ИСТОРИОГРАФИЯ

1. АМЕРИКАНСКАЯ БУРЖУАЗНАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ В ПЕРВЫЕ ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ:
ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ И ПРАКТИКА КОНКРЕТНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ
Сужение сферы господства капитализма после окончания второй мировой войны означало углубление его общего кризиса. Идеи марксизма-ленинизма еще раз подтвердили свою истинность в общественно-политической практике человечества, их влияние на умы людей во всем мире возросло. Перед буржуазной исторической мыслью США, превратившихся в результате войны в главный оплот империализма, господствующий класс поставил задачу: создать такое историческое видение мира, которое оправдывало бы и обосновывало дальнейшее существование буржуазного общества, служа противовесом учению марксизма-ленинизма о классовой борьбе, о смене общественно-политических формаций, о неизбежности победы более передового общественного строя — социализма над капитализмом. Одновременно преследовалась цель подорвать и свести на нет окрепшее в предвоенные и военные годы социально-критическое направление, опиравшееся на идейное наследие историков-«прогрессистов», значительное влияние на которое оказали марксистские исследования в области истории, философии, экономики, права.
Сотрудничество СССР и США в рамках антигитлеровской коалиции содействовало изменению отношения американцев к первой стране социализма, существенно ослабило воздействие навязанных реакционной пропагандой антикоммунистических и антисоветских вымыслов и предубеждений. Решающая роль СССР в победе над фашизмом внушала глубокое уважение к Советской стране, что нашло отражение в американском обществоведении. В ряде исследований видных историков (М. Лазерсона, Ф. Р. Даллеса, Г. Фишера), изданных в первые послевоенные годы, подчеркивалась мысль о том, что Советский Союз, одержав победу над самой бесчеловечной силой современности — фашистской Германией, проявил себя в качестве величайшей демократической и преобразующей силы. Уверенность в благоприятных перспективах советско-американских отношений выражалась на страницах многих книг, выходивших в свет в годы войны и первые послевоенные годы. Они свидетельствовали о возросшем интересе американцев к Советскому Союзу, его истории и культуре.
Однако уже в конце 1945 г. появились первые признаки изменения идейно-политического климата в стране. Рост консервативных и откровенно реакционных тенденций в политике господствующего класса США сказался и на буржуазной исторической науке. Методологические установки «прагматистского презентизма» или «субъективистско-релятивистско-презентистской школы» были использованы в первую очередь для перестройки буржуазной историографии в реакционно-консервативном духе. На заседании Американской исторической ассоциации (АИА) в декабре 1946 г. были представлены доклады, пересматривающие в духе консерватизма многие важные проблемы истории США и мировой политики: о роли Т. Джефферсона в буржуазной революции XVIII в. (утверждалось, что он был не революционером, а «просвещенным либералом»); о роли народных масс в истории США (не они-де, а магнаты «большого бизнеса» являются ее главными творцами); о внешней политике Советского Союза (ее уподобляли политике «царской России», раздувая миф о «советской военной угрозе») и т. д.4 Под сомнение ставилась идея исторического прогресса: она объявлялась субъективной категорией, зависящей от личности историка, его склонности к оптимизму или пессимизму2. В лучшем случае прогресс признавался как общая идея развития, но мыслился как разновидность плавного, поступательного движения, без скачков и революционных изменений в базисе и надстройке общества, причем высшим достижением «прогресса» объявлялись «американский образ жизни», «американская демократия», «американская цивилизация».
Так определилась начавшаяся смена вех в американской буржуазной историографии. Уверенность «прогрессистских» историков 30-х годов в возможности и необходимости социальных реформ сменялась скептицизмом в отношении их целесообразности. Убеждение в созидательной роли народных масс в истории, творческой силе социальных движений вытеснялось преувеличенным интересом к эволюции правительственных институтов и правительственной политики (особенно — внешней), «разумно» определяемой и направляемой сверху представителями правящей «элиты». На авансцену истории выводился «большой бизнес», который один из его апологетов — профессор истории Нью-Йоркского университета Т. Кокрэн назвал передовым отрядом наступающего со всех сторон индустриализма. Кокрэн откровенно призывал к переписыванию истории в интересах монополий3.
Отход от традиций «прогрессистской» историографии4 выразился в том, что на первый план вышли представители апологетической историографии, которые видели свою главную задачу в том, чтобы вытравить из сознания американцев идеи социальной критики и социального протеста, создать привлекательный образ «единой Америки», якобы призванной стать лидером в послевоенном мире. Историков призывали включиться в «холодную войну», дав ей идеологическое и историческое «обоснование» 5.
22 декабря 1950 г. в беспрецедентном обращении к АИА Трумэн призвал ее членов включиться в борьбу «против угрозы коммунистической агрессии», помогать правительству проводить политику американского верховенства в мире 6.
Откликом на подобные призывы стало оформление в эти годы направления в историографии, исповедовавшего так называемую теорию «консенсуса», или «согласия». Эта «теория», одним из авторов которой был либеральный историк Р. Хофстедтер, постулировала гармонию американского общества, отрицала глубину и значение социальных конфликтов, изгоняла из истории все связанное с ее взрывчатой стороной — массовые движения протеста, забастовки трудящихся, конфликт сил прогресса с силами реакции 7.
Среди консервативных историков школы консенсуса выделялась фигура Д. Бурстина. Свое литературное дарование и щедрую природную фантазию он употребил на создание рекламного труда об этапах эволюции «американского духа», воплотившегося в истории страны. Книга Бурстина сыграла существенную роль в появлении многочисленных, реакционных по духу работ, авторы которых открыто провозглашали консервативные взгляды на события и процессы социально-политического развития США в первые два десятилетия после второй мировой войны.
К созданию этого труда, как пояснял Д. Бурстин, его подтолкнула полемика в правящих кругах в связи с развернувшейся «интеллектуальной борьбой» против Советского Союза. Каким должно быть идеологическое оружие США в этой борьбе? — так ставился вопрос. С одной стороны, выражалось мнение: чтобы сплотить «монолитный Запад в противовес монолитному Востоку» необходимо выработать «философию демократии», основанную на единстве европейского и американского идейного наследия. Однако, по мнению Бурстина, демократия США «уникальна», ей свойствен особый «дух», порожденный американской почвой8; в отличие от европейской американской истории, утверждал он, присущи «преемственность и законность», отсутствие революционных потрясений и веры в «искусственные догматы». Ее фундамент был раз и навсегда заложен «отцами-основателями», давшими стране единственно «ортодоксальное американское кредо». Бурстин на деле оправдывал маккартизм (на словах он его осуждал), изображая как стихийное проявление подлинно «американского» сознания, сопротивляющегося попыткам привить систему взглядов, отличную от «ортодоксальной» 9.
Несколько иным было обоснование «идеологической войны» против революционной «ереси», изложенное в книге другого консервативного историка, Л. Харца, «Либеральная традиция в Америке». В ней Харц заявлял, что, поскольку в условиях «общего кризиса нашего времени», начавшейся «холодной войны» и «мировой вовлеченности» США выступают как «главная страна в борьбе против коммунистической революции», за «изоляцию марксизма», им необходимо иметь «социальное учение для противопоставления притягательной силе коммунизма во всех частях света...» 10. Призывая к выработке «новых фундаментальных категорий», Харц, как и Бурстин, ставил на первое место «уникальность» и «целостность» американского исторического опыта, якобы свободного от революционных потрясений и классовой борьбы, но «аргументировал» он это тем, что США не пережили стадии феодализма, а являются буржуазной страной «изначально» с преобладанием «среднего класса».
Утверждению нового подхода к истории в соответствии с теорией «согласия» содействовало и влияние американской буржуазной социологии, в которой в 50-х годах одержала верх концепция структурного функционализма. Общество трактовалось как система взаимозависимых частей, находящихся в состоянии равновесия. Конфликты же расценивались как отклонения в нормальном функционировании общества, как проявления его патологии. Особенное влияние на буржуазную историографию оказали работы Т. Парсонса, которые, по мнению американского историка Б. Стерншера, представляли собой «социологический аналог» теории «консенсуса» 11.
Свою лепту в становление консервативных взглядов внесли также представители политической науки (в частности, Р. Даль) и так называемой политической социологии (С. Липсет и др.), для которых тенденциозно подобранные примеры из современной истории США служили подтверждением «однородности» американского общества, его «исключительности» по сравнению с раздираемыми классовыми конфликтами европейскими странами. Известный социолог Д. Белл считал возможным в конце 50-х годов в этой связи объявить даже о наступлении «конца идеологии». Он возвестил «триумф конформизма» в общественном сознании Запада и пытался на этом основании обосновать вывод об «утрате влияния» идей марксизма-ленинизма на ход исторического развития 12.
Объединенными усилиями буржуазных историков, социологов и политологов (как консерваторов, так и значительно поправевших либералов) складывался новый «образ Америки» — экономически процветающего оплота «демократизма», «классового мира» и «прав человека». И все это писалось в период разгула маккартизма, когда из школ и вузов изгонялось свободное слово, когда голос честных ученых заглушался шовинистическими здравицами в честь «американской системы» и консерватизма. Появилась плеяда авторов, воспевавших жандармскую роль, которую взяли на себя США в капиталистическом мире, и с позиций яростного антирадикализма нападавших на любые проявления критической мысли. Распространение реакционных идей в исторической науке, являясь прямым порождением маккартизма, в свою очередь, питало и укрепляло последний, снабжая «аргументами» тех, кто выступал против историков прогрессивного направления и либералов.
Этому содействовала и беспринципная в целом позиция самих историков-либералов. За редким исключением, большинство из них заняло колеблющуюся, непоследовательную позицию. В том, что в 50-е годы сумела так прочно утвердиться историография «консенсуса», немалую роль сыграли историки-либералы (например, А. М. Шлезингер-младший), оказавшиеся, по существу, на поводу у сил реакции в своем дрейфе вправо в годы «холодной войны», который привел их к фактическому единению с консерваторами на общей платформе «американской исключительности» и антикоммунизма.
В духе политического фольклора эпохи «холодной войны» либералы разработали и пропагандировали теорию «трансформации» американского капитализма. Согласно их точке зрения, в ходе «капиталистической революции двадцатого века» 13 он якобы превратился в «народный капитализм» 14, в котором ведущую роль играет не собственник-миллионер, а «новые группы управляющих» — выходцы из «среднего класса». На этот последний и перекладывалась ответственность за эксцессы политической реакции как на проявление (согласно концепции Р. Хофстедте-ра и Д. Белла) «поиска статуса» («статусной политики») со стороны рвущихся к власти представителей «среднего класса» 15. Логика этой идеи приводила прямым путем к установлению генетической связи мак-картизма с демократическими движениями конца XIX в. и 30-х годов XX в.16
Нельзя не отметить вместе с тем, что часть историков-либералов осуждали маккартизм как измену демократическим ценностям американской революции XVIII в. «Унизительно воспевать бунтовщиков прошлого — Джефферсона и Пейна, Эмерсона и Торо — и в то же время затыкать рот мятежникам сегодняшнего дня»,— писал профессор Колумбийского университета Г. С. Коммаджер17. М. Кэрти, охарактеризовав маккартизм как «особо ядовитую форму антиинтеллектуализма, ставшего орудием демагогов», призвал американских историков встать на защиту свободы мысли18. Против маккартизма выступали и другие видные ученые и деятели культуры, но их голос тонул в потоке славословий «американскому образу жизни» и экономической мощи США 19.
В целом же, включившись, как и консерваторы, в «войну идеологий» 20 на стороне антикоммунизма, либералы с этих позиций освещали и проблемы послевоенной внешней политики США. Концепции американского гегемонизма получили отражение в работах школы «политических идеалистов» 21. Ее представители (Д. Перкинс, Ф. Танненбаум, Т. Мюррей, Д. Фосдик) усматривали «исключительность» США в том, что во внешней политике они якобы неизменно следуют требованиям высокой морали. Соединенным Штатам, утверждали они, чужды экспансионистские устремления. В конкретных исследованиях американских историков данного направления оправдывалась агрессивность американского империализма, развязанная им «холодная война» против социалистических стран, подавление национально-освободительного движения.
В ходе «холодной войны» «политические идеалисты» последовательно уходили все дальше вправо. От отдельных изъявлений — в годы второй мировой войны — дружеских симпатий к Советскому Союзу и поддержки идей международного сотрудничества они перешли к призывам к антикоммунистическому «крестовому походу». Так, в 1944 г. Д. Перкинс писал: «Наше отношение к СССР основывается на твердом убеждении сохранить дружбу, приобретенную в военные годы» 22. Но уже в начале 50-х годов он оправдывал проводимую США политику с «позиции силы». «Аргументы» в пользу «холодной войны», основанные на ложном толковании фактов, варьировались. Одни говорили о «естественной» враждебности США к России; другие — об «исконном» стремлении русских к «мировому господству». Общей для «политических идеалистов» была пропаганда тезиса о «миролюбии» США и исходящей якобы от СССР «коммунистической угрозе». Ответственность за «холодную войну» перекладывалась на Советский Союз, который голословно обвинялся в «агрессивности», «подозрительности», «нежелании» подлинного сотрудничества с бывшими союзниками 23.
В 50-х годах дальнейшее развитие получила и так называемая школа «политического реализма», сложившаяся в предыдущем десятилетии. Развивая идеи ранних идеологов американского экспансионизма (А. Мэ-хэна, Дж. Фиска, Дж. Барджесса, Б. Адамса), ее представители ставили во главу угла своей политической теории тезис о решающей роли силы в международных отношениях. «Центральная концепция моей политической теории,— подчеркивал признанный глава „политического реализма" Ганс Моргентау,— заключается в силе» 24. Политика, утверждал он,
«есть столкновение интересов, разрешаемое через борьбу за силу»25 . Главный же источник силы государства, по глубокому убеждению теоретиков «политического реализма», составляет военный потенциал. «Военная мощь — тот фундамент, на котором строится позиция страны относительно других государств. Если этот фундамент слаб и хрупок, все остальное обречено быть столь же немощным и нетвердым»,— отмечал Моргентау 26.
«Политические реалисты» возражали против моралистского подхода «политических идеалистов». «Холодная война», по мнению «реалистов», не столкновение абстрактных сил «добра» и «зла», а развитие традиционного «силового конфликта» между двумя великими державами, выступающими в защиту собственных национальных интересов27. Ориентируясь на союз с СССР, писали они, США опрокинули сложившийся в мире «баланс сил» и проглядели «преемственность экспансионизма» во внешней политике царской России и СССР, который после войны обернулся против США 28.
Уверовав в атомную монополию США и считая военную мощь фундаментом внешней политики государства, «политические реалисты» доказывали необходимость агрессивного курса (концепция «массированного возмездия») в отношении СССР. Однако по мере изменения соотношения сил в мире в пользу социализма некоторые из них были вынуждены скорректировать свои взгляды. Уже в 1954 г. Дж. Кеннан, влиятельный представитель «политического реализма», один из авторов политики «сдерживания коммунизма», признал, что «советская проблема не может быть решена с помощью войны» 29, и призвал к использованию более гибких средств осуществления целей США на международной арене.
Тем не менее проповедь достижения мирового господства США путем «тотальной войны» с Советским Союзом с применением атомного оружия сохранялась на вооружении у правого крыла школы «политического реализма» (У. Кинтнер, Дж. Догерти, С. Поссони, Р. Такер, Р. Страус-Хюпе). США, писали в 1950 г. Страус-Хюпе и Поссони, «не должны отказываться от использования атомного оружия первыми» 30. То же продолжали твердить они и в 1959 г.: конечной целью США должно быть уничтожение коммунистической системы 31. Ракетно-ядерный удар, который с этой целью предпримут США, заранее объявлялся представителями этого направления «справедливым» 32.
Однако, несмотря на засилье реакции, и в 50-х годах не прекращалась борьба прогрессивных сил за гражданские свободы, свободомыслие, объективное освещение событий. Десятилетие, отмеченное в буржуазной историографии как торжество «согласия», на деле характеризовалось дальнейшим углублением социальных и политических противоречий, накоплением взрывчатого материала в недрах американского общества, подспудными, но все чаще прорывавшимися наружу выражениями протеста, острыми критическими выступлениями прогрессивной общественности.
Не могла заглушить реакция и голоса американских историков-марксистов, разоблачавших подлинное лицо империализма США, его реакционную внутреннюю и внешнюю политику. Одна за другой в 50-х годах выходят в свет работы У. 3. Фостера, Ф. Фонера, В. Перло, Г. Аптекера33, подвергших глубоко аргументированной критике теории «американской исключительности», «улучшенного», «гуманного» капитализма и т. д. Они убедительно показали, что социальные антагонизмы в США неизбежно будут принимать все более острый характер по мере дальнейшего углубления общего кризиса капитализма. В их работах была раскрыта классовая сущность внешнеполитического курса правящих кругов США, направленного на достижение мировой гегемонии.

2. ПРОБЛЕМЫ ПОСЛЕВОЕННОЙ ИСТОРИИ США В СОВРЕМЕННОЙ АМЕРИКАНСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Важнейшей особенностью развития США с начала 60-х годов стая мощный подъем массового демократического движения против расизма, за гражданские права черного населения, против роста милитаризма и агрессивной внешней политики правительства. Массовые движения протеста, в которых принимали активное участие представители прогрессивной общественности, в значительной мере способствовали изменению политического климата в стране, пробили брешь в душной атмосфере конформизма. «... Получившие огласку факты о нищете и расизме, движение за гражданские права черных, критика интервенции на Кубе и во Вьетнаме вдребезги разбили многие представления 50-х годов, заставили интеллектуалов вновь пересмотреть историю США»,— отмечалось в сборнике статей молодых радикальных историков 34.
Растерянность перед лицом происходящих в мире перемен, методологическая несостоятельность, неспособность постичь глубинные причины подъема революционных, национально-освободительных, демократических движений во всем мире и в самих США, провалов американской внешней политики, а также, не в последнюю очередь, субъективистское толкование последствий научно-технической революции — все это повлияло на общее состояние буржуазной историографии США. В сфере методологии в буржуазной исторической науке США боролось несколько философских школ (прагматизм, экзистенциализм, неокантианство и др.), однако наиболее влиятельным становится неопозитивизм, для которого характерно распространение на историю формально-логических, дедуктивных методов исследования.
Конкретно неопозитивистская ориентация проявилась в увлечении количественными методами, попытках переноса в историю методик, применяемых в антропологии, социологии, психологии. Это имело определенное положительное значение: расширился круг источников, подробному анализу (в частности, путем использования электронно-вычислительных машин) было подвергнуто имущественное положение различных слоев общества, состав электората в ходе президентских выборов и др. Однако в целом неопозитивистская методология уводила в сторону от широких обобщений, вела к необоснованному и неоправданному дроблению исторического процесса, препятствовала познанию свойственных ему объективных закономерностей. Все эти методологические пороки в полной мере сказались на сформировавшемся после войны «модернистском» направлении в буржуазной историографии внешней политики США 35.
На фоне духовного бунтарства и усиления социально-критической мысли 60-х годов еще яснее обнажилась несостоятельность основных концепций, утвердившихся в американской буржуазной историографии на протяжении предыдущего десятилетия. Рушилось с помпой воздвигнутое здание консенсуса: острейшие социально-политические конфликты 60-х годов опрокинули его, наглядно продемонстрировав глубокое несоответствие консервативных теоретических конструкций реальной действительности 36. Консенсус, констатировали его критики, оказался «фальшивым стереотипом», противоречащим «самому духу истории» 37. С позиций «согласия» никак нельзя было объяснить бурный всплеск массовых движений социального протеста в США, который буквально потряс хваленое «гармоничное» общество в 60-х годах38.
Правящие круги США, столкнувшись с фактом упадка влияния скомпрометированных постулатов, были кровно заинтересованы в разработке концепций, которые в удовлетворительной для них форме интерпретировали бы происходящие в мире революционные процессы, нарастание социальных конфликтов в самих США. Вот почему в 60-х годах буржуазная историческая мысль США выдвигает взамен обанкротившегося консенсуса новую схему — схему «конфликта», который объявлялся универсальным ключом к пониманию исторического развития США39. Конфликту, рассматриваемому внеисторически — через призму заимствованных из социологии, психологии, биологии «конфликтологических» схем, приписывалась теперь «конструктивная цель»; он был призван содействовать процессу «социальной интеграции» 40.
При всем многообразии «конфликтологических» исследований в-60-х годах их связывала общность подхода: «конфликты» в американском обществе в противоположность марксизму-ленинизму рассматривались в них как проявление неантагонистических процессов, обходились проблемы классовой борьбы. Такой подход характерен и для предпринимавшихся в 60-х годах в США попыток создания общеисторических концепций, направленных против марксистско-ленинского учения об общественно-экономических формациях. Распространение получает, в частности, модель «индустриального общества», предложенная первоначально французским социологом Р. Ароном, а на американской почве развитая У. Ростоу в книге «Стадии экономического роста» (она была снабжена претенциозным подзаголовком «Некоммунистический манифест») 4l. Двигателем прогресса, источником перехода от одной стадии развития общества к другой в ней объявлялась научно-техническая революция — единственная признаваемая У. Ростоу «революция». Полностью игнорируя производственные отношения и классовую борьбу, Ростоу утверждал, что главным показателем уровня зрелости общества является его научно-технический потенциал.
Надуманная схема Ростоу преследовала совершенно конкретную классовую цель: послужить альтернативой марксистско-ленинской теории о революционной смене социально-экономических формаций и затушевать вопрос об антагонистическом характере противоречий современного капитализма, о непримиримости классовых интересов буржуазии и пролетариата.
В историографии влияние теории У. Ростоу проявилось в виде концепции «модернизации», повторявшей мысль о научно-технической революции как «единственной революции», в результате которой из недр «традиционного» общества возникает «современное индустриальное общество» 42. В рамки этой схемы укладывались концепции об «исчезновении» рабочего класса, превращении его в «средний класс» 43, о «технологической революции» как основной движущей силе национально-освободительного движения, и т. п.
Выдвижение концепции «индустриального общества» свидетельствовало об определенной перестройке во взглядах буржуазных историков. Согласно новой модели США уже не изображаются как явление «исключительное». Их отличие от первой страны социализма трактуется не как принципиальная несовместимость («свободный мир» в противовес «тоталитаризму»), а как временный перевес по уровню технико-экономических показателей. Такая метаморфоза сама по себе свидетельствовала с глубоком кризисе буржуазной общественной мысли, о ее неспособности доказать абсолютные «преимущества» капитализма, объяснить достиже-
ния реального социализма, ставшие особенно наглядными для миллионов людей в связи с запуском первого искусственного спутника Земли44 и полетом в космос Ю. А. Гагарина.
На фоне острых социальных конфликтов 60—70-х годов и изменившихся теоретических установок все большее число буржуазных историков США ставят под сомнение тезисы об «уникальности» исторического опыта США, «однородности» американского общества, «плавности» и «линейности» его исторического развития 45. «Утверждение о том... будто демократия „присуща" обстановке в США, является голословным»,— писал историк Л. Хартшорн 46, указывая на необходимость выдвижения новых концепций. В 1968 г. с критикой концепции консенсуса выступил и Р. Хофстедтер. Консенсус, писал он, не дает возможности постигнуть истоки «расовых, этнических, религиозных конфликтов, которыми насыщена наша история», «глубоких и тревожных кризисов», пережитых почти каждым поколением американцев начиная с 1789 г. Настало время, заявил Хофстедтер, «обратиться к оценке роли конфликтов в американской жизни» 47, составляющих в ней «постоянное явление» 48.
Вместе с тем Р. Хофстедтер предостерегал от «возврата к позиции прогрессистских историков»49, что означало стремление сохранить (в модифицированном виде) некоторые тезисы об «исключительности» американской истории: «демократизме» американского капитализма, «специфическом» характере конфликтов в истории США. Историки-либералы утверждали, что последние не были классовыми, как в Европе, а сводились к столкновениям между представителями крупного и мелкого бизнеса, между государственными деятелями, «защищавшими интересы общественности», и членами «добровольных ассоциаций», представлявшими «интересы частных лиц», и т. д. Что же касается «проявлений радикального протеста» со стороны рабочих, то, как утверждалось, они благодаря «умелому маневрированию» правительства и профсоюзной верхушки всегда успешно разрешались к обоюдному согласию.
Модифицированная схема консенсуса, выдвинутая в 60-х годах усилиями историков-либералов, кратко формулировалась как «конфликт и консенсус» 50 и состояла в том, что неожиданные «вспышки насилия» время от времени прорывают ткань «политической стабильности», отличающей американское общество. В практике конкретных исследований этот подход отразился в большем внимании к проблемам экономической и социально-политической истории США, рабочему, негритянскому, антиимпериалистическим движениям 51.
Важнейшее явление в развитии американской историографии 60-х го-дов, когда страну охватил «дух мятежа» ,— становление радикальной историографии, представители которой, сформировавшись в лоне движения «новых левых», заявили об отходе от апологетических концепций предыдущего десятилетия53. Принципы нового направления были заложены в работах профессора Висконсинского, а затем Орегонского университета В. Э. Вильямса и его учеников. По инициативе Вильямса с 1959 г. начал издаваться журнал «Стадиз он зе лефт», в котором, помимо его собственных, печатались статьи Г. Колко, Л. Гарднера, С. Линда и других молодых историков, содержавшие резкую критику апологетической историографии как по вопросам внутренней, так и внешней политики США.
Формулируя кредо левого крыла историков-радикалов, Дж. Лемиш, преподаватель Рузвельтовского университета в Чикаго (впоследствии был уволен из университета за политическую деятельность), заявил о необходимости писать историю «снизу вверх», с точки зрения угнетенных и эксплуатируемых масс54. «„Новые левые" историки,— подчеркивал И. Унгер, редактор сборника их работ,— придают значение вопросу о классах в Америке. Они считают, что историки истэблишмента ошибаются, отрицая наличие классового расслоения и классовой борьбы в нашем прошлом» 55
По словам Унгера, «редкое мужество и честность» приходилось проявлять историкам-радикалам, чтобы отстоять свои взгляды по узловым проблемам американской истории в противовес укоренившимся мифам «бесконфликтной» истории. Они подхватили и развили выводы социально-критического направления в общественной мысли США о господстве монополий в экономике и политике США, показывая несостоятельность попыток либералов обосновать теорию «государства всеобщего благоденствия» 56. Резкой критике были подвергнуты в их работах и концепции «равных возможностей», «социальной мобильности», выдвинутые буржуазной апологетикой после второй мировой войны. Восхваление «амеpиканской системы», писали радикальные историки, привело к тому, что иcторики—либералы и консерваторы — не сумели разглядеть происходящие на их глазах общественно-политические процессы, не увидели зарождение таких явлений, как «негритянская революция», «бунт» молодежи и другие массовые движения протеста 60-х годов.
Во многих исследованиях новой плеяды историков негритянской проблеме, вопросам борьбы против господствующего в США расизма уделялoсь заметное внимание. Активизация движения негритянского протеста пoродила так называемые; «черные исследования» — работы по истории негритянского народа, написанные историками-афроамериканцами. Центрами таких исследований становятся университеты Фиска, Говарда и др. Возникшие в эти годы специальные научные организации, занимающиеся негритянской проблематикой, приступили к созданию серии трудов, в которых история афро-американцев впервые рассматривается как органическая часть истории США. В работах, изданных под эгидой Ассоциации по изучению истории и жизни черных, ярко показана освободительная борьба негритянского народа на всем протяжении истории США, oсуждается расизм57. Большое значение имело переиздание работ У. Дюбуа. Историки-радикалы рассматривали «негритянский мятеж» 60-x годов как «крупнейшее движение социального протеста послевоен-ной Америки» 58.
Значительный вклад внесли радикальные историки и в изучение истории американского рабочего движения после второй мировой войны59. В работах Дж. Вейнстейна, Дж. Грина, Д. Монтгомери, М. Дубовского были подвергнуты критике профбюрократпя, реформистская политика лидеров АФТ—КПП, исследовались социально-экономические и идеологические истоки левых идейно-политических течений в рабочем движении 60. Их заслугой является привлечение новых источников, позволяющих показать роль движения рядовых в американских профсоюзах и влияние социалистических идей на эволюцию классового сознания рабочих. Они часто обращались к «устной истории», интервьюировали ветеранов массовых демократических движений, для того чтобы получить свидетельства рядовых участников событий. Решительно опровергая концепцию о «бесконфликтной» истории США61, радикальные историки серьезное внимание уделяли массовым движениям, спонтанным проявлениям протеста.
В. Э. Вильяме, Г. Алпровиц, Д. Горовиц, Г. Колко подвергли пересмотру устоявшиеся догмы и мифы буржуазной историографии о происхождении «холодной войны» 62. Как показано в их исследованиях, последняя была вызвана не «агрессивностью Москвы» и не «принципиальной невозможностью» мирного сосуществования, а явилась прямым порождением экспансионистской внешнеполитической стратегии правящих кругов США63. Убедительное опровержение тезисов официальной историографии содержалось в обстоятельном двухтомном исследовании профессора университета Вандербилта Д. Флеминга, показавшего, что реальная угроза миру исходила именно от Соединенных Штатов64.
Эта линия в оценке происхождения «холодной войны» была продолжена в начале 70-х годов в насыщенных фактами, аргументированных работах Л. Гарднера, Э. Теохариса, С. Амброза 65. Она оказала определенное влияние и на историков, придерживавшихся весьма умеренных взглядов66. Ответная реакция со стороны консерваторов не заставила себя ждать. Уже в 70-х годах появляются первые попытки опровержения системы взглядов радикальной историографии. В 1971 г. выходят в свет книга Р. Такера, а в 1973 г.— Р. Мэддокса, содержавшие критику радикалов и повторявшие затасканные тезисы о «советской угрозе» и якобы «оборонительной» политике США. Радикалов бездоказательно обвиняли в «фальсификации источников» 67.
Радикальные историки разоблачали легенды о внешнеполитическом альтруизме США, их «оборонительных» целях в прошлом и настоящем. Ими была показана подоплека позорной войны американского империализма во Вьетнаме: не пресловутая «коммунистическая угроза», а стремление обеспечить США господствующие экономические позиции и подавить национально-освободительное движение в Юго-Восточной Азии, Этот тезис был убедительно раскрыт в книгах В. Э. Вильямса, Г. Колко, Р. Барнета и др. Война во Вьетнаме, отмечалось в сборнике работ радикалов, «отражала намерение США предотвратить социальные изменения и утвердить свою гегемонию всюду, где это было возможно» 68.
По словам видного историка-марксиста Г. Аптекера, историки-радикалы опровергли многие доселе «незыблемые» доктрины американской немарксистской историографии. Давая общую оценку их исследованиям, он писал: «В лучших работах этого направления отвергаются элитарные концепции классической американской историографии и настойчиво проводится мысль, что так называемые молчаливые народные массы, рабочие и другие производители материальных благ, эксплуатируемые и угнетенные... являются-таки людьми, которых историк должен изучать в первую очередь» 69.
Следует вместе с тем обратить внимание на эклектичный характер методологии радикальной историографии. На многих работах лежит печать модернизации прошлого, субъективизма в оценке отдельных событий (например, осуждение демократических движений за недостаточную революционность), недооценки реформ, направленных на улучшение положения трудящихся масс, непонимания исторической роли рабочего класса.
В трактовке внешней политики у историков данного направления преобладает экономический детерминизм, что выражается в стремлении сводить все сколько-нибудь значительные события к внешнеэкономической экспансии. Историки-радикалы склонны также переоценивать свое значение, приписывая себе приоритет в постановке ряда проблем, которые на самом деле были поставлены марксистами еще в 30—40-х годах 70. Тем не менее достаточно четко проявившийся в их работах критический подход получил большой общественно-политический резонанс.
Радикальные историки стремились утвердиться и на организационном уровне, создав ряд объединений и групп. Начиная с 1968 г. они приняли активное участие в деятельности Американской исторической ассоциации, бросив вызов ее консервативному руководству71. В 1970 г. на 85-м годичном собрании Ассоциации по инициативе радикалов были приняты резолюции об отзыве американских войск из Вьетнама, об академической свободе, в защиту историков, ставших жертвами гонений на инакомыслие в США.
Симптомом перемен явилась и критика правительственной политики со стороны либералов, многие из которых осудили агрессию во Вьетнаме. С протестом против грязной войны выступил в 1967 г. А. М. Шлезингер-младший, отвергший официальные доводы в ее защиту. Война во Вьетнаме, заявил он, нанесла серьезный ущерб престижу США, привела к их изоляции даже от самых близких союзников 72.
Разочарование в «общих схемах» наподобие теории «единого индустриального общества», на поверку не соответствовавшей действительности, привело в 70-х годах к падению их влияния. Одновременно проявляется повышенное внимание к методам исторического исследования. Фактически оно стало вытеснять интерес к методологии, к историческому объяснению. Углубляющийся разрыв между накоплением фактов и их интерпретацией было предложено преодолеть путем еще более тесного сближения со смежными науками и использования их «новейших» методов и приемов исследования 73.
Обращение к методам социальных, а также естественных наук имело место в американской буржуазной историографии и прежде. Отличие оформившегося в 60—70-х годах междисциплинарного подхода состояло не только в использовании новейших методов и приемов социологии, этнографии, демографии, антропологии, психологии, математической статистики, лингвистики74, но и в стремлении к интеграции буржуазной исторической науки с теми науками, методы которых используются. На этой почве сформировалась так называемая «новая научная история», базирующаяся на количественных методах исследования и обработке собранных данных с помощью ЭВМ 75.
Согласно принятой в США классификации, «новая научная история» подразделяется на «новую социальную», «новую экономическую», «новую политическую» и «новую урбанистскую» историю. К ним примыкают демографические исследования, работы по истории семьи и так называемых «малых групп». В рамках «социальной» истории 76 с помощью количественных методов анализируются различные частные аспекты социальной жизни, некоторые этнические проблемы (история черных, американцев мексиканского происхождения и др.), демографическая структура общества, процессы урбанизации, история борьбы за равноправие женщин, система образования и т. д. Но они рассматриваются вне общего контекста классовой структуры американского общества и классовой борьбы77. В лексиконе исторических сочинений все реже стали встречаться понятия «революция», «мятеж», «протест». Внимание фиксируется на иных категориях— «стабилизация», «приспособление», «адаптация» 78.
В рамках «новой социальной истории» сформировалось направление «новой рабочей истории» 79. Ее ведущими представителями являются историки-радикалы Г. Гатмэн, С. Тернсторм, Д. Монтгомери, М. Дубовский и др.80 Выступая против институционального подхода висконсин-ской школы, они проявляют интерес к истории «забытого простого человека» — рядовых рабочих, рядовых членов профсоюзов, но формирование их бытия и сознания рассматривается вне рамок классовой структуры общества. На первый план выдвигается влияние семьи, этнической группы, религиозной общины, школы и т. д.
Уже одно только выдвижение новых проблем само по себе имеет положительное значение. Оно потребовало обращения к массовым типам источников — переписям, налоговой документации и т. п. Эти источники обрабатываются с помощью математических методов, ЭВМ 81. Представители «новой рабочей истории» смогли собрать и в определенной степени систематизировать данные, характеризующие (по конкретным географическим регионам и в определенных хронологических рамках) некоторые аспекты социальных структур, социально-психологические процессы в рабочей среде, социальную мобильность.
При этом отчетливо выступает ведущая направленность многих подобных исследований, в которых обходится вопрос об определяющей роли производственных отношений, а проблемы классовой борьбы отодвигаются на второй план. По словам профессора П. Старнса, главного редактора «Журнала социальной истории», «новая рабочая история» свою задачу видит в том, чтобы «изучать рабочих в ситуациях, не связанных с протестом, и независимо от рабочего движения, а иногда и в оппозиции к нему» 82. Очевидно, что подобная ориентация резко ограничивает возможность объективного исследования рабочего движения, во многом обесценивает значение полученных выводов.
Формальная, нарочито объективистская методика используется и в «новой политической истории», в фокусе которой анализ данных об избирательных кампаниях как по отдельным штатам и округам, так и в масштабе всей страны. Конечно, эти данные проливают дополнительный свет на функционирование партийно-политического механизма83. Все дело, однако, в том, что представители указанного направления сосредоточивают свое внимание на «политическом поведении» законодателей и масс населения и трактуют его в духе буржуазной бихейвиористской социологии. Ограничиваясь чисто внешним описанием, они не раскрывают классовой принадлежности избирателей или парламентских представителей, уходят от анализа причин, определяющих их политическую линию, не дают объективной картины функционирования государственной машины.
Высокую активность проявила «новая экономическая история» 84. Использование математических методов дало определенные результаты при изучении современного промышленного развития США, состава рабочей силы, процессов, характерных для современной сельской Америки и т. д. Но и здесь отсутствие научной методологии лишает исследователей возможности в полной мере использовать потенциал количественных методов, раскрыть фундаментальные процессы в историй США, осмыслить американское общество как конкретно-историческую целостность. Это обстоятельство отмечали и некоторые видные американские историки, указывающие на неспособность «экономических историков» соединить математические и статистические методы с историческим синтезом 85.
Одним из крупных направлений является «психоистория», базирующаяся на применении метода психоанализа к истории. «Психоистория» занимает видное место в современной американской буржуазной историографии. Акцентируя внимание на бессознательных, иррациональных началах в поведении человека, представители «психоистории» (Р. Лифтон, Э. Эриксон, Б. Мазлиш, П. Левенберг) пытаются обосновать вывод об иррациональности всего исторического процесса. В такой интерпретации личность оказывается стоящей над обществом. Для большинства работ представителей «психоистории», претендующих на создание «подлинно научной истории» человеческого общества в противовес марксизму-ленинизму, характерна реакционная направленность86.
Субъективизм в использовании логико-математических и иных междисциплинарных методик, наносящих прямой ущерб историческому синтезу, особенно ощутим в сфере истории международных отношений и внешней политики, где «модернисты» оспаривают первенство у «традиционных» школ («политических идеалистов» и «политических реалистов», позиции которых в конце 60—70-х годов заметно сблизились) 87. В рамках «модернистского» направления насчитывается множество «школ» (12 по подсчетам профессора Йелского университета Б. Рассетта). Среди них — школы интеграции, международного конфликта, теории игр, имитационного и системного анализа, политического торга и др.88 «Школы» эти отличаются друг от друга конкретными приемами и методами анализа (формально логический, математический, бихейвиористский и т. д.), но общим для них является использование позаимствованных из точных наук абстрактных схем и моделей, создающих видимость строгой объективности, «надклассовости». Характерно для них и обилие модных наукообразных терминов.
Несмотря на острую полемику между сторонниками «традиционных» подходов и «модернистами», в толковании конкретных проблем всегда проявляется общность их классового подхода. Это особенно четко прослеживается в работах, освещающих различные аспекты послевоенной внешней политики США, советско-американских отношений в период разрядки напряженности в начале 70-х годов 89.
Начало 70-х годов было отмечено острой полемикой среди буржуазных специалистов в области истории международных отношений. Наиболее реалистически мыслящие исследователи высказывали трезвые суждения, в той или иной степени учитывавшие изменения в соотношении сил на мировой арене. Проводилась, в частности, мысль, что в условиях ядерного паритета военная сила утратила для США свою абсолютную «политическую целесообразность». Дж. Кеннан, видный представитель традиционной школы «политического реализма», аргументировал этот тезис двумя соображениями: военное могущество США уравновешивается таким же военным потенциалом Советского Союза; с помощью оружия, как убедительно продемонстрировала война во Вьетнаме, «Соединенным Штатам не удастся навязать неядерным державам свою волю» 90. Однако позиция сторонников разрядки была достаточно противоречивой91. Признавая в ряде случаев необходимость дальнейшего углубления разрядки, они обставляли это признание рядом надуманных оговорок.
Активизировалось в это время и правое крыло буржуазной историографии, представители которого развернули широкую кампанию против разрядки92. Сторонники «жесткого курса» требовали применения против СССР и других социалистических стран «рычагов давления»: наращивания военного потенциала США, использования в подрывных целях экономических и научных связей, сплочения Запада на антикоммунистической основе, отказа от курса на разрядку. Переход от конфронтации к сотрудничеству в отношениях между США и СССР они предлагали заменить «ограниченным конфликтом» в рамках треугольника СССР — Китай — Запад (под словом «Запад» подразумевались США, Западная Европа, Япония). Двусторонние же отношения США — СССР, по мнению этой группы авторов, определяются военно-политической борьбой, которую Вашингтон должен непременно вести с «позиции силы», используя средства «психологической воины» .
Со второй половины 70-х годов в буржуазной историографии явственно проявился общий сдвиг в сторону консерватизма94. В исследованиях о послевоенной внешней политике США вновь, как это было в 50-х годах, усилились мотивы вульгарной апологетики американского внешнеполитического курса, участились выступления против разрядки международной напряженности. Так, профессор университета штата Огайо А. Хэмби превозносил США как «оплот западной демократии», защищающий мир от «тоталитарной угрозы»; достижения же разрядки он объявлял «псевдособытием» и «иллюзией». В изданном в 1976 г. труде Хэмби поставил перед собой цель реабилитировать «благодетельную имперскую политику» США, незаслуженно якобы пострадавшую от критики со стороны радикальных историков-«ревизионистов» 95.
Вновь оживились «политические идеалисты», выступившие с тезисом об «отсутствии империализма» в США, об их «миролюбии». Так называемое «имперское» поведение США, писал в 1976 г. Дж. Слейтер, профессор университета штата Нью-Йорк в г. Буффало, обусловлено «экспансионистским идеализмом». По его мнению, США никогда якобы «не стремились к господству преднамеренно», а приклеенный им «ярлык» империализма «представляет собой удобный миф», поскольку-де внешняя политика современных США является «оборонительной» 96.
Во второй половине 70-х годов многие буржуазные историки (не только правого толка, но и либералы), поддерживая правительственный курс, пытались найти историческое «обоснование» для имперских притязаний США. Избегая слова «разрядка» (в употребление вошло выражение «послеразрядка» — post-detente97), они пустились в рассуждения о «продолжении напряженности иными средствами», призывали к «игре с позиции силы» в отношении СССР98. Профессор университета Джонса Гопкинса Р. Осгуд, например, осуждая «излишнюю осторожность», порожденную «вьетнамским синдромом», вновь (как и в 1960 г.) 99 оправдывал ограниченную (ядерную и неядерную) войну в интересах «сдерживания СССР» 100. Делались попытки повысить действенность «морального фактора» во внешней политике США путем объявления последней инструментом борьбы за «права человека» 101.
Вместе с тем не прекращалась деятельность и видных буржуазных ученых, изучающих международные отношения, внешнюю политику США с позиций трезвого учета реальностей современного мира1О2. Именно с этих позиций выступили в 1979 г. такие видные исследователи, как Дж. Кеннан, Дж. Гэлбрейт, Ф. Нил, С. Писар, авторы получившей широкую известность книги «Разрядка или катастрофа» 1O3.
Последовательную линию в борьбе за мир, социальную справедливость, против агрессивной политики США проводят в своих работах американские историки-марксисты. В них на основе ленинской теории империализма дается глубокий анализ новых явлений в экономике и политике американского империализма после второй мировой войны.
Проблемы общего кризиса капитализма, рост агрессивности американского империализма, сложные процессы в рабочем и демократическом движениях США глубоко и всесторонне проанализированы в многочисленных трудах и выступлениях Гэса Холла 104. Широкое признание научной общественности получили труды Дж. Морриса, Ф. Фонера. Г. Грина по истории американского рабочего и профсоюзного движения; Г. Уинстона, К. Лайтфута, Дж. Джексона — о негритянском освободительном движении105. Крупным событием в прогрессивной историографии США стало опубликование «Истории американского народа» Г. Ап-текера, завершение подготовленной им четырехтомной документальной истории черных в США106. В 1975 г. Аптекер выступил с новой книгой по истории негритянского народа, в которой разоблачаются реакционные концепции буржуазной историографии107.
Труды американских историков-марксистов оказывают заметное влияние на развитие историографии в США. Большая роль в этом отношении принадлежит созданному в 1964 г. Американскому институту марксистских исследований, возглавляемому Г. Аптекером. По его словам, последние годы в США наблюдается знаменательное возрождение интереса к марксизму. «Даже в официальных академических изданиях... — отмечал Г. Аптекер в 1983 г.,— сплошь и рядом встречаются ссылки, порой основательные, на Маркса и марксистские исследования. В некоторых случаях ученые, в чьих работах отразилось влияние Маркса (такие, как В. Э. Вильяме, Ю. Дженовезе, Г. Лернер), пользуются серьезным профессиональным авторитетом» 108.
Об «интенсивном интересе», который вызывает в США марксистско-ленинская интерпретация истории, пишут многие американские историки, что нашло отражение в дискуссиях в рамках ведущих профессиональных организаций историков США. В 1980 г. профессор Корнеллского университета М. Каммен, ответственный редактор подготовленного по заданию Американской исторической ассоциации коллективного исследования об историографии США в 70-х годах, писал: «Марксистский подход к американской истории привлекает внимание ученых ввиду несостоятельности вариантов обобщающего либерального синтеза, предложенных ..прогрессистской школой Бирда и школой консенсуса... Отсутствие интегрирующей концепции... порождает проблемы для многих ученых, читающих общий курс истории и пытающихся создать приемлемое обобщение». Между тем марксистский подход, отмечал Каммен, «предлагает целостное объяснение истории США в ее совокупности». Этот подход, как считает профессор Калифорнийского университета У. Боусма, «дает стимул к более высокой степени обобщения» 109.

3. ИЗУЧЕНИЕ ПОСЛЕВОЕННОЙ ИСТОРИИ США В СССР
В 1945—1980 гг. советские историки проявили большой интерес к научному осмыслению новых явлений, связанных с усилением роли США в капиталистическом мире, превращением американского империализма в цитадель международной реакции, его претензиями на мировое господство. Перед советскими американистами стоит задача «наступательно, аргументированно раскрывать антинародный, бесчеловечный характер империализма, его эксплуататорскую сущность.
Изучение истории США послевоенного периода приняло широкий размах и развивалось по многим направлениям, охватывая как внутреннюю, так и внешнюю политику111. За последние годы значительно повысился научно-теоретический и профессиональный уровень изданных трудов, расширилась тематика исследований, совершенствовалась методика работы с источниками. Специализация по отдельным направлениям способствует более углубленному освещению социально-экономических проблем послевоенной истории США, рабочего и общедемократических движений, внешней политики и дипломатии США. Этому содействует и расширение междисциплинарных связей советских историков.
О повышении теоретического уровня советской американистики свидетельствует рост числа обобщающих работ. В них послевоенное развитие США рассматривается на фоне углубления общего кризиса капитализма; освещается борьба трудящихся за гражданские права, проблемы рабочего, негритянского, молодежного и антивоенного движений, раскрываются причины усиления агрессивности американского империализма 112.
В трудах советских ученых прослеживаются основные тенденции развития государственно-монополистического капитализма в США. социальной структуры американского общества, анализируются особенности классовой борьбы на отдельных исторических этапах. На конкретных исторических фактах показано обострение в условиях государственно-монополистического капитализма конфликта между возросшими производительными силами и капиталистическими производственными отношениями; усиление внутренней нестабильности экономики, ее милитаризация, рост социального неравенства, усложнение механизма эксплуатации трудящихся капиталом113.
Специальные исследования посвящены истории рабочего класса, основным тенденциям американского рабочего движения. Важной вехой стал выход в свет «Истории рабочего движения в США в новейшее время», в которой изложение доводится до 1980 г.114 В ряде работ освещены структурные сдвиги в составе рабочего класса, порожденные научно-технической революцией. При этом авторы развенчивают легенды буржуазной историографии об «исчезновении» рабочего класса, «интеграции» его в новом «среднем классе». Показано, что частичные уступки со стороны капиталистов, которые трудящимся удается вырвать в результате классовой борьбы, сочетаются с прямым наступлением на их жизненный уровень.
Неизменное внимание историков привлекает изучение деятельности Коммунистической партии США, борьбы коммунистов за идейное освобождение рабочего класса от влияния буржуазной идеологии. Анализируется борьба Коммунистической партии против правого и «левого» оппортунизма. вопросы идейного и организационного укрепления партии, ее творческого подхода к развитию марксистско-ленинской теории. Вышло немало книг, посвященных жизни и деятельности выдающихся деятелей американского рабочего и коммунистического движения116.
Тщательному и многостороннему анализу были подвергнуты процессы, происходящие в современном профсоюзном движении США117.
Бурному подъему общедемократических движений в 60—70-х годаx посвящены монографии, подготовленные институтами США и Канады и Международного рабочего движения АН СССР. В них исследуются содержание, классовый характер, политическая направленность массовогo социального протеста во всем разнообразии его форм и методов, показанo расширение социальной базы демократической борьбы в США, включе-ние в нее молодежи, женщин, индейцев, цветного населения118. Весьмa интенсивно велось исследование положения и борьбы черных американцев за гражданские права119. Все большее место в исследованиях советских историков занимает борьба американского народа за мир, против милитаризма и войны 120.
Важное направление советских исследований — раскрытие классовой сущности империалистического государства США, анализ приемов и средств, используемых монополистическим капиталом для укрепления своего классового господства, в частности возрастание роли политичecкой полиции, карательных органов в системе государственных инститy-тов США121. Подробно изучается механизм функционирования империaдиетического государства США. Изданы книги о структуре и полномочиях конгресса, его роли в формировании внутренней и внешней политики США. Отмечается, в частности, возрастание в конце 60-х годов влияния, особенно во внешней политике, верхней палаты конгресса — сената, отразившее усиление оппозиционных настроений и реакцию в правящих кругах на подъем массовых движений в стране 122.
Заметно повысился интерес исследователей к анализу деятельности демократической и республиканской буржуазных партий, с помощью которых монополистический капитал США осуществляет свой политический контроль над массами. Изучаются конкретные методы, тактические приемы партийной верхушки в отношении массовых движений социального протеста в целях ослабления этого движения, привлечения на свою сторону избирателей. Прослеживается также влияние, оказываемое требованиями масс на формирование политики партий и их лидеров123. Специфические приемы и методы, применяемые этими лидерами в ходе политической борьбы, наиболее ярко вырисовываются в биографических исследованиях, написанных в интересной и увлекательной форме124. С пристальным вниманием советские историки следят за кризисными процессами в американской буржуазной идеологии, которые особенно остро проявились начиная с 60-х годов. Показателем дифференциации и поляризации буржуазной идеологии являлись установки леворадикальных групп, стремившихся вырваться за пределы господствующей системы ценностей. Конструктивные черты их воззрений, как и мелкобуржуазная ограниченность, проанализированы в ряде работ советских историков. Было также отмечено усиление идеологии консерватизма с конца 70-х годов, принявшей некоторые специфические формы 125.
Малоисследованные вопросы истории американской культуры в послевоенный период стали в последние годы предметом новых работ, посвященных проблемам литературы, искусства, архитектуры, музыки. Выходят в свет также комплексные исследования об американской культуре 126.
До последнего времени недостаточно внимания уделялось роли религии в общественной жизни США. Этот недостаток особенно остро ощущался в связи с расширением антивоенного движения в США, в котором значительную роль играют религиозные пацифистские организации. С другой стороны, религиозные группы, примыкающие к правым движениям, являются проводниками реакционных взглядов. Эти и другие проблемы проанализированы в работах, изданных в конце 70-х — начале 80-х годов 127.
Как видим, изучение внутренних проблем развития американского общества в послевоенные годы ведется широким фронтом. Наряду с этим важное место в советской историографии новейшей истории США занимают вопросы внешней политики. Советские ученые внесли большой вклад в разоблачение агрессивной сущности американского империализма, его планов завоевания мирового господства, раскрыли особенности экспансионизма США в современных условиях. На обширном фактическом материале они убедительно показали, что ответственность за нагнетание международной напряженности в послевоенные годы падает целиком на правящие круги США. Важнейшие теоретические положения содержатся в фундаментальном труде А. А. Громыко128.
Советскими учеными всесторонне проанализированы глобальная империалистическая стратегия США, влияние па нее научно-технической революции, новейшие внешнеполитические и военно-стратегические концепции, роль военно-промышленного комплекса129. Значительное внимание уделяется доктринам, идеологическим основам внешней политики США130. Политика Вашингтона в отношении Советского Союза, восточноевропейских социалистических стран, стратегия антикоммунизма также получили свое освещение в работах советских авторов 131.
Подробно исследуются региональные направления внешней политики США, особенности политики в отношении стран Западной Европы, Азии, Африки, Латинской Америки. При этом советские историки стремятся, с одной стороны, показать обострение противоречий между буржуазными государствами, а с другой — отразить попытки империалистических держав координировать свою экономическую, политическую и идеологическую стратегию в целях создания общего фронта борьбы против социализма, против всех революционных, освободительных движений.
Показателем возросшего уровня советской исторической американистики является усиление внимания к проблемам американской буржуазной историографии, изучение ее основных направлений и течений. Значительное место анализу современной историографии США уделено как в коллективных трудах, так и в монографических исследованиях132. Бесспорным фактом, таким образом, является широкое развитие советских исследований по истории США послевоенного периода. Всесторонний анализ обширного фактического материала, накопленного на основе привлечения разнообразного круга источников, позволил советским историкам с марксистско-ленинских позиций установить характерные черты развития США на отдельных этапах углубления общего кризиса капитализма. В многочисленных коллективных трудах и индивидуальных: монографиях прослеживаются на примере США как общие черты, присущие миру капитализма, так и особенности американского империализма, наиболее отчетливо проявляющиеся в наши дни. Комплексное изложение фактов истории позволяет судить о глубоком несоответствии между объективным явлением — постоянным сужением сферы господств» капитализма в современном мире и подкрепляемыми милитаристскими угрозами претензиями США на мировое лидерство.
Наряду с этим в советских исследованиях отмечается неоднозначность происходящих в США социально-политических процессов, обострение-внутренних конфликтов, подъем массовых демократических движений, выступающих против империализма, его политики агрессии и угнетения. Уроки истории подводят к выводу, что сдвиг вправо оси американской политической жизни, наметившийся с конца 70-х годов, нельзя считать необратимым, что в США существует и неоднократно брал верх потенциал сил мира, выступающих за мирное сосуществование государств с различными социальными системами, за плодотворное советско-американское сотрудничество.





ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Четырехтомная «История США» была задумана как труд, освещающий развитие американской нации от основания первых английских колоний в Северной Америке и до начала 80-х годов нашего столетия. Преследовалась цель дать по возможности полное представление об историческом пути буржуазного общества в США, последовательных стадиях его эволюции — от становления капиталистических отношений и революционной войны за независимость до превращения США в цитадель империализма, его метрополию, заявившую о своих притязаниях на мировую гегемонию и объявившую зоной своих, «жизненных интересов» целые регионы и континенты.
Исследуя общие закономерности и особенности социально-экономической истории США, различные аспекты их внутренней и внешней политики, материальной и духовной культуры, авторы стремились решать эту многомерную научную проблему прежде всего путем раскрытия роли народных масс в судьбах страны, путем проникновения в диалектику классов и классовых отношений, дающую единственно подлинное и свободное от искажений выражение сложных и противоречивых тенденций общественного развития. Важнейшее методологическое значение в этом смысле имела мысль В. И. Ленина, который отмечал: «Мы полагаем, что об исторических событиях надо судить по движениям масс и классов в целом, а не по настроениям отдельных лиц и группок» 1. Требование научного анализа всего комплекса явлений и процессов, относящихся к предмету исследования, диктовало вместе с тем строгий учет главных факторов (как объективных, так и субъективных), определяющих реальные условия социального бытия масс, которые «могут развивать (или, наоборот, парализовать) самостоятельную и сознательнуЕО деятельность этих творцов истории» 2.
Предпринимая попытку создания многотомного обобщающего труда по истории США, его авторы исходили из того, что само переживаемое нами время со свойственными ему революционными сдвигами, противоречиями и нарастающей в силу обостряющихся общечеловеческих проблем тенденции к взаимозависимости, взаимосвязанности стран мирового сообщества3 делает во всех отношениях актуальным осуществление поставленной задачи. Авторы руководствовались также убеждением, что углубленное рассмотрение панорамы истории американского общества с позиций марксизма-ленинизма — подлинно научного мировоззрения — необходимо не только специалистам-историкам, но и широким кругам читателей, стремящимся основательнее понять природу и характер явлений и процессов в жнзни современных Соединенных Штатов, протекающих в условиях обостряющегося общего кризиса капитализма и новой фазы в соревновании двух общественно-политических систем. Многие ведущие тенденции во внутренней и внешней политике государственно-монополистического капитализма США, в экономике и сфере духовной жизни американского общества, свойственных ему классовых и национальных отношениях уходят корнями в прошлое, вырастают из прошлого образуя с ним подчас единое, нерасторжимое целое.
Исторический анализ позволяет составить более точное представление о динамике американского капитализма как системы и в рамках последовательно сменяющих друг друга фаз, ступеней развития — от самых ранних до современных. Развиваясь изначально в благоприятных условиях и захватив после первой мировой войны лидирующее положение среди капиталистических стран, капитализм США удерживал его благодаря превращению в центр финансовой эксплуатации остального капиталистического мира, благодаря огромным прибылям, давшим возможность вести массовое обновление основного капитала, рационализировать производство. Вторая мировая война позволила Соединенным Штатам не только преодолеть последствия разрушительной «великой депрессии», но и выдвинула их на роль страны, не имеющей равных по экономическому потенциалу конкурентов в мировом капиталистическом хозяйстве. Однако в 70-е годы американская гегемония в капиталистическом мире была поставлена под вопрос.
Переплетение кризисных явлений в экономическом развитии США с конца 60-х годов и усиление позиции их конкурентов не означали, что экономика США утратила способность к росту и даже в отдельные периоды к весьма значительному увеличению темпов этого роста. Последние десятилетия показывают, что американский капитализм в широких размерах овладевает достижениями научно-технического прогресса, использует новые формы международного разделения труда, форсирует радикальные структурные сдвиги в производстве. Однако все свидетельствует о том, что определяющим в его общеисторической динамике является движение через обострение глубинных противоречий (и прежде всего антагонизма между трудом и капиталом, между монополиями и обществом) к закату.
Изучение социально-классовой структуры американского общества в процессе ее изменений и истории классовой борьбы в цитадели капитализма еще раз подтверждает тот фундаментальный факт, что взгляд на это общество, практически доминировавший в буржуазном сознании США в 40—50-е годы и утверждавший иллюзию неограниченной способности американского капитализма устранить перегородки между классами и поддерживать всю иерархическую систему «социального порядка» в стабильном состоянии, не имеет под собой никакого основания. Этот вывод подтверждают и действительные тенденции развития американского капитализма в новых условиях компьютеризации и внедрения информационных систем. Жизнь опровергает утопии буржуазной апологетики о возможности трансформации американского капитализма в некое идеальное состояние, где агентом «социальных изменений» будет техника и где будет устранена сама почва для столкновений и конфликтов в системе классовых отношений. Классовые противоречия буржуазного общества и США не только никуда не исчезли, но напротив, все обостряются. В основе этого неустранимого процесса — расширение сферы капиталистической эксплуатации, связанной с эгоистическим использованием капиталом достижений научно-технического прогресса.
Еще события XIX в. показывали, что американский капитализм в своих притязаниях на преобладающее влияние в Западном полушарии воспринял многое из принципов системы рабства, длительное время существовавшей в США и наложившей серьезный отпечаток на все стороны развития американского общества. Естественная тенденция рабовладельческой системы к экспансионизму проявлялась, по словам известного историка-марксиста Г. Аптекера, всегда сильно и определенно. «Она способствовала,—писал он,—ускорению войны с Мексикой в 1840-е годы— войны мало популярной за пределами южных штатов. Намного позднее она привела к пиратским нападениям на Никарагуа, к заявлению трех американских дипломатов в Европе, что Куба должна принадлежать Соединенным Штатам, а не Испании; к финансировавшейся американским правительством морской экспедиции через Амазонскую долину Бразилии с целью определить возможности ее превращения в базу обширной рабовладельческой империи» 4.
Перефразировав слова К. Маркса, можно сказать, что расширение с опорой на силу внешнеполитической экспансии США сделалось признанной целью их национальной политики в эпоху империализма. Война против Испании была только началом, открыв качественно новый этап американской экспансии в военное и мирное время путем экспорта капитала й бесцеремонного вмешательства во внутренние дела других стран на всех континентах, путем открытых захватов и слегка закамуфлированных под миссию «свободы» интервенционистских акций, путем широкой неоколониалистской политики и подавления национальною духовного наследия суверенных народов поделками американской «массовой культуры». Мессианство — характерная черта идеологии правящих кругов США, выражающая веру в историческое предназначение Америки, в непогрешимость и абсолютную правомерность их экспансионистских устремлений, накладываясь на природу империализма, воплотилось после второй мировой войны, как отмечается в новой редакции Программы КПСС, в политику гегемонизма, диктата, навязывания неравноправных отношений с другими государствами, поддержки репрессивных антинародных режимов, дискриминации неугодных США стран5, сделавших выбор в пользу независимости и коренных социальных преобразований.
Нельзя не видеть также, какое сильное негативное воздействие на развитие буржуазной демократии США имели институт рабства, расизм во всех его проявлениях, культ богатства и наживы, засилье двухпартийной системы и весь комплекс условий, внутренних и внешних, материальных, правовых и идеологических, благоприятствующий стремительному возвышению олигархических группировок крупного капитала, всегда ставивших свои узкокорыстные интересы превыше всего, включая и интересы собственного народа. Развитие государственно-монополистического капитализма в США после второй мировой войны, сопровождаясь интенсивным процессом бюрократизации, в особо значительных размерах вело к извращению и фактическому отказу от принципов, провозглашенных в конституции США. Этому, в свою очередь, способствовало последовательное сужение реальных прав и свобод американских тружеников, выхолащивание традиционных нормативных актов за счет возвышения плутократии и облеченного буржуазией охранительными функциями разветвленного механизма контроля за поведением американцев и их образом мыслей.
Если без познания прошлого нельзя понять современности, то не менее верно и другое: современность помогает постижению многих явлений и процессов прошлого (притом не только близкого, удаленного от текущих событий на кратчайшую историческую дистанцию, но нередко бывает и самого далекого). Так, рассмотрение современных идеологических установок и гегемонистского курса правящих кругов США позволяет лучше судить, где лежат истоки перехода к широкомасштабной экспансии монополистического капитала США на мировой арене и милитаризации внешней политики Вашингтона. То же можно сказать и в отношении опыта широкого антивоенного движения, ставшего приметной чертой американской действительности нашего времени. Знание его сильных и слабых сторон может служить ключом к пониманию природы сложных и многообразных импульсов, способствовавших зарождению в конце XIX в. традиции антиимпериализма в общедемократическом движении США.
«История США» хронологически завершается 1980 г. Чем было последнее пятилетие для Соединенных Штатов? Каково его место в истории страны? Как преломились в событиях 80-х годов ведущие тенденции экономического, социально-политического и духовного развития США, генезис которых прослеживается еще на стадии перехода от капитализма свободной конкуренции к монополистическому капитализму и тесно связан с обострением всех противоречий буржуазного общества после второй мировой войны? Обоснованность такой постановки вопроса очевидна, коль скоро функцией исторического исследования является установление с опорой на открытые марксизмом объективные закономерности движения общества реальной причинно-следственной связи между событиями, этими составляющими продолжающихся процессов, пронизывающих как предшествующие состояния, так и настоящее. Вот почему, не предвосхищая конкретного анализа последнего периода, представляется все же целесообразным осветить в общих чертах основные тенденции в историческом развитии Соединенных Штатов Америки первой половины 80-х годов.
В экономике страны, подтверждая циклический характер ее развития, после фазы неустойчивого роста второй половины 70-х годов, с весны 1980 г. начался новый кризис, который по своим последствиям оказался едва ли не самым глубоким за весь послевоенный период. Падение производства продолжалось вплоть до декабря 1982 г., а снижение производства в целом составило 12,4%. Самые серьезные потрясения настигли автомобильную промышленность (здесь выпуск продукции сократился на 61%), черную и цветную металлургию (на 50%), производство бытовых приборов (на 30%) и т. д. Вследствие двух тяжелых экономических кризисов (1973—1975 гг. и 1980—1982 гг.) среднегодовые темпы роста промышленного производства в 1974—1982 гг. составили всего 0,7% против 4,7% в 1951-1973 гг.6
Фаза подъема наступила в момент, когда ведущие американские буржуазные экономисты констатировали «самоочевидное интеллектуальное-и политическое банкротство обеих главных политических партий» 7 — их попыток справиться со стагфляцией, которая, как отмечалось в президентском послании о положении страны (1984), «ослабила дух страны и подорвала ее богатство» 8. По темпам прироста промышленного производства США довольно быстро снова вышли на одно из первых мест в. капиталистическом мире. В 1983 г. доля США в капиталистическом промышленном производстве возросла и составила 36,7%. Заметно укрепила свои позиции американские транснациональные корпорации, чьи прямые зарубежные капиталовложения в 1983 г. увеличились до-226,2 млрд. долл.9
Оживление совпало с углублением «реиндустриализации» (и добавим — частично было вызвано ею), структурной перестройкой экономики, а вместе с тем и с переходом на новые принципы государственно-монополистического регулирования, в наибольшей мере отвечающим интересам крупного капитала. Этот переход выразился в замене модели развития, основанной на кейнсианских методах государственно-монополистического регулирования и социального маневрирования, моделью, ориентированной на резкое снижение уровня государственного вмешательства в хозяйственную жизнь, сокращение невоенных государственных расходов, а также на проведение особого рода финансовой политики.. Суть этой политики состоит в снижении налогообложения имущих слоев и корпораций, отмене правил, регулирующих рост их прибылей, в прямом субсидировании «большого бизнеса» за счет казны и, наконец, почти полном предании забвению антитрестовского законодательства10.
Ставя себе в заслугу определенное улучшение основных показателей хозяйственного развития США после 1983 г., республиканцы прибегали к игре на контрастах. Указывалось, в частности, что 70-е годы были «десятилетием растущих проблем и ослабления уверенности», в то время как правление «великой старой партии» якобы «изменило американскую историю» 11. Опровержением этого наигранного оптимизма служат экономические данные и сделанные на их основании многими авторитетными: американскими экспертами выводы, учитывающие развитие долговременных тенденций.
И в самом деле, республиканцы обещали избавить федеральный бюджет от дефицита уже в 1984 финансовом году. Вместо этого США столкнулись с эскалацией бюджетного дефицита (1980 г.—80 млрд. долл.; 1985 г.— свыше 200 млрд. долл.) 12, что никогда не являлось признаком здоровья экономики. В мае 1985 г. США установили еще один «рекорд»: впервые после 1914 г. в результате постоянного роста торгового дефицита они вновь стали страной-должником. Дефицит торгового баланса в 1985 г. составил 150 млрд. долл.13 За этим стоит резкое сокращение американского экспорта — еще одно свидетельство неблагополучия, готового в любой момент взорваться неконтролируемыми для США осложнениями на международном валютном рынке со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Множество опасностей таит в себе и быстрое увеличение за последние годы государственного долга США. К началу 1986 г. в первую очередь из-за щедрых расходов на гонку вооружений и предоставления крупных налоговых льгот монополиям он достиг астрономической цифры — 2,08 трлн. долл. (в начале 80-х годов — 935 млрд. долл.) 14, т. е. около половины ВНП. Это означает, что Соединенные Штаты живут не по средствам, в долг, а между тем расчеты на то, что снижение налогов вызовет бурный экономический рост, не оправдались. Такое положение вызывает тревогу у некоторых ведущих экономистов США разных направлений, несмотря на внешнее улучшение положения дел и радужные правительственные прогнозы 15.
Наиболее полное воплощение и идеологическое обоснование экономическая политика республиканской администрации получила в принятом по инициативе президента Рейгана в 1981 г. законе о налогах в целях экономического оздоровления, в основу которого легли принципы консервативной программы «нового начала для Америки». Само название закона отражало намерение пришедшего к власти правого крыла монополистической буржуазии провести перестройку управления экономикой, своего рода генеральную его ревизию, по масштабам эквивалентную реформам «нового курса», но отличную от них во всем остальном 16.
Пугало «правительственного вмешательства» было использовано с тем расчетом, чтобы оправдать усиление эксплуатации трудящихся корпорациями, удвоившими и утроившими свои прибыли, и развязать им руки для борьбы с организованным рабочим движением и более слабыми конкурентами. Неудивительно, что процесс концентрации производства и капитала в форме поглощений и слияний во всех сферах экономики — от банковского дела до сферы услуг и сельского хозяйства — получил дополнительный импульс. Активы 50 крупнейших американских банков выросли с 1971 по 1982 г. в 4 раза —с 314 млрд. до 1358 млрд. долл.17, причем одним из источников роста финансового могущества крупнейших банков за последние годы стало банкротство их более мелких «сородичей» (в 1970 г. в США прекратило существование 10 банков, в 1983 г.— 48, а в 1985 г.-120 18).
«Сверхконцентрация» экономической мощи в руках все более сужающейся прослойки общества, контролирующей источники национального богатства страны, ее ресурсы, а вследствие этого и подчинение государственной машины монополиям, зашла необычайно далеко 19. Этому процессу содействовало то особое место, которое заняли в структура американского бизнеса фабриканты оружия, извлекшие максимум выгоды из исключительно благоприятной для них обстановки внутри страны после победы консерваторов. Их благополучие и виды на наверстывание «потерянного» за минувшее десятилетие, прошедшее под знаком поражения во Вьетнаме, поддерживались выдвинутой новой администрацией программой «довооружения» в целях достижения военного превосходства над
СССР.
«Перманентная военная экономика», о чем писал в 50-х годах Р. Миллс и что многими долгое время воспринималось всего лишь как обычная метафора, стала общепризнанным явлением хозяйственного развития США. Приведем лишь некоторые данные. С конца второй мировой воины и до прихода к власти Р. Рейгана (1945—1980) Соединенные Штаты затратили на военные приготовления 5.2 трлн. долл. (в ценах 1980 г.) 20, В соответствии с программой «довооружения», предложенной президентом Рейганом, США собирались добавить к этой цифре около 2 трлн. долл.
в 1981-1986 гг.21
Обращает на себя внимание тревожный факт стремительного, буквально скачкообразного увеличения ассигнований на гонку вооружений в условиях, когда экономика США погружалась в кризисное состояние, испытывая одновременно влияние структурных диспропорций, огромного государственного долга, роста дефицита федерального бюджета и платежного баланса и т. д.22 В 1980 г. ассигнования Пентагону составили 141 млрд. долл., в 1984 г.—в 2 раза больше, а в 1986 финансовом году ему отпущено 302,5 млрд. долл.23 С 1980 по 1985 г. ассигнования на военные НИОКР увеличились в США на 250%, тогда как на науку в целом — лишь на 75% 24. Это означает, что около трети бюджетных ассигнований шло на подготовку войны. Минуло время, когда стыдились признавать, что гонка вооружений, помимо преследуемых внешнеполитических «выгод» (всегда речь шла прежде всего о достижении военного' превосходства над СССР и подрыве его экономики), сулит еще и обеспечение экономической стабильности в самих Соединенных Штатах: в ряде ведущих отраслей выполнением таких заказов было занято до 40—50% рабочей силы.
Беспрецедентную в условиях мирного времени эскалацию военного бюджета в первой половине 80-х годов в Соединенных Штатах стали называть самой крупномасштабной за весь период после второй мировой войны переброской федеральных ресурсов с гражданских на военные цели25. Но военные заказы на новейшее вооружение обернулись не только золотым дождем для военно-промышленного комплекса, испытывавшего беспокойство за свои прибыли в период разрядки, но и дальнейшей концентрацией политического могущества в руках у альянса милитаристских группировок, в котором (что само собой разумеется) решающее слово принадлежит военно-промышленным концернам.
Говоря об изменениях в структуре современного государственно-монополистического капитализма в США, важно иметь в виду, что тесные контакты Пентагона и других правительственных ведомств с их крупнейшими поставщиками военного снаряжения привели к превращению частной военной индустрии в сектор американской экономики с особо высоким уровнем монополизации, к перерастанию их взаимоотношений в нерасторжимое партнерство, отличающееся особой устойчивостью и многообразием связей, а также масштабностью взаимодействия в производственной, научно-технической, финансовой, административно-организационной и других областях. Рост этой сферы «финансового процветания», достигаемый за счет постоянного прилива государственных средств, имеет своим следствием распространение опасного социально-психологического синдрома, питающего настроения в пользу расширения военного производства и поддержания международной напряженности.
Легко понять, что в этих условиях процесс приспособления политики Вашингтона к узкокорыстным интересам военно-промышленного комплекса приобретает черты качественно нового явления. Суть его, как признает «Нью-Йорк таймc», выражается в том, что влияние милитаризма на обстановку внутри страны «возросло сверх самых худших ожиданий» 26. Джером Визнер, крупнейший американский ученый и бывший советник президента Кеннеди по научным вопросам, полагает в связи с этим, что речь должна уже идти не о локализации злокачественного роста бизнеса на орудиях смерти, а о предотвращении общего заражения национальной культуры. «Сейчас уже,— писал он,— вопрос стоит не о контроле над военно-промышленным комплексом», а «скорее о том, чтобы не дать Соединенным Штатам превратиться в страну полностью милитаризованной культуры» 27.
Рост экономического и политического могущества крупнейших американских монополий прямым образом сказался на сдвигах в соотношении классовых сил. Опираясь на постоянную поддержку правительства, монополистический капитал в изменившейся для него в благоприятную сторону общественной атмосфере предпринял широкое наступление на экономические позиции трудящихся и на их социальные права. Это выражается и в прямом диктате, ликвидации уступок, сделанных в предшествующие периоды под нажимом массового рабочего движения, и во внедрении новых, все более изощренных методов и форм эксплуатации наемного труда.
Ярким примером того, как сводятся на нет добытые в трудной борьбе успехи рабочих в сфере их экономических прав, является быстрое размывание системы страхования по безработице. Так в 1958 г. страховку получали 54% безработных, в 1975 г.—43, в 1982 г.—33, а в конце 1983 г.— 23% 28. Характеризуя сложившуюся ситуацию в области социальных прав, Г. Холл писал: «Терпит неудачи борьба за гражданские права и равенство, за интеграцию в школах и улучшение жилищных условий, за избирательные права и „положительные действия"»29 (т. е. за систему мер, с помощью которых можно смягчить последствия расовой дискриминации черных и цветных граждан США).
В целом в социальной области на всех практически уровнях более гибкий лпберально-реформистский курс, направленный на достижение «социального компромисса», уступил место (в который раз!) жесткому курсу в плане выбора приемов и методов решения всего комплекса обостряющихся проблем американского капитализма на его нынешней стадии. Предпочтение отдается формуле «равенства возможностей», пресловутой «твердости», бесцеремонному отказу считаться с рецептами буржуазного реформизма, грубому и циничному нажиму в отношении тех передовых общественных сил, которые противостоят этой политике. Так реализуется в условиях современных Соединенных Штатов характерная тенденция в развитии внутренних противоречий капиталистического мира, проявляющаяся в давлении «реакции по всем линиям — во внутренней и внешней политике, экономике и культуре, в использовании достижений человеческого гения» 30.
Администрация Рейгана в течение первого срока пребывания у власти, воспользовавшись разочарованием широких слоев населения в результатах предшествующей деятельности федерального правительства и конгресса, осуществляла весьма далеко идущие контрреформы в социальной области. Действуя в русле тех установок, которые были выдвинуты идеологами крупного бизнеса на рубеже 70—80-х годов, она подвергла радикальному пересмотру (в целях полной ликвидации или сокращения) свыше 200 доставшихся «в наследство» от прежних времен социальных программ. Сократилась доля социальных расходов в ВНП31.
Сдвиг вправо во всей социальной политике господствующего класса проявился и в том массированном наступлении, которое, скоординировав свои усилия, повели на опорные позиции рабочего движения монополистический капитал и правительство. Никогда еще с момента принятия закона Тафта—Хартли профсоюзы США не сталкивались со столь тотальными, расчетливо спланированными и пропагандистски подготовленными подрывными действиями против самих устоев их существования с использованием правительственных служб, судебной системы и законодательной власти. В результате под угрозу была поставлена не только возможность профсоюзов с достаточной эффективностью представлять экономические интересы организованных в них рабочих, но и перспектива сохранения реального права трудящихся па коллективную защиту от произвола капитала.
Непосредственным результатом этого фронтального натиска было заметное снижение уровня организованности рабочего класса и рост материальной необеспеченности многочисленных категорий трудящихся. С 1980 по 1984 г. уровень профессиональной организованности американских трудящихся (сюда не входят сельскохозяйственные рабочие) упал с 23 до 18,8%. К середине 80-х годов 90 млн. американских рабочих оставались вне профсоюзов32, а это означает, что труднее становится бороться против снижения зарплаты, ухудшения условий труда, массовых увольнений и «миграции» предприятий в районы, где нет профсоюзов. Недостаточная массовость профсоюзного движения прямо и косвенно увеличивает тяготы безработицы, которая за последние 4,5 года составляла в среднем почти 9% общей численности рабочей силы. Существующая в США дискриминационная практика и еще невысокая активность профсоюзов в борьбе с ее проявлениями привели к тому, что доля безработных среди цветного населения США в последние 7 лет вдвое и более превышала уровень безработицы среди белых33.
От складывающегося в стране соотношения сил между основными антагонистическими классами американского общества зависит и перераспределение доходов внутри его структуры. Последние годы еще рельефнее обнажили ведущую тенденцию в развитии классового расслоения, которую американская буржуазная пропаганда начиная с 50—60-х годов всячески старалась представить утратившей всякое значение путем распространения мифа об «уравнении массового потребления» и о создании социально и политически интегрированного общества без «марксистских классов» и «классовой борьбы». Важнейшие проявления этой тенденции, имеют двоякий характер. С одной стороны, это понижение реальной заработной платы американских трудящихся в 70-е — начале 80-х годов, относительное ухудшение положения американских трудящихся, выражающееся в повышении нормы эксплуатации, катастрофическое снижение доходов фермеров (с 43 млрд. долл. в 1979 г. до 19 млрд. в 1982 г.) 34 , рост числа американцев, чей материальный достаток ниже официально установленной «черты бедности», уменьшение доли социальных расходов в ВНП. С другой — рост капиталистических прибылей, богатства тех немногочисленных семей, которые находятся на вершине социальной лестницы.
«Какими бы методами измерения ни пользоваться,— писал журнал "Форчун" в конце 1983 г.,— степень неравенства в доходах между богатыми и бедными американскими семьями возрастает» 35 . Статистика подтверждает этот вывод. Средний доход американской семьи с середины 70-х годов сокращался вплоть до 1983 г. и лишь затем в условиях экономического оживления и подъема начал расти. В 1984 г. он превысил уровень 1980 г., но оставался ниже 1972 г. При этом, как показывают исследования, богатые американцы увеличили свои доходы на 9%, американцы же со средним доходом — на 1 %, а доходы малоимущего населения снизились на 8%. Число бедняков, т. е. тех, чьи доходы находятся ниже «черты бедности», увеличилось на 6 млн.: с 29 млн. (13% всего населения) в 1980 г. до 35 млн. (15,2%) в 1984 г.36 Один процент самых состоятельных семей Америки «владеет богатствами, почти в полтора раза превышающими совокупное богатство 80 процентов семей, находящихся в нижней части имущественной пирамиды» 37.
«Прогресс» социального неравенства за последние годы проявился в росте многомиллионной армии бездомных людей, упадке городских кварталов, где проживают малоимущие семьи, умножении массовых выселений, в городах-«призраках» с почти полностью безработным трудоспособным населением, ставшим жертвой «реиндустриализации», в разорении фермерства, в сохранении фактически бесправного положения национальных меньшинств, новой вспышке расизма как в форме полицейских погромов, так и в более «утонченном» виде. О том же свидетельствуют растущая преступность, снижение уровня образования в школах, где учатся дети из малоимущих семей. Авторитетная негритянская организация Национальная городская лига в докладе «Положение черной Америки— 1986» констатирует: «...бедность и безработица среди негров находятся на самом высоком уровне с начала 60-х годов... По-прежнему широко распространена расовая дискриминация, воедино сочетающаяся с классовым гнетом... В стране все еще упорно сохраняется сегрега-ция...»38.
Мартин Лютер Кинг мечтал «взойти на гору», с которой он увидел бы Америку расового равенства и социальной справедливости. Эта мечта остается недостижимой, причем речь идет не только о черных американцах. Опубликованный в начале 1986 г. доклад Гарвардского университета и специальной исследовательской группы врачей констатирует, что по крайней мере в половине американских штатов существуют «очаги голода», их становится все больше. По этим данным, в 1985 г. примерно 20 млн. американцев хронически недоедали. Даже Белый дом вынужден был признать, что «в войне с бедностью в Америке победила бедность» 39.
Социальный опыт последних лет оказал противоречивое воздействие на развитие рабочего и массового демократического движения. Груз антикоммунистических предрассудков, ежечасно воссоздаваемых пропагандистской машиной монополий, подъем консервативных, националистических настроений и скоординированная антипрофсоюзная политика предпринимателей и правительства создали дополнительные трудности для деятельности левых, прогрессивных сил. Продолжает сказываться и то, что значительная часть трудящихся поверила в пропаганду правых о возможности решения накопившихся острейших социально-экономических проблем на основе той программы, которую выдвинуло консервативное крыло республиканской партии. Маневры правительства, встревоженного приобретшим в начале 80-х годов широкий размах антиядерным движением в США и странах Европы, в сочетании с политикой репрессий в какой-то момент привели к снижению уровня массовых антивоенных выступлений, к организационной разобщенности антимилитаристских, антиимпериалистических сил. Однако реакции, маскирующейся под «стопроцентный» патриотизм и проповедующей «миролюбие» через наращивание военной мощи, не удалось достигнуть всех поставленных ею целей.
Объективная логика событий, проявление тяжелых социальных пос-ледствий научно-технического прогресса в условиях перестройки капиталистической экономики, ударяющих по жизненным интересам самых разных слоев трудящихся, наконец, более основательное осознание организованным рабочим движением и массами его рядовых членов того, что несет им засилье политической реакции,— все это активизирует силы сопротивления в рабочем классе. Растет авторитет и влияние Компартии,мужественно ведущей борьбу со всеми проявлениями апатии и пораженчества. Новый импульс получила животворная тенденция, воплощенная в движении рядовых членов профсоюзов, в возросшей боеспособности местных отделений профсоюзов и их территориальных объединений (в городах и штатах), в постановке (хотя и не всегда последовательной) многими профсоюзами и их руководителями с классовых позиций вопроса о сути нынешней внутренней и внешней политики США40. По ряду ключевых проблем экономики и политики меняется в позитивном плане позиция АФТ—КПП: сказывается давление снизу в пользу отказа от обезоруживающей профсоюзы концепции «классового партнерства».
Боевые традиции классовой борьбы американского пролетариата были продолжены манифестациями против антирабочей политики администрации в День солидарности, проведенный профсоюзами в сентябре 1981 г. Признаком осознания необходимости для профсоюзов играть более самостоятельную роль в национальной политике было беспрецедентное решение руководства АФТ—КПП в преддверии президентских выборов 1984 г. поддержать собственного кандидата (в данном случае У. Мондейла), хотя съезд демократической партии еще не сделал свой выбор 41.
Отражением нарастающих прогрессивных тенденций в профдвижении были активизация стачечной борьбы, а также содержание и тон дискуссии проходившего в октябре 1985 г. очередного съезда АФТ—КПП. Форум профсоюзного руководства заявил об оппозиции антирабочей политике республиканской администрации и выразил осуждение деятельности ультраправых сил в стране. Резолюции, принятые съездом, обнаружили четкую антимонополистическую направленность. Делегаты, представлявшие более половины членов АФТ—КПП, поддержали идею замораживания ядерных вооружений. Эта линия получила подтверждение в последующих решениях руководящих органов профсоюзного движения 42.
Кумулятивное действие наметившихся сдвигов в рабочем движении с разной силой ощущалось в деятельности многочисленных демократических организаций, представляющих ту часть широкой американской общественности, которая выступает за мир и социальный прогресс, против милитаризма, угрозы ядерной войны, правой опасности и наступления на социальные завоевания трудящихся. Потенциал этих новых движений на уровне «корней травы», охватывающих широкие массы людей во всех пластах американского общества, вплоть до самых глубинных, огромен и, как показывает опыт истории, способен обеспечить реальный вклад в достижение общественного прогресса. Было бы неверно, однако, недооценивать имеющиеся трудности, хотя динамика борьбы за демократические альтернативы указывает на поступательный характер развития, на возможность формирования новых коалиций антимонополистической, агти-империалистической ориентации. Ярким примером может служить многомиллионная манифестация в поддержку бедняков и бездомных, названная «Рука об руку через Америку», состоявшаяся в конце мая 1986 г.
Говоря о внешнеполитическом курсе Вашингтона после прихода к власти в 1980 г. республиканцев, нельзя не видеть связь между обострением внутренних противоречий государственно-монополистического капитализма и решимостью реакционно настроенных кругов господствующего класса США искать выход из многочисленных кризисных ситуаций на путях форсирования милитаризации экономики и подчинения национального политического мышления имперским амбициям.
Важнейшее значение имело и изменение в соотношении сил в мире, характерные черты которого определились в 70-х годах, когда стало ясно, что империализм утратил перевес сил над социализмом. «Историческим достижением социализма,— отмечается в новой редакции Программы Коммунистической партии Советского Союза,— явилось установление военно-стратегического паритета между СССР и США, Организацией Варшавского Договора и НАТО. Оно упрочило позиции СССР, стран социализма и всех прогрессивных сил, опрокинуло расчеты агрессивных кругов империализма на победу в мировой ядерной войне. В сохранении этого равновесия — серьезный фактор обеспечения мира и международной безопасности» 43.
В числе главных факторов должны быть названы успехи социализма в экономическом соревновании с капитализмом. Доля социалистических стран в мировом производстве за последние 25 лет увеличилась с 36 до 40%, а объем промышленного производства в СССР вырос с 30 до 80% уровня США. В 1963 г., по данным международных экспертов, доля государств социалистического содружества в мировой условно чистой продукции обрабатывающей промышленности составляла 15,2, а в 1984 г.—уже 24,9%. За этот же период доля промышленно развитых капиталистических стран сократилась с 77 до 63,5%. К середине 80-х годов динамично развивающиеся страны социалистического содружества обеспечивали более половины прироста всемирного индустриального потенциала 44.
Все более серьезное сопротивление встречает гегемонистский курс американского империализма со стороны народов освободившихся стран. Процесс социально-экономических преобразований в жизни народов, составляющих большинство человечества и полных решимости отстоять право самим, без вмешательства извне решать свою судьбу, приобрел необратимый характер. Борьба народов, которые еще вчера в Вашингтоне рассматривали как некие «неодушевленные» объекты империалистического грабежа, смыкаясь с общей антиимпериалистической борьбой, с конца 70-х — начала 80-х годов поднялась на новую ступень. Демократический процесс ширится, углубляется, подрывая позиции США и скомпрометированных связями с ними социально-классовых сил.
Наконец, нельзя не отметить и возникшие новые осложнения в системе взаимоотношений трех основных центров современного империализма — США, Западной Европы и Японии. Изменения в балансе сил и здесь обнаружили весьма неблагоприятную тенденцию для гегемонистских устремлений американского капитализма. В Политическом докладе Центрального Комитета КПСС XXVII съезду Коммунистической партии Советского Союза констатируется: «Экономическое, финансовое, технологическое превосходство над ближайшими конкурентами, которым США располагали вплоть до конца 60-х годов, подверглось серьезному испытанию. Западной Европе и Японии удалось кое в чем потеснить американского патрона. Они бросают вызов Соединенным Штатам и в такой традиционной сфере американской гегемонии, как новейшая техника» 45. Сталкиваясь с ужесточением внешнеэкономической конкуренции, правящая олигархия США испытывает ностальгию по прошлому, когда она не ощущала тревоги относительно монопольного положения своей страны на мировых рынках, а американские товары служили в качестве мирового стандарта.
Ответ на многие проблемы, поставленные развитием внутренних и внешних противоречий американского империализма, дальнейшим углублением общего кризиса капитализма, администрация Р. Рейгана и активно поддерживающие ее консервативные и правые силы увидели в возврате к военно-силовой политике и к пресловутой доктрине «американской исключительности». Обосновывающая превосходство «американской системы» и объявляющая врагами Соединенных Штатов все государства, которые не разделяют подобного убеждения, эта доктрина давала в руки реакционных сил, мечтавших о социальном реванше в глобальном масштабе, сильнодействующее средство для культивирования в стране шовинистических настроений и подавления рационального суждения в отношении полицентризма мирового сообщества, чувства реализма в оценке возможностей США перекроить мир по их образу и подобию. Антикоммунизм и антисоветизм составляют ядро той вновь поднятой на щит политической философии международных отношений, с которой республиканская администрация вышла на мировую арену, бросив вызов идее разрядки, принципам добрососедства и сотрудничества.
Тенденция в сторону сползания к новому раунду жесткой конфронтации в советско-американских отношениях, проявившаяся еще в деятельности предшествующей администрации, воплотилась в начале 80-х годов в серии внешнеполитических акций Вашингтона, враждебных Советскому Союзу и демонстративно порывающих со сложившейся в 70-х годах практикой дипломатического диалога и контактов между двумя странами, совместного обсуждения международных проблем на основе признания взаимной заинтересованности сторон в их конструктивном решении. Ради подхлестывания военной истерии в ход был пущен миф о «советской угрозе». «Крестовый поход» против коммунизма и разного рода санкции, объявленные президентом Рейганом, имели, разумеется, своей целью не только устрашение социалистических стран, Советского Союза, они призваны были также служить ширмой для прикрытия вмешательства во внутренние дела стран, внешняя политика которых была неугодна Соединенным Штатам, а также в качестве средства нажима на передовые, прогрессивные силы в несоциалистической части мира, борющиеся с капиталом и выступающие за мир, против войны.
Добиваться «крушения коммунизма», способствовать «постепенной эволюции советского строя в сторону его изменения» — такова едва ли не главная цель внешней политики США, как она видится многим американским «ястребам». Их не смущает, что все это звучит в наше время анахронизмом и имеет еще меньше шансов на успех, чем расчеты американских политиков прошлого вроде Р. Лансинга, Б. Колби, Г. Гувера, пытавшихся в первые годы существования Советской страны удушить ее с помощью военной интервенции, дипломатической и экономической блокады. Уроки истории с трудом усваиваются господствующим классом США.
Утверждая о необходимости для США сделать грубую силу средством решения международных разногласий, администрация Р. Рейгана положила в основу своей программы «биполярное видение мира», как его сформулировал еще Г. Трумэн. Социализм, исходя из такой теории существования «двух миров», представляет собой самую большую опасность для цивилизованного мира, «ошибку его эволюции», ради исправления которой хороши и допустимы любые средства.
Концепция американского мессианства, идея «богом избранного народа», создавшего последнее убежище «цивилизации и свободы», которые получили широкое хождение в США благодаря целенаправленной деятельности мощной пропагандистской машины правящих кругов, используются для придания видимости законности принципу нанесения «упреждающих ударов» за рубежом якобы в целях «борьбы с терроризмом» либо в порядке «наказания» за действия, которые в Вашингтоне трактуют как направленные против «жизненных интересов» США. Особенно опасный смысл приобрели в этой связи утверждения официальных представителей США о том, что во Вьетнаме американцы утратили «правильную цель» из-за «неправильной» и «слишком боязливой» военной политики.
Никогда бесперспективность попыток одной ядерной державы диктовать свою волю всем остальным членам мирового сообщества не выглядела столь очевидной, как в наше время, властно требующее нового подхода к проблемам международных отношений. Тем не менее с первых дней пребывания у власти администрация Рейгана настаивала на своем «праве» единолично (даже без согласования с союзниками), не считаясь с мнением мирового сообщества, принимать решения по важнейшим внешнеполитическим вопросам, затрагивающим интересы других стран, и по собственному выбору использовать имеющиеся в ее распоряжении средства.
Игнорируя объективные факторы, действительно обусловливающие нарастание революционных процессов на разных континентах, представляя дело так, будто любые узлы противоречий и региональные конфликты есть порождение соперничества между Востоком и Западом, Советским Союзом и США, Вашингтон бесцеремонно устанавливает, какие правительства «законны», а какие «незаконны», какому Белый дом разрешает остаться у власти, а какое приговорено им к свержению. С приходом в Вашингтоне консерваторов к власти Центральная Америка, Ближний и Средний Восток, многие независимые государства Юга Африки стали объектом американского экономического и силового давления, прямых вооруженных акций, ультиматумов, тайных подрывных операций.
В ряду первых «полем глобального боя» нынешней администрации США с «международным терроризмом и коммунизмом» оказался Сальвадор. Вмешавшись во внутренние дела этой страны, где развернулась борьба восставших масс против продажного олигархического режима, США стали на сторону последнего. С 1981 г. наемная армия Пентагона — никарагуанские «контрас» — ведет контрреволюционную войну против законного правительства страны. В 1983 г. мир убедился, как далеко может увести официальный Вашингтон интервенционистский синдром, став свидетелем вторжения США на Гренаду и возвращения на штыках американских солдат марионеточных правителей на этот крохотный карибский остров. США используют свою военную мощь против национально-патриотических сил Ливана, стремясь запугать арабские страны, заставить их отказаться от борьбы за справедливое урегулирование конфликта на Ближнем Востоке. С каждым годом расширялось вмешательство американского империализма и во внутренние дела Афганистана в форме поддержки контрреволюционных банд, ведущих необъявленную войну против революционного народа этой страны. США поощряют и акты агрессии расистского режима ЮАР против Анголы, Мозамбика, Зимбабве, других независимых государств в южной части Африки.
В сущности, как отмечалось многими наблюдателями, в середине 80-х годов Белый дом провозгласил новую агрессивную внешнеполитическую доктрину, цель которой «узаконить» экспорт контрреволюции. Опаснейшим шагом в реализации доктрины «нового глобализма», полностью игнорирующей общепринятые нормы международного права, были варварские налеты американской авиации на Ливию весной 1986 г. и угрозы повторить такого рода действия против других стран, которые занесены Белым домом в «черный список» пособников «международного терроризма».
«Если смотреть на вещи в широком международном контексте,— говорил, имея в виду эти события, Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев,— то преступление против Ливии, как и упорное продолжение ядерных испытаний, нагнетание угроз в отношении Никарагуа нельзя рассматривать изолированно. Все это — проявление общего курса американской администрации, милитаристская, агрессивная направленность которого обнаружилась в эти дни с полной очевидностью» 46.
Линия администрации республиканцев в области военной политики полностью отражала позиции правых сил в стране, добивавшихся для США «активной руководящей роли» в мире. Намеченную обширную программу создания новых видов оружия массового уничтожения стали называть «второй половиной программы администрации по возрождению Америки».
Вашингтон форсировал размещение на территории своих европейских союзников американских ядерных ракет первого удара. США отказались возобновить переговоры по Договору о полном и всеобщем запрещении испытаний ядерного оружия и ратифицировать советско-американский договор об ограничении подземных ядерных испытаний47. Начав в ноябре 1981 г. в Женеве переговоры о заключении промежуточного соглашения по ракетам средней дальности, США повели дело на их затягивание. В 1983 г. в США в надежде возродить былое американское преимущество были обнародованы планы, связанные с подготовкой «звездных войн», т. е. перенесения гонки вооружений в космическое пространство. Претворение этой исключительно опасной программы означало бы, что Вашингтон сознательно пошел на то, чтобы сорвать ведущиеся переговоры и перечеркнуть существующие соглашения об ограничении вооружений. Все эти шаги подвинули мир к грани, за которой человечество может оказаться в обстановке абсолютно бесконтрольной ГОНКИ вооружений, стратегического хаоса, опаснейшего подрыва стабильности и связанного с этим риска термоядерной катастрофы.
Между тем, сознавая всю меру ответственности за безопасность человечества и следуя принципиальной политике мира и сотрудничества, Советский Союз выступил с рядом важных, конструктивных инициатив, включая предложение о возобновлении диалога и о начале новых пере-говоров по всему комплексу ядерных и космических вооружений. Одобрительный отклик, который получили эти инициативы в широких кругаx мировой общественности, обеспокоенность союзников США курсом Вашингтона на жесткую конфронтацию с Советским Союзом, недвусмысленно выраженные настроения самих американцев в пользу прекращения опасного сползания к ядерной катастрофе вынудили администрацию США изменить тон и пойти на возобновление контактов на высшем уровне.
В целом в 1984 и 1985 гг. в поведении Вашингтона на международной арене ощутились элементы реализма. Белый дом был вынужден хотя бы отчасти считаться с опасным развитием международной обстановки. Позитивная тенденция проявилась на женевской встрече Генеральногo секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева с президентом США Р. Рейганом в ноябре 1985 г. Хотя на ней не удалось найти решения узловых вопросов, связанных с прекращением гонки вооружений, достигнутые в Женеве договоренности были обнадеживающим шагом к лучшему прежде всегo в советско-американских отношениях. Важным итогом встречи было принятое 21 ноября 1985 г. «Совместное советско-американское заявление», в котором, в частности, говорилось:
«Признавая различия в общественно-политических системах СССР и США и в их подходах к международным проблемам, оба руководителя вместе с тем достигли лучшего понимания позиций друг друга. Они согласились о необходимости улучшения советско-американских отношений и оздоровлении международной обстановки в целом. В этой связи обе стороны подтвердили важность постоянного диалога, отражающего их серьезное стремление искать точки соприкосновения по существующим проблемам...
Обсудив ключевые вопросы безопасности, стороны, сознавая особую ответственность СССР и США в деле сохранения мира, заявляют, чтo ядерная война никогда не должна быть развязана, в ней не может быть победителей. Признавая, что любой конфликт между СССР и США МОГ бы иметь катастрофические последствия, они также подчеркнули важность предотвращения любой войны между ними — ядерной или обычной. Они не будут стремиться к достижению военного превосходства» 48.
После советско-американской встречи в верхах в мире возродились надежды на договоренность о возможности затормозить, остановить и повернуть вспять губительное накопление все новых и новых видов оружия массового уничтожения. Прекращение Советским Союзом в одностороннем порядке ядерных испытаний летом 1985 г. при условии присоединения к этому решению и США могло положить начало движению к полному и всеобщему запрещению испытаний ядерного оружия и сокращению его арсеналов. 15 января 1986 г. Советский Союз предложил тщательно продуманный и всесторонне сбалансированный, конкретный и ясный план ликвидации до конца нынешнего столетия оружия массового уничтожения и сокращения других вооружений до пределов необходимой обороны. XXVII съезд КПСС своим призывом к всеобщей и равной безопасности народов и новыми конкретными предложениями вселяет в миллионы людей веру в возможность сохранить мир на планете, в возможность гарантировать человечеству благоприятные условия для развития в XXI в.
Однако Вашингтон отреагировал на это антисоветской пропагандистской кампанией, подземными ядерными взрывами в Неваде, развертыванием программы милитаризации космоса (СОИ), заявлениями об отказе США соблюдать Договор по ПРО и Договор ОСВ-2, активизацией имперской политики «неоглобализма». Те силы в США, которые всегда выступали против выравнивания международных отношений, как показали многие факты, сохраняют контроль в коридорах власти Вашингтона. Но им противостоит — и в самих США и за их пределами — растущее стремление миллионов людей, придерживающихся самых разных политических убеждений, к миру без оружия и войн.
Ядерный век требует нового политического мышления, признания необходимости исходить в международных отношениях, в вопросах войны и мира не из узко понятых интересов, противопоставляющих страны друг другу, а из общих для них интересов и стремлений. Будут ли США в состоянии учитывать доминирующие исторические тенденции современности или же останутся в стороне от них, на этот вопрос ответит будущее.

 

начало сайта