одень шапку на х.., а то уши отвалятся!»

Попробуйте прислушаться, как мы говорим и как говорят с нами. «Мой писюк глючит!» (компьютер плохо работает — перевод на русский) — это плаксиво кричит ваш сын (или начальник). «Супердисконт на мобильники» (очень дешевые телефоны) — это рекламная «шифровка» из ближайшего метро. Мой бойфренд меня сегодня кинул, айда в фитнес на шейпинг!» (мой парень занят, пошли в спортзал) — это звонит ваша подруга, между прочим, начитанная девушка с двумя высшими образованиями. На концерте Петросяна молодые люди ухохатываются над монологом про рабочего, который «берет фиговину, заталкивает ее в ерундовину и получает хреновину!», а в гардеробе сами говорят: «Я такой драйв от этих приколов поймал!» (мне понравилось). «В Америке таких, как я, зовут бигбоями. Я не обломаюсь, если мне подарят «Роллс-Ройс», «Акции хип-хопа сегодня стоят дорого…» — это поет из телевизора мальчик под названием ДеЦл. Ну и, наконец, к вам врывается соседка с семимесячной дочкой на руках и кричит на всю квартиру: «Машенька сказала первое слово! Доця, повтори!» Пухлощекая «доця» пищит басом: «Бл.!»

Новая лексика проникает в русский язык через несколько лазеек. Через экономическую сферу пролезли к нам всякие «бартеры-чартеры», «ипотеки» и «маркетинги». Через музыку и телевидение просочились «ток-шоу», «рейтинги», «саундтреки» и «диджеи». Интернет наградил целым букетом иностранных терминов вперемежку с жаргонным сленгом: «Открываете чат, называете ник и висите, пока не надоест!» Добавьте сюда молодежные заимствования «унисекс» и «рейнджер», товарно-оздоровительные нововведения типа «памперсы» и «секонд-хенд» — получите целлюлит на всю голову! В результате из 57 специально опрошенных школьников четвертая часть ответили, что «эмиссия» — это страшный ураган.

Чебурашки по бартеру

УРОК русского языка для интуристов. «Простите, сэр, но в какое именно место во фразе «Слышь, плесни еще водочки — душа горит!» я должен вставить неопределенный артикль «бл…»?»

Если бы одни заимствования засоряли русский язык — невелика беда. Поговорим-побалуемся да и бросим-забудем, как ребенок надоевшую игрушку. Но над русским языком нависли угрозы посерьезнее.

Ощутимо снизился уровень преподавания языка и литературы в школах. На нищенскую зарплату прожить невозможно, вот и остаются в школах порой те, кого никуда на приличную работу уже не берут.

Активно сокращается русскоязычное информпространство в ближнем зарубежье. Я хорошо помню, как перед экзаменом в киевском вузе моя однокурсница горячечно выпытывала: «Скажите, кто главные герои в «Мастере и Маргарите» и «Даме с собачкой»?» Я пошутила: «Кто-кто? Конечно, Мастер, Маргарита, Дама и Собачка!» Девушка старательно записала это в шпаргалку и сдала литературу на ЧЕТВЕРКУ!!!

Язык замусоривается жаргонизмами и матом. По свидетельству филологов, мы с вами живем в эпоху третьей волны жаргонизмов. Первая была в 10–20-е годы, вторая накрыла Россию в 40–50-е, и вот теперь, елы-палы, братаны, накатила очередная, связанная с повальной криминализацией общества.

Книги перестали быть эталоном языка. Иосиф Бродский сказал: «Народу следует говорить на языке литературы». Заглянем в книжный? На детских полках — сплошные переводы примитивных зарубежных сказок типа «Как скунс Питер подружился с утконосом Майклом», написанные чудовищным языком, зато с яркими картинками. Еще вариант — новая русская жизнь Чебурашки с рэкетирами, наездами и дефолтами. Успенский хулиганит и иронизирует, но дети-то этого не понимают, они потом словами крокодила Гены разговаривают! Ну-ка, а что это с интересом листает толстый дядя в лыжных штанах? Виктор Пелевин, «Желтая стрела»: «Гриша на фразу собеседника «Я в последнее время много слов слышу: бизнес, гностицизм, ваучер, копрофагия» ответил: «Кончай интеллектом давить, пей лучше!» Без комментариев.

"Язык с хреном"

Русский язык надо в первую очередь защищать от:

- иностранных слов - 2956 (45,7%)

- косноязычия чиновников - 721 (11,1)

- нецензурной лексики - 2796 (43,2)

Серьезная вина в связи с необычайной засоренностью современного русского языка иностранными заимствованиями лежит на журналистах. Стилевая вульгарность, нетребовательность, небрежность, безразличие к ценностям великого русского языка - повседневное явление на нашем телевидении, радио, на полосах газет и журналов, Нельзя не согласиться с мнением известного лингвиста В.Г.Костомарова, который писал: "Любая одностороняя крайность моды, любая халтура уродует национальный язык, а он в свою очередь уродует национальный вкус, отравляет эстетическую форму настолько, что способен низвести язык Тургенева до краснобайства или удручающей скудности. Помочь может только профилактика общей культуры, постоянное приобщение людей к образцам классики" (Костомаров 1994:62). Иначе появляется языковая абракадабра, поразительная безвкусица, словесный мусор, который встречается у представителей самых различных слоев общества. Несколько примеров: зам.министра (выступая по телевидению): "На выставке было представлено много экспонентов (вместо "экспонатов"); спортивный комментатор: "команда отреваншировалась на своем поле", эстрадная певичка поет: "Я не роптаю" (вместо "не ропщу"). Примеров можно привести много.

Следует отметить, что в отечественной социолингвистике практически не изучалось использование языковых средств различными политическими деятелями, представителями и руководителями политических партий и объединений. Ведь зачастую политики и партии используют язык не для того, чтобы убеждать, а для того, чтобы контролировать, не побуждать к размышлению, а препятствовать ему, не передавать объективную информацию, а скрывать или искажать ее.

БЕРЕЗИН Ф.М. "МЕСТО И РОЛЬ РУССКОГО ЯЗЫКА В ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ"

А. И. Дьяков "ПРИЧИНЫ ИНТЕНСИВНОГО ЗАИМСТВОВАНИЯ АНГЛИЦИЗМОВ В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ".

(Язык и культура. - Новосибирск, 2003. - С. 35-43)

«...И дух народа есть его язык»

Национальные языки, культуры и глобализм

Понятия язык — дух — культура взаимосвязаны, переплетены. Как говорил знаменитый немецкий философ, филолог Вильгельм Гумбольдт, «язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык». Ведь язык не просто набор слов и грамматика — это целый культурный пласт.

Культура, как известно, это совокупность материальных и духовных ценностей, созданных людьми и характеризующих определенный уровень развития общества. Этот уровень есть степень духовности и речи, на котором держится мир и человек.

У наших народов богатое культурное наследство, которое восхищает мир, прекрасные традиции, свое миропонимание, свой уклад жизни. Каждая национальная культура уникальна, неповторима, самобытна. Именно интеллект и духовность отличают облик российского человека.

Сегодня появилась опасность для языков и культур наших народов в связи с так называемой глобализацией.

В результате глобализации могут быть утрачены многие языки и культуры. Не секрет, что через музыку, фильмы, литературу, язык глобалисты стараются протаскивать свою идеологию: вкусы, привычки, мораль. В прошедшем в январе 2003 года Московском юридическом форуме «Глобализация, государство, право, XXI век» говорилось, что тень глобализации, насаждая свои правила и порядки, игнорируя региональные и национальные особенности постсоветского образа мышления и бытия, нависает над Россией и его регионами. Отсутствие готовности амортизировать ее разрушительные свойства, незнание своих задач и возможностей выживания в экстремальных условиях будут иметь губительные, разрушительные последствия.1

Развитие многочисленных технических средств расширяет возможности общения: магнитофонные ленты, видеофильмы, компакт-диски с записью модных песенок, иностранная переводная литература, художественные фильмы несут поток иностранных, прежде всего, английских слов в их американском варианте. Таким образом миру навязывается одна культура — американская, один язык — английский, он становится опорным языком глобализации.

Вот уже лет пятнадцать на кровавых американских боевиках, на массовой псевдокультуре выросла прослойка нового поколения людей, злых, равнодушных, жестоких, признающих только одно божество — золотого «тельца». Для них такие понятия, как порядок, закон, честь, духовность стали синонимами утопии.

Мощное давление американской культуры и английского языка в его американском варианте на другие культуры и языки во многих странах мира вызвало серьезное беспокойство о сохранении родного языка, национальной культуры, мышления (менталитета). Самое нетерпимое отношение к американизмам — во Франции. В 1994 году был принят «Закон об использовании французского языка» (так называемый «Закон Тубона»). Он запрещает необоснованное использование американизмов в публичной и официальной речи под угрозой большого денежного штрафа. В музыкальных программах иностранной музыки не должно быть больше 40 %. Специальные цензоры следят за употреблением заимствований в газетах, журналах, на телевидении и радио.

Принятие закона о защите французского языка послужило сигналом и стимулом для обсуждения аналогичных законопроектов в других странах: Германии, Польше (принят закон в 1999 г.), Румынии...

Происходит некая духовно-языковая оккупация нашего сознания — своеобразная америкомания. Мы ведь живем сегодня уже не в гостинице, а в отеле; у нас не покровитель и попечитель, а спонсор; мы не соглашаемся, а достигаем консенсуса; у народа не сплоченность, а консолидация; не маскировка, а камуфляж; не обмен, а бартер; не популярность, а рейтинг; не встреча, а саммит; не представление кого-то или чего-то, а презентация; не застой, а стагнация; не продажный, а коррумпированный и т.д. и т.п.

Зато мы сегодня стали забывать свои национальные виды культуры, быта, спорта. Так, вместо традиционных национальных видов спорта лапта, городки, бабки сегодня в моде гандбол, кик-боксинг, армрестлинг; вместо кваса и морса пьем спрайт; едим вместо бутербродов сэндвичи и биг-маки.

Основными проводниками лексической американизации национальных языков являются СМИ, и, прежде всего, телевидение. С англо-американскими словами навязываются обозначаемые ими реалии, модели поведения, образа жизни, морали и т.п., т.е. навязываются чужекультурные ценности. С помощью заимствований последнего времени осуществляются манипуляции индивидуальным и общественным сознанием.

Сегодня даже есть американская организация, которая занимается пропагандой английского языка в рамках экономической и иной помощи. Это «Корпус мира» (Peace Corps), отделения которого существуют во многих странах мира.

Неуемное вторжение англо-американизмов в угрожающих масштабах засоряет сознание людей, затрудняет их общение между собой, и, что еще хуже, прививает чужеродный взгляд на мир, разрушает нашу языковую экологию, обесценивая свое национальное слово, его духовную суть. Еще Петр I упрекал одного из российских послов: «В реляциях твоих употребляешь ты зело многие польские и другие иностранные слова и термины, за которыми самого дела вразуметь невозможно ...».2

К тому же беспорядочное и неумеренное употребление чужих слов может привести к нарушению культурно-языковой преемственности в развитии общества, разрушить его генную память о прошлом.

Масштабная англо-американская агрессия отразилась в новом русском фольклоре, который творится «по горячим следам» социальных событий:

Здравствуй, милая моя,
От тебя не скрою,
Нонче новые слова
Я тебе открою.
Фирма, биржа и концерн,
Рэкетир и индекс цен,
Капитал и акция —
Такая вот новация.

(Советская Россия, 1992, 15 февраля, с. 6)

Почему же мы бездумно употребляем иностранные слова?

Все это происходит от лености ума, нежелания думать. Зачем ломать голову, рыться в каких-то языковых запасниках, когда есть готовые и модные слова импичмент, дилер, саммит, бартер и подобные, и так без конца. А некоторые хотят просто щегольнуть иностранным словом, чтобы показать свою образованность, свое превосходство над другими.

Каков же выход из создавшегося положения?

Поскольку наша страна включена в мировой процесс, то противостоять глобализации чрезвычайно трудно. Наверное, следует создать необходимый и действенный противовес этому в виде закона по защите национальных языков, как поступают французы. Однако, как считают ученые, писатели, охрану языка и культуры невозможно осуществлять только принудительно-законодательным способами, а необходимо начинать прежде всего с себя: «Как я говорю?», «Всегда ли хорошо и точно выражаю свои мысли?», «Использую ли богатейшие возможности своего языка?».

Следует придерживаться принципа — сотрудничать с другими, впитывая все лучшее, что есть в мире, и сохранять все замечательное, что есть у нас. У наших языков и культур есть, что сохранять и развивать. У них большие внутренние возможности, которые необходимо изучать и развивать, а не хвататься за первое попавшееся иностранное слово. Не мешало бы прислушаться к совету известного американского драматурга Артура Миллера: «Я очень надеюсь, что в России не появится еще одна Америка. Вам не нужна подражательная культура. У русских любовь к слову намного более распространена и более страстно выражена, чем в большинстве других стран».3

Бездуховность в обществе возрастает. И нам надо понять, что без духовности, доброй нравственности, несмотря ни на какие политические, экономические успехи, не возродить ни Якутию, ни Россию в целом.

Именно нам, деятелям культуры, просвещенцам, ученым, необходимо постоянно трудиться над оздоровлением нашего общества, следует поддерживать авторитет и свою самобытную культуру. Нужна мобилизация всей общественности, широкое и постоянное разъяснение того вреда, который несут безудержный наплыв англо-американизмов всем национальным языкам и культурам, насаждение бездуховности.

Забота о чистоте и самобытности наших языков и культур, духовности должна стать кровным делом каждого из нас.

г. Якутск, 15 января 2004 года.

-----------------------------------------------------------------------------

1. Томтосов Алексей. Национальный вопрос в системе геополитических координат глобализации: региональный аспект // Илин, 2003, № 1. С. 23.

2. История лексики русского литературного языка конца XVII - начала XIX века. - М., 1981. С. 74.

3. Известия, 1992, 25 июня.

-----------------------------------------------------------------------------

Николай Георгиевич Самсонов, профессор Якутского государственного университета, академик Академии духовности РС(Я), член Совета по русскому языку при Правительстве Российской Федерации.

http://sakhaopenworld.org/ilin/2004-1/16.htm

"Процесс заимствования - это естественное, постоянное явление для любого национального языка. Ни один язык не живет изолированно, поэтому "внешние" контакты можно отнести к закономерности развития вокабуляра литературного языка. Однако в истории языка выделяются периоды, когда поток заимствований превращается в наводнение.
Именно такой период переживает наш язык сейчас, к чему хочется добавить - не в лучшем варианте. Тенденция к "раскрепощенному" стилю вообще и, в частности, в языковом отношении все более укореняется, особенно в молодежной среде. Американизированный тип поведения в языковом отношении отражается в детабуизации в выборе и композиции средств выражения. Часть этого процесса - мода на употребление в речи (устной и письменной) англицизмов. Настойчиво, безостановочно, неразборчиво пресса, радио, и особенно телевидение распространяют новые термины, что сильно воздействует на все стили речи. Рекорды в этом направлении "ставит" реклама, которая часто некорректно "обходится" и с грамматическими нормами русского языка.
Идя за модой дня, английские единицы заимствуются, даже когда налицо не менее точные русские эквиваленты, например: стагнация (застой), конверсия (преобразование), презентация (представление), коттоновый (хлопчатобумажный), реперный (ключевой, важный) и т.д.
Активно "реагируют" на заимствования такие тематические группы, как современные технологии, компьютерные и информационные устройства, современное делопроизводство, культура. Жизненно оправданным представляется обозначение новых явлений рыночной экономики (иногда прочно забытых) - акция, акционер, биржа, брокер, маклер, биржевик и т.д., которые имеют право "претендовать" на гражданство. Дополнить этот ряд можно единицами: факс (и ряд производных - факс-бумага, факс-связь), ксерокс, плейер; оправдывают необходимость интернациональной унификации такие спортивные термины, как фристайл, бодибилдинг, гандбол.
Признаком "укоренения" единицы в языке считается наличие деривантов (биржа-биржевой-биржевик), однако не всегда их наличие проясняет смысловой объем опорного компонента. Нередко заимствованные единицы тенденциозно продолжают "уточняться" за счет опять же заимствованных смысловых "приставок" (тэкс-менеджер, топ-менеджер, бэк-менеджер, фронт-менеджер), еще дальше "уводящих" от необходимой терминологической точности этого понятия.
Многими разделяется мнение, что могучий и гибкий русский язык сам справится с таким "засорением", якобы это временно и быстротечно, преходяще. Считаю, что нельзя спокойно относиться к происходящему. В настоящей ситуации, учитывая неизбежность изменений языка, непременно надо заботиться о чистоте и неприкосновенности национального достояния языковой системы. Нужна мера, сообразность, соразмерность, о которых так заботились и классики нашей литературы и те, кто думал по-настоящему о русском языке."

Светлана Мамонова "Хоть горшком назови, только в печку не ставь"

Не случайно поэтому, когда Государственная Дума предыдущего созыва попыталась принять Закон о защите русского языка, поднялся настоящий вой в наших средствах массовой информации. И как всегда, всё в этой критике было перевернуто с ног на голову. Дескать, опять "мокроступы" вместо "калош" придумывают... Ну что тут возразить?

Когда говорилось о необходимости Закона о защите русского языка, подразумевалось, что закон этот будет бороться не со словами "лазер", "компьютер" или "галоши", а с тем нравственным обманом, который протаскивают в нашу жизнь льстиво звучащие синонимы, с попытками легализации порока в нашей жизни.

В английском языке, например, существуют 1120 комбинаций букв для представления 40 фонем (звуков). Многие из них не поддаются логическому осмыслению, поэтому их приходится просто-напросто заучивать наизусть. В итальянском – всего 25 фонем, представляемых 33 графемами (комбинациями букв). Для того чтобы изучить этот язык, требуется меньше усилий мозга. Соответственно, у английских и французских дислектиков больше проблем, чем у их итальянских собратьев по несчастью. [...]

После того как всё судопроизводство в нашей стране оказалось перестроенным для защиты богатых людей, тоталитарной обработке средствами массовой информации подвергается и само общественное сознание, и оно уже практически не различает, как показывают и выборы, и социологические опросы, добро и зло, свет и тьму.

Цель почти достигнута. И если где ещё и пробуксовывают сейчас политтехнологии, то только в пространстве языка, который и необходимо теперь "зачистить" от нравственности, которая за тысячелетие нашей православной истории растеклась по словам, суффиксам и приставкам нашего языка...

Но если бессмысленно рассматривать происходящие в языке явления, замыкаясь только в филологической проблематике, то ещё более нелепо ограничивать филологией последствия.

Вадим САМОКАТОВ "ОНИ НЕ БЕЗГРАМОТНЫЕ, ОНИ ПРОСТО БОЛЕЮТ"

В годы советской власти статус государственного русского языка был поднят настолько высоко, что его знание, умение на нем общаться стало весьма привлекательным в СССР и за его пределами. Объективно уважительное отношение к русскому языку, его месту среди других высокоразвитых мировых языков было обусловлено совокупностью политических, экономических, культурологических, этнических и филологических причин, ставших следствием успешных государственных мер в области развития образования, просвещения и межнациональной языковой консолидации. Так, за годы советской власти письменный язык, обрели 102 из 132 народов, проживавших в союзе.

В 1920 году уровень грамотности населения России не превышал 26%, в том числе среди русского населения он составлял лишь около 35%, тогда как в странах Европы - около 60%. За весьма короткое время для истории страны произошел исключительный сдвиг в образовании: в СССР в 1939 году число умеющих писать достигло 89% (в Европе - 72%), а в 1989 году - 99,7%, Европе - 92%). В годы существования СССР русский язык изучался в школах и вузах более 100 стран мира (охват – около 230 млн. чел.), а из 200 наиболее распространенных в мире языков в 61-м использовалась кириллица, несколько уступая латинице (67 языков). Русский язык и вся написанная на нем деловая, научная и художественная литература - это источник для осознания исторической роли русского народа и достижений его культуры. Русское национальное языковое самосознание складывалось на основе народных говоров и обработанного мастерами слова литературного языка, ставшего государственным, официальным языком межэтнического общения.

В последнее десятилетие обозначились достаточно очевидные тенденции отношения со стороны разных социальных слоев населения к государственному русскому языку.

Во-первых, это тенденция укрепления, развития и дальнейшего накопления духовных богатств русского языка, всего того, о чем очень образно сказал А.Н.Толстой: "Русский язык! Тысячелетия создавал народ это гибкое, пышное, неисчерпаемо богатое, умное, поэтическое и трудовое орудие своей социальной жизни, своей мысли, своих чувств, своих надежд, своего государства, своего великого будущего... Дивной вязью плел народ невидимую сеть русского языка: яркого, как радуга, вслед весеннему дождю, меткого, как стрелы, задушевного, как песня над колыбелью"...

Эта тенденция обнаруживает себя и реализуется в творческом наследии известных современных мастеров художественного слова - Юрия Бондарева, Владимира Бушина, Валерия Ганичева, Владимира Гусева, Вадима Кожинова, Владимира Крупина, Станислава Куняева, Альберта Лиханова, Ксении Мяло, Александра Проханова, Валентина Распутина, Сергея Семанова, Александра Сегеня, Юлии Друниной, Новеллы Матвеевой и их читателей; а также в трудах филологов, философов и историков - Василия Бондалетова, Людмилы Вербицкой, Владимира Колесова, Виталия Костомарова, Ариадны Кузнецовой, Алексея Лосева, Марины Ремневой, Бориса Рыбакова, Николая Самсонова, Федора Селиванова, Олега Трубачева, митрополита С.-Петербургского и Ладожского Иоанна и их последовательных сторонников.

Второе направление - это тенденция формирования открытой и тайной антирусской среды, разного толка русофобов, начиная от возрожденцев идей западничества, космополитизма, апологетов современного глобализма, доморощенных соросовцев и чиновных образованцев. Она поддерживается весьма пестрым и порой противоречивым набором исполнителей. Основную их массу составляют словоохотливые выходцы из горбачевско-ельцинского стойла "перестройщиков", некогда правоверных коммунистических функционеров, перевоплотившимися в "демократов" и "либералов". Самые правые из них руководствуются наставлениями ненавистника России З. Бжезинского: "Я предпочту в России хаос и гражданскую войну тенденции восстановления в единое, крепкое централизованное государство. Россия будет раздробленной и под опекой".

Отношение к государственному русскому языку сторонников данной тенденции определяется стремлением, прежде всего стерилизации духовной значимости великорусского языка, заменой классического литературного и научного наследия примитивными, красочными поделками; административным, экономическим давлением на доступ к самобытному русскому лингвистическому богатству, принудительным регулированием массовой информации.

В-третьих, очевидна созревшая в народных массах тенденция защитить родной русский язык от засилья в нем вульгарных просторечий и бранных слов, американизированных англицизмов, лающего пошлого языка сексуальноориентированной телерекламы. Эта тенденция широко поддерживается интеллигентными родителями и педагогами, городскими служащими и сельчанами, священнослужителями и теми гражданами России, которые оберегают русские нравственные традиции во имя будущего.

Экология русского государственного языка требует профессионального изучения и оценки, особого грамотного подхода к решению спровоцированной либеральными глобалистами второстепенной роли русского языка в постсоветской истории. В настоящее время важно начать разработку программ возрождения языковой и речевой культуры и соответствующих законодательных актов, важно обострить внимание на толкование, пропаганду основных идей и понятий русского языка.

Многие столетия человечество мечтало о едином всемирном языке. Можно отметить и идеи английских конструкторов логических языков XVII в., среди которых был и Исаак Ньютон, и опыты создателей эсперанто и других международных искусственных языков конца XIX - начала ХХ веков. А в нашей стране такие идеи оживленно обсуждались в 20-е гг., когда ждали скорой мировой революции. В Институте языка и мышления АН СССР в 1926 г. по инициативе академика Н.Я.Марра даже собирались создать группу, которая должна была установить “теоретические нормы будущего общечеловеческого языка” [Башинджагян 1937: 258]. В те годы и И.В.Сталин на XVI съезде ВКП(б) говорил: “В период победы социализма в мировом масштабе, когда социализм окрепнет и войдет в быт, национальные языки неминуемо должны слиться в один общий язык, который, конечно, не будет ни великорусским, ни немецким, а чем-то новым” [Правда, 3.07.1930]. Хотелось преодолеть языковые барьеры и свободно общаться “в мировом масштабе”. Однако общее развитие языковых ситуаций в мире в последние столетия шло в обратную сторону. Речь, разумеется, не идет об увеличении количества языков вообще: процесс исчезновения малых языков никогда не останавливался. Но всё время увеличивается количество письменных, литературных, государственных языков.

Единого мирового языка не было никогда, но на определенном этапе развития человечества существовали единые языки для целых культурных ареалов: древнегреческий (койне), латинский, церковнославянский, классический арабский, санскрит, пали, классический тибетский, древнекитайский (вэньянь) и др. Они имели международный и межгосударственный характер, противопоставляясь непрестижным и не имевшим официального статуса языкам бытового общения. Лишь в редких случаях язык такого типа обслуживал одну страну (бунго в островной Японии). Некоторые из этих языков (классический арабский, отчасти санскрит) еще сохраняют свою роль, но в целом мировое развитие идет в ином направлении.

Это развитие определилось в Европе, начиная, по крайней мере, с Вестфальского мира 1648 г., завершившего Тридцатилетнюю войну. После него Европа делилась на суверенные государства, признававшие существование друг друга и не вмешивавшиеся во внутренние дела друг друга. Одним из атрибутов такого государства является государственный язык, обычно язык господствующего этноса. Между государствами и языками нет взаимно однозначного соответствия: есть государственные языки, используемые более чем в одной стране (английский, немецкий, испанский); в некоторых странах более одного государственного языка (Швейцария). Но количество национальных языков увеличивалось, и ни один язык не мог стать в мире господствующим. Данная система из Европы постепенно распространялась на другие континенты, охватив Америку в XIX в., а Азию и Африку в основном в ХХ в.

Одновременно шло вытеснение многих малых языков, которые либо были обречены на вымирание, либо оттеснялись на периферию, либо в конечном итоге сумели после изменения государственных границ стать государственными языками (чешский, финский, латышский и др.). Обратная ситуация – полная утеря каким-то языком официального статуса – почти не встречалась (в ХХ в., пожалуй, можно привести лишь два примера – идиш в СССР и маньчжурский язык в Китае). Бывало и так, что государство ставило своей целью развивать тот или иной язык, доводя его до уровня национального (языковое строительство в СССР). В целом языковое разнообразие в культурных сферах (начиная от административно-деловой и кончая сферой художественной литературы) в течение последних столетий в мире росло, достигнув максимума в ХХ в. Одновременно языки вымирали и продолжают вымирать, но почти всегда это происходило с языками, употреблявшимися лишь в бытовой сфере.

В последнее десятилетие указанный выше процесс не прекратился: еще недавно единый сербохорватский язык распался на три: сербский, хорватский и боснийский. Однако впервые наглядно проявился и обратный процесс, связанный с так называемой глобализацией.

Мы не будем здесь специально рассматривать процесс глобализации в целом. Однако очевидно, что этот процесс связан с господствующей ролью США в мире, окончательно установившейся после распада СССР. В основе глобализации лежит, прежде всего, англо-американская модель общества, его экономики, политики и культуры. Такая модель общества и культуры тесно связана с английским языком, который претендует на роль первого в истории человечества всемирного языка.

И в Великобритании, и в США всегда господствовала концепция единого языка для всей страны. В Великобритании языки меньшинств до второй половины ХХ в. не признавались и жестко вытеснялись; в XIX в. в Ирландии, Шотландии, Уэльсе школьников били за любое слово на материнском языке. Даже в независимой Ирландии оказалось невозможным восстановить ирландский язык как полноценное средство коммуникации; он может играть лишь роль национального символа, а во всех сферах жизни (кроме богослужения: ирландцы – католики, а английский язык ассоциируется с протестантством) господствует английский. В США до недавнего времени отсутствовали специальные юридические меры по обеспечению господствующей роли английского языка (лишь в 80-е гг. ХХ в. он закреплен как государственный для 12 штатов, но в федеральном законодательстве и сейчас нет ничего аналогичного [Donahue 1995]). Но их эффективно заменяла идеология “плавильного котла” (melting pot), согласно которой человек любого происхождения может стать американцем при условии овладения общей для всех культурой, включая английский язык. И сейчас, когда в США очень распространена политика защиты всяких меньшинств, такое меньшинство, как люди, не владеющие английским языком, не пользуется никакой поддержкой.

В эпоху глобализации такая политика постепенно начинает становиться мировой. Характерно, что именно в США (в отличие от Европы) широко распространено представление об одноязычии (разумеется, английском) как свойстве культурных и зажиточных людей и связи двуязычия с бедностью и отсталостью [Skutnabb-Kangas 1983: 66; Tollefson 1991: 12].

Разумеется, до всемирного одноязычия на английском языке пока далеко. Английский язык в ходе глобализации распространяется, прежде всего, как всеобщий второй язык. Кстати, как декларации на этот счет, так и реальная практика напоминают ситуацию с пропагандой русского как “второго родного языка” в СССР 60-80-х гг.; ср. когда-то многочисленные у нас высказывания вроде такого: “Мы у себя в республике ставим вопрос так: наряду с родным языком каждый должен овладеть русским – языком братства всех народов СССР, языком Октября, языком Ленина” [Шеварднадзе 1977: 49]. Во многом эти процессы тогда распространялись и на страны социалистического лагеря. По мнению В.М.Молотова, Сталин считал, что в будущем “главным языком на земном шаре, языком межнационального общения, станет язык Пушкина и Ленина” [Чуев 1991: 40]. В период противоборства двух систем во многих сферах, включая языковую, спорили две модели глобализации. Однако после распада СССР у английского языка конкурентов не осталось.

Всё более мы сталкиваемся с ситуацией, когда современные информационные технологии базируются целиком на материале английского языка, на международных научных конференциях все доклады читаются и публикуются по-английски, а международные переговоры ведутся не через переводчика, а на английском языке с обеих сторон. В то же время международная роль таких языков, как русский, немецкий, в меньшей степени французский, падает. Характерно, что Президент Российской Федерации В.В.Путин, ранее свободно знавший немецкий язык, но не владевший английским, несмотря на большую занятость, нашел время для изучения английского языка. Это – символический акт, демонстрирующий открытое признание российским руководством мировой роли именно этого языка.

Безусловно, приобретение английским языком этой роли нельзя рассматривать однозначно. Положительная сторона данного процесса очевидна: всеобщее владение английским языком обеспечивает естественную человеческую потребность взаимопонимания “в мировом масштабе”; то, о чём давно мечтали, начинает осуществляться. Кроме того, могут быть ситуации, когда именно английский язык оказывается наиболее нейтральным, менее отягощенным сопутствующими факторами. Скажем, в Южно-Африканской Республике борьба коренного населения за свои права не могла быть основана ни на языке африкаанс (он ассоциировался с господством белого населения), ни на местных языках (все они не были общепонятны и разъединяли разные африканские народы). Английский же язык рассматривался как общий и в то же время “ничей” [Pennycook 1995: 51, 54]. Сходную роль этот язык может играть и в Индии, где он (если не считать совсем мало известного санскрита) оказывается единственным языком, объединяющим всю страну.

Однако распространение “второго родного языка” нарушает другую естественную человеческую потребность – потребность идентичности, то есть стремление во всех ситуациях пользоваться своим родным языком, освоенным в раннем детстве. Людям принудительно приходится учить чужой язык, а не все люди равно способны к сознательному изучению языков (причем эта способность мало коррелирует с другими человеческими способностями). А навязывание английского языка добавляет еще два аспекта проблемы, которых не было в случае таких международных языков, как латынь или эсперанто. Во-первых, английский язык – материнский язык для многих людей, которые оказываются при глобализации в более выгодном положении: им дополнительно не надо учить какой-либо язык (недаром из развитых стран мира в США меньше всего интересуются иностранными языками). Во-вторых, английский язык не может не ассоциироваться с политикой США и навязываемой этим государством системой ценностей, что вызывает у миллионов людей чувство недовольства.

По сути глобализация распространяет на мировой уровень ситуацию, имеющуюся во многих многоязычных государствах. В них существует объективное неравенство. В наиболее выгодном положении оказываются носители господствующего (официально или фактически государственного) языка, которым внутри страны не нужно знание других языков. Среднее положение занимают люди, которые вынуждены, помимо своего родного языка, выучивать господствующий язык. Внизу оказываются одноязычные носители языков меньшинств, лишенные возможности делать карьеру. Примером может служить, например, СССР, но также и современная Россия, та же ситуация существует более двух столетий и в США.

В связи с глобализацией “ограниченный суверенитет” стран – членов НАТО или ЕЭС начинает проявляться и в области языка. Помимо английского как “второго родного языка” это проявляется для языков разных континентов и ареалов также и в количестве заимствований из английского языка (обычно из его американского варианта). Например, для японского языка в связи с особо тесными связями между Японией и США с 40-х гг. ХХ в. практически все заимствования (включая интернационализмы) приходят из американского варианта английского языка.

Отношение к экспансии английского языка, конечно, различно. Кому-то кажется очень престижным вписываться в глобализацию, кто-то видит в этом (безусловно, справедливо) угрозу национальным культуре и традициям. Различия проявляются и в государственной политике, и в общественном мнении разных стран. В Европе, безусловно, более всего старается ограничить проникновение английского языка и американской культуры Франция, тогда как в Германии американизация, в том числе в языковой области, идет более активно. Иногда это объясняют тем, что Германия всё еще страдает комплексами исторической вины за нацизм, поэтому там до сих пор кажутся одиозными идеи, связанные с национальной культурой и мировым значением немецкого языка, а это способствует американизации.

Особо рассмотрим ситуацию в Японии. Это - одна из первых стран, столкнувшихся с процессами, аналогичными глобализации, еще тогда, когда эти процессы еще не получили всемирные масштабы. Американская оккупация в 1945-1952 гг. и последующая зависимость от США в политической и военной областях обусловили постоянную экспансию американской массовой культуры, что отразилось и в языке.

Количество американизмов в современном японском языке очень велико и не поддается точному учету, поскольку чуть ли не каждое английское слово может быть заимствовано, хотя бы в составе сочетаний. Существует немало сложных слов и словосочетаний, которые созданы из английских корней в самой Японии и не имеют английских параллелей: wan-man-basu или wan-man “автобус без кондуктора” (один+человек+автобус), no-airon “изделие, которое нельзя гладить” (нет+утюг), no-mai-kaa-dee “день, когда рекомендуется воздерживаться от пользования личными автомобилями” (нет+мой+автомобиль+день). Заимствования в японском языке пишутся особой азбукой – катаканой, и можно встретить целые тексты, почти целиком написанные этой азбукой, лишь с небольшими вкраплениями иероглифов и другой азбуки – хираганы. Такие тексты состоят из американизмов с добавлением лишь грамматических элементов, минимума необходимых глаголов и японских собственных имен.

Однако сказанное не означает, что японский язык беспредельно наполняется американизмами. Наоборот, уже не одно десятилетие там существует и почти не меняется баланс между американизмами и прочей лексикой. Ряд сфер почти целиком отдан американизмам, которые составляют 53% терминов менеджмента, 75% терминов маркетинга, 80% торговых терминов и даже 99% компьютерной терминологии [Loveday 1996: 101-103]. Их очень много и в сферах спорта, туризма, эстрадной музыки, кулинарии, моды, потребления бытовой техники и пр. Перечисленные сферы в основном сводятся к двум: высоким технологиям и престижному потреблению. Именно здесь глобализация происходит быстрее всего и более всего затрагивает повседневную жизнь людей. В Японии есть даже термин “катаканные профессии”. Это престижные профессии вроде дизайнера интерьера, модельера высокой моды; терминология этих профессий состоится из американизмов и пишется катаканой [Tanaka 1990: 90]. По существу заимствования из английского языка выделены в некоторое “гетто”, пусть и престижное, за пределами которого их мало.

Как бы это ни показалось странным, но в Японии невысоко знание английского языка (и тем более других иностранных языков). В школе все изучают английский язык, но этот предмет – один из самых нелюбимых, а потом, если японец не связан с английским языком профессионально (например, работает во внешнеторговой фирме), то забывает даже то, что знал. Один из американских японистов опросил 461 информанта. Все они когда-то учили английский язык, но лишь 0,4% сказали, что пользуются им дома, 5% - что говорят на нем со знакомыми (включая иностранцев), 9% - что пользуются им в профессиональной сфере, а 54% заявили, что не знают его вообще [Loveday 1996: 175-176].

По-видимому, область языка здесь демонстрирует некоторую общую японскую модель поведения. В Японии, стране всегда отличавшейся замкнутостью и обособленностью от мира, стихийно выработалась такая модель поведения, которая позволяет одновременно и вписываться в глобализацию, и сохранять свои традиции и свою культуру. Образцом здесь послужило освоение Японией в прошлом китайской культуры, никогда не бывшее связанным с активным знанием китайского языка. Приведенные выше примеры американизмов, придуманных в самой Японии, образованы не столько по правилам английского словообразования, сколько по правилам образования в японском языке сложных слов из китайских корней. Конечно, трудно сказать, насколько долго в условиях ужесточения глобализации Япония сможет выдержать избранный ей путь.

Данные о столь низком знании английского языка в Японии могут вызвать удивление. Но Япония здесь не одинока. Например, в Венгрии обнаружилось, что лишь 19% населения и 20% молодежи могут общаться на каком-либо из языков ЕЭС [Компас, 2003, №17: 39]. При этом знание английского языка в Венгрии пока что уступает знанию языков, активно распространявшихся в этой стране в прошлом: немецкого и русского. Даже в сфере научного общения господство английского языка проявляется не всегда. На коллоквиуме по истории лингвистики в Гумбольдтовском университете в Берлине (март 2004 г.) более половины докладов (не только хозяев, но и ряда гостей) произносилось по-немецки, около 10% - по-французски и лишь менее трети – на английском языке. До английского языка как “второго родного” далеко даже в Европе.

Россия всерьез лишь начинает сталкиваться с данной проблемой, пока не выработав четкой точки зрения на нее. Пока до превращения английского языка во “второй родной” в России вряд ли много ближе, чем в Венгрии или Японии. Более заметна постепенная американизация самого русского языка. Наши наблюдения по сопоставлению в этом плане русского языка с японским показывают, что хотя количественно американизмов в русском языке меньше, но нет “гетто”, за пределами которого американизмы не допускаются. Заимствования могут проникнуть куда угодно, в том числе в ядро языка, прежде всего, через средства массовой информации [Алпатов 2001]. А мнения по поводу возможной американизации русского языка существуют самые различные; как и в других странах, этот процесс в сознании многих тем или иным образом мифологизируется.

Процесс глобализации очевиден. Также очевидны и его плюсы, и его весьма явные минусы. Однако перспективы этого процесса вызывают споры. Одни считают, что господству США нет внешних препятствий, а это означает, что английский язык со временем станет “вторым родным языком” (а затем, возможно, и первым) если не для всего человечества (это вряд ли реально), то для его наиболее культурной и социально активной части. Другие ставят реальность таких перспектив под сомнение. Осуществится ли таким образом мечта о всемирном языке, пока можно лишь гадать.

ЛИТЕРАТУРА

Алпатов 2001 – Алпатов В.М. Американизация японского и русского общества по языковым данным // Российское востоковедение в память о М.С.Капице. Очерки, исследования, разработки. М., 2001.

Башинджагян 1937 – Башинджягян Л.Г. Институт языка и мышления имени Н.Я.Марра // Вестник АН СССР, 1937, №11.

Компас – Компас. Бюллетень ИТАР-ТАСС.

Правда – газета.

Чуев 1991 – Чуев Ф. Сталин и его окружение (последняя встреча с Молотовым) // Мужество, 1991, №4.

Donahue 1995 – Donahue Th. S. American Language Policy and Compensatory Opinion // Power and Inequality in Language Education. Cambridge, 1995.

Loveday 1996 – Loveday L. Language Contact in Japan. A social-Linguistic History. Oxford, 1996.

Pennycook 1995 – Pennycook A. English in the World / The World in English // Power and Inequality in Language Education. Cambridge, 1995.

Skutnabb-Kangas 1983 – Skutnabb-Kangas T. Bilingualism or Not. The Education of Minorities. Clevedon, 1983.

Tanaka 1990 – Tanaka K. “Intelligent Elegance”. Women in Japanese Advertising // Unwrapping Japan. Society and Culture in Anthropological Perspective. Manchester, 1990.

Tollefson 1991 – Tollefson J.W. Planning Language, Planning Inequality. New York, 1991.

В.М.Алпатов

Глобализация и развитие языков

Норa Галь "Куда же идёт язык?"

Бывает, что литератор, переводчик сыплет иностранными словами по недомыслию, по неопытности – такому можно что-то растолковать и чему-то его научить. Гораздо опасней, когда ими сыплют по убеждению, из принципа, теоретически обоснованно. Намеренно, упорно переносят в русскую книгу, в русскую речь непереведенные слова из чужих языков в уверенности, что слова эти будто бы и непереводимы – и переводить их вообще не нужно!

Порочность этого буквалистского принципа прекрасно показал в своей книге «Высокое искусство» К.И.Чуковский, писал об этом теоретик и мастер переводческого искусства И.А.Кашкин (он учил этому искусству других, именно вокруг него возникла в 30-х годах блестящая плеяда истинных художников перевода); были и еще серьезные, убедительные работы.

Сейчас «война» между двумя школами перевода – уже история. Однако горькие плоды ее оказались, увы, долговечными. Несколько десятилетий Диккенс, например, был доступен нашим читателям только в буквалистском переводе. В таком виде иные лучшие, значительнейшие его романы вошли и в 30-томное собрание сочинений, изданное огромным тиражом. И кто знает, когда теперь будут заново переведены «Оливер Твист», «Домби и сын», «Дэвид Копперфилд», «Записки Пиквикского клуба»...

А между тем как верно и талантливо, умно и проникновенно, с каким блеском воссозданы на русском языке нашими лучшими мастерами другие его романы! Рядом с ними злополучные переводы буквалистов выглядят плачевно: чуть не по полстраницы занято не текстом самого Диккенса, а сносками и примечаниями к «принципиально» оставленным без перевода словам, объяснениями того, что же должны означать гиг, бидл, атторней, солиситор и прочее. Родителям, библиотекарям, учителям нелегко приохотить ребят к чтению Диккенса, многие отчаивались в своих попытках: ребята не в силах пробиться к сюжету сквозь колючие заросли непонятных слов и набранных бисером примечаний. Где уж там взволноваться мыслями и чувствами героев, изъясняющихся этим чудовищным языком, где уж там почувствовать сострадание, уловить прославленный юмор Диккенса... «Кто это выдумал, что он хороший писатель? Почему ты говоришь, что про Домби (или Оливера, или Копперфилда) интересно? Ничего не интересно, а очень даже скучно. И про Пиквика ни капельки не смешно!» – такое приходилось и еще придется слышать не только автору этих строк.

А жаль.

* * *

Далеко не всякое иностранное слово, которое пытались вводить даже такие исполины, как Пушкин, Герцен, Толстой, прижилось и укоренилось в русском языке. Многое, что вначале привлекало новизной или казалось острым, ироничным, с годами стерлось, обесцветилось, а то и совсем отмерло. Тем более не прижились все эти солиситоры, бидлы и гиги – они не обогащают язык, ничего не прибавляют к каретам, коляскам, двуколкам или, скажем, к стряпчим, поверенным и судейским крючкам, при помощи которых переводчики творческие, не буквалисты и не формалисты, прекрасно передают все, что (и как) хотел сказать Диккенс.

Казалось бы, и теоретически, и практически все ясно, многократно показано и доказано. Превосходная русская проза тех, кто воссоздал на русском языке того же Диккенса, Стендаля, Рабле, десятки лучших произведений классической и современной литературы, – все это может многому научить не только переводчиков.

А если люди учиться не желают? Если, воображая себя сверхсовременными открывателями и архиноваторами, они упорно твердят зады?

К примеру читаешь: «Появился столик на колесах, а за ним бой – человек лет шестидесяти». А мы ведь уже научились боя заменять, смотря по эпохе и обстоятельствам, слугой, лакеем, официантом. Последние два тоже иностранного происхождения, но давно укоренились, и нет нужды в наше время заимствовать для того же понятия еще и английское слово.

Мало кто помнит, что, допустим, слесарь и контора – слова немецкие, они давным-давно обрусели, так же, как и минуты, секунды, лампы и многое множество всякого другого.

Но вот выходит из печати сборник рассказов, и – жив курилка! – мелькают никому не нужные бейлифы и ланчи.

Редкость, единичный промах, «нетипичный случай»? Ничего подобного, такими переводами и сейчас хоть пруд пруди. Опять кто-то субсидирует женщину, а не содержит, кто-то разгуливает «в шляпе – американской федоре (!) с лентой» и т. п. Возрождается высмеянный десятки лет назад атторней с подстрочным примечанием, и не только автор, сам герой говорит: «Он был когда-то генеральным атторнеем и снова сможет им стать» – классический образец дурной кальки, давно отвергнутого формализма и буквализма.

Непостижимо, зачем надо, как говорили в старину, гальванизировать этот труп?

Жил в XIX веке известный пушкиновед, замечательный знаток русского слова П.И.Бартенев. Его внучка вспоминает: «Весьма ревностно дедушка относился к русской речи». Оригинальности Бартенев не без оснований предпочитал самобытность, орфографии – правописание. Его нелюбовь к иностранным словам доходила порой «до чудачества». Однажды «к деду разлетелся брандмейстер и, желая блеснуть образованием (курсив мой. – Н.Г.), лихо начал: «Я явился... констатировать факт пожара по соседству с вашим владением и о мерах ликвидации оного». Дед рассвирепел: «Что, что? Какие мерзости вы пришли мне тут рассказывать?»».

Не такое уж, в сущности, чудачество.

* * *

Пожалуй, точно так же этот страстный ревнитель чистоты языка встретил бы и нынешнего переводчика, у которого люди и машины названы «единственными подвижными компонентами пейзажа». И заметьте, еще сто с лишним лет назад как раз полуневежда, собрат чеховского телеграфиста щеголял теми самыми иностранными словами, которые у нас кое-кто считает непременной приметой современности!

Разумеется, не все иностранные слова надо начисто отвергать и не везде их избегать – это было бы архиглупо. Как известно, нет слов плохих вообще, неприемлемых вообще:каждое слово хорошо на своем месте, впору и кстати.

Но пусть каждое слово (в том числе и иностранное) будет именно и только на месте: там, где оно – единственно верное, самое выразительное и незаменимое! А в девяти случаях из десяти – приходится это повторять снова и снова – иностранное слово можно, нужно и вовсе не трудно заменить русским.

Забыты хорошие, образные обороты: человек замкнутый или, напротив, открытый. На каждом шагу встречаешь: контактный, неконтактный – и за этим ощущается уже не живой человек, а что-то вроде электрического утюга.

Давным-давно некий семилетний поэт, сочиняя стишок, донимал родителей вопросом: как лучше – ароплан или эроплан? Малолетнему стихотворцу было простительно: аэроплан никак, хоть тресни, не лез в строчку, разрушал размер, а самолет в ту пору относился еще только к сказочному ковру...

Еще раньше не кто-нибудь, а Блок вводил в стихи «кружащийся аэроплан», но он же пытался и найти замену, стихотворение «Авиатор» он начал строкой: «Летун отпущен на свободу». Многие годы спустя летун осмыслился совсем иначе, но как хорошо, как полно заменили аэроплан и авиатора самолет и летчик. А чем плох вертолет вместо геликоптера?

Рецептов тут, конечно, нет. Ведь прочно вошло в наш обиход, даже в детские стишки и песенки, взятое у англичан и французов короткое и звонкое метро и не привилась подземка, которую еще в «Городе Желтого Дьявола» ввел Горький, опираясь на американское subway. Рецептов нет, но возможности русского языка необъятны, и засорять его ни к чему.

Есть еще и такое «теоретическое оправдание» у любителей заемных слов: это, мол, нужно для «экзотики», для «местного колорита».

В 20-30-х годах в переводной литературе такой приметой «местного колорита» были всевозможные хэлло, о'кей, олрайт. Тогда они были в новинку, и на сцене Камерного театра в знаменитом «Негре» это «хэлло» помогало Алисе Коонен и ее партнерам перенести зрителя в новую для него, непривычную обстановку. Очень долго переводчики, даже лучшие, оставляли такие слова в неприкосновенности. Но сейчас уже установлена простая истина, одна из основ перевода: своеобразие иноземного быта надо живописать не формалистически оставленными без перевода словечками, а верно воссоздавая средствами русского языка ту особенную обстановку, быт и нравы, что показаны в переводимой книге языком подлинника.

Как некстати бывает холл в скромном доме, где-нибудь в глуши или, допустим, в позапрошлом веке, где естественна передняя или прихожая! И как необязательны, чужеродны в книге, напечатанной по-русски, всякие ланчи и уик-энды, усиленно насаждаемые у нас любителями ложной экзотики.

В австралийской и новозеландской литературе нередко встречается слово swag. Это соответствует русской скатке, только вместо шинели скатано и надевается через плечо одеяло, а в него закатаны, завернуты еще кое-какие нехитрые пожитки. Просто и понятно, сразу рождается зрительный образ: вот с такой скаткой через плечо, как по старой Руси с котомкой за плечами, бродят по стране в поисках работы сезонники-стригали и всякий иной не оседлый люд. Swagman, то есть человек со «свэгом», – это чаще всего именно сезонник, а подчас и прямой бродяга, перекати-поле.

Так или вроде этого и надо переводить. Однако формалисты упорно, наперекор всем доводам и уговорам вставляют «свэги» и «свэгменов» в русский текст, загромождают книгу сносками и примечаниями.

Окончание «мен» в составных словах, как правило, вообще не нужно, ведь английское man – это человек, и куда лучше сказать полицейский, чем полисмен. Но одни об этом просто не задумываются, а другие полагают, будто так «колоритнее», забывая, что переводная книга должна все же стать явлением русской литературы, должна читаться так, как будто она написана по-русски, а не на каком-то особом гибридном языке.

Вспоминается: в начале века Игорь Северянин (а он ведь славился словесными изысками и нововведениями) вложил в уста влюбленной женщины такое:

Нельзя ли по морю, шоффэр? А на звезду?

Так и писалось тогда на французский манер это новое, редкостное слово. Минули десятилетия, шофер давно потерял всякий привкус изысканности, понемногу его заменяет водитель – простое и ясное слово чисто русского строя.

И стоило послушать, как в наши дни водитель такси, просидевший сорок лет за баранкой, брезгливо рассказывал: «Теперь всякий мальчишка – хоть не безусый, а бородатый да гривастый, мода такая – не обратится к тебе по-людски, а все шеф да шеф. И откуда они только набираются...»

В самом деле, откуда? Из кино? Из книг? Понаслышке от приятелей, побывавших за границей, от туристов?

Мальчишке, может, и невдомек, что не все стоит перенимать и не всем щеголять. Но в сотый раз спросим себя: кто же должен прививать ему вкус, чувство меры, бережное отношение к родному языку? А заодно – и уважительное отношение к человеку, с которым разговариваешь?

И кто будет прививать работнику слова, говорящему и пишущему, уважение к языку, на котором мы все говорим с колыбели, на котором обращаемся к читателю? Кто, если не мы сами – литераторы, редакторы, учителя?

Когда-то Ильф и Петров живо изобразили одноэтажную Америку и своего проводника по ней, его кар и неизменный возглас «Шурли!». Но в наши дни поездки за рубеж не редкость. И каждый пишущий спешит украсить статью, очерк, путевые заметки, роман новыми штрихами «местного колорита». На русской странице уже чуть не половина слов – чужие. Начинает рябить в глазах.

Зачем в придачу к США, Америке, Соединенным Штатам (подчеркиваю – не в устах «модернового» стиляги, просто в заметках хорошего писателя) непереведенное Юнайтед Стейтс?

В семье двое детей – бой энд гёрл. Почему не сын и дочь, мальчик и девочка? Для «колорита» хватило бы уже известных кока-колы, джина, виски – так нет же: люди ужинают жареными чикенз, покупают «бутылочки с джинжер эль», потягивают оранджус. Писавшийся у нас когда-то на французский манер оранжад давным-давно уступил место апельсиновому соку – зачем же теперь его переводить на английский?

Зачем читателю спотыкаться о джинжер эль, да еще почему-то несклоняемый?

Конец 1971 года. В Нью-Йорке – митинг сторонников мира. По словам журналиста, оратор призывает: «Все, кто требует... немедленного прекращения войны, кричите «Ай»!».

– Ай! – мощно ответил зал.

– Ну, а те, кто хочет победы во Вьетнаме, кричите «Ней»! – Гробовое молчание».

Что это значит? По смыслу читатель угадает: да и нет. Но сперва его наверняка смутит это «ай». Оно не похоже даже на знакомое многим «йес». А у нас ай – вскрик боли, испуга.

В газетном очерке четырежды введена сабурбия – спрашивается, чем автору очерка не угодил пригород? Тут же четырежды басинг с пояснением в скобках: «от слова bus – автобус». Без счета – десегрегированная школа и еще многое. Даже не поймешь, на каком языке это написано! Все это можно передать по-русски: совместная школа, совместное обучение белых и черных, школьные автобусы и «битва» за них.

А уж с сабурбиями надо воевать без пощады, не то скоро нам придется читать по-русски с помощью английского словаря!

Обязан ли каждый читатель знать, что такое тенцент, тьютор, инициация, блэк-аут? Кстати, их нет в обычных словарях русского языка: ни в многотомном академическом, ни даже в словаре новых слов. И все же в одном переводе почтенный профессор вспоминает юность, однокашников – и... тьютора (почему бы не по-русски – наставника, учителя? ). У другого переводчика в хорошем романе – «инициация перед путешествием», а человек просто готовится к путешествию, ждет его, предвкушает.

«У меня наступил блэк-аут»! И это даже не с английского, это Ст.Лем! A blak-out здесь значит – я потерял сознание, у меня потемнело (помутилось) в глазах.

Зачем писать, не переводя: «честный серв» (по смыслу раб, слуга, в других случаях – приспешник, прихлебатель, а то и подхалим)?

Зачем в повести (не в учебнике географии!) раз десять – эстуарий, отчего не устье реки?

Зачем нужен трен жизни вместо образ? Может быть, это ирония? Ну, а отленчевались? Тут уже иронии нет и в помине, так почему бы не позавтракали, пообедали, перекусили?

Зачем загадывать читателю загадки? Вот некто «присел на корточках у фондю, в которой что-то шипит». Что за штука этот урод «фондю» и с чем его едят? Во французско-русском словаре такого не нашлось, в «Ларуссе» это – изысканное, хотя и скороспелое блюдо из сыра со специями. Но не обязательно же нам разбираться во всех тонкостях кухни всех стран. И не лазить же по словарям не одного – нескольких языков, если у того же автора на другой странице едят «суп и стейк»! И зачем кокетничать стейком, если у нас уже давно «прижился» бифштекс?

Многим, особенно в портовых городах, уже знакомо словечко «бич» – оставшийся на берегу моряк (чаще – ленивый, негодный, спившийся). Но обязан ли читатель или зритель телевидения знать, что такое бич-бой (видимо, служитель на пляже)?

Не странный ли адрес – «Лавандовый суип»? Похоже на суп. А не лучше ли перевести – Лавандовая аллея?

В уважаемой газете, которая часто выступает в защиту языка, на тех же страницах появляется: «Ни одна «суперстар»экрана не в состоянии больше собрать такую аудиторию, как «шоустар»...»Есть же у нас слово звезда, есть даже фестиваль «Московские звезды»! На тех же страницах бьет в глаза крупно набранный заголовок: «Последняя суперстар»(уже без кавычек) с подзаголовком «в объективах массмедия...». Что это, автор хотел пококетничать тем, как по-свойски он себя чувствует в стихии наимоднейших зарубежных словечек? Но не каждый читатель обучался английскому, может, он, бедняга, учил немецкий или французский...

Американизмы вторгаются сейчас чуть ли не во все языки мира, особенно в западноевропейские. Вместе с модными новинками, рекламой, фильмами, джазом импортируется и модный жаргон. Как сообщали газеты, французское правительство, например, приняло закон о защите языка, о запрещении включать во французский язык новые англицизмы. Во Франции год от году растет тревога всех, кому дорог родной язык. Она прорывается и в переведенном у нас романе Ж.-Л. Кюртиса «Молодожены». Героиня романа, некая дамочка, так и сыплет американскими словечками и оборотами. «Этот незаконнорожденный жаргончик один ученый профессор окрестил «франглийским», тщетно надеясь тем самым убить его в колыбели», – пишет автор.

Находятся и у нас дамочки обоего пола, которые уже сварганили такой же незаконнорожденный жаргончик наподобие франглийского – какой-то, черт его знает, амрусский – и из пижонства или по недомыслию щеголяют им на каждом шагу. Но зачем же нам этот жаргон пополнять, давать ему доступ в газету, в журнал, в книгу, зачем же его узаконивать?!

Недостаток вкуса, такта и чувства меры достигает подчас таких «высот», что поневоле вспоминаешь бессмертную пародию Мятлева «Сенсации и замечания г-жи Курдюковой за границею, дан л'этранже». Вон еще когда приходилось оружием сатиры воевать с засорителями родного языка. Но ведь эпопея мадам Курдюковой писалась чуть ли не полтора века назад! Неужто мы с тех пор не стали разборчивей, не научились бережней относиться к родному слову, разумней и строже – к слову заемному?

Мало того, что без толку и меры вводят иностранные слова, – делают это еще и с ошибками. Уже не раз встречалось опробированный – очевидно, забыли или не знают, что апробировать значит одобрять, утверждать, и производят это слово от русской пробы!

Или вот в интересной статье читаем: «Мелодия приводит на память один из популярных шансонов Сальвадоре Адамо». Почему не сказать песню? А уж если понадобился «французский прононс», так ведь chanson – женского рода, не один, а одна! Вот и получилась та самая смесь «французского с нижегородским»...

Обозреватель говорит с телеэкрана о нашем госте: это «один из ведущих лидеров» своей страны. А ведь этот обозреватель подолгу живет в той стране, говорит на ее языке и не может не знать, что лидер – это и есть ведущий (от lead – вести), а отсюда – руководитель.

В меню «легюм из овощей», a légumes и есть овощи!

Вдвойне обидно встретить такой оборот в хороших записках хорошего писателя: люди пили «горьковатый биттер». Но bitter и есть горькое (пиво)! Так разве не лучше обойтись без непереведенного названия и без этого двуязычного «масла масляного»?

Множество иноязычных слов и терминов принес и приносит, к примеру, спорт – они приходят с каждой новой игрой. Часть их постепенно отмирает: мы говорим теннис, но мало кто помнит, что вначале игра называлась лаун-теннис. А пинг-понг все чаще заменяют настольным теннисом, говорят о маленькой ракетке, то есть сводят инородное название к прежним, привычным.

Уже трудно себе представить не только наш быт, но и наш словарь без хоккея, футбола, волейбола, баскетбола, но почти привился было ручной мяч. Однако в последнее время его опять вытесняют гандболом. А нельзя ли найти что-то свое? Ведь вот забылись беки, хавбеки и голкиперы – их прекрасно заменяют русские слова: защитники, полузащитники, вратари.

Одно время даже матч стали заменять состязаниями и товарищескими встречами. Кое в чем тогда пересолили, но были и удачные находки. Как спокойно мы обходимся, например, без недавно еще модного слова скетч – его успешно заменяет хотя бы сценка, чье иноземное происхождение давным-давно позабылось.

* * *

Дружно взявшись за дело, после многолетних стараний и призывов ревнители чистоты языка и противники его порчи в последние годы кое-чего добились. Например, с вывесок почти исчезли безобразные чудища вроде Мосгостехснабсбыта. Борьба с заемными, инородными словами тоже идет волнами, кампаниями. Но не успеешь худо ли, хорошо ли отбиться от чего-то одного, хвать – надвигается новый вал! Иностранные слова и термины захлестывают нас. Как тут быть?

Прежде всего – опять-таки отбирать строже. Принимать только то, что несет в себе полновесное зерно, беспощадно отбрасывая шелуху, мякину. Заменять или переводить русским равноценным словом все, что такой замене и преображению поддается. Так оно шло – стихийно, само собою – и в прошлом. И все мы, кто причастен к работе со словом, должны этому разумному отбору и замене всячески помогать.

С каждым новым явлением науки, техники ширится и поток новых терминов. Не худо бы и его ввести в какое-то русло. Тут тоже необходима мера, незачем перенимать все подряд.

Вышел на экраны, показан по телевидению документальный фильм. Люди смотрят, волнуются, запоминают. А название – «Единственный дубль»! Но слово дубль означает повторение! В картине «игровой» могут быть десятки дублей – повторно снятых эпизодов. Суть же этого фильма: все в нем – сцены в падающем самолете, пожар, убийства – подлинное, не повторялось и неповторимо. И назвать бы его вернее «Единственный кадр» или «Без дублей»!

Могут возразить, что дубль стал профессиональным термином и равнозначен кадру, хотя бы и первому. Ответ один: беда, что почти в каждой профессии создается свой жаргон без всякой мысли и заботы о правильности русского языка, а печать, радио и экран такой жаргон распространяют в ущерб нашей общей грамотности. И опять мы слышим знакомое оправдание: «это вошло в язык».

Да ведь потому и «вошло», что мы плохо защищаем чистоту нашей речи! Ведь и шанс, проблема, момент, ситуация тоже многие говорят на каждом шагу, к месту и не к месту – и это очень печально! Это и есть результат, а вернее – горький плод бездумного, бессовестного обращения с русским языком.

И как всякая измена русскому языку, неумеренное употребление «ученых» иностранных терминов ведет к шероховатостям, сдвигам, а то и прямым ошибкам.

В одном переводе (кстати, неплохом) встречаешь названия Фарсайд и Эртсайд. В первый раз выходит совсем непонятно: «загадки Фарсайда» звучат, как какой-нибудь «слой Хевисайда», «Сага о Форсайтах» или «теорема Пифагора». А это попросту обозначает теневую, обратную сторону (side) Луны и «лицо» ее, обращенное к Земле.

В переводе с японского (быть может, переводчик и редактор владеют японским, но не знают английского?) мы находим Инланд, лежащий ниже уровня моря. Как и Фарсайд, это кажется названием: «Ну и пусть прорвет плотину, ну и пусть затопит огромные просторы Инланда». Но ведь на самом деле это просто суша, внутренние земли (Inland), часть страны, удаленная от побережья. Зачем же оставлять непереведенное слово? Что это – непродуманность или опять щеголянье экзотикой?

Многие и многие теоретики, ученые, журналисты убеждены, что мудреные «иноплеменные слова» – это непременный, неотъемлемый признак современности, примета века.

Рьяным сторонникам сверхсовременного стиля и невдомек, что тут они оказываются заодно с самыми допотопными формалистами и буквалистами. Этот канцелярит по убеждению, канцелярит принципиальный прорастает и в художественную литературу, и в разговорную речь. А его поборники утверждают, что так и должно быть. Все равно, мол, дело идет к общему, всемирному, единому языку. Развиваются международные связи, с каждым годом на Земле становится больше слов единых, универсальных, общих для всех стран и языков – как всеобщи, всем одинаково знакомы неисчислимые понятия и термины в области науки, техники, политики...

Однажды «Комсомольская правда» рассказала о старом ученом-лингвисте Д.Г.Баеве, который много лет работал над созданием всеобщего языка. Язык этот очень прост и всем понятен.

«Медикос рекомендо променадере анте ноктус дорма фор консервация де санита». Да, и не посвященный, а просто грамотный человек без особого напряжения поймет, что врачи рекомендуют гулять перед ночным сном для сохранения здоровья.

Справедливо: в мире давно уже существует интернациональная лексика, есть слова, получившие международное гражданство и всем понятные: отель, портмоне, реванш, шлагбаум, штраф, старт, камера – таких слов тысячи. И есть много приставок, тоже понятных на всех языках: демонтаж, антипатия, реорганизация, экспорт, субтропики... Сходна конструктивная система морфологии и синтаксиса английского, русского, французского, немецкого, испанского языков. Можно образовать множество составных слов: если ваза – сосуд, то понятно, что такое фруктваза или флорваза.

Спору нет, всеобщий язык полезен, им легко овладеет каждый. Смогут объясняться друг с другом люди из разных стран, и уже невозможна будет трагическая немота человека «без языка» в чужом краю (помните рассказ Короленко?). Это всем доступно и понятно, как морской язык флажков или азбука Морзе, и объяснить можно будет куда больше, чем, допустим, жестами.

И мысль о всеобщем языке далеко не новая. Еще в первой половине XVII века ее высказал Декарт. Люди изобретали такие языки давно, создано их было немало – десятки, главным образом на основе латыни, ведь латинский алфавит знаком огромному большинству людей. Но, составленные искусственно, так сказать, рожденные «в колбе», они, подобно младенцу из колбы – гомункулусу, оказались нежизнеспособными. Испытание временем по-настоящему выдержал только эсперанто. Он живет уже сто лет, распространен довольно широко, есть на нем и литература, даже художественная.

Но неужели такой язык способен заменить языки национальные? Неужели в десять тысяч общепонятных алгебраических символов, сухих значков словесной морзянки, втиснешь то необъятное богатство, которым одарили нас Пушкин и Тютчев, Гоголь и Чехов, Блок и Твардовский?!

Всеобщий язык нужен вовсе не для этого. Честь ему и место, но именно только к месту и ко времени. Как и всякий сверчок, любое ученое, официальное или искусственно созданное слово должно знать свой шесток и служить только по назначению. До всемирного и всечеловеческого такому языку очень, очень далеко.

Позволю себе еще одну ссылку.

Как-то в «Новом мире» напечатан был интересный очерк В.Беркова об Исландии, стране с очень своеобразным бытом и культурой. Вот любопытный и весьма поучительный отрывок из этого очерка:

«Есть еще одна черта у исландского народа – это любовь и интерес к родному языку. Язык и литература – это то, что на протяжении многих веков сплачивало народ. О колоссальном богатстве исландского языка писалось много. Много писалось и об исландском пуризме – стремлении не допускать иностранные слова в язык. В исландском почти нет иностранных слов [Курсив всюду мой. – Н.Г.]: то, что в других европейских языках выражается интернационализмами, здесь обозначается словами, созданными из средств родного языка. Для таких понятий, как, например, революция, социальный, техника, космос, мутация, калория, спектр, стадион, автобус, кинофильм, атом, факультет, энергия, фотоаппарат, и для тысяч и тысяч других понятий современный исландский язык использует свои слова, не прибегая к заимствованиям. При бурном развитии современной науки и техники, когда буквально каждый день приносит новые понятия, такая борьба против иностранных слов, конечно, очень нелегка. Но пока... (она) ведется довольно успешно... Причина (этой борьбы) кроется в стремлении очень маленького народа сохранить в чистоте то, что он считает одним из своих величайших национальных достояний, – язык».

Родной язык – драгоценнейшее достояние каждого народа, будь он велик или мал. И опыт исландцев, право же, очень интересен. Быть может, тут есть и какая-то чрезмерность, пересол, и, скажем, на русской почве такое вернуло бы нас к пресловутым мокроступам, а это уж совсем лишнее. Но, бесспорно, в бережной и ревнивой любви исландцев к родному языку есть большая мудрость.

Нельзя, невозможно позволить канцеляриту, проникающему почти в каждый национальный язык (канцелярит тем и отличается, что он наполовину состоит из слов «всеобщих»), оттеснять и вытеснять этот национальный, родной язык.

Это невозможно не только потому, что «общепонятный» словарь очень ограничен, не вмещает великого множества оттенков мысли и чувства, а значит, сделал бы речь и литературу бедной, нищей, скованной, а ведь в картотеке Института русского языка собрано 440 тысяч слов. В 17-томном академическом Словаре русского языка – 150 тысяч слов.

Это невозможно еще потому, что, хочешь не хочешь, «международные» слова почти все – с латинскими корнями и латинскими приставками.

Да, разумеется, на всех языках, во всем мире понятны Советы и большевик, колхоз и спутник. Прелюбопытно и поучительно было встретить в одном западном романе современного автора слово «nogoodnik», построенное из английской основы «no good» плюс суффикс нашего «спутника». А ведь едва ли автору знакомо очень близкое к его выдумке (даже по звучанию!), прелестное по выразительности старое русское слово негодник. Такое встречное влияние, обратная связь, бесспорно, существует.

И все же, несомненно, идет некоторая «латинизация» языка. Можно, повторяю, на этой основе построить всеобщий язык, чтобы использовать его как вспомогательное орудие. Но перейти на такой язык значило бы отказаться от исконно своих, родных слов, вытеснить их заемными или искусственно составленными, по сути – отказаться от родной речи! Это уж такая противоестественная дикость, что и обсуждать, казалось бы, нечего. А меж тем...

А меж тем на практике именно в этом направлении гнут и ломают нашу речь и литературу поборники тьюторов и оранджусов. И уверяют, что таков вообще естественный путь развития языка!

Читаешь: «...сюрвейер их не выпустит. Сивер осмотрел штекер фидера...» На каком языке это написано? Два с половиной русских слова на строчку, затерянные, сиротливые. А ведь это даже не перевод!

В интересных путевых заметках хорошего писателя читаем: «Удивительна эта способность русского языка так обкатать чужое слово, что оно уже и чужим не кажется. Теперь у английского parking образовалось целое семейство близких и дальних родственников. Тут и «припарковаться», и «парковочка»... Шофер нашего посольства однажды сказал: «Ну-кась я вот тут припаркуюсь бочком, авось да никто не выгонит». И на слух все слова тут были русские».

Справедливо подмечено. Русский язык в своей необъятности, гибкости и силе может многое усвоить и преобразить. Чуть не сто лет назад одна чеховская героиня «робко замерсикала» – тоже звучит совсем по-русски! Однако язык не всеяден, это ведь не страус, глотающий камни, и незачем ему поглощать чуждую пищу без разбору и меры.

В «Литературной газете» опять и опять разгораются споры о языке. И кое-кто пишет: нашему языку никакие нововведения не страшны, все полезное он усвоит, лишнее отбросит, за века ничто не замутило его чистых вод, не замутит и впредь.

Но ведь в веках не было миллионных тиражей газет и книг, да и миллионного читателя, ибо сама грамота была не так уж широко доступна народу. И не было радио, телевидения, новых источников информации – и, увы, нередко источников порчи языка. А теперь они ежедневно, ежечасно обрушивают на нас водопады, лавины сообщений, новостей – и... тех же канцеляризмов.

Со столь мощным потоком уже не так легко справиться. За нынешнее десятилетие промышленность может загрязнить реку сильнее, чем за минувшую тысячу лет. То же и с языком. Теперь самые чистые воды можно замутить, загубить очень быстро.

И правы те, кто бьет тревогу, зовет встать на защиту природы и на защиту языка.

Ну, разумеется, смешно спорить: язык не застывает, не стоит на месте, а живет и развивается, отмирают одни слова, возникают другие.

Но человек на то и человек, чтобы учиться управлять всякой стихией, в том числе и языковой.

http://www.vavilon.ru/noragal/slovo6.html

Похвала русскому языку

Записки латиниста

«Колосс на глиняных ногах»?

Каким видится русский язык в канун 2004-го, то есть по прошествии трех лет третьего тысячелетия? Плач по русскому языку звучит все громче. Действительно, за последние 10-15 лет русский язык пережил химическую атаку посильнее, чем политика и экономика. В борьбе с компьютерной безграмотностью стали забывать вообще о грамотности. Лексический состав русского языка нещадно американизируется... Недавно в журнале «Вестник ДВГНБ» (аббревиатура означает Краевую библиотеку) я прочла полемические заметки В.И.Ремизовского, который обозначил этой страшноватой метафорой («Колосс на глиняных ногах») нынешнее состояние родной речи. Хочется противопоставить «пессимограмме» В.И.Ремизовского доводы иной тональности.

Да, русский язык, по слову классика, «переимчивый и общежительный». Но посмотрите, какая удивительная способность ассимилировать, национализировать, а лучше сказать, подминать под себя чужеземную лексику. Видак, депресняк (депряк), комуняка, киношка, фильмец, мультик, мобила, парковка, парковой, лопса, плеейерок, порнуха, порево, дембель и т д. Несравненное морфологическое богатство русского языка - все эти суффиксы-префиксы и «мелочишка флексий» - позволяют обозначить неограниченное количество смыслов. Возьмем, к примеру, прилагательные: виповская ложа, дембелъский альбом, новостные программы. Или глаголы: засмотретъ новости, отсмотреть фильмы, зацепить, прикупить, проплатить и, наконец, «Не тормози, сникерсни!», придуманное ретивыми криэйторами от рекламы (стало быть, предполагаемый глагольный инфинитив будет сникерснуть). Скажут: да это всё порча родного языка, жаргонные словечки, они уйдут. Но здесь и теперь они худо-бедно служат коммуникации, да и изящная словесность не чуждается просторечия.

Наличие в русском языке всяких наречий, или, говоря научным языком, социальных и территориальных диалектов, в том числе и блатной фени, - богатство русского языка. Только нужно извлечь из этого океана нужное слово к месту и ко времени. Всем запомнилась формула президента «Мочить террористов в сортире» именно потому, что дерзость выражения, если она достигает нужного эффекта, оправдана. Из отдельных жаргонов лексика может входить в общее употребление, сохраняя заряд экспрессии: все эти накладка, напортачить, прокол пришли в наш язык еще до криминальной революции. Кстати, в любом жаргоне не более 300-400 непроизводных основ, они и формируют особую лексику и фразеологию, не затрагивая грамматику. Грамматика и синтаксический строй русского языка по-прежнему близки к классическим языкам, древнегреческому и латинскому. Я высоко ценю родной язык ещё и потому, что по профессии преподаватель латинского языка, а, как говорил Гете, кто не знает чужих языков, не имеет понятия и о своем.

Русский язык ничего не боится, он по-прежнему великий, могучий, правдивый и свободный – как пошутил Василий Аксенов, ВМПС имени Тургенева. Ему под силу означить всё от низкого до высокого. То и другое обнаруживается и на экране телевизора, и в Интернете, и на бумажных страницах. «Как только воспаришь духом - так сейчас и слог является возвышенный», - заметил Иван Сергеевич. К сожалению, в наше рыночное время мало поводов к воспарению духом, но в этом не язык виноват.

Английская болезнь русского языка

Точнее будет сказать об американизации нашего словаря за эти 10-15 лет. Словесный колорит эпохи составляют, по общему мнению, все эти дилеры, киллеры, хилеры, гамбургеры и чизбургеры, менеджеры, маркетинги, мониторинги и лифтинги, реэлтеры и криэйтеры, ток-шоу и хит-парады, офисы, кастинги и т.д. Эти словечки пришли из заокеанской и западноевропейской реальности, ибо реформы 90-х проходили по моделям, заимствованным главным образом у США. Упрекать ли в этом язык? Он ведь обязан, таковы его функции, обозначить новые, пусть и неприглядные реалии. По началу это будут наспех позаимствованные из английского (американского) слова, а потом, даст Бог базар отфильтруется, лишнее отсеется. Вообще опасно отождествлять реальность и язык, предметы и слова.

Вспомним речения советского времени: колхоз, совхоз, трудодень, ударник, пятилетка, стахановец, лишенец. Особенно отталкивающее впечатление оставили разного рода аббревиатуры: нарком, предрик, комкор, паркомпрос, партпрос, чека, чекист, партком, профком, ГПУ, НКВД, КПСС и т.п. Большевики не заимствовали, но сокращали слова таким образом, что они казались свалившимися откуда-то с Марса. Марина Цветаева, как и все эмигранты, не любила это скрежещущее слово «СССР» и всё же в стихах к сыну (1932) написала:

Да не поклонимся словам!

Русь - прадедам, Россия - нам,

Вам - просветителям пещер -

Призывное: СССР, -

Не менее во тьме небес

Призывное, чем SOS.

Вопрос о заимствованиях и неологизмах, об их закономерности, красоте и безобразии такой же древний, как сами языки. В России об употреблении иностранных слов без надобности заговорил ещё А.П.Сумароков (1718-1777), со школьной скамьи знаем мы высказывания великих писателей на эту тему. Однако, волны заимствований время от времени захлестывали нашу словесность (вспомним хотя бы галломанию XVIII - XIX вв). Когда волна откатывалась, она смывала и ненужный словесный мусор. Так ушли в разряд исторических архаизмов, а то и вовсе забылись разные шкрабы, торгсины, сельпо, районо. Что до современных аббревиатур, то они отнюдь не ласкают ухо: ГИБДД, ОМОН, РУБОП, МЧС, ЛДПР. Это необходимое зло, слова - времянки, которые уйдут, а на их место придут новые...

О политическом словаре замечу особо: он часто формирует свой состав непосредственно из классических языков, минуя современные словоформы, таковы термины: консенсус, ротация, секвестр, электорат и др. Для чего это нужно, отчего не сказать согласие, вращение, урезание, избиратели? Дело в том, что требуется нейтральное, ничьё слово без эмоциональных обертонов, секвестр на официальном языке звучит не так устрашающе как "урезание бюджета". Скажут: таким образом политики обманывают людей, вводят в заблуждение, но это уже претензии к политике и политикам. А термины в любом языке стремятся к стилистической нейтральности.

Есть просвет в американизации и латинизации русского словаря: исконное русское слово порой вытесняет красивое иностранное, как случилось с самолётом, который заменил аэроплан. Авиатора заменил лётчик, и даже летун (Впервые встречается у Блока). Вместо геликоптера теперь вертолёт. А шофёра стали звать водителем и даже водилой. Автомашина для некоторых стала просто тачкой. По пути демократии языка мы продвинулись очень далеко, вплоть до употребления ненормативной лексики на экране и в книге. Причин тому немало: тут и отмена цензуры и редактуры, и реакция отторжения от фальши коммунистической фразеологии, и отказ от канцелярита (термин К.Чуковского), который был господствующим в официальном языке советского периода. Однако причинно-следственные связи такого рода рано или поздно могут исчерпать себя, уступив место норме.

Что до американизмов, то они вторгаются сейчас во многие языки мира. Так, во Франции окрестили этот жаргон «франглийским» и даже пытаются бороться с ним посредством законодательных актов. Уже в 1979 г. Нора Галь в книге «Слово живое и мёртвое» констатирует наличие и у нас незаконнорождённого жаргончика наподобие «франглийского»- «амрусский». «Но зачем же нам этот жаргон пополнять, давать ему доступ в газету, в журнал, в книгу, зачем же его узаконивать?» - сокрушается знаменитый редактор и переводчик. Увы. За прошедшие десятилетия пополнили, дали доступ. Узаконили?

«Тефаль думает о нас»

Свято место не бывает пусто: идеологический вакуум заполнили творцы рекламного языка, который при всей своей либерально-вкрадчивой интонации («Ведь вы этого достойны») содержит в себе жёсткий идеологический посыл. Его легко расшифровать: приобщайтесь к затратно-потребительской цивилизации, иного не дано! Товаропроизводители, торговцы, рекламщики и кто там ещё наводнили средства массовой информации сотнями словесных уродов на неведомом языке, это не английский (американский), не русский, не французский. Это абракадабра, что становится особенно наглядным, если собрать в кучку десяток-другой электронных неологизмов:

Ригли сперминт даблминт джусси фрут. Рексона оксиджен, понтин прови. Дирол вайт. Севен ап. Персил пауэр гель. Шампунь Шамду содержит булимайзинтовую формулу. Это не фантастика - это Сансилктермосилк. Олдспайс всегда на пределе. Побалуйте ваши вещи Ленором!

Ухо опытного лингвиста улавливает знакомые корни из романо-германских и славянских языков, но стойкое ощущение бреда не проходит, потому что в сфере номинации товаров царят хаос и безвкусица. Все смешивается со всем, лишь бы было броско и хоть ненадолго запомнилось. Лишь бы потенциальный покупатель клюнул на шармель или фругурт!

Разумеется, всё это эфемерные слова, и они отлетят, отшелушатся по мере изменения экономических обстоятельств. И может быть, их станут изучать как некогда существовавший в России тайный язык торговцев-коробейников (офеней).

Но вот вредный момент для русского языка и русского самосознания: покуда эта специфическая лексика торчит на авансцене СМИ, она навязывает нашему зрителю-читателю некое отождествление одушевлённых и неодушевлённых предметов. Точнее неодушевлённые предметы буквально переводятся в ранг одушевлённых. Получается калька с американского менталитета - обожествление товара!

Тефаль думает о нас. Понтин прови побеждает. Доместас - главный защитник в доме. Хондроксид возьмёт на себя заботу о ваших суставах. Чуждый русскому языковой устав продвигается всё дальше, захватывая отечественные реалии: За мной ухаживает мой крем «Чёрный жемчуг». Одежда ответит вам мягкостью и нежностью и тому подобное.

Неестественность подобных слоганов особенно очевидна на фоне такого свойства русского языка, как задушевное называние разных видов еды и питья с помощью уменьшительно-ласкательных суффиксов: салатик, тортик, лучок, коньячок, водочка, селёдочка, сметанка, колбаска, хлебушек, кефирчик, свеколка. Любопытно, что этот самый деминутив, то есть уменьшительный суффикс стали активно присоединять и к наименованиям несъедобных предметов: справочка, заявочка, остановочка, Третъяковочка, вечорочка. На это своеобразное явление в нашей речи мне довелось обратить внимание ещё в 70-е московские годы, когда училась в аспирантуре МГУ им. М.В.Ломоносова. Про себя назвала это явление «десемантизированный деминутив», или «жаргон нищих». А теперь думаю: как нежно отзывается русский язык на тяготы и нужды своих подданных...

«Стёб да стёб кругом...»

Так изменялись из года в год речи и быта оттенки, может сказать вслед за поэтом каждый, кому выпало не одно десятилетие прожить в XX в. Мы говорили о лексике, поговорим об интонации «Долой пафос!» - таков был непроизносимый девиз 90-х. В теле-, радио- и просто журналистике восторжествовал «стёб», то есть иронический стиль, отдающий хамством. Кажется, его основателем считают Максима Соколова из «Коммерсанта» (эту бородатую физиономию можно было увидеть и на экране ТВ). Как-то враз все пишущие сделались сатириками на разминированном поле. Деградированная часть языка плюс бытовая похабщина минус дистанция и любая иерархия хлынули в языковую стихию и образовали то, что белорусы назвали «трасянка», те смесь сена и соломы.

Но обратимся к близлежащим изданиям. Подлинными мастерами стёба в нашем окоёме являются, конечно же, журналисты газеты «Молодой дальневосточник». Открываю сегодняшний номер. Заголовок «Ходорки у Путина» (на слуху фамилия арестованного владельца ЮКОСа Михаила Ходорковского). Автор шутит: «Не удивлюсь, если какой-нибудь пока никому не известный художник, прочувствовав момент, пишет сейчас картину «Ходорки у Путина». Представьте: кремлёвский кабинет с суровым президентом, а в нём просители - ну там Вольский, Потанин, Дерипаска. Пришли просить за своего опального коллегу - олигарха. Можно ожидать, что из области ваяния вместо чуждых Шемякина с Неизвестным… появятся неожиданные решения. Например, скульптура «Писающий Абрамович». Бронзовый начальник Чукотки и «Челси» будет писать только тогда, когда к нему будет подходить президент, класть на плечо руку и пристально смотреть в глаза». Что и говорить - остроумно написано, только уж очень витиевато (автор Олег Чугуев). Какой-то самодостаточный сарказм, очень затемняющий смысл для читателя (а смысл, насколько удалось понять: «Свободу Юрию Деточкину!»)

Талантом многоглаголания на остро современном языке наделена Александра Николашина. Её журнальные статьи и в особенности заметки в рубрике «Поговорим» - настоящая энциклопедия разговорной речи рубежа веков и тысячелетий. То же относится и к её прозе в журнале «Дальний Восток» Но вот она взялась за оригинальную постмодернистскую затею; переложить на молодёжный сленг события русской истории. Рубрика так и называется - «Исторический роман» В каждом номере газеты (а это, напоминаю, «Молодой дальневосточник») небольшой рассказ о том или ином событии или об отдельном историческом персонаже. Нет, мысли о кощунстве мне, немолодому дальневосточнику, в голову не приходят. Знаю, огромной популярностью пользовалась «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева - А.К.Толстого. Кстати, графская сатира пародировала ложный патриотический пафос и лакировку прошлого в официозной истории. Думаю, задачи нашего автора скорее просветительские. В том же номере, где «Ходорки у Путина» - «КНЯЗЬ - МАЛЮТКА», про Дмитрия Донского. Вот некоторые извлечения из текста: «Дмитрий был всем малюткам-малютка... Его отец был тихим, добрым, болезненным человеком и умер совсем молодым, принадлежал к первому поколений русских «диссидентов», если так можно выразиться... Мальчик вырос таким же вольнодумцем, как папенька. Но гораздо круче....» Дальше автор исторического романа сообщает, что Дмитрий подрос и «все свои проблемы с самого начала решал сам», а от себя замечает: «Мне этот ребёнок чрезвычайно симпатичен - люблю, как говорится, активную протоплазму...» В таком же амикошонском стиле, но весьма занятно (прикольно!) описано, как из Дмитрия получился великий князь и полководец. Описывать Куликовскую битву наш историк не стал, потому что ее и так все хорошо знают, точно так же и не указал ни одного источника, чтобы убедить читателя в достоверности сказанного (соглашусь, что последняя претензия неуместна, речь идёт ведь о газетной публикации).

Газетные заголовки - особый жанр, здесь - игра в ассоциации достигает вершин, порой в ущерб информативности. Читаем в том же номере «С Глазьева долой, из списка вон», «Новая гастроль «погореловского театра», «Театр одного кота», «Кто пописал в мою кружку с медвежонком?» и т.п.

Между прочим, газетный язык, несмотря на полную свободу, пестрит и канцелярскими речениями, вроде «способствовали решению», «взяли под контроль», «предприняли совместные усилия по укреплению стабильности». Если в них вглядеться, то обнаруживаются речевые пустоты - слова без смысла, предложения без сути. Достойное древнегреческое слово «проблема» в значении вопрос, задача пришло в русский язык по второму разу уже из американского («нет проблем!») и превратилось в слово-паразит. Вот и Дмитрий Донской решает проблемы в газетном тексте чтоб вопрос разрешить, как у мальчиков Достоевского.

Русская интонация подвергается иностранной муштре. Комментаторы радио и телевидения чеканят свои электронные тексты, как будто их только что переучили с английского на русский. Уходит интонационное богатство, душевность и сердечность русского языка, формируется новый тип слушателя – читателя. Немалую роль играют в этом превращении и писатели газет, их ерническая стилистика. Глумление над всем и вся порождают соответствующего читателя газет, чесателя корост, как жёстко выразилась на этот счёт Марина Цветаев. Так что тут я не спорю с В. И. Ремизовским. Но у нас ведь есть и просто писатели. А податливый наш язык ответит на любые запросы публики. Хотите чернухи – найдутся нужные слова, хотите возвышенного - тоже найдутся. Хвала русскому языку!

Кириллица или латиница?

Латинский язык давно стал мёртвым языком, но латинский алфавит оказался чрезвычайно живучим. География распространения латиницы не совпадает с языковой географией, потому что этот алфавит оказался пригодным для разных групп языков. По существу латинский алфавит стал универсальным средством фонетического транскрибирования разных языков. И, что весьма существенно для XXI в., латинский алфавит (через английский) стал основой для разного рода искусственных языков, а кириллица - лишь малый островок в мире электронной письменности.

Использование кириллицы и латиницы в одном тексте - пугающая реальность не только в Интернете, но и на газетных страницах. Вот фрагмент из «Тихоокеанской звезды»: «В состав Интернет-холдинга входят портал «Рамблер», новостная интернет-газета «Лента.Ру», медицинский сайт Doctor ru, Онлайновый клуб родителей Mama ru, картографический сервис NaK.arte.ru, телекоммуникационное подразделение «Рамблер Телеком»…

Такого рода смесь, или по-современному, микст, используют некоторые телевизионные каналы, например: Муз ТВ: Shit-Парад, Поп-Kult, Shэйкеr. Часто устраивают подобную игру изготовители разных вывесок: так театр называется ТРИАDА, а кафе - Синьор Помидор – PIZZA - пицца. Когда-то подобную смесь называли «макаронический язык» и использовали в юмористическом констексте. Вот, к примеру, отрывок из «Энеиды» Ивана Котляревского, смесь латинского с украинским: «О рекс \ Будь нашим меценатом/I ласкам туам покажи/ Енеусу зробися братом/ О оптиме! Не отажи!»

Стандарты письменного общения сегодня задаются электронными средствами коммуникации, и вполне очевидно, русский язык «латинизируется» не только в сфере кинологии новейших технологий, но по алфавиту. «Латинизация русского алфавита - перспектива хоть и пугающая, но вполне осязаемая уже к концу XXI в., по крайней мере, для нехудожественной словесности», - такой осторожный прогноз делает заокеанский славист Михаил Эпштейн (журнал «Знамя». 2000, № 9). Оппоненты напоминают, что в кириллице всё-таки 33 буквы, тогда как в английском варианте латиницы всего 26. В том числе представлены отдельными буквами замечательные шипящие, поэтому в графике восточно-европейских языков пришлось изобретать специальные надстрочные знаки, так не проще ли перевести все европейские языки на кириллицу? Например, название файла Chechnya.Doc можно написать Чечня.док. – получится короче. Вопрос, конечно, провокационный. И относится именно к электронной словесности. Кириллица, несомненно, останется азбукой художественного письма, обретет дополнительную эстетическую ценность, вроде иероглифики. Впрочем, русские писатели тоже не церемонятся с латиницей: «…решительно попросил виски вис айс, визаут вотэ..  энд бир, - так описывает свои роттердамские впечатления Б.Рыжий («Знамя». 2003, №4).

Что до русской литературы в традиционном значении этого слова, то её стало так много, что одним взглядом не охватить. Она равна океану русского языка, на котором пишут реалисты, сернисты, постмодернисты, очернители, фантасты, мемуаристы, детективщики и т.д. Когда-то все читали «Плаху» Ч.Айтматова или ещё что-то из «Нового мира», теперь читатель в растерянности: что выбрать из океана книжной продукции, берега не видно, ориентиров нет. Масштаб величия величия писателя, особенно на неубедительном фоне литературных премий сегодняшнего дня, несоизмерим с масштабом ХIХ в. Однако, наша литература всё ещё остаётся первой в мире (такое мнение высказал недавно писатель, мыслитель, патриот В.Распутин).

Прозаики и поэты способны глубоко переживать нравственные коллизии времени. Как правило, они владеют всеми всеми стилистическими регистрами великого и могучего. Не только усмешке и иронии, но боли и состраданию находят они достойное словесное выражение. Приведу навскидку всего лишь два отрывка из новейших романов хабаровских прозаиков.

«Стремительная змея поезда, поблескивая золотыми чешуйками окон, уносилась в серебристо мерцающую тьму. Над малолюдными остывающими просторами Дальней России - шёл снег. Он бережно укрывал скорбь природы, истомленной затянувшейся осенью, и рукотворную скорбь человеческого бытия: разбитые дорогие пустоглазые безжизненные дома, приткнувшиеся к железнодорожной насыпи; полузаброшенные кладбища; бетонные капониры и ржавую колючую проволоку военных объектов; города и поселки, съёжившиеся от недостатка тепла и электричества в преддверии зимы. Снежная круговерть шлифовала окоченевшую землю, стирая с неё рубцы, борозды и шрамы» (Это зимний пейзаж из окна поезда Удачинск - Пионерск. Автор Кирилл Партыка. «Час теней», 2003).

В ироническом романе «Ангел и Бес» Александра Гребенюкова посланник небес приглашает героя полетать над землей. «... Он словно завис в самом центре Вселенной… Бог мой! В этом беспредельном пространстве Алексей вдруг ясно ощутил и Время и Бесконечность, чего ему никак не удавалось на земле. Какими же мелкими и ничтожными выглядели здесь людишки с их постоянными войнами и раздорами, с неуёмной жадностью к деньгам и неуживчивостью на маленькой планете Земля. Ведь жизнь человеческая - искорка во Вселенной».

Не только художественная литература, но Русская православная церковь - хранители кириллицы. Хорошо, что иерархи РПЦ не заменяют церковно-славянский как язык богослужения на современный русский. Таким образом продолжается связь времен - нашего с временами Кирилла и Мефодия.

Разговор о судьбе кириллицы чреват продолжением: а какова вообще участь русского языка в контексте таких современных реалий, как глобализация, интеграция, международная компьютерная сеть? Есть много интересных предположений, но лингвистическая футурология - тема опасная, за прошедшие века нагородили много ошибок (например, на тему «мировая революция - мировой язык»). Лучше возьмём пример из прошлого. Латинский язык был языком Римской империи. Просуществовав тысячелетие, она развалилась на части, на провинции. И в каждой провинции на основе классической латыни и местных диалектов выросли «вульгарные» языки, ставшие со временем литературными: итальянский, французский, испанский, португальский и другие, их называют неолатинскими. А из провинций империи получились не менее симпатичные государства Италия, Франция, Испания, Румыния. Потому причисление латыни к «мёртвым» языкам весьма условно. Она живёт не только в алфавите, но в дочерних языках, не только в Западной Европе, но и в Латинской Америке. Русский язык не менее великий, чем латинский. Более того, он в большей степени эллинский, чем латинский, ведь нашу письменность создавали византийские монахи. Парадокс происходящего сегодня с нашим языком - это варваризация путём «вторичной латинизации через английский (американский)». Причины: политика, экономика, технология. Но, как уже говорилось, эти языковые перекосы могут быть преодолены или упорядочены. Но ни в каком страшном сне не привидятся мне «русско-российский», «татаро-российский» или «китайско-российский» (опыт последнего в пародийном плане представил писатель В.Сорокин в романе «Голубое сало»)…

А писатель В.Солоухин сказал. «Так как язык вечен, а мы смертны и скоротечны, не будем его жалеть. Пусть лучше он пожалеет нас».

P. S. Так нужно ли бороться за чистоту языка? - вопрос старый как мир. На индивидуальном уровне нужно не бороться за чистоту языка, а чисто и красиво говорить. Разумеется, это зависит от образа мыслей, от строя чувств, от уровня культуры, от начитанности и, наконец, от самоконтроля и личной ответственности. В особенности это касается людей, публично пишущих и говорящих. Что до законодательных актов государства, то они способны скорее повлиять на экстралингвистические факторы: социальный и межнациональный статус языка и т.п. В начале 90-х прошлого века Национальным собранием Франции был принят «Закон о защите французского языка». Согласно этому закону средствам массовой информации запрещалось под угрозой штрафа употреблять те английские слова, у которых есть французские эквиваленты (т.е. футбол можно, а уикэнд и компьютер нельзя). И вот британцы решили ответить французам в традициях английского юмора. Член английского парламента консерватор Энтони Стин предложил законопроект о запрещении французских слов в английском. «Во всех языках есть иностранные слова, - сказал он, и они лишь обогащают язык. Чистота языка - это химера». Консерватор добавил к этому, что с исчезновением таких слов, как адюльтер, бонвиван, рандеву, неглиже и ню, повысится нравственность англичан. Но парламентарии вовремя сообразили, что "парламент" тоже французского происхождения, и большинством голосов предложение отклонили. Поучительная история нужны не запреты, а положительные деяния.

Валентина Катеринич

Декабрь 2003

“Англофеня” превращает в население великий когда-то народ

ЯЗЫК ОЗНАЧАЕТ НАРОД

Какая партия теперь не в патриотах? Все. От Зюганова до правых. Спросите в Думе: “Кто выведет Россию на твердый путь?” И первым же подскочит Жириновский: “Есть такая партия! Я, я такая партия!” Но выкрикнуть “Я!” мало. В русской азбуке за “я”, за “азом” шли “буки”, “веди” и “глагол”… “глаголом жги сердца людей!”. Язык – стержень любой культуры. В России это важно вдвойне. Великий Иван Павлов высказал догадку – условные рефлексы русского человека настроены на Слово. Не потому ли “поэт в России больше, чем поэт”?

Ломоносов восславил достоинства русского языка, и это не квасной патриотизм. Позже, в пушкинскую эпоху, тонкий стилист П. Мериме поставил русский язык выше собственного, что почти немыслимо для француза! А ведь это было в самом начале пути новой русской речи от Пушкина к Чехову, к языку Бунина и блистательной русской поэзии ХХ века, к вершинам мировой культуры. Но уже в январе 1915 года вовсе не в изгнании, а еще дома, в Москве, на волне патриотического, если не шовинистического подъема Иван Бунин пишет в полном тревоги “Слове”: “И нет у нас иного достоянья! / Умейте же беречь / Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья, / Наш дар бессмертный – речь”. Гении искусства зорче ученых. Словно глядел в нынешний день из далекого 1922 г. О. Мандельштам: “Онемение” двух, трех поколений могло бы привести Россию к исторической смерти. Отлучение от языка равносильно для нас отлучению от истории”. Эта опасность уже “при дверях”.

За 15 лет у меня скопилось огромное количество примеров неграмотности, уродливых оборотов, лакейского копирования иностранщины, словесного бессилия. Поток помоев, льющихся из эфира и со страниц печати, неиссякаем. Тоска по яркому, сочному, краткому, точному русскому слову порой невыносима. И все же холодный вопрос “Почему так происходит?” важней возмущенного “Кто виноват?”

“О ЧЕМ МЕНЯ УДИВИЛО”

Вы думаете, это “новый сладостный стиль”? Так говорили бабелевские герои в Одессе начала ХХ века: “О чем думает такой отец? – Об выпить, об дать кому-нибудь по морде...” Н.В. Тимофеев-Ресовский, крупнейший ученый и мастер живого, яркого слова, рассказывал о годах революции: “Тогда Москвой завладел так называемый ЖАРГОН БЕЖЕНЦЕВ. Это, значит, еврейский такой, западно-польский жаргон. Первыми появились беженцы от немцев, занявших Западную Польшу. Они страшно повлияли на литературный русский язык, что сказывается до сих пор. ВСЕ ВАШЕ ПОКОЛЕНИЕ В ЗНАЧИТЕЛЬНОЙ МЕРЕ ПОЛЬЗУЕТСЯ ЭТИМ БЕЖЕНСКИМ ЯЗЫКОМ”. Разумеется, Николай Владимирович, спасавший евреев от гестапо, ничего общего с юдофобами не имел. Из Нью-Йорка ему вторил И. Бродский, знавший не понаслышке и речь ленинградских окраин, и говор северной деревни: “Язык, которым пользуется государство, во многих отношениях – не русский, ЯЗЫК сильно онемеченный, ЗАГАЖЕННЫЙ ЖАРГОНОМ марксистских трактатов начала века, полемики Ленина с Каутским, оказался языком людей, пришедших к власти”. К. Чуковский нарек его канцеляристом. Бродский показывает, как неуклюже советская печать пыталась сделать его русским: “В деревне Большие Васюки, ШТО стоит ПО-НАД Волгой…” Помнится и расхожее райкомовское: “Определиться по, подработать резолюцию, задействовать подвижки, порешать вопросы...” Нет Бродского, ушло советское, но буквально вчера я читаю призыв одного из творческих союзов создать образ “НОРМАЛЬНО ФУНКЦИОНИРУЮЩЕГО (!) россиянина”. А в другом месте: “над рекой”, “задумки”, “заводчане”, “ижевчане” (почему не “заводские”, не “ижевцы”? Видимо, Салтыков-Щедрин ошибался, назвав жителей одного города “глуповцами”. А надо бы “глуповчанами”.

Сегодня дело дошло до того, что ученики педагогического колледжа (!) пишут по-русски хуже иностранцев, а иные убеждены, что русский следует заменить английским. Это наш-то язык, полный тончайших оттенков смысла! Выхватываю наугад: “гуляка” и “гулена”. Вот Коляка, гуляка и забияка. А гулена – это скорее Алена, Алена-гулена. В. Набоков заметил, что в Англии не умеют переводить русскую классику. Да ведь это невозможно, объяснил другой двуязычный – Бродский. Английский не в состоянии передать богатства русского, всех его ходов, а наоборот – пожалуйста! Порой неверно и представление о краткости английского в состязании с русским. Вот Саша Соколов переводит “to whom it may concern”, и получается: “кому положено”. А молодые россияне, как некогда русские футуристы-будетляне, дают русское обличье новым словам. Особенно преуспел компьютерный народ. У них можно найти и “кликнуть” (click – нажать), и “смайлик”, т.е. это знак улыбки (от smile), и “наладонник” – (от palm) – компьютер, умещающийся на ладони. Поучительна история “бистрО”. Попав в 1815 г. в Париж с русской армией, наше “бЫстро” офранцузилось в “бистрО” и вновь обернулось “быстряком” в сегодняшней России.

ЯЗЫКАН ОБЫКНОВЕННЫЙ И ЛЕПЕТУН ОБРАЗОВАНСКИЙ

“Корчится улица безъязыкая…” Многолетняя травля и истребление грамотных людей. Сегодня они ушли. Уходят из жизни и те, кто у них учился. С каждым годом скудеет культурный слой. Что сегодня на языке у Языкана обыкновенного? Бормотуха, стекляшка, продленка, отморозки, социалка и культурка (маловатая). К чести Языкана, он еще не утратил дар словотворца. Свое отношение к бандитскому капитализму и возне “дерьмократов” он выражает грубо, но метко: “Прихватизация и стабилезец”. И, конечно, все заражено “КАК БЫ”. Частица-паразит, словно вирус, вырвалась из подсознания. Она отражает мнимую, виртуальную картину нашего современного бытия, создаваемую и охраняемую армией виртухаев, работников СМИ. Во времена КАК БЫ развитого социализма мы КАК БЫ работали, а нам за это КАК БЫ платили. А теперь мы живем в КАК БЫ свободном, в КАК БЫ правовом государстве. У нас есть даже КАК БЫ Либерально-демократическая партия!

Уважаемый мною С.Г. Кара-Мурза пишет в “ЛГ”: “Интеллигенты “русской партии” должны создать новый язык”. Язык новый, да беда старая. Еще Н. Лесков за 110 лет до нас дал такую картину: “НОВЫЕ СЛОВА ИНОСТРАННОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ вводятся в русскую печать беспрестанно и часто совсем без надобности и – что всего обиднее – КУЮТСЯ В ТЕХ САМЫХ ОРГАНАХ, ГДЕ ВСЕГО ГОРЯЧЕЕ СТОЯТ ЗА РУССКУЮ НАЦИОНАЛЬНОСТЬ И ЕЕ ОСОБЕННОСТИ” (выделено мной. – Е.Р.). Нынешние Лепетуны образованские, что патриоты, что западники, импотенты русского слога. Они не живут без заморских примочек, всяких “дискурсов неолиберализма” в “менталитетных сферах”, что на их же языке “контрпродуктивно”. Лепетуны горды своей образованностью. Но от невежества не спасают ни немецкое происхождение, ни детство, проведенное в Англии, ни обучение в духовной академии. Все мы простые советские люди. Хотя порой, услышав от православного иерарха (!), изучавшего греческий, безграмотное “гигантский мегаполис”, а от главы фонда культуры (!) “народный фольклор”, думаешь: “Боже мой, уж не “косят” ли они под невежд подсознательно, как запуганные советские интеллигенты, страшась выделиться?”

Невежество, оскудевшая культура – лучшая почва для укоренения иноязычных слов и понятий. Н.В. Тимофеев-Расовский говорил: “Наши идиоты современные, не знающие собственного языка, русского, значит, переводят (просто делают кальку. – Е.Р.) с этого американо-негритянского наречия английского языка”. Такая популизация – лизание хвостовых позвонков у всего иностранного – рука об руку с невежеством приводит к нелепому. Сегодня танцор Р. Нуриев у нас переименован в “Нуреева” (Nureev) – калька с английского. А китайский экономический курс видится новым и небывалым, словно не было выстраданного нашим Отечеством, а потом задушенного нэпа. Все это – пение с чужого голоса манкуртов, лишенных национальной памяти.

MUSIQUE CONCRETE – МАТ И “БЛАТНАЯ МУЗЫКА” КОНКРЕТНЫХ МУЖИКОВ

Год за годом, выходя во власть, новые хозяева жизни, чье образование “жизделось” на учебе в партшколах, и совсем новые – “классово близкие” урки, пришедшие, когда “прослабило” советскую государственность, принесли в повседневный язык феню и мат. Цитирую Ивана Кононова: “И мат с прихватом – наш государственный язык”. Мат оправдывают по-всякому, приводя причины его бытования – от астральных и историко-языковедческих до самых простых, земных и нутряных. Мол, он естествен, а потому “озвучивать” мат непостыдно (А. Никонов. – “ЛГ”, ‹ 37, 2001). Двуногим многое свойственно, скажем, вырабатывать кишечные газы. Так зачем жаться? Надо свободно их испускать и “озвучивать”. Возмущен Никонов и делами иных думцев (инодумцев). Как смеет “когорта думских депутатов (Каадыр-оол Бичелдей, Гимаев, Будажапов, Сафаралиев и еще несколько штук)” продвигать закон о языке, “защищать русский язык от русских”! Нельзя, мол, запрещать мат, феню, англицизмы, неграмотность. В ноги нужно поклониться этим думцам. Это ведь и их язык. А что ж мы сами, русаки? Да, тончайший в русской литературе мастер Иван Бунин был и мастером нецензурного. Но (!) применялось оно лишь в сердцах (и не при дамах), а, скажем, при возмущении парижским шофером-хитрованом, надувшим русских земляков. А ведь иные нынешние из “элиты” ничем, кроме мата, и не владеют (я не об акциях). Вальяжный экс-премьер, открыв рот, беспомощен, не прибегая к мату.

ЯВЬ И НАВЬ – БЫТЬ И КАЗАТЬСЯ

Наша беда – страшный упадок русского духа к концу ХХ века. А прежде было не так. Немцы Романовы и грузин Сталин причисляли себя к русским. Сталин понятной народу русской речью владел без изысков, но грамотно, избегая языка соперников – “тонкошеих вождей” с их “фракциями” и “кооптациями”. Не потому ли сумел успешно их передушить и править 30 лет? Трудно поверить, но русский офицер и красный маршал М. Тухачевский применял в отношении войн определение “нападательные”, а не “агрессивные”. Старые эмигранты в изгнании создавали русские, православные школы, не меняли гражданства и, сидя на чемоданах, мечтали вернуться. Не то теперь – новые эмигранты порой запрещают детям говорить по-русски, “новые русские” обзаводятся землей на чужих берегах, а дочь и сын двух коммунистических диктаторов – Сталина и Хрущева – граждане иных стран. Вот он, неизбежный итог “патриотической воспитательной работы” ЦК КПСС.

Наши недостатки – продолжение наших достоинств. Достоевский понял всечеловечность русских, готовых обнять другие народы. Не отсюда ли слабость к иностранщине, замешенная на скромности, нежелании выставляться? И это вопреки историческим победам нашего народа, показавшего себя народом-великаном, не раз бросавшим своих сынов на алтарь общечеловеческого. Россия не просто обширная страна. Сколько бы ни изгалялись по поводу “Азиопы” сторонники слияния с Западом, МЫ – ПРЕДСТАВИТЕЛИ ОТДЕЛЬНОЙ, ЕВРАЗИЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ. Майя Куликова в “ЛГ” как психолог прояснила нам то, о чем догадывались давно и многие при внешнем сходстве русских с европейцами: мы – другие. В отличие от экстраверов-европейцев, мы – интроверты. Наше сознание прочно спаяно с русским языком, углубляя неповторимость русской мысли. Зачем же выскребать в своем нутре самое ценное ради сомнительного “стать нормальными европейцами”? Сейчас, когда так очевиден кризис “мира по-американски”, Россия просто обязана, как Русь в прошлом, использовать свои преимущества, вновь сделаться мостом, теперь уж не “из варяг в греки”, а между Востоком и Западом, Югом и Севером. И какой же язык, кроме русского, может быть евразийским? Не в нем ли индоевропейская материнская порода пронизана тюркскими корнями – от “алтына” до “ямщика”?

QUE FAIRE, ФЕР-ТО КЕ?

“Что делать, делать-то что?” – спрашивал себя, почесывая потылицу, Геро Тэффи, выброшенный на парижскую улицу русский эмигрант. Сегодня россиянину есть чему поучиться у галлов, упрямо бьющихся за свой язык и культуру. Это разумная национальная политика resistance, сопротивления жесткому давлению со стороны США, после войны де Голль возродил униженную Францию как великую державу. Последнее, от чего могут отказаться французы, – это их язык. Не потому ли “прекрасная Франция” сегодня славится не одними винами и сырами, но и мощной безаварийной ядерной энергетикой, тяжелыми ракетами “Ариан”, превосходящими в своем классе американские, авиалайнерами “Конкорд”, скоростными электропоездами, успешной военной реформой и своим здравоохранением? Не забудем и о не сдавшихся Голливуду французском кино и прокате.

Недавно в “ЛГ” прошла “шутка юмора” одного из авторов-эмигрантов. Мол, велик и могуч русский язык, если других языков не знаешь. Может быть, дело даже не в русофобии колбасного эмигранта. Видно, ни он сам, ни его окружение настоящего русского языка и не нюхали, пробавляясь жаргоном. Неужели мы окончательно превратим великий язык в англофеню, жаргон недоумков, населяющих огромную, раздираемую на куски сырьевую территорию, бывшую прежде Россией? Правда и то, что в последние годы в нашем сознании появились сдвиги к лучшему. Но не отпускает булгаковское: “Свистнуто, не спорю, действительно свистнуто, но, если говорить беспристрастно, свистнуто ОЧЕНЬ СЛАБО!” Не опоздать бы.

Евгений РАМЕНСКИЙ
© "Литературная газета", 2002

— ушли в прошлое слова и понятия, связанные с реалиями прежнего общественно-политического строя, такие как: обком, горсовет, комсомол, пятилетка и др.;

— возвращение в речевой оборот лексики досоветского периода: лицей, губернатор, дума, акция, господа, благотворительность, коммерция и т.д.;

— большое распространение получили англицизмы и американизмы, например: брокер, пейджер, имидж, кастинг, брэнд, спонсор, фьючерсный, пиар, фейс-контроль;

— появилось много новых слов и выражений, таких как: тусовка, мобильник, рыночник, лох, крыша поехала, построить замок на кончике иглы и др.;

— переход некоторых слов из сферы ограниченного употребления в общенациональный речевой обиход: беспредел, разборка, крыша, наезд и т.д.;

— немало старых слов приобрело новое значение, например, слово «классный» стало использоваться в значении «славный, замечательный», «крутой» — «отмеченный особо выдающимися качествами», «крутиться» — «проявить активность с целью зарабатывания денег;

— активизация молодёжного сленга в разговорной речи: «шнурки», «ездить по ушам», «музон» и др.

Некоторые изменения произошли в русском языке и под воздействием такого фактора, как глобализация. Есть два проявления этого воздействия. С одной стороны, наблюдается тенденция к интенсификации заимствований, с другой стороны, происходит межъязыковая экспансия словообразовательных моделей. Например, в современном речевом обиходе молодёжи засвидетельствован факт заимствования междометия «вау!» (из английского). Вспомним также заимствованную речёвку футбольных фанатов: «Оле-оле-оле!» Парадоксальный случай заимствования — недавнее появление на входных дверях табличек «тяни» и «толкай» вместо традиционных «на себя» и «от себя».

«Открытое» общество гарантирует свободу слова. При этом отмена цензуры трактуется как важнейшее социальное благо. Но в связи с этим возникла новая проблема. Это проблема смысловой деградации текстов, адресованных массовому потребителю. Очень часто свобода слова стала восприниматься как свобода от ответственного отношения к публичной речевой деятельности. Одно из свидетельств этого — употребление ненормативной лексики.

Язык газет, телевидения, детективов-однодневок, интернет-общения крайне примитивизируется. При полном пренебрежении богатейших выразительных свойств русского языка через эти каналы насаждается убогая речевая практика. Такая деградация языка в СМИ дискредитирует общение как фундаментальную духовно-интеллектуальную ценность.

Магомед ХАЛИКОВ, доктор филологических наук

http://www.litrossia.ru/archive/116/points/2754.html

Что ж, объективно отразить и документально зафиксировать действительно идущие в жизни процессы, притом независимо от того, симпатичны они тебе или отвратительны, во благо они или во вред, - тоже задача, и даже первоначальная, всякой науки. В том числе и гуманитарной, включая сюда и филологию. Какой бы неприятной и нежелательной лично для учёного ни была правда жизни, она не должна колоть ему глаза, - если он хочет оставаться учёным. Муза истинной науки имеет ту же природу, что и поэтическая муза: «хвалу и клевету приемли равнодушно, и не оспаривай глупца»! Но когда эта правда не просто, так сказать, фотографируется и уточняется, а становится орудием, которым начинают пользоваться в практических целях, - тогда события переходят, несомненно, в совсем другую плоскость. Одно дело без малейшей брезгливости изучать вредоносный микроб, чтобы затем находить лекарство против него и тем его обезвреживать, - и дело совсем другое, если начинаешь, притом на основе и впрямь абсолютно достоверного знания природы такой заразы, разносить её повсюду…

А ведь и сия струя присутствует почти всюду теперь и здесь, в языкознании, присутствует! Причём, не только в случаях с нынешними изменениями собственно субстандартной речевой стихии. В том числе не только за счёт того же явно гипертрофированного разгула сленговых и жаргонных явлений. Последнего рода разгул – лишь одна из сторон нынешних колоссальных подвижек в нашем языке, да ещё сторона не самая, может быть, печальная…

Ведь о подвижках того же по сути рода идёт речь, скажем, и в такой языковой проблеме, как правомерность нынешнего - без преувеличения повального! - использования в русскоязычии иностранной лексики. Тут ведь тоже надо уметь разобраться, во благо такое использование или во вред. Опыт, а равно и история науки вообще, давно здесь, казалось бы, определились: оптимальные оценки не приемлют крайностей, особенно же плоского, фанатичного толка.

Но не тут-то было! Упомянутый выше автор труда о русском хулиганстве, доктор-филолог из Шуи Владимир Николаевич Шапошников, к примеру, в другой своей работе - посвящённой уже проблеме заимствований современной русской речью иноязычной лексики, не имеет и малейших сомнений насчёт благой однозначности, которую несут с собой для этой речи такие заимствования. «Использование иностранных слов в современной русской жизни, - без тени сомнений утверждает он, - абсолютно закономерно и связано с прогрессом». Заметим: именно это слово – «абсолютно» - и стоит у Шапошникова здесь!

И ведь обучающий своих студентов и аспирантов не чему-нибудь, а «концептосфере русского языкового сознания в становлении и динамике компонентов», этот наш профессор отнюдь не одинок в своих воззрениях, и недостатка в единомышленниках не испытывает ни среди теоретиков, ни среди практиков, - причём, не только провинциальных, но и столичных.

Посмотрим же теперь на таких практиков. Вот типичный для их перьев блок статей А. Мунипова «Случай на танцплощадке» в «Известиях» от 31 октября.2000 г. Абсолютно прогрессивный автор оснастил свой текст такими словами, как биг-бэнд, фиоритура, свинг, хитрованский коктейль, перченые дикси-мелодии, неосвинг, этно-поп-команды, ремикс, ремиксер, перкуссия, бонги, ситары, сингл, ковер-версия, саундтрэк, к тому же не раз повторив некоторые из них. Рассматривая этот вовсе ещё не рекордный для нынешних наших СМИ случай, саратовская коллега шуйского профессора - А. В. Осина, в своей статье «Хорошая речь и среднелитературная речевая культура» (сборник «Хорошая речь», Саратов, 2000 г.) справедливо замечает, что соответствующие пояснения или комментарии ко всей этой иностранщине автор обязан был бы дать. Хотя формально тут и можно отмахнуться от такой обязанности тем соображением, что, мол, не все употреблённые здесь иностранные слова имеют прямые русские эквиваленты или, того хуже, не всегда вообще поддаются полнозначному переводу на русский язык. А всё-таки и при этом надо было учесть, что употреблены они в газетном тексте, рассчитанном на достаточно широкий круг читателей, которые далеко не полиглоты. Впрочем, и самое удачное облегчение текста подобной публикации с помощью дополнительных пояснений, заканчивает свой комментарий А. В. Осина, не позволило бы отнести этот газетный текст «к хорошей речи даже носителей среднелитературной речевой культуры» - и по причине именно чрезмерного увлечения автора иностранными словами.

Столь неотразимые опровержения «абсолютной прогрессивности» безоглядного использования сегодня в русской речи иностранных слов не могут игнорировать и самые ярые энтузиасты нынешнего засилья иноязычия в нашей речи, - включая и самого В. Н. Шапошникова. Так что даже он вынужден ввести в свою «концептосферу динамики компонентов» по крайней мере одно очевиднейшее ограничение: «…привлечение иностранных слов вполне закономерно, если способствует улучшению восприятия мысли и помогает найти общий язык с аудиторией или собеседником». Правда, «восприятие аудиторией или собеседником» и этой, на сей раз действительно справедливой, мысли самого шуйского языковеда и на самом деле может «улучшиться» лишь после того, как они учтут ещё одно профессорское признание, - против которого тоже ничего возразить нельзя: «Иноязычные слова выступают как фактор внешнего влияния на общество».

Но тогда на первое место надо ставить выяснение вопроса не о справедливости или несправедливости утверждения об «абсолютной прогрессивности» для нынешнего русского языка иноязычных заимствований, а о… справедливости или несправедливости утверждения об «абсолютной прогрессивности» самих эти факторов «внешнего влияния на общество»! Ведь если сами эти внешние факторы отнюдь не прогрессивны, а может быть, даже и крайне реакционны, - то неужели иноязычные слова, реализующее «внешнее влияние на общество» столь отвратительных факторов, могут обладать этаким сверхъестественным свойством отмывания подобного чёрного кобеля до бела, то бишь сверхъестественной способностью превращения регресса в абсолютный прогресс?..

Бред? Безусловно! Но подобная «мыслительная» макулатура тем коварнее, что с чёрного хода протащить её в неискушённые читательские головы помогают формально грамотные фразы, знаменитые искусством морщины прятать под румяна…

И ведь вся эта заморочная суета продолжается сегодня на местах, давным-давно вполне прояснённых действительной культурой, и не только отечественной, для которой всегда позорнейшим делом было обслуживание «среднестатистического хама»! Никогда такая культура и мизинцем не способствовала идеологии национальной ограниченности, - напротив, рьяно стояла за обогащение национального духа и всечеловеческими ценностями. Но обогащение этого национального духа истинными ценностями, а не их суррогатами! Вспомним: каждое третье слово в великом и могучем русском языке – заимствованное. Так не обязан ли он своему всемирно признанному авторитету также и этим иноязычным заимствованиям? Вопрос ведь не в том, заимствовать или нет «что бы то ни было вообще» русскому языку извне, а «только» в том, как, и что, и зачем, и когда заимствовать – вот и все дела!

Взять хотя бы следующую, более чем полуторавековой давности, позицию на сей же счёт нашего классика – В. Г. Белинского. С одной стороны, он считал, что «неудобно составленное русское слово для выражения чуждого понятия не только не лучше, но, пожалуй, хуже иностранного слова». А со стороны другой, полагал: «употреблять иностранное слово, когда есть равносильное ему русское слово, - значит оскорблять и здравый смысл, и здравый вкус. Так, например, ничего не может быть нелепее и диче, как употребление слова утрировать вместо преувеличивать». (Соч., т. 10, с. 282). Но современным изобретателям самоновейшей «концептосферы русского языкового сознания в становлении и динамике компонентов» прокламируемый ими как потрясающее открытие «их возвышающий обман» дороже «тьмы ветхих истин» того рода, которые для СОБСТВЕННО КУЛЬТУРЫ являются… АЗБУКОЙ! «Национальное самомнение, как и национальное самоуничижение, - это только суррогаты народного самосознания», - считал, и не на пустом месте, русский историк В. О. Ключевский. (В. О. Ключевский. Исторические портреты», М., 1990 г., стр. 400).

И каждая из обеих этих фанатичных крайностей – самоуничижение и самомнение, а не какая-то одна из них, - является воистину смертным грехом. Таковым являются обе они! Но… но не в одинаковой степени! Ибо недаром сказано: УНИЧИЖЕНИЕ ПАЧЕ ГОРДЫНИ!

Вот этот-то худший из смертных грехов – уничижение, даже самоуничижение, - и прокламирует как благо «концептосфера» «абсолютной прогрессивности» иноязычных заимствований в современную русскую речь… Потому что, для данного именно случая, - если, опять же, воспользоваться определен1ием того же Ключевского, - «Национальная гордость – культурный стимул, без которого не может обойтись человеческая культура». (В. О. Ключевский. Исторические портреты», М., 1990 г., стр. 400). А раз сам этот культурный стимул погашен, то не может быть надежд не только на усвоение собственной культуры, но и на сколько-нибудь продуктивное усвоение действительно ценной культуры чужой. Ведь обрисованный выше Ключевским культурный стимул (национальная гордость, - но, опять же, не гордыня!) – самое первичное, а потому и одинаково общее условие как для случая продуктивного усвоения культуры собственной, так и чужой! Стоит ли после сказанного особо разжёвывать, что вот этот-то стимул – национальную гордость, отнюдь не национальную гордыню, - и замахиваются, вольно или невольно, кастрировать в нынешней российской обстановке самоновейшие «концептосферы динамики компонентов» наподобие обрисованной шапошниковской, - тем самым на деле обрекая даже минимально продуктивное русское усвоение чужой культуры на «абсолютную»… неудачу?

У нас ещё будут ниже особые поводы куда подробнее всмотреться во многие детали «за» и «против» инояхычных заимствований в русскую речь, в том числе (и в особенности!) сегодня. Но уже и здесь так и хочется воскликнуть: «Господа присяжные! Прежде, чем выносить свои безапелляционные вердикты насчёт «абсолютной прогрессивности» (как, впрочем, и «абсолютной реакционности») заимствования в современную русскую речь иностранных слов, позаботьтесь в первую голову о том, чтобы не ставить телегу впереди лошади!» Потому что любой язык – это лишь телега. Хотя и со скарбом, - но скарбом, загруженным в неё на преодолённой уже ею части Дороги Жизни. Тянет же дальше сию упряжку - лошадь: сама многообразная человеческая Жизнь. И эта лошадь не только тянет свою необычную телегу всё дальше, но и безостановочно продолжает загружать в неё новый скарб, а равно тем или иным способом освобождаться от пришедшего в негодность скарба старого, - в том числе выбрасывая его по мере необходимости на обочины.
http://www.communist.ru/root/archive/culture/filtrui_bazar

Русский язык как никакой другой язык индоевропейской семьи испытал на себе в течение XX столетия мощное воздействие социальных факторов. И мы все сегодня являемся свидетелями того, что происходящие в России преобразования отражаются на состоянии и путях развития русского языка. Он за последнее время пережил большие изменения. Эти изменения в русском языке носят, с одной стороны, позитивный характер, потому что отражают новые социальные явления и реалии, с другой – негативный, потому что резко снизился уровень владения русским языком, серьезно сократился объем и характер его функционирования, неуклонно и стремительно падает (при активном воздействии средств массовой информации) культура русского слова.
Снижение речевой культуры в последние годы XX столетия наблюдается в бытовом общении, в публичных выступлениях, в языке художественной литературы и журналистики. В русскую речь все больше проникают вульгарные, а нередко и просто непристойные слова и выражения, она засоряется словами и оборотами из жаргонов, просторечия. Культура речи на телевидении и радио, в газетах и журналах резко упала, и как неизбежное следствие происходит снижение языковой и общей культуры населения. Особенно уязвимой оказывается речь молодежи. Нарочитое употребление жаргонной, стилистически сниженной лексики стало непременным условием и критерием "современности" у молодежи. Вот как обращается парень к девушке: "Продаю вайтовые трузера на зипперах с файловым лейблом на лефтовом покете" (Продаю джинсы белые с модной этикеткой на левом кармане).
Жаргон, как известно, – это не особый язык, а набор слов и выражений, употребляющихся по законам грамматики и фонетики общенародного языка с целью создания определенной фамильярной речи, особого экспрессивного колорита, понятного только говорящим. Носителями жаргона являются студенты, школьники старших классов, уличные торговцы, рабочая молодежь, в основном жители городов и рабочих поселков. Столь неоднородный состав носителей жаргона проявляется в его лингвистической неоднородности: можно выделить студенческий, школьный, солдатский, рабочий жаргоны, сленг уличных торговцев, которые, впрочем, во многом совпадают, имея специфические слова и обороты лишь для обозначения учебного или производственного процесса, их сходство определяется некоторыми особенностями быта указанных групп, их отношением к слову.
В русскую речь хлынули жаргонные слова – лексика деклассированных элементов (преступников, бродяг, бомжей, беспризорников, нищих и др.) с их бытом, нравами, законами и обычаями: фраер, наркота, сесть на иглу, беспредел, перо (нож), бабки – хрусты – фанера (деньги), мусор – мент (милиционер), лажа (очень плохо), пахан (хозяин шайки или притона), хвост (старое, нераскрытое дело), баланду травить (вести пустые разговоры), шмотки (одежда), кусок (тысяча рублей), клево (хорошо), шарага – хива – кодла (компания), кент – корифан (товарищ), шестерка (зависимый человек, раб), сявка (бесправный), сука (вор, предавший воровской закон), шалман (место сбора, притон), хавало (лицо) и др.
Вульгаризмами не пренебрегают и государственные мужи. Как-то однажды Борис Немцов посетовал: "Я иногда сам не понимаю этот птичий язык". Первого вице-премьера, оказывается, озадачил обыкновенный рабочий жаргон высшего российского законодательного органа, который мы, простые смертные, уже худо-бедно научились расшифровывать.
Ну, неужели так сложно понять, о чем идет речь, если один политик (Жириновский) жалуется, что "его заказали"? Другой (Тулеев) уточняет: "трем киллерам". А все почему? "Потому что не делились", – объясняет третий, бывший член правительства (Лившиц). "Все должны платить", – вторит четвертый (Макашов). Пятый не согласен: "Их надо гасить!" (Починок). А уж на том, что "Чубайса необходимо сдать", сходятся решительно все, кроме самого Чубайса. Да что там отдельные политики, символ движения НДР – вообще крыша [3].
А "Аргументы и факты" даже просто "опускают" Немцова [4].
Вульгарные слова, жаргонизмы вторгаются в речь обычно в периоды глобальных исторических событий, социальных перемен, какими являлись последние десятилетия XX столетия, что связано с перестройкой, ломкой величайших политико-экономических структур, частичной амнистией, разгулом преступности.
Это огрубление речи является отражением и показателем недостаточно высокого уровня речевой и общей культуры говорящих и пишущих, отсутствия языкового вкуса.
В последние десятилетия в молодежном жаргоне появилось много слов английского происхождения и производных от них, привившихся на русской почве. Использование англоязычной лексики в данном случае осуществляется в таком объеме, что становится одной из существенных характеристик молодежного жаргона. Подобное явление наблюдается в истории развития молодежных жаргонов впервые, хотя тенденция к использованию отдельных иноязычных заимствований в речи молодежи не нова. Приведем примеры: герла – девушка, бой – юноша, мэн – мужчина, молодой человек, френд – друг, приятель, беби – ребенок, трузера – брюки, шузы – ботинки, шоп – магазин, диск – пластинка, тейпер – магнитофон, мани – деньги, кейс – портфель, сумка, гам – жевательная резинка, зиппер – застежка "молния", сейшн – молодежная вечеринка, вайтовый – белый, файновый – превосходный, отличный, шейк – танец и шейковать – танцевать, лукать – смотреть, смокать – курить, дринкать – пить и т.д.
Объясняется это тем, что жаргон – очень подвижная, легко изменяющаяся система. Он в большей степени подвержен влиянию таких социальных явлений, как мода, изменяющиеся вкусы его носителей. И сегодня англоязычные жаргоны – отражение такой моды: временного увлечения молодежи западной эстрадной музыкой, одеждой и т.д. Здесь также немаловажную роль играет фактор подражания: модные одежда и прическа, модные словечки – вот идеал для некоторых молодых людей, а "модный" – значит "принятый в данном кругу".
Реалией нашего времени стало формирование нового жаргона – жаргона уличной торговли, что связано с появлением в 1991 г. в стране уличной торговли и ее дальнейшим развитием. Носителями его стали люди, чей социальный состав, уровень образования и профессиональной подготовки чрезвычайно пестры. Все они вносят свой вклад в эту речь. Так, из молодежного жаргона пришли слова: видак, аппарат – видеомагнитофон; прибамбасы – аксессуары, украшения; накладные детали одежды; чоперы – ковбойские сапоги, но с обрубленными, тупыми носами; хайки – зимние ботинки на толстой рифленой подошве; слаксы – широкие брюки; бати – кроссовки и др.; из воровского жаргона: стольник – сто рублей; кусок – тысяча рублей; лимон – миллион; разборки – выяснение отношений; горбатиться – работать; тату – татуировка и др.; из речи фарцовщиков перекочевали: капуста – вообще валюта; баксы, зеленые – доллары; рубануть – купить товар оптом; навар – прибыль и др.
Жаргон уличной торговли – явление новое, еще не вполне сложившееся. В него вошли, как видно, элементы молодежного жаргона, лексика фарцовщиков и уголовников.
Особенно преуспевает в употреблении бранных слов сегодня класс "новых русских". Тюремный жаргон с ненормативной лексикой постепенно становится корпоративным языком их общения.
Таким образом, русский литературный язык как выражение тысячелетней культуры нашего народа в современный острейший кризисный период нуждается в особой охране и защите. Тиражирование и пропаганда иностранщины и откат от традиционной культуры речевого пове-дения – это две стороны единого разрушающего языкового нигилизма, неуважения своих исторических корней, несущих нашему обществу неисчислимые нравственные потери [2].
Встревожен по поводу снижения русской речевой культуры и академик С.П.Капица: "Явление распада общественного сознания отражается и на языке". Между тем, по его словам, "в развитых странах, например, в Англии существует очень внимательная служба культуры языка в средствах массовой информации. Впрочем, в демократической Англии есть и идеологический контроль за телевидением, поскольку это соответствует национальным интересам" [6].
Наша среда существования – в том числе и языковая – должна быть здоровой, очищенной от вредных примесей, годной для самовыражения и обновления. От каждого из нас в той или иной мере зависит здоровье языка, который мы хотим сохранить для новых поколений во всей его чистоте и богатстве накопленного.
Матерщина и другие признаки низкой культуры нашего быта, блатной язык могут быть изгнаны или обезврежены общими мерами, направленными на поднятие уровня культуры среды и школы.

Дело было вечером, делать было нечего. Две компании ребят со вполне определенными намерениями двинулись к коммерческому киоску. - Ну чё, мужики, - говорили в первой группе. - У кого бабок можно надыбить на пузырь водяры? Да чё тут базарить, в натуре, скинулись по штуке и затарились... - Хей, гайз, - «спикали» во второй «команде». - Мэйк анибади «капусты» на боттл? Очень дринкинг хочется...

Продавец в винной палатке все слышал и тут же приготовил товар. Он-то прекрасно знал, что сегодня для успеха коммерческой деятельности нужно уметь не только отличать мексиканские доллары от монгольских тугриков, но и находить общий язык с покупателями. А он у них, ох, какой разный! По сути все мы в нашей языковой среде немного полиглоты. Помимо единого матерного пространства, связывающего бывшие республики СССР гораздо крепче, чем единая денежная единица, мы обладаем еще и множеством миниареалов, в которых русский предстает в самых разных видах. Примерно процентов на тридцать наш обыденный треп состоит из жаргона тюрем и лагерей. В этом мы страна уникальная. Нигде, кроме, возможно Австралии - бывшей ссыльной колонии для английских каторжников - народ не говорит на языке воров, убийц и проституток.

Такое утверждение может показаться спорным, Чтобы развеять сомнения скептиков приведу небольшой тест. Попробуйте из следующего ряда слов, которыми мы часто пользуемся в быту, выбрать те, что принадлежат классическому языку и те, что являются достоянием «блатной музыки»: атас, бабки /деньги/, бухарик, взять /арестовать/, геморрой /неудача/, дать в лапу, деляга, динамить, дурка, жучок, забуреть, завязать /закончить/, звонить /врать/, заложить /выдать/, затариться, кантоваться, капелла /группа/, кемарить, карифан, кодла, кусок или штука /тысяча рублей/, лепить горбатого, лох, маза, менты, надыбить, наколоть /обмануть/, облом /неудача/, падла, повязать /арестовать/, понт, проходняк, свистеть /врать/, свой в доску, сесть на иглу, сидеть от звонка до звонка, спелись /сговорились/, стоять на шухере, стырить, таранить /нести/, толкнуть /продать/, фиксатый, фраер, умат, хай /крик/, хата /квартира/, шестерка /прислужник/, шмон.

Невероятно, но факт - все это из воровского жаргона. Кстати, далеко не весь словарный запас нарушителей закона остался в «зоне». Типично преступные «легавый», «барыга" «калым» /левый заработок/, «кранты», «липа», «манатки», «шмотки», «фарт», «расколоться» /на допросе/, «стукач», «туфта», «шпана», и т.д. уже вполне официально прописались в академических словарях, равно как и в жислни обычных, ничем не скомпрометировавших себя перед Уголовным кодексом граждан.

Вторая часть нашего языка - англицизмы и американизмы. Речь идет о «плеерах», «ваучерах», «тинейджерах»... Пока еще заокеанские слова не имеют у нас такой вес, как воровские, но их становится все больше - это очевидно. В результате наш язык превратился в странный коктейль, в котором в причудливом беспорядке перемешан лексикон Пушкина, английской королевы Елизаветы, негров Гарлема и бывших советских уголовников. Как же это вышло и что из этого следует?

ПОЧЕМУ ЛЕВ ТОЛСТОЙ «БОТАЛ ПО ФЕНЕ»?

Первый сильный натиск со стороны русский язык испытал во время монголо-татарского нашествия. Вторая волна иноземных слов хлынула с берегов Голландии и других европейских государств во времена Петра Первого. Академией наук е «Словарь иностранных слов, вошедших в русский язык в эпоху Петра Великого» было включено свыше трех тысяч новых для тогдашних времен понятий. Третье нашествие - французское, подробно описано в «Войне и мире». В обиходе персонаже? романа сразу четыре языка: литературный, светский, простонародный, церковный. Русский писатель Лев Толстой свою эпопею просто вынужден был начать по-французски во многом потому, что в описываемое им время в светских салонах само? модной «феней» был язык обитателей Парижа г Руана.

В то же время развивался и предшественник бывшего воровского жаргона - современного русского разговорного языка. Многие исследователе считают, что праотцами языка тюрем и лагерей стали офени - бродячие торговцы. Их узкопрофессиональный лексикон воры обогатили словами из арго моряков, особого диалекта русских нищих и купцов.

Языки разных слов населения России почти не пересекались пока все не смешалось в доме Романовых с приходом первой мировой войны. Когда в окопах рядом оказались аристократы и мужики, началось взаимопроникновение двух культур - салонной и простонародной.

Вихрь революции порядочно излохматил и огрубил язык. А уж плавный переход на «блатную музыку» наша страна осуществила в эпоху сталинских лагерей. Столкновение двух родов русского языка было похоже на падение купеческого, крепкосбитого тяжелого комода на изящный, инкрустированный слоновой костью, столик из дамского будуара. Хрясь! - и нет столика! Хрясь - и нет будуара! Хрясь! - и нет «дам», остались только гражданки, телки и чувихи.

Конечно, кроме субъективных /кто его знает, может быть Сталину, плотно общавшемуся с преступной средой, и нравился язык «социально близких» мокрушников и медвежатников /есть причины и объективные. Не знаю присутствует ли в лингвистике такое понятие как «усталость языка», но в жизни оно существует. Когда Россия по уровню цивилизации стала отставать от Европы, Пушкин вынужден был заметить: «панталоны, фрак, жилет, всех этих слов на русском нет; ...мой бедный слог пестреть гораздо б меньше мог иноплеменными словами, хоть и заглядывал я встарь в Академический Словарь», а Герцен, рассказывая про своего отца, добавлял: когда он воспитывался, европейская цивилизация была еще так нова в России, что быть образованным значило быть наименее русским. Теперь же, чтобы быть в гуще жизни нужно, увы, как и в 1918 году, бросать свои интеллигентские штучки и «ботать по фене». Солидная часть Уголовного кодекса легализовалась в жизни и, естественно, нам потребовались новые слова, чтобы отражать новые в нашей повседневной жизни явления. Если раньше не было ростовщичества, то теперь оно есть - в любом банке. Следовательно, перешли в активный оборот «дивиденды» /слово с респектабельным оттенком/, а вот с легализацией валютчиков пошли в тираж «баксы» и «капуста», отдающие знаменитой фразой «твое место у параши». Спокойно стали бродить по гостиницам проститутки и тут же активизировалось слово «клиент» и американцев московские школьницы стали называть «стейтсы», а финнов - «финики».

Все эти факты вынуждают меня сделать первый, может быть банальный, но очень важный вывод: язык есть отражение нашей жизни - общественной и личной. Жизнь страшная и корявая и язык соответственный.

Утрата языкового разнообразия — угроза нашему будущему

В определенные периоды истории некоторые языки (на Западе — главным образом латинский и французский) стремительно расширяли ареал своего распространения и приобретали статус языков межнационального общения — по крайней мере среди образованных людей. Но их звездный час давно миновал. В настоящее время весь мир говорит или учится говорить по-английски, и с каждым годом эта тенденция лишь усиливается. Как выяснилось, нам не понадобился ни эсперанто, ни какой-нибудь другой из искусственных языков, созданных мечтателями-утопистами. Любой человек может сегодня улыбнуться и произнести не только «кока-кола» и «джинсы», но и фразу типа: «Do you want fries with that?»

Однако Эндрю Долби, автор известного «Многоязычного словаря», убедительно показывает, что радоваться этому не стоит. В его новой книге «Язык в опасности» приводится масса примеров, свидетельствующих о том, что языки развиваются в процессе взаимодействия друг с другом; автор заставляет почувствовать, как много мы потеряем — и в культурном, и в познавательном отношении, — когда умрет последний человек, говорящий на корнуэльском или чаморро, окситанском или намбиквара.

Прежде всего Долби опровергает распространенное мнение, что наличие языка-посредника резко уменьшает, а то и сводит на нет опасность глобальных конфликтов: «То обстоятельство, что в двадцатом столетии большая часть человечества обрела возможность общаться на английском языке, не предотвратило ни одной войны и не снизило частоты возникновения военных конфликтов; да и войны не стали от этого менее жестокими. В последнее время нам пришлось быть свидетелями того, как развязывались ожесточенные вооруженные конфликты между людьми, в буквальном смысле слова «говорящими на одном языке»: вспомним гражданскую войну в Руанде, иракское вторжение в Кувейт, войну в Боснии и нескончаемую напряженность между Северной и Южной Кореей».

Главный тезис автора состоит в том, что люди всегда будут учить своих детей тому языку, который они считают языком власти. «Добиться успеха — значит, принадлежать к элите; чтобы принадлежать к элите, человек должен говорить на официальном или интернациональном языке. По мере возможности все родители мира, к какому бы «национальному меньшинству» они ни принадлежали, будут стремиться обучить своих детей «языку элиты»: для них это даже важнее, чем освоить его самому». Если представители первого поколения прибывших в США иммигрантов изначально говорили, например, на словацком языке, то их дети стали двуязычными, и можете не сомневаться, что их внуки будут в этом отношении уже стопроцентными американцами. И вот еще что любопытно: «относительно немногие из тех, чьим родным языком оказался язык власти, считают необходимым выучить какой-нибудь язык, обладающий менее высоким статусом». Таким образом, со временем все большее количество людей приобщается к языку власти. Кому нужен какой-нибудь допотопный мумбо-юмбо? Какой от него прок?

Иногда язык немногочисленного народа выживает в течение довольно длительного времени благодаря тому, что он используется в ритуалах и различных церемониях, а также для передачи секретов традиционных ремесел. Но, замечает Долби, «если язык утрачивает свои основные функции, становится неважным, какое количество людей его понимает». Даже преподавание в школе на двух языках редко приводит к продлению жизни попавшего в критическую ситуацию языка: например, кельтский язык неуклонно движется к закату, несмотря на все попытки возродить его в Ирландии. Только общенациональный — английский — язык имеет существенное значение для всех регионов Великобритании, потому что именно им пользуются люди, стремящиеся продвинуться по службе или как-нибудь иначе повысить уровень своей жизни.

Английский язык превратился во второй (или первый) язык всего человечества не за счет того, что он обладает какими-то исключительными внутренними достоинствами, но просто оттого, что на сегодняшний день это самый полезный из всех существующих языков. В прошлом «языки межнационального общения» нередко распадались; например, латинский язык раздробился на такие «диалекты», как испанский, итальянский и другие романские языки, но в мире, который становится все более единым, в «глобалистской ойкумене», связанной компьютерной технологией, международными компаниями и спутниковым телевидением, вряд ли возможна та степень изоляции, которая могла бы привести к новой языковой дезинтеграции. Укрепление национальных государств приводит к унификации локальных языков, а возникновение «мирового государства», основанного на электронных средствах связи и поддерживаемого глобалистскими устремлениями Соединенных Штатов, обеспечит неизбежный триумф английскому языку.

Но что мы при этом теряем? «Любой исчезающий язык уносит с собой культуру, — пишет Долби. — Если вы используете какое-нибудь «туземное» слово, это означает, что вы чему-то научились от местных жителей (возможно, очень полезному: скажем, приготовлению пищи или умению распознавать лекарственные травы). А общеупотребительные слова господствующего языка, всосанного с молоком матери, почти не способствуют дальнейшему обогащению нашего опыта». В связи с этим ходом мысли Долби закономерно обращается к лингвистической теории Бенджамина Уорфа, который утверждал, что «структура любого языка выражает особое мировоззрение и поэтому влияет на характер мышления того, кто говорит на этом языке; в каком-то смысле язык предопределяет, что человек думает о мире». Уже древние заметили: «О некоторых вещах очень легко говорить по-гречески и очень трудно — по-латыни». Признавая, что тезис Уорфа неоднозначно оценивается в современной лингвистике, Долби предлагает несколько смягченную версию теории лингвистической относительности, но, по сути дела, он верит, что языки выражают различное миропонимание, хотя они и не обязательно жестко предопределяют характер восприятия и мышления того или иного их носителя.

Для подкрепления своего тезиса Долби делает краткие экскурсы в историю таких языков, как романес (язык цыган), идиш, «воровской жаргон», греческий койне и пиджин-инглиш (англо-туземный гибридный язык). Он прослеживает исчезновение языков американских туземцев, по большей части в Калифорнии; рассказывает об уничтожении всех восьми туземных языков Тасмании; анализирует предпринимавшиеся в разных странах попытки сохранить многоязычие; отмечает, сколь многим обязан современный английский некоторым утраченным языкам (оказывается, даже такое «знаковое» для двадцатого столетия слово, как «персона», было позаимствовано — хотя и не напрямую — из древнего и малоизвестного языка этрусков). Долби с сожалением констатирует, что через двести лет количество живых языков сократится до двухсот (сейчас их около пяти тысяч), а английский, подобно колеснице Джаггернаута, будет с огромной скоростью сметать все на своем пути к мировому господству.

Долби приходит к заключению, что имеются три главные причины, по которым мы больше не можем мириться с ситуацией, когда утрата языков идет по нарастающей. Во-первых, мы нуждаемся в знаниях, которые в них содержатся и которые не могут быть переданы каким-либо иным способом. Во-вторых, эти языки нужны нам для того, чтобы облегчить доступ к альтернативным точкам зрения и картинам мира. В-третьих, многообразие языков необходимо потому, что только благодаря ему наш родной язык способен сохранить свою гибкость и творческий потенциал. Автор настолько убедительно доказывает эти тезисы, что человек, прочитавший книгу «Язык в опасности», почти наверняка с ними согласится.

Хотелось бы завершить рецензию на этой оптимистической ноте, однако остается непонятным, каким образом мы могли бы переломить ход событий, если, конечно, не принимать в расчет возможности какого-нибудь мирового катаклизма или вмешательства потусторонних сил. Культурное богатство нашего мира иссякает вследствие галопирующего распространения английского языка, поддерживаемого экспансионизмом американского образа жизни и развитием международных коммуникаций на основе современных технологий. Иными словами, мы можем констатировать, что добились своего: построили Вавилонскую башню — и транслируем с нее «Симпсонов».

The Washington Post
Перевод И.Н.Фридмана

http://www.russ.ru/ist_sovr/other_lang/20030818_dirda.html

«Язык - душа нации. Язык - это его живая плоть идеи, чувства, мысли...». А.Н.Толстой.

«Если можно добиться от себя слова своего собственного, самим собою рожденного, то разве можно тратить время и гоняться за чужими мыслями!» М.Пришвин.

Я, как человек, любящий все новое, оригинальное и нестандартное, склонен к экспериментам. Так, мною составлена характеристика на все буквы русского алфавита. К примеру: А - авторитетная, азбучная, активная, античная, ароматная; Б - бурная, бойкая, броская, блестящая, божественная; В - воздушная, волнующая, весомая, вежливая, великодушная, властная; Г - гуманная, громкая, героическая, горластая, гремящая; Д - домашняя, достоверная, доверительная, добрая, душевная... И так далее - до «Я». Скажите, на каком языке еще составлены подобные характеристики великим труженицам родного языка?!

Позднее родилось экспериментальное стихотворение «Сто ностальгических строк» с окончаниями «ели» (какой все-таки удивительный наш язык: «ели» - и глагол, и имя существительное во множественном числе, а сколько получается всевозможных вариантов!) Приведу только окончание стихотворения, тем более, что оно в какой-то степени передает душу русского человека:

...Ну, наконец-то, мы прозрели -

Без Родины осиротели

И стали собирать портфели.

Шампуни в ход пошли и гели -

Мы на глазах похорошели,

Вручали всем подарки гжели.

Как фраки новые надели,

Кристины, Джоны и Мишели

На память нас запечатлели

На фото, в масле и пастели.

Душою словно подобрели,

Ума набравшись, повзрослели:

Чужие бросили мотели,

Домой, в Россию полетели!

Многие государства бережно относятся к своей истории, культуре, национальным особенностям. Весьма примечателен положительный опыт Франции по защите своего языка и культуры. И делается это на уровне государства, что заслуживает уважения! Так почему же мы не боремся за чистоту родного языка, который является основой нашей культуры, достоянием нации и должен вызывать гордость у каждого порядочного человека? Меня, как офицера и патриота своего Отечества, беспокоит засилье, я бы даже сказал, наглая «интервенция» «американизмов». Очень жаль, что мы (точнее - руководители страны, поскольку наше мнение никто не спрашивал) на волне лжедемократии переняли у США и других стран Запада все самое плохое, не взяв почти ничего хорошего, ценного, приемлемого для нас. А ведь Россия - самобытная страна: со своей историей, особым географическим расположением, что конечно же не может не сказываться на обычаях, традициях, нравах, складывавшихся веками. К чему такое количество бульварной западной литературы, дешевых и бездарных американских фильмов, которые буквально обрушились на наши беззащитные головы, открытые сердца и души. Особенно досталось молодежи и старшему поколению. Ответ прост - значит, кому-то это надо и делается все с определенной целью!

От этого ломаются судьбы, душевно страдают и на глазах меняются люди, а вместе с ними трансформируется наш разговорный и печатный языки, которые, как во время пьяного застолья, засоряются словесным мусором, пошлятиной, нецензурщиной. Однако министерства культуры, образования, ученые-словесники, педагоги почему-то молчат. А ведь пора поднимать шум, привлечь все средства массовой информации и спросить общественное мнение: согласны россияне с таким положением дел? Иначе завтра будет поздно. Вы прислушайтесь к разговору детей - они разговаривают, как пьяные мужики или уголовники. Вот вам и безобидный, на первый взгляд, факт. А уж писать письма и разговаривать по телефону с друзьями и родственниками, проживающими в ближнем и дальнем зарубежье, простых людей из-за дороговизны вообще отучили. Следовательно, постепенно утрачивается своеобразная и очень характерная, издавно принятая на Руси и в России, культура общения.

Для россиян сейчас основным источником информации и в то же время убивания драгоценного времени (а ведь жизнь коротка!) стало телевидение. Ученые подсчитали, что ведущие центральных каналов ТВ обходятся всего 400-450 словами! И это за полчаса вещания! Причем используется информация агентств всего мира! Так вот, из этого мизерного запаса слов очень большой процент составляют «американизмы», и очень часто применяются они без всякой надобности. К сожалению, некоторым ведущим и редакторам лень заглянуть и воспользоваться бесценным кладезем русского языка - словарями, им легче позаимствовать иностранные слова, многие из которых непонятны простым телезрителям. А ведь сносок на экране и в газетах не делается. Вот и приходится порой слышать следующие нелепые фразы: «только для нашего канала господин ... согласился дать эксклюзивное интервью». И такое продолжается изо дня в день на всех каналах, через каждые два-три часа. Плюс развлекательные и прочие программы. Теперь вы догадываетесь, какое негативное воздействие оказывается на россиян, особенно детей?! Чему они могут научиться?!

А ведь воспитание морально-нравственных качеств, патриотизма, духовности, безграничной любви к большой и малой родине должны начинаться с привития любви к родному языку (как к государственному, так и к национальному) с самых первых материнских слов, а затем в яслях, в детских садах, в школах... Потом необходимо прививать любовь к истории государства, гербу, флагу и так далее. Для этого необходима государственная программа! Национальный язык, правильно подобранные детские книги, хорошая литература, театры, кино, культура в целом, проповедующие гуманизм, любовь к окружающему миру и ближнему, должны воспитывать в человеке самые высокие чувства, готовность защищать свое Отечество. Так воспитывали наших дедов и прадедов, которые не щадили живота своего и в труде, и в бою. А что же сейчас творится? Западная культура, бездуховность и волчье мировоззрение нагло проникли в нашу страну с далеко идущей целью: окончательно развратить, идейно разоружить и разложить наш народ. В этих вопросах они стремятся к единоличному господству, постепенно выдавливая российскую многонациональную культуру, которая, на мой взгляд, как все население и каждый человек в отдельности, моря и реки, земля и ее недра являются бесценным достоянием нации. Так что же наделенные властью руководители страны, конкретные министерства и ведомства не защищают свое богатство и культуру в частности? Западные политики и их послушные сподвижники: прорабы перестройки, дерьмократы и идеологи-перевертыши под видом заботы о нас, таких темных и недалеких (с их точки зрения), стремятся к полному гоподству в нашей стране. А для этого им надо управлять нашими беззащитными перед массированной агрессией умами, открытыми сердцами и душами. И прямо должен сказать, уже преуспели в этом, к тому же с каждым годом набирают обороты. Из литературы и искусства они постепенно вытравливают социальную сущность, национальные особенности, духовность, зато привносят фальшивые, давно прогнившие ценности, систематически воздействуя на психику, уничтожают самосознание и волю, прославляют самые низменные человеческие чувства и инстинкты. Всё, что перечислено - далеко не полный набор средств, причем очень дорогостоящий, но наши добровольные «радетели» все просчитали и взвесили. А цель, я думаю, всем понятна.

Хочется спросить у наших чрезмерно заботливых «друзей»: так что же вы так активно и рьяно «скупаете» наши умы и не только наши, если мы и подобные нам такие «недалекие» и «темные»? Несмотря на то, что в последние годы российскому образованию нанесен ощутимый урон, наши юные дарования на всемирных олимпиадах завоевывают первые места почти по всем предметам. Значит, наше образование и средняя школа в целом, хотя их постоянно унижают и беззастенчиво обворовывают, -лучшие в мире! Так зачем же ломать хорошее, уникальное? Мы этому учились сами и обучали других! Так нет, министр-«новатор», вместо того, чтобы вовремя выплачивать нищенскую зарплату учителям, затеял всевозможные реформы. А как расценить сокращение учебных программ по русскому языку и литературе? И какая необходимость частичных изменений в грамматике? На пользу ли все эти новшества? Невольно возникающие вопросы наталкивают на далеко не радостные размышления.

А другой министр вместо того, чтобы заниматься непосредственными обязанностями, превратился в «штатного» ведущего на канале «Культура». Так и хочется обратиться к премьеру и к президенту страны с требованием: немедленно повысьте «крохотную» зарплату Швыдкому, чтобы он не подрабатывал в качестве ведущего на ТВ и не отнимал хлеб у профессионалов. В противном случае всем культурным людям страны придется складываться.

Поверьте, я высказываю не только свою точку зрения. Так думает большинство из тех, с кем приходится общаться. Мне часто доводится выступать в трудовых коллективах, в воинских частях, в учебных заведениях, и люди, независимо от возраста, говорят примерно об одном и том же. Я же с любовью и гордостью рассказываю о русской литературе, доказываю, что наш язык самобытный и неповторимый, самый богатый и выразительный язык в мире. Но его чистоту надо защищать так же надежно, как рубежи своей Родины. Они неразрывно связаны, и любые нападки на язык надо расценивать, как нападение на Отечество. Любые наши послабления, безразличие, ошибки активно используются потенциальными противниками, стремящимися ослабить, разобщить и раздробить Россию, сделать ее сырьевым придатком Запада. А население сократить до 15-30 миллионов! Они подсчитали и решили, что этого вполне достаточно, чтобы обслуживать скважины, работать на вредных производствах, добывать и вывозить к ним природные богатства. Вот такая получается страшная арифметика!

Но в стране найдутся силы, чтобы дать отпор прозападным «мечтателям». А впрочем, они есть - только надо их объединить. И тогда вместе удастся решить как общие стратегические, так и конкретные незамедлительные задачи по спасению Отечества, находящегося в реальной опасности, и постепенно возродить его военно-политическую мощь, поднять авторитет на международной арене. Честных людей всегда больше, чем подонков и предателей разных мастей. И действовать надо на всех фронтах, в том числе и в вопросах защиты русского и всех национальных языков от всякой скверны. Полагаю, что наше поколение должно выполнить возложенную на него благородную миссию, которая высказана в последней строфе моего стихотворения «Возвращение Пушкина»:

...Поэт промчится по России снова

И будет рад несказанно тому,

Что сохранила Русь родное слово -

Вот лучший памятник в веках ему!

От нас с вами зависит настоящее и будущее России, так давайте же дружно скажем свое веское Слово, и тогда оно будет услышано всеми, особенно молодой порослью - преемниками и продолжателями славных дел своих героических отцов и дедов! А закончить свои размышления хочется четверостишием:

У всех веков полно своих врагов -

Уж так устроена природа:

Рожает специально дураков

Для испытания народа.

Н.А. КУЛЬТЯПОВ "ЗАЩИЩАЯ РУССКОЕ СЛОВО, МЫ ЗАЩИЩАЕМ РОССИЮ!"