Приход Гитлера к власти послужил лейтмотивом для оживления контрреволюции во многих странах, особенно в Европе. Сам нацизм всячески поощрял ее и считал составной частью своих планов завоевания мирового господства, рассматривал ее в качестве тайного аванпоста фашизма и его вооруженных сил в деле подготовки измен в своих странах, организации шпионажа, диверсий и террора.

Главное устремление Гитлера было направлено на Советскую Россию, где в то время уже имелась хорошо организованная, глубоко законспирированная и достаточно сильная оппозиционная организация, которую много лет возглавлял Троцкий. На нее как раз и возлагало свои надежды гитлеровское руководство. Хотя Троцкий и находился уже в изгнании, все же он оставался ее лидером и идейным вдохновителем всех ее практических дел. Главная задача, которую вынашивал Троцкий, заключалась в том, чтобы свергнуть советское партийное и государственное руководство и захватить власть в свои руки.

После Октября Троцкий возглавлял небольшую группу левых внутри большевистской партии. Но она уже тогда располагала обширными связями среди меньшевиков, эсеров, различного рода отщепенцев внутри страны, а также за границей. Члены этой группы пробрались на важные посты в правительстве, армии, государственных учреждениях и общественных организациях.

Эта оппозиция постепенно росла и действовала двумя путями: с легальных и нелегальных позиций. В первом случае ее члены несли открыто в массы через средства информации, партийную трибуну свои идеи, взгляды, выставляли свои политические платформы, навязывали партии и руководству страны дискуссии по различным вопросам партийной и хозяйственной жизни. В другом случае - на базе этого оппозиционного движения создавалась тайная заговорщическая организация, построенная по "системе пятерок", которая ранее применялась эсерами и другими антисоветскими организациями.

На открытой партийной трибуне руководители и члены этой нелегальной организации дискутировали, выступали друг против друга, уходили даже в оппозицию самим себе, но за кулисами встречавшись на тайных совещаниях и вырабатывали свои тактические и стратегические планы. Руководителями ее были Троцкий, Бухарин, Каменев, Зиновьев, Радек, Пятаков и другие.

Таким образом, к 1923 году эта тайная организация приобрела всероссийские масштабы со своей нелегальной связью с помощью кодов, шифров, паролей, явок. Ее ячейки были созданы во всех звеньях советского аппарата и особенно в армии.

"В 1923 году, - писал Троцкий в своей брошюре "Лев Седов: сын, друг, борец", - Лев с головой ушел в оппозиционную деятельность. Он быстро постиг искусство заговорщической деятельности, нелегальных собраний и тайного печатания и распространения оппозиционных документов. В скором времени в комсомоле выросли собственные кадры руководителей оппозиции".

Если внутри страны троцкистская тайная организация обрела свои формы и располагала своей системой связи, то ее слабым местом было отсутствие контактов и поддержки из-за границы. И Троцкий прилагает все усилия к созданию таких возможностей через своих сподручных, назначенных послами и торгпредами в европейские страны.

Одним из них был близкий друг и последователь Троцкого - Николай Крестинский, бывший адвокат, назначенный в 1922 году советским послом в Германию. По поручению Троцкого Крестинский вошел в контакт с командующим рейхсвером генералом Гансом фон Сектом.

Так стали поступать регулярно из Германии 250 тыс. марок золотом на ведение нелегальной работы троцкистской организации и в качестве оплаты за передачу секретных сведений военного характера. Вместе с тем Троцкий и его организация должны были оказывать содействие в выдаче виз и въезде германских разведчиков на территорию Советского Союза.

В борьбе за власть в Советской России развернулась активная оппозиционная и нелегальная работа. Как писал впоследствии Троцкий в "Моей жизни", "к этой борьбе примкнули всякого рода недовольные, непристроенные обозленные карьеристы ... Шпионы, вредители из Торгпрома, белогвардейцы, террористы устремились в нелегальные ячейки. Они стали собирать оружие, начала формироваться тайная армия".

Там же Троцкий пишет о разговоре с Зиновьевым и Каменевым: "У нас должна быть политика дальнего прицела, мы должны готовиться к длительной и серьезной борьбе".

Сложившаяся после смерти Ленина обстановка, широкое наступление троцкистов позволили Борису Савинкову тогда решиться на рискованный шаг и "нелегально проникнуть" в Советскую Россию в целях осуществления контрреволюционного мятежа.

В своей книге "Великие современники" У.Черчилль, вынашивавший огромные надежды на этот заговор, писал: "В июне 1924 года Каменев и Троцкий совершенно ясно предложили ему (Савинкову) вернуться". Черчилль даже указывает, что "Савинков тайно поддерживал связь с Троцким".

В то же время к советскому послу в Лондоне Христиану Раковскому сделала подход английская разведка в лице капитанов Армстронга и Леккарта, которые прямо заявили ему, что он получил агреман только потому, что является весьма близким другом мистера Троцкого. Представители "Интеллидженс сервис" высказали Раковскому свое пожелание поддерживать связь с оппозицией Троцкого. По приезде в Москву Раковский имел встречу с Троцким и получил от него согласие "войти в связь с английской разведкой".

Это послужило главной причиной нелегальной поездки в Советскую Россию известного английского разведчика Сиднея Рейли, который намеревался встретиться в Москве с Троцким, но был убит пограничниками.

Впоследствии такую же миссию Раковский выполнял и в Париже, после его перевода туда из Лондона. Перед отъездом в Париж в 1926 году Раковский встречался в Москве с Троцким, и тот сказал ему, что положение в стране приближается к развязке, единомышленникам за границей, полпредам и торгпредам, чтобы они зондировали у правых кругов капиталистических стран, где они находятся, в какой степени троцкисты могут рассчитывать на поддержку с их стороны (Судебный отчет по делу "антисоветского правотроцкистского блока". Юриздат Наркомюста СССР. 1938 г. С.277. В дальнейшем ссылки на этот источник будут даваться как: СО).

Этим как раз и объяснялась поездка Троцкого на лечение в Германию, где он достиг соглашения с германской разведкой. Летом 1927 года, в связи с угрозой войны против Советского Союза, Троцкий вновь бросается в битву против советского руководства. В этот период в Москве и Ленинграде происходили тайные собрания. В "Моей жизни" Троцкий писал: "В течение дня мне приходилось бывать на двух-трех, а иногда и четырех собраниях. Оппозиция умело подготовила большое собрание в помещении Московского высшего технического училища, которое было занято изнутри ... Попытки администрации прекратить собрание оказались тщетными. Каменев и я говорили около двух часов".

Троцкий тогда открыто заявил: "Мы должны восстановить тактику Клемансо, который, как известно, выступал против французского правительства в то время, когда немцы находились в восьмидесяти километрах от Парижа". Выступая на августовском 1927 года Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б). И.В.Сталин дал решительный отпор заявлению Троцкого.

Несмотря на политическое поражение, Троцкий решил ринуться в последний бой, организовав демонстрацию 7 ноября 1927 года, которая должна была послужить сигналом к путчу. В "Моей жизни" по этому поводу Троцкий писал: "Руководящая верхушка оппозиции шла навстречу финалу с открытыми глазами. Мы достаточно ясно понимали, что сделать наши идеи общим достоянием нового поколения мы можем не путем дипломатии и уклонения от действия, а лишь в открытой борьбе, не останавливаясь ни перед какими практическими последствиями".

Путч Троцкого провалился, демонстрация и ее участники были разогнаны разъяренной рабочей массой. Это положило конец терпению ЦК и Политбюро. Активные участники военной гвардии Троцкого, такие, как Муралов, Смирнов, Мрачковский, а также Каменев, Зиновьев, Пятаков, Радек, были арестованы и осуждены на различные сроки заключения. Ярый сторонник Троцкого - советский посол в Японии Иоффе застрелился. Сам Троцкий оказался вне партии и в Алма-Ате.

Это были крайние, но и слабые меры Советского правительства. Особенно мягкими они были в отношении Троцкого. Нужно признать, что ссылка Троцкого, а не привлечение его к суду была большой ошибкой руководства партии, и в частности И.В.Сталина, о чем, несомненно, он после не раз сожалел.

Мало того, в Алма-Ате Троцкому, его жене Наталье и сыну Льву Седову отвели отдельный особняк, разрешили иметь охрану в несколько человек во главе с Эфраимом Дрейцером. Троцкий имел право широкой личной переписки, он привез в Алма-Ату свою библиотеку и личный секретный архив. Он не намеревался прекращать своей антисоветской заговорщической деятельности, а, наоборот, с позиции Алма-Аты стремился активизировать ее. Особую роль в этом он отводил своему сыну Льву Седову, который возглавлял всю конспиративную связь отца с его сторонниками и заговорщиками.

Обо всем этом Троцкий так рассказывает в своей брошюре "Лев Седов": "Зимой 1927 года Льву исполнилось двадцать два года. Его работа в Алма-Ате в течение этого года была поистине беспримерной. Мы называли его нашим министром иностранных дел, министром полиции и министром связи. Выполняя все эти функции, он должен был опираться на нелегальный аппарат".

Седов был основным звеном в поддержании связи с секретными курьерами, отправке через них директив и указаний отца. Седов хорошо усвоил принципы конспиративной связи, работал точно и мастерски и всегда возвращался с ценными материалами. Он помогал отцу в отправке и получении сотен и даже тысяч различных сообщений, писем, телеграмм.

Естественно, что такая активная деятельность Троцкого и его приближенных не могла не оказаться в поле зрения местных органов госбезопасности. Реакция последовала немедленно. К Троцкому прибыл представитель Советского правительства, и, как он пишет в "Моей жизни", ему было сказано следующее: "Деятельность Ваших политических единомышленников в стране приняла в последнее время явно контрреволюционный характер. Условия, в которые Вы поставлены в Алма-Ате, дают Вам возможность руководить этой деятельностью ...". Советское правительство потребовало от Троцкого прекращения этой подрывной работы и заявило, что в противном случае к нему будут приняты меры как к изменнику Родины.

Троцкий не внял этому предостережению, в связи с чем его дело было рассмотрено Особым совещанием при ОГПУ в Москве и 9 февраля 1929 года в "Правде" было дано следующее сообщение: "Л.Д.Троцкий за антисоветскую деятельность выслан из пределов СССР. С ним, согласно его пожеланию, выехала его семья".

Троцкий потерпел еще одно фиаско. Однако он знал, что в стране осталась сильная нелегальная организация, способная вести борьбу за власть при поддержке извне, которую он постарается организовать и оказать ей. Еще будучи в Алма-Ате, он дал указание своим единомышленникам, с учетом оценки ошибок, изменить тактику дальнейшей борьбы. В этом он вынужден был последовать советам своего ближайшего друга, самого изворотливого троцкистского стратега, немецкого агента Николая Крестинского, который в своем письме изложил Троцкому план действий на будущее.

Он писал 27 ноября 1927 года: "Нелегко пытаться продолжать открытую агитацию против Советского правительства. Вместо этого троцкисты должны постараться вернуться в партию, занять ответственные посты в Советском правительстве и продолжать борьбу за власть в самом правительственном аппарате ...

Медленно, постепенно, упорной работой внутри партии и советском аппарате можно восстановить доверие масс и влияние на них" (СО. С.143, 145).

Троцкий одобрил план Крестинского, направил своим ближайшим соратникам по борьбе инструкцию вернуться обманным путем в партию, законспирироваться и занять более или менее ответственные посты. После этого троцкисты стали "отмежевываться" от него и подавать заявления о восстановлении их в партии. Так сделали Каменев, Зиновьев, Пятаков, Радек и многие другие¹.

После ссылки Троцкого лидером оппозиции стал Н.И.Бухарин. Он считал, что Троцкий действовал опрометчиво и его провал был связан с отсутствием поддержки других антисоветских сил в стране. Он решил исправить эту ошибку и объединить в своих рядах правую оппозицию от Председателя Совнаркома Рыкова и Председателя профсоюзов Томского до кулацких элементов при тайном сотрудничестве с агентами "Торгпрома" и меньшевиками. На конспиративных встречах с представителями Троцкого и агентами других подпольных организаций Бухарин разработал программу правой оппозиции, о чем впоследствии на процессе показал: "Если формулировать практически мою программную установку, то это будет в отношении экономики - государственный капитализм, хозяйственный мужик - индивидуал, сокращение колхозов, иностранная концессия, уступка монополии внешней торговли и результат - капиталистическая страна ... Внутри страны наша фактическая программа - это ... блок с меньшевиками, эсерами и прочими ... Сползание ... в политическом смысле на рельсы, где есть, несомненно, элементы цезаризма ... элементы фашизма" (СО. С.341-342).

Массовой базой для осуществления своих планов Бухарин считал крестьянство, поддерживаемое средствами массовой информации, которые находились в его руках, и государственным аппаратом. Поводом для выступления правых послужило принятие партией и проведение в жизнь первого пятилетнего плана.

Лев Троцкий прибыл на теплоходе в Стамбул (Константинополь) 13 февраля 1929 года. Вскоре "красный Наполеон" с семьей и многочисленной челядью: секретарями, референтами, единомышленниками и сотрудниками охраны - поселился на живописных черноморских Принцевых островах, где и основал свою политическую штаб-квартиру.

Правой рукой Троцкого во всех его делах по-прежнему оставался сын - Лев Седов. Он руководил отныне всем штабом отца, состоявшим из многочисленных помощников из числа иностранцев. Весь остров и особенно резиденция Троцкого охранялись большими нарядами полиции. В аппарате Троцкого появились новые люди с авантюристическими устремлениями и наклонностями. Это были русские, немцы, французы и лица других национальностей.

Остров кишел журналистами, реакционными политическими деятелями, антисоветчиками, белогвардейцами и приверженцами "перманентной революции". Троцкого буквально осаждали ренегаты коммунистического и социалистического движений, частыми гостями стали представители английской и других разведок.

Спустя некоторое время после провала и ареста Блюмкина в Советском Союзе, куда его Троцкий послал со специальным заданием, личная охрана Троцкого возглавлялась уже французом Раймондом Молинье и американцем Шелдоном Хартом. Потеряв Блюмкина, Троцкий перестал доверять старой гвардии и передал функции своей охраны в руки агентов иностранных спецслужб.

Вот как описывают его в своей книге "Тайная война против Советской России" американцы М.Сайерс и А.Кан: "Лев Троцкий всеми силами старался в изгнании сохранить свою репутацию "великого революционера". Ему шел пятидесятый год. Приземистый, слегка сутулый, он становился все более грузным и обрюзгшим. Его знаменитая копна черных волос и остроконечная бородка поседели, но движения все еще были быстрыми и нетерпеливыми. Черные глаза за неизменным блестевшим на крючковатом носу пенсне придавали его мрачным, подвижным чертам зловещее выражение. Многих, кто видел его, отталкивала эта "мефистофельская физиономия".

Троцкий много работал и задавал не меньше работы всем своим секретарям и помощникам. Он неустанно принимал видных корреспондентов и важных персон, предварительно готовясь и репетируя к этому каждое свое движение перед зеркалом. Он завел правило, по которому все корреспонденты обязаны были перед публикацией давать ему на просмотр свои статьи. Из его уст и из-под его пера изливался водопад антисоветской брани и клеветы в адрес Советского Союза, его руководства и лично Сталина.

На Принцевых островах Троцкий дал интервью немецкому писателю Эмилю Людвигу, который спустя некоторое время интервьюировал и Сталина. Троцкий заявил тогда Э.Людвигу: "Россия зашла в тупик, пятилетний план потерпел неудачу, вскоре появится безработица, наступит экономический и промышленный крах, программа коллективизации сельского хозяйства обречена на провал". "Сколько у Вас последователей в России?" - спросил Людвиг. "Трудно определить. Мои сторонники разобщены, работают нелегально, в подполье", - последовал ответ.

На вопрос: "Когда Вы рассчитываете снова выступить открыто?" - Троцкий ответил: "Когда представится благоприятный случай извне. Может быть, война или новая европейская интервенция, тогда слабость правительства явится стимулирующим средством".

Характеризуя цели международного заговора Троцкого в то время, Черчилль в "Великих современниках" писал: "Троцкий ... стремится мобилизовать все подонки Европы для борьбы с русской армией".

Американский корреспондент Джон Гюнтер, беседовавший с Троцким, отмечал: "Троцкистское движение возникло в большей части Европы. В каждой стране есть своя ячейка троцкистских агитаторов. Они получают директивы с Принцевых островов. Различные группы поддерживают между собой известного рода связь ... Отдельные центральные комитеты связаны с международным центром в Берлине".

Троцкий в этот период развернул активную деятельность по созданию "Четвертого интернационала" и наладил уже связи со своими единомышленниками в Испании, США, Франции, Норвегии, Чехословакии и других странах. Перед ним стояла задача расширения своего влияния на социал-демократические элементы и подчинения их целям "Четвертого интернационала".

В этой подрывной работе против мирового коммунистического и рабочего движения, против Страны Советов Троцкий умело действует с ультралевых позиций, с которых выступал еще в борьбе против Ленина, обвиняя советский режим в том, что он трансформировался в "контрреволюционный" и "реакционный". Эту троцкистскую тактику пропаганды "слева" сразу же подхватили антисоветские элементы всего мира.

Первым международным бумом пропагандистского характера вилось издание его наполовину вымышленной автобиографии под названием "Моя жизнь", задача которой состояла в том, чтобы очернить Сталина и Советский Союз, поднять престиж троцкистского движения и представить самого себя в качестве "мирового революционера", вдохновителя и организатора Октябрьской революции в России.

Книга наделала много шума в реакционной прессе, получила высокую оценку Гитлера, который, по словам его биографа Конрада Гейдена, сказал: "Блестяще! Эта книга научила меня многому ...".

"Моя жизнь" Троцкого стала настоящим учебным пособием для антисоветских элементов, руководством для японских тюремщиков в обработке местных и китайских коммунистов, ее использовало в этих целях фашистское гестапо.

Вслед за этой книгой Троцкий, как из орудийного жерла, стал выстреливать массу различных антисоветских статей, брошюр, книг. Пропагандистская машина Троцкого наводнила Европу, Америку и Азию потоком клеветы, обвинений, разоблачений, закулисных историй, как правило вымышленных различного рода мастерами этого дела.

Не забыл Троцкий и своих сторонников в Советском Союзе. Для них он начал издавать "Бюллетень оппозиции", который нелегально доставлялся в Союз его курьерами. Этот журнал рисовал страшные картины краха советского режима, его экономики, возникновения гражданской войны и неминуемого разгрома Красной Армии. В нем давались указания об организации подпольной работы внутри страны, призывы к актам вредительства и насилия против советского руководства.

Особый интерес к Троцкому проявляли разведки европейских стран, понимая, что он располагает немалыми возможностями внутри Советской России. Польская Дефензива, фашистская ОВРА в Италии, военная разведка Финляндии, английская "Интеллидженс сервис", французское "Осзьем бюро" (второе бюро), белоэмигрантские антисоветские организации в Румынии, Венгрии и Югославии предлагали свои услуги, вступали с ним в сделку и оказывали ему свою помощь. Но больше всего шло сближение Троцкого с рейхсвером. За прошедший с 1923 года период организация Троцкого получила от рейха около 2 млн. золотых марок на оппозиционную деятельность внутри Советского Союза и за получаемые разведывательные сведения о ее военном и промышленном потенциале.

Все это осуществлялось до 1930 года через советского посла в Германии Н.Н.Крестинского, когда он был отозван в Москву в связи с назначением на должность заместителя наркома по иностранным делам. Перед Троцким тогда встал вопрос о подборе новых солидных связников и вообще о приобретении своей агентуры, имевшей выходы на заграницу. С таким заданием Троцкий посылает своего сына Льва Седова в Берлин, где он поселяется на частной квартире как студент одного из германских институтов. Основное внимание Седова должно было обращено на изучение и оценку внутриполитических событий в Германии в связи с разгулом фашистских молодчиков и растущим влиянием Гитлера, а также на установление контактов с советскими представителями и специалистами, прибывавшими в Германию по каналам торговых и других связей, и особенно со сторонниками и бывшими последователями Троцкого.

Такое направление деятельности Седова было обусловлено тем, что Советский Союз в то время поддерживал активные торговые связи с Германией по закупкам новых образцов техники и оборудования, что было крайне необходимо для выполнения пятилетнего плана, и тем, что многие видные "бывшие" троцкисты заняли солидное положение во внешнеторговых и промышленных учреждениях.

В брошюре "Лев Седов" Троцкий писал об этой работе своего сына так: "Лев все время был начеку, в неустанных поисках нитей, ведущих в Россию, в погоне за возвращающимися туристами и обучающимися за границей советскими студентами, сочувствующими нам сотрудниками иностранных представительств". Основное внимание Седова обращалось при этом на установление связи со старыми членами оппозиции, передачу им инструкций Троцкого и получение от них важных сведений для отца.

Так Седов вышел на Ивана Смирнова, бывшего командира Красной Армии и одного из руководителей гвардии Троцкого по гражданской войне. В то время Смирнов, как инженер по специальности, был послан в Берлин в качестве консультанта торговой делегации. На конспиративных встречах на квартире Седова и в городских условиях до Смирнова был доведен план Троцкого о реорганизации тайной оппозиции на основе сотрудничества с германской разведкой.

Седов прямо заявил Смирнову: "Прежнее сотрудничество и политические разногласия между троцкистами, бухаринцами, зиновьевцами, меньшевиками, эсерами и всеми другими антисоветскими группами должны быть забыты. Надо создать единую оппозицию. Борьба должна приобрести активный характер. По всей стране надо создавать кампанию террора и вредительства против советского режима. План ее должен быть разработан во всех деталях. Нанося повсеместные и строго согласованные по времени удары, оппозиция сможет ввергнуть советское правительство в состояние безнадежного хаоса и деморализации. Тогда она захватит власть".

Смирнов должен был передать эти инструкции бывшим видным представителям оппозиции и вместе с тем доставлять в Берлин с помощью курьеров нужную информацию. Паролем должна служить фраза: "Я привез привет от Гали".

Вскоре через Смирнова Седов установил связь с руководителем торговой миссии в Берлине, самым близким и преданным другом его отца - Юрием Леонидовичем Пятаковым.

"Встреча произошла, - по показаниям на суде самого Пятакова, - в кафе "Ам Цоо", недалеко от зоологического сада. Мы были хорошо знакомы по прошлому. Он мне сказал, что говорит со мной от имени отца - Л.Д.Троцкого, который, узнав о том, что я в Берлине, категорически предложил ему разыскать меня, со мной лично встретиться и переговорить. Седов сказал, что Троцкий ни на минуту не оставляет мысли о возобновлении борьбы против сталинского руководства, что было временное затишье, которое объяснялось отчасти и географическими передвижениями самого Троцкого, но что эта борьба сейчас возобновляется, о чем он, Троцкий, ставит меня в известность. После этого Седов мне прямо задал вопрос: "Троцкий спрашивает, намерены ли Вы, Пятаков, включиться в эту борьбу?

Я дал согласие".

После этого Седов изложил существо новых методов борьбы, в основном сводившихся к насильственному свержению сталинского руководства методами террора и вредительства.

На второй встрече Седова с Пятаковым решались вопросы финансирования антисоветской деятельности подпольной троцкистской организации. Для этих целей Пятаков должен был, не нажимая на цены, разместить как можно больше заказов между двумя германскими фирмами: "Борзиг" и "Демаг", связанных с германской военной разведкой. Таким образом, Пятаков создавал условия для передачи значительных сумм в распоряжение Троцкого.

В этот период в Германии находились еще два бывших троцкиста: Сергей Бессонов и Алексей Шестов. Первый из них, бывший эсер, постоянно работал в торгпредстве в Берлине. Он очень подходил на роль связника Троцкого с оппозицией в Советском Союзе и был привлечен Седовым для работы в этих целях. Второй - Шестов был членом правления Восточно-Сибирского угольного треста и предназначался на роль организатора (резидента) шпионско-вредительских ячеек в Сибири. Шестов примкнул к троцкистскому движению в студенческие годы и обожествлял Троцкого. В 1927 году он руководил работой тайной типографии оппозиции в Москве. Обладая большим темпераментом, Шестов полностью отвечал требованиям резидента Троцкого в Сибири с выходом на связь с германской разведкой и ценной агентурой самого Троцкого.

После беседы с Седовым Шестов встретился с Дейльманом, директором фирмы, финансировавшей Троцкого, представители которой работали в Кузнецком бассейне и вели там шпионскую и диверсионную работу, и был завербован Абвером под псевдонимом Алеша, о чем впоследствии рассказал следствию и на судебном процессе.

В те годы абвер проявлял нескрываемый интерес к новой индустриальной базе Советского Союза, которая создавалась в Западной Сибири и на Урале и которая была вне досягаемости бомбардировочной авиации германских вооруженных сил. Поэтому военная разведка Германии направляла туда своих специалистов-разведчиков и вербовала советских граждан, работавших на объектах этого экономического района.

По возвращении в Союз Шестов привез от Седова письмо Пятакову и передал его в Комиссариате тяжелой промышленности. Это было письмо от Троцкого, в котором он ставил перед оппозицией "неотложные задачи": использовать все возможности для свержения Сталина и его сторонников; объединить все антисталинские силы; противодействовать всем мероприятиям Советского правительства и партии, особенно в экономической области.

Это означало: террор, сотрудничество с немецкой военной разведкой и другими антисоветскими силами и вредительство.

Главная роль в выполнении этого плана отводилась Ю.Л.Пятакову, который был уполномочен Троцким руководить всеми силами заговора в Советском Союзе.

Так начала формироваться "пятая колонна" в СССР на базе законспирированной сети террористических и вредительских ячеек со своей системой связи. В различных районах страны, особенно в Москве и Ленинграде, тайно собирались троцкистские сборища, на которых доводилось до их членов письмо Троцкого. Некоторые бывшие ярые приверженцы Троцкого были при этом встревожены его требованиями о проведении террора, как, например. Карл Радек. Троцкому пришлось направить ему особое письмо, в котором он писал; "Вы должны учесть опыт предыдущего периода и понимать, что нет у нас возврата к старому, что борьба вошла в новый фазис и что или мы будем уничтожены вместе с Советским Союзом, или надо поставить вопрос об уничтожении руководства".

Письмо Троцкого и наставления Пятакова убедили Радека, и он согласился с новой линией Троцкого.

Летом 1932 года Пятаков, как заместитель Троцкого в Советском Союзе, и Бухарин, как лидер правой оппозиции, договорились о ликвидации соперничества и разногласий и совместной борьбе под руководством Троцкого. Группа Зиновьева и Каменева также согласилась подчинить свою деятельность авторитету Троцкого.

По этому поводу Бухарин показал затем на суде:

"Я разговаривал с Пятаковым, Томским и Рыковым. Рыков разговаривал с Каменевым, а Зиновьев с Пятаковым. Летом 1932 года я второй раз разговаривал в Наркомтяжпроме с Пятаковым. Разговаривать тогда мне было очень просто, так как я работал под руководством Пятакова ... Пятаков рассказал в своей беседе ... о встрече с Седовым, относительно установки на террор. Мы решили, что очень быстро найдем общий язык и что разногласия в борьбе против Советской России будут изжиты" (СО. С.350).

В то же время Пятаков подбирал кадры заговорщиков среди своих сослуживцев и сообщников, занимавших ведущие посты в военной промышленности и на транспорте. Активными организаторами террористических ячеек были Иван Смирнов и его друзья из гвардии Троцкого: Сергей Мрачковский и Эфраим Дрейцер. Они формировали небольшие группы боевиков-террористов из числа своих сослуживцев-троцкистов времен гражданской войны. Главную задачу они видели в том, чтобы убрать Сталина и других руководителей партии и правительства.

На тайном совещании осенью 1932 года, которое состоялось на пустующей даче под Москвой, были достигнуты окончательные результаты совместных действий. На нем был создан верховный штаб, получивший наименование "правотроцкистский блок".

Вся организация состояла из трех отдельных групп (звеньев).

Первое звено - охватывало троцкистско-зиновьевский террористический центр во главе с Зиновьевым, который отвечал за организацию и проведение террора.

Второе звено - троцкистский параллельный центр во главе с Пятаковым, отвечавшим за диверсии и вредительство.

Третье звено - фактический "правотроцкистский блок" во главе с Бухариным и Рыковым, который включал большую часть лидеров и руководителей объединенных сал оппозиции. Состав этого блока насчитывал несколько тысяч членов и до тридцати руководителей, занимавших ответственные посты в Наркомате по иностранным делам, в армии, органах государственной безопасности, в промышленности, профсоюзах, партийных и государственных учреждениях.

Организация дела была поставлена так, что в случае провала одного звена продолжали действовать другие звенья. Все они, особенно "правотроцкистский блок", были насыщены платными агентами иностранных разведок, и главным образом германской военной разведки, некоторые из которых занимали важные должности в советских учреждениях и играли ведущую роль в заговорщической деятельности блока.

Среди них были такие видные дипломаты, как Н.Н.Крестинский, заместитель наркома по иностранным делам, и X.Раковский, бывший посол в Англии и Франции, оба троцкисты, первый агент абвера, второй "Интеллидженс сервис", а затем работал на японскую разведу.

К ним относился и нарком внешней торговли X.Г.Розенгольц, троцкист, который показал на суде: "Моя шпионская деятельность началась в 1923 году, когда по директиве Троцкого я передал ряд секретных данных в рейхсвер Секту и начальнику генштаба Хассе" (СО. С.235-236). Затем Розенгольц работал на английскую разведку.

Выделялся среди них и Григорий Гринько, сторонник Бухарина, нарком финансов, являвшийся сподручным германской и польской разведок с 1932 года. Он был руководителем украинского националистического движения, способствовал контрабандному ввозу в Советский Союз оружия и военного снаряжения.

Еще один высокопоставленный бухаринец оказался в строю шпионов и вредителей в пользу Германии, работавший на абвер с 1928 года. Им оказался нарком земледелия СССР Михаил Чернов.

В Белоруссии шпионскую и диверсионную работу осуществлял Василий Шарангович, правый, Первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии, который в 1921 году был направлен после плена в Белоруссию в качестве агента польской разведки.

Ряд троцкистов оказался в химической промышленности. Это - Станислав Ротайчак, начальник главка, который был направлен абвером в Россию вскоре после Октябрьской революции, легализовался на Урале, где и занимался шпионской и диверсионной деятельностью. Это - Гаврила Пущин и Иван Граше, служащие предприятий этой промышленности. Первый орудовал в Горловке и передавал германской разведке сведения о плановых мощностях и строительстве химических заводов. Второй был заслан немцами осенью 1919 года как военнопленный, возвращавшийся на родину.

В тресте "Кузнецкуголь" обосновался известный Алексей Шестов и проводил подрывную работу в Сибири.

На железнодорожном транспорте действовали: Яков Лившиц, занимавший солидное положение в управлении Дальневосточной железной дороги; Иван Князев - служащий Уральской железной дороги; Иосиф Турок - заместитель начальника службы движения Пермско-Уральской железной дороги. Все они были агентами японской разведки, передавали ей сведения о стратегических грузах, строительстве объектов в Сибири, занимались вредительством. За свою работу И.Турок получил от японцев 35 тыс. рублей.

Это далеко не полный перечень агентов иностранных разведок, занимавших ключевые позиции в различных ведомствах, учреждениях и объектах шпионажа и диверсий. С их помощью разведки империалистических государств создали свои резидентуры и контролировали деятельность "правотроцкистского блока" и постоянно информировали об этом своих настоящих хозяев.

По существу, нелегальный аппарат "правотроцкистского блока" и слившаяся с ним агентура иностранных разведок уже к тому времени составляли самую настоящую опору фашистской Германии в Советской России, идейным вдохновителем которой был Троцкий.

Термин "пятая колонна" появился позднее, однако "правотроцкистский блок" по своей сути являлся ею в Советском Союзе и был куда мощнее по своим возможностям и составу, чем французские кагуляры и "Огненные стрелы", английский "Союз фашистов", бельгийские рексисты, польская П.О.В., чехословацкие генлейновцы и гвардия Глинки, норвежские квислинговцы, румынская "Железная гвардия", болгарская ИМРО, финские лапуассцы, литовская банда "Железный волк", латышский "Огненный крест" и многие другие нацистские тайные контрреволюционные общества, организации и лиги, составлявшие авангард фашизма и готовившие чудовищные предательства народов своих стран и агрессии против Советского Союза. Эта фашистская зараза вскоре распространилась далеко за пределы Европы, охватила Соединенные Штаты, Латинскую Америку, Африку и с помощью Японии - весь Дальний Восток.

Руководство и контроль за деятельностью "пятой колонны" осуществляли в фашистской Германии два близких Гитлеру человека: Рудольф Гесс и Альфред Розенберг. Первый, как заместитель Гитлера, ведал всеми секретными внешними связями и сношениями нацистского правительства. Второй возглавлял внешнеполитический отдел национал-социалистской партии и руководил многочисленными пронацистскими оппозиционными, пропагандистскими организациями и центрами в различных странах мира и главным образом в Восточной Европе и Советском Союзе.

Они не замедлили установить связь с Троцким, сначала А.Розенберг, а затем и Р.Гесс.

В июне 1933 года Троцкий переезжает с Принцевых островов во Францию и поселяется под Парижем, а затем в Сан-Палэ, небольшом городке на юге Франции, где он обосновал свой новый антисоветский центр. Там, на франко-итальянской границе, и встретился Троцкий в середине октября 1933 года со своим ближайшим сподвижником Николаем Крестинским. Он иногда выезжал на "отдых и лечение" в Киссинген, откуда на сей раз должен был отправиться в Италию.

Встреча состоялась в отеле "Мерангоф" в Меране, на которой были обсуждены все острые вопросы, связанные с заговором. Троцкий считал, что необходимо укреплять отношения не только с рейхсвером, а главным образом с правительствами фашистской Германии и милитаристской Японии.

Троцкий заявил Крестинскому, что "в случае нападения Германии на СССР мы не можем рассчитывать на захват власти, если у нас не будут подготовлены известные внутренние силы. Необходимо иметь оплот и в городе и в деревне, у мелкой буржуазии и у кулаков, а там связи имеют, главным образом, правые. Необходимо, наконец, иметь опору, организацию в Красной Армии, среди командиров, чтобы соединенными усилиями в нужный момент захватить важнейшие пункты и прийти к власти, заменить нынешнее правительство, которое должно быть арестовано и посажено на его место свое собственное правительство, заранее подготовленное"².

Для создания прочной базы в рядах Красной Армии Троцкий попросил Крестинского связаться от его имени с заместителем начальника Генерального штаба М.Н.Тухачевским, его большим другом, которого он охарактеризовал как "человека бонапартистского типа, авантюриста, честолюбца, стремящегося играть не только военную, но и военно-политическую роль, который несомненно с нами пойдет"³.

Троцкий в то же время предупредил Крестинского о том, чтобы его сторонники были расставлены во время заговора и путча таким образом, чтобы, с одной стороны, оказать всемерную помощь Тухачевскому, а с другой - чтобы честолюбивый Тухачевский не смог подчинить своему контролю новое правительство.

В заключение Троцкий на встрече дал особое указание Крестинскому на террор и вредительство в СССР, которые бы нанесли ощутимый ущерб Красной Армии и Советскому правительству и дали бы ему, Троцкому, возможность уверенно вести себя в переговорах с правительствами западных стран.

По возвращении в Москву Крестинский сделал детальный отчет о встрече с Троцким на секретном совещании руководителей "правотроцкистского блока". Некоторым из них, как, например, К.Радеку, которого прочили "министром иностранных дел" в будущее правительство Троцкого, не понравилась инициатива их идейного вождя по переговорам с правительствами других стран без предварительного согласования с ними. На свое письмо Троцкому он получил ответ, в котором тог прямо заявляет, что "приход фашизма к власти в Германии в корне меняет обстановку. Он означает войну в ближайшей перспективе, войну неизбежную, тем более что обостряется положение и на Дальнем Востоке. Война приведет к поражению Советского Союза ... создаст реальную обстановку для прихода к власти блока ...".

Троцкий еще раз подтверждает, что он вступил в контакт с руководителями ряда европейских и азиатских стран и от имени блока заверил в уступках экономического и территориального характера.

В других случаях Троцкий уже конкретно указывает своим друзьям, что придется отдать Украину Германии взамен на серьезную, действенную помощь со стороны фашистского руководства в лице Гесса и Розенберга.

В этот период разведки иностранных государств, и в первую очередь фашистской Германии и милитаристской Японии, начали массированное "наступление" на видных троцкистов, предлагая им сотрудничество от имени их идейного руководителя и вдохновителя Льва Троцкого.

Это можно проследить на примере с бывшим послом в Англии и Франции Христианом Раковским, ярым троцкистом, выезжавшим в сентябре 1934 года в Японию в составе советской делегации на Международную конференцию обществ Красного Креста. Он повез тогда письмо от Пятакова советскому послу Юреневу (Ганфману), поддерживавшему связь по указанию Троцкого с японской разведкой. Пятаков извещал Юренева, что Раковский может быть использован в переговорах с японцами. Об этом писалось симпатическими чернилами в обычном письме дружеского характера.

По приезде в Токио с Раковским немедленно установила от имени Троцкого контакт японская разведка, которая просила сообщить Троцкому, что правительство Японии недовольно его статьями по китайскому вопросу и поведением китайских троцкистов. Необходимо вызвать инцидент в Китае, который послужил бы поводом для вмешательства в дела Китая.

Представитель японской разведки не стал церемониться с Раковским, зная, кто он такой, и потребовал предоставлять им информацию о внутреннем политическом положении в СССР, железных дорогах, колхозах и промышленных предприятиях в восточных районах страны. Он был сразу же передан на связь доктору Найда, секретарю делегации Красного Креста Японии.

На прощальной беседе посол Юренев пожаловался Раневскому, что он порой не знает, как вести себя с контрагентами, когда между ними возникают антагонистические противоречия, как, например, между Англией и Японией в китайских делах.

На это Раковский ответил Юреневу, о чем после показал на процессе: "Нам - троцкистам приходится играть в данный момент тремя картами: немецкой, японской и английской. Что мы делаем - является политикой ва-банк, все за все. Но когда авантюра удается, авантюристов называют великими государственными людьми" (СО. С.266).

Наглые подходы иностранных разведок к троцкистам стали частым явлением и в Москве и преследовали одну цель - поставить оппозицию на службу своей подрывной деятельности и подготовку агрессии против СССР.

В первые два-три года после прихода к власти фашистов в Германии по Европе прокатилась волна переворотов, военных путчей, убийств видных государственных и политических деятелей, раскрытий заговоров, актов измены и насилия.

Не миновала эта волна и Советского Союза. В различных районах страны создавались группы боевиков, в которые входили бывшие эсеры, профессиональные убийцы, агенты царской охранки, националисты, антисоветски настроенные элементы. Отдельные из этих групп готовили и предпринимали попытки покушений на советских руководителей.

В сентябре 1934 года Председатель Совета Народных Комиссаров СССР В.М.Молотов предпринял поездку по горнорудным и промышленным районам Сибири. После поездки на одну из шахт Кузбасса машина, в которой он ехал, внезапно свернула с дороги и покатилась с насыпи. Она опрокинулась и остановилась на самом краю крутого оврага. Молотов и сопровождавшие его лица отделались легкими ушибами и чудом избежали смерти. Машиной управлял Валентин Арнольд, член местной троцкистской организации, которой руководил известный Шестов. Это по его заданию Арнольд должен был совершить несчастный случай. Он не удался лишь потому, что водитель в последний момент потерял самообладание и затормозил.

Боевики из нелегальной заговорщической организации проследили в Москве маршрут поездок на работу народного комиссара обороны К.Е.Ворошилова. Они несколько дней дежурили на улице Фрунзе, но его машина, как правило, шла на большой скорости, что не позволяло эффективно осуществить террористический акт.

Террористу Богдану было поручено убить Сталина на одной из партийных конференций. Он сумел в мае 1934 года проникнуть в зал заседания, но не смог приблизиться к месту, где находился Сталин. К тому же в последний момент Богдан заколебался. На следующий день он был убит у себя на квартире. Его устранил Иван Бакаев, один из бывших помощников Зиновьева по Ленинграду. Этот отъявленный убийца предполагался Зиновьевым и Каменевым после свершения переворота на должность Председателя ОГПУ и должен был замести все следы их кровавых преступлений.

Однажды бакаевские боевики стреляли по катеру, полагая, что на нем совершал прогулку вдоль побережья Черного моря Сталин.

Все эти акции в отношении советских руководителей, а также информация, получаемая по каналам разведки и контрразведки о преступных замыслах троцкистов и иностранных спецслужб, заставили органы госбезопасности принять дополнительные меры по усилению службы охраны руководителей партии и Советского правительства. В составе ОГПУ был создан для этих целей специализированный Оперативный отдел, увеличены значительно штаты подразделений безопасности и охраны членов Политбюро, секретарей ЦК ВКП(б), видных членов правительства, выдающихся военачальников и ученых. Каждый из них имел теперь личную охрану, специальный обслуживающий персонал, охрану мест жительства. Автомашины, в которых они совершали поездки по городу и в другие районы страны, были оборудованы специальными средствами защиты. Трассы проезда усиленно охранялись сотрудниками безопасности.

Личный состав Оперативного отдела проходил боевую подготовку по особой программе и нес службу весьма квалифицированно. Большое внимание при этом обращалось на организацию и обеспечение безопасности при проведении крупных партийно-правительственных мероприятий с участием высоких советских руководителей.

Советское руководство и лично И.В.Сталин придавали большое значение деятельности органов безопасности в лице ОГПУ и сравнивали его с Комитетом общественной безопасности французской революции.

"ВЧК-ОГПУ, - говорил И.В.Сталин, - была создана для ограждения интересов революции от покушений контрреволюции и ее агентов, различного рода заговорщических, террористических и шпионских организаций, финансировавшихся русскими и заграничными империалистами. Этот орган развивался и окреп после ликвидации ряда террористических актов против деятелей Советской власти ... Он наносил тогда удары по врагам революции метко и без промаха. Это качество сохранилось за ним и впоследствии.

ОГПУ - гроза буржуазии, неусыпный страж революции, обнаженный меч пролетариата. Неудивительно, что буржуа всех стран питают к нему животную ненависть. Про нее много легенд и клеветы на нее. А это значит, что она правильно ограждает интересы революции и поэтому к ней с уважением относятся рабочие. Многие советуют ликвидировать ОГПУ ... Мы не хотим повторять ошибок парижских коммунаров, которые были слишком мягки к версальцам и за это поплатились, когда Тьер вошел в Париж и расстрелял десятки тысяч рабочих".

Продолжая, И.В.Сталин говорит, что "внутренние враги не являются у нас изолированными одиночками. Мы страна, окруженная капиталистическими государствами, которые являются базой и тылом внутренних врагов нашей революции. Воюя против первых, мы ведем борьбу с контрреволюционными элементами капиталистических стран, а отсюда мы не можем обойтись без карательных органов, таких, как ОГПУ. Мы не хотим повторить ошибок парижских коммунаров"¹.

Иосиф Виссарионович был в курсе дел ОГПУ и в целом НКВД. Ежедневно ему докладывали разведывательные и контрразведывательные данные по наиболее важным вопросам и событиям внутри страны и за границей. Разведка в этот период работала весьма результативно, добывая информацию о замыслах правительств и планах спецслужб империалистических государств в отношении Советского Союза и его военного потенциала, о деятельности антисоветских, белоэмигрантских и различного рода оппозиционных политических организаций. Особую роль в этом отношении представлял Троцкий и его антисоветская деятельность, связь с внутренней оппозицией.

В контрразведывательном плане усилия направлялись против буржуазных и кулацких элементов в целях выявления среди них лиц, вынашивавших враждебные намерения против Советской власти и ее руководства. Главную цель для органов тогда представляли оппозиционеры, объединившие в своих рядах отщепенцев всех мастей, начиная с бывших высоких политических деятелей и кончая эсерами, бандитами и неудачниками-белогвардейцами.

Особое значение придавалось военной контрразведке и ее деятельности по выявлению в армейской среде лиц с негативными, оппозиционными и враждебными настроениями. Подобная работа велась также и среди советской творческой интеллигенции.

Постановка таких задач перед органами госбезопасности была естественным процессом, связанным с серьезной информацией, поступавшей по каналам советской разведки и контрразведки. Спецслужбы капиталистических государств и троцкистская оппозиция делали все, чтобы объединенными усилиями нанести удар по Советской власти и реставрировать в России капитализм. Свои главные усилия они направляли против Сталина и Центрального Комитета партии, ставили конкретные задачи перед своей агентурой о физическом устранении с политической арены и из жизни Сталина, Молотова, Ворошилова, Кирова, Кагановича и других видных деятелей ВКП(б) и Советского государства.

Курируя деятельность органов госбезопасности, Сталин тем самым держал руку на пульсе жизни страны, был в курсе всех важных проблем, событий, поворотов и направлений в политической, общественной, военной, аграрной, промышленной и других средах деятельности такого громадного государства, каким являлся Советский Союз.

Информация о состоянии дел и подрывной деятельности враждебных сил в те годы шла широким потоком через ОГПУ и ее подразделения на местах. Контрразведка нащупывала и обрубала щупальца иностранных разведорганов, которые так или иначе выходили на антисоветские оппозиционные элементы. Все свидетельствовало о большом заговоре, в отношении которого необходимо было предпринимать действенные контрмеры.

В то же время этот период в жизни советского народа характеризовался, по мнению старых чекистов, началом массового потока доносов и ложных обличений видных советских партийных, хозяйственных работников, военных и специалистов. Арестованные враждебные элементы, как правило, "выдавали" честных советских граждан, наговаривали на них, приписывали им несвойственные действия и высказывания, а те в свою очередь под давлением "улик" тянули за собой цепь других людей, фактов, событий. А в общем все это создавало атмосферу незаконных действий органов безопасности, постоянного хождения различных слухов и сплетен, нагнетания внутренней обстановки в стране. Это как раз и послужило причиной арестов, приговоров к расстрелу за антисоветскую и враждебную деятельность советских граждан, среди которых было много невинных жертв обстановки того времени.

Настоящие чекисты, по возможности, боролись, с такими явлениями, стремились оградить советских людей от лживых наветов, отдавали даже себя в жертву ради своей чести и достоинства принадлежать к коллективу советских органов государственной безопасности. Однако профилактика советских граждан как метод работы органов, применявшаяся во времена. Ленина-Дзержинского, была предана забвению. Тогда шла жестокая классовая борьба за жизнь и существование Советского государства. Поэтому вместе с деревьями летели щепки, особенно на периферии, куда был недосягаем глаз центральных органов власти и партии и где, естественно, было больше нарушений социалистической законности.

Что же касается политики партии и деятельности органов госбезопасности против антисоветских, оппозиционных и враждебных элементов внутри страны, вынашивавших цели свержения Советской власти и оказания помощи гитлеровской Германии в случае ее вторжения в Советский Союз, то они были правильными и находили полную поддержку со стороны советского народа.

Советские чекисты в тот горячий период работали весьма самоотверженно, честно выполняли поставленные перед ними партией задачи по обеспечению безопасности нашего народа и государства. И если говорить о нарушениях социалистической законности, то все началось с прихода к руководству ОГПУ Генриха Ягоды, который создал при себе самую настоящую мафию из числа приближенных и вновь назначенных в органы руководителей подразделений и сотрудников². Это явилось явным нарушением практики подбора и назначения кадров на службу в органы госбезопасности по деловым и политическим качествам, отходом от традиционных правил, введенных Ф.Э.Дзержинским и продолженных В.Р.Менжинским.

Мало того, Ягода включил в существо подбора кадров и другой принцип - принцип личной преданности, преследуя тем самым осуществление своих далеко идущих целей и корыстных планов.

После смерти Менжинского в июле 1934 года был создан Народный комиссариат внутренних дел - НКВД, народным комиссаром которого назначили сорокатрехлетнего Генриха Ягоду (Иегуду Гершеля). Это был человек среднего роста, уравновешенный, с деловым характером, с убегающим подбородком и подстриженными усиками. Он родился в Нижнем Новгороде в 1891 году, имел среднее образование, рано примкнул к революционному движению. В 1911 году за участие в революционной пропаганде был отправлен в ссылку на два года. Он женился на племяннице Я.М.Свердлова, что, несомненно, сыграло роль в его дальнейшей политической карьере.

С 1916 года Г.Ягода работал на Путиловском заводе помощником у Н.И.Подвойского, с которым его судьба затем связывала в годы Октября и гражданской войны. С 1919 года он член Коллегии Наркомата внешней торговли по вопросам охраны границы и одновременно входил в состав ВЧК. После он стал управляющим делами ВЧК, заместителем начальника Особого отдела. В 1924 году Ягода занимал уже должность заместителя начальника ОГПУ. Его роль возросла в связи с уходом из органов верных соратников Ф.Э.Дзержинского, таких, как М.Лацис, Я.Петерс, М.Кедров, И.Уншлихт и других.

Характерные черты и политическая склонность Ягоды как заместителя председателя ОГПУ проявились в самые горячие годы борьбы партии с оппозиционерами. Как личный друг Бухарина, Ягода был на его стороне, но, чтобы скрыть свои взгляды, он всячески стремился показать себя лояльным и преданным Сталину.

В эти годы он создает в ОГПУ, а затем в НКВД свой аппарат, подчиненный и верный только ему - Генриху Ягоде. Первым его заместителем был назначен Агранов (Сорензен) Яков Саулович, начальниками отделов: Особого - Гай Мирон Ильич, Экономического - Миронов Самуил, Иностранного - Слуцкий Аркадий Аркадьевич, Транспортного - Шанин Абрам Моисеевич, Оперативного - Паукер Карл Вениаминович, Специального - Добродецкий Вениамин Исакович, Антирелигиозного - Иоффе Исай Львович, Главного управления рабоче-крестьянской милиции - Вольский Лев Наумович, Уголовного розыска - Вуль Леонид Иосифович, Главного управления внешней и внутренней охраны - Могилевский Борис Ефимович, Инспекции погранвойск - Ширвиндт Семен.

Начальниками управлений лагерей (ГУЛАГ): Берман, Нахимсон, Френкель, их заместителями: Фирин, Раппопорт, Абрамсон. Начальниками крупных лагерей: Коган, Биксон, Серпуховский, Филькельштейн, Погребский, Мороз Яков Моисеевич, свояк Ягоды, сын которого впоследствии станет мужем Светланы Аллилуевой, дочери Сталина.

Начальниками краевых и областных управлений НКВД были: Абрампольский, Балицкий, Блат, Гоглидзе, Гоголь, Дерибас, Заковский, Замин, Заликман, Карлсон, Канцельсон, Круковский, Леплевский, Пилляр, Райтский, Суворов, Троцкий, Файвилович, Фридберг, Шкляр и многие другие приспешники Ягоды, большинство из которых были ярыми оппозиционерами и даже агентами германской разведки.

В основном это были лица еврейской национальности, близкие к Троцкому и видным его сторонникам, но скрывавшие свое прошлое и настоящие политические взгляды.

Генрих Ягода, сосредоточивший в своих руках огромный оперативный аппарат НКВД, обладал, таким образом, большими агентурными и информационными возможностями, хорошо знал о наличии в СССР широко разветвленной, мощной подпольной сети троцкистской организации, охватывавшей важные узловые пункты политической и экономической систем, которая, по его мнению, имела все реальные возможности прийти к власти и создать иной режим в стране. Ягода хотел быть на стороне победителей, поэтому являлся тайным агентом "правотроцкистского блока", к которому примкнул в 1929 году. Он сам говорил на следствии и суде: "Я очень внимательно приглядывался к ходу борьбы, заранее определив для себя, что пристану к той стороне, которая победит в этой борьбе. Когда начались репрессии против троцкистов, вопрос о том, кто победит - троцкисты или ЦК ВКП(б), - окончательно еще не был решен. Во всяком случае так думал я. Поэтому я как заместитель председателя ОГПУ в карательной политике исходил из того, чтобы не озлоблять против себя троцкистов. Направляя их в ссылки, я создавал им там такие условия, при которых они могли продолжать свою деятельность" (т 1, л.д.58).

Об участии Ягоды в заговоре знала только незначительная верхушка правых и всячески держала это в строгой тайне, полагаясь в нужный момент на его помощь. Со своей стороны Ягода щедро платил им за это, используя служебное положение. На судебном процессе он показал: "... я на протяжении ряда лет принимал все меры к тому, чтобы оградить организацию, в особенности ее центр, от провала" (СО. С.502).

Когда в 1933 году неожиданно был арестован Н.Смирнов., один из организаторов троцкистско-зиновьевского террористического центра, Ягода под предлогом допроса заключенного посетил его в камере и "проинструктировал" о том, как ему держаться на допросе.

С его помощью в аппарат ОГПУ проникли многие агенты иностранных разведок, как, например, Паукер и Волович. Он считал их ценными помощниками при осуществлении заговорщических планов и для связи с иностранными разведками.

Несмотря на то, что внешне Ягода выглядел спокойным и уравновешенным, в действительности он был человеком весьма честолюбивым, жестким и коварным. Он понимал, что тайная деятельность троцкистов зависела от него, и возомнил себя главной фигурой всего заговора.

Его кумиром был Гитлер, ставший из ефрейторов главой германского государства. Ягода не только мечтал быть в таком же положении., но и выработал определенные принципы государственного и политического устройства СССР' после свержения Сталина. Прообразом для этого он считал фашистскую Германию, а себя в роли фюрера - Председателя Совнаркома. Томского он пророчил руководителем профсоюзов, Рыкова - секретарем ЦК партии, Енукидзе - Председателем ЦИК, а "философа" Бухарина - в качестве доктора Геббельса (СО. С.489).

Ягода был противником возвращения Троцкого в Россию, но и понимал, что от него будет многое зависеть в установлении и поддержании отношений с Германией и Японией, с которыми он вел переговоры. Военный переворот, по его словам, должен был быть приурочен к началу войны против СССР.

"Для государственного переворота необходимы будут любые средства: и вооруженное выступление, и провокации, и даже яды". Так заявил он своему сподручному Буланову. "Иногда бывают моменты, когда нужно действовать медленно, и чрезвычайно осторожно, а бывают моменты, когда следует действовать и быстро и внезапно" (СО. С.495).

Террористические методы и средства заговорщиков, по мнению Ягоды, были слишком примитивными и опасными. Он заинтересовался ядами, для чего в НКВД создал тайную лабораторию и привлек к работе в ней несколько специалистов-химиков. Цель была одна -найти способ убийства, исключающий его раскрытие.

Вскоре Ягода выработал собственную тактику убийств и рекомендовал ее как первоклассное средство борьбы с политическими противниками. "Все делается весьма просто, - говорил он на судебном процессе, - человек естественно заболевает, некоторое время болеет или выздоравливает. Врач больного может способствовать или выздоровлению больного, или его смерти. Ну, а все остальное дело техники".

Так были созданы система и средства политического террора, с помощью которых были совершены покушения и чудовищные злодеяния против советских руководителей и выдающихся деятелей, создателем которых стал активный пособник злобных врагов Советской власти Генрих Григорьевич Ягода³.

Опасность со стороны Ягоды заключалась в том, что он как руководитель ОГПУ, а затем НКВД СССР располагал огромными возможностями и средствами для осуществления своих враждебных замыслов. Мало того, он был непосредственным куратором службы безопасности (охраны) руководителей большевистской партии и Советского правительства. Все это позволяло ему в любой момент нанести удар по советским лидерам во главе со Сталиным, к чему всегда были готовы его сподручные.

И Ягода пошел по избранному им пути ликвидации с помощью медицинских препаратов вначале приближенных, а затем и самого Сталина.

Первой его жертвой стал Председатель ОГПУ В.Р.Менжинский. Он мешал Ягоде, стоял на пути его честолюбивых и коварных замыслов.

Для этих целей были подобраны два врача - Л.Г.Левин и И.Н.Казаков. Первый был привлечен под угрозой физического уничтожения его самого и членов семьи, если он откажется от сотрудничества. А затем через Левина был вовлечен в это дело и доктор Казаков. Оба они долгое время лечили видных советских руководителей и членов их семей. Доктор Левин при этом занимал высокое положение среди медперсонала Кремлевской клиники, а Казаков, постоянный врач Менжинского, пользовался в то время определенной известностью в связи с успешным методом лечения целого ряда болезней. Этот метод был окрещен тогда "лизатотерапией" и вызывал большое сомнение у многих иностранных и советских медицинских светил.

В беседе с Казаковым Ягода прямо заявил ему: "Вы зря возитесь с Менжинским. Жизнь его никому не нужна, всем мешает. Я Вам предлагаю вместе с Левиным выработать такой метод лечения, при котором можно бы было скорее покончить с жизнью Менжинского" (СО. С.528).

После этого был разработан метод лечения, в результате которого в ночь на 10 мая 1934 года В.Р.Менжинский скончался. Вместо него на пост Председателя ОГПУ был назначен Г.Г.Ягода, который впоследствии отрицал, что в деле умерщвления Менжинского им руководили личные соображения и претендентство на занимаемый им пост. По его словам, он действовал при этом в интересах заговорщической организации.

В то время в список лиц, намеченных правотроцкистскими заговорщиками к уничтожению, входили такие советские руководители, как Сталин, Ворошилов, Киров, Молотов, Куйбышев, Каганович, Жданов, Горький и другие. На этом настаивал и Троцкий, о чем неоднократно писал руководителям заговора из-за границы.

Следующей жертвой Ягоды стал близкий друг и соратник И.В.Сталина, член Политбюро, Председатель Государственной плановой комиссии Валериан Владимирович Куйбышев. Те же врачи-убийцы Левин и Казаков с помощью личного секретаря Куйбышева - некоего В.А.Максимова, воспитанника Бухарина по Институту красной профессуры и участника его правооппортунистической организации, совершили гнусный акт.

Максимов для этих целей был завербован Енукидзе и Ягодой и перед ним была поставлена задача - не торопиться с вызовом врачей в случае острого приступа болезни сердца у Куйбышева. Кроме того, он был обязан обеспечить беспрепятственное посещение больного врачами Левиным и Казаковым.

Под непосредственным руководством Ягоды доктор Левин разработал свой метод лечения, который сводился к впрыскиванию специальных препаратов, возбуждавших деятельность сердца. В результате здоровье Куйбышева резко ухудшилось.

25 января в два часа дня у В.В.Куйбышева в кабинете в Совете Народных Комиссаров начался сильный сердечный приступ. Максимов, вместо того чтобы вызвать врачей и уложить на диван больного, уговорил его ехать домой. При этом он даже не проводил его до дому, но успел сообщить о случившемся Енукидзе.

В.В.Куйбышев с чрезмерными усилиями воли доехал до дому, поднялся на третий этаж и тут же скончался.

Самым жестоким актом, совершенным Ягодой и его наемными врачами, было убийство Максима Горького и его сына - Пешкова. Горький страдал туберкулезом и болезнью сердца. Его сын - Пешков унаследовал от отца крайнюю восприимчивость к заболеваниям дыхательных путей.

Убийство Горького имело целью убрать его как человека, преданного политике партии и лично Сталину, как человека весьма авторитетного и влиятельного в стране и за границей. Троцкисты ненавидели и боялись его.

В своих показаниях на допросе Сергей Бессонов, связник Троцкого, сказал, что в начале июля 1934 года Троцкий говорил ему: "Максим Горький очень близко стоит к Сталину. Он играет исключительно большую роль в завоевании симпатий к СССР в общественно-мировом демократическом движении и особенно Западной Европы ... Вчерашние наши сторонники из интеллигенции в значительной мере под влиянием Горького отходят от нас. При этом условии я делаю вывод, что Горького надо убрать. Передайте это мое поручение Пятакову в самой категорической форме. Горького уничтожить физически во что бы то ни стало" (СО. С.602).

В свой список советских вождей на уничтожение внесли также Горького русская белогвардейская эмиграция и террористы, действовавшие заодно с нацистами.

Что касается убийства его сына - Пешкова, то цель в данном случае заключалась в том, что его смерть будет большим ударом для самого А.М.Горького. Как было вскрыто на процессе, он был убит доктором Левиным раньше отца вследствие заболевания крупозным воспалением легких в апреле 1934 года.

То же самое было и с Горьким. В отношении Алексея Максимовича применялись средства, против которых не могло возникнуть никаких сомнений и подозрений. Характерно, что когда Горький выезжал куда-либо из Москвы и не был связан с доктором Левиным, он всегда чувствовал себя лучше.

Первого июня 1936 года Горький заболел гриппом, который перешел в крупозное воспаление легких. "Дело шло все хуже, - вспоминает медсестра О.Д.Черткова⁴. - "8-го ему было совсем плохо. Все домашние собрались в его спальне. Внизу в столовой сидели: Сталин, Ворошилов, Молотов. Доктора отказались от лечения, считая положение безнадежным. Я вспомнила, как в Сорренто спасли Алексея Максимовича, впрыснув ему большую, недозволенную дозу камфары (20 кубиков). Я пошла к Левину и сказала: "Разрешите мне впрыснуть камфару 20 кубиков, раз все равно положение безнадежное ...". Левин посовещался с врачами, сказал: "Делайте что хотите". Я впрыснула ему камфару. Он открыл глаза и улыбнулся: "Что это вы тут делаете? Хоронить меня собрались, что ли?"

В это время вошли Сталин и другие. Алексей Максимович говорил с ними как здоровый о книжке "История гражданской войны". Сталин уговаривал его много не говорить.

В столовой Сталин увидел Генриха (Ягоду) ... "А этот зачем здесь болтается? Чтоб его здесь не было. Ты мне за все отвечаешь головой", - сказал он Крючкову (секретарю Горького. Примеч. автора). Генриха он не любил.

Дальше пошло то хуже, то лучше. День лучше, день хуже. 18 июня 1936 года умер великий советский писатель Алексей Максимович Горький. Пролетарского писателя провожала в последний путь вся страна, отдавая ему дань памяти за его гениальное творчество.

В своих посланиях Троцкий постоянно и с каждым разом все настойчивее требовал от своих сторонников активного проведения террора в отношении руководителей Советской страны. Он упрекал их в бездеятельности и стал проявлять к ним определенное недоверие. Это выразилось в том, что он начал засылать в Союз своих агентов и боевиков для свершения террористических актов. Инструктируя двух из них: Конона Берман-Юрина и Фрица Давида в ноябре 1932 года в Копенгагене, Троцкий говорил: "Основной вопрос - это вопрос о Сталине. Его надо физически уничтожить. Другие методы сейчас не эффективны. Для этого нужны люди, которые решились бы на все, пошли бы на самопожертвование ради этой исторической цели ... Кроме Сталина надо убить Кагановича и Ворошилова. Террористический акт нужно приурочить по возможности к какому-нибудь Пленуму или Конгрессу Коминтерна, чтобы выстрел в Сталина загремел на большом собрании. Это будет иметь огромный резонанс далеко за пределами Советского Союза. Это будет всемирно-историческим политическим событием".

Об этом показал на суде матерый агент Троцкого Конон Берман-Юрин.

И такой выстрел вскоре прогремел.

Этот выстрел был направлен в ближайшего соратника И.В.Сталина, выдающегося советского руководителя и партийного деятеля Сергея Мироновича Кирова (Кострикова). Это был первый и довольно ощутимый выстрел по советскому руководству, произведенный троцкистско-зиновьевским террористическим центром.

Покушение готовилось долго и весьма обстоятельно, примерно с лета 1932 года. Для этих целей были выделены две группы боевиков из числа бывших оппозиционеров, входивших в те время в этот центр. Первой группой руководил И.И.Котолынов, второй - Н.Н.Шатский. В них входили: Л.В.Николаев, Г.В.Соколов, И.Г.Юскин, В.И.Звездов, Н.С.Антонов, В.С.Левин, В.В.Румянцев, А.Н.Толмазов, С.О.Мендельштам, Н.П.Мясников, Л.И.Сосницкий, Л.О.Ханик¹. Непосредственное исполнение террористического акта возлагалось на Л.В.Николаева, в связи с чем он долгое время изучал маршруты следования Кирова на работу и обратно.

Николаев был единственным из всех террористов, кто не привлекался к партийной ответственности за оппозиционную деятельность. Он родился в Петербурге в 1904 году, имел среднее образование, в партию вступил в апреле 1924 года по ленинскому призыву.

Николаев воспитывался в бедной рабочей семье. Он был психически неустойчив по своему характеру, тщеславен, вел себя весьма надменно. Черты характера наложили отпечаток и на его отношения к работе, коллективу, людям. Он часто менял места работы. В 1925 году он женился на Мильде Драуле, когда они работали в Луге. Она - в секторе учета Укома ВКП(б), а он - в Укоме комсомола.

В 1932 году он переходит на работу в Ленинградскую РКИ - Рабоче-Крестьянскую Инспекцию, оттуда летом 1933 переходит в областной комитет ВКП(б), а после - в Институт истории партии, выдвигаясь тем самым на позиции, которые позволяли бы ему выполнить порученное дело.

В апреле 1934 года Николаев был уволен с работы, а общее собрание коммунистов института исключило его из партии за отказ явиться в райком партии в связи с мобилизацией коммунистов на транспорт и склочные обвинения в адрес партийного руководства. Впоследствии эту меру наказания ему заменили строгим выговором.

Ему предлагают несколько вариантов работы, но он отказывается и до свершения покушения на Кирова нигде не работал. Он тщательно готовится, сознательно идя на этот террористический и коварный акт. Однако дела с проведением его продвигались весьма медленно. Это заставило в начале ноября 1934 года Зиновьева направить в Ленинград своего сподручного Бакаева в целях проверки там организации террористических ячеек. Его миссия вызвала недовольство со стороны ленинградцев ... "Что же Григорий Евсеевич, - сказал один из боевиков Бакаеву, - не верит нам, посылает сюда проверять наши настроения и нашу работу. Ну, что же, мы люди не гордые ...".

На совещании представителей террористических ячеек, на котором присутствовали семь человек, Бакаева ознакомили с положением дел. Ему сообщили, что установлено регулярное наблюдение за Кировым при проезде на работу и домой. Бакаева познакомили с человеком, которому было поручено убийство Кирова, - с Леонидом Васильевичем Николаевым. Последний сказал, что он намерен стрелять в Кирова либо вблизи квартиры, а скорее всего в Смольном. Он попытался попасть на прием к Кирову, но его попытка не увенчалась успехом.

На совещании Бакаев передал террористам инструкции Зиновьева, которые сводились к следующему: "Главная практическая задача заключается в том, чтобы построить террористическую работу так конспиративно, чтобы ни в коем случае не скомпрометировать себя. На следствии главное - это упорно отрицать какую-либо связь с организацией. При обвинении в террористической деятельности категорическим образом отрицать это, аргументируя несовместимость террора с взглядами большевиков-марксистов".

По возвращении в Москву Бакаев доложил о результатах поездки Зиновьеву и Каменеву, которые остались довольны состоянием дел в Ленинграде. Они были уверены, что в скором времени акция против Кирова будет успешно проведена. По их мнению, этот акт приведет советское руководство в замешательство и будет сигналом к проведению других подобных террористических акций.

О подготовке злодейского убийства Кирова знали в Москве и другие высокопоставленные представители правотроцкистского террористического блока. В их списках на уничтожение Киров значился после Сталина и Ворошилова. За ним шли Молотов, Куйбышев, Каганович, Менжинский, Горький, Жданов. О покушении на Кирова стало известно и Ягоде, которому об этом решении троцкистско-зиновьевского центра сообщил секретарь ЦИК Енукидзе. Ягода вначале был против открытого убийства, о чем показал потом на процессе: "Я выразил опасение, что прямой террористический акт может провалить не только меня, но и всю организацию. Я указывал Енукидзе на менее опасный способ и напомнил ему о том, как при помощи врачей был умерщвлен Менжинский. Енукидзе ответил, что убийство Кирова должно совершиться так, как намечено, и что это убийство взяли на себя троцкисты и зиновьевцы, а наше дело - не мешать. Что касается безопасного способа умерщвления при помощи врачей, то Енукидзе сказал, что в ближайшее время центр обсудит, кого именно из руководителей партии и правительства нужно будет убить этим способом в первую очередь" (СО. С.506-507).

В дальнейшем Ягода действовал в свете своей концепции - проявлять преданность Сталину, но быть на стороне победителя. Как нарком внутренних дел, он не только не принял мер по обеспечению безопасности Кирова, но и всячески способствовал осуществлению теракта против него, скрытию подлинных виновников и руководителей этого чудовищного злодеяния и уничтожению чекистов, которые могли бы дать правдивые показания как по этому делу, так и в отношении самого Ягоды. Поэтому он являлся одним из самых гнусных участников заговора против советских руководителей, наиболее активным пособником осуществления убийства С.М.Кирова.

Об этом свидетельствует то, что накануне покушения, а точнее 15 октября 1934 года, охрана ОГПУ задержала около Смольного Николаева. У него обнаружили револьвер и записную книжку с маршрутом поездки Кирова на работу и обратно домой. Ягоде немедленно доложили об этом, на что он отдал приказ своему сподвижнику - заместителю начальника управления НКВД по Ленинградской области Запорожцу освободить террориста без допроса.

Покушение на Первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) Сергея Мироновича Кирова было совершено 1 декабря 1934 года в 16 часов 27 минут в коридоре Смольного, когда он шел к своему кабинету. Убийца Николаев выстрелил в него сзади. Через три минуты Киров скончался.

От чекистов-ленинградцев тех лет исходила следующая версия самого момента убийства. Киров закончил доклад, который он должен был делать вечером на партийной конференции во дворце им. Урицкого, и поехал домой обедать. После обеда он намеревался возвратиться в обком, взять доклад и ехать на конференцию. По дороге домой он вдруг изменил свой план и решил вернуться, взять доклад и дома в спокойной обстановке еще раз посмотреть его перед выступлением.

Когда он вошел в здание Смольного, сотрудник охраны Борисов в силу заведенного порядка (Киров не любил, чтобы в здании обкома с ним находилась охрана) остался у входа дожидаться Сергея Мироновича. Это была явная ошибка охраны, связанная с уступкой Кирову в недозволенном "демократизме", а вернее, игре в демократию. Возможно, что это был и преднамеренный акт, потому что после выяснилось, что Борисов знал о готовящемся покушении на Кирова. К тому же следует признать, что охрана Кирова в Ленинграде была организована и осуществлялась слабее, чем других членов Политбюро в Москве.

Убийца Николаев, как бывший работник обкома, конечно, знал порядок прохода в областной комитет партии, изучил методы работы сотрудников безопасности, определил точное место своего нахождения и свершения преступления.

1 декабря он прошел в здание обкома как человек, известный там по прошлой работе и под предлогом получения пригласительного билета на партийную конференцию. Несомненно, что это была легенда для прохода в Смольный в целях осуществления террористического акта.

Само убийство Кирова объясняется чекистами тех лет двумя вариантами:

По первому - Николаев встретил Кирова в коридоре сразу после входа в здание, после чего они вместе шли и разговаривали некоторое время. Затем, пропуская Кирова, Николаев выстрелил в него сзади.

По второму варианту - Киров шел по коридору, повернул за угол около приемной кабинета Угарова, второго секретаря обкома, когда из нее выбежал Николаев и, настигнув сзади Кирова, выстрелил в него.

Николаев пытался после этого застрелиться, но потерял самообладание, упал на пол и бился в истерике. Присутствовавшие при этом слышали, как он кричал: "Я ему отомстил. Я ему отомстил!" - что и было занесено в протокол следствия. В своих первых показаниях Николаев заявил, что он совершил преступление в порядке личной мести.

Вдумываясь в происшедшее, следует признать, что убийство Кирова, хотя и готовилось длительное время, оказалось роковым случаем для него и невероятно удачным моментом для Николаева. Не вернись Киров за докладом, как бы еще могло обернуться дело, трудно даже предположить.

На первых порах, когда расследование вели чекисты Ленинграда, действовавшие в соответствии с инструкциями Ягоды, дело было представлено только как действия одиночки, а причиной была личная месть. Да и сразу трудно было разобраться в той суматохе, которая царила в Смольном и в Ленинграде. Но то, что Ягода приложил свою руку к скрытию подлинных причин убийства и ликвидации свидетелей, остается фактом, который будет вскрыт после, в ходе следствия и судебного процесса по делу об антисоветском "правотроцкистском блоке". Он был прямым участником подготовки этого гнусного террористического акта и стремился увести следствие по задуманному пути. Поэтому НКВД объявило об убийстве Кирова только на третий день, т.е. 3 декабря 1934 года.

О покушении на Кирова сразу же был поставлен в известность Сталин. Сообщение об этом злодейском убийстве, после его объявления, мгновенно облетело всю страну. Советские люди с гневом и возмущением восприняли эту коварную весть. Президиум ЦИК Союза ССР немедленно принял Постановление о террористах и их ответственности за совершенное кровавое преступление. Через несколько часов Сталин, Молотов, Ворошилов, Жданов, Ягода выехали поездом в Ленинград. По приезде все они приняли участие в допросе Николаева, о чем сохранился протокол, который находится в архиве Управления КГБ по г. Ленинграду и Ленинградской области. Трудно представить, о чем шла речь на этом допросе и что показал Николаев, но то, что после него Ягода стал убирать свидетелей, это стало действительностью.

Когда Сталин и другие члены Политбюро попросили привезти на беседу с ними сотрудника охраны Борисова, который в момент убийства Кирова обеспечивал его безопасность, то в пути следования он попал в автомобильную катастрофу и погиб. Другая версия по этому поводу говорит о том, что Борисов был убит ранее, а инцидент с катастрофой был придуман позднее. В это же время Ягода снимает с должности и арестовывает начальника Ленинградского управления НКВД Ф.Д.Медведя и его заместителя И.В.Запорожца. Впоследствии они были расстреляны.

Все это в 1938 году прояснилось на судебном процессе из показаний Ягоды и его приспешников. Например, его личный секретарь П.П.Буланов говорил: "Ягода рассказал мне, что сотрудник Ленинградского управления НКВД Борисов был причастен к убийству Кирова. Когда члены правительства приехали в Ленинград и вызвали этого Борисова в Смольный, чтобы допросить его как свидетеля убийства Кирова, Запорожец, будучи встревожен этим ... решил Борисова убить. По указанию Ягоды Запорожец устроил так, что машина, которая везла Борисова в Смольный, попала в аварию, Борисов был убит в этой аварии" (СО. С.493).

Советскому руководству тогда стало ясно, что убийство Кирова - это тщательно спланированный террористический акт, исходивший из опытной и опасной организации, в которую входил Николаев. Поэтому оно приняло решение о более глубоком расследовании этого преступления, в связи с чем выделило для этого специального уполномоченного в лице заместителя наркома внутренних дел Агранова.

С самого начала расследования убийства Кирова комиссия во главе с Аграновым столкнулась с заранее подготовленной линией поведения Николаева, о чем и изложила в своем заключении для обвинительного акта. Для этого Николаевым был заведен дневник, велась подборка заявлений и различных бумаг, которые он направлял в партийные и советские учреждения и организации. Из их содержания можно было вынести мнение о его неудовлетворенности решением вопросов и несправедливом к нему отношении, о тяжелом материальном положении и т.п. Все они противоречили показаниям жены и матери.

Следствием принимался в расчет и такой факт, как семейный разлад на почве ревности своей жены к Кирову. Из рассказов старых чекистов выходило, что Сергей Миронович был не только хорошим оратором, большим демократом, обаятельным человеком, но и очень большим любителем женского пола. Одной из его любовниц была жена Николаева - Мильда Драуле, которая с 1930 года работала в Ленинградском обкоме партии и за год до убийства Кирова была переведена в ленинградское управление Наркомата тяжелой промышленности. Об этом тогда в Ленинграде упорно ходили слухи, и, по-видимому, они дошли или были доведены специально до Николаева. Не случайно поэтому пал на него выбор как на исполнителя террористического акта. Не случайно поэтому у него после покушения нашли при себе письмо, в котором говорилось: "Киров поселял вражду между мной и моей женой, которую я очень любил".

Цель всех этих улик, несомненно, была одна: увести следствие в то русло, которое намечалось при подготовке покушения троцкистско-зиновьевским центром. И комиссия по расследованию убийства правильно поступила, что взяла все эти "очевидные изобличающие факты" под сомнение и начала раскручивать дело дальше. Это дало возможность получить уже 3 декабря от Николаева признание о его принадлежности к подпольной контрреволюционной группе и что все его первые показания были заготовлены в целях скрытия следов преступления, соучастников и действительных причин убийства Кирова.

"Я должен был изобразить убийство Кирова как единоличный факт, чтобы скрыть участие в нем зиновьевской группы".

Впоследствии он также показал, что "когда я стрелял в Кирова, я рассуждал так: наш выстрел должен явиться сигналом к взрыву, к выступлению внутри страны против ВКП(б) и Советской власти ...".

Николаев стал называть соучастников террористического заговора, которых начали сразу же арестовывать. Ленинградские чекисты в это время, естественно, не дремали, они брали под арест и допрашивали многих активных оппозиционеров, которые были у них на подозрении. В их число попали Котолынов и Левин, а затем были взяты и остальные члены террористических групп. Нужно сказать, что под горячую руку тогда попали многие невинные люди, находившиеся в районе Смольного не только в день покушения, но и в последующие дни. Автору известен случай, когда один его знакомый в те дни, проходя мимо Смольного, заглянул сквозь ограду во внутрь двора и был взят под подозрение, арестован и несколько дней находился под следствием.

Следует признать что арестованные боевики в основном твердо придерживались разработанной на этот случай легенды. Только двое из них - Антонов и Звездов и, естественно, Николаев признали себя причастными к убийству Кирова. Все другие упорно отрицали это, не отказываясь при этом от своей прошлой принадлежности к зиновьевской оппозиции. И лишь Шатский наотрез отказался от предъявляемых обвинений, хотя против него было выдвинуто другими немало заслуживающих внимания улик.

Все обвиняемые, несмотря на то что многие из них в прошлом являлись участниками гражданской войны, активными партийными и комсомольскими деятелями, а четверо - кадровыми военными, в свое время поддерживали платформы "13" и "83-х", за что были исключены из партии и освобождены от занимаемых должностей. Это вселило в них злобу на советское руководство и привело в лагерь заговорщиков-террористов.

29 декабря 1934 года выездная сессия военной коллегии Верховного суда СССР приговорила их всех к расстрелу.

Месяц спустя - 25 января 1935 года перед судом предстали 12 руководящих работников Ленинградского управления НКВД за то, что, располагая сведениями о готовящемся покушении на С.М.Кирова, не приняли мер по своевременному выявлению и пресечению деятельности Л.Николаева, хотя имели все необходимые для этого основания. Все они были расстреляны. Это были жертвы наркома внутренних дел Ягоды.

На процессе в 1938 году Ягода скажет: "В 1934 году, летом, Енукидзе сообщил мне об уже состоявшемся решении центра "право-троцкистского блока" об организации убийства Кирова. В этом решении принимал непосредственное участие Рыков. Мне стало известно, что троцкистско-зиновьевские террористы ведут конкретную подготовку этого убийства. Енукидзе настаивал на том, чтобы я не препятствовал этому делу. В силу этого я вынужден был предложить Запорожцу, который занимал должность заместителя начальника управления НКВД, не препятствовать совершению теракта над Кировым. Спустя некоторое время Запорожец сообщил мне, что органами НКВД задержан Николаев, у которого был найден револьвер и маршрут Кирова. Николаев был освобожден" (СО. С.506-507).

За свою подлость Ягода получил сполна от советского правосудия.

Существует несколько версий убийства Кирова: личная месть; ответная акция оппозиции, взявшей на вооружение террор; вмешательство из-за границы; целенаправленная операция НКВД, одобренная Сталиным. Последняя версия отпадает, т.к. после XX съезда КПСС была создана специальная комиссия по расследованию убийства Кирова, которая не подтвердила эту версию и высказала твердое мнение, что Сталин к этому не причастен². Необходимо признать, что Сталин с огромным уважением относился к С.М.Кирову. Их соединяли долгие годы совместной работы по партии и личной дружбы. Сталин выдвигал Кирова на работу в Ленинградский обком и на должность секретаря ЦК ВКП(б), считая Кирова одним из стойких соратников по борьбе с оппозициями различных направлений, в работе по строительству социализма в СССР.

В этом отношении весьма аргументированным доводом является высказывание дочери Сталина - Светланы Аллилуевой.

"Сергей Миронович Киров был большим другом нашей семьи давно, наверное, еще с Закавказья. Мама очень любила его. Киров жил у нас в доме, отец любил его, был к нему привязан, и все лето 1934 года он был у нас, а в декабре последовал выстрел Николаева. В причастности отца к этой гибели я не поверю никогда. Киров был ближе отцу, чем все Сванидзе, чем все сородичи или все товарищи по работе. Он был ему нужен. Я помню, какой была ужасной весть о гибели Кирова. Как были все потрясены в доме"³.

Это абсурд - связывать Сталина с таким преступлением. Такое обвинение мог выдвинуть только Троцкий, ярый враг Сталина, человек, поставивший своей целью физическое устранение Сталина от руководства страной и партией. Вот в этом направлении как раз и вырисовывается еще одна версия, связанная с выходом следствия на консула Латвии Г.Я.Бисенаскеса, который был выдворен тогда из пределов Советского Союза за связь с террористами-оппозиционерами⁴. Они информировали консула о положении дел, получали от него деньги и даже намеревались через него послать письмо Троцкому.

В этой связи следует заметить, что в те годы Латвия и другие Прибалтийские страны представляли собой гнездо фашистской разведки, пристанище различных белогвардейских террористов и боевиков. Впервые там обосновал свои резидентуры Савинков, которые действовали затем вплоть до 1940 года, когда эти страны стали республиками СССР. Не случайно поэтому накануне убийства С.М.Кирова органы НКВД ликвидировали несколько групп террористов из белоэмиграции, проникших на территорию СССР из Польши, Литвы и Финляндии. Более 100 человек террористов было тогда уничтожено, которые стремились проникнуть в Ленинград. Возможно, что заявление Николаева о том, что "наш выстрел должен явиться сигналом к взрыву, к выступлению внутри страны против ВКП(б) и Советской власти", имел определенный смысл, связанный с совместным выступлением внутренней оппозиции с иностранной контрреволюцией. Этого также исключать нельзя, учитывая, что Троцкий тогда стал единоличным вождем всей русской политической эмиграции и оппозиционных сил внутри страны, идейным вдохновителем террора против советских руководителей.

Отсюда вытекает вывод, что причину гнусного убийства Сергея Мироновича Кирова следует усматривать в единстве всех трех первых версий под идейной эгидой Троцкого. Вот кто главный убийца Кирова. Все остальные были исполнителями, начиная с Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова, Енукидзе, Ягоды и до террориста Николаева. Это был единый, целенаправленный удар против Советской страны, партии и лично Сталина. Таких выпадов и акций политического террора не могла бы потерпеть никакая другая администрация, никакая другая страна, какая бы классическая демократия в ней не господствовала. Всегда и везде на такие выпады имела место не менее жесткая реакция.

Отсюда все дальнейшие меры, принятые ЦК партии и Советским правительством против антисоветски настроенных оппозиционных элементов, осуществлявших по указанию Троцкого вооруженный террор против Советской власти, носили ответный характер, были правильными, хотя и несколько слабыми.

Через две недели после суда над Николаевым перед Ленинградским судом по обвинению в соучастии в убийстве С.М.Кирова предстали Зиновьев, Каменев, Евдокимов и ряд известных их сподвижников, включая Бакаева, всего 19 человек.

Нужно сказать, что Николаев не раскрыл, а возможно и не знал, факта непосредственного участия в преступлении Зиновьева, Каменева и других руководителей троцкистско-зиновьевского центра. Это давало им повод упорно придерживаться ранее выработанной версии поведения, не сознаваться ни в чем, кроме того, что вскрыло следствие. Они симулировали глубокое раскаяние и признали, что политическая оппозиционная деятельность, в которой они участвовали, создавала атмосферу, благоприятствующую антисоветской деятельности.

Они признали также, что были руководителями "Московского центра" оппозиции и несут "моральную и политическую ответственность" за убийство Кирова, поскольку возглавляли то подрывное политическое движение, на почве которого было совершено преступление. Однако они упорно отрицали свою осведомленность о готовящемся покушении на Кирова.

"Я привык чувствовать себя руководителем, - заявил Зиновьев, и, само собой разумеется, я должен был все знать. Злодейское убийство представляет всю предыдущую антипартийную борьбу в таком зловещем свете, что я признаю абсолютную правоту партии, когда она говорит о политической ответственности бывшей антипартийной зиновьевской группы за совершенное убийство".

Заявление Каменева было сделано в том же духе ... "Я никогда не делал ставку на боевую борьбу. Я всегда ждал, что окажется такое положение, когда ЦК вынужден будет договариваться с нами, потесниться и дать нам место".

Суд не установил фактов непосредственного участия Зиновьева и Каменева в убийстве Кирова. Этому во многом способствовало то, что их арест осуществляли четыре руководящих работника НКВД, специально подобранных для этого наркомом внутренних дел Ягодой. Ими были: начальник секретного политического отдела Молчанов, начальник оперативного отдела Паукер, его заместитель - Волович и помощник Ягоды - Буланов. Из них Молчанов и Буланов являлись тайными членами "правотроцкистского заговорщического блока", Паукер и Волович - агентами германской разведки.

При аресте эти сотрудники НКВД действовали в соответствии с установками Ягоды. Они не только не произвели обыска в квартире арестованных в целях обнаружения уликовых материалов, а, наоборот, способствовали Зиновьеву и Каменеву в уничтожении ряда компрометирующих их материалов.

Суд приговорил Зиновьева к десяти, Евдокимова - к восьми, а Каменева - к пяти годам тюремного заключения. Это был слабый приговор, но он все же определил политическую виновность оппозиции в убийстве Кирова. Можно только сожалеть, что он не вынес частного судебного определения в политической виновности Троцкого как идеолога и наставника оппозиции, члены которой выполняли его инструкции на вооруженный террор против советских лидеров.

История никогда не простит этого ни Троцкому, ни его сподручным оппозиционерам-террористам.

Вот и сейчас вороний гвалт вывел Сталина из колеи нормального хода мыслей. Он вызвал Поскребышева и попросил его сообщить Власику навести порядок и создать нормальные условия для работы в Кремле¹.

Победа социализма в СССР, рост его могущества и авторитета с каждым годом все больше улучшали и укрепляли положение Страны Советов на международной арене и одновременно вызывали бешеную ненависть и злобу к ней со стороны ведущих империалистических государств, и в первую очередь фашистской Германии и милитаристской Японии. Исходя из этого, усилия органов государственной безопасности в этот период были направлены на своевременное выявление планов подготовки войны против Советского Союза, пресечение шпионской, диверсионно-террористической и иной деятельности разведок этих государств и их агентуры внутри страны, выступавших единым фронтов против советской социалистической республики.

Если первые из них усиленно готовились к войне с СССР, то вторые с нетерпением ждали этого исторического акта агрессии, строя и связывая с ним свои мысли, чаяния и надежды.

Реально сознавая серьезную угрозу для Советского государства, руководство партии и страны решило принять действенные меры в отношении внутренних врагов. Этому как раз способствовало получение новых данных в ходе расследования по делу о злодейском убийстве С.М.Кирова. В результате в течение 1936-1938 годов органы НКВД нанесли ряд внушительных ударов по германской разведке и связанному с ней "правотроцкистскому блоку". Шаг за шагом следственные органы разматывали сложный клубок заговора, диверсий и убийств.

Все началось с ареста в Сибири нацистского агента Эмиля Штиклинга, под руководством которого А.Шестов и его сподручные троцкисты осуществляли диверсии и саботаж на кемеровских шахтах. В то же время в Ленинграде был схвачен еще один агент германской разведки Валентина Ольберг, которая одновременно являлась специальным эмиссаром Троцкого. У нее на связи находились Фриц Давид, Натан Лурье, Конон Берман-Юрин и другие агенты-террористы.

Кроме того, следствию удалось расшифровать записку, посланную из тюрьмы своим сообщникам ранее арестованным Иваном Смирновым. Это привело к аресту троцкистских террористов Эфраима Дрейцера, Сергея Мрачковского и многих других руководителей и членов троцкистско-зиновьевского террористического центра.

В итоге специального расследования обстоятельств убийства в Кирова были получены новые, заслуживающие весьма серьезного внимания материалы, которые позволили Советскому правительству заявить о том, что Зиновьев и Каменев должны вновь предстать перед советским судом.

Такой поворот дела привел в лихорадочное состояние и замешательство все звенья тайной правотроцкистский заговорщической организации. В весьма сложном положении оказался и Ягода, который по ряду причин не в силах был повлиять на ход следствия. Дело в том, что сомнительная гибель сотрудника охраны Борисова, аресты и расстрел молодых чекистов после убийства Кирова и ряд других фактов бросали тень на самого Ягоду. И это произошло несмотря на то, что ему только что присвоили звание Генерального комиссара государственной безопасности, которое приравнивалось к воинскому званию Маршала Советского Союза. Отныне он постоянно находился под контролем Н.И.Ежова, секретаря ЦК ВКП(б), занимавшего одновременно пост Председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). Все дела по НКВД, особенно связанные с расследованием убийства С.М.Кирова, теперь курировал и докладывал Сталину вместе с Ягодой также и Ежов.

Ягода видел всю серьезную опасность, нависшую над "правотроцкистским блоком", боялся своего разоблачения как убийцы и члена этой заговорщической организации, так как многие ее члены могли проговориться на следствии и дать показания на него и других членов и руководителей этого блока.

В лице Ежова он четко определил своего преемника и не ошибся, хотя вместе им пришлось готовить процесс по делу Зиновьева, Каменева и других их сподвижников.

27 сентября 1935 года Ягода был освобожден от занимаемой должности наркома внутренних дел и назначен наркомом связи. В этот же день Ежов занял этот пост, оставаясь также секретарем ЦК ВКП(б), Председателем Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). Ему сразу же было присвоено звание Генерального комиссара государственной безопасности. Таким образом, Ежов сосредоточил в своих руках весьма большой и ответственный участок партийной и государственной деятельности.

В связи с его назначением наркомом внутренних дел И.В.Сталин и А.А.Жданов, находившиеся в сентябре на отдыхе в Сочи, отправили Кагановичу и Молотову телеграмму следующего содержания: "Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на четыре года".

Назначение Ежова на пост наркома внутренних дел было встречено с одобрением руководителями и сотрудниками подразделений этого ведомства. Они увидели в этом акте новое веяние партии, способное устранить нарушения социалистической законности, которые творили Ягода и его приближенные. Многие из них немедленно выступили с обличительными заявлениями в адрес Ягоды, как, например, начальник Секретного отдела контрразведки А.X.Артузов, являвшийся ближайшим соратником Ф.Э.Дзержинского. На партийной конференции он сказал, что после смерти В.Р.Менжинского в ОГПУ-НКВД сложился фельдфебельский стиль руководства, а "отдельные чекисты и даже звенья нашей организации вступили на опасный путь превращения в простых техников аппарата внутреннего ведомства ... ставящих нас на одну доску с презренными охранниками капитализма".

Однако эта часть чекистов была обманута в своих надеждах, и в частности А.Х.Артузов. Не успел он выйти после выступления из зала конференции, как тут же был арестован. Новый нарком оказался чересчур твердым и жестким в проведении линии партии через органы госбезопасности. С его именем будут связаны последующие разоблачительные процессы над заговорщиками и врагами народа. Его действия и постановка дела в органах НКВД получат крылатое выражение "Ежовы рукавицы" и породят, особенно в периферийных управлениях НКВД, волну массовых арестов, как правило, на основе клеветы, ложных доносов и обвинений.

Чекисты тех лет рассказывали, что органы ОГПУ буквально потонули в потоке такого рода сообщений и показаний арестованных антисоветчиков, которые принимались за чистую монету, не проверялись, но выдвигались в качестве обвинительных фактов. Этому также способствовала некомпетентность пришедших в органы власти с Ежовым новых кадров и в то же время их стремление показать себя, выдать на гора "успехи" в разоблачении "врагов народа". Арестовывали тогда за анекдоты, случайно высказанное недовольство, а порой и по вымышленным наветам на честных и лояльных советских граждан. Все они оказывались в лагере врагов наряду с действительными врагами народа. Дело приняло оборот как в пословице "Лес рубят - щепки летят", и этих щепок оказалось слишком много. Особенно больно волна арестов ударила по Вооруженным Силам и захватила опытные командные кадры армии и флота.

В кампанию репрессий будут втянуты потом партийные и советские органы, различные ведомственные учреждения, творческие союзы и организации. К ней подключатся руководители районных, областных, краевых, республиканских и союзных партийных организаций и Советов. В Москве в этом гнусном деле проявили себя Л.М.Каганович и Н.С.Хрущев. Последний с 1934 по 1938 год являлся Первым секретарем Московского городского комитета партии и санкционировал аресты и репрессии десятков тысяч членов этой боевой и самой передовой партийной организации.

Особую роль в этой кампании репрессий играл Сталин. С одной стороны, он правильно решал вопросы привлечения к ответственности за антисоветскую, заговорщическую и террористическую деятельность всех отщепенцев, которые стали сподручными Троцкого и нацистских спецслужб. Однако он и ЦК предоставили слишком много прав Ежову и в его лице органам госбезопасности, позволили им выйти из под контроля партии и втянуть в волну репрессий ее руководителей и самого Сталина.

Основной причиной нагнетания обстановки и преследований, несомненно, явилась угроза внешней опасности, которая дала возможность внутренней оппозиции в лице германской агентуры и членов заговорщической правотроцкистской организации поднять голову, нанести материальный ущерб Советскому государству и встать на путь политического террора. Но за этими деревьями не хотели видеть леса - миллионы советских граждан, оказавшихся в орбите репрессий и понесших тяжелые наказания. Вот в этом Сталин виноват. Он несет полную ответственность за разгул ежовщины, которую своевременно не пресек, дал ей разрастись и нанести огромный моральный и непоправимый человеческий ущерб советскому народу.

Ежовщина прошла косой и по органам государственной безопасности. Вначале она нанесла смертельный удар по мафии Ягоды, после чего в НКВД не осталось почти ни одного сотрудника еврейской национальности. На их место пришла новая когорта подобранных Ежовым работников, составившая в органах особую группу лиц, которые своим рвением к преследованиям по доносам и наговорам противопоставят себя основной массе чекистов.

Однако ежовщина и грубые нарушения социалистической законности не изменили и не могли изменить природы нашего общественного строя, социалистического государства и органов его безопасности.

По своей внутренней сути они продолжали оставаться на позициях защиты революционных завоеваний Октября, достижений социализма.

История органов госбезопасности располагает бесспорными фактами, свидетельствующими о том, что чекисты школы Ленина-Дзержинского, несмотря на создавшееся положение, не шли на нарушения соцзаконности, сохраняли верность ленинским основополагающим принципам в своей работе и в результате становились жертвами занимаемых ими позиций.

С другой стороны, чекисты никогда не отступали от принципов бескомпромиссной борьбы с действительными врагами Советского государства, которые в той бурной, тревожной обстановке вынашивали планы реставрации капитализма в нашей стране, осуществляли диверсии и злобные террористические акты и с нетерпением ждали нападения фашистской Германии на Советский Союз.

19 августа 1936 года начался открытый процесс над заговорщиками-террористами. Слушание дела проходило в Октябрьском зале Дома Союзов в Москве перед военной коллегией Верховного суда СССР. Зиновьев и Каменев были доставлены в Москву из мест заключения. Вместе с ними на скамье подсудимых находились четырнадцать их сообщников, среди которых были: Иван Смирнов, Сергей Мрачковский и Эфраим Дрейцер, бывшие главари гвардии Троцкого, Григорий Евдокимов - секретарь Зиновьева, его сподручный Иван Бакаев; пятеро троцкистских эмиссаров-террористов: Фриц Давид, Натан Лурье, Моисей Лурье, Конон Берман-Юрин, Валентина Ольберг и другие.

Председательствовал на процессе Василий Васильевич Ульрих, опытный военюрист 1 ранга, который провел до этого не один судебный процесс над врагами советского народа. Это был большевик с 1908 года, уроженец Риги, с политехническим образованием. Он прошел трудный жизненный путь. Ему пришлось служить в царской армии, а после революции в ВЧК. По характеру Ульрих был скромным человеком, трудолюбивым, с ответственностью относящимся к порученному делу. Эти качества позволили ему участвовать в первые годы Советской власти в ряде судебных процессов и получить определенную известность. Первое такое судебное заседание он вел в 1922 году, когда рассматривалось дело полковника царской армии А.Перхурова, сподвижника Б.Савинкова, возглавлявшего кровавый мятеж в Ярославле в 1918 году.

Затем он блестяще провел процесс и над самим Савинковым, что позволило Ульриху занять в 1926 году пост Председателя военной коллегии Верховного суда СССР. Сейчас ему доверили вести дело и судить Зиновьева и Каменева, их сподручных, обвиняемых в террористическо-заговорщической деятельности и злодейском убийстве С.М.Кирова¹.

Государственным обвинителем на суде выступал Прокурор СССР Андрей Януарьевич Вышинский, обладавший прекрасным юридическим образованием и большой к тому времени прокурорской практикой.

А.Я.Вышинский родился в 1883 году, окончил правовой факультет Киевского университета. С 1903 года - член социал-демократической партии меньшевиков. До революции работал в Москве, в должности помощника присяжного поверенного, а затем в качестве председателя одной из московских районных управ. В этой должности и застала его революция. Характерно, что в июле 1917 года Вышинский издал приказ о розыске и аресте В.И.Ленина, если он появится в подведомственном ему районе.

В 1920 году Вышинский вступил в партию большевиков. Он являлся в то время профессором юридического факультета МГУ, а с 1925 по 1928 год - его ректором. С 1923 года работал также в Верховном суде РСФСР, а в 1931 году был назначен заместителем наркома юстиции. В 1928 году Вышинский участвовал в судебном процессе по "шахтинскому делу" в качестве Председателя специального судебного присутствия Верховного суда. В 1933-1935 гг. А.Я.Вышинский являлся заместителем, а затем Прокурором СССР и контролировал соблюдение законности в деятельности ОГПУ, входил также в состав Особого совещания при наркоме внутренних дел СССР.

В дополнение к большому практическому опыту Вышинский обладал также незаурядными личными качествами. Это был оратор высокого класса, эрудит, равных которому было очень мало, искусный следователь, поражавший подсудимых логикой и убедительностью своих вопросов и доводов².

Таким образом, руководство партии и Советского государства поручило обвинение человеку с огромным опытом прокурорской работы, которого трудно было обвинить в предвзятости по политическим мотивам и в личном плане.

На открытом судебном заседании 19 августа 1936 года Г.Е.Зиновьеву, Л.Б.Каменеву и их сообщникам было предъявлено следующее обвинение:

организация объединенного троцкистско-зиновьевского террористического центра для свершения убийств руководителей Советского правительства и ВКП(б);

подготовка и осуществление 1 декабря 1934 года через ленинградскую подпольную террористическую группу Николаева-Котолынова и других злодейского убийства С.М.Кирова;

организация ряда террористических групп, подготовлявших убийство т.т. Сталина, Ворошилова, Жданова, Кагановича, Орджоникидзе и других.

Все подсудимые подтвердили предъявленные им обвинения и признались в совершенных ими преступлениях.

Это был первый из так называемых "московских процессов". Естественно, к нему было приковано огромное внимание советской и мировой общественности. На нем присутствовало значительное число зарубежных экспертов, представителей правительств, партий и дипломатов. Ежедневно ход судебного процесса подробно освещался в мировой и советской прессе. Все это налагало огромную ответственность за подготовку и само проведение процесса, за которым стоял авторитет советского руководства и социалистического правосудия.

И нужно сказать, что с процессуальной стороны, которая является логическим и юридическим завершением следствия, все шло и выглядело весьма солидно, достоверно и не вызывало никаких сомнений. Об этом в то время очень много писала пресса, говорили эксперты и делали заключения дипломаты, хотя троцкистская и всякая другая антисоветская клевета лилась потоком в адрес суда и советских руководителей.

Процесс ознаменовал собой разоблачение и разгром троцкистско-зиновьевского террористического центра, или, говоря иным языком, первого "звена" нелегального заговорщического аппарата. Одновременно процесс пошел и дальше. Была вскрыта более широкая и глубокая система заговора, в котором принимали участие не менее солидные люди, чем представшие перед судом террористы.

Кроме того, была установлена тайная связь и близкие отношения Троцкого с главарями нацистской Германии. Во время допроса прокурором Вышинским немецкого троцкиста В.Ольберга, направленного в Союз самим Троцким, были выяснены весьма важные факты:

Вышинский. Связь германских троцкистов с германской полицией - это была система?

Ольберг. Да, это была система, и это было сделано с согласия Троцкого.

Вышинский. Откуда Вам известно, что это было с ведома Троцкого?

Ольберг. Одна из этих линий была лично моя. Моя связь была организована с санкции Троцкого.

Вышинский. Ваша личная связь с кем?

Ольберг. С фашистской тайной полицией.

Вышинский. Значит, можно сказать, что Вы сами признаете связь с гестапо.

Ольберг. Я этого не отрицаю. В 1933 году началась организованная система связи немецких троцкистов с немецкой фашистской полицией.

Натан Лурье, эмиссар Троцкого, показал на суде, что перед отъездом из Германии он получил указание работать в Советском Союзе под руководством Франца Вайца, который прибыл в СССР по поручению Гиммлера для проведения террористических акций.

Однако показания Каменева повергли и поставили всех в отчаянное положение. Он проговорился о наличии других "звеньев" тайного заговора.

"Зная, что мы можем провалиться, мы наметили узкую группу, которая бы продолжала террористическую работу. Нами для этого был намечен Сокольников. Нам казалось, что со стороны троцкистов эту роль могли с успехом выполнить Серебряков и Радек ... В 1932, 1933, 1934 годах я лично поддерживал отношения с Томским и Бухариным, осведомляясь об их политических настроениях. Они нам сочувствовали. Когда я спросил у Томского, каково настроение у Рыкова, он ответил: "Рыков думает так же, как и я". На мой вопрос, что думает Бухарин, он сказал: "Бухарин думает то же, что я, но проводит несколько иную тактику - будучи не согласен с мнением партии, он ведет тактику усиленного внедрения партию и завоевывания личного доверия руководства".

Этим Каменев бросил тень на других лидеров "право-троцкистского блока", дал повод следствию и судебным органам идти дальше в деле расследования их заговорщической деятельности. Каменев в 1917 году выдал план вооруженного восстания ЦК партии. Сейчас он вновь оказался в подобном положении по отношению к своим единомышленникам по заговорщической деятельности против партии и советского руководства.

В таком же ключе вел себя и Зиновьев. И это тоже неудивительно. Ведь он с 1917 года был верным союзником Каменева.

Некоторые из подсудимых взывали на процессе к снисхождению. Другие знали, что их ожидает, и примирились со своей участью.

"Политический вес и биографии каждого из нас в прошлом не одинаковы, - сказал в последнем слове Э.Дрейцер, бывший начальник личной охраны Троцкого. - Но, став убийцами, мы все сравнялись здесь. Я, во всяком случае, принадлежу к тем, кто не вправе ни рассчитывать, ни просить о пощаде".

Фриц Давид в своем последнем слове сказал: "Я проклинаю Троцкого! Я проклинаю этого человека, который погубил мою жизнь и толкнул меня на тяжкое преступление".

Вскрытые на процессе факты породили гнев и возмущение советских людей. По стране прокатилась волна митингов и собраний, на которых представители различных национальностей, профессий и различных убеждений требовали смертного приговора изменникам и убийцам С.М.Кирова.

Вечером 23 августа военная коллегия Верховного суда приговорила Зиновьева, Каменева, Смирнова и других членов троцкистско-зиновьевского террористического блока к расстрелу за террористическую деятельность и измену.

Можно себе представить, в каком положении и тревоге оказались руководители и члены других звеньев тайного "правотроцкистского блока". Среди них царила паника и замешательство. Вдобавок к этому через неделю арестовали Пятакова, Радека, Сокольникова и Серебрякова. Еще через месяц был снят с должности Г.Ягода. НКВД последовательно и методически наносил удары по террористам и заговорщикам.

Уже в октябре Ежов раскрыл крупный контрреволюционный заговор в Сибири. Это было красноречивым доказательством того, что Ягода "проглядел" факты диверсий на транспорте, в угольной промышленности и на предприятиях Сибири и должен был нести за это суровую ответственность.

Ждали своего ареста Бухарин, Рыков, Томский. И в эти тревожные дни они стали искать выход из создавшегося положения. Напрашивался один вывод - немедленное выступление, не дожидаясь войны. В панике Томский даже предлагал вооруженное нападение на Кремль и захват его. Однако его предложение оказалось слишком рискованным и авантюристичным, да и для этого не были готовы силы заговорщиков.

Несомненно, что оживленная деятельность бывших оппозиционеров, проходивших по судебному делу как руководителей заговорщической организации, не могла в тот период остаться вне поля зрения органов НКВД. Несомненно также, что за ними было установлено усиленное наблюдение, в ходе которого были получены серьезные данные и вскрыты новые связи.

Лидеры тайной оппозиции считали, что нужны конкретные меры противодействия с их стороны. Оптимальным в этой обстановке оказалось решение о подготовке вооруженного восстания. Советская "пятая колонна" должна была бросить свою последнюю карту, чтобы спасти положение.

Будучи разоблаченными на судебном процессе, Каменев, Зиновьев и их сподручные прямо указывали в своих показаниях на то, что нити заговора против советских руководителей тянутся далеко за пределы Советского Союза, а центры его находятся в Берлине и Токио. Была установлена коварная и подлая роль Троцкого в этом деле, связь заговорщиков внутри Советского Союза с нацистской Германией и милитаристской Японией.

Однако следствие шло дальше. Теперь оно распутывало преступную деятельность Пятакова, Радека, Сокольникова и других. На сей раз дело оказалось настолько серьезным, что советское руководство сочло необходимым принять неотложные меры собственной безопасности и продолжать по линии ОГПУ-НКВД более глубокую проверку проходящих по материалам следствия данных и разработку вновь выявленных лиц. Все это влекло за собой новые аресты, связанные с изменой, террором, вредительством.

23 января 1937 года военная коллегия Верховного суда СССР открыла процесс над руководителями "троцкистского параллельного центра". Перед судом предстали Пятаков, Радек, Сокольников, Шестов, Муралов и двенадцать других заговорщиков - агентов немецкой и японской разведок.

Процесс оказался очень сложным. Представшие перед судом люди обладали весьма большим жизненным, партийным и дипломатическим опытом. Длительное время они упорно отрицали предъявленные им обвинения, и следствию пришлось приложить немало усилий, чтобы на основе располагаемых им неоспоримых сведений доказать их вину перед Советским государством и народом.

Все они, используя свой опыт и способности, стремились увести следствие в нужное им направление, но в конечном итоге вынуждены были признать себя виновными в свершенных ими преступлениях. Уж слишком неопровержимыми были факты, предъявленные им в ходе следствия. Они показали, что руководили вредительством и террором, поддерживали связь согласно инструкциям Троцкого с представителями германского и японского правительств.

Сногсшибательным в этом отношении было раскрытие на предварительном следствии бывшим заместителем наркома по иностранным делам Сокольниковым политической основы заговора - сделку с Гессом, предусматривавшую свержение Советской власти, расчленение Советского Союза, установление в стране фашистской диктатуры.

"Мы считали, - заявил Сокольников, - что фашизм - это самый организованный капитализм, он побеждает, захватывает Европу, душит нас. Поэтому лучше с ними сговориться ... Лучше пойти на известные жертвы, даже на очень тяжелые, чем потерять все ... Мы рассуждали как политики ... Мы считали, что у нас остаются известные шансы".

Главной фигурой на процессе, несомненно, являлся бывший член Президиума ВСНХ Пятаков. К нему было приковано все внимание: обвинения, судей и присутствовавших на процессе иностранных гостей и судебных экспертов. Он вел себя вначале спокойно, излагал свои мысли рассудительным тоном, скрупулезно подбирал слова, как будто читал лекцию.

Однако Вышинский методически подводил Пятакова к признанию предъявленных ему фактов, всей логикой дознания ставил и его в такое положение, когда он оказывался загнанным в угол и должен был сдаваться. В результате Пятаков показал на суде, что был лидером троцкистского центра, руководил его вредительской и террористической деятельностью, полностью подтвердив при этом установленные следствием факты.

Большим подспорьем Вышинскому в успешном ведении расследования на суде явилось знание меньшевистского нутра Пятакова, его прошлой линии поведения в отношении Ленина, революции и установления власти Советов в стране. Это был, по его мнению, второй Каменев и Зиновьев, вдобавок с правыми замашками Бухарина. У Вышинского при этом не выходил из головы случай, который ему в свое время рассказал В.Р.Менжинский.

В начале 1918 года, когда Менжинский занимал пост первого наркома по финансовым вопросам, по указанию В.И.Ленина им, Подвойским и Бонч-Бруевичем был разработан план операции по овладению коммерческими банками в целях их национализации. Об операции знал весьма узкий круг советских государственных и партийных работников. Знал об этом и Пятаков, только что назначенный управляющим Государственным банком. Он ни с того ни с сего вдруг выступил в "Правде" со статьей под названием "Пролетариат и банки" и вопреки Ленину доказывал, что национализировать банки нельзя без одновременной национализации промышленности. Этим он ясно давал понять, что большевики готовятся к национализации банков.

Вышинский не сомневался, располагая убедительными данными следствия, что Пятаков сознательно выполнял роль, отведенную ему Троцким и его новыми союзниками, и будет изворачиваться в своих показаниях. Однако в ходе процесса другие обвиняемые изобличали Пятакова как изменника Родины. И это привело к тому, что в его поведении стала чувствоваться дрожь, растерянность, нерешительность в оценках и выводах. Многие факты оказались для него неожиданными, и это побудило его к тому, что он усомнился в правильности действий Троцкого и главным образом в сделке с Гессом и Розенбергом.

В заключительном слове Пятаков заявил: "Да, я был троцкистом в течение многих лет. Рука об руку я шел вместе с троцкистами ... Через несколько часов вы вынесете ваш приговор ... Не лишайте меня, граждане судьи, одного. Не лишайте меня права на сознание, что в ваших глазах, хотя бы и слишком поздно, я нашел в себе силы порвать со своим преступным прошлым".

Муралов, бывший одно время командующим войсками Московского военного округа, игравший заметную роль в среде приближенных Троцкому военных, а с 1932 года проводивший вместе с Шестовым диверсионные акции на Урале, сейчас стоял навытяжку и держал ответ перед судом. Он просил принять во внимание его чистосердечные показания и отнестись к нему со снисхождением. Он заявил, что "будучи под арестом и после долгой внутренней борьбы, он решил рассказать все. Было бы непристойно обвинять кого-нибудь в привлечении меня в троцкистскую организацию. В этом я не смею никого обвинять, в этом я сам виноват. Это моя вина, это моя беда. Свыше 10 лет я был верным солдатом Троцкого".

На процессе самым изощренным и говорливым, смиренным и дерзким был Карл Радек. Глядя через толстые очки, он изворачивался перед Вышинским в своих показаниях, но и достаточно полно признал свою виновность. По его словам, он намеревался отмежеваться от Троцкого и его сделки с нацистами, сообщить о заговоре, но ничего не смог придумать, как ему поступить.

Вышинский. Что же вы решили?

Радек. Первый ход - это идти в ЦК партии, сделать заявление, назвать всех лиц. Я на это не пошел. Не я пошел в ГПУ, а за мной пришло ГПУ.

Вышинский. Ответ красноречивый!

Радек. Ответ грустный.

Рассказывая суду о том, как он пришел к мысли признать свою вину и сообщить все, что ему было известно о заговоре, Радек заявил: "Когда я оказался в Наркомвнуделе, то руководитель следствия мне сказал: "Вы же не маленький ребенок. Вот Вам 15 показаний против вас, вы не можете выкрутиться и, как разумный человек, не можете ставить себе эту цель ...

В течение двух с половиной месяцев я мучил следователя. Если здесь ставился вопрос, мучили ли нас за время следствия, то я должен сказать, что не меня мучили, а я мучил следователей, заставляя их делать ненужную работу. В течение двух с половиной месяцев я заставлял следователя допросами меня, противопоставлением мне показаний других обвиняемых раскрыть мне всю картину, чтобы я видел, кто признался, кто не признался, кто что раскрыл ... И однажды руководитель следствия пришел ко мне и сказал: "Вы уже - последний, зачем же теряете время и медлите, не говорите того, что можете показать". И я сказал: "Да, я завтра начну давать вам показания"³.

В последнем слове Радек охарактеризовал себя как человека, постоянно колебавшегося между Советской властью и оппозицией, к которой он принадлежал всегда. Он был твердо убежден, что Советский Союз не выстоит против фашистской Германии. Троцкий использовал его двойственность и втянул в заговор, а потом и поставил в известность о своем сговоре с нацистскими лидерами.

Самое главное, что Радек на суде чуть было не проговорился. Отбиваясь от настойчивых вопросов Вышинского, Радек упомянул Тухачевского. Он сказал: "Виталий Путна приходил ко мне от Тухачевского" - и, поняв, что допустил промашку, сразу же перешел на другую тему. Но этого не упустил Вышинский и спросил Радека: "Я хочу знать, в какой связи вы называли имя Тухачевского".

"Нужны были некоторые правительственные материалы, - отпарировал Радек, - которые я хранил в редакции "Известий". Тухачевский не имел, конечно, никакого понятия о моей роли ... Я знаю, что Тухачевский относится к партии и правительству с беззаветной преданностью".

Несмотря на то что о Тухачевском было сказано всего лишь вскользь, этого достаточно оказалось, чтобы он был взят на заметку Вышинским. Что же касается заговорщиков, то они посчитали этот случай сигналом к экстренным мерам по подготовке и осуществлению военного путча, ибо время и обстоятельства не терпели его отлагательства.

30 января 1937 года военная коллегия Верховного суда СССР вынесла свой приговор. Заговорщики были признаны виновными в том, что они "в целях ускорения военного нападения на СССР содействовали иностранным агрессорам в захвате территории Советского Союза, свержении Советской власти, восстановлении капитализма и власти буржуазии, руководили изменнической, диверсионно-вредительской, шпионской и террористической деятельностью".

Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Пятакова, Муралова, Шестова и десять других подсудимых к расстрелу. Радек, Сокольников и еще двое участников заговора были осуждены к 10 годам лишения свободы.

На процессе присутствовали многие иностранные дипломаты и журналисты. Он произвел на них глубокое впечатление, особенно на посла США в Москве Джозефа Э.Дэвиса. Он не пропустил ни одного заседания и внимательно следил за его ходом. Будучи адвокатом, он вынес для себя мнение, которое сообщил в Вашингтон: "Вышинский, которого антисоветская пропаганда изображала жестоким инквизитором, очень похож на Гомера Каммингса, министра юстиции США, - такой же спокойный, бесстрастный, рассудительный, искусный и мудрый. Как юрист, я был глубоко удовлетворен и восхищен тем, как он вел это дело"⁴.

В секретной депеше на имя государственного секретаря Корделла Хэлла от 17 февраля 1937 года посол Дэвис сообщил, что "почти все иностранные дипломаты в Москве разделяют мнение о справедливости вынесенного приговора и существования политического сообщества и заговора, поставившего себе целью свержение правительства"⁵.

Общее мнение представителей иностранной прессы, присутствовавших на процессе, выразил корреспондент из "Инсайд Юэрэп" Джон Гюнтер, который писал: "За границей было широко распространено мнение, что все подсудимые говорили одно и то же, что вид у них был жалкий и заискивающий. Такое впечатление не совсем правильно. Они упорно спорили с обвинителем и, по существу, признавали лишь то, что вынуждены были признать"⁶.

Таково было резюме иностранных свидетелей, которые собственными глазами видели и своими ушами слышали, что и как происходило на процессе в действительности, и дали объективную оценку советской фемиде. Что же касается советского народа, то он еще раз высказал на митингах, собраниях, в прессе свой гневный приговор изменникам Родине и иностранным наймитам. Он заочно вынес суровый приговор главному виновнику позорного заговора - Льву Троцкому, который, боясь ответственности за свои преступления, после процесса над Каменевым и Зиновьевым немедленно перебрался из Норвегии в Мексику.

Там он обосновался сначала в доме известного мексиканского художника Диего Ривера, а затем перебрался на виллу в Кайоакане, предместье Мехико. Оттуда и наблюдал Троцкий за тем, как на втором московском процессе громили его ближайших сподвижников, как разбивали по частям созданную им нелегальную заговорщическую организацию, а вернее советскую "пятую колонну".

Троцкий вначале молчал, хотя не молчали его сообщники. Они ответили на процесс бешеной пропагандистской шумихой, привлекли к этому известных журналистов из числа близких друзей и сторонников Троцкого, а также редакции популярных газет и журналов.

Чтобы оградить Троцкого от обвинений, в Нью-Йорке был создан специальный Американский комитет защиты Льва Троцкого, во главе которого стояли антисоветски настроенные политические деятели, а активное участие в нем принимали ярые сподвижники Троцкого. Они предприняли широкую пропагандистскую кампанию с целью представить Троцкого как героя-мученика русской революции, а процессы над его сторонниками в Москве - как инсценировку.

Первым делом этот комитет защиты Троцкого организовал "комиссию предварительного расследования обвинений против Троцкого", выдвинутых на процессах в августе 1936 года и январе 1937 года. В состав комиссии вошли философы, педагоги, социал-демократы, депутаты и журналисты.

Комиссия с большой помпой начала свою работу 10 апреля 1937 года в Кайоакане. В течение семи дней давались свидетельские показания Троцкого и его секретаря Яна Френкеля, которые сводились к яростным нападкам на Сталина и Советское правительство, к неправомерному преувеличению роли Троцкого в русской революции. Обвинительные материалы против Троцкого, вскрытые на процессах в Москве, полностью игнорировались.

В ходе показаний Троцкий сказал, что признания на суде Каменева и Зиновьева были получены только потому, что Советское правительство обещало сохранить им жизнь, если они выступят с показаниями, обличающими его - Троцкого.

Когда же Каменева и Зиновьева расстреляли, Троцкий заявил, что их спровоцировали и обманули. В отношении признаний Пятакова и Радека он уверял, что они явились результатом применения к ним чудовищных пыток и таинственных сильнодействующих наркотиков. Когда на заседании комиссии спросили Троцкого, почему старые революционеры делали признания, не чувствуя за собой вины, а после не воспользовались преимуществом открытого процесса, чтобы заявить о своей невиновности, он ответил: "Этот вопрос не по существу дела".

Явная инсценировка расследования привела к тому, что ряд членов комиссии вышел из ее состава и демонстративно покинул ее заседания. Комиссия бездарно и бесшумно закончила свою работу.

- Напрасно, господин министр, вы связываете свою карьеру и судьбу своей страны с судьбами таких старых конченых государств, как Великобритания и Франция. Мы должны ориентироваться на новую Германию. Германии, по крайней мере в течение некоторого времени, будет принадлежать гегемония на Европейском континенте. Я уверен, что Гитлер означает спасение для нас всех¹.

Не успел еще закончиться процесс над Тухачевским и группой его сподвижников - бывших военачальников Красной Армии, а следственные органы НКВД уже готовили новое судебное дело по обвинению в государственной измене. На сей раз в орбиту следствия попали члены высшего звена заговорщической организации: Н.И.Бухарин, А.И.Рыков, Г.Г.Ягода, Н.Н.Крестинский и другие, которые являлись ближайшими сподручными Троцкого, идеологами и организаторами заговора против советского политического и государственного строя.

Трудно сказать, какие показания на них дали Тухачевский и его военные коллеги, ибо процесс был закрытым и материалы не публиковались, но можно с уверенностью предположить, что данных о заговорщической деятельности членов новой группы у следствия было вполне достаточно. Органы госбезопасности длительное время следили за оппозицией, все сношения Троцкого со своими связями внутри страны давно были взяты под оперативный контроль, в чем большую помощь им оказали показания выявленных, арестованных и осужденных ранее его эмиссаров Блюмкина, Лурье и других.

Нарком Ежов не раз докладывал Сталину схему связей Троцкого с его единомышленниками и заговорщиками в Москве и других городах Советского Союза. И, естественно, главное место в ней занимали связи Троцкого с Зиновьевым, Каменевым, Бухариным, Рыковым, Томским, военными.

В центре внимания на сей раз был Бухарин, бывший идеолог партии, коллега Троцкого по соперничеству в этой области с Лениным. В самые критические моменты истории Бухарин почти всегда был против Ленина, выступал за его явку в суд в июле 1917 года, что означало для Ленина идти на гильотину. Он умело лавировал в годы НЭПа, но настойчиво пробивал свою "кулацкую идеологию". Он отступал, но вновь лез напролом. ЦК не раз поправлял Бухарина и наконец вывел его из Политбюро и своего состава. Бухарин осуждает свою прежнюю деятельность, что позволило ему сначала работать в Наркомтяжпроме, а затем стать редактором "Известий". Он был избран кандидатом в члены ЦК ВКП(б).

Свое непостоянство Бухарин проявил и в личной жизни. В начале 1920 года он разошелся с первой женой Надеждой Михайловной Лукиной. Вторая его жена - Эсфирь Исаевна Гурвич была участницей революции, сотрудницей газеты "Правда", экономистом по профессии. От нее у Бухарина была дочь Светлана.

В начале 1934 года этот белокурый Макиавелли женился на семнадцатилетней Анне Михайловне Лариной (Лурье). В 1936 году у них родился сын Юрий.

В феврале 1936 года Бухарин вместе с молодой женой выехал в Париж, в свою последнюю загранкомандировку. Он находился в составе делегации, которая должна была приобрести архивы разгромленной социал-демократической партии Германии, которые содержали рукописи К.Маркса.

Свое пребывание в Париже Бухарин использовал для встреч с представителями политических кругов, не обойдя в этом и меньшевистских лидеров, и в частности Ф.Дана. В беседе с ним Бухарин весьма резко и отрицательно отзывался о Сталине.

Встречался он и с родственником Рыкова, известным меньшевиком Б.Николаевским, с которым в течение многих часов говорил о политике СССР, разногласиях внутри руководства партии и страны, об убийстве Кирова. Обо всем этом Николаевский написал потом в анонимных публикациях "Письма старого большевика".

Социалисты и меньшевики, исходя из обстановки в СССР после процесса над Каменевым и Зиновьевым, не советовали Бухарину возвращаться на родину.

В июле 1936 года Бухарин публикует свою последнюю статью "Маршруты истории - мысли вслух". Она была своего рода итогом поездки за границу и его отношений к Сталину.

В августе Бухарин, Рыков и Томский прошли по делу Зиновьева и Каменева, хотя следствие по выдвинутым против них обвинениям в сентябре было прекращено. В январе 1937 года на втором процессе Пятаков, Сокольников и Радек дали показания на Бухарина и Рыкова как на изменников Родине. Арест Ягоды и следствие, несомненно, добавили на них немало новых обвинений. 23 февраля состоялся Пленум ЦК ВКП(б), на котором с докладом по делу Бухарина и Рыкова выступил Ежов. Оба они были выведены из ЦК и исключены из партии как наемные убийцы, вредители, диверсанты, находившиеся на службе у фашизма. Для выработки постановления по этому вопросу была создана авторитетная комиссия, в которую вошли 36 членов Центрального Комитета партии¹.

27 февраля Бухарин и Рыков были приглашены на заседание комиссии. Бухарин объявил голодовку. Все обвинения против него и Рыкова основывались на показаниях следствия по другим делам и на материалах НКВД. На предложение председателя комиссии А.И.Микояна признать чистосердечно свое участие в антигосударственной деятельности Бухарин ответил отказом и заявил: "Я не Зиновьев и Каменев, и лгать на себя не буду".

Мало того, он стал обвинять НКВД в произволе и насилии, на что Сталин заметил: "Ну, вот мы тебя туда пошлем, ты и посмотришь ...". Все члены комиссии единогласно постановили: "Арестовать, судить".

Напрашивается вопрос, если так решили ближайшие Бухарину и Рыкову члены ЦК, значит они были уверены в достоверности предъявленных им обвинений. Это был партийный, товарищеский суд, на котором решалась их судьба, а обвинителями были не Вышинский и Ульрих, а бывшие соратники по партии и борьбе.

Бухарин и Рыков по окончании заседания комиссии сразу же были арестованы, после чего в течение более года по их делу шло следствие. Оно велось с тщательной скрупулезностью, сверялись новые материалы с данными прежних процессов, проводились очные ставки со свидетелями и подробные опросы арестованных.

2 марта 1938 года в Октябрьском зале Дома Союзов начался процесс по делу группы заговорщиков антисоветского "правотроцкистского блока", который вели В.В.Ульрих и А.Я.Вышинский.

Заседания судебного процесса проходили трижды в течение дня и продолжались десять дней. На них присутствовало ежедневно более 300 иностранных корреспондентов и дипломатов.

Председательствующий Ульрих, открывая утреннее заседание суда 2 марта, объявил, что слушается дело Бухарина Н.Н., Рыкова А.И., Ягоды Г.Г., Крестинского Н.Н., Раковского X.Г., Розенгольца А.Г., Иванова В.И., Чернова М.А., Гринько Г.Ф., Зеленского И.А., Бессонова С.А., Икрамова А., Ходжаева Ф., Шаранговича В.Ф., Зубарева П.Т., Буланова П.П., Левина Л.Г., Плетнева Д.Д., Казакова И.Н., Максимова-Диковского В.А. и Крючкова П.П., обвиняемых в измене родине, шпионаже, диверсии, терроре, вредительстве, подрыве военной мощи СССР, провокации военного нападения иностранных государств на СССР, т.е. в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58; 58-2; 58-8; 58-9; 58-11 УК РСФСР.

Все подсудимые подтвердили получение обвинительного заключения. Кроме Левина, Плетнева и Казакова, другие обвиняемые отказались от защиты. Дела в отношении Осинского В.В., Яковлевой В.Н., Манцева В.Н., Карелина В.А., Камкова Б.Д., Стукова И.Н., Артеменко Е.В., Запорожца И.В., Саволайнена И.М., Семенова Г.И. и Членова С.Б. были выделены в особое производство. Дело в отношении доктора Виноградова А.И. за его смертью производством прекращено. Дело в отношении Енукидзе А.С. рассмотрено было военной коллегией Верховного суда Союза ССР 15 декабря 1937 года.

В дальнейшем вся процедура суда осуществлялась в строгом соответствии с установленными процессуальными положениями и не вызывала в этом отношении никаких сомнений. Весь процесс по характеру рассматриваемых на нем вопросов можно разделить на три основные части, исходя из обвинительного заключения:

1. Шпионаж против Советского государства и измена родине, террор, вредительство.

2. Заговор против В.И. Ленина в 1918 году.

3. Убийство деятелей Советского государства и подготовка террористических актов против руководителей Советской страны.

В обвинительном заключении, которое на процессе огласил военюрист 1 ранга А.А.Батнер, говорилось: "Следствием установлено, что "правотроцкистский блок" объединял в своих рядах подпольные антисоветские группы троцкистов, правых, зиновьевцев, меньшевиков, эсеров, буржуазных националистов Украины, Белоруссии, Армении, Азербайджана, Среднеазиатских республик, что подтвердилось материалами не только настоящего следствия, но и материалами судебных процессов, прошедших в различных местах СССР и, в частности, судебных процессов по делу группы военных заговорщиков - Тухачевского и других, осужденных Специальным Присутствием Верховного суда СССР 11 июня 1937 года, грузинских буржуазных националистов - Мдивани, Окуджавы, осужденных Верховным судом Грузинской ССР 9 июня 1937 года.

Лишенные всякой опоры внутри СССР участники "правотроцкистского блока" все свои надежды возлагали на захват власти в стране, полагаясь исключительно на вооруженную помощь иностранных агрессоров взамен расчленения СССР и отторжения от него Украины, Приморья, Белоруссии, Средней Азии, Грузии, Армении, Азербайджана. Мало того, многие из них, по их признаниям, являлись давними агентами иностранных разведок и оказывали им шпионскую помощь (Крестинский, Раковский, Розенгольц, Чернов, Шарангович, Гринько и другие), а некоторые (Зеленский - "Очкастый", "Салаф", Иванов - "Самарин", Зубарев -"Василий", "Прохор", "Палин") еще до революции являлись платными агентами царской охранки, а затем активно сотрудничали с разведками Германии и Японии.

На основе показаний Крестинского, Раковского и других следствием установлено, что "Троцкий был связан с германской разведкой с 1921 года, а с английской "Интеллидженс сервис" - с 1926 года².

Руководители "правотроцкистского блока" Рыков, Бухарин и другие были полностью осведомлены о шпионских связях своих соучастников и всячески поощряли их деятельность. В своих действиях они руководствовались указаниями и планами Троцкого, разработанными в генштабах некоторых иностранных государств.

"На шпионскую связь с немцами я пошел по прямому заданию Троцкого, который поручил мне начать по этому поводу переговоры с генералом Сектом", - показал на следствии Н.Н. Крестинский (т.3, л.д.102).

Обвиняемый Бессонов, принимавший участие в нелегальных переговорах троцкистов с германскими фашистами, преимущественно с военными кругами, о совместной борьбе против СССР, не только лично вел переговоры о поддержке антисоветского заговора с ближайшим сотрудником Розенберга по внешнеполитическому отделу нацистской партии Дайцем, но и был в курсе встреч и переговоров Л.Троцкого с Гессом, Нидермайером и проф. Хаусховером, с которыми Троцкий достиг соглашения на условиях, о которых говорил Пятаков на судебном процессе по делу антисоветского троцкистского центра.

О сотрудничестве с польской разведкой показали обвиняемые Рыков, Гринько и Шарангович. Последний сказал, что "к 1933 году сгладились какие-либо разногласия между правыми, троцкистами и национал-фашистами ... Конечный целью всех этих трех организаций, действовавших на территории национальной республики, было отторжение Белоруссии от Советского Союза и создание "независимого" буферного государства, которое, несомненно, находилось бы целиком в руках Польши и Германии" (т.4, л.д.27).

Осуществляя свои преступные замыслы, заговорщики по директивам иностранных фашистских разведок и указаний Троцкого организовали в различных регионах СССР разветвленную сеть диверсионных и террористических гнезд на предприятиях промышленности, транспорта и сельского хозяйства, готовили подрыв оборонной промышленности, намеревались парализовать хозяйственную жизнь страны, снабжение Красной Армии, организовали ряд крупных диверсий и крушений железнодорожных воинских поездов с массовыми человеческими жертвами. Такими диверсиями были: крушение товарного поезда с воинскими грузами на ст. Волочаевка и на перегоне Хор-Дормидонтовка поезда ╧501, совершены диверсии на шахтах ╧20-21 в Сучане (т.45, л.д.1-14).

По этому поводу обвиняемый Розенгольц показал: "Наряду с директивой Троцкого, полученной мною через Крестинского и Седова, о проведении вредительской работы во Внешторге, направленной на оказание прямой помощи Германии и Японии, характер моей вредительской деятельности определяли послы в СССР N и N.

После установления контакта с Тухачевским и Рыковым я известил первого через Крестинского, а последнего лично о директиве Троцкого по вредительской работе, и оба они одобрили проведение мною этой работы" (т.6, л.д.49).

Чернов по этому поводу показал: "В 1934 году встретившись с Рыковым на его даче, я получил от него задание широко развернуть вредительство в области сельского хозяйства ..." (т.3, л.д.93).

То же самое подтверждалось Икрамовым и Ходжаевым по Узбекистану, Гринько - по Наркомфину, Зелинским - по Центросоюзу. Одновременно заговорщики по приказу фашистских разведок ставили своей задачей поднять бандитско-повстанческое движение в нашей стране, приурочив его к моменту начала интервенции против СССР. В этой связи интересно признание Рыкова: "Мы стали на путь насильственного свержения руководства партии и Советской власти, решив произвести это свержение путем организации кулацких восстаний (т.1, л.д.150об.).

По прямому сговору с германской и японской разведками и по заданию Троцкого "правотроцкистский блок" организовал и совершил ряд террористических актов против лучших людей нашей страны. Обвиняемый Бухарин признал: "В 1932 году при встрече и разговоре с Пятаковым я узнал от него о его свидании с Л.Седовым и о получении от него прямой директивы перейти к террору против руководителей партии и Советской власти. По существу, тогда мы и пошли на соглашение с террористами, а мой разговор с Пятаковым явился соглашением о координации наших с Троцким действий, направленных к насильственному свержению руководства партии и Советской власти" (т.5, л.д.105об.).

Обвиняемый Иванов добавил к этому: "Говоря о терроре, Бухарин заявлял, что "ликвидировать вождей партии и Советской власти ... будет очень важно для нашего прихода к власти и будет способствовать поражению СССР в войне" (т.7, л.д.81).

Интересно в этом отношении показание Рыкова: "К тому времени мы уже стали на путь террора, как одного из методов нашей борьбы с Советской властью. Эта наша позиция вылилась в совершенно конкретную нашу и, в частности, мою деятельность по подготовке террористических акций против членов Политбюро, руководителей партии и правительства, и в первую очередь против Сталина, Молотова, Кагановича и Ворошилова. В 1934 году уже я дал задание следить за машинами руководителей партии и правительства созданной мною террористической группе Артеменко" (т.1, л.д.150об., 151).

По признанию следствию Бухарина, эсер Семенов сделал ему предложение организовать террористическую группу. "Предложение это было мною доложено на совещании центра, и мы решили поручить Семенову организацию террористической группы" (т.5, л.д.106об.).

Следствием также установлено, что злодейское убийство С.М.Кирова 1 декабря 1934 года, осуществленное ленинградским троцкистско-зиновьевским центром, было совершено также по решению "правотроцкистского блока", участники которого привлечены в качестве обвиняемых по настоящему делу. Одним из наиболее активных участников этого убийства является бывший нарком НКВД Г.Г.Ягода, который показал: "О том, что убийство С.М.Кирова готовится по решению центра заговора, я знал заранее от Енукидзе. Енукидзе предложил мне не чинить препятствий организации этого террористического акта, и я на это согласился. С этой целью вызвал из Ленинграда Запорожца, которому и дал указание не чинить препятствий готовящемуся террористическому акту над С.М.Кировым" (т.2, л.д.209).

Это же подтвердили на следствии Запорожец и Енукидзе.

Как установлено следствием по настоящему делу, жертвами "правотроцкистского блока" стали А.М.Горький, В.Р.Менжинский и В.В.Куйбышев. Характерно в этом признание Ягоды: "Объединенный центр правотроцкистской организации в течение долгого времени пытался обработать Горького и оторвать его от близости к Сталину. В этих целях к Горькому были приставлены Каменев, Томский и другие. Но реальных результатов это не дало. Горький по-прежнему был верен Сталину и являлся горячим сторонником и защитником его линии. При серьезной постановке вопроса о свержении сталинского руководства и захвате власти, правотроцкистский центр не мог не учитывать исключительного влияния Горького в стране, его авторитет за границей.

Если Горький будет жить, то он подымет свой голос протеста против нас. Мы не можем этого допустить. Поэтому объединенный центр, убедившись в невозможности отрыва Горького от Сталина, вынужден был вынести решение о ликвидации Горького" (т.2, л.д.200).

Это же подтверждает Рыков: "Мне известно, что Троцкий чрез своих представителей в контактном центре всячески разжигал злобные настроения в отношении Горького. Это, естественно, объясняется тем, что Троцкому было хорошо известно, что Горький считает его проходимцем и авантюристом.

С другой стороны, общеизвестна близость Горького к Сталину и то обстоятельство, что он является несгибаемым политическим сторонником Сталина, вызывало злобное отношение к нему нашей организации" (т.1, л.д.166об.).

Рыков добавляет, что из беседы с Енукидзе ему стало известно, что "может пойти речь только о террористических методах ликвидации Горького" (т.1, л.д.166об.).

Особенно ярким свидетельством этого подлого акта является показание Бессонова, лично получившего установку непосредственно от Троцкого о физическом устранении Горького во время встречи с ним в июле 1934 года.

"Передайте мое поручение Пятакову в самой категорической форме: "Горького уничтожить физически во что бы то ни стало" (т.11, л.д.74-75).

"Выполнение этого решения было поручено мне", - заявил следствию Ягода. Непосредственными исполнителями злодейского замысла были привлеченные к этому делу доктора Л.Г.Левин, бывший домашний врач Горького, профессор Д.Д.Плетнев, секретарь Горького П.П.Крючков и секретарь Ягоды П.П.Буланов. Плетнев вместе с Максимовым, секретарем В.В.Куйбышева, виновны и в преднамеренном убийстве Куйбышева.

По прямому указанию Ягоды докторами Левиным и Казаковым был убит председатель ОГПУ В.Р.Менжинский. Ягода прямо сказал: "Надо убрать Менжинского". Врачи ускорили его смерть путем заведомо неправильного лечения и ускорения его смерти. Таким же способом был умерщвлен и сын Горького - М.А.Пешков. Ягода подтвердил, что это было сделано по его заданию (т.2, л.д.193).

Следствием было также установлено, что уже в 1918 году "в период заключения Брестского мира, Бухарин и его группа так называемых "левых коммунистов" и Троцкий с его группой совместно с левыми эсерами организовали заговор против В.И.Ленина как главы Советского правительства. Его целью было сорвать Брестский мир, свергнуть Советское правительство, арестовать и убить Ленина, Сталина, Свердлова, сформировать новое правительство из бухаринцев, троцкистов и левых эсеров. Об этом показал в Прокуратуре СССР бывший член ЦК партии левых эсеров В.А.Карелин, указав, что от них переговоры с Бухариным вели Камков, Прошьян и он лично.

Предложение Бухарина было не останавливаться на аресте правительства, а провести физическое уничтожение руководства Советской власти, и в первую очередь Ленина и Сталина. То же самое показал и Каменев Б.Д., добавив, что ... Бухарин назвал Пятакова как возможного кандидата в руководители нового правительства ... После этого левые эсеры организовали убийство Мирбаха и июльский мятеж. В курсе готовящегося убийства Мирбаха и июльского мятежа "левые коммунисты" были полностью" (т.44, л.д.92об.).

Допрошенные в качестве свидетелей в Прокуратуре СССР 19 февраля 1938 года бывшие руководители и активные участники группы "левых коммунистов" В.Н.Яковлева, В.В.Осинский, В.Н.Манцев полностью подтвердили наличие в 1918 году этого заговора против Ленина и Советского правительства. Бухарин и Яковлева также показали, что активную роль в этом играл Троцкий.

В обвинительном заключении было четко сказано, что следствие располагает неопровержимыми данными о том, что "произведенное 30 августа 1918 года эсеровской террористкой Ф.Каплан злодейское покушение на жизнь В.И.Ленина являлось результатом осуществления преступных замыслов "левых коммунистов" во главе с Бухариным Н.И. и их сообщников - левых и правых эсеров и по инициативе обвиняемого Бухарина".

На допросе в Прокуратуре СССР В.А.Карелин и В.В.Осинский подтвердили это и показали. Карелин В.А.: "Я должен также признать самое тяжелое преступление - участие левых эсеров и "левых коммунистов" в организации покушения на Ленина. 20 лет скрывался этот факт от советского народа. Было скрыто, что мы совместно с правыми эсерами по настоянию Бухарина пытались убить Ленина. Процесс правых эсеров не вскрыл подлинной обстановки этого преступления и не выявил роли в нем левых эсеров и "левых коммунистов". После июльского мятежа ... Прошьян встречался с Бухариным, который прямо поставил перед ним вопрос о физическом уничтожении Ленина. Точнее вопрос о террористическом акте против Ленина был поднят Бухариным во второй половине июля 1918 года. Об этом Прошьян доложил нам - членам ЦК левых эсеров. Такого рода требование "левых коммунистов" сыграло свою роль в смысле ускорения террористического акта против Ленина, совершенного ЦК правых эсеров" (т.44, л.д.86-87).

Осинский В.В.: "В конце 1918 года Стуков, который вместе с Бухариным был связан с эсерами, сказал мне, что выстрел, произведенный правой эсеркой Каплан в Ленина, был совершен не только по указанию руководства правых эсеров, но и являлся результатом мероприятий, намеченных в свое время блоком "левых коммунистов" с эсерами и направленный к физическому уничтожению Ленина, Сталина и Свердлова" (т.44, л.д.89).

На очных ставках с Бухариным свидетели В.В.Осинский, В.Н.Яковлева, В.Н.Манцев, В.А.Карелин и Б.Д.Камков подтвердили свои показания. Под тяжестью улик Бухарин признал ряд преступных фактов: "Я должен признать, что у нас был непосредственный контакт с левыми эсерами, который базировался на платформе насильственного свержения Советского правительства ... и создания нового правительства "левых коммунистов" и левых эсеров" (т.3, л.д.122об.).

Установленные данные о преступлениях Бухарина и Троцкого в 1918 году против Советского государства и его руководителей проливают свет на всю их последующую преступную деятельность. Таково, в основных чертах, содержание обвинительного заключения, объявленного на процессе по делу антисоветского "правотроцкистского блока" 2 марта 1938 года.

Формула обвинения сводилась к следующему: следствие считает установленным, что:

- В 1932-1933 годах по заданию разведок враждебных СССР иностранных государств обвиняемыми по настоящему делу была составлена заговорщическая группа под названием "правотроцкистский блок", поставившая своей целью шпионаж в пользу иностранных государств, вредительство, диверсии, террор, подрыв военной мощи СССР, провокацию военного нападения этих государств на СССР, поражение СССР, расчленение СССР и отрыв от него Украины, Белоруссии, Среднеазиатских республик, Грузии, Армении, Азербайджана и Приморья на Дальнем Востоке в пользу упомянутых иностранных государств, наконец, свержение существующего в СССР социалистического общественного и государственного строя и восстановление в СССР капитализма и власти буржуазии.

- "Правотроцкистский блок" вступил в сношение с некоторыми иностранными государствами в целях получения с их стороны вооруженной помощи для осуществления своих преступных замыслов.

- "Правотроцкистский блок" систематически занимался в пользу этих государств шпионажем, снабжая иностранные разведки важнейшими государственными сведениями.

- "Правотроцкистский блок" систематически осуществлял вредительские и диверсионные акты в различных отраслях социалистического строительства (в промышленности, в сельском хозяйстве, на железнодорожном транспорте, в области финансов, коммунального хозяйства и т.п.).

- "Правотроцкистский блок" организовал ряд террористических актов против руководителей ВКП(б) и Советского правительства и осуществил террористические акты против С.М.Кирова, В.Р.Менжинского, В.В.Куйбышева, А.М.Горького.

Все обвиняемые уличаются как показаниями свидетелей, так и имеющимися в деле документальными данными и вещественными доказательствами и полностью признали себя виновными в предъявленных им обвинениях.

После оглашения обвинительного заключения председательствующий В.В.Ульрих опросил всех обвиняемых о том, признают ли они себя виновными в предъявленных им обвинениях. Кроме Крестинского, все дали положительный ответ. Один он заявил: "Я не признаю себя виновным. Я не троцкист. Я никогда не был участником "правотроцкистского блока", о существовании которого я не знал. Я не совершил также ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне, в частности, я не признаю себя виновным в связях с германской разведкой".

Председательствующий Ульрих вновь спросил Крестинского: "Ваше признание на предварительном следствии вы подтверждаете?" На это Крестинский ответил: "Да, на предварительном следствии признавал, но я никогда не был троцкистом ...".

В соответствии с определенным на суде порядком первым давал показания подсудимый Бессонов. Такой выбор, по-видимому, был не случайным, ибо Бессонов являлся связником между блоком и Троцким и от его показаний зависело многое в дальнейшем расследовании преступлений других сопроцессников.

Бессонов рассказал суду, что троцкистскую деятельность начал в 1931 году, когда работал в советском торгпредстве в Берлине. Там он познакомился с Пятаковым, а затем по его указаниям выполнял роль связного между ним и Троцким вплоть до февраля 1937 года. В мае 1931 года, он, имея рекомендательное письмо Пятакова, разыскал в Берлине сына Троцкого - Седова и передал ему это письмо к Троцкому. В последующем он передавал от Пятакова деньги на финансирование деятельности Троцкого.

По показаниям Бессонова в октябре 1933 года в отеле "Мерангоф", в Меране, Италия, при его помощи состоялась встреча Троцкого с Крестинским. Этим Бессонов разоблачал Крестинского как троцкиста, и в связи с этим на процессе произошла серьезная полемика между Вышинским и Крестинским, который этот факт отрицал.

Тогда Вышинский вынужден был допросить Розенгольца, Гринько, которые указали, что Крестинский был троцкистом и одним из руководителей блока. После этого Крестинский признался, что он был троцкистом, но до ноября 1927 года. Пришлось вновь доказывать ему, что он говорил на судебном расследовании неправду.

Серьезным сообщением суду Бессонова явилось то, что Крестинский во время своей поездки в Киссинген на лечение в 1933 году, будучи в Берлине, касался того зондажа, который в то время в наших кругах произвел руководитель внешнеполитического отдела национал-социалистской партии Германии Розенберг по вопросу о возможности тайного соглашения между национал-социалистами и троцкистами.

"В этой связи Крестинский просил меня, - сказал Бессонов, - ускорить решение вопроса о его свиданий с Троцким, потому что ему казалось целесообразным по такому важному вопросу получить директивы.

Разговор с Троцким в основном сводился к апробации той линии, которая намечалась уже раньше и что тогда нащупывался и устанавливался контакт с военными кругами в Советском Союзе, и в этой связи он назвал фамилии Тухачевского и Уборевича" (СО. С.60).

Далее Бессонов показал, что за время работы пункта связи в Берлине с 1931 по 1937 год было получено от Троцкого и отправлено в Москву большое количество писем, не менее 6-7 директивных писем проходило в обе стороны в год. Целый ряд писем направлялся дипломатической почтой. Главное же заключалось в организации личных встреч, и в частности встречи Троцкого с Пятаковым в Осло.

По просьбе Вышинского Бессонов затем рассказал о своей встрече и беседе с Троцким: "В конце июля 1934 года я получил записку от Троцкого через Иогансона о свидании в Париже для информации его о событиях в Германии 30 июля. В конце июля я приехал в Париж ... Весь разговор проходил в одной из гостиниц, в которой всегда останавливался Иогансон. Троцкий сказал, что он очень хорошо знает меня по письмам Пятакова и по рассказам Н.Н.Крестинского.

Он поставил задачу перед своими сторонниками, работающими на дипломатическом поприще, о взятии линии на саботаж официальных соглашений, чтобы стимулировать интерес немцев к неофициальным соглашениям с оппозиционными группировками. "Они еще придут к нам", - говорил Троцкий, имея в виду Гесса и Розенберга. "Мы не должны, - говорил он, - останавливаться перед тем, чтобы пойти на широкие территориальные уступки. Мы пойдем на уступку Украины, учтите это в своей работе и в своих разговорах с немцами, и я напишу об этом еще Пятакову и Крестинскому".

Далее он останавливался на вопросах, связанных с работой троцкистских организаций в Советском Союзе, и при этом с особой силой подчеркнул, что в обстановке назревающей неизбежной войны единственно возможной формой прихода троцкистов к власти является поражение Советского Союза в этой войне.

... Было сказано также о необходимости обострения самых крайних террористических методов борьбы ... "Было бы непростительным жеманством, если бы мы, его сторонники в Советском Союзе, не перешли сейчас к прямому уничтожению и устранению Сталина и всех его ближайших сторонников".

Неожиданно Троцкий стал говорить о Максиме Горьком ... указывая на его чрезмерную близость к Сталину, что высказывания Максима Горького самым определенным образом отталкивают многих сторонников Троцкого из еврейской интеллигенции от него, приближая их к позиции руководства партии. "В этой связи ... он прямо сказал мне о необходимости устранить Горького, о необходимости физического уничтожения Горького во что бы то ни стало. Такова была директива, которую осенью 1934 года я передал Пятакову" (СО. С.62-63).

"В конце сентября или в первых числах октября 1936 года, - сказал на суде Бессонов, - я встретился с Крестинским в Москве. Очень взволнованный, он сообщил мне, что дела у троцкистского центра обстоят очень неважно, что имеется целый ряд провалов, что арестованы Пятаков и Радек и многие другие, что не исключена возможность его собственного ареста и что он просит меня по возвращении в Берлин немедленно отправить об этом письменное сообщение Троцкому, что положение, сложившееся к осени 1936 года является исключительно тяжелым ... что соглашение, достигнутое троцкистами с германской национал-социалистской партией по вопросу о возможности ускорения войны, облегчающее переход троцкистов к власти, должно быть форсировано во что бы то ни стало" (СО. С.63).

По приезде в Берлин Бессонов подробно все изложил в письме к Троцкому, получил от него ответ, который направил Крестинскому.

В ходе судебного допроса Бессонова Вышинский неоднократно обращался к Крестинскому за подтверждением его показаний. На некоторые факты Крестинский давал отрицательные ответы или не мог ответить, симулируя тем, что он плохо слышит показания Бессонова. Однако под давлением неопровержимых доказательств и фактов, приведенных другими обвиняемыми, Крестинский вынужден был признать свои действия или участие в преступной деятельности блока.

Давая показания, подсудимый Гринько назвал свои связи в руководстве и среди участников блока: Рыкова, Бухарина, Гамарника, Крестинского, Розенгольца, Зеленского, Ягоду, Рудзутака - и сказал, что этот центр базировался главным образом на военной помощи агрессоров.

Вышинский (к Рыкову). Вы подтверждаете эту часть показаний Гринько?

Рыков. Да, у нас было с ним два свидания ... как членов нелегальной организации.

Вышинский. Вам не приходилось говорить с Гринько о Крестинском?

Рыков. Мне не было надобности с Гринько говорить о нем, потому что я лично знал, что Крестинский троцкист ... член нелегальной организации.

Вышинский. Выходит, что Крестинский говорит здесь неправду и пытается отвертеться от связи с троцкистами?

Рыков. Он не только говорит неправду, а и не хочет слушать ту правду, которая здесь есть. (СО. С.72.)

То же самое подтвердили Бухарин, Розенгольц, Ягода, и только один Крестинский остался при своем мнении.

"Наряду с этим у центра существовал вариант захвата Кремля, - показал далее Гринько" (СО. С.74). В этот период террористическая работа была одним из основных орудий в общем арсенале борьбы против Советской власти, о чем ему стало известно от Рыкова, Яковлева, Гамарника и Пятакова и что установка об этом пришла от Троцкого.

О себе Гринько рассказал, что он занимался подрывной работой в Наркомфине и Наркомземе по формуле Бухарина - ударить по Советскому правительству советским рублем и в соответствии с его теорией "узких мест", проводя вредительскую работу в области капитального строительства, сельского хозяйства, снабжения населения продуктами первой необходимости и т.п. В сельском хозяйстве выполнялась установка Рыкова по срыву запланированного партией урожая в 7-8 млрд. пудов, в чем ему помогали Рудзутак и Яковлев. В области товарооборота с помощью Зеленского и Болотина создававшись товарный голод, затруднения, затоваривание в одних районах и товарная потребность в других.

Все это подтвердил Рыков, который вместе с тем показал, что "он знал о военной группе Тухачевского, которая была организована независимо от блока, независимо от оттенков - троцкисты это или бухаринцы. Военная группа ставила своей целью насильственное устранение правительства СССР и участвовала в подготовке кремлевского переворота ..." (СО. С.81).

Обвиняемый Чернов, говоря о своей вредительской работе в Наркомторге Украины, в которую его втянул Рыков, показал, что перед поездкой в Германию в 1928 году он имел встречу с Рыковым и Томским, в ходе которой Рыков поставил перед ним вопрос, не сможет ли он встретиться там с Даном, установить с ним связь и передать поручение от имени правого центра и получить ответ ...

После второй встречи с Даном Чернов поехал на вокзал в трамвае, и по дороге против него была совершена провокация, он попал в полицию и был завербован неким Обергаузом и стал немецким шпионом. Через несколько месяцев его разыскал корреспондент немецкой газеты "Берлингер Тагетблат" Пауль Шерер и дал задание организовать порчу хлеба в стране. "После моего назначения наркомом земледелия ко мне явился некий Райвид. Он назвал мой псевдоним "Рейкольд", и этим все было определено. На основе требований немецкой разведки был разработан план вредительской и диверсионной работы в сельском хозяйстве: по семенам, севообороту, по машинно-тракторным станциям, животноводству, особенно в области коневодства. (СО. С.97.)

О подготовке мною диверсионных актов я информировал Рыкова и получил от него одобрение. Нами специально не были направлены биопрепараты от сибирской язвы в Восточную Сибирь, и вскоре там разразилась эта болезнь, от которой пало около 25 тысяч лошадей. Были также заражены чумой свиньи в ряде областей". За свою работу, - показал Чернов, - он получил около 30 тыс. немецких марок и примерно 150 тыс. рублей.

На утреннем заседании 3 марта первым давал показания Иванов. Он рассказал: "В 1928 году я еду на работу на Северный Кавказ вторым секретарем. Бухарин ставит вопрос о том, чтобы я создал там группу правых ... Мы должны возглавить соответствующее крестьянское движение, особенно казачество, движение против Советской власти. Нашей задачей является - Северный Кавказ превратить в русскую Вандею. (СО. С.111.)

Продолжая, Бухарин тогда сказал: "Вы знаете, что сейчас капитализм вступил в новую фазу своего развития и показывает высокие элементы организованности и плановости, обнаруживает новые свежие силы, которые выражаются в прогрессе техники, означают по сути дела техническую революцию и как бы омоложение капитализма. И что, в соответствии с этим, нами должен быть пересмотрен вопрос о противоречиях, о классах, о борьбе классов и т.п. ... В Маркса нужно внести коренные поправки. Постановка вопроса Марксом о пролетарской революции сегодня не годится. Учение Ленина и Сталина об эпохе империализма, как эпохе пролетарских революций, представляет из себя вредную утопию. Это по сути дела наша исходная позиция, которая нас приводит к фашизму. (СО. С.111.)

Фашизм, - говорил Бухарин, - соответствует новейшим тенденциям в развитии капитализма" (СО. С.112).

"Я выполнил установки Бухарина, - сказал Иванов, - создал группу правых, связался с казацким кулачеством, со злобными элементами эмигрантов и все подготовил для того, чтобы обеспечить кулацкое восстание на Северном Кавказе.

Затем, после моего назначения в Северный край, Архангельск, Бухарин дает задание силами правых организаций приступить к подготовке поражения Советской власти при интервенции, при войне с капиталистическими фашистскими государствами. Бухарин дал указание развернуть повстанческие отряды, диверсионную и вредительскую работу и организовать террористические группы, вести шпионаж. "Вы должны резиденту, который будет там посажен, своей партийной организацией оказывать всемерную помощь с тем, чтобы обслуживать потребности английской разведки" (СО. С.114).

Я выполнял, отслеживал, направлял материал, получал указания через этого резидента. Эти указания английского резидента целиком совпадали с директивами центра правых" (СО. С.114-115). Бухарин также говорил, что с этой страной (Англией. - Примеч. автора) у центра правых есть соглашение о помощи правым в свержении Советской власти ... что мы должны все-таки уже сегодня реально расплачиваться" (СО. С.115).

По словам Иванова, в соответствии с этими установками через Розенгольца и Лобова англичанам продавался наиболее качественный лес по сниженным ценам, в результате чего Советскому государству был нанесен ущерб в несколько миллионов рублей в валюте. Бухарин пояснил эту меру как аванс английской буржуазии за ту поддержку, которая ею обеспечена³.

В конце своих показаний Иванов сказал, что Бухарин поставил задачу организовать в Северном крае террористическую группу и несколько раз возвращался к этому после убийства Кирова. Он говорил: "Выстрел в Кирова показал, что одиночные террористические акты результатов не дают, что нужно готовить массовые теракты и только тогда мы получим результат ..." (СО. С.115-116).

Следующим был допрос обвиняемого Зубарева.

"Задачи, которые поставил тогда Рыков передо мной, - сказал он, - сводились к вредительской работе в деревне, вернее к возбуждению недовольства крестьян: создавать свои кадры в основных отраслях промышленности, возбуждать население путем таких провокационных мер, как неправильная организация снабжения продуктами, консолидация всех элементов, враждебно настроенных к Советской власти, блокирование с троцкистами, зиновьевцами и эсерами". Рыков подтвердил эти показания Зубарева.

В дальнейшем Зубарев переезжает в Москву и ведет вредительскую работу по линии Наркомзема СССР и РСФСР, где и организовал террористическую группу, которая готовила убийство Председателя Совета Народных Комиссаров СССР В.М.Молотова. Эта группа намеревалась совершить террористический акт против Сталина, Кагановича, но остановилась на Молотове, исходя из тех возможностей, которыми она располагала.

Зубарев рассказал также о своей работе в качестве агента царской охранки, когда он выдавал членов партийной организации по местам жительства.

На вечернем заседании 3 марта 1938 года председательствующий объявил, что суд приступает к допросу подсудимого Крестинского. Однако государственный обвинитель попросил разрешения прежде задать несколько вопросов подсудимому Раковскому.

Вышинский. Подсудимый Раковский ... Вы здесь слышали ответ Крестинского, который на вопрос суда заявил, что он не троцкист и не совершал преступлений, в которых он признался на предварительном следствии. Я хотел бы спросить вас, как одного из виднейших представителей и руководителей троцкистского подполья в СССР, что вы знаете о троцкистской деятельности Крестинского в последний период времени?

Раковский. Крестинский в доказательство того, что он отошел от троцкизма, заявил, что он в конце 1927 года послал письмо Троцкому, в котором отмежевался от троцкистских позиций. Если не ошибаюсь, таков был смысл заявления Крестинского?.. Это письмо Крестинского мне известно ... Троцкий давал мне его читать. И не только мне ... Общее впечатление было таково, что это маневр. Когда я прочел его, я сказал Троцкому: "Крестинский подготовил свое алиби". Троцкий подтвердил это. Впоследствии, когда ЦК ВКП(б) обратился к полпредам, разделявшим троцкистские взгляды, с вопросом, как они относятся к исключению руководителей оппозиции из партии, Крестинский написал в ЦК письмо и сослался в нем на это свое "алиби".

Письмо Крестинского в ЦК было напечатано в газетах в 1928 году.

... Я не считаю, что этот документ свидетельствует об отходе Крестинского от троцкистской оппозиции ... Крестинский был троцкистом и с троцкистами никогда не порывал.

Вышинский. Вам известно, что Крестинский и позже был троцкистом?

Раковский. Известно. Когда я был в ссылке в Астрахани, он передал мне с моей сестрой письмо в 1929 году, в котором писал, чтобы я вернулся в партию в целях продолжения троцкистской деятельности ... с целью сохранения кадров троцкистов, по возможности проникнув в партию.

Вышинский. Подсудимый Крестинский, правильно понял содержание вашего письма подсудимый Раковский?

Крестинский. Правильно. (СО. С.144-145.)

В дальнейшем Вышинский зачитал письмо Крестинского от 27 ноября 1927 года, изъятого у него во время обыска при аресте, где речь шла об оценке тактической линии троцкистов и в нем ничего не сказано о его разрыве с троцкизмом. Подлинность письма подтвердили и Крестинский и Раковский.

Вышинский. Если верно то, что говорил здесь Раковский, то будете ли вы продолжать обманывать суд и отрицать правильность данных вами на предварительном следствии показаний?

Крестинский. Свои показания на предварительном следствии я полностью подтверждаю.

Вышинский. Что значит в таком случае ваше вчерашнее заявление, которое нельзя иначе рассматривать как троцкистскую провокацию на процессе?

Крестинский. Вчера под влиянием минутного острого чувства ложного стыда, вызванного обстановкой скамьи подсудимых и тяжелым впечатлением от оглашения обвинительного заключения, усугубленным моим болезненным состоянием, я не в состоянии был сказать правду, не в состоянии был сказать, что я виновен. И вместо того, чтобы сказать - да, я виновен, я почти машинально ответил - нет, я не виновен.

... Я не в силах был перед лицом мирового общественного мнения сказать правду, что я вел все это время троцкистскую работу. Я прошу суд зафиксировать мое заявление, что я целиком и полностью признаю себя виновным по всем тягчайшим обвинениям, предъявляемым лично мне, и признаю себя полностью ответственным за совершенные мною измену и предательство. (СО. С.146.)

Допрос подсудимого Рыкова показал, что с 1928 года он встал на путь подпольной, заговорщической деятельности против Советской власти, всей политики партии и главным образом в отношении к крестьянству.

"Моя нелегальная деятельность выражалась в моих, что называется, легальных выступлениях, ... нелегальная организация в этот период существовала для того, чтобы использовать легальные возможности" (СО. С.147). "... Я был председателем СНК, и поэтому мои легальные выступления имели специальную роль, которая в партии в тот период еще сохранялась за мной".

На вопрос Вышинского о том, какие у Рыкова были отношения с Ягодой в 1928-1929 гг., он ответил, что все было нелегально. "У нас уже в тот период, наряду с легальной частью, то есть группой членов контрреволюционной организации правых, которая выступала легально, существовали кадры, которые были специально законспирированы в целях организации дальнейшей борьбы с партией. К этим людям, в частности, принадлежал и Ягода, с которым я был в тот период и перед тем связан лично, от которого я получал специально подобранную информацию, которую я использовал для своих выступлений против политики партии в деревне.

Когда в дальнейшем на заседании Политбюро было вскрыто сочувствие Ягоды нам по вопросу о чрезвычайных мерах в хлебозаготовках по отношению к кулачеству, он после короткого времени осуществлял маневр двурушничества, заявил себя сторонником партии, но на самом деле оставаясь членом нашей контрреволюционной организации.

... Это было сделано не только с моего ведома а, насколько помню, и по моему совету" (СО. С.147).

Вышинский. Было ли у вас с Ягодой соглашение о том, что члены вашей подпольной организации им не будут репрессироваться, что он будет оберегать подпольную организацию правых, используя свое служебное положение?

Рыков. Конечно. Да ... Он был заместителем председателя ОГПУ Менжинского, Вот в этих целях мы и стремились главным образом, его законспирировать.

Вышинский. Подсудимый Ягода, вы подтверждаете эту часть показаний Рыкова?

Ягода. Факт подтверждаю, редакцию нет.

Вышинский. Во всяком случае это было тогда, когда вы, подсудимый Ягода, были заместителем председателя ОГПУ и когда на вашей обязанности лежала борьба с подпольными группами?

Ягода. Да.

Вышинский. Следовательно, вы совершили прямую государственную измену.

Ягода. Да. (СО. С.147-148.)

Давая дальнейшие показания, Рыков сказал, что тогда "наряду с легальной открытой борьбой сразу же складывался нелегальный центр правых в составе меня, Бухарина и Томского.

... Этот центр удержался и продолжал свою контрреволюционную деятельность до последнего времени ... Нелегальные группы с 1928 по 1930 год стали создаваться и на территории Союза. Главными составными частями того, что вошло в состав контрреволюционной организации в Москве были: Томский со своими профессионалистами, Бухарин со своими связями, в частности, со своими учениками, с его "школкой", потом я с целым рядом своих сторонников. Затем Угланов с группой своих сторонников из москвичей. Это сразу составило организацию правых.

... Когда на пленумах, конференциях и съездах партии позиции правых подвергли разоблачению ... тогда началась серия заявлений об отказе от правых убеждений. Все эти заявления были обманом партии. Из центра, куда я входил, давались непосредственные директивы о том, чтобы такие заявления подавать. Несколько позднее, одним из последних, подал заявление и я, вместе с Бухариным и Томским. Этим заявлением мы хотели обмануть партию. Таким образом, с 1930 года контрреволюционная организация была нелегальной на 100%, ее работа была построена на обмане партии. (СО. С.149.)

В этот период, - показал далее Рыков, - некоторые члены организации, и в частности Антонов, уже выставили требования о применении террора ... принципиальной установкой в этом плане являлась рютинская программа. Обсуждение ее имело место дважды при моем участии на даче Томского. На первом собрании присутствовали Бухарин, Томский и целый ряд лиц, в том числе Василий Шмидт и Угланов. Платформа была создана сторонниками правых, группой Рютина из московской организации Угланова. На следствии эта группа все взяла на себя и благодаря тому, что Ягода был во главе ОГПУ. Платформа признавала насильственные методы изменения руководства партией и страной - террор, восстания и объединение всех сил, которые борются против них.

В 1932 году, - сказал Рыков, - Бухарин установил связь с эсером Семеновым и через него стал готовить покушение на Сталина. Семенов тогда сообщил Бухарину, что эсеры готовят покушение на Сталина и Кагановича. Эта весть была с удовлетворением нами воспринята.

После ликвидации кулачества правые потеряли социальную базу и перешли к исключительно заговорщической деятельности. К этому относится одна из попыток подготовить "дворцовый переворот". Этот вопрос встал в 1933 году. Опорой для осуществления этого контрреволюционного плана явился Енукидзе. Большую роль играл Ягода, возглавлявший ГПУ. Впоследствии Енукидзе и Томский информировали Рыкова о ходе подготовки этого переворота.

Первая информация была о группе кремлевских работников, и особенно тут фигурировали Ягода, Петерсон, Горбачев, Егоров (начальник кремлевской военной школы) ... Несколько раз Томский мне сообщал о привлечении через Енукидзе и Егорова группы военных работников во главе с Тухачевским, которые тоже были подготовлены к этому плану и ведут в этом направлении работу. Он назвал фамилии Уборевича, Корка. (СО. С.163.)

... Это была очень конспиративная работа. Была создана группа с участием влиятельных людей - военная группа. Она с точки зрения подпольной работы была независимой от остальных подпольных группировок. Она была единственная. Встал вопрос, как согласовать силы контрреволюции для осуществления "дворцового переворота". Был создан центр для этой задачи с привлечением туда троцкистов-зиновьевцев: Каменева, Пятакова, затем Енукидзе, туда вошли также я, Бухарин, Томский. Причем с этим центром была связана группа Тухачевского и группа Ягоды" (СО. С.164).

В 1934 году уже обсуждалась возможность тактического использования этой организации в связи с предстоящим XVII съездом партии.

... Но этот план был отвергнут. На нем настаивал только Томский, ибо обстановка в стране, успехи и популярность партии не позволяли пойти на такой шаг.

В дальнейшем делалась ставка, как заявлял Рыков, на поражение и помощь международной буржуазии: "Это - о сношениях "центра" с немецкими фашистами. В этом вопросе мы, и лично я, старались смягчить свои показания, потому что это очень скверная вещь" ... Инициатива была у Томского ... Характерно то, что Карахан сообщил, что немецкие фашисты отнеслись с полным благожелательством к возможности прихода к власти правых и всячески будут это приветствовать ... И в отношении своих военных действий против СССР. Что они соглашаются на сотрудничество, мирное сожительство при определенных уступках хозяйственного порядка в виде концессий, льгот во внешней торговле ... без территориальных уступок. Он говорил, что немцы настаивают на том, чтобы национальным республикам было предоставлено право свободного выделения из Союза. Это означает, что от СССР отходят крупные национальные республики, из которых они попытаются сделать смежные с ними территории, которые сделают своими вассалами и тем самым получат возможность нападения на оставшуюся часть Союза. Они приближаются к сердцу СССР, им обеспечивается возможность ведения с их стороны победоносной войны с СССР (СО. С.164-165).

Вышинский. Следовательно, это расчленение СССР, отторжение от него ряда республик, подготовка фашистами плацдарма для нападения и победы?

Рыков. Да, это несомненно ...

Вышинский. Вы шли к своим преступным целям ценою измены?

Рыков. Конечно. (СО. С.165-166.)

В последующем, - заявил Рыков, - дело свелось к образованию контактного центра, который являлся результатом организации "правотроцкистского блока" в 1934 году, состоявшего из правых, троцкистов и зиновьевцев. Эсеры, меньшевики входили в блок по национальным республикам (Шарангович, Гринько, Гололед, Червяков, Ходжаев, Икрамов и другие), которые были связаны с Бухариным и мной.

Вышинский. Подсудимый Крестинский, вам известно, что троцкисты входили в "правотроцкистский блок"?

Крестинский. Мне известно со слов Пятакова, когда он говорил со мной об этом в 1935 году, что образовалась организация, объединяющая правых, троцкистов и военных и имеющая своей целью подготовку военного переворота. Мне было также известно, что в состав руководящего центра входят от правых - Рыков, Бухарин, Рудзутак и Ягода, от военных - Тухачевский и Гамарник, от троцкистов - Пятаков.

... В этот центр после ряда арестов входили в 1937 году: Розенгольц и я - от троцкистов, Рудзутак и Ягода - от правых, Тухачевский и Гамарник - от военных. (СО. С.170.)

По дальнейшим показаниям Рыкова и Бухарина вопрос стоял об открытии фронта Германии в войне против СССР. На этих позициях тогда стояли Тухачевский, Корк, которые входили в блок ... Дискутировался вопрос о том, как в случае открытия фронта избежать опасности наполеоновщины, военной диктатуры.

Вышинский (к Рыкову). Считаете вы Бухарина изменником?

Рыков. Таким же, как и себя. (СО. С.175.)

Вышинский (к Крестинскому). Скажите, пожалуйста, что вам известно об участии группы Тухачевского в "правотроцкистском блоке"?

Крестинский. ... Когда я в октябре 1933 года виделся с Троцким в Меране, он обратил мое внимание на то, что ориентируясь на государственный переворот, мы ни в коем случае не должны опираться только на свои троцкистские силы, потому что они недостаточны для этого, а что нужно договориться с правыми и с военными. Он обратил особое внимание на Тухачевского, человека авантюристически претендующего на то, чтобы занять первое место в армии, и который, вероятно, пойдет на многое. Он просил меня об этом передать Пятакову и переговорить самому с Тухачевским,

... Я разговаривал с ним в начале 1934 года уже после того, как с ним говорил Пятаков, передал ему свой разговор с Троцким. Тухачевский сказал, что он принципиально относится вообще положительно не только к объединению сил, но и к постановке перед ним этой задачи. Но вопрос, сказал он, требует обсуждения, выяснения возможностей, и после этого он будет договариваться на эту тему с Пятаковым. О состоянии договоренности я узнал от Пятакова в феврале 1935 года ... В дальнейшем мне приходилось несколько раз разговаривать с Тухачевским на эту тему. Это было во второй половине 1935 года, в 1936 и 1937 годах. В одном из разговоров в 1935 году он назвал мне несколько человек, на которых он опирается. Он назвал Якира, Уборевича, Корка и Эйдемана. Затем в другом разговоре, очень существенном, который происходил на VIII Чрезвычайном съезде Советов, Тухачевский поставил передо мной вопрос о необходимости ускорения переворота. Дело заключалось в том, что переворот увязывался с нашей пораженческой ориентацией и приурочивался к началу войны, к нападению Германии на Советский Союз, и поскольку это нападение откладывалось, постольку откладывалось и практическое осуществление переворота. В этот период начался постепенный разгром контрреволюционных сил. Были арестованы Пятаков, Радек, начался арест троцкистов, и Тухачевский начал бояться, что если дело будет оттягиваться, то оно вообще сорвется. Поэтому он поставил вопрос об ускорении контрреволюционного выступления. Мы обсудили этот вопрос с Гамарником и Рудзутаком и пришли к общему выводу, что Тухачевский прав. После этого я запросил письменно через Бессонова мнение Троцкого и получил от него ответ положительного характера. (СО. С.180-181.)

Вышинский. Подсудимый Розенгольц, вы в этой части подтверждаете показания Крестинского?

Розенгольц. Да, подтверждаю.

Продолжалось заслушивание подсудимых, и следует отметить, каким трудоемким и насыщенным по своему содержанию были судебные заседания процесса по делу антисоветского "правотроцкистского блока". Нелегко было вести процесс, но и обвиняемым приходилось довольно сложно отбиваться от упорных и въедливых вопросов государственного обвинителя. Если учесть, что на них в это время были устремлены и слух, и зрение сотен иностранных представителей, советских граждан, присутствовавших на суде, то необходима была великая выдержка и самообладание, чтобы и тем и другим правильно построить свое поведение в этой обстановке. И нужно отдать должное, что председательствующий В.В.Ульрих и государственный обвинитель, Прокурор Союза ССР А.Я.Вышинский со знанием дела вели процесс, что не замедлили заметить присутствовавшие на нем иностранные дипломаты и юристы. Что же касается подсудимых, то они достойно держали себя, часто вступали в полемику с Вышинским, порой старались уйти от прямых ответов и, главное, вникали до самых мелочей в существо задаваемых им вопросов. Это не был процесс вопросов и ответов, а была настоящая словесная баталия, соревнование в риторике, красноречии, остроумии, в котором ни судьи, ни обвиняемые не хотели уступать друг другу.

Обвиняемый Шарангович в своих показаниях сообщил, что изменником родины он стал с августа 1921 года и был им до ареста. Он был завербован в Варшаве, когда возвращался из польской тюрьмы в порядке обмена.

В 1936 году, рассказал он, в Белоруссии была широко распространена анемия, вследствие чего пало около 30 тыс. лошадей. "Эту меру мы провели не только по своей инициативе, но и по прямому указанию из московского центра". (СО. С.189).

"Мы приняли и проводили как практическую задачу террор: мы создали террористические группы, подготовили теракты, и в первую очередь теракт в 1936 году против Ворошилова, когда он приезжал в Белоруссию на маневры, но совершить его нам не удалось" (СО. С.192).

Вредительская работа в Узбекистане и других республиках Средней Азии велась подсудимыми Ходжаевым, Икрамовым и Зеленским по тем же направлениям, что и в других союзных республиках, теми же методами и средствами и в соответствии с директивами Рыкова и Бухарина.

В 1936 году в Ташкент на отдых приехал Бухарин, где он встречался и жил на квартирах Ходжаева и Икрамова. В беседах с Ходжаевым Бухарин спросил его о том, как они выполняют директивы правого центра. Ходжаев рассказал ему о широких планах вредительства в области ирригационных работ, по хлопку и другим отраслям экономики ... "Но Бухарина, - показал Ходжаев, - эта моя информация не удовлетворила ... и потому, что, во-первых, отсутствовали повстанческие кадры, во-вторых, отсутствовали оформленные террористические группы и, в третьих, что мы еще не были связаны с Англией. Эти три вещи произвели недовольство Бухарина" (СО. С.209).

Вышинский. Что у вас требовал Бухарин о связях с Англией?

Ходжаев. Бухарин говорил, что есть соглашение с фашистской Германией, есть намечающееся соглашение с Японией. Но когда речь идет о Среднеазиатских республиках, наиболее близкая мощная страна - это Англия. С ней надо договориться. Что мы, правые, со своей стороны примем участие, но вы ближе стоите от границы, вы сами установите связь.

Вышинский. Близко от какой границы?

Ходжаев. С Афганистаном. Там есть английский представитель.

В таком плане Бухарин вел беседы и с Икрамовым. Бухарин говорил, что в таких республиках, как Среднеазиатские, невозможно построить социализм, и им придется обязательно пройти стадию нормального развития капитализма, "Иными словами, - признал Икрамов, - он предлагал реставрацию капитализма в Узбекистане. чЯ с ним согласился, так как он меня завербовал. "Будешь действовать с нами?" "Буду".

И я открылся ему в том, что я руководитель такой же контрреволюционной организации ... Мы договорились, что вместе будем действовать ...

Бухарин тогда спросил: "Какова ваша тактика?" Я сказал: накопление сил и контрреволюционный переворот. Конечная цель - отторжение Узбекистана от Советского Союза. Он сказал: ваши средства мелочны ... Надо действовать ... и поставил перед нами ряд задач: вредительство, кулацкое восстание, создание повстанческой организации, террор" (СО. С.311).

На вопросы Вышинского в связи с установками на террор, которые он давал Икрамову, Бухарин стал отрицать свои беседы с ним на эту тему и о вредительстве. В этой связи Икрамов обвинил Бухарина во лжи.

Далее Икрамов показал, что его третья встреча с Бухариным касалась вопроса о связи с Англией. "Бухарин очень оптимистично отнесся к капиталистической стабилизации европейских стран, в особенности фашистских государств. Он сказал, что надо ориентироваться на Англию. Бухарин это подтвердил мне на съезде Советов в начале декабря 1936 года ... Он сформулировал свой ответ таким образом; если сейчас войны не будет, если скоро интервенции не будет - нашему делу капут. Могут нас всех переловить, а вопрос ускорения войны не можем решить из-за Англии, которая в некотором отношении является международным арбитром. Пока она не решится в какую-нибудь сторону ... до тех пор войны не будет ... Известно, говорил Бухарин, что англичане давно смотрят на Туркестан, как на лакомый кусочек. Если будет такое предложение, тогда англичане, может быть, скоро перейдут на сторону агрессора против Советского Союза" (СО. С.322-323).

Подсудимый Исаак Аврумович Зеленский на основе установок о вредительстве в Центросоюзе проводил линию на то, чтобы вызвать недовольство населения плохой работой по снабжению продуктами и товарами и тем самым подогревать отрицательное отношение к правительству. Он указал на то, что были случаи, когда в масло подбрасывали стекло и гвозди, осуществлена в 1936 году порча 50 вагонов яиц. Большое вредительство, по его словам, нашло место в торговле, чему способствовало отсутствие твердых цен, бесконтрольность, политика замораживания товаров, завоз их в другие районы и т.п. Все это совершалось с помощью пособников в Наркомвнуторге и Госплане. Только в Центросоюзе работало около 15% бывших меньшевиков, эсеров, анархистов, троцкистов. Этот процент был выше в областях Сибири за счет выходцев из других партий и бывших колчаковцев, а в Средней Азии за счет амнистированных басмачей.

На этом, по существу, закончились два дня судебного процесса по делу о "правотроцкистском блоке". С допросом каждого подсудимого судебное расследование шло все дальше и глубже в раскрытии преступных планов, замыслов и действий руководителей и членов этого блока. Налицо была государственная измена, намерение свержения Советской власти в СССР, ликвидация руководителей партии и Советского правительства. Однако самое главное было впереди, это - показания Розенгольца, Крестинского, Раковского, Бухарина, Ягоды. Процесс набирал свои силы, к нему проявлялся огромный интерес советского народа и мировой общественности⁴.

В начале марта 1938 года страна жила в обстановке проходившего процесса над членами "правотроцкистского блока". К нему было приковано внимание и проявлялся огромный интерес как со стороны советских людей, так и зарубежных средств массовой информации. Ход процесса широко освещался в прессе, транслировался по радио, о нем много говорили, обсуждали показания подсудимых. Дом Союзов в эти дни кишел многочисленными экспертами, журналистами, дипломатами.

На собраниях и митингах советские люди, как и во время имевших место ранее судебных процессов, с гневом и возмущением выступали и требовали сурового приговора изменникам Родины, врагам народа, представшим и на сей раз перед советским судом.

Шел третий день судебного процесса, показания давал один из активных членов блока X.Г.Розенгольц. Он рассказал о том, как по директиве Троцкого встал на преступный путь, о встречах с Седовым, указаниях на террор, о связи с военной группой в лице Тухачевского и необходимости максимального проявления бдительности к нему как человеку бонапартистского типа, о вредительстве в области внешней торговли.

Вышинский. Как ставился на встрече в Карлсбаде вопрос о войне?

Розенгольц. В отношении войны линия у Троцкого была на поражение.

Вышинский. Предполагалось, что будет война? Когда?

Розенгольц. В 1935 или 1936 годах.

Эти показания подтвердили Крестинский и Рыков. (СО. С.224-225.)

Говоря о реакции на арест Пятакова и суд над ним, Розенгольц рассказал, что после этого пришло письмо от Троцкого о как можно ускоренном осуществлении переворота Тухачевского. "Будете медлить, - писал он, - то по частям будут разгромлены все контрреволюционные силы. На приговор о расстреле Пятакова ответить террористическими актами ... в отношении руководителей партии и правительства. Максимально форсировать военный путч".

В нем говорилось также об активизации моей и Крестинского деятельности. (СО. С.227-228.)

... В конце марта 1937 года у меня на квартире было совещание с Тухачевским и Крестинским, на котором первый сказал, что он рассчитывает на возможность переворота, и указал срок до 15 мая ...

В то же время он изложил свой план военного путча, путем проникновения в Кремль, захвата и расстрела руководителей партии и правительства.

Розенгольц затем показал, что связь с Троцким по линии внешней торговли осуществляли И.Н.Смирнов, Гольцман, Геруберг, Биркенгоф, Краевский, Шостак и другие. Так, через Краевского по экспорту было передано Троцкому 300 тыс. долларов, затем еще 110 тыс. долларов. В 1934 году - 25 тыс. фунтов стерлингов и 20 тыс. марок.

"С 1923 года, по предложению Троцкого, я передавал германской разведке сведения о советских военно-воздушных силах и по другим военным и государственным секретам. Такая же связь была и у Крестинского", - сказал Розенгольц.

На вопрос Вышинского об этом, Крестинский показал, что он связался с генералом Сектом по просьбе Троцкого и договорился о получении от него 250 тыс. марок (60 тыс. долларов) в год за оказание услуг в области шпионской деятельности. (СО. С.236.). Давая свои показания, Крестинский рассказал, что он начал свою нелегальную троцкистскую деятельность в конце 1921 года, когда дал согласие Троцкому на включение его в состав центра его тайной организации, в который входили: Троцкий, Пятаков, Серебряков, Преображенский и он - Крестинский.

"Идя с содроганием на предложение Троцкого о вступлении в связь с генералом Сектом, - заявил Крестинский, - я понимал, что "это является шпионажем и изменой отечеству". Начиная с 1923 по 1930 год мы получили примерно два миллиона золотых марок, которые он направлял сначала в Москву, а затем в Париж друзьям Троцкого Росмеру, Мадлене Паз и другим. После отъезда из Берлина его миссию продолжил военный атташе Путна, а затем денежные дела перешли к самому Троцкому и Седову и "переросли в более крупные суммы".

В дальнейшем моя связь с Троцким, - показал Крестинский, - осуществлялась через советника полпредства Якубовича, который пересылал наши письма по дипломатической почте. Кроме того, была налажена связь моя и Радека через наркоминдельских работников отдела печати и иностранных корреспондентов: Баума, Юста, Гюнтера, Штельна, Вильяма Штейна и других. По дипканалу как раз и была передана установка на террор".

Крестинский подробно рассказал о встрече с Троцким в Меране, об установках на диверсии, террор и захват власти, о союзе с оппозиционными силами в городе и деревне и особенно в армии.

"С самого начала свидания в Меране считалось непререкаемо установленным, что выступление приурочивается к началу войны, поэтому мы самостоятельно, в Союзе, сроков выступления Тухачевского устанавливать не могли и не пытались. Этот вопрос выходил за пределы моей и Розенгольца компетентности: мы были связаны с Тухачевским, Рудзутаком и Рыковым, но по вопросам высокой политики, о сроках выступления разговоры велись Пятаковым. Поэтому, до осени 1936 года, до ареста Пятакова, мне не приходилось говорить ни с Тухачевским, ни с Розенгольцем. Мы ждали начала войны, начала нападения" (СО. С.253).

Затем Крестинский рассказал о своей встрече с Тухачевским на VIII Чрезвычайном Всесоюзном съезде Советов и его беспокойстве в отношении арестов, провалов и снятии с поста наркома Ягоды. "Очевидно здесь политическое недоверие ему. Ягоде, сказал тогда Тухачевский, как активному правому, участнику объединенного центра ... Если докопаются до этого, докопаются и до военных. Тогда придется ставить крест на выступление. Он делал вывод: ждать интервенции не приходится, надо действовать самим. Начинать самим это трудно, это опасно, но зато шансы на успех имеются. Военная организация большая, подготовленная, и надо действовать. Вот об этом надо просить дать ответ" (СО. С.254).

В ноябре Розенгольц, Крестинский и Гамарник взяли на себя руководство троцкистской организацией. Они заявили Рудзутаку, что отныне он должен считаться с ними и числить их в малочисленном, но существующем центре. В конце декабря 1936 года - начале января 1937 года из Норвегии "Троцкий ответил, что он согласен" (СО. С.255). Состоялось совещание на квартире Розенгольца, на котором был намечен срок выступления - до 15 мая.

Одновременно Крестинский встретился с тремя ответственными работниками Московской парторганизации, с которыми он поддерживал связь как со скрытыми троцкистами - Постоловским, Фурером, Корытным. Они знали московские кадры и стали готовить списки, кого надо арестовать, а кого назначать на их место.

"Но в первых числах мая начался разгром контрреволюционной организации, были опубликованы передвижения в военном ведомстве, снят Гамарник ... Тухачевский переведен в Самару, Якир из Киева, Уборевич из Белоруссии, арестованы Корк и Эйдеман. Стало ясно, что выступление становится невозможным, так что вопрос о том, чтобы переворот произошел в половине мая, стал явно недискутабельным ... (СО. С.256.)

Через несколько дней я был арестован".

В конце своих показаний Крестинский сказал, что Троцкий постоянно упрекал их в недостаточной активности в развертывании террористической и диверсионной деятельности. Это дело было централизовано, и им занимались Смирнов, затем Мрачковский, после Пятаков, в конце за него взялся Гамарник.

"Во время последней встречи с Тухачевским он настаивал на том, чтобы до контрреволюционного выступления были совершены террористические акты. Мы с Розенгольцем сомневались в их целесообразности, один Тухачевский настаивал, и мы согласились на проведение теракций против Молотова и Ворошилова. Гамарник сказал нам тогда, что у него тоже намечены кадровики исполнителей террористических актов" (СО. С.257-258).

Вышинский. После всех ваших колебаний и противоречивых заявлений, которые были здесь на суде сделаны, вы теперь признаете себя виновными в предъявленных вам обвинениях?

Крестинский. Да, признаю.

Вышинский. Вы признаете себя германским шпионом с большим стажем?

Крестинский. Фактически с 1923 года ...

Вышинский. Вы признаете себя виновным в том, что вы были активным участником "правотроцкистского блока"?

Крестинский. Да.

Вышинский. Далее вы не только участник, но и один из организаторов заговора против Советской власти?

Крестинский. Да.

Вышинский. Что вы непосредственно подготовляли и были участником подготовки антисоветского государственного переворота в СССР?

Крестинский. Да.

Вышинский. И наконец, вы были одним из участников обсуждения и подготовки террористических актов против товарищей Сталина, Молотова и Кагановича?

Крестинский. Признаю.

Вышинский (к Розенгольцу). Был ли у вас преступный замысел осуществить террористический акт против кого-либо из руководителей Советского правительства?

Розенгольц. Против Иосифа Виссарионовича Сталина.

Суд перешел к заслушиванию подсудимого Раковского, который полностью признал и подтвердил свои показания, данные на предварительном следствии.

"... В феврале 1934 года я дал телеграмму в ЦК ВКП(б), что полностью идейно и организационно разоружаюсь и прошу принять меня обратно в партию. Эта телеграмма была не искренней, я солгал. Я намеренно старался скрыть от партии и от государства о моей связи с "Интеллидженс сервис" с 1924 года ..." (СО. С.260).

По возвращении в Москву из ссылки в Астрахань, рассказал Раковский, он написал письмо Троцкому в Копенгаген и получил ответ, в котором Троцкий сумел убедить его в продолжении работы в троцкистской организации, на что он дал согласие.

Раковский показал также о том, как он стал агентом "Интеллидженс сервис", и о своей поездке по линии Красного Креста в Токио, где он был завербовал японской разведкой. "На вербовку, - заявил он, - я пошел по рекомендации советского полпреда в Японии Юренева и с санкции Пятакова.

Я вернулся из Токио, имея в кармане мандат японского шпиона ... Если Троцкий и раньше выдавал себя за идеологическое течение ... теперь мы стали школой шпионажа, вредительства, государственной измены, террора. Мы превратившись в авангард иностранной агрессии, международного фашизма ..." (СО. С.267-268).

Далее Раковский рассказал о связи Троцкого с "Интеллидженс сервис". "Вначале было решено сослать Троцкого в Астрахань, но он добился направления в Алма-Ату, поближе к китайской границе. Он рассчитывал на побег. "Мне поможет "Интеллидженс сервис", - сказал Троцкий. И тут он мне конфиденциально сообщил, что с 1926 года он вошел в преступную связь с "Интеллидженс сервис" через одного из представителей концессии "Лена-Гольдфильдс". Троцкий тогда был председателем Главконцесскома. Он уже тогда оказал некоторые услуги этой организации и помог консерваторам осуществить разрыв отношений с СССР. Он подсказал "Интеллидженс сервис" удобный вариант на возможность организации налета на Аркос. Он назвал некоторых лондонских троцкистов, работавших там, в том числе Мюллера и Миллера, через которых было обеспечено нахождение в помещении Аркоса специально сфабрикованных документов. Это дало тогда в руки министра внутренних дел Англии Джонстона Хикса повод к тому, чтобы убедить коллег в необходимости разрыва дипломатических отношений между СССР и Англией.

С Троцким я являлся другом и политическим, и личным с 1903 года. Я признаю, что, начиная с 1924 года, являлся изменником советской социалистической родины. Мы - троцкисты вели борьбу за захват власти, ликвидацию социалистического строя и возвращение к капиталистическому строю, и здесь была налицо авантюра, расчет на помощь фашистского агрессора.

Я должен заявить, что сегодня признаю себя полностью виновным. В течение восьми месяцев я запирался, отнекивался ... продолжая жить старой троцкистской контрреволюционной идеологией и тактикой. У меня много раз возникала мысль: правильно ли я поступаю, что отрицаю ... Встало мое прошлое и моя ответственность за помощь агрессорам ... и я заявил следователю, что завтра начну давать полные и исчерпывающие показания" (СО. С.282-283).

Допрос обвиняемого Бухарина занял четыре судебных заседания и был, несомненно, центральной частью процесса. На вопрос председательствующего Ульриха, подтверждает ли он свои показания на предварительном следствии об антисоветской деятельности, Бухарин заявил, что подтверждает их полностью и целиком.

"Я был одним из крупнейших лидеров "правотроцкистского блока" и признаю себя виновным за всю совокупность преступлений, совершенных этой контрреволюционной организацией" (СО. С.331). "Целью ее, - продолжил Бухарин, - была реставрация капитализма в СССР, свержение Советской власти путем насильственного ниспровержения с помощью использования войны, которая прогностически стояла в перспективе, на условиях территориальных уступок Украины, Приморья, Белоруссии в пользу Германии, Японии и отчасти - Англии" (СО. С.332).

Сказав это, Бухарин начал уходить от конкретной ответственности, заявив, что "он занимался проблематикой руководства и идеологической стороной, хотя это не снимает с него ответственности за блок" (СО. С.333). Он встал на путь отрицания показаний Ходжаева относительно указаний с его стороны об активизации вредительства. Ходжаев же подтвердил вновь свои показания об этом.

Началась полемика между Вышинским и Бухариным по вопросу об установках на вредительство и повстанческое движение. Бухарин первое отрицал, второе признавал.

Вышинский. Установка на организацию террористических актов, на убийство руководителей партии и Советского правительства у блока была?

Бухарин. Она была, и я думаю, что эту организацию следует датировать 1932 годом, осенью.

Вышинский. А ваше отношение к убийству Сергея Мироновича Кирова? Это убийство было совершено также с ведома и по указанию "правотроцкистского блока"?

Бухарин. Это мне неизвестно ...

Вышинский (к Рыкову). Что вам известно по поводу убийства С.М.Кирова?

Рыков. Я ни о каком участии правых и правой части блока в убийстве Кирова не знаю.

Вышинский. Я спрашиваю, имел ли "правотроцкистский блок" отношение к убийству Кирова?

Рыков. В отношении правой части к этому убийству у меня никаких сведений нет, и поэтому я до настоящего времени убежден, что убийство Кирова произведено троцкистами вез ведома правых.

Вышинский. Вы были связаны с Енукидзе?

Рыков. С 1933 года.

Вышинский. Он представлял в этом блоке какую часть, троцкистскую или правую?..

Рыков. Должно быть, правую.

Вышинский. Подсудимый Ягода, известно ли вам, что Енукидзе, о котором говорил сейчас Рыков, представлял правую часть блока и имел непосредственное отношение к организации убийства С.М.Кирова?

Ягода. И Рыков, и Бухарин говорят неправду. Рыков и Енукидзе участвовали в заседании центра, где обсуждался вопрос об убийстве Сергея Мироновича Кирова.

Вышинский. Имели ли к этому отношение правые?

Ягода. Прямое, так как блок правотроцкистский.

Вышинский. Имели ли к этому убийству отношение, в частности, Рыков и Бухарин?

Ягода. Прямое.

Вышинский. Имели ли вы к этому убийству отношение как член "правотроцкистского блока"?

Ягода. Имел.

Вышинский. Правду ли говорят сейчас Бухарин и Рыков, что об этом не знали?

Ягода. Этого не может быть, что когда Енукидзе передал мне, что они, то есть "правотроцкистский блок", решили на совместном заседании вопрос о совершении террористического акта над Кировым, я категорически возражал ... Я заявил, что никаких террористических актов не допущу. Я считал это совершенно ненужным.

Вышинский. И опасным для организации?

Ягода. Конечно ... Тем не менее Енукидзе подтвердил, что на этом заседании Рыков и Енукидзе сначала категорически возражали против совершения теракта, но под давлением остальной части "правотроцкистского блока" ... дали согласие. Так мне говорил Енукидзе.

Вышинский. Вы лично после этого приняли какие-нибудь меры, чтобы убийство Сергея Мироновича Кирова осуществилось?

Ягода. Я дал распоряжение в Ленинград Запорожцу ... Когда был задержан Николаев ... у него в портфеле были револьвер и дневник. И он его освободил.

Вышинский. А вы это одобрили?

Ягода. Я принял это к сведению.

Вышинский. А вы дали потом указание не чинить препятствий тому, чтобы Сергей Миронович Киров был убит?

Ягода. Да, дал ... Я подтверждаю. (СО. С.334-336.).

Затем Бухарина спросили об его отношении к террору, на что он ответил, что "Троцкий настаивал на террористической тактике, а я возражал". Вновь началась словесная баталия, и в конце концов Вышинский прямо поставил перед Бухариным вопрос: "Были ли вы сторонником террористических актов?" Последовал ответ: "Был ... примерно с 1931 года". - "Против кого?" - "Против руководителей партии и правительства", - последовал ответ (СО. С.337).

Вышинский. А в 1918 году вы не были сторонником убийства руководителей нашей партии и правительства?

Бухарин. Не был.

Вышинский. А вы были сторонником ареста Ленина?

Бухарин. ... Было два таких случая, из которых о первом я сказал самому Ленину, а о втором умолчал из конспиративных соображений ...

Вышинский. А о том, чтобы убить Владимира Ильича?

Бухарин. Говорил в первый раз о задержании на 24 часа ...

Вышинский. А если не сдастся Владимир Ильич?

Бухарин. Но Владимир Ильич, как известно, не вступал в вооруженную борьбу, он не был бреттером.

Вышинский. Вы рассчитывали, что Владимир Ильич, когда вы придете его арестовывать, сопротивляться не будет?

Бухарин. Я могу сослаться на другого человека. Когда левые эсеры арестовывали Дзержинского, он тоже не оказывал вооруженного сопротивления.

Вышинский. А на арест товарища Сталина в 1918 году не рассчитывали?

Бухарин. Не Сталина, а был план ареста Ленина, Сталина, Свердлова.

Вышинский. Всех трех?

Бухарин. Совершенно верно.

Вышинский. А насчет убийства товарища Ленина, Сталина и Свердлова?

Бухарин. Ни в коем случае. (СО. С.338.).

Вышинский. Я буду ходатайствовать перед судом вызвать сегодня на судебное заседание свидетелей по настоящему делу: бывших активных участников группы "левых коммунистов" Яковлеву, Осинского и Манцева, а также левых эсеров, членов их ЦК - Карелина и Камкова. Суд удовлетворил ходатайство государственного обвинителя.

Учитывая поведение Бухарина на процессе и его многословие при ответах, отход от ответов на конкретные вопросы, председательствующий Ульрих сказал ему, что "он имеет защитительную речь, а не последнее слово", т.е. был бы конкретнее в своих доводах. После этого Бухарин в дальнейших показаниях остановился на вопросе реставрации капитализма, говорил расплывчато, туманно, хота это должно было быть его коньком. Суть его высказываний в основном сводилась к тому, что "мы превратились в повстанческий отряд, организовали террористические группы, занимались вредительством, хотели опрокинуть столь доблестное руководство Сталина, Советскую власть пролетариата" (СО. С.339-340).

В это время председательствующий суда вновь попросил подсудимого Бухарина давать показания о своей антисоветской контрреволюционной деятельности, а не читать лекцию. Добавил, что в последнем слове он может говорить все, что ему угодно.

После этого Бухарин заявил, что "это у меня не защита, это у меня самообвинение". И четко затем определил: "Если формулировать практически мою программную установку, то это будет в отношении экономики - государственный капитализм, хозяйственный мужик -индивидуал, сокращение колхозов, иностранные концессии, уступка монополии внешней торговли и результат - капитализация страны" (СО. С.341).

В дальнейшем Вышинский поинтересовался тем, что когда Бухарин жил в Австрии (1912-1913 гг.), в Америке семь месяцев, был неделю в Токио проездом в Россию, имел ли он связь с полицией и не завербовали ли его. Бухарин на это ответил отрицательно.

Продолжая показания о своей контрреволюционной деятельности, Бухарин сказал, что она заложена еще в 1919-1920 годах, когда из своих учеников Свердловского университета он сколачивал группу, которая быстро переросла во фракцию, а после стала составной частью "правотроцкистского блока". Организация создавалась путем сближения с Томским, Рыковым, Углановым, потом путем приобретения новых связей среди членов ЦК. Так сформировалась верхушка этой контрреволюционной организации. Ягода стоял в стороне, но был связан с нами. Он снабжал материалами для формирования ее контрреволюционной идеологии и методов действия.

"Потом начались поиски блоков, - продолжил Бухарин. - Мое свидание с Каменевым на его квартире, с Пятаковым - в больнице, встреча с Каменевым и Томским на даче Шмидта, где обсуждалась тактика действий организации". Шла жестокая классовая борьба, тройка превратилась в нелегальный центр, к которому тесно примыкали Енукидзе и Угланов с московской организацией.

С 1932 года начинается переход к тактике насильственного ниспровержения Советской власти на основе рютинской платформы которая стала общей и для троцкистов.

После этого в 1932 году состоялось совещание трех плюс Угланов, на котором была апробирована эта платформа. В нее вошли: "дворцовый переворот", террор, курс на прямую смычку с троцкистами. Идея "дворцового переворота" исходила от Енукидзе, возглавлявшего тогда охрану Кремля. Следовательно, в то время намечался план и подбирались силы для осуществления "дворцового переворота". По этому поводу велись переговоры между Пятаковым, Томским, Рыковым, Каменевым, Зиновьевым. Пятаков рассказал тогда о встрече с Седовым и об установке Троцкого на террор. Томский ориентировался на переворот, другие - на повстанческое движение.

К этому времени относится создание заговора в Красной Армии. "Об этом я слышал от Томского. Томский и Енукидзе говорили мне, что в верхушке Красной Армии произошло в это время объединение правых, зиновьевцев и троцкистов. Мне были названы имена; Тухачевского, Примакова, Путна. Связь с правым центром шла по линии: военная группа, Енукидзе, Томский и остальные" (СО. С.250-351).

"К началу 1933 года образовался так называемый контактный центр, куда вошли различные антипартийные, контрреволюционные течения, в том числе и правые. Центральной его идеей был государственный переворот, свержение Советского правительства насильственным путем с помощью военной группы Тухачевского, Примакова, группы Енукидзе и других. Ставился вопрос о том, чтобы спровоцировать несколько кулацких восстаний под моим руководством, - сказал Бухарин.

В 1933-34 годах кулачество было разгромлено, повстанческое движение перестало существовать, центральной идеей сделался контрреволюционный заговорщический переворот. Силы заговора - это силы Енукидзе, который завербовал бывшего коменданта Кремля Петерсона, который был в свое время комендантом поезда Троцкого, и силы Ягоды, его организация в НКВД, затем - военная организация заговорщиков: Тухачевский, Корк и другие" (СО. С.873).

В ходе судебного допроса Бухарин встал на путь отрицания фактов того, что Карахан вел переговоры с немцами о территориальных уступках с санкции "правотроцкистского блока", об установке блока на террор и то, о чем он давал показания на следствии. В этой связи неоднократно завязывался острый разговор с ним Вышинского, в результате чего он заявил, что будет вынужден прекратить допрос, потому что Бухарин придерживается определенной тактики и не хочет говорить правду, прикрываясь потоком слов, крючкотворствуя, отступая в область политики, философии, теории и т.п., в то время как он обвиняется в шпионаже и является, по данным следствия, шпионом одной из разведок.

Несмотря на такое поведение, Вышинский своими вопросами буквально загонял Бухарина в угол и путем допроса других подсудимых добивался признаний Бухарина и корректного поведения с его стороны.

Бухарин в конце показаний признал, что давал поручение Семенову об организации террористические групп, за что несет полную ответственность, и что стремился через него и Чернова наладить связь с эсерами как внутри страны, так и за границей. Сам он во время своей поездки в 1936 году за границу установил связь с меньшевиком Николаевским, от которого узнал, что меньшевики, и в частности Маслов, были в курсе сделки между правыми, зиновьевцами, каменевцами и троцкистами.

Однако на этом допрос Бухарина на процессе не закончился. Впереди был не менее важный вопрос его обвинения, по которому должны были дать свидетельские показания его коллеги по 1918 году, бывшие члены ЦК "левых коммунистов" и их союзники из числа левых эсеров.

Первой давала показания Варвара Николаевна Яковлева, которая сказала, что идейным руководителем "левых коммунистов" в 1918 году был Н.И.Бухарин. Кроме него идеологию "левых коммунистов" формулировали Преображенский, Радек, Осинский. Бухарин и вся его группа была против заключения Брестского мира. Это проявилось в выступлениях в печати и партийных кругах, в нелегальной деятельности группы. Узким кругом этой группы был фракционный центр, на заседании которого в феврале 1918 года обсуждался вопрос о заключении мира с немцами. На нем член бюро Стуков по указанию Бухарина внес проект резолюции, в которой говорилось, что "в политической борьбе по вопросу о войне и мире не следует останавливаться не только перед сменой руководства в партии и правительстве, но даже не следует останавливаться и перед арестом руководящей, наиболее решительной части пролетариата в лице Ленина, Сталина, Свердлова, а в случае дальнейшего обострения борьбы не следует останавливаться даже перед их физическим уничтожением". Он добавил, что "в политической борьбе не следует останавливаться ... и перед утратой Советской власти, которая, в случае заключения мира с немцами, становится чисто формальной" (СО. С.392-393).

Этот документ, наряду с другими, по указанию Бухарина, Яковлева и Манцев изъяли в мае 1918 года и уничтожили, чтобы избежать в будущем компрометации.

Вышинский (к Бухарину). Разговор об аресте Ленина с Карелиным и Камковым был?

Бухарин. Подтверждаю, был ... И об аресте этой тройки, о которой говорила Яковлева ...

Вышинский. А как арестовать, для чего?

Бухарин. Для того, чтобы составить новое правительство. (СО. С.397-398.).

Вышинский. И кто был инициатором такого намерения, ареста Ленина, Сталина и Свердлова?

Бухарин. Инициатором его был Троцкий.

Вышинский. Вы с этим согласились, это поддерживали?

Бухарин. Да, фактически поддержал. (СО. С.418-419.)

Показания Яковлевой подтвердили Манцев, Осинский, Камков. При этом Манцев прямо заявил, что речь тогда шла о физическом уничтожении вождей партии, а Камков указал на то, что предложение об аресте Ленина было сделано Бухариным и что он был также в курсе июльского мятежа и убийства Мирбаха.

Свидетель Карелин, бывший член ЦК левых эсеров, который опознал Бухарина, хотя Бухарин вначале не признавал его, рассказал: "Блок левых эсеров с "левыми коммунистами" сложился уже к декабрю 1917 года. Переговоры тогда велись не только с Бухариным, но и с Пятаковым и Радеком. Главным вопросом определялось свержение Советского правительства и создание коалиционного правительства из левых эсеров и "левых коммунистов".

По показаниям Прошьяна, который тогда ведал боевыми делами организации левых эсеров, со стороны Бухарина в то время усилилась настойчивость по вопросу террористического акта в отношении Владимира Ильича Ленина.

Вышинский. На предварительном следствии вы говорили, что 20 лет скрывался от советского народа тот факт, что вы совместно с правыми эсерами, по настоянию Бухарина, пытались убить Ленина. Вы это подтверждаете?

Карелин. Я подтверждаю ... (СО. С.448.)

В ходе допросов свидетелей Бухарин дерзко отвечал прокурору, по нескольку раз не хотел отвечать на один и тот же вопрос или отвечал уклончиво и настаивал на своем. Он задавал свидетелям, своим бывшим коллегам и сподвижникам по борьбе против Ленина и партии множество вопросов, не имевших отношения к делу. Признавая общее руководство по тому или иному вопросу, Бухарин отрицал частности и тем самым стремился уйти от ответственности за свои действия, решения и слова, которые он совершал, принимал и говорил в то тревожное для Советской страны время.

В те мартовские дни 1938 года чем дальше продвигался процесс, тем больше он сталкивался со страшными сообщениями, исходившими из показаний подсудимых. Вслед за вестью о том, что в грозный и тревожный 1918 года некоторые подсудимые вынашивали планы ареста и убийства вождей революции. Председателя Совета Народных Комиссаров В.И.Ленина, на процессе выявились не менее тяжкие преступления, связанные с умерщвлением А.М.Горького, В.В.Куйбышева, В.Р.Менжинского, М.А.Пешкова, злодейским убийством С.М.Кирова. По этим фактам были вызваны и давали свои показания кроме обвиняемых свидетели, авторитетные эксперты.

Главными действующими лицами по этому обвинению, несомненно, являлись: Г.Г.Ягода (Гершель) и стоявшие за ним руководители - заговорщики во главе с Троцким, исполнители этих злодейских актов - врачи-убийцы и их сподручные,

Нужно сказать, что на сей раз Вышинский весьма четко вновь определил главное звено в лице доктора Левина, допрос которого позволил вскрыть всю преступную деятельность участников этих злодеяний и их идейных вдохновителей. Поэтому допрос подсудимого Левина начался с вопроса о том, когда, при каких обстоятельствах он познакомился с Ягодой и каковы были результаты его близости с ним?

"С Ягодой я познакомился, - рассказал доктор Левин, - еще в 20-е годы. Я лечил покойного Дзержинского, а затем Менжинского. Встречался от поры до времени с Ягодой и оказывал ему медицинскую помощь. Более частые встречи с ним стали устанавливаться примерно с 1928 года, в связи с приездом в Москву А.М.Горького.

Всем известно, что Горький смолоду болел туберкулезом в очень тяжелой форме. Он жил ряд лет до революции и после нее с 1921 года в Италии. Он стосковался о Союзе и хотел вернуться на родину. Но болезнь не позволяла этого сделать ... и он приезжал в Москву на летние месяцы ... а зимой возвращался в Италию. Я был прикреплен к нему постоянно. Во время приездов в Москву я бывал у него чрезвычайно часто. Он жил под Москвой, и я оставался у него на ночь. В этом доме также часто бывал Ягода. Там мы часто встречались. Установились отношения ... знакомых людей. Я стал также часто посещать Ягоду на дому или на даче, ибо около 1930 года стала часто хворать его жена - Авербах.

Ягода относился ко мне очень хорошо. Это мне льстило. Он присылал мне цветы, французские вина и сделал ценный подарок: предоставил мне в собственность дачу в Подмосковье, где я проживал в течение 5-6 лет со своей семьей, а также содействовал в проезде через границу без таможенного досмотра ... Конечно, это было необычное явление, но это был и необычный пациент" (СО. С.454-456).

"Я должен признаться, что такое внимание, оно даже мне льстило. Это было внимание со стороны руководителя такого органа, как ОГПУ. Я видел в этом определенное признание и доверие ко мне со стороны руководителя такого учреждения. Мне никогда не могло прийти в голову то, о чем я теперь узнал" (СО. С.457).

"В 1933 году, - продолжил доктор Левин, - Алексей Максимович решил совсем переехать в Москву со своей семьей. В начале 1933 года зимой, во время прогулки с Ягодой у него на даче, он начал со мной разговор ... о сыне Алексея Максимовича - Максиме Алексеевиче Пешкове. Он говорил, что он недоволен его образом жизни, его поведением ... ничем не занимается, злоупотребляет спиртными напитками. Это соответствовало действительности. М.А.Пешков, отец двоих детей, не имел определенных занятий, просто жил в доме отца.

Во время одной такой беседы Ягода сказал мне: "Макс ... не только никчемный человек, но и оказывает на отца вредное влияние. Отец его любит, а он пользуется этим, создает нежелательное и вредное окружение в доме у Алексея Максимовича. Его необходимо убрать. Нужно сделать так, чтобы он погиб".

Вышинский. То есть?

Левин. Добиться его смерти.

Вышинский. Значит, его убить?

Левин. Конечно.

Вышинский. И Ягода, значит, предложил вам осуществить это дело?

Левин. Он сказал: "Вы должны нам в этом помочь". Мне не нужно здесь передавать психологического ощущения, насколько мне было страшно это слушать ... Он далее сказал, что "вы знаете, кто с вами говорит, руководитель какого учреждения с вами говорит? Вы знаете, что я ответствен за политику партии и за жизнь крупных руководителей партии и правительства, а значит, за жизнь и деятельность Алексея Максимовича, а поэтому, раз это нужно в интересах Алексея Максимовича - устранить его сына, поэтому вы не должны останавливаться перед этой жертвой". Учтите, не повиноваться мне вы не можете, вы от меня не уйдете. Раз я оказал вам в этом доверие ... - вы это и должны ценить, и вы должны это выполнить. Вы никому не сможете об этом рассказать. Вам никто не поверит. Вы в этом не сомневайтесь, вы это сделайте. Вы обдумайте, как можно сделать, кого можно привлечь к этому. Через несколько дней я вызову вас". В заключение он сказал, что "невыполнение этого грозит гибелью и мне и моей семье" (СО. С.458).

Я считал, что у меня нет другого выхода, я должен ему покориться ... Конечно, очень трудно было отвертеться от его угроз, от приказов его.

Вышинский. А вы пробовали?

Левин. Я пробовал в душе отвертеться.

Вышинский. В душе, а отпора у вас не было?

Левин. Не было.

Вышинский. Пробовали протестовать, сказать кому-нибудь об этом, сообщить?

Левин. Нет, я этого не сделал, не пытался отвертеться. Я никому не сказал и принял решение ... приехал к нему. Ягода сказал мне: "Вам одному, вероятно, это будет трудно сделать. Кого вы думаете привлечь к этому делу?" Я ему ответил, что трудно ввести нового врача в дом Алексея Максимовича, там этого не любили. Но есть один врач. который бывал у Алексея Максимовича во время одного из моих отпусков, это - доктор Виноградов А.И. из санчасти ОГПУ. Его хорошо знал Крючков (он был постоянным секретарем Горького) ... В качестве консультанта я предложил профессора Д.Д.Плетнева, который бывал в этом доме. (СО. С.439.)

Так шел 1933 год. Ягода меня торопил. В это время у него возник новый замысел. При встрече Ягода часто спрашивал о состоянии здоровья В.Р.Менжинского, тогдашнего Председателя ОГПУ. Он был моим постоянным пациентом с первых лет после революции. В 1926 году у него был тяжелейший приступ грудной жабы. С тех пор он стал болеть.

Одно время его лечил профессор Шварцман из Одессы, а затем, разочаровавшись в нем, он обратился к новой рекламе, вокруг которой начался тогда большой шум, Игнатию Николаевичу Казакову. С 1932 года Менжинский был постоянным пациентом Казакова, славу которого он потом поддержал на специальном заседании Совнаркома, посвященном методу лечения Казакова.

... В октябре или ноябре он опять спросил меня о состоянии здоровья Менжинского. Я сказал, что, по моим сведениям, очень плохое. И тогда он сказал: "Зачем же тянуть? Он обреченный человек" (СО. С.459).

Вышинский. ...Не сказали ли вы Ягоде, что Менжинский может бороться еще определенный период времени?

Левин. Да, конечно.

Вышинский. А что Ягода сказал в ответ на это?

Левин. А он сказал, что "у меня есть сведения, что он живой труп".

Вышинский. Не говорил ли вам Ягода, что необходимо убить Менжинского?

Левин. Говорил.

Вышинский. И вы тогда сказали, кого для этого нужно привлечь?

Левин. Доктора Казакова.

Вышинский. Вы вызывали Казакова, для чего? Для лечения или умерщвления?

Левин. Для второго.

Вышинский. Почему именно Казакова?

Левин. Он лечил лизатами, а их Казаков приготовлял у себя в лаборатории.

Вышинский. Значит, он мог приготовить все, что угодно?

Левин. Приготовить такие лизаты, которые бы не помогали, а вредили.

Вышинский. Это равносильно яду.

Левин. Совершенно верно.

Вышинский. Обвиняемый Казаков, вы подтверждаете показания Левина?

Казаков. В основном подтверждаю.

В одной из бесед Левин сказал Казакову: "Имейте в виду, что с вами будет разговаривать Ягода". 6 ноября 1933 года Казакову позвонили, вскоре за ним пришла машина от Ягоды, и его доставили к первому подъезду ОГПУ.

"Ягода меня встретил и спросил, - сказал Казаков, - как вы находите здоровье Менжинского? Я ответил, что Менжинский сейчас, после перенесенных припадков бронхиальной астмы, находится в тяжелом состоянии. Дальше он меня спросил: "А говорили вы с Левиным?" Я ответил: "Да, говорил". "Так чего же вы умничаете, заявил Ягода, почему вы не действуете?" (СО. С.466).

Я спросил, что от меня нужно? Он повторил, что я должен повидаться с Левиным и выработать метод, который помог бы ускорить наступление смерти Менжинского. Я совершенно растерялся. Из страха я подчинился".

Затем Левин рассказал, что Ягода имел разговор с Крючковым, в связи с чем последний показал, что Ягода ему прямо сказал, что "необходимо устранить Максима Пешкова. Убить Максима. Дело не в Максиме, а главным образом в Горьком. Надо уменьшить активность Горького, она мешает некоторым людям" (СО. С.468).

Крючков тогда спросил Ягоду: "Что же мне делать?" - и получил ответ: "Вы знаете, что Алексей Максимович любит Макса. Смерть Макса будет большим ударом по Горькому и превратит его в безобидного старика. Вы должны убить Макса". При этом Ягода добавил несколько угрожающих фраз. "Я принял предложение. Ягода тогда сказал мне: вы раньше пили с Максом, теперь начнете его спаивать" (СО. С.468).

Левин далее показал, что в результате совместных вредительских действий 10 мая 1934 года умер Менжинский, а на следующий день, Максим Пешков.

Через несколько дней после похорон его снова вызвал Ягода и сказал: "Ну вот, теперь вы совершили эти преступления, вы всецело в моих руках, и вы должны идти на то, что я вам сейчас предложу, гораздо более серьезное". "Затем он обрисовал мне политическое положение в стране, заявил, что смена власти неизбежна, что во главе движения стоят Рыков, Бухарин, Енукидзе. "А для того, чтобы это произошло скорее ... нам нужно устранить с политической арены некоторых членов Политбюро, а также Алексея Максимовича Горького. Это историческая необходимость" (СО. С.469-470).

Раньше Ягода говорил мне подумать о том, какую другую кандидатуру я бы мог взять на себя. На этой встрече я назвал Валериана Владимировича Куйбышева, и что к этому можно привлечь профессора Д.Д.Плетнева и секретарей: Горького - Крючкова и Куйбышева - Максимова".

Вышинский. Подсудимый Ягода, вы подтверждаете показания Левина?

Ягода. Да, подтверждаю.

Вышинский. Вы такое поручение давали?

Ягода. Да, давал.

Далее Левин рассказал о том, как он действовал при возбуждении заболеваний и их обострении у своих пациентов. В отношении Куйбышева применялись сердечные средства без перерывов. Припадок с ним произошел в кабинете, остальное все сделал Максимов. Он дал возможность Куйбышеву одному уйти из Совнаркома, пройти мимо амбулатории, где сидели врачи, приехать домой и подняться на третий этаж.

Во вред здоровью Горького ему были рекомендованы длительные и утомительные прогулки, чрезмерный физический труд. Он был склонен к заболеванию гриппом, и, когда все его близкие заболели в Москве гриппом, Крючков вынудил его вернуться из Крыма в Москву. Горький сразу же заболел, и ему давались усиленные дозы лекарств. Сердечный мотор терял свои силы и наконец не выдержал. В отношении Горького применялись от 30 до 40 ампул камфары в сутки, 2 ампулы стрихнина, 2 ампулы дигалена, 4 ампулы кофеина.

Таковы были действия и их последствия, которые врачи-убийцы предпринимали в отношении своих высоких пациентов по указанию Ягоды и стоящих за его спиной руководителей заговорщического блока.

Заговорщическую, подрывную и террористическую деятельность Ягоды конкретно и весьма полно осветил в своих показаниях на процессе бывший его секретарь Буланов. "За годы работы у Ягоды в качестве личного секретаря и секретаря наркомата я привык смотреть на все глазами Ягоды ... Ягода сделал из меня полностью преданного ему человека, в отношении которого он знал, что этот человек его не выдаст, и поэтому ни в разговорах, ни в разговорах при мне с другими он не делал никаких секретов ... Отсюда - моя осведомленность о преступлениях, которые известны от него" (СО. С.488).

"Примерно в 1931 году Ягода сказал мне, что он - правый. О заговоре я впервые узнал от него в 1934 году. Постепенно отдельными беседами Ягода вводил меня в курс контрреволюционной работы. От него я узнал, что правые объединились с троцкистами и зиновьевцами ... что для достижения власти в их распоряжении остается единственное средство - это насильственный способ прихода к ней путем вооруженного переворота".

Главные роли в перевороте играли Енукидзе со своей сферой влияния в Кремле и Ягода с аппаратом НКВД. Сам Ягода в случае удачи переворота должен был занять должность Председателя Совнаркома, Томский должен был остаться руководителем профсоюзов, секретарями ЦК - Рыков и Бухарин, но совершенно в другой роли. Председателем ЦИК, назначался Енукидзе.

Ягода сильно увлекался Гитлером, и его книга "Моя борьба" являлась для него настоящим пособием. Ягода проводил параллель между Бухариным и Геббельсом и говорил, что Бухарин у него будет не хуже Геббельса. Таким образом, должен быть создан во всем послушный ему государственный аппарат, а Бухарин стать в его руках марионеткой.

Вооруженный переворот Ягода приурочивал к войне, а успех должен быть достигнут путем уступок и концессий. "Тогда же я услышал, что Крестинский и Карахан - это целиком их люди, причем не только ответственные, но и умеющие работать в контрреволюционном смысле. Гораздо позже я услышал фамилию Тухачевского, который должен был в будущем правительстве занять пост народного комиссара обороны" (СО. С.490).

Говоря о связях с троцкистами, Буланов сказал, что Ягода давал указания по оперативной линии о свертывании ряда дел на них и оказывал помощь в их работе. Так, он дал указание Угланову о его линии поведения, не арестовал Дрейцера, активного троцкиста, через Молчанова предупредил Смирнова, а затем сам посетил его в тюрьме и разговаривал с ним, как надо держаться.

"Когда было вынесено решение об аресте Каменева, Ягода послал меня и Паукера, начальника Оперативного отдела, арестовать Каменева. Паукер был доверенным Ягоды и связником с Енукидзе. Молчанов, начальник Секретно-политического отдела НКВД, и Волович, заместитель начальника Оперативного отдела, арестовывали Зиновьева. Волович и Паукер были германскими разведчиками. Все они причастны к правой контрреволюционной организации. По инструкции они должны были арестовать Каменева и Зиновьева, но обыска не делать".

Вышинский. Вам известно, где хранился секретный архив Рыкова?

Буланов. Он у Ягоды.

Вышинский. Заговорщический архив?

Буланов. Если он не был заговорщическим, едва ли Рыков такое надежное место искал.

Далее Буланов рассказал о покушении на жизнь Ежова на основании решения об этом центром исключительно с политическими целями. Это была одна из мер обеспечения их от провала как участников заговора. По указанию ЦК партии Ежов наблюдал за следствием по делу об убийстве С.М.Кирова, и Ягода был обеспокоен и уверен в том, что Ежов придет к раскрытию заговора. Ягода делал все, чтобы дезинформировать Ежова, в связи с чем прятались, утаивались соответствующие документы и сообщения.

"И все-таки к началу первой трети 1936 года Ягода сказал прямо ... что он уже теперь убежден, что Ежов стоит настолько на правильном пути, что нужны какие-то решительные меры, чтобы локализовать реально назревшую опасность" (СО. С.493).

"В первой половине 1936 года я узнал впервые, что в свое время Ягоде было известно о том, как было организовано убийство Кирова. Однажды он сказал в моем присутствии, что "кажется Ежов докопается до ленинградского дела". Он предупредил меня об исключительной конспирации этого сообщения и, пообещав "в случае чего" оторвать голову, сказал, что ему было известно, что готовится покушение на Сергея Мироновича Кирова, что в Ленинграде у него был верный человек, заместитель начальника управления НКВД по Ленинградской области В.И.Запорожец и что он организовал дело так, что убийство Николаевым Кирова было облегчено, проще говоря, было сделано при прямом попустительстве, а значит, и содействии Запорожца".

"Я помню ... был случай чуть ли не провала, когда по ошибке охрана за несколько дней до убийства Кирова задержала Николаева и что у него в портфеле была найдена записная книжка и револьвер, но Запорожец вовремя освободил его. Ягода мне также говорил, что "сотрудник Ленинградского управления НКВД Борисов был причастен к убийству Кирова. Когда члены правительства приехали в Ленинград и вызвали в Смольный этого Борисова, чтобы допросить его как свидетеля убийства Кирова, Запорожец, будучи встревожен этим и опасаясь, что Борисов выдаст тех, кто стоял за спиной Николаева, решил Борисова убить. По указанию Ягоды Запорожец устроил так, что машина, которая везла Борисова в Смольный, потерпела аварию. Борисов был при этой аварии убит, и таким образом они избавились от опасного свидетеля" (СО. С.493-494).

Опасность провала была настолько очевидна, заявил Буланов, что Ягода решил убить Ежова путем отравления его квартиры и кабинета, в котором должен был работать Ежов в здании НКВД. "Эту акцию выполняли я и порученец Ягоды - Саволайнен".

Отвечая на вопрос Вышинского об интересе Ягоды к ядам, Буланов сказал: "Я знаю, что он свел чрезвычайно близкое знакомство с рядом химиков, давал прямое задание об организации химической лаборатории" (СО. С.495). Она должна была находиться в распоряжении Ягоды, так как в его арсенале не было достаточного количества ядов, необходимых для определенных заговорщических целей, целей убийства.

"Для осуществления переворота нужны будут все средства - и вооруженное выступление, и провокация, и даже яды, потому что иногда ... бывают моменты, когда нужно действовать медленно и чрезвычайно осторожно, а бывают моменты, когда нужно действовать и быстро, и внезапно. Смысл слов Ягоды был такой, что все средства хороши и церемониться в применении средств не следует" (СО. С.495).

Далее Буланов показал, что убийство Алексея Максимовича Горького произведено по указанию Ягоды. То же самое было сделано и в отношении Менжинского и по личным мотивам, чтобы стать Председателем ОГПУ. В этой связи Ягода несколько раз инструктировал доктора Казакова у себя в кабинете.

После таких показаний на процессе Ягода признался, что он подтверждает свое участие в убийстве Менжинского и Максима Пешкова. Буланов же со своей стороны назвал других участников этих преступлений, и в частности убийства А.М. Горького - Рыкова, Бухарина и Енукидзе, т.е. головку "правотроцкистского блока".

Буланов сообщил также суду, что Ягода через него передавал четыре-пять раз по 20 тыс. долларов связнику Троцкого, ибо Троцкий, как заявил Ягода, испытывал материальные затруднения.

Показания Левина и Буланова произвели весьма омерзительное, отвратительное впечатление не только на тех, кто присутствовал на процессе, но и на тех, кто читал о них в прессе или слушал сообщения по радио. Однако все ждали показания главного убийцы, одного из лидеров "правотроцкистского блока", мечтавшего стать советским Гитлером - Генриха Ягоды (Гершеля).

В своих показаниях Ягода рассказал: "Начало моей антисоветской деятельности надо отнести к 1928 году, когда я вступил в антисоветскую организацию правых. Этому предшествовали мои разговоры с Рыковым, с которым у меня были довольно дружеские отношения. Особенность моего положения в организации правых заключалось в том, что я, как заместитель Председателя Объединенного Государственного политического управления, в то время не мог участвовать в открытой контрреволюционной борьбе правых и находился в законспирированном положении. О такой моей роли в организации правых знали несколько человек: Рыков, Бухарин, Угланов, Смирнов А.П. (Фома), Томский" (СО. С.502).

На первом этапе борьбы правых против Советской власти, как сказал Ягода, его роль заключалась в том, что он снабжал руководителей правых: Рыкова и Бухарина тенденциозно подобранными секретными материалами, которые они использовали в своей борьбе против партии.

В дальнейшем, когда правые перешли на нелегальное положение в своей борьбе с Советской властью, на него была возложена задача ограждения организации правых от провала. И по этой договоренности он на протяжении ряда лет принимал все меры к тому, чтобы оградить организацию, особенно ее центр от провала. Виною тому, что Советская власть и органы НКВД только в 1937-1938 годах смогли вскрыть и ликвидировать контрреволюционную деятельность организации правых и "правотроцкистского блока", является его предательская работа в системе Народного комиссариата внутренних дел.

"Эту свою вину я целиком и полностью признаю перед советским судом. Наряду с этим ответственность все это должны разделить со мной сидящие здесь на скамье подсудимых в первую очередь - Рыков и Бухарин. В 1931 году, в период активной нелегальной деятельности правых ... руководители центра правых потребовали от меня внедрения на руководящую работу ОГПУ активных участников организации правых" (СО. С.503).

"Так, по предложению Томского в 1931 году начальником Секретно-политического отдела ОГПУ, призванного вести борьбу с правотроцкистскими организациями, был назначен Молчанов. К этому же периоду относится создание мною в аппарате ОГПУ группы правых из его работников, в которую вошли: Прокофьев, Молчанов, Миронов, Буланов, Шанин и другие.

В 1932 году, в связи с общим планом на свержение Советской власти, по предложению Томского я установил связь с Енукидзе, ибо ведущей идеей правых ... была ставка на контрреволюционный переворот путем захвата Кремля. Моя роль в организации, роль человека, занимавшего должность заместителя Председателя ОГПУ, в руках которого находились технические средства переворота, т.е. охрана Кремля, воинские части и т.д., была поставлена в центре внимания, и именно поэтому была установлена мною связь с Енукидзе (тогда он занимал пост секретаря ЦИК СССР) - одним из руководителей заговорщической работы правых" (СО. С.503).

Серьезные коррективы, по словам Ягоды, внес в план "дворцового переворота" приход к власти в Германии фашистов. После этого была взята ориентация на фашистскую Германию. "Когда речь шла о "дворцовом перевороте", то имелось в виду арестовать, свергнуть руководство Советской власти, партии и, свергнув Советскую власть, восстановить капиталистические отношения в стране, то чего Бухарин в течение его допроса не имел смелости заявить четко и точно, то я на этот вопрос отвечаю положительно. Какой общественно-политический строй мы восстановили бы в стране после свержения Советской власти, я отвечаю прямо - капиталистический строй" (СО. С.504).

"С Енукидзе я встречался систематически с 1932 года и неоднократно обсуждал вопросы о так называемом "дворцовом перевороте". С его слов я узнал, что в Кремле была создана военная заговорщическая организация, которая в любой момент готова была совершить переворот. От него я также узнал и относительно ориентировки на германский фашизм, пришедший к власти в 1933 году.

В то же время оформился центр, блок троцкистов, правых и зиновьевцев, который через Рыкова и Бухарина был связан с меньшевиками и эсерами. От Енукидзе мне также стало известно, что в январе 1934 года готовился государственный переворот с арестом состава XVII съезда партии".

"Я должен заявить суду, что под моим покровительством в самом аппарате ОГПУ, а затем НКВД существовала группа моих сторонников, группа шпионов различных иностранных разведок. О шпионской деятельности Запорожца, Гая, Воловича, Паукера, Винецкого и других я знал, но в интересах заговора благоприятствовал их работе, считая их ценной силой при реализации заговорщических планов и особенно по линии связи с иностранными разведками. Несомненно, что через этих шпионов иностранные разведки были осведомлены о моей принадлежности к организации правых и моей роли в ней, о существовании и деятельности всего "правотроцкистского блока". Именно через Виннецкого была организована связь с заграничным центром меньшевиков, с Николаевским" (СО. С.504).

Кроме того, заявил Ягода, известны были и другие связи блока с иностранными государствами, как, например, Карахана, который вел переговоры с германскими фашистскими кругами. От Карахана Ягоде стало известно, что "Троцкий давно уже ведет переговоры с немцами и слишком "ангажировался", обещав им за помощь в борьбе с большевиками много лишнего, отдать им Украину, а японцам - Приморье". Карахан потребовал от меня информацию об организации "правотроцкистского блока" по Союзу для переговоров с фашистскими кругами. С кем он виделся персонально, я скажу на закрытом совещании" (СО. С.505).

"Говоря о террористической деятельности блока, и моей в частности, я должен заявить суду, что попытки со стороны некоторых обвиняемых представить меня как профессионала-террориста неверны по существу своему ... Дело в том, что ни один из террористических актов не совершен мною без директивы "правотроцкистского блока" (СО. С.505).

"Во-первых, убийство Кирова. Как обстояло дело? В 1934 году, летом, Енукидзе сообщил мне об уже состоявшемся решении центра и "правотроцкистского блока" об организации убийства Кирова. В принятии этого решения принимал непосредственное участие Рыков. Из этого сообщения мне стало известно, что троцкистско-зиновьевские группы ведут конкретную подготовку этого убийства. Я пытался возражать, приводил целый ряд аргументов о нецелесообразности и ненужности этого террористического акта. Я даже аргументировал тем, что за совершение террористического акта над членами правительства в первую очередь ответственность несу я, как лицо ответственное за охрану членов правительства. Мои возражения не были приняты во внимание и не возымели своего воздействия. Енукидзе настоял на том, чтобы я не чинил никаких препятствий этому делу, а террористический акт, говорил он, будет совершен троцкистско-зиновьевской группой. В силу этого я вынужден был предложить Запорожцу, который занимал должность заместителя начальника управления НКВД по Ленинградской области, не препятствовать свершению террористического акта над Кировым. Спустя некоторое время Запорожец сообщил мне, что органами НКВД был задержан Николаев, у которого были найдены револьвер и маршрут Кирова. Николаев был освобожден. Вскоре после этого Киров был убит этим самым Николаевым. Таким образом, я категорически заявляю, что убийство Кирова было проведено по решению "правотроцкистского блока". По решению этого же центра были произведены террористические акты и умерщвление Куйбышева, Менжинского и Горького".

"Я указал Енукидзе на менее опасный способ и напомнил ему ... о том, что при помощи врачей был умерщвлен Менжинский. Енукидзе ответил, что убийство Кирова должно осуществиться так, как намечено и что убийство это взяли на себя троцкисты и зиновьевцы, а наше дело - не мешать" (СО. С.507).

"Я заявляю, что сидящие здесь на скамье подсудимых Рыков, Бухарин и другие несут полную ответственность за террористические акты. Я заявляю, что по их решению эти акты были осуществлены. Как это было сделано, это лучше меня скажут врачи", - добавил Ягода.

Вышинский. Какова была роль подсудимых Рыкова и Бухарина в умерщвлении А.М.Горького?

Ягода. Со слов Енукидзе я знал, что они принимали участие в обсуждении этого вопроса.

Вышинский (к Бухарину). Вам известно ... что враждебное отношение к Горькому имело место не только со стороны Троцкого, но и троцкистов?

Бухарин. В 1935 году Томский мне сказал, что Троцкий готовит какую-то враждебную акцию против Горького ...

Вышинский. Следовательно, вы знали, что идет речь о враждебном акте против Горького?

Бухарин. Да.

Далее показания давал Крючков, который заявил, что он предательски убил Максима Горького и его сына Максима Пешкова, что оба убийства он совершил по указанию и под влиянием угрозы Ягоды.

Обвиняемый Плетнев сказал, что его показания совпадают с показаниями Левина и что он несет одинаковую с ним ответственность за совершенные преступления.

После этого Вышинский попросил предоставить слово медицинской экспертизе, заключение которой зачитал профессор Бармин и дал ответы на поставленные перед ней вопросы.

Вопрос. Был ли какой-нибудь контроль ... при приготовлении лизатов И.Н.Казакова?

Ответ. Никакого контроля не было, ибо в то время метод их изготовления был Казаковым абсолютно засекречен.

Вопрос. Сыграло ли решающую роль приготовление Казаковым лизатов щитовидной железы, придатка мозга и мозгового слоя надпочечников в ухудшении здоровья тов. В.Р.Менжинского?

Ответ. Применение указанных выше лизатов ... при тяжелом сердечном заболевании, которым страдал В.Р.Менжинский, было недопустимо, и это не мог не знать И.Н.Казаков ...

Вредные действия этих лизатов усугублялись тем, что В.Р.Менжинскому в течение длительного времени применялись препараты наперстянки, действие которых под влиянием лизатов безусловно усиливалось.

Такое сочетание методов лечения не могло не привести к истощению сердечной мышцы больного и тем самым к ускорению наступления его смерти.

Под медицинским заключением подписались эксперты:

Заслуженный деятель науки, профессор Д.А.Бармин,

Заслуженный деятель науки, профессор Н.А.Шерешевский,

профессор В.Н.Виноградов,

профессор Д.М.Российский,

доктор медицинских наук В.Д.Зипалов.

Свидетельские показания дал также врач М.Ю.Белостоцкий, представивший доказательства неправильного лечения А.М.Горького путем большого количества внутривенных вливаний. Затем медицинская экспертиза ответила на вопросы государственного обвинителя, связанные с умерщвлением А.М.Горького, В.В.Куйбышева, В.Р.Менжинского, А.М.Пешкова, и признала действия врачей и методы их лечения противозаконными и преступными, направленными на умышленное их умерщвление.

Оставалось еще целых три дня процесса, на котором должны быть заслушаны: обвинительное заключение Прокурора Союза ССР, выступление защиты, последнее слово каждого обвиняемого и вынесен приговор суда. Таким образом, предстояли еще три дня самой напряженной и ответственной работы судей, Прокурора, защиты и мучительных испытаний для подсудимых.

В своей обвинительной речи Прокурор А.Я.Вышинский подчеркнул, что впервые советскому суду приходится рассматривать дело о таких преступлениях и злодеяниях. Процесс до конца разоблачил природу "правотроцкистского блока" как наемной агентуры фашистских разведок.

"Бухарины и Рыковы, Ягоды и Булановы, Крестинские и Розенгольцы ... и другие - это та же "пятая колонна". ... Это один из отрядов фашистских провокаторов и поджигателей войны, действующих на международной арене" (СО. С.554).

"Обвиняемый Ягода подтвердил на суде, что убийство Кирова совершено по прямому решению "правотроцкистского блока", что это решение было осуществлено Ягодой, на которого была возложена эта позорная обязанность. И эту обязанность Ягода выполнил" (СО. С.597).

Ягода подтвердил на суде, что Рыков и Бухарин участвовали в принятии этого решения, что Енукидзе и Рыков принимали участие в заседании центра, где обсуждался вопрос об убийстве С.М.Кирова, и в обсуждении вопроса о его убийстве. Сейчас в точности установлено, что убийство товарища Кирова было совершено при ближайшем участии Ягоды. "Я считаю доказанным, - заявил Вышинский, - что убийство совершено при ближайшем участии Рыкова и Бухарина. По заданию их блока жертвами стали А.М.Горький, В.Р.Менжинский, В.В.Куйбышев и сын Горького - М.А.Пешков. Коварную роль в этом сыграли врачи-убийцы. Как видно, Ягода не просто убийца. Это убийца с гарантией на не разоблачение".

Последнее слово подсудимые произносили в том же порядке, что и давали показания на судебном расследовании. Почти все из них, за небольшим исключением, обращались к суду с просьбой оставить им жизнь и давали обещание искупить свою вину перед партией и советским народом.

Подсудимый Рыков в последнем слове сказал: "Я изменил Родине. Эта измена выразилась в сношениях с заклятыми врагами Советов, в ставке на поражение. В своей борьбе "правотроцкистский блок" использовал весь арсенал средств борьбы, которые когда-либо применялись заговорщическими организациями. Мы готовили государственный переворот, организовывали кулацкие восстания и террористические ячейки, применяли террористические методы борьбы" (СО. С.650).

"Я хочу использовать последнее слово для того, чтобы ... повлиять на тех моих бывших сторонников, которые до настоящего времени не арестованы и не разоружились ... чтобы они знали, что я всех, кто сохранился в моей памяти ... выдал, всех разоблачил. Я хочу, чтобы те, кто еще не разоблачен и не разоружился, чтобы они немедленно и открыто это сделали ... поняли, что разоружение ... дает какое-то облегчение, избавляет от того чудовищного груза, который вскрыт настоящим процессом. В этом разоружении у них единственное спасение" (СО. С.634).

Весьма длинным, путаным и крючкотворным было выступление с последним словом Бухарина. Он заявил, что "этот процесс, который в серии других процессов является заключительным, раскрывает все преступления, изменническую деятельность, исторический смысл и корень нашей борьбы против партии и Советского правительства" (СО. С.678).

"... Я признаю себя виновным в измене социалистической родине, в организации кулацких восстаний, в подготовке террористических актов, в подготовке заговора - "дворцового переворота" ... Я был руководителем, а не стрелочником контрреволюционного дела. Из этого вытекает, что я многих конкретных вещей мог не знать, что я их действительно не знал, но это ответственности моей не снимает.

... Я, однако, признаю себя виновным в злодейском плане расчленения СССР, ибо Троцкий договаривался насчет территориальных уступок, а я с троцкистами был в блоке" (СО. С.682).

"Часто объясняют раскаяние различными, совершенно вздорными вещами вроде тибетских порошков и т.п. Я про себя скажу, что в тюрьме, в которой я просидел около года, я работал, занимался, сохранил голову. Это есть фактическое опровержение всех небылиц и вздорных контрреволюционных россказней ...

Говорят о гипнозе. Но я на суде, на процессе вел и юридически свою защиту, ориентировался на месте, полемизировал и всякий, даже не особо опытный человек в соответствующих отделах медицины, должен будет признать, что гипноза вообще не может быть" (СО. С.687).

"Я буду теперь говорить о себе, о причинах своего раскаяния ... Около трех месяцев я запирался. Потом я стал давать показания. Причины тому заключаются в том, что в тюрьме я переоценил все свое прошлое ... Теперь ... мы разгромлены, разбиты, раскаялись в своих ужасных преступлениях ... И нужно быть Троцким, чтобы не разоружиться. Троцкий был главным мотором движения. И наиболее резкие установки - террор, разведка, расчленение СССР, вредительство - шли в первую очередь из его источника" (СО. С.689).

"... Я a priori могу предположить, что Троцкий и другие мои союзники по преступлениям и IV Интернационал ... будут пытаться защитить нас, и в частности меня. Я эту защиту отвергаю, ибо стою коленопреклоненным перед страной, перед партией, перед всем народом.

Чудовищность моих преступлений безмерна, особенно на новом этапе борьбы СССР. Пусть этот процесс будет последним тягчайшим уроком".

"С этим сознанием я жду приговора. Дело не в личных переживаниях раскаявшегося врага, а в расцвете СССР, в его международном значении", - заключил Бухарин.

Обвиняемый Левин сказал в своем последнем слове: "Тяжесть моих преступлений я переживал всегда, переживаю и теперь ... особенно, когда я узнал, каким преступником был Ягода уже в 1932 году, когда я узнал, в чьих интересах совершал свои преступления и на какой преступный путь бросил меня Ягода. Если бы не было Ягоды, я никогда бы не был преступником.

Умереть изощренной смертью, конечно, тяжело. Если вы, граждане судьи, найдете возможным согласиться с доводами моего защитника ... и дадите возможность мне остаток жизни посвятить своей Родине и искупить честной работой свои преступления ... то я прошу даровать мне жизнь" (СО. С.691).

Буланов, выступая с последним словом, сказал: "Если на минуту допустить, что заговор таких ... вождей осуществился ... если бы они действительно дорвались до власти (он имел в виду Бухарина, Рыкова, Ягоду. - Примеч. автора), то мне кажется, что Гитлер, которого образцом для себя считал Ягода, позеленел бы от зависти.

Тяжелы мои преступления, никакого оправдания у меня нет ... Мне особенно тяжело уходить из жизни с сознанием, что ты умираешь за неправое дело, из-за людей, физиономия которых, к сожалению поздно, но стала ясна мне" (СО. С.693).

"Мое падение началось тогда, - заявил Ягода, - когда Рыков ... предложил мне скрывать от партии свои правые взгляды. Был один Ягода - член партии, и стал другой Ягода - изменник Родины, заговорщик".

"... Я знаю свой приговор ... Я не хочу лицемерить и заявлять, что я хочу смерти ... Тяжело умереть с таким клеймом ... Я обращаюсь к суду с просьбой, если можно, простите" (СО. С.696).

12 марта в 21.25 вечера военная коллегия Верховного суда удалилась в совещательную комнату для вынесения приговора. Совещание длилось шесть с половиной часов и закончилось в 4.00 утра 13 марта 1938 года. Вынесенный приговор гласил:

Именем закона Союза Советских Социалистических Республик. Военная коллегия Верховного суда Союза ССР в составе: Председательствующего - Председателя военной коллегии Верховного Суда Союза ССР армвоенюриста В.В.Ульриха, членов: заместителя председателя военной коллегии верховного Суда Союза ССР корвоенюриста И.О.Матусевича и члена военной коллегии Верховного суда Союза ССР диввоенюриста Б.И.Ивлева, при секретаре - военном юристе 1 ранга А.А.Батнере, с участием государственного обвинителя - Прокурора Союза ССР тов. А.Я.Вышинского и членов Московской коллегии защитников т.т, И.Д.Брауде и Н.В.Коммодова - в открытом судебном заседании в г. Москве, 2-13 марта 1938 года рассмотрела дело по обвинению Н.И.Бухарина, А.М.Рыкова, Г.Г.Ягоды, Н.Н.Крестинского и других (всего 21 человек) в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58-1а, 58-7, 58-9, 58-11 УК РСФСР, Иванова, Зубарева, Зеленского - предусмотренных также ст. 58-13 УК РСФСР.

Военная коллегия Верховного суда Союза ССР приговорила: 18 человек к высшей мере наказания - расстрелу с конфискацией всего личного имущества, Д.Д.Плетнева - к тюремному заключению, сроком на 25 лет, X.Г.Ракововского - к 20 годам и С.А.Бессонова - к 15 годам тюремного заключения.

На этом закончился процесс по делу антисоветского "правотроцкистского блока", длившийся десять дней. И нужно сказать и отдать должное, что до последнего момента все подсудимые вели себя и держались стойко и твердо, не сгибаясь под тяжестью предъявленных им обвинений. Они смело вступали в полемику с прокурором, доказывали свою правоту, сознавали свою вину, но готовы были идти на все, лишь бы в какой-то степени защитить свою былую честь и дела, которые они совершали до того, как связали свою судьбу с "правотроцкистским блоком".

Они правильно оценивали существо своего морального и политического падения и связывали его с изменником и предателем Троцким и двуличным "идеологом" Бухариным.

Подсудимые подтверждали, что к ним не было применено физического насилия в ходе следствия, а даже наоборот, некоторые из них, как, например, Бухарин, Бессонов, Крестинский, Раковский и другие, сами задавали излишнюю работу следственным органам, хотя при этом пользовались правом получения литературы и работы над своими научными трудами.

Самое главное, что никто из них не пытался делать заявления о каком-либо физическом или моральном давлении на них, в целях получения нужных следствию показаний. Даже на вопрос прокурора на процессе о том, имеют ли они заявления по тому или иному случаю, отвечали отрицательно. Если бы на них было какое-то давление, то несомненно, что такие обвиняемые, как Бухарин, Рыков, Ягода, Крестинский, знавшие хорошо юридическое право и выступавшие порой на процессе резко против Вышинского, не замедлили бы заявить об этом.

Зато Троцкий, нужно сказать, давал о себе знать из-за границы. Он много шумел в отношении этого и других процессов в Москве, заявляя, что судят его единомышленников за идеи. В своих публикациях он писал о Крестинском, Раковском, Розенгольце, давая им высокопарные характеристики и понося при этом Сталина. Он подчеркивал свою солидарность с ними, протестовал против судилищ и преследований в Советском Союзе.

Однако в это время и после звучал также и здравый смысл в заявлениях и высказываниях иностранных представителей о прошедших процессах и особенно о последнем. Так, американский журналист Уолтер Дюранти, присутствовавший на процессе, впоследствии писал в своей книге "Кремль и народ": "Это был, по существу, заключительный процесс, потому что к этому времени дело стало ясным: прокуратура овладела фактами и научилась распознавать врагов доморощенных и импортированных. Прежние колебания и сомнения теперь рассеялись, так как процессы один за другим (и в особенности, по-моему, процесс "генералов") постепенно восполнили картину, которая во время убийства Кирова была столь не ясной и хаотичной ...".

Последний московский процесс давал ответ не только на вопросы о том, кто убил Кирова и других видных советских и партийных деятелей, он поставил точку в деле ликвидации основ "пятой колонны" в Советском Союзе.

По этому поводу бывший американский посол в Москве Д.Э.Дэвис, когда Германия напала на СССР, писал: "В России не было так называемой "внутренней" агрессии, действовавшей согласованно с немецким вермахтом ... В России не оказалось судетских генлейнов, словацких тиссо, бельгийских дегрелей или норвежских квислингов. Все это фигурировало на процессах 1937-1938 годов, на которых я присутствовал лично, следя за их ходом ...

Теперь совершенно ясно, что все эти процессы, чистки и ликвидации, которые в свое время казались такими суровыми и так шокировали весь мир, были частью решительного и энергичного усилия сталинского правительства предохранить себя не только от переворота изнутри, но и от нападения извне. Оно основательно взялось за работу по очистке и освобождению страны от изменнических элементов. Все сомнения решились в пользу правительства.

В России 1941 года не оказалось представителей "пятой колонны" - они были расстреляны. Чистка навела порядок в стране и освободила ее от измены".

С этими выводами американского посла трудно не согласиться.