Одним из общих мест советской популярной литературы послевоенного периода стало возвеличивание обороны в противовес наступлению. Фраза «малой кровью, на чужой территории» стала одним из ругательных выражений, символизировавшим идеологически неверную наступательную доктрину РККА в предвоенные годы. При этом на выручку призывалась бытовая логика, почерпнутая читателями из просмотра кинофильмов: представить себя в окопе с винтовкой, безнаказанно стреляющего в идущих в полный рост с закатанными рукавами «эсэсовцев-автоматчиков», было проще, чем идущего в атаку на строчащий пулемет.

Характерным примером возвеличивания обороны являются слова, вложенные писателем В.В. Карповым в уста героя его романа «Полководец» — генерала И.Е. Петрова. На страницах книги И.Е. Петров делится своими мыслями по поводу неудач 1941 г. и утверждает, в частности, следующее: «...надо было бы создать глубоко эшелонированную оборону. Вывести войска в поле. Окопаться, подготовить инженерные заграждения, минные поля. Вот на Курской дуге создали прекрасную глубокую оборону, и гитлеровцы сломали об нее зубы, а мы погнали их в шею! Да и наш одесский и севастопольский опыт показал — против хорошей обороны гитлеровцы ничего не могли сделать, даже имея превосходство в силах. Будь у нас боеприпасы и нормальное снабжение, не видать бы фашистам ни Севастополя, ни Одессы. Фашистов дальше Днепра можно было не пустить. Упустили эту возможность». [53– Т.3,С.38]

На закате СССР эта тенденция достигла своего апогея. Элементы пассивной стратегии были введены даже в основные документы, определяющие действия войск, — уставы. Оборона встала на первое место, глава «Оборона» в «Боевом уставе сухопутных войск. Часть II» 1989 г. издания занимает место с 65-й по 147-ю страницу, глава «Наступление» — со 148-й по 242-ю. Ранее было наоборот, «Наступление» шло раньше обороны. В этом устав Красной Армии был аналогом зарубежных образцов и наследником «Тактики» М. Драгомирова. Также из устава был исключена основополагающая фраза: «Наступательный бой — основной вид действий Красной Армии». [54– Ч.2,С.12]

Сейчас идеализация обороны стала едва ли не официальной идеологией нашей армии. Махмут Ахметович Гареев — генерал армии, доктор исторических наук, президент Академии военных наук — пишет о 1941 г.:

«На оборону смотрели как на кратковременные военные действия, проводимые лишь частью войск с целью прикрытия отмобилизования и развертывания главных сил. Никто не предполагал, что для отражения уже изготовившихся для нападения войск противника потребуется глубокоэшелонированная оборона в стратегическом масштабе и длительные, напряженные оборонительные сражения с использованием всех имеющихся сил и средств. К сожалению, это не учли и в 1942 г.

Только летом 1943 г. под Курском стратегическая оборона была организовала по-настоящему. Увлечение наступлением и недооценка обороны сыграли роковую роль в событиях 1941 г.». [55]

Одним из популярных образов лета 1941 г. стал комиссар, приказывающий наступать, вращая глазами и размахивая «маузером», вместо того чтобы занять оборону и тихо сидеть в окопах, ожидая пресловутых «эсэсовцев-автоматчиков».

В реальности сидение в окопах приводило к избиению сидельцев артиллерийским и авиационным ударом. Вот как описывает пулеметчик 743-го мотострелкового полка 131-й моторизованной дивизии 9-го механизированного корпуса К.К. Рокоссовского бой с 14-й танковой дивизией немцев 25 июня 1941 г.:

«Стрельба была уже прицельной по траншеям, окопам, укрытиям, скоплениям техники. Сверху они хорошо просматривались самолетом-корректировщиком. То, что уцелело от бомб, уничтожалось снарядами методично и долго. Полк нес большие потери в людях, технике, не имея возможности ни укрыться, ни защитить себя. Немецкие снаряды еще долго рвались на позициях полка. Между тем под грохот бомб и снарядов противник подтянул к реке саперные части, навел понтонную переправу, перебросил на восточный берег танки, орудия, солдат и минометы. Слабый огонь уцелевших наших батарей и ружейно-пулеметная стрельба бойцов не могли остановить врага, разрушить их переправу» (воспоминания И.К. Яковлева).

Кинематограф просто не в состоянии показать, что переживает обороняющийся под массированным ударом артиллерии и авиации противника.

Но все это только малая толика проблемы ведения оборонительного сражения. Теоретически можно накопать окопов полного профиля, блиндажей в три наката и постараться выжить под шквалом огня. Если мы поднимемся на ступеньку выше, от тактики на оперативный уровень, то увидим главный минус пассивного сидения в обороне. Этим минусом является неопределенность планов противника. Когда перед нами не обозримое глазом пространство обороны полка или даже батальона, а несколько сотен километров линии соприкосновения войск на покрывающей огромный стол карте, то место и время нанесения главного удара врага становится практически неразрешимой задачей. Разведка может вскрыть только малую часть приготовлений противника и перемещений его войск. Вскрыть сосредоточение подвижных соединений, в первую очередь танковых и моторизованных, разведка может с большим опозданием. Танковая дивизия может ночным маршем пройти 70–100 км и молниеносно оказаться там, где ее совсем не ждут. Соответственно перед нами на карте оказывается весьма обширное пространство, которое надо прикрыть закопавшимися в землю дивизиями. При этом очевидно, что над каждой отдельно взятой дивизией противник без труда сможет создать 3–5-кратное превосходство, сконцентрировав несколько своих корпусов на узком участке фронта. Что будет дальше — см. выше: «Полк нес большие потери в людях, технике, не имея возможности ни укрыться, ни защитить себя».

При переходе сражения в маневренную фазу ситуация усложнялась на порядок. Требовалось угадывать не только участок нанесения следующего удара, но и его направление. Характерным примером в данном случае является сражение, из которого, собственно, и пришел образ злобного комиссара с «маузером»: оборонительная операция войск Юго-Западного фронта в первую неделю войны. События в нем развивались следующим образом. Прорвав оборону стрелковых дивизий на границе, крупное механизированное объединение — 1-я танковая группа Эвальда фон Клейста развивала наступление на восток, в направлении Ровно, Житомира и далее на Киев. Однако это сейчас известно, по каким линиям наступали немцы. В июне 1941 г. командование Юго-Западного фронта постоянно ожидало от танковой группы поворота на юг с целью окружения армий фронта в Львовском выступе. В начале июля 1941 г. этот поворот ожидался уже с целью отсечь отходящие на линию старой границы войска 6-й, 12-й и 26-й армий. Эти опасения вполне однозначно читаются в оперативных документах фронта. В разведывательной сводке фронта от 22.00 26 июня мы читаем: «Радзехув-Бродское направление. Противник, имея главные силы прорвавшейся мотомеханизированной группировки в районе Берестечко и передовые части в Дубно, Верба, Раздвиллув, пытался распространить прорыв в направлении Броды, Тарнополь, но, встречая упорное сопротивление наших частей, успеха не имел». Тем временем 1-я танковая группа стремилась развивать наступление не в юго-восточном направлении, на Тарнополь, как предполагало командование Юго-Западного фронта, а дальше на восток, в направлении Острога и Шепетовки. Начальник штаба фронта М.А. Пуркаев и командующий фронтом М.П. Кирпонос неверно оценили замах «клещей» планируемого немцами окружения войск фронта. Командование группы армий «Юг» собиралось осуществить окружение 6-й, 26-й и 12-й армий во взаимодействии с 11-й армией Евгения Риттера фон Шоберта, сосредотачивающейся в Румынии. Соответственно масштабы охвата были куда больше, чем предполагало командование Юго-Западного фронта. Неверное определение направления удара противника приводило к попыткам построить пресловутую «прочную оборону» фронтом на север и северо-запад, а не на реальном пути движения танкового клина. При этом на отражение пока еще мнимой угрозы окружения бросались значительные силы. Непример, в конце июня 1941 г. для парирования поворота острия немецкого наступления от Острога на юг командование фронта подготовило противотанковый рубеж фронтом на север на рубеже реки Случь. На этом рубеже, перпендикулярно «линии Сталина», у Старо-Константинова к вечеру 29 июня должны были сосредоточиться 199-я стрелковая дивизия, 24-й механизированный корпус и целых три противотанковые бригады — 2-я, 3-я и 4-я.

Если 24-й механизированный корпус (около 100 легких танков) был силой достаточно условной, то противотанковые бригады, вооруженные 85-мм зенитными орудиями и 76-мм дивизионными пушками, были мощным противотанковым средством. Командование Юго-Западного фронта правильно оценивало источник угрозы, передовой эшелон XLVIII моторизованного корпуса у Острога (на дороге от Дубно на Шепетовку и Бердичев), но все еще неверно оценивало оперативные планы немцев, задействовав противотанковые резервы у Старо-Константинова. Поэтому «прочная оборона» создавалась совсем не там, где нужно, и на это расходовались впустую довольно значительные средства, в первую очередь противотанковые резервы фронта.

Одним словом, пытаться ловить на «прочную оборону» острие танкового клина было занятием довольно бестолковым. Куда более полезным было пытаться ухватить танковый клин за его «хвост», то есть нанести фланговый контрудар. У такого решения просматривается гораздо больше реальных плюсов, чем кажущихся минусов. Прежде всего точки, в которых механизированные соединения противника были вчера, хорошо известны. Их поиск не является «биномом Ньютона» угадывания положения острия удара завтра. Во-вторых, вынуждая противника защищать фланги, мы тем самым заставляем его ослаблять ударное острие. В вышеупомянутом приграничном сражении Юго-Западного фронта наибольший эффект был достигнут как раз фланговым контрударом, когда 8-й механизированный корпус Д.И. Рябышева вышел на коммуникации наступающего XLVIII моторизованного корпуса Вернера Кемпфа в районе Дубно.

Альтернативы нанесению фланговых контрударов механизированными и стрелковыми корпусами летом 1941 г. попросту не было. Угадывать направление движения танкового клина и выстраивать не его пути «заборчик» той или иной степени прочности было невозможно.

Первые полгода войны СССР и Германии дали истории массу примеров, когда переход к обороне армий и фронтов приводил не к счастью удержания «эсэсовцев-автоматчиков» меткими выстрелами, а к катастрофам огромных размеров.

Для создания прочной обороны и успешного ведения оборонительной операции нужны две предпосылки. Во-первых, достаточное количество войск для создания нормальной плотности обороны, а во-вторых, определение направления удара противника. Типичный пример того, как оборона была разрушена при средних плотностях построения войск ниже уставных, но при наличии чудодейственного приказа обороняться, — это оборонительная операция в районе Вязьмы и Брянска в сентябре — октябре 1941 г, на начальном этапе битвы за Москву.

Приказ на оборону был получен по крайней мере за три недели до наступления немцев. Тому есть масса свидетельств. Достаточно посмотреть в официоз из официозов, четырехтомник «Великая Отечественная война 1941–1945 гг.». В этом последнем слове отечественной исторической науки можно прочитать следующее: «10 сентября Ставка потребовала от Западного фронта «прочно закопаться в землю и за счет второстепенных направлений и прочной обороны вывести в резерв шесть-семь дивизий, чтобы создать мощную маневренную группу для наступления в будущем». Выполняя приказ, Конев, командовавший в то время Западным фронтом, выделил в резерв 4-ю сд, 2-ю мcд, 1-ю кд, 4-ю тбр и 5-й ап. Перед главной полосой обороны в большинстве армий создавалась полоса обеспечения (предполье) глубиной от 4 до 20 км и более». [56– С.214–215] Сам И.С. Конев в своих воспоминаниях пишет: «После наступательных боев войска Западного и Резервного фронтов по указанию Ставки в период c 10–16 сентября перешли к обороне». [57– С.52] С траншеями тоже было все в порядке, более того, Иван Степанович свидетельствует: «В это же время был осуществлен ряд мероприятий, связанных с усилением обороны. К ним относится в первую очередь переход на траншейную оборону. Войска Западного фронта напряженно строили инженерные укрепления, «залезали в землю». Кстати, траншеи впервые появились именно на Западном фронте. До этого в Красной Армии была разработана несколько другая организация инженерных сооружений с так называемыми ячейками — отдельными окопами для одного солдата, с нею мы вступили в войну. Война показала, что это неправильно, невыгодно и полагаться на то, что каждый солдат, каждый воин должен знать свой маневр, нельзя, особенно когда солдат находится в тяжелой обстановке, не видит никакой поддержки. [...] Постепенно мы пришли именно к организации траншейной обороны; наш опыт подхватили другие фронты». [57– С.54] Вскоре мероприятия фронта по усилению обороны были закреплены директивой Ставки ВГК № 002 373 от 27 сентября 1941 г. Войскам Западного фронта предписывалось перейти к жесткой обороне. Директива рекомендовала ровно то же, что обычно считают достаточным условием устойчивости обороны, — зарыться в землю:

«1. На всех участках фронта перейти к жесткой, упорной обороне, при этом ведя активную разведку сил противника и лишь в случае необходимости предпринимая частные наступательные операции для улучшения своих оборонительных позиций.

2. Мобилизовать все саперные силы фронта, армий и дивизий с целью закопаться в землю и устроить на всем фронте окопы полного профиля в несколько линий с ходами сообщения, проволочными заграждениями и противотанковыми препятствиями». [58– С.208]

Сегодня есть вполне достоверные свидетельства того, что этот приказ выполнялся. Один из командармов Западного фронта тех дней, М.Ф. Лукин вспоминает: «Почти всюду были вырыты окопы полного профиля с ходами сообщения. На танкоопасных направлениях устанавливались мины, а там, где возможно, рылись эскарпы и противотанковые рвы. Строили блиндажи и козырьки для огневых точек». [59– С.33]

Однако в суровой реальности инженерная подготовка обороны — это необходимое, но не достаточное условие успеха. Вопросом номер один было определение возможного направления удара немцев. Предполагалось, что немцы ударят вдоль шоссе, проходящего по линии Смоленск — Ярцево — Вязьма. На этом направлении была создана система обороны с хорошими плотностями. Например, 112-я стрелковая дивизия 16-й армии К.К. Рокоссовского занимала фронт 8 км при численности 10 091 человек, 38-я стрелковая дивизия той же 16-й армии — даже 4 км при численности 10 095 человек. Позади этого рубежа на шоссе была и резервная полоса обороны. М.Ф. Лукин написал о ней следующее: «Рубеж имел развитую систему обороны, подготовленную соединениями 32-й армии Резервного фронта. У моста, на шоссе и железнодорожной линии стояли морские орудия на бетонированных площадках. Их прикрывал отряд моряков (до 800 человек)». [59– С.35] Но за этот плотный, эшелонированный заслон на шоссе пришлось заплатить низкими плотностями войск на других направлениях. Чудес на свете не бывает: если у нас мала средняя плотность войск, то, уплотнив возможное направление удара, мы лишь растянем и без того жиденькую линию дивизий на других участках. Под Вязьмой в октябре 1941-го это выглядело так. 211-я стрелковая дивизия 43-й армии занимала фронт 16 км при численности 9653 человека, 53-я стрелковая дивизия той же армии — 24 км при численности 11 953 чел. В полосе Брянского фронта дела были еще хуже, плотность колебалась от 24 км на дивизию (279-я стрелковая дивизия 50-й армии) до 46 км (217-я стрелковая дивизия той же армии). Напомню, что по действовавшему на тот момент Полевому уставу Красной Армии (ПУ-39) плотность для построения устойчивой обороны характеризовалась следующими цифрами: «Дивизия может оборонять полосу по фронту 8–12 км и в глубину 4–6 км». Как говорил один из основателей советской военной теории, В.К. Триандафиллов: «При имеющихся огневых средствах дивизии достаточно устойчивое положение получается при занятии дивизией участка от 4 до 8 км (оборона на «нормальных участках»). При увеличении ширины участка до 12 км устойчивость обороны уже сокращается вдвое, а на 20-километровом участке получается довольно жиденькое расположение, которое прорывается сравнительно легко». [60– С.161] Перекрывание уставных значений плотности обороны неизбежно приводило к снижению устойчивости построения войск и катастрофам.

Сторона, выбравшая оборонительную стратегию, неизбежно пытается играть в лотерею со смертью. Если вскрыть планы противника и направление его ударов, то такая лотерея еще дает шанс на выигрыш. Однако чаще всего это не так. К сожалению, предположения о планируемом направлении удара немецких войск в Вяземской оборонительной операции оказались ошибочными. И произошло это вовсе не из-за того, что ее плохо планировали. Помимо направления Ярцево — Вязьма, были подготовлены мероприятия по отражению ударов и в других направлениях. В плане обороны было написано следующее:

«На Западном фронте могут быть отмечены как вероятные направления действий противника:

а) осташково-пеновское, выводящее в тыл правого крыла фронта;

б) нелидово-ржевское, разрезающее фронт на две части и выводящее во фланг и тыл 30-й армии;

в) бельское, выводящее в тыл 29-й армии;

г) конютино-сычевское, выводящее в район Ржева и Вязьмы;

д) ярцевское — кратчайшее направление на Москву;

е) дорогобужское, выводящее в тыл 20-й армии. Основные усилия войск фронта должны быть направлены на оборону этих важнейших направлений».

Казалось бы, вот оно, спасительное решение: определили направления ударов, составили план обороны, и можно сидеть и спокойно ждать удара. Но немцы скрытно перебросили из-под Ленинграда 4-ю танковую группу, что позволило нанести удар не в одном месте, а в двух, по сходящимся направлениям. Для маскировки этого мероприятия была проведена в жизнь довольно замысловатая кампания дезинформации. В частности, под Ленинградом оставили радиста из штаба 4-й танковой группы с характерным почерком работы. Перехваты его радиограмм, даже при невозможности их расшифровать, указывали советским разведчикам на местонахождение штаба танковой группы. Разведка, как мы видим, довольно хлипкая материя, чтобы пытаться строить на ней большую стратегию.

Результат дезинформационных мероприятий не заставил себя ждать. Советское командование довольно точно определило время начала операции «Тайфун», но безнадежно промахнулось с ее формой и направлениями ударов. Наступление 3-й танковой группы из района Духовщины пришлось севернее шоссе Ярцево — Вязьма, в стык 19-й и 30-й армий, удар 4-й танковой группы — южнее шоссе, по 24-й и 43-й армиям восточнее Рославля. То есть удары были нанесены там, где плотности войск были ниже нормативов для устойчивой обороны. Создав локальное превосходство в силах, немцы без особых усилий взломали оборону советских войск. Например, против 4 дивизий 30-й армии действовали 12 немецких, из них одна моторизованная и три танковые. После прорыва обороны танковые клинья сошлись у Вязьмы, в окружение попала 600-тысячная группировка советских войск. По аналогичной схеме была прорвана в октябре 1941 г. оборона Брянского фронта, который синхронно с Западным получил аналогичную по содержанию директиву Ставки ВГК № 002375 о переходе к жесткой обороне. Но, как и под Вязьмой, было неверно определено направление удара немцев — «генерал Еременко ожидал главный удар на брянском направлении, а немцы нанесли его в 120–150 км южнее». [61– С.12] Кроме того, немцы выбрали для удара участок фронта, занимаемый дивизией с расшатанной дисциплиной. Под ударом танков дивизия побежала, и 2-я танковая группа Гейнца Гудериана, ничем не сдерживаемая, рванулась к Туле.

Советское командование упорно пыталось вырвать стратегическую инициативу из рук противника в кровопролитных сражениях 1941–1942 гг. не по своей прихоти или вследствие трепета перед вождем всех времен и народов. К этому вынуждало желание не попадать в такую же ситуацию, в какой оказались советские войска под Вязьмой и Брянском. Пассивное ожидание удара вместо собственного наступления чаще всего приводило к ужасным последствиям, к падающим на голову ударам гильотины танковых клиньев именно там, где их не ждали. Пример с Вязьмой — Брянском никак нельзя назвать единичным. Другое крупное окружение советских войск — катастрофа Юго-Западного фронта под Киевом в сентябре 1941 г. — развивалось по совершенно идентичной модели. Советское командование с переменным успехом сдерживало продвижение на юг 2-й танковой группы Гейнца Гудериана. Несмотря на глубокий охват правого крыла Юго-Западного фронта, выход одного из моторизованных корпусов Гудериана к Ромнам был, пожалуй, пределом в продвижении танков «быстрого Гейнца» на юг. Однако в этот момент буквально за день-два немецкое командование перебросило на ранее занятый пехотой Кременчугский плацдарм основные силы 1-й танковой группы: 9, 13, 14 и 16-ю танковые дивизии. Для командования Юго-Западного направления этот ход был совершенно неожиданным. Танковый удар с Кременчугского плацдарма навстречу Гудериану, собственно, и привел к катастрофе в течение двух-трех дней.

Все те же факторы действовали и против германских войск. Осенью 1943 г. аналогичный по духу маневр был предпринят советскими войсками. Захватив на Днепре в конце сентября — начале октября несколько плацдармов, советские войска попытались развить с них наступление. 3-я гвардейская танковая армия П.С. Рыбалко пыталась наступать с Букринского плацдарма без особых успехов. Тогда ее было решено перебросить с Букринского (южнее Киева) на Лютежский (севернее Киева) плацдарм. Перегруппировка танковой армии прошла практически незамеченной, и с Лютежского плацдарма развилось наступление на Киев и далее по Правобережной Украине на Запад. Таким образом, даже «запечатав» Букринский плацдарм, немцы не обеспечили себе удержания рубежа Днепра. В операциях 1944–1945 гг. при соблюдении должных мер маскировки удавалось скрыть участок прорыва и направление главного удара советских войск. Следствием было падение фронта целых групп армий.

Неожиданные ходы противника — это самый страшный враг обороняющегося. Всего предусмотреть невозможно. От катастроф, подобных двум вышеописанным, есть только одно лекарство — захват стратегической инициативы. Любой ценой.

Исключений у вышеприведенного правила «где пассивная оборона, там смерть» немного. Одним из знамен, если не сказать «жупелов» сторонников оборонительной стратегии, является сражение на Курской дуге летом 1943 г. Процитированный в начале главы В.В. Карпов пишет: «Вот на Курской дуге создали прекрасную глубокую оборону, и гитлеровцы сломали об нее зубы, а мы погнали их в шею!». [53– Т.3,С.38] При этом как-то мило забывается, что оборона Воронежского фронта была взломана на всю глубину. Первая полоса обороны 6-й гвардейской армии И.М. Чистякова на южном фасе Курской дуги, которую строили несколько месяцев, II танковый корпус СС Пауля Хауссера прошел за 17 (прописью: семнадцать) часов. Чтобы остановить продвижение эсэсовских дивизий, пришлось бросить навстречу им танковые корпуса фронта. Ликвидировать угрозу удалось только стратегическими резервами в лице 5-й танковой армии П.А. Ротмистрова и 5-й гвардейской армии А.С. Жадова. К моменту их вступления в бой фронт 6-й гвардейской армии был прорван на всю глубину, фронт 69-й армии продавлен. Например, директива Ставки ВГК командующему войсками Степного фронта на уничтожение прорвавшегося противника 12 июля 1943 г. 01.15: «На белгородском направлении противник силою до 200 (!!! — А.И.) танков с пехотой потеснил части 69-й армии». 69-я армия стояла за спиной 6-й и 7-й гвардейских армий, находившихся на южном фасе Курской дуги, но про них уже не говорится. Обращаю также внимание, что указанная директива Ставки ВГК адресуется уже командующему войсками Степного, а не Воронежского фронта. Постфактум действительность была отлакирована советскими историками, но к началу Прохоровского сражения 12 июля 1943 г. обстановка оценивалась как очень серьезная. Причина этого — все те же плотности войск. Войска Воронежского фронта имели более разреженное построение, чем Центрального, и это позволило немцам артиллерией и танками проломить оборону фронта на всю глубину. Это на карте немецкий прорыв выглядит как небольшая вмятина. На самом деле это то же самое, что «вдавить» броню «Т-34» на глубину 45 миллиметров, то есть, попросту говоря, пробить ее.

Но обо всем по порядку. Выше уже было несколько раз указано, что главной проблемой обороняющегося является раскрытие замысла противника. Разведчики, крадущие прямо из рейхсканцелярии карты со стрелочками, — это досужие выдумки кинематографистов. Чаще всего разведка питается слухами и обрывками сведений и поэтому промахивается на каждом шагу, от большой стратегии до тактических эпизодов. Фактор неопределенности планов противника достаточно ярко проявился в сражении на Курской дуге. Ошибки в предположениях о немецких планах были на всех уровнях. Во-первых, ошиблись в масштабах группировок немцев против северного и южного фаса Курской дуги. Г.К. Жуков вспоминает: «Так, Ставка и Генштаб считали, что наиболее сильную группировку противник создает в районе Орла для действий против Центрального фронта. На самом деле более сильной оказалась группировка против Воронежского фронта, где действовали 8 танковых, одна моторизованная дивизии, 2 отдельных батальона тяжелых танков и дивизион штурмовых орудий. В них было до 1500 танков и штурмовых орудий». [62– С.147] То есть даже общий контур немецкой операции «Цитадель» — направление сосредоточения основных усилий было вскрыто неверно. Во-вторых, не было точно определено направление главного удара немцев на южном фасе Курской дуги. Произошло это по вполне объективным причинам. На северном фасе задача была проще, полоса местности, пригодная для действий крупных масс танков на Центральном фронте К.К. Рокоссовского, была достаточно узкая. Ее ширина составляла 95 км, то есть 31% полосы фронта. Напротив, на южном фасе Курского выступа местность была открытая, на многих направлениях пригодная для наступления танковых объединений. 67% полосы Воронежского фронта (164 км) могло быть использовано для наступления танков. Это заставило командующего фронтом Н.Ф. Ватутина размазать подчиненные ему войска по всей танкодоступной полосе, со значительным снижением плотности войск на реальном направлении удара немцев. Позволю себе привести статистические сведения, которые позволяют проиллюстрировать этот тезис с цифрами и фактами в руках. Сказочки о чудодейственных свойствах обороны взращены в значительной степени на неинформированности широких народных масс о реальном положении дел. С определением направления главного удара немецких войск на Воронежском фронте летом 1943 г. было настолько плохо, что самая сильная армия фронта вообще не участвовала в оборонительной фазе боев как воинское объединение. Это была 40-я армия К.С. Москаленко, которая в июле 1943 г. оказалась слева от направления наступления 4-й танковой армии Г. Гота, но при этом значительно превосходила по силам и средствам оказавшиеся впоследствии в пекле июльских боев 6-ю и 7-ю гвардейские армии. Среди войск Воронежского фронта 40-я армия была абсолютным лидером по числу 45-мм противотанковых пушек (445 единиц), 76,2-мм полковых пушек (105 единиц), 120-мм и 82-мм минометов (277 и 284 единицы соответственно). Это привело к тому, что 40-я армия имела наибольшую плотность артиллерии на километр фронта, 35,4 единицы. Общий фронт армии составлял 50 км. Для сравнения, 6-я гвардейская армия И.М. Чистякова, оказавшаяся в июле 1943 г. под ударом главных сил группы армий «Юг», имела плотность 24,4 орудия на километр фронта. Гвардейцы Чистякова занимали при этом на 14 км больший фронт. Аналогичная ситуация была и с танками. 40-я армия была лидером не только по артиллерии, но и по бронетехнике среди армий Воронежского фронта, 237 единиц. В 6-й гвардейской армии танков было едва ли не вдвое меньше, 135 единиц. Получалось, что из трех армий на южном фасе выступа 6-я гвардейская армия была наименее подготовленной к отражению удара противника. Но именно по ней был нанесен удар главных сил группы армий «Юг» под командованием Эриха фон Манштейна. С началом наступления немецких войск из 40-й армии потекли дивизии, артиллерийские полки и бригады в полосу немецкого наступления, но сметаемым шквалом огня и танковым ударом армии Г. Гота гвардейским дивизиям армии И.М. Чистякова от этого было не легче. По сути, такое расположение войск Воронежского фронта привело к тому, что немцы били советские войска по частям. Именно поэтому, несмотря на переброски войск из 40-й армии и из резерва фронта, оборона советских войск на южном фасе Курской дуги была взломана на глубину 35 километров, и потребовалось вводить в бой стратегические резервы в лице армий П.А. Ротмистрова и А.С. Жадова.

При этом не поворачивается язык сказать, что ситуация была полностью стабилизирована действиями этих двух армий. И 5-я гвардейская, и 5-я гвардейская танковая армии были введены в бой поспешно и вынуждены были действовать в не самых выгодных условиях. В наибольшей степени это затронуло армию П.А. Ротмистрова. Контрудар советских войск в районе Прохоровки был для немцев ожидаемым ходом. Еще весной 1943 г., более чем за месяц до наступления, вариант отражения контрудара из района Прохоровки отрабатывался, и что делать, части II танкового корпуса СС прекрасно знали. Вместо того чтобы двигаться на Обоянь, эсэсовские дивизии «Лейбштандарт» и «Мертвая голова» подставились под контрудар армии П.А. Ротмистрова. В результате планировавшийся фланговый контрудар выродился в лобовое столкновение с крупными танковыми силами немцев. 18-й и 29-й танковые корпуса потеряли до 70% своих танков и фактически были выведены из игры.

Нельзя не согласиться с одним из самых опытных советских штабистов, Матвеем Захаровым, который еще в 70-х годах предупреждал начинавшуюся тенденцию возвеличивания обороны на примере летней кампании 1943 г.: «В связи с этим мне хочется отметить, что в литературе о Курской битве, вышедшей в послевоенный период, эта оборона несколько идеализируется. Некоторые авторы приложили немало усилий к тому, чтобы показать ее как самую поучительную, классическую и во всем достойную подражания. Слов нет, ряд поучительных сторон оборонительной операции под Курском, таких, как высокая активность, устойчивость в противотанковом отношении, применение бронетанковых войск, был широко использован в последующих кампаниях войны, особенно в оборонительных операциях под Киевом и в районе озера Балатон. Но такой сильной группировки, глубокоэшелонированной обороны, а следовательно, и таких высоких оперативно-тактических плотностей на 1 км фронта для решения оборонительных задач не создавалось ни до Курской битвы, ни после нее. Эту особенность не следует забывать при изучении, анализе и оценке битвы под Курском. Вот почему оборону под Курском нельзя считать обычной и типичной для минувшей войны». [63– С.136] М.В. Захаров совершенно прав. Оборонительная операция под Курском никак не может служить универсальным примером. Ни на границе в июне 1941 г., ни под Смоленском в июле, ни на Лужском рубеже в августе, ни под Вязьмой и Брянском в октябре, ни на Брянском фронте в июне 1942 г. на направлениях главных ударов немецких войск не было тех плотностей войск, которые встретили наступление танковых корпусов вермахта в июле 1943 г. В 1943 г. оперативная пауза в несколько месяцев позволила накопить резервы и сосредоточить их на вероятном направлении наступления противника. Несмотря на это, операция прошла в весьма напряженной обстановке, и только наступательные, подчеркиваю, наступательные действия других фронтов позволили избежать катастрофического развития событий.

Пример с Харьковом в мае 1942 г. тоже не показывает ущербности наступательного способа ведения боевых действий. Удар танков Клейста пришелся по южному фасу Барвенковского выступа, в полосе Южного фронта. А наступали войска северного фаса выступа, подчинявшиеся Юго-Западному фронту. Разграничительная линия между фронтами делила выступ пополам. То есть наступал один фронт, немцы ударили по другому, а представляется это как следствие наступления.

Войскам 57-й и 9-й армий Южного фронта, находившимся на южном фасе выступа, никто не запрещал «зарываться в землю и готовить оборону». Напротив, руководство Южного фронта прямым текстом говорит об обороне. В качестве доказательства приведу выдержки из двух документов, подписанных руководством ЮФ.

Документ № 1. Из директивы командования Южфронта № 00 177 на оборону от 6 апреля 1942 г.:

«1. Противник продолжает обороняться на всем фронте, усиливая свою группировку на красноармейском и славянско-краматорском направлениях за счет подвоза пополнения из глубины и переброски части сил с таганрогского и макеевского направлений.

Резервы его — в районах Павлоград, Красноармейское, Краматорское, Артемовец, Макеевка, Мариуполь.

Отмечен подход резервов из глубины на линии Днепропетровск — Запорожье.

Возможны активные действия противника в направлениях: барвенковском, лисичанском и ворошиловградском.

2. Армии фронта прочно закрепляются на занимаемых рубежах, обеспечивая своим правым крылом наступление войск ЮЗФ на харьковском направлении и левым крылом прикрывая ворошиловградское и ростовское направления.

[...]

12. От всех командармов и командиров сд требую прочной обороны, развитой в глубину, с продуманной системой огня, ПТО, с максимальным развитием оборонительных сооружений и ПТ и ПП препятствий и широким приспособлением к обороне населенных пунктов.

[...]

Командующий Южным фронтом, член Военного совета Южного фронта

Малиновский Корниец

Начальник штаба Антонов». [ЦАМО. Ф.251. Оп.646. Д.265. Л.119–120,122–123. «Подлинник»]

* * *

Документ № 2. Доклад командования Южфронта начальнику Генштаба КА о прорыве оборонительной полосы 9-й армии 17–20 мая 1942 г. от 7 июня 1942 г.:

«При личном вызове Военного совета фронта (генерал-лейтенанта Малиновского, членов Военного совета т. Корнийца, генерал-майора Вершинина и начальника Штаба фронта генерал-лейтенанта Антонова) к главкому ЮЗН маршалу тов. Тимошенко 6.04.42 был получен приказ главкома: Южному фронту прочно закрепиться на занимаемых рубежах, обеспечивая своим правым крылом наступление войск ЮЗФ на харьковском направлении, и левым крылом прочно прикрыть ворошиловградское и ростовское направления». [ВИЖ № 2, 1990 г., со ссылкой на ЦАМО. Ф.251. Оп.646. Д.189 Л.2–4,23]

Ключик к пониманию успеха или неуспеха операции — это опять же плотности войск. Во втором документе были приведены следующие цифры, вполне однозначно проясняющие картину. В отношении 57-й армии сказано, что общая ширина фронта армии — 80 км, плотность в среднем на одну стрелковую дивизию — 16–20 км. К этому времени численный состав дивизий был в среднем от 6 тыс. до 7 тыс. чел. В полосе 9-й армии те же параметры выглядят следующим образом: общая ширина фронта армии — 90 км, плотность в среднем на одну стрелковую дивизию — 15–18 км. К этому времени численный состав дивизий был в среднем от 5 тыс. до 6 тыс. чел. Выше я уже приводил уставные нормативы, плотности обороняющихся войск Южного фронта на фланге советского наступления находятся на грани допустимого. Результат не заставил себя ждать, танковый удар немцев вскрыл оборону советских войск, и Барвенковский выступ был срезан.

Устойчивость обороны, о которой устами И.Е. Петрова говорит В.В. Карпов, на самом деле весьма сомнительна. Опыт И.Е. Петрова в общем случае совсем не универсален. Оборона крупного города (Одесса, Севастополь) на узком фронте совсем не эквивалентна обороне на рубеже в десятки и сотни километров. В большинстве случаев так называемую «прочную оборону» немцы проламывали. Оборона 1941 г. пробивалась неоднократно. Это, например, Лужский рубеж и Киевский УР в начале августа 1941 г. В первом случае все закончилось большим «котлом», во втором случае Киев удержали за счет ввода во встречное сражение двух свежесформированных стрелковых дивизий, то есть наступательными действиями.

Многочисленными панегириками обороне широкий круг интересующихся военной историей постепенно подводился к мысли, что успешными действия Красной Армии становились только тогда, когда она переходила к обороне. Однако правило успеха или неуспеха в операциях Великой Отечественной войны звучит не так. Успех зависел не от того, оборонялись наши войска или наступали, а от плотностей войск и техники ведения операции. Если были достаточные для обороны или наступления плотности, наступательная или оборонительная операция имеет предпосылки быть успешной. Реализация предпосылок зависит от мастерства командования. А если нет достаточных плотностей войск, то оборона провалится, несмотря на все приказы. Помимо Вязьмы, Брянска в октябре 1941 г., характерный пример — это наступление немцев к Сталинграду летом 1942 г. Операция «Блау» проводилась не только и не столько за счет срезанного под Харьковом Барвенковского выступа. По директиве ОКВ № 41 от 5 апреля 1942 г. главным направлением считалось наступление на Воронеж, а не удар из района срезанного Барвенковского выступа. Директива, заметим, издана до начала советского наступления под Харьковом. В рамках выполнения плана кампании 1942 г. была взломана линия обороны Брянского фронта на воронежском направлении 28 июня — 6 июля 1942 г. Оборона 40-й и 13-й армий была прорвана, несмотря на то что Брянский фронт почти за два месяца до этого получил чудодейственный приказ обороняться. Цитирую директиву Ставки ВГК № 170364 от 8 мая 1942 г., подписанную И.В. Сталиным и Б.М. Шапошниковым:

«Ставка Верховного главнокомандования приказывает:

1. На Брянском фронте немедленно приступить к развитию полевых укреплений на занимаемых позициях войсками фронта на глубину дивизионной оборонительной полосы (до 10–12 км).

Инженерные работы произвести с таким расчетом, чтобы батальонные районы были готовы не позже 15.05.1942 не только по переднему краю, но и в глубине.

2. Работы на армейских тыловых рубежах развернуть на важнейших направлениях силами армейских и фронтовых резервов.

3. При организации работ особое внимание уделить устройству наблюдательных и командных пунктов, ДЗОТов, запасных огневых позиций для пулеметов, минометов, орудий ПТО, ПТР и артбатарей. Система огневого заграждения перед передним краем и в глубине обороны должна обеспечивать взаимодействие огневых точек и прикрывать орудия противотанковой обороны.

4. Особое внимание уделить надежному укреплению населенных пунктов, дефиле, перекрестков и узлов дорог. Все дороги перекопать рвами, а на переднем крае и заминировать с тем, чтобы всегда можно было разминировать любой участок и открыть проходы для наших войск на случай наших наступательных действий. Все работы, связанные с применением ВВ и минированием, занести точно на стотысячную карту, имея последнюю в штабах дивизий и армий.

Оборону населенных пунктов строить по системе перекрестного и фланкирующего огня пулеметов и ПТР с широким применением минных заграждений, фугасов, МЭП и т. д. При этом подготовку населенных пунктов в глубине обороны до тыловой оборонительной полосы производить силами тыловых частей и учреждений.

5. Потребовать от войск и всех начальников тщательной маскировки огневых средств, командных пунктов и соблюдения маскировочной дисциплины во всей оборонительной полосе». [ЦАМО. Ф.132а. Оп.2642. Д.32. Л.89–91]

На производство этих оборонительных работ Ставкой ВГК выделялось 400 тонн колючей проволоки, 30 тыс. противотанковых и 60 тыс. противопехотных мин. Замечу, что «капли датского короля» такого же содержания 8–9 мая 1942 г. были направлены в адрес Южного, Калининского и Западного фронта. Что случилось с Южным фронтом под Харьковом в мае 1942 г. после подготовки обороны, мы уже знаем. Что же случилось с Брянским фронтом? Почему не подействовала военно-стратегическая панацея обороны? О том, что на Брянском фронте разразится гроза, советское руководство догадывалось. 20 июня командующему войсками Брянского фронта Ф.И. Голикову приказывалось нанести авиаудары по сосредотачивающимся немецким дивизиям. Помимо прочего, в директиве Ставки ВГК № 994070 был и такой пункт: «5. Войска курского направления держать в полной боевой готовности, всемерно улучшая оборону, сосредоточив на этом направлении максимум противотанковых средств». Брянский фронт получал все новые резервы, 25 июня последовал приказ о переподчинении фронту 17-го танкового корпуса. Главный удар немцы нанесли по левофланговой 15-й стрелковой дивизии 13-й армии и 121-й и 160-й стрелковым дивизиям 40-й армии.

Удар, как обычно, получился сокрушительным и неотразимым. На фронте 45 км в первом эшелоне противника наступали три танковые, три пехотные и одна моторизованная дивизия. Сдержать такой удар дивизии 13-й и 40-й армий не смогли, и уже к исходу 28 июня немецкие войска продвинулись на 8–15 км на восток и вышли на рубеж Гремячая, р. Тим. За два дня немцы прорвали оборону Брянского фронта на 40-километровом фронте и продвинулись на 35–40 км. Детальное изложение событий на Брянском фронте не входит в задачу данного исследования, поэтому я лишь несколькими мазками отмечу наиболее существенные моменты картины событий. По прорвавшейся группировке противника — XLVIII танковому корпусу немцев наносились контрудары наших механизированных соединений, которые уже вечером 28 июня были подчинены Голикову. 4-м танковым корпусом контрудар был нанесен 30 июня, 17-м и 24-м танковыми корпусами — 2 июля. На всякий случай замечу, что советский танковый корпус соответствовал танковой дивизии, а немецкий танковый корпус был действительно корпусом в составе нескольких дивизий. Позднее последовал контрудар 5-й танковой армии А.И. Лизюкова. Но она вступила в бой по частям, по мере прибытия. Сначала 7-й танковый корпус (6 июля 1942 г.), потом 11-й танковый корпус (8 июля) и, наконец, 2-й танковый корпус (10 июля). Поэтому успеха этот контрудар не достиг. Александр Ильич Лизюков, один из опытнейших танковых командиров Красной Армии, командовавший до войны тяжелой танковой бригадой, четыре года преподававший тактику в ВАММ, погиб в бою в ходе этого контрудара. При этом эффект контрудара был более чем скромный. Открываем дневник Гальдера. 7 июля он пишет: «Группа армий «Юг». Ход операции удовлетворительный. Танки и пехота вышли к реке Калитва. 23-я танковая дивизия, 24-я танковая дивизия и «Великая Германия» сменены и продвигаются в южном направлении. В районе Свободы и Коротояка продвижения не отмечено. Ввод соединений вслед за заходящим крылом протекает хорошо. Вейхс частью сил занимает оборону фронтом на север и одновременно продвигается на восток. Противник снова усиленно атакует этот новый оборонительный рубеж главным образом на восточном его участке». То есть все идет по плану, контратаки советских войск отбиваются именно там, где их ждут. Такие же записи об атаках с танками сделаны 8-го и 9-го числа. Только в записи от 10 июля мы находим сведения об эффекте этих атак: «Северный участок фронта Вейхса снова под ударами противника. Смена 9-й и 11-й танковых дивизий затруднена». Согласитесь, танковая армия — это довольно дорогая цена за задержку в смене двух танковых дивизий.

О чем говорят все эти примеры? О том, что и оборона не является спасительным убежищем, позволяющим достигнуть успеха при небольших потерях. Это бытовое заблуждение, проистекающее из фильмов «о войне», в которых сидящие в окопе пехотинцы стреляют по идущим в атаку толпой немцам. И, соответственно, симметричных кадров про наступление, когда наши солдаты идут толпой на строчащие пулеметы. Фильмы упускают два важных момента. Первый — это воздействие артиллерии, которое воспроизвести на экране трудно, и второй момент — это пресловутая неопределенность планов противника.

Если же направление удара не угадано, то стоящие в обороне войска расположены более или менее равномерно вдоль линии фронта. Именно это происходило в полосе Южного фронта в мае 1942 г., на участках обороны 13-й и 40-й армий Брянского фронта в июне того же года. Противостоящие нашим войскам немцы скрытно уплотнили свои боевые порядки, добились на выбранных ими участках количественного превосходства. Что происходит дальше? На узком по сравнению с остальным фронтом участке обороны пехотинцы в окопах смешиваются с землей артиллерией, проволочные заграждения рвутся артиллерийским и минометным огнем. Артиллерия также пробивает проходы в минных полях, разрушает ДЗОТы. Параллельно оборона обрабатывается авиацией, высыпающей на оборону тонны бомб. Затем под прикрытием огневого вала, не дающего обороняющимся поднять голову, начинается атака. Проблема формирующего массовое сознание кинематографа в том, что он не показывает океан огня, обрушивающийся на обороняющегося. Шквал, тайфун снарядов, поглощающий пулеметные гнезда, блиндажи, артиллерийские батареи. Когда оглохшие, засыпанные землей пехотинцы пытаются организовать оборону, восстановить систему огня перед лицом атакующего противника. Когда поредевший после артобстрела батальон атакуют три батальона, бьющие из минометов, батальонной артиллерии, сопровождаемые огневым валом. Нам же показывают несколько жиденьких разрывов, которые позволяет бюджет фильма и возможности пиротехники. После взлома обороны армий вглубь устремляются танковые клинья, и дивизии на соседних участках вынуждены отходить под угрозой окружения, бросая свои оборудованные позиции и пытаясь восстановить оборону на другом рубеже. Это совершенно очевидно для профессионалов. Процитирую классический труд Фридриха Бернгарди «О войне будущего»: «Но могут заметить, что ведь и обороняющийся располагает такой же действительной артиллерией и он скорее может разгромить наступающие войска, чем сделает это наступающий с обороняющимся, залегшим в устроенных позициях. Это, конечно, верно; но выгода наступающего состоит в том, что, захватив в свои руки инициативу, он тем выигрывает очень много во времени и потому может неожиданно собрать превосходную артиллерию против фронта, на который наступает; в результате он забьет артиллерию обороняющегося раньше, чем она успеет усилиться, и, кроме того, так разгромит его позицию, что она станет неспособной к сопротивлению. Возможность собрать для атаки многочисленную артиллерию и пехоту, а также танки и с ними неожиданно напасть на врага — вот что в первую голову обеспечивает атаке ее преимущество». [64– С.99]

Угадать место удара довольно трудно, разведка не всемогуща. Наступательная стратегия диктовалась не прихотями советского командования, а жесткой необходимостью держать в своих руках инициативу, не позволять противнику нанести неожиданный удар в то место, которое слабо прикрыто войсками.

Этими соображениями руководствовалось командование русской армии в 1916 г., когда планировалось наступление, ставшее известным под названием «Брусиловского прорыва». Генерал Алексеев, начальник штаба верховного главнокомандующего, в своем докладе Николаю II от 24 марта (6 апреля) 1916 г. писал:

«Следовательно, возникает вопрос, как решать предстоящую нам в мае задачу: отдать ли инициативу действий противнику, ожидать его натиска и готовиться к обороне, или наоборот — упредив неприятеля началом наступления, заставить его сообразоваться с нашей волей и разрушить его планы действий.

Оборона требует такого же расхода людей и материальных средств, как наступление. Противник все равно не даст нам времени и возможности спокойно закончить накопление наших материальных средств; он заставит нас принять бой и расходовать те материальные запасы, которые мы к началу просыхания дорог накопим.

Наши союзники на французском театре имеют для 700 километров [фронта] столь большое количество сил и материальных средств и столь развитую сеть мощных железных дорог, что они могут спокойно выжидать атаки противника: в каждой точке они имеют возможность противопоставить противнику вполне достаточные силы для первого отпора и быстро подвести большие резервы, обеспечивающие уверенное развитие активной обороны.

В неизмеримо худших условиях для обороны находимся мы. Наши силы растянуты на 1200-верстном протяжении, одинаково уязвимые всюду; железные дороги — по их недостаточности и слабости — не обеспечивают скорой переброски резервов в достаточном количестве. Это лишает оборону активности и не обещает успеха.

Вот те условия, которые заставляют нас готовиться к наступлению в начале мая, чтобы упредить противника, наносить ему удар, заставить его сообразоваться с нашей волей, а не оказаться в тяжелом полном подчинении его планам, со всеми невыгодными последствиями исключительно пассивной обороны». [65– С.74] При этом положение русской армии было далеко не безоблачным. Тот же генерал Алексеев писал генералу Жилинскому во Францию: «Последние данные, которые я получил, рисуют положение безнадежным: отечественное производство не может нам дать не только орудий, но даже снарядов в достаточном количестве для выполнения одной хотя бы операции, длительностью не менее 20 дней. Попытка приобретения в Англии и Франции тяжелых орудий, преимущественно 6-дм калибров (152 мм. — А.И.), столь нам необходимых для борьбы с блиндажами и укрытиями, и 42-лин. пушек (107-мм. — А.И.) потерпела полную неудачу. Нет надежды и на изготовление соответствующих снарядов». [65– С.47] Тем не менее из двух зол — пассивного ожидания сокрушительного удара и наступления при недостатке сил и средств — было выбрано второе.

Аналогичные механизмы работали на тактическом уровне. Вот как описывал Антон Иванович Деникин боевые действия своего соединения в 1915 г.: «Положение дивизии было необыкновенно трудным. Австрийцы, вводя в бой все новые силы, распространялись влево, в охват правого фланга армии. Сообразно с этим удлинялся и мой фронт, дойдя в конце концов до 15 километров. Силы противника значительно превосходили нас, почти втрое, и обороняться при таких условиях было невозможно. Я решил атаковать. С 21 авг. я трижды переходил в наступление, и тремя атаками Железная дивизия приковала к своему фронту около трех австрийских дивизий и задерживала обходное движение противника». [66– С.283–284] Характерной также представляется реакция Деникина на неожиданное изменение обстановки:

«Эта нелепая стрельба обнаружила врагу расположение наших скрытых батарей, и к утру положение моей дивизии должно было стать трагичным. Я вызвал к телефону своих трех командиров полков и, очертив им обстановку, сказал:

— Наше положение пиковое. Ничего нам не остается, как атаковать.

Все три командира согласились со мной.

Я тут же отдал приказ дивизии: атаковать Луцк с рассветом». [66– С.283–285]

Те же самые соображения работают в любом конфликте и даже в условиях, когда нет фронта протяженностью в сотни километров. Весьма показательный пример — это оборона белыми Крыма в 1920 г. Один из самых эффективных командиров Белой армии, Я.А. Слащев написал о своем плане обороны полуострова следующее:

«Я обратил внимание совета на то, что северный берег Таврии охватывает Сальковский и Перекопский перешейки, то же самое делает крымский берег, позволяя артиллерии стрелять продольным огнем; жить на Чонгаре и на Перекопе частям больше 300 человек негде; не лучше ли предоставить эту пустыню противнику. Пусть он померзнет, а мы посидим в тепле. Потом я совершенно не признаю сидения в окопах — на это способны только очень хорошо выученные войска, мы не выучены, мы слабы и потому можем действовать только наступлением, а для этого надо создать благоприятную обстановку. А она может быть создана отводом всех сил назад на территорию Крыма, в деревни. Впереди, на Сальково и Перекопском валу, нужно оставить только ничтожное охранение, по бегству которого мы узнаем, что красные идут. Красным по перешейкам идти целый день, ночью ночевать негде, они перемерзнут и будут дебушировать в Крым в скверном расположении духа — вот тут мы их атакуем. Ненюков присоединился, Субботин возражал, указывая, что около вала стоят 4 крепостных орудия — как быть с ними: для них нет лошадей. Я советовал отдать их противнику, так как при их наличии он скорее попадается на удочку и заплатит за них своими новыми современными орудиями». [67– С.27]

Расчет Слащева оправдался:

«На рассвете 24 января красные стали выходить с Перекопского перешейка и попали под фланговый огонь с Юшуньской позиции. Начался бой. 34-я дивизия перешла в контратаку. В то же время на 15 верст севернее Виленский полк атаковал заслон красных против трактира и ввиду его малочисленности быстро отбросил его. Ночевавшая у Мурза-Каяша конница Морозова следовала за ним. 1000 шашек разлилось по перешейку, двигаясь к югу, в то время как Виленский полк образовал заслон к северу. В 13 часов я уже продиктовал донесение Деникину, что наступление красных ликвидировано, отход противника превратился в беспорядочное бегство, захваченные орудия поступили на вооружение артиллерии корпуса». [67– С.39–40]

Теми же соображениями, что и их идеологические противники М.А. Алексеев и Я.А. Слащев, руководствовались в советской Ставке ВГК четверть века спустя, когда планировали операции весны — лета 1942 г., в частности наступление под Харьковом. Выбор между пассивной обороной и наступлением — это не выбор между «хорошей» и «плохой» стратегией, это выбор между возможностью потратить силы и средства в неудачной оборонительной операции и шансом выиграть в удачной наступательной.

Читатели, наверное, обратили внимание на слова М.А. Алексеева о том, что оборона требует такого же расхода людей и средств, как и наступление. Казалось бы, парадокс. Но этот тезис подтверждается практикой. Для успешного ведения обороны необходимо построение войск на фронте главного удара противника (неизвестно как угаданного), сравнимое с плотностями на наступление. Излюбленный многими апологетами оборонительной стратегии пример — это Курск. Однако давайте посмотрим, как Центральный фронт сдержал удар немцев. 13-я армия генерал-лейтенанта Н.П. Пухова занимала фронт обороны 32 км. При оперативной плотности в других армиях Центрального фронта 5–8 и даже 14 км на стрелковую дивизию, в этой армии она достигала 2,7 км на дивизию. Если в других армиях фронта плотность артиллерии была 15–17 орудий и минометов на 1 км фронта, то в 13-й армии она составляла 105 орудий на километр фронта. В операциях Первой мировой и 1942 г. с такими плотностями наступали, а 13-я армия оборонялась. Нет ничего удивительного, что наступление немецких войск на северном фасе Курского выступа закончилось провалом. Проблема в том, что участок удара противника для создания такой плотной «пробки», как 13-я армия, на его пути нужно еще угадать. Если у нас фронт шириной в сотни километров, то процесс угадывания подобен игре в «русскую рулетку» с шестью патронами в барабане «нагана».

Как же противостоять этому паровому катку, если мы не угадали направление удара или оборона была неуспешной? Наиболее эффективным средством всегда были контрудары во фланг танковых клиньев. Подвижный против подвижного. Остановить продвижение противника ударами во фланг практиковалось обеими воюющими сторонами на советско-германском фронте.

Однако оборонительное сражение, как правило, суть сплошная импровизация. Поэтому контрудары часто оказывались разрозненными и наносились не там, где нужно. Выше я уже упоминал о действиях Юго-Западного фронта в первые дни войны. В первых боях в июне 1941-го части 4-го, 8-го и 15-го механизированных корпусов Юго-Западного фронта пытались бить во фланг 1-й танковой группе Э. фон Клейста. Несмотря на общий неуспех сражения, это были наиболее эффективные действия советских механизированных соединений. Куда хуже обстояли дела на Западном фронте. Там 6-й и 11-й механизированные корпуса во взаимодействии с 6-м кавалерийским корпусом под общим командованием И.В. Болдина пытались бить во фланг 3-й танковой группе Германа Гота. Однако, поскольку не было угадано направление движения острия танкового клина (этой болезнью страдали, как мы знаем, неизбежно), командующий Западным фронтом Д.Г. Павлов упорно пытался прикрывать лидское направление, видимо, считая прорыв на Минск чистым безумием. На прикрытие лидского направления была брошена противотанковая бригада И.С. Стрельбицкого. Никаких танков она не встретила, острие клина пошло гораздо севернее, на Минск и Вильнюс. Конно-механизированная группа И.В. Болдина была брошена против Гродно, через который наступали не танки, а пехота. В вязкой массе пехоты у Гродно они и завязли. То же самое в районе Воронежа год спустя. Сначала во фланг немецкому танковому клину били 4-й, 17-й и 24-й танковые корпуса, потом 5-я танковая армия А.И. Лизюкова. В обоих случаях контрудар был безуспешен. Фланг танкового клина прикрывался противотанковым заслоном. В условиях спешки оборонительного сражения, когда немецкие танковые дивизии прорывались в глубину обороны, контратакующие соединения вводились в бой по частям, по мере прибытия, часто без должной подготовки. Это тоже один из минусов пассивной стратегии. Нам приходится реагировать на действия противника, импровизировать (поскольку мы заранее не знаем ни точки удара, ни дальнейшего направления действий при выходе на оперативный простор).

Все это вечные законы стратегии. Мольтке говорил: «Преимущества наступления сами по себе ясны и очевидны. Действующий согласно собственному решению сам предписывает себе закон, которому должен подчиняться в своих мероприятиях выжидающий». То есть сторона, берущая на себя инициативу наступления, навязывает место и время сражения, выбирая, разумеется, выгодные для себя условия. И это влияет на все аспекты военных действий. Например, вот что пишет генерал Эрр, один из наиболее известных французских артиллеристов: «В наступлении, когда инициатива находится в наших руках, когда действуют по заранее обдуманному плану и в хорошо известных всем участникам условиях, когда противник вынужден подчиниться воле атакующего и лишь отражать его удары, — артиллерия сохраняет, в общем, свободу действий, и роль ее сравнительно проста; допущенные ею ошибки компенсируются превосходством средств, которыми она располагает всегда или по крайней мере вначале; последствия этих ошибок имеют второстепенное значение и сглаживаются общим успехом. При обороне условия прямо противоположны, и обороняющийся испытывает многочисленные трудности; в частности, артиллерия при ведении ею огня вынуждена постоянно импровизировать: она должна быстро решать вновь возникающие сложные задачи под угрозой быть уничтоженной; самые незначительные ошибки могут стать роковыми». [68– С.53] Как мы видим, профессиональные военные разных армий говорят примерно одно и то же о преимуществах наступления и недостатках обороны.

У обороны есть масса недостатков, которые упускают из виду ее апологеты. Успех ведения оборонительной операции висит на волоске так же, как и успех наступательной операции. Все зависит от успеха импровизации с контрударами. Если противник пробил фронт там, где мы не ждали, то контрудары — это чистой воды импровизация, их организация — это весьма нетривиальная задача. Противник владеет инициативой, создать план на все случаи жизни невозможно. Поэтому ведение успешной обороны не зависело от наличия или отсутствия чудодейственного приказа. А зависело от плотностей и от грамотного ведения операции. Там, где эти два фактора совпадали, немцев сумели сдержать. Там, где не совпадали, был провал вне зависимости от того, оборонялись наши войска или наступали.

При низкой плотности войск возможно только ведение так называемых «сдерживающих действий». После поражения у Вязьмы и Брянска на московское направление были рокированы дивизии с Северо-Западного фронта. В частности, 316-я стрелковая дивизия Панфилова, вскоре ставшая 8-й гвардейской дивизией. Действия 316-й дивизии под Москвой описаны в лучшей, на мой взгляд, книге о войне — «Волоколамское шоссе» Александра Бека. На страницах книги в форме диалога между командиром дивизии и комбатом Баурджаном Момыш-Улы раскрывается технология ведения сдерживающих действий, «отступательная стратегия». Фактически дивизия обороняла не сплошной фронт, а направления, дороги. На дороге выставлялся заслон, заставлявший немцев развернуться в боевые порядки, атаковать по всем правилам. Под нажимом немцев отряд, составлявший заслон, отходил и снова занимал позицию на шоссе. И такой спиралькой-пружиной сдерживал немцев, выигрывал время. Естественно, на каждом из промежуточных рубежей оборона советских войск взламывалась немцами. Например, бой 1075-го полка 316-й стрелковой дивизии 16–18 октября 1941 г. К моменту начала наступления немцев была отрыта сплошная первая траншея и прерывчатая вторая, высоты и населенный пункты были подготовлены к круговой обороне. Было установлено 4000 мин, отрыт противотанковый ров длиной 4 км. Первый удар немцев 16 октября стрелковый полк сдержал, удар частей 2-й танковой дивизии пришелся по позициям, прикрывавшимся 85-мм зенитками. Но на следующий день немцы нащупали слабое место в обороне наших войск и прорвали позиции полка, полк был вынужден отходить, создавая оборону на новом рубеже, берегу реки Руза. Задачей дивизии было не удержать рубеж, а нанести потери противнику, задержать его. Пространство разменивалось на время. Других вариантов попросту не было. Ни противотанковый ров, ни мины, ни установленные на прямую наводку зенитки немцев в бою 16–18 октября не остановили. То же самое продолжалось и последующий месяц. Бои дивизии Панфилова 16–18 ноября 1941 г. проходили по той же схеме. 16 ноября немцы перешли в наступление, нанеся удары как по 1075-му полку соединения, так и удар по сходящимся направлениям по 690-му полку. Под угрозой окружения полки снова были вынуждены отходить к Москве. При этом в ноябре фронт обороны дивизии сузился и достиг 14 км, значения в принципе допустимого с точки зрения Устава.

Одним из заблуждений, питающих апологетов обороны, является позиционный кризис Первой мировой войны и его преодоление. Однако в Первую мировую проблема была не столько в прорыве тактической полосы обороны, а в развитии тактического прорыва в оперативный. Что означают эти термины? Тактический прорыв — это прорыв обороны дивизии, двух дивизий на направлении главного удара. Но пробивание бреши шириной несколько километров еще не все. Пока мы проламываем оборону дивизии, противник подтянет резервы и заткнет образовавшуюся дыру в обороне. На взлом сопротивления подтянутых противником резервов уже не хватит сил, наступление выдохнется. В худшем случае противник заставит нас отступить контрударами. Если же развить тактический прорыв в оперативный, то можно заставить противника отступать по всему фронту, окружить и уничтожить его. Дело не в блиндажах в три наката. Артиллерийские снаряды будут превращать эти блиндажи в фонтаны бревен. Бетонные убежища, колючая проволока, надолбы — все это поддается артиллерии. Проблемой была скорость взлома обороны. Несколько дней артиллерийской подготовки указывали участок прорыва, противник уплотнял фронт, подтягивал резервы. Нужна была внезапность, натиск, нельзя было давать противнику опомниться. И технология была заложена не на русском фронте Первой мировой, а на Западном. В Верденском наступлении немцев время артиллерийской подготовки уже составляло 9 часов, с 7.15 21 февраля 1916 г. до 16.15 того же дня. За четыре дня немцы прорвали первую и вторую позиции французских войск. Но с 24 февраля в район Вердена начинают прибывать французские резервы, и немецкое наступление выдыхается. Действия союзников основывались на тех же принципах, но они в меньшей степени учитывали фактор внезапности. Например, на Сомме в 1916 г., когда артиллерийская подготовка длилась семь дней, с 24 июня по 1 июля 1916 г. Общим принципом было: «артиллерия разрушает, пехота наводняет». Несмотря на первоначальный успех союзников по захвату превращенных в лунный пейзаж позиций, германцы подтянули резервы с других участков фронта и погасили наступление. Под Верденом артподготовка длилась уже три дня, с 21 по 24 октября 1916 г. В дальнейшем союзники возлагали задачу взлома фронта на танки. Классический пример прорыва массированной танковой атакой — это Камбре в ноябре 1917 г., когда фронт немецких дивизий был пройден танками и сопровождающей их пехотой. Артиллерийской подготовки перед наступлением у Камбре не производилось. Ранним утром 20 ноября 1917 г. танки и сопровождающая их пехота англичан пошли в атаку при поддержке огневого вала. Третий и четвертый армейские корпуса англичан прорвали фронт немецких 9-й резервной, 20-й ландверной, 107-й и 54-й пехотных дивизий у Камбре. За 6 часов укрепленная полоса «Зигфрид» была прорвана в трех местах. При этом нельзя сказать, что линия «Зигфрид» была слабой. Описание главной укрепленной позиции «Зигфрид» звучит так: «...2–3 сплошные линии окопов, хорошо оборудованных гнезд сопротивления, надежных и многочисленных блиндажей, усиленных мощными проволочными заграждениями в несколько полос общей шириной до 0,5 км». Вторая линия «также состояла из 2–3 линий окопов и была оборудована не менее солидно, чем 1-я». [69– С.23–24] Продвижение союзников удалось восстановить только подоспевшим немецким резервам, спешно переброшенным с других участков фронта и из стратегического резерва. Поэтому развить тактический прорыв в оперативный союзникам под Камбре не удалось. Канадскую конницу для развития прорыва англичанам ввести в прорыв не получилось, позднее немцы ударами с флангов заставили английские войска отступить. За неимением танков немцы основывали свои наступления на артиллерийском ударе и тактике просачивания штурмовых групп. В последний год войны немецкая технология прорыва фронта достигла совершенства. В мае 1918 г. в районе Шмен-де-Дам длительность артиллерийской подготовки была сокращена до 160 минут, 2 ч. 40 мин. Французский фронт за 10 дней был прорван на протяжении 78 км, продвижение в глубину составило 60 км. В 20–30-х гг. немецкие операции 1918 г. изучались как классика быстрого артиллерийского прорыва позиционного фронта. В это же время достигла совершенства и тактика штурмовых групп, целые дивизии к весне 1918 г. были переформированы в Angriffsdivisionen, штурмовые дивизии.

В то время как у нас занимались дорогостоящими социальными экспериментами, на полях сражений последних двух лет Первой мировой войны рождалась новая тактика пехоты. По опыту позиционных боев 1914–1916 гг., помимо короткой, но мощной артиллерийской подготовки было предложено создавать тактические штурмовые группы. Эти группы хорошо подготовленных бойцов за складками местности подбирались к окопам, забрасывали их гранатами и выжигали огнеметами. Далее они просачивались в глубь обороны противника, атаками с фланга и тыла уничтожали огневые точки и узлы сопротивления. Появлением штурмовых групп объясняется рождение полковой и батальонной артиллерии, по иронии судьбы родившейся из трофейных русских «трехдюймовок». Тактика штурмовых групп позволила немцам, не имевшим танков, достичь внушительных успехов на Марне в 1918 г., захватить сильно укрепленные позиции у Капорето на итальянском фронте. Эта тактика фактически вернула бой пехоты и стала не менее революционным изобретением Первой мировой войны, чем английское технической новшество — танк. Кроме того, немцы по опыту сражений Вердена и Соммы выработали теорию о «шверпункте» обороны, узловой точке, захват которой определяет успех наступающего. От командира требовали творческого анализа оборонительных позиций противника, выявления «шверпункта» и постановки соответствующих задач своим подчиненным. В 30-х немецкие тактические находки Первой мировой были дополнены танками и полковой артиллерией специальной разработки. Многие авторы сходятся во мнении, что блицкриг уходит своими корнями в действия штурмовых групп, быстро и эффективно взламывавших позиционный фронт Первой мировой. Противник у наших отцов и дедов был серьезный, копанием траншей полного профиля его испугать, а тем более остановить было проблематично.

Возвращаясь к нашим баранам, можно резюмировать, что сам по себе прорыв фронта был решаемой задачей. Технология была более-менее отработана еще за годы Первой мировой войны. Проблемой оставалась борьба с резервами противника, развитием тактического прорыва в оперативный. Петен в записке от 8 сентября 1918 г. написал: «1) что прорыв укрепленного фронта возможен, 2) что использование прорыва прекращается с того момента, как только противник благодаря подтягиванию резервов получает возможность снова организовать беспрерывную линию огня». В неудачных, кровопролитных сражениях Первой мировой события развивались по одной и той же схеме. Пробивается фронт, но, пока это происходит, противник подтягивает резервы и останавливает выдохшиеся в ходе прорыва войска. Как же избегать этого замкнутого круга? Один из вариантов — это сковывание резервов нажимом на широком фронте. Такую форму имел Брусиловский прорыв. Недостаток очевиден: создавая несколько вспомогательных ударных группировок, мы ослабляем основную, действующую на направлении главного удара. К тому же существует риск несогласованных действий ударных группировок. Чуда не произошло, и эти недостатки в полный рост проявили себя в реальности. Успешно наступала на главном операционном направлении 8-я армия. 11-я армия, южнее ее, вследствие скудости сил достигла весьма скромных успехов. Более того, успех армии у Соколова не был использован в интересах соседней 8-й армии. 7-я армия, также наносившая вспомогательный удар, не продвинулась дальше австрийской второй позиции. Более или менее успешными были действия 9-й армии. Прессинг по всему фронту, конечно, сковывал часть сил австрийцев, но не мешал переброске войск с других фронтов и ТВД. 14 июня 1916 г. наступление на Ковель останавливают прибывшие с фронта Гинденбурга 11-я и 108-я пехотные дивизии немцев, 15 июня, как айсберг перед «Титаником», выплывает из тумана переброшенный с французского театра X армейский корпус немцев. Контратаки этих германских частей остановили продвижение 8-й армии, не имевшей резервов для развития успеха. Поэтому закончился Брусиловский прорыв так же, как остальные операции Первой мировой, мясорубкой тактического значения, «Ковельским тупиком». Тем не менее форма Брусиловского прорыва долгое время была бзиком нашего командования, что вело к распылению сил. В операции «Марс» конца ноября 1942 г., помимо основных ударов с вводом в прорыв танкового и механизированного корпусов П. Армана и М. Соломатина, были вспомогательные удары танковым корпусом М. Катукова в долине Лучесы и наступление в районе Молодой Туд. Практика войны показала, что размазывание ударной группировки плохо сказывается на ведении операции, и от метода Брусилова отказались. Наилучшим рецептом был быстрый, внезапный взлом обороны артиллерией и танками, с дальнейшими действиями в глубине порядков противника самостоятельных танковых соединений, способных расправляться с резервами, используя преимущество в маневре. Все эти элементы, примененные на практике в 1939–1945 гг., были заложены уже в планах Фуллера 1919 г. Артиллерийский же удар был общим местом. Артиллерия как важнейшее средство подавления системы огня обороняющегося противника была признана всеми странами. В своей книге «Вождение войск», давшей название полевому уставу германской армии, один из идеологов немецкой военной машины, генерал-лейтенант Фридрих фон Кохенгаузен пишет:

«Артиллерия обеспечивает танковую атаку, подавляет противотанковые средства противника, уничтожает наблюдательные пункта противника гранатой или ослепляет их дымовыми завесами, обстреливает лесные участки и населенные пункты и препятствует введению в бой резервов противника». [70– С.175] Роль артиллерии во Второй мировой войне в меньшей степени освещена в массовых изданиях, больше места уделено танкам и авиации. Но артиллерия, несомненно, оставалась во всех странах богом войны. Без нее эффективные действия танков были невозможны, авиация не могла заменить артиллерийского огня даже орудий крупного калибра. Артиллерия была самым страшным врагом обороны, способным сокрушить любые накаты блиндажей и укрытий.

Переоценке роли обороны способствовало также замалчивание неудачных наступательных операций Красной Армии. «Неудачных» с точки зрения тех задач, которые формулировались в приказах на их проведение. Это на самом деле никак не мешало некоторым из этих операций быть объективно удачными и результативными с точки зрения срыва планов противника. Примером такой операции является наступление Южного фронта, проведенное в последнюю неделю сентября 1941 г.

К концу сентября 1941 г. немецкое командование решило сосредоточиться на захвате Крыма, заняв линию соприкосновения с советским Южным фронтом от Днепра до Азовского моря преимущественно румынскими соединениями. В рамках этого мероприятия выводился с фронта и сменялся румынскими частями XLIX горный корпус генерала Людвига Кюблера. Однако в тот момент, когда 1-я и 4-я горно-егерские дивизии этого корпуса уже находились на марше в направлении Крыма, Южный фронт перешел в наступление и прорвал фронт румынских дивизий. Для восстановления положения пришлось развернуть XLIX горный корпус на 180 градусов и направить его на восстановление рухнувшего фронта. С теми же целями были задействованы соединения XXX армейского корпуса — 22-я и 170-я пехотные дивизии.

Объективно наступление 9-й и 18-й армий Южного фронта заставило немцев повернуть от Крыма XLIX горный корпус и бросить его на восстановление рассыпавшегося фронта румынских соединений. Горные егеря Кюблера оказались бы весьма кстати в изобилующем горным ландшафтом Крыму, но вместо этого вынуждены были надолго увязнуть в гладких, как стол, Ногайских степях. Не будет преувеличением сказать, что бросок 9-й и 18-й армий стал для Севастополя спасением и перевел бои вокруг города в фазу затяжной позиционной войны. Произошло это потому, что до прибытия Приморской армии в Крым не ворвался лишний немецкий корпус.

В заключение процитирую Дэвида М. Гланца, написавшего о советских контрударах 1941 г. такие слова: «С другой стороны, непрерывные и иррациональные, зачастую бесполезные советские наступления неощутимо разрушали боевую силу немецких войск, вызвали потери, которые побудили Гитлера изменить его стратегию и в конечном счете создали условия для поражения вермахта под Москвой. Те советские офицеры и солдаты, кто пережил их (наступлений) серьезное и дорогостоящее крещение огнем, в конечном счете использовали свое быстрое образование для нанесения ужасных потерь своим мучителям». [71– P.206]

Еще одним примером, когда неудачное в смысле выполнения своих задач наступление срывало планы противника, являются действия советской 2-й ударной армии осенью 1942 г. Основной проблемой осажденного Ленинграда был недостаток сил и средств для эффективной защиты. Узкий фронт на подступах к крупному городу в целом благоприятствует обороне, но при одном условии — бесперебойном снабжении защитников всем необходимым. Ленинградский фронт был связан с «Большой землей» тоненькой ниточкой «Дороги жизни», его собственные производственные мощности были весьма ограниченны.

С точки зрения немецкого командования, Ленинград должен был быть захвачен по двум причинам. Во-первых, освобождались войска группы армий «Север», задействованные в обеспечении блокады города. В их число входят не только соединения, в течение всех 900 дней борьбы за Ленинград занимавшие довольно протяженный участок фронта от Ладожского озера до Ораниенбаума, но и войска 18-й армии немцев, противостоявшие Волховскому фронту. Вследствие постоянных попыток последнего прорвать блокаду Ленинграда стабильность обстановки в группе армий «Север» поддерживалась сравнительно большими силами, которые могли быть задействованы на других, более важных, участках советско-германского фронта. Во-вторых, захват города мог иметь большое политическое и моральное значение. Этот фактор Гитлером также не мог быть проигнорирован.

В явном виде задача захвата Ленинграда была сформулирована Гитлером в директиве № 45 от 23 июля 1942 г. группе армий «Север». В этой директиве предписывалось завершить штурм города не позднее первых чисел сентября 1942 г. Для решения этой задачи была выделена освободившаяся после завершения штурма Севастополя в июне 1942 г. 11-я армия под командованием Э. фон Манштейна. Армия состояла из управления, пяти пехотных дивизий и многочисленных артиллерийских частей. После отдыха и пополнения она была переброшена из группы армий «Юг» в группу армий «Север». Выбор именно этой армии для удара по Ленинграду вполне очевиден: войска Манштейна получили опыт в штурме крупного города в течение полугодовой битвы за Севастополь. Первоначально операция получила название «Фойерцаубер» ( «Волшебный огонь»), затем ее переименовали в «Нордлихт» ( «Северное сияние»).

Но советская сторона не сидела сложа руки. В начале августа Военный совет Волховского фронта (командующий войсками фронта К.А. Мерецков, член Военного совета А.И. Запорожец, начальник штаба Г.Д. Стельмах) представил в Ставку ВГК план операции, впоследствии получившей название «Синявинской». Основную роль в ней должна была сыграть 8-я армия, в третий эшелон наступающих войск по плану включалась восстановленная 2-я ударная армия. Вскоре план операции был утвержден. Ранним утром 27 августа операция началась с двухчасовой артиллерийской подготовки.

Э. фон Манштейн впоследствии так описал произошедшее далее: «Немецкие военные транспорты, прибывавшие на Ленинградский фронт, не могли, конечно, уйти от внимания противника. Уже 27 августа противник атаковал 18-ю армию, стоявшую фронтом на восток. Необходимо было ввести в бой только что прибывшую 170-ю дивизию. В последующие дни стало ясно, что советская сторона, используя крупные силы, организовала наступление с целью прорыва блокады Ленинграда; этим наступлением противник, очевидно, хотел упредить наше наступление. 4 сентября вечером мне позвонил Гитлер. Он заявил, что необходимо мое немедленное вмешательство в обстановку на Волховском фронте, чтобы избежать катастрофы. Я должен был немедленно взять на себя командование этим участком фронта и энергичными мерами восстановить положение. Действительно, в этот день противник в районе южнее Ладожского озера совершил широкий и глубокий прорыв занятого незначительными силами фронта 18-й армии. Нам было, конечно, не очень удобно брать на себя в районе 18-й армии в критический момент командование угрожаемым участком фронта. Уже на то, что на нас была возложена задача организовать наступление на Ленинград, в штабе 18-й армии смотрели отрицательно, что было вполне справедливо. Однако, несмотря на такое очевидное пренебрежение, штаб 18-й армии делал все возможное, чтобы всеми средствами облегчить нам выполнение нашего задания, особенно учитывая, что у нас в штабе не было отдела тыла. И вот вместо запланированного наступления на Ленинград развернулось сражение южнее Ладожского озера. Севернее дороги, идущей из Ленинграда через Мгу на восток, противнику удалось захватить участок фронта 18-й армии шириной 8 км и продвинуться примерно на 12 км в западном направлении, до района севернее Мги. Прежде всего нужно было остановить продвижение противника имеющимися под руками силами нашей 11-й армии. В последующие дни в ходе тяжелых боев нам удалось остановить противника. После сосредоточения прибывших к этому времени остальных дивизий армии штаб мог начать решающее контрнаступление. Контрнаступление было организовано с севера и юга, из опорных пунктов уцелевшего фронта, чтобы отрезать вклинившиеся войска противника прямо у основания клина. С юга наступал 30-й ак в составе 24-й, 132-й, 170-й пехотных и 3-й горнострелковой дивизий, с севера — занимавший и ранее этот участок фронта 26-й корпус с 3 дивизиями: 121-й пехотной, 5-й и 28-й горнострелковыми дивизиями. К 21 сентября в результате тяжелых боев удалось окружить противника. В последующие дни были отражены сильные атаки противника с востока, имевшие целью деблокировать окруженную вражескую армию прорыва. Та же судьба постигла и Ленинградскую армию, предпринявшую силами 8 дивизий отвлекающее наступление через Неву и на фронте южнее Ленинграда. Вместе с тем необходимо было уничтожить находящиеся в котле между Мгой и Гайтоловом значительные силы противника. Как всегда, противник не помышлял о сдаче, несмотря на безвыходность положения и на то, что продолжение борьбы и с оперативной точки зрения не могло принести ему пользы. Напротив, он предпринимал все новые и новые попытки вырваться из «котла». Так как весь район «котла» был покрыт густым лесом (между прочим, мы никогда не организовали бы прорыва на такой местности), всякая попытка с немецкой стороны покончить с противником атаками пехоты повела бы к огромным человеческим жертвам. В связи с этим штаб армии подтянул с Ленинградского фронта мощную артиллерию, которая начала вести по «котлу» непрерывный огонь, дополнявшийся все новыми воздушными атаками. [.-..] К 2 октября, таким образом, удалось закончить бои в «котле». Со стороны противника в этом сражении участвовала 2-я ударная армия, состоявшая не менее чем из 16 стрелковых дивизий, 9 стрелковых бригад и 5 танковых бригад. Из них в «котле» было уничтожено 1 стрелковая дивизия, 6 стрелковых бригад и 4 танковые бригады. [...] Если задача по восстановлению положения на восточном участке фронта 18-й армии и была выполнена, то все же дивизии нашей армии понесли значительные потери. Вместе с тем была израсходована значительная часть боеприпасов, предназначавшихся для наступления на Ленинград. Поэтому о скором проведении наступления не могло быть и речи». (Выделено мной. — А.И.) [72– С.299–302]

Слова Э. фон Манштейна о связи советского наступления с накоплением сил 11-й армии в ГА «Норд» лишены оснований. Руководивший Синявинской операцией К.А. Мерецков вспоминал: «Но, к сожалению, в то время никто из нас не знал, что немецкое командование готовило в те же дни операцию по окончательному овладению Ленинградом, перебросило для усиления своей группы армий «Север» значительную часть войск из Крыма и дополнительно сосредоточило на подступах к блокированному городу крупные силы артиллерии и авиации, возложив общее руководство операцией на генерал-фельдмаршала Манштейна. Всего этого мы не знали и находились в неведении относительно мероприятий противника. Правда, некоторые признаки накопления сил немцами были заметны еще до начала наступления. Во второй половине августа наша воздушная разведка заметила интенсивное железнодорожное движение с юга в сторону Ленинграда. По заданию штаба фронта партизаны Ленинградской области пустили под откос несколько эшелонов с войсками и техникой врага. Однако тогда не удалось установить, что эти войска принадлежат 11-й армии Манштейна, перебрасываемой с юга. Впрочем, противник, в свою очередь, ничего не знал о подготовке нашего наступления. Следует признать, что обе стороны сумели осуществить подготовку операций скрытно, с широкими мерами маскировки и искусной дезинформацией». [73– С.301–302] Сосредоточение 11-й армии, таким образом, прошло незамеченным для советского командования, и можно уверенно утверждать, что, если бы она ударила по Ленинграду, этот удар мог стать фатальным для города-крепости. Отмечу также, что именно в районе боев 11-й армии с наступающими советскими войсками были по приказу А. Гитлера впервые на советско-германском фронте применены новейшие тяжелые танки «тигр». Они прибыли на станцию Мга 29 августа 1942 г., в тот же день первый раз без особого успеха сходили в бой. В конце сентября 1942 г. «тигры» были использованы в боях с окруженной ударной группировкой Волховского фронта, будучи приданными прибывшей под Ленинград из Крыма 170-й пехотной дивизии армии Э. фон Манштейна. Несмотря на сложные условия местности, «тигры» раз за разом шли в бой. Они, по мысли Гитлера, должны были стать средством для скорейшего уничтожения окруженцев и продолжения наступления на Ленинград. Без попытки наступления «тигры», кстати говоря, были бы использованы в наступлении на город и стали бы неприятным сюрпризом для его защитников. Захват Ленинграда был предотвращен ударом извне кольца блокады, причем не заранее спланированным в ответ на действия немцев, а лежащим в общей плоскости наступательной стратегии Красной Армии. Далее последовали грозные события в южном секторе советско-германского фронта, и фон Манштейну нашлось чем заняться, помимо Ленинграда. Зимой 1943 г. блокада Ленинграда была снята.

* * *

Тезис о том, что оборона в форме сидения в окопах и блиндажах — это хорошо, а наступление в форме хождения в атаки на пулеметы — плохо, не более чем миф. К сожалению, он имеет хождение не только на уровне домохозяек и «тетенек с французского телевидения», но и среди более серьезных людей. На самом деле на уровне армии большой страны пассивные действия гибельны. Нельзя быть везде одинаково сильным, всегда найдется место, где артиллерия перемешает с землей окопы, блиндажи в три наката, и далее будет только череда окружений и тысячи пленных. Успешность действий определяет не выбор стратегии — оборона или наступление, — а прежде всего плотности войск. Есть возможность построить войска с нормальной плотностью, будет успех. При условии, конечно, что шурупы не будут забиваться молотком, то есть не будет нарушаться технология ведения боевых действий. В самой серьезной обстановке, при недостатке снабжения, стволов артиллерии и штук танков нужно вести активные действия, стремясь не отдавать инициативу в руки врага. Это говорят в один голос военачальники разных стран и эпох. Упреки советского командования в излишней наступательности совершенно беспочвенны. Советская военная теория базировалась на вечных принципах технологии войны. Неумолимых, как законы Ньютона.

Теми же соображениями руководствовалось командование армий других стран. Отправной точкой при планировании летней кампании 1943 г. немецким руководством были как раз опасности пассивного ожидания ударов противника. Э. фон Манштейн писал: «Вторым соображением, говорившим против применения чисто оборонительной тактики, был тот простой факт, что нам не хватало для этого имеющихся на востоке дивизий.

Фронт от Черного моря до Ледовитого океана был слишком велик для того, чтобы мы могли создать на нем прочную оборону, и меньше всего в полосе группы «Юг», которая должна была оборонять тогда 32 дивизиями фронт от Таганрога на Черном море до района юго-восточнее Сумы, составлявший около 760 км. Соотношение сил позволяло Советам, в случае если бы мы ограничились чистой обороной, проводить наступление на различных участках Восточного фронта превосходящими силами и прорывать наш фронт. В результате этого противник добился бы или окружения стабильных участков фронта, или нашего отступления. 1944 г. дал достаточно примеров того, к чему приводила нас попытка удерживать неподвижный фронт». [72– С.486–487]

Все вышесказанное позволяет вывести своего рода «золотое правило» стратегии: «Нужно всеми силами стремиться захватить инициативу; если у нас есть достаточно сил для наступления, надо наступать». Эта мысль высказывалась в той или иной форме многими известными военачальниками, в частности М. Драгомировым: «Преимущества наступательного способа действий в бою настолько значительны по сравнению с его недостатками и выгодами оборонительного способа действий, а недостатки этого последнего настолько пагубны в нравственном отношении, — что наступательный способ действий является бесспорно наивыгоднейшим. Решительные и талантливые полководцы всегда предпочитали наступление обороне, и благодаря этому они достигали боевых целей в таких случаях, в которых успех, по соображениям обыденного здравого смысла, казался невозможным». [74– С.232]